Это право обыкновенно состояло в том, что митрополит вызывал к себе на суд новгородского владыку, если случалась на него какая жалоба, или посылал доверенных лиц в Новгород для разбора тяжб, подлежащих церковному суду, а иногда лично посещал Новгород для того, чтобы творить там духовный суд, то есть решать накопившиеся дела. Такие посещения назывались «подъездом» и долженствовали продолжаться по целому месяцу, почему и право на подъезд носило еще название «месячного суда». Эти подъезды совершались редко и обставлялись возможной торжественностью. Навстречу митрополиту выходил владыка с духовенством, с крестами и народной толпой к церкви Св. Спаса на Ильине улице. Митрополит, сопровождаемый большой свитой, входил в эту церковь, облачался, и отсюда соединенная процессия с зажженными светильниками впереди направлялась через Торговище и Волховский мост в соборный храм Св. Софии. Тут митрополит соборне совершал литургию и с амвона говорил поучение. Местопребыванием митрополита служило подворье у церкви Иоанна Предтечи на Чудинцеве улице. Подъезд сопровождался пиршествами, которые устраивали владыка и граждане, а также поднесением даров. Все это время содержание митрополита и его многочисленных спутников лежало на местном духовенстве и монастырях, которые доставляли съестные припасы и другие потребные вещи. А так как и все пошлины с церковного суда в это время шли в митрополичью казну, то понятно, что такие подъезды были довольно отяготительны для Новгорода, особенно для его владыки. Путешествия этого последнего во Владимир или в Москву также сопровождались большими расходами, преимущественно на подарки митрополиту и великому князю. Естественно поэтому стремление новгородских владык, по причинам политическим и экономическим, ограничиться только путешествием туда для постановления своего в архиепископский сан и присвоить самим себе право высшего церковного суда в своей епархии. Но они встретили энергическое сопротивление со стороны Москвы. Новгород обратился к цареградскому патриарху и с помощью его авторитета думал поставить свое духовенство в более независимые отношения к московскому митрополиту. Патриархия хотя благосклонно выслушивала новгородские посольства и принимала от них дары, но не решилась нарушить древнее единство Русской церкви. Притом подобным новгородским проискам Москва противопоставляла свои внушения в Царьграде.
Все, чего успел добиться владыка Василий, — это получить некоторые внешние знаки почета; а именно митрополит Феогност дал ему право носить крещатые ризы, то есть епископскую фелонь с нашитыми четырьмя крестами. Кроме того, если верить одному позднейшему сказанию, присвоенный новгородским архиепископам белый клобук начался именно с Василия, который получил его от цареградского патриарха Филофея.
Как Новгород в XIV веке стремится подкрепить свою политическую самобытность освобождением собственной церкви от полного подчинения общерусскому митрополиту, так и Псков в то же самое время, вместе с политическим обособлением от Новгорода, делает попытки к церковной независимости от новгородского владыки, то есть хлопочет иметь своего особого епископа. Сначала он думал добиться этого права с помощью великого князя Литовского Гедимина, из рук которого принял к себе на княжение известного изгнанника Александра Михайловича Тверского. Пользуясь помянутым выше удалением в монастырь архиепископа Моисея и временным сиротством новгородской кафедры, псковичи выбрали себе епископом инока Арсения и послали на Волынь к владыке Феогносту в 1331 году с просьбой о поставлении. Эту просьбу поддержали великий князь Литовский и некоторые его подручники западнорусские князья. Но она встретила сильное противодействие со стороны нового владыки новгородского Василия, который почти одновременно с Арсением прибыл тогда к Феогносту для своего поставления. Сам митрополит вообще стоял за сохранение существовавшего порядка в Русской церкви; кроме того, он и не решился бы сделать такой важный шаг, как учреждение новой русской епархии, без согласия великого князя Московского. Арсений получил отказ, и псковское посольство воротилось со стыдом. Литовский князь, недовольный этим отказом, хотел выместить свою досаду на новгородском владыке, так что Василий и сопровождавшие его новогородские бояре с трудом избежали плена, пробираясь из Волыни в отечество окольным путем через Чернигов и Брянск. Под Черниговом они попались было в руки погнавшейся за ними какого-то удельного киевского князя Федора и татарского баскака с шайкой в 50 человек; но новогородцы мужественно отразили нападение.
После неудачи с Арсением псковичи на время покорились решению митрополита и в 1333 году с почестями приняли владыку Василия, когда он приехал на свой подъезд. По-видимому, примирению с ним немало способствовал княживший тогда в Пскове Александр Михайлович Тверской, у которого Василий в этот приезд воспринимал от купели новорожденного сына Михаила. (Впоследствии, достигнув отроческих лет, будущий знаменитый князь Тверской Михаил Александрович отвезен в Новгород к владыке Василию, чтобы под его руководством учиться грамоте.) Подъезды новгородских архиереев во Псков в эту эпоху стали окружаться такой торжественностью и сопровождались такими большими расходами, которые напоминают описанные выше митрополичьи подъезды в Новгород; только они происходили гораздо чаще этих последних. Псковское духовенство с крестами, князь, посадники, бояре и народ встречали владыку у городских ворот и провожали его на подворье. Первым делом владыки было соборование, то есть совершение торжественного богослужения в Троицком соборе; причем он «читал синодик» или поминальную книгу. Это чтение сопровождалось пением вечной памяти погребенным здесь князьям и всем пролившим свою кровь за Св. Троицу и Св. Софью; затем следовали провозглашение многолетия христианам Пскова и Великого Новгорода и проклятие их врагам (при русских епископиях подобное соборование совершалось обыкновенно в первое воскресенье Великого поста). Владычный подъезд во Пскове продолжался также месяц; главное его значение состояло в отправлении церковного суда, освящении новых церквей и сборе владычных пошлин. Местное духовенство в это время должно было доставлять содержание, или «корм», владыке и его многочисленной свите или софьянам. Кроме корма натурой, оно должно было еще вносить ему денежный оброк, известный под именем «поплешной пошлины», то есть с каждой священнической головы или плеши (тогда священники отличались выстриженной маковкой, или гуменцем). Подъезд также сопровождался дарами, пирами и угощением, которые предлагались от духовенства, городских властей и простых граждан; последние устраивали пиры в складчину целыми концами. Но не столько эти угощения, сколько разные пошлины были обременительными для псковского духовенства и возбуждали с его стороны жалобы. Обременительно было также право владыки назначать своим наместником в Пскове для церковного суда кого-либо из софьян и требовать псковичей на суд к себе в Новгород.
Когда владыка Василий опять прибыл в Псков в 1337 году, по удалении оттуда Александра Михайловича Тверского, псковичи не только приняли его холодно, но и не дали ему владычного суда, и он уехал, изрекши на них проклятие. После того их раздор с владыкой и с Новгородом продолжался целых десять лет и окончился известным Болотовским договором 1347/48 года. Условия этого договора, как мы видели, более всего касались ограничения прав владыки. Он обязался назначать своим наместником кого-либо из местных жителей, а также не звать более псковское духовенство на суд в Новгород. Вместе с тем, по-видимому, были точнее определены владычные пошлины и порядок подъезда; для последнего окончательно установлен четырехлетний срок. Таким образом, псковичи добились некоторых уступок в пользу своего церковного самоуправления; но зато Новгород сохранил принадлежность Пскова к своей епархии[69].
Когда скончался владыка Василий, новгородцы упросили престарелого Моисея вновь занять архиепископский престол. В это время мор или черная смерть перешла в Новгород, а отсюда распространилась далее по Северо-Восточной Руси. Моисей еще семь лет правил новгородской церковью и, удручаемый телесной немощью, опять ушел в монастырь, только в другой, на Сковородке, точно так же им самим основанный. Тогда Новгород прибег к избранию владыки с помощью жребия: в Софийском соборе на престол положили три жребия и потом два взяли; а чей остался, тот считался избранным Богом и св. Софьей. Таким способом выбор пал на чернеца и софийского ключника Алексея, которого тотчас взяли на владычные сени, то есть водворили в архиепископских покоях. Тверской епископ Федор посвятил его сначала в дьяконы, потом в попы: а в следующем году (1360) он в сопровождении некоторых бояр ездил во Владимир-на-Клязьме, где соименный ему митрополит Алексей поставил его архиепископом. Но еще прежде этой поездки владыка Алексей имел случай оказать услугу своей пастве делом умиротворения. Вследствие обычной борьбы партий, сосредоточенной около посадничьего сана, в 1359 году в Новгороде произошел мятеж. Славянский конец восстал против посадника Андреяна Захарьинича и поступил при этом коварным образом. Славяне заняли свои места на вече, имея брони под платьем («в доспесе подсели бяху»); тут затеяли ссору, свергли Андреяна и объявили посадником Сильвестра Лентеевича. Произошла свалка; славяне побили и разогнали заречан или мужей Софийской стороны, которые были безоружны. Вслед за тем поднялась вся последняя сторона, чтобы отомстить за свою братью; а славяне разобрали Волховский мост. Три дня обе партии стояли в оружии друг против друга. Тогда оба владыки, старый Моисей и нареченный Алексей, с юрьевским архимандритом и игумнами явились посреди враждующих и начали осенять их крестным знамением. «Дети! — сказал Алексей. — Не доспейте себе брани, поганым похвалы, а святым церквам и месту сему пустоты, не соступайтеся на бой». Граждане послушались духовного пастыря и разошлись по домам. Софийцы, однако, успели пограбить ближние села Сильвестра и некоторых других бояр Славянского конца. Посадником не оставили ни Андреяна, ни Сильвестра; а выбрали третьего, Никиту Матвеевича (может быть, двоюродный брат известного Оницифора Лукинича).