ия и, следовательно, с его стороны не могло явиться дружного отпора развивающемуся московскому самодержавию. По всем признакам, сословные грани на Руси уже успели установиться так прочно, что боярское достоинство вообще было званием родовым или наследственным, и хотя можно найти примеры пожалования в это достоинство со стороны княжеской власти, но такие примеры, по-видимому, были редки[78].
За свою службу князю, придворную, думную и ратную, бояре в этот период стали получать вознаграждение в трех видах: кормление, вотчины и поместья. Первый вид был связан с должностями наместников и волостей. Назначая наместников в свои города, князь давал областям правителей и судей; в то же время он давал своим боярам возможность кормиться на счет жителей, то есть воспользоваться как судебными пошлинами, так и разными поборами натурой, как-то: мясом, хлебом, овсом, сеном и тому подобным. Так как бояр было гораздо больше, чем наместничеств, то вошло в обычай давать сии последние не на большое количество времени, например на три года, чтобы почти все бояре могли покормиться или нажить себе разное имущество. С той же целью в значительные города иногда назначалось по два наместника. Кроме должностей наместников и волостелей к разряду кормлений принадлежали и так называемые «пути», или помянутые выше разные отрасли княжеского хозяйства, с причисленными к ним селами и деревнями; они раздавались в заведование боярам с правом пользоваться известной частью доходов, которые собирались с этих сел и деревень в казну княжескую. Главным же образом в данный период окончательно установился землевладельческий характер боярства и вообще служилого сословия. Жалованные за службу земли оно обыкновенно получало на правах вотчины, то есть полного и потомственного владения. Но кроме таких вотчин, князья начали раздавать боярам и поместья или земельные участки, назначавшиеся во временное пользование. Эта поместная система должна была способствовать еще большему закреплению служилого сословия за Московским княжением; ибо, если отъехавший к другому князю служилый человек по междукняжьим договорам не лишался вотчины, то поместье, конечно, у него отбиралось. С постепенным расширением своих владений московский великий князь все более получал возможность награждать служилых людей поместьями. Впрочем, поместная система развилась, собственно, в последующий период[79].
Меж тем как звание боярин осталось неизменно за высшим слоем русского военно-служилого сословия или за старшими княжескими дружинниками, размножившиеся потомки младших дружинников утратили прежние названия отроков, детских и гридей. Они называются теперь отчасти дворянами, а главным образом детьми боярскими. Первое из этих названий, как мы знаем, появилось еще в эпоху дотатарскую, а второе, как надо полагать, вначале действительно означало детей бояр. Обыкновенно сыновья знатных людей в юности начинали свою службу при особе князя в числе его придворных слуг и телохранителей. На это имеем прямое свидетельство летописи. В 1298 году в Твери случился пожар; ночью загорелись сени во дворце великого князя Михаила Ярославича, и от них сгорел весь его двор. Князь сам почуял огонь и едва успел с княгиней выпрыгнуть в окно; а между тем в сенях спали княжата и боярчонки, кругом было много стражи, но никто не заметил пожара вовремя.
С течением времени название «дети боярские» распространилось на все низшее служилое сословие, и тем естественнее, что в ряды его встали многие обедневшие и размножившиеся потомки боярских фамилий. Это сословие пользовалось таким же правом отъезда, как и бояре. Оно исполняло второстепенные должности при княжьем дворе и в земском управлении; но главной его обязанностью была военная служба, и притом конная. За эту службу боярские дети вместо жалованья также получали кормления, вотчины и поместья; они составили класс средних и мелких землевладельцев. По всем признакам, московские князья особое внимание обращали на размножение и обеспечение землей этого военнослужилого сословия; а оно, в свою очередь, явилось важнейшей опорой возраставшей московской силы.
К младшему служилому сословию должны быть отнесены и так называемые «вольные слуги» князя или «люди дворные», которые за свою службу также получали кормления и судебные пошлины в качестве таможенников, приставов, доводчиков, праветчиков и тому подобное; по выражению того времени, они бывали «в кормлении и в доводе». По междукняжеским договорам они также пользовались правом отъезда («боярам и детям боярским и слугам межи нас вольным воля» — обычное выражение договорных грамот). Кроме того, у князя были еще слуги полусвободные, находившиеся под ведением дворских; в грамотах они называются «слуги под дворским»; они служили в качестве княжьих промышленников и ремесленников, а также в разных низших должностях. Таковы: бортники, садовники, конюхи, псари, ловчие, рыболовы, гончары, бобровники, ямщики, бараши (шатерничие) и прочие. За ними следуют слуги несвободные, или княжьи холопы. Из среды полусвободных слуг, а равно и холопов назначались люди не только в помянутые низшие должности, но также в более важные по княжьему хозяйству, домоправительству и письмоводству; таковы: тиуны, посельские, ключники, старосты, казначеи, дьяки и подьячие[80].
Остальная масса населения, то есть не принадлежавшая к служилому сословию, может быть названа «земством» или населением «тяглым». Оно, в свою очередь, подразделялось на разные степени. Собственно городской класс состоял, конечно, из людей торговых и промышленных. Верхнюю ступень этого класса занимали наиболее крупные торговцы, известные под именем гостей, за которыми следовали собственно купцы или менее крупные торговцы. По некоторым данным, купеческий класс делился на сотни, гостиные и суконные. А остальной низший слой горожан (мелкие торговцы и ремесленники) стал известен вообще под именем черных людей. (Сие последнее название заменило собой прежних «смердов».) Это городское население обложено было разными пошлинами и повинностями в пользу князя и его наместников; каждый класс тянул свое тягло. Но вообще источники недостаточно разъясняют нам характер и значение городского населения в данную эпоху.
К черным людям относилось и все сельское население Древней Руси, которому в эту эпоху усваивается по преимуществу название «христиан» или крестьян. (В Восточной Руси, кроме того, они называются иногда «сироты», в Псковской земле «изорники».) Земли, на которых сидели крестьянские общины, разделялись на три главных разряда: черные, владельческие и монастырские. Черные земли были собственно княжеские или волостные; сидевшие на них крестьяне подчинены были непосредственно княжьим волостелям и тиунам, платили подати в княжью казну по сохам и отбывали государственные повинности по мирским разрубам и разметам, то есть по разверсткам, постановленным на общинном или мирском сходе и приводившимся в исполнение выборными старостами. Сидевшие на землях частных владельцев, бояр, детей боярских и гостей (имевших также право приобретать села и деревни) платили им оброки и также отбывали государственные повинности. Размеры оброков зависели, конечно, от взаимного уговора; наиболее распространенным обычаем было отдавать половину жатвы за пользование землей; такие крестьяне назывались половники или исполовники (брать землю исполу); иногда платили только треть; кроме того, смотря по уговору, отправлялись и разные работы на землевладельцев. В таких же почти отношениях находились и крестьяне, жившие на землях монастырских или вообще церковных. Наглядное понятие о них дает уставная грамота митрополита Киприана, данная Константиновскому монастырю в 1391 году. Крестьяне этого монастыря били челом митрополиту Киприану на нового игумена, который стал требовать с них разные новые пошлины. Митрополит послал спросить прежнего игумена, каковы были при нем обязанности крестьян. Тот отвечал следующее: «Большим людям (более зажиточным) из монастырских сел церковь наряжати, монастырь и двор тынити, хоромы ставить, игуменов жеребий весь рольи изгоном (всю игуменскую долю пашни барщиной) вспахать, посеять, сжать и свезти, сено косить десятинами и на двор привезти, лез (рыбу в заколах) бити, и вешний и зимний сады оплетать, с неводом ходить, пруды прудить, бобров осенью ловить; на Велик день (Светлое воскресенье) и на Петров приходить к игумену с подарками; к монастырскому празднику приводить яловицу; рожь молотить, хлебы печь, солод молоть, пиво варить; рожь на семена молотить, лен прясть, невода снаряжать; а если игумен приедет в село на братщину (пир по складчине в храмовой праздник), то сыпци (участники братчины) дают игуменовым коням по зобне овса». Митрополит подтвердил исполнение всех этих повинностей.
В означенную эпоху крестьянское население хотя и не имело, по-видимому, личной поземельной собственности, но сохраняло свою личную свободу, не было еще прикреплено к земле, на которой жило, и могло по своей воле переходить на другую землю, то есть в иную волость или к иному владельцу. А землевладельцы сами поддерживали такие переходы, стараясь разными льготами переманивать крестьян на свои земли из других земель. Дробление Руси на удельные княжества долго способствовало этой свободе перехода, ибо каждое княжество старалось привлекать население из соседних земель и ни одно не имело достаточной силы, чтобы прикрепить крестьян к своей земле. Но к концу данной эпохи, с развитием государственного порядка и единодержавия, а также с большим развитием сословных граней заметны явные попытки властей стеснять и ограничивать свободу крестьянских переходов; чем пролагался путь будущему прикреплению к земле. Так, в некоторых жалованных грамотах на пустоши (незаселенные участки) дозволяется перезывать людей для населения, но только из иных княжений. Главное же ограничение заключалось в назначении срока для переходов. В Московской Руси таким сроком по княжеским грамотам установляется Юрьев день осенний, то есть по окончании полевых работ, и кто переходил ранее этого дня к другому владельцу, того приказано было возвращать к прежнему, чтобы доживал у него до срока. В Псковской земле срок для переходов назначен еще более поздний, именно Филиппово заговенье. Наконец, в некоторых случаях московское правительство уже прямо лишает крестьян их старого права перехода. Например, до нас дошли две грамоты, данные Василием Темным Троицкому Сергиеву монастырю по челобитью игумена Вассиана с братьей; первой грамотой великий князь велел в Углицком уезде воротить в монастырские села крестьян, которые ушли из них в села великокняжеские и боярские; а второй он запретил выпускать на другие земли крестьян из монастырского села Присек с деревнями, в Бежецком уезде