Суд в Пскове, как и в Новгороде, производился совместно посадником и князем. Местом суда был княжеский двор. Но князь обыкновенно участвовал в суде через своих наместников и тиунов; а посадников также иногда заменяли, особенно в областях, сотские, волостели и старосты, губские и пригородские. Как в Новгороде, те же судьи, которые начали суд, должны его и кончать. Низшие судебные чиновники, разводившие призыв к суду и приводившие в исполнение приговоры, те же, что и в Новгороде, то есть княжие дворяне, подвойские и разные приставы, как княжие, так и псковские, которые постоянно должны действовать совместно. При разъездах им полагается пошлин или прогонов по одной деньге с 10 верст. (Тут сказывается небольшой объем земли сравнительно с Новгородской, где прогоны рассчитывались по сотне верст.) Упоминается также особый суд церковный или владычного наместника, с точным определением, что ему подлежат попы, дьяконы, монахи, монахини и просвирни. В случае тяжбы мирянина с церковным человеком суд им должен быть общий, то есть князь и посадник (или их заместители) судят вместе с владычным наместником. Грамота запрещает посторонним лицам приходить в судебню и помогать тяжущимся сторонам, за исключением малолетних, престарелых, глухих, монахов и женщин, которые могли иметь пособников. Если же кто силой ворвется в судебню или ударит кого из «подверников» (сторожей), того должно посадить в «дыбу» (колодку) и взять с него пени в пользу князя рубль, а в пользу подверников 10 денег. Следовательно, и в Пскове мы находим подобие новгородской «наводки», но, очевидно, не в таких ужасных размерах.
В тяжбах, за неимением письменных доказательств, допускаются свидетели из «сторонних людей». Особенность псковского судоустройства составляет послух, или очевидец, свидетельство которого требовалось в делах о грабеже и драке. Он должен был подтвердить свое показание или присягой, или полем (судебным поединком). В последнем случае послуху не дозволяется выставить за себя наймита, тогда как противник его, если был поп, монах, или старик, или увечный человек, то мог на поединок выставить за себя наемного бойца. Поле допускается еще в спорах о земле, о закладе (при займах), в спорах с сябрами. (Так назывались соседи, владевшие землей сообща, или члены какой-либо артели.) Поле дозволялось даже женщине, но только против женщины. За проступки, следуя древней Русской Правде, назначаются денежные пени, даже за такие, как «разбой» и «наход» (соответствующий новгородскому «наезду»). Но были и преступления, которые наказывались смертью; таковы: татьба коневая и кромская (кража в Крому, или Псковском кремле), поджог и перевет (государственная измена); кража на посаде, учиненная в третий раз, также наказывается смертью.
Довольно подробная обработка разного рода займов по «доскам» и записям, с закладом движимого или недвижимого имущества, с поручительством и без оного указывает на значительно развитые денежные и торговые сделки. Грамота не назначает высшего размера процентов или, как она выражается, «гостинца». Вообще в противоположность Русской Правде, которая узаконила весьма высокие проценты, Псковская грамота стесняет их разными условиями и требует, чтобы они были точно обозначены в записи. Она позволяет давать в займы без заклада и без записи не свыше рубля; а кто будет искать судом долг более рубля только по одним доскам, то есть по отметкам, вырезанным на деревянных дощечках, тому в иске отказывается. Грамота также довольно полно определяет имущественные и денежные отношения съемщиков или арендаторов земель и угодий к своему хозяину или, как она выражается, «государю». Эти съемщики назывались: «изорник», арендатор пахотной земли, «огородник» — огородной и «кочетник», содержатель «исада», то есть рыбной ловли. Как для отказа хозяина арендатору, так и для отказа последнего хозяину назначен один срок в году, о Филиппове заговении, следовательно, по совершенном окончании работ. Значительно развитое понятие о собственности выразилось особенно в статьях о наследстве. Собственник мог даже помимо родственников кому угодно отказать свое имущество в духовном завещании, или, как оно здесь называется — «рукописании». Наиболее действительным считалось то завещание, копия с которого вносилась в «ларь» Троицкого собора. Если умерший не оставил духовного завещания, то наследство его переходило к законным наследникам или родственникам (к его «племени»), из которых первое место занимают нисходящие, а потом восходящие и даже боковые. Любопытно, однако, то, что сын, который выделился из семьи при жизни родителей и не кормил их до их смерти, не участвует в разделе. Дети, не отделенные прежде, по смерти отца владели имуществом вместе с матерью. Но вообще Псковская судная грамота не покровительствует совместному владению имуществом и при всяком споре между братьями предписывает произвести раздел. Относительно имущественных прав женщины эта грамота представляет значительный шаг вперед сравнительно с Русской Правдой. Право дочерей наследовать родителям, если не осталось сына, — это право в Пскове распространено уже на все свободные классы населения, а не составляет привилегии одного дружинного сословия. Из движимого имущества женщина, даже при мужеских наследниках, могла получать некоторую часть, например приданое своей умершей родственницы, состоявшее из платьев и разных женских уборов. Наконец, супруги наследуют друг другу, если не вступят в новый брак.
Как приведенные нами, так и все другие дошедшие до нас законодательные и судебные памятники Руси того времени показывают, что самое отправление суда еще мало изменилось сравнительно с эпохой Русской Правды. Судопроизводство по-прежнему остается устное и гласное. На суде присутствуют «добрые» или «лучшие» мужи, известные также под именем «судных мужей» (род присяжных заседателей). Судебные доказательства, при отсутствии письменных актов, являются те же, что и прежде, то есть свидетели и присяга. Об испытании раскаленным железом и водой более не упоминается. Зато почти во всех краях Руси продолжали употреблять судебные поединки, или поле. Законодательство старается по возможности ограничить и смягчить этот вид Божьего суда, как то заметно особенно из Псковской грамоты. Для сего точнее определяются случаи, когда дозволяется поле; допускаются наймиты или наемные бойцы для людей слабых или неспособных к бою; вообще видно старание уравновесить силы противников и притом избегать смертных случаев. Противники должны иметь на себе доспехи, то есть железные латы и шишаки, и сражаться одинаковым оружием (большей частью ослопами или дубинами). Если кто был убит на поединке, то его противник получал только доспех убитого и лишался всякого другого удовлетворения; следовательно, в исках, то есть в большей части случаев, было прямое побуждение щадить жизнь своего противника. Далее обычное наказание осужденного по-прежнему заключается в платеже пени и разных судебных пошлин (продажа). Только в немногих случаях допускается смертная казнь. По произнесении приговора оправданной стороне выдавалась судная или правая грамота, в которой обыкновенно излагался весь ход дела и происходившее при его разбирательстве судоговорение. В княжеских областях того времени можно различить собственно две судебные инстанции: если дело не рассматривалось прямо самим князем, то оно после наместничьего или тиунского суда могло восходить, как тогда называлось, на доклад князю, который и решал его окончательно, в качестве верховной власти. О судебных пытках и телесных наказаниях (кнутом) свободных людей на Руси законодательные памятники еще не упоминают. Однако, по некоторым данным, несомненно, что те и другие уже употреблялись, по крайней мере к концу этого периода. Вместе с установлением смертной казни и клеймения воров они свидетельствуют, с одной стороны, о продолжавшемся влиянии византийского законодательства, с другой — о начавшемся воздействии татарских нравов[83].
Сельское хозяйство, то есть земледелие, скотоводство, рыболовство, бортничество и тому подобное, продолжало существовать на Руси в XIV и XV веках почти в том же виде, как и в эпоху предыдущую. Но погромы татарские, конечно, принесли ему огромный ущерб. Многие прежде довольно цветущие южнорусские области и окраины запустели и обратились в бедные, малонаселенные пространства или в голые степи. Из мест, подверженных татарским набегам, земледельческое население отливало в более удаленные северные области, где ему приходилось в поте лица трудиться над обработкой малоплодородной почвы или снискивать себе пропитание другими промыслами. Деятельный, предприимчивый характер Северо-Восточной Руси или великорусского племени в ту эпоху сказался именно в развитии разных промыслов, особенно торгового. Не только город, но и ни одно значительное селение было немыслимо без торга или торговой площади. На этой площади, кроме торговли, сосредоточивались и разные дела, требующие гласности; например, биричи и другие низшие чиновники здесь «кликали клич», когда нужно было объявить народу какое-либо распоряжение властей, известить о краже для разыскания украденной вещи и тому подобное. Здесь же начало совершаться наказание кнутом, которое поэтому получило название «торговой казни». Торговая площадь играла важную роль в народной жизни; вместе с обменом товаров, с куплей и продажей здесь шел и обмен сведений и мыслей; это был главный источник и распространитель всякого рода слухов, народной молвы вообще.
Великим обременением для внутренней торговли служили взимаемые с товаров разнообразные пошлины и поборы, число которых в течение данного периода значительно возросло, вследствие постоянного стремления областных князей увеличивать свои доходы. Одно только перечисление некоторых торговых пошлин дает приблизительное понятие об этом бремени. Таковы: мыт или пошлина на заставах, перевозах, мостах, взимаемая и с воза, и с ладьи; побережное — пошлина с приставших к берегу судов; костки — с торговых людей, а не с товаров; явка — с людей и товаров, прибывших на торг; гостиное — за помещение товара в гостином дворе; тамга — введенная татарами пошлина при продаже товара; осмничее — дополнительная к тамге плата также при сбыте товара; померное — при отмеривании товара, весчее — при взвешивании, пятно — за наложение тавра на проданную или вымененную лошадь и прочие. Кто объезжал заставу, чтобы не заплатить пошлину, или уклонялся от платежа другим способом, с того взыскивалась еще пеня, называемая промыт или протаможье. Хотя отдельно взятые эти пошлины были невысоки, но обременяли торговлю своей многочисленностью, а главное, придирками и вымогательствами со стороны мытников и таможенников. Поэтому лучшие пастыри церкви восставали иногда против мытов наравне с лихоиманием или ростовщичеством, и летописцы прославляют некоторых князей, например Михаила Александровича Тверского, за то, что при нем «истребились разбойники, тати, корчемники, мытари и торговые злые тамги».