По сему поводу приведем рассказ о некоем епископе Симеоне, относящийся, впрочем, к первому периоду татарского ига.
Однажды полоцкий князь Константин, прозванием Безрукий, у себя на пиру, желая укорить своего тиуна, при всех спросил епископа: «Владыко, где быть тиуну на том свете?» — «Там же, где и князю», — отвечал епископ Симеон. Князь с неудовольствием возразил: «Тиун судит неправо, берет мзду, продает и мучит людей, делает всякое лихо, а я что делаю?» — «Если князь добр и богобоязнен, жалеет людей и любит правду, — сказал епископ, — то он избирает тиуном или волостелем так же мужа доброго и богобоязненного, исполненного страха Божия, разумного, правдивого, творящего суд и все по закону Божию; тогда и князь будет в раю, и тиун в раю. Если же князь не имеет страха Божия, христиан не жалеет, сирот не милует, о вдовицах не заботится, то он поставляет тиуном или волостелем человека злого, Бога не боящегося, закона Божия не ведающего и суда не разумеющего: только бы князю доходы промышлял, а людей бы не щадил; точно бешеному человеку дать меч и пустить на людей, так и волость давать такому человеку на людскую пагубу; тогда и князь будет в аду, и тиун с ним там же».
Во внутренних своих делах Русская церковь пользовалась установленным издревле самоуправлением и имела свой особый суд на основании греческого Номоканона или Кормчей книги. Конечно, не все относящиеся к церковному суду уставы византийских императоров могли быть применяемы на русской почве. Поэтому, преимущественно с XIV века, появляются у нас, под именем «Мерила праведного», церковно-юридические сборники, имевшие практическое значение; в них вместе с русскими уставами помещались некоторые извлечения из правил отцов церкви и византийских законов. В русских списках Кормчей книги обыкновенно встречается статья из греческого гражданского законодательства, известная под именем «Закона судного людям» или «Судебника царя Константина». Но статья эта несправедливо приписывалась Константину Великому; она есть извлечение («эклога» или «прохирон») из постановлений более поздних императоров, преимущественно Василия Македонянина и его сына Льва Философа. Такие извлечения из гражданских законов Византийской империи представляют несомненную важность: они ясно указывают, что византийское право не только руководило русским церковным судом, но посредством церкви влияло также на наше гражданское судопроизводство и юридические понятия вообще.
Привилегированное положение русского духовенства постоянно подтверждалось не только русскими князьями, но и самими поработителями Руси, золотоордынскими ханами. Так, до нас дошло семь ханских ярлыков или льготных грамот, данных русским митрополитам от Кирилла II до св. Алексея включительно. В сущности, эти ярлыки подтверждают все те права и льготы, которыми духовенство издавна пользовалось, то есть право самоуправления, своего собственного суда и свободы от разных податей, повинностей и пошлин. Хотя наши иерархи выхлопатывали в Орде эти ярлыки с помощью денежных подарков и хотя, в смутные времена или при татарских нашествиях, духовенство и его имущество подвергались насилию и разорению от варваров наравне с прочими жителями; но важно было то, что татарские ханы, не утратившие своей веротерпимости даже после принятия мусульманства, признавали за русским духовенством его высшее назначение и требовали его молитв за себя и за свое «племя».
Как древнерусские области делились на уезды и волости, так и епархии, в свою очередь, делились на десятины, и начальник их или «десятильники» помогали епископам в делах церковного управления и суда. В каждой десятине находился особый десятильный двор для их жительства, для производства судных дел и для приезда епископов. Вообще внешняя обстановка церковной иерархии на Руси во многом устроилась по образцу светской. У епископов есть свои бояре и дети боярские, свои дворецкие, стольники и чашники, свои волостели, посольские и тиуны; со своих судов они взимают такие же пошлины, со своих населенных земель такие же оброки и повинности. Эта светская обстановка главным образом обусловилась тем, что духовенство Древней Руси в имущественном отношении сделалось сословием вполне землевладельческим, благодаря постоянным и щедрым пожертвованиям земель и всяких угодий на помин души как от богатых людей вообще, так в особенности от князей и княгинь. Те особые льготы, которые при пожаловании земель боярам и вообще частным лицам давались в виде исключений, для духовенства мало-помалу сделались почти общим правилом. Так, крестьяне, которых перезовет на свои земли духовенство от других владельцев, освобождались от всяких податей на несколько лет; гражданские волостели, данщики и другие княжьи люди не имели права въезжать со своими требованиями в околицу владычных или монастырских сел; эти села обыкновенно избавлялись от всех княжьих поборов и повинностей, за исключением ордынского выхода, подводной повинности и «городского дела», то есть постройки и поддержки городских укреплений. Наконец, духовенство получало право суда в своих населенных землях, только за исключением самых важных преступлений, каковы душегубство, разбой и татьба с поличным; но в некоторых случаях давалось право судить и эти преступления. Вообще от Древней Руси до нас дошло огромное количество относящихся к духовенству всякого рода грамот, жалованных, несудимых, вкладных, тарханных и тому подобных.
Что наиболее характеризует эпоху татарского ига, особенно вторую ее половину, по отношению к Русской церкви — это замечательное распространение монастырской жизни в Северо-Восточной России. Татарские погромы нанесли сокрушительные удары развитию материального благосостояния в народе, а вместе с тем и развитию мирской или светской образованности. Усилились стремления к аскетизму и к подвигам благочестия. С одной стороны, энергичные характеры и пытливые умы, ища уединения и полной свободы своим религиозным наклонностям, уходили в глухие, лесные места (пустыни) и там полагали начало новым обителям; с другой — люди, испытавшие какие-либо несчастья, гонимые судьбой, искали тихого приюта за монастырскими стенами. Почитание и прославление некоторых монахов-подвижников, в свою очередь, возбуждали соревнование и многих направляли на тот же путь. Князья, княгини, вообще знатные и богатые люди нередко соревновали друг другу в основании новых обителей или награждении их селами и разными угодьями; что в особенности способствовало распространению и обеспечению монастырского быта в Древней Руси.
В московских областях развитию пустынножительства более всех содействовал преподобный Сергий Радонежский как личной своей деятельностью, так и посредством своих учеников и последователей. Выше мы указали несколько монастырей, устроенных или им самим, или его учениками. Укажем и еще некоторые. В конце XIV века близ Звенигорода на горе Стороже учеником Сергия Саввою основан монастырь Сторожевский, по желанию и при помощи удельного князя Звенигородского Юрия Дмитриевича (одного из сыновей Донского), который наделил обитель селами и угодьями. Современник и последователь Сергия Димитрий Прилуцкий основал близ города Вологды при луке, или колене, реки Вологды монастырь, названный Спасо-Прилуцким. Ученик Сергия Авраамий Галицкий или Чухломский основал несколько монастырей в области северного Галича; из них Успенский на берегу Галицкого озера и Покровский на берегу озера Чухломского в одном чудском городке, языческих жителей которого он при сем обратил в христианство. Другой ученик Сергия Иаков в той же Галицкой области близ селения Железный Борок учредил монастырь Предтеченский Железноборский, наделенный землями и угодьями от великого князя Василия Дмитриевича. В Белозерском краю возникли монастыри Ферапонтов и Кириллов, основанные постриженниками московской Симоновой обители, Ферапонтом и Кириллом.
Кирилл Белозерский, после Сергия Радонежского, занимает самое видное место в ряду подвижников того времени.
Он назывался в миру Козьма, был родственник известной боярской семьи Вельяминовых и в юности жил некоторое время у окольничего, Тимофея Васильевича Вельяминова. Он ушел в Симоновскую обитель, здесь постригся и стал отличаться своим смирением и послушничеством; сначала трудился в монастырской хлебопекарне, потом в поварне. Преподобный Сергий, посещавший своего племянника, Симоновского архимандрита Феодора, любил беседовать с Кириллом, в котором провидел будущего славного подвижника. Когда Феодор был поставлен епископом в Ростов, на его место братия выбрала Кирилла архимандритом (1390). Но близость столицы, посещения князей и вельмож были не по душе Кириллу, искавшему уединения и безмолвия. Он покинул Симоново и вместе со своим другом Ферапонтом удалился в Белозерскую область. Они отыскали одно пустынное место на берегу Сиверского озера и выкопали себе землянку. Вскоре Ферапонт ушел на другое место, лежавшее верст за пятнадцать, между озерами, где основал свой монастырь.
Меж тем некоторые иноки Симонова монастыря, узнав, куда удалился Кирилл, пришли к нему; стали приходить и многие из окрестной страны с просьбой о пострижении. Тогда Кирилл построил храм в честь Успения Богоматери и положил начало новой обители. Он дал своим инокам весьма строгий общежительный устав и сам служил постоянным примером его точного исполнения. Житие его говорит, что во время продолжительных богослужений он никогда не только не садился, но и к стене церковной не прислонялся и ноги его были «подобно столпам». За общей монастырской трапезой наблюдалось совершенное молчание и слышался голос только одного чтеца. После умеренной трапезы братия также молча расходилась по кельям, избегая всяких бесед; посещать друг друга дозволялось только в крайней нужде. В келье у себя никто не мог держать ни особых вещей, ни припасов; даже пить воду ходили в трапезу. Кирилл к тому времени был человек образованный; он много занимался чтением книг и списыванием их, сочинял монастырские правила, писал наставительные послания.
Слава о подвигах Кирилла была так велика, что князья и бояре обращались к нему за советами и просили его молитв, наделяя его обитель дарами и вкладами. Преподобный благодарил за приношения; но при этом твердым и даже строгим тоном самих князей наставлял в правилах добродетели. Так, в одном своем послании к великому князю Василию Дмитриевичу он поучает его смирению и справедливости. «Как на кораблях, — пишет К