[91].
В борьбе с Реформацией много помогали иезуитам заметное и наступившее еще прежде охлаждение знатных вожаков Реформации к интересам религиозным, а также разделение протестантов на секты и их взаимная вражда. Вообще Реформация в Польше и Литве находилась уже в упадке, когда явились здесь иезуиты; поэтому победа досталась им так легко. Православная же Западнорусская церковь, хотя и не страдала разделением на секты и явным равнодушием к ней знатных русских фамилий, но находилась тогда в таком бедственном состоянии, которое обещало хорошо организованному и богатому средствами католичеству легкую над ней победу.
В главных чертах Западнорусская церковь, после ее отделения от Восточнорусской, сохраняла общий с ней иерархический строй, общие догматы и обряды. Но с течением времени явилось немало отличий, вытекавших собственно из утраты политической самобытности западноруссов. Меж тем как в Московской Руси церковь находилась под охраной православного правительства и не подвергалась напору иноверных исповеданий, в Литовской Руси, наоборот, при иноверном правительстве она предоставлена была самой себе и принуждена находиться в упорной борьбе, отчасти с Реформацией, а главным образом с латинством. Поэтому церковная иерархия здесь должна была искать опоры вообще в народе, а особенно в светских вельможах. Искала она также опоры и в цареградском патриархе, признавая над собой его высший авторитет; но по отдаленности своей он не мог принимать постоянное участие в ее делах. Хотя подобные обстоятельства обусловили большую степень самодеятельности в Западнорусской церкви, однако они неизбежно повлекли за собой и разные церковные неустройства. Главным источником сих последних послужило слишком частое и близкое вмешательство светских лиц в церковные дела. Особенно вредно отзывался на них так называемый «патронат», или право знатных людей заведовать церквами и монастырями, основанными на их земле ими самими или их предками; эти лица присвоили себе право ведать доходы и суд в именьях означенных церквей и монастырей, представлять кандидатов на должности их священников и настоятелей и даже передавать свои права другим лицам (право подаванья). Такое право распоряжаться монастырскими или церковными доходами вело ко многим злоупотреблениям и напоминало систему «кормлений» в Московской Руси. Иногда потомки основателей (ктиторов) переходили в латинство или в кальвинизм; а между тем продолжали оставаться патронами православных монастырей и храмов; откуда возникали еще большие злоупотребления. Монастыри с их отчинами, угодьями и доходами отдавались в пожизненное управление не только духовным лицам, но и светским, которые жили в них со своими семьями, то есть с женами и детьми, что служило соблазном для народа. Особенно вредно влияло постоянное вмешательство иноверных королей, от которых прямо зависели наиболее значительные западнорусские монастыри, и они раздавали эти монастыри в награду за службу лицам равно духовным и светским. Не ограничиваясь монастырями, польские короли, оба Сигизмунда и Баторий, присвоили себе и самое значение епископов и митрополита, которые до того выбирались духовной властью сообща с народом. Помещение на церковные кафедры также сделалось наградой за службу. Мало того, короли еще при жизни епископов стали назначать им преемников, которые и пользовались частью доходов. Иногда такими кандидатами на епископские кафедры или «нареченными» епископами назначались прямо лица светские, еще не посвященные в духовное звание.
Эти обстоятельства вносили сильную порчу в западнорусскую церковную иерархию: она стала наполняться людьми жадными, корыстолюбивыми, думавшими не о церковных делах, а о своих доходах и державшимися в своем образе жизни привычек и обычаев светских вельмож. Подобно последним, они иногда буйствовали, заводили междоусобия, вооруженной рукой нападали на соседей, производили наезды и грабежи. Яркие примеры подобных иерархов представляли во второй половине XVI века два западнорусских епископа: Иона Красенский и Феодосий Лазовский. В 1565 году за смертью епископа Иосифа освободилась кафедра Владимирско-Брестская. На нее явились два претендента: шляхтич Иван Борзобогатый Красенский и епископ Холмский Феодосий Лазовский. Король Сигизмунд Август выдал грамоту на эту кафедру обоим соперникам, сначала Красенскому как нареченному епископу, а потом и Лазовскому. Первый успел ранее захватить епископский замок во Владимире. Но Феодосий явился с многочисленным вооруженным отрядом, состоявшим из конницы и пехоты, с пушками и взял замок приступом. По жалобе Красенского король позвал Лазовского на свой суд; но тот не явился. Это был значительно буйный и порочный пастырь. Он лично делал наезды на соседних помещиков и производил разбой на большой дороге, разорял церковные имения, а священников, заявлявших протесты, бил своим посохом. При упадке королевской власти и гражданского порядка в Речи Посполитой подобные деяния нередко оставались безнаказанными. Лазовский дожил до глубокой старости и, с согласия короля Батория, передал Владимирскую епархию архимандриту Киево-Печерского монастыря Мелетию Хребтовичу Богуринскому. Тем временем бывший соперник его Иван Красенский получил от короля епархию Луцкую и Острожскую, со званием нареченного епископа; причем прошло еще несколько лет, пока он, по настоянию митрополита, принял духовное посвящение с именем Иона. Поведение его на кафедре было столь же соблазнительно, как и Лазовского: имениями и доходами церковными он распоряжался как своей собственностью. Но кончил он не так благополучно. Получив в свое владение богатый Жидичинский монастырь, Иона Красенский принялся так его грабить и разорять, что король Стефан Баторий приказал отобрать у него монастырь и отдать другому лицу. Но Иона вздумал занять монастырь вооруженной силой и обороняться от посланного против него военного отряда. Однако он был побежден (1585 г.). Иона Красенский умер баннитом, то есть осужденным на изгнание и лишенным покровительства законов. Преемником его на кафедре Луцко-Острожской Стефан Баторий назначил Кирилла Терлецкого, дотоле епископа Пинского и Туровского, происходившего из довольно знатной русской фамилии. Этот Кирилл Терлецкий вскоре явился одним из главных деятелей церковной унии.
Для обсуждения мер против церковных неустройств в Литовской Руси собирались иногда духовные соборы так же, как и в Московской Руси. Соборы эти созывались с соизволения короля западнорусских митрополитов, который именовался Киевским, Галицким и всея Руси; хотя он реже всего жил в Киеве, а пребывал большей частью или в столице Литовской Руси, то есть в Вильне, или в Новогродке. Постановления сих соборов и попытки их водворить церковную дисциплину большей частью оставались бесплодными, при равнодушии иноверного правительства к интересам православия и при той слишком недостаточной власти, которой в действительности пользовался киевский митрополит по отношению к другим епископам. К тому же и сами киевские митрополиты, на выбор которых более всего влияли король и западнорусские вельможи, не всегда были людьми достойными. Одним из наименее достойных является преемник митрополита Макария, убитого татарами на пути из Вильны в Киев (1497 г.), Иосиф Болгаринович, который оказался поборником Флорентийской унии и, по желанию великого князя Литовского Александра, уговаривал его супругу Елену Ивановну перейти в католичество. Но он скоро умер. А в числе наиболее достойных западнорусских архипастырей был Иосиф Солтан, занимавший митрополию в первой четверти XVI века. Но и этот ревностный, хорошо образованный иерарх, находивший поддержку себе в князе Константине Ивановиче Острожском, самом могущественном из западнорусских вельмож того времени, не мог воспрепятствовать королю Сигизмунду I и его супруге Боне, чтобы они не раздавали русские епархии и русские монастыри в кормление разным панам и шляхтичам.
Неустройства Западнорусской церкви особенно усились во второй половине XVI века, когда митрополичий престол занимали один за другим: Сильвестр Белькевич, бывший королевский «скарбник» (казначей) в Вильне, прямо из мирян сделавшийся митрополитом; Иона Протасевич (может быть, родственник помянутого выше бискупа Валерьяна Протасевича); Илья Куча, возведенный на кафедру также прямо из светских лиц, и Онисифор Девочка, поставленный вопреки канонам, так как был из двоеженцев.
Немалое влияние на расстроенное состояние Западнорусской церкви оказало то же самое движение, которое едва не сломило в Польше и Литве церковь католическую, то есть протестантизм; этим движением были увлечены многие члены знатных православных фамилий, каковы Ходкевичи, Воловичи, Сапеги, Вишневецкие и другие. Православные тем легче поддавались влиянию протестантов, что последние, во-первых, являлись их союзниками в борьбе с общим неприятелем, то есть латинством; а во-вторых, протестантство привлекало к себе сочувствие потому, что возбуждало везде умственное оживление, стремление к заведению школ и типографий, и вообще вызывало просветительное движение, то есть деятельность научную и литературную. Из протестантских исповеданий немалый успех имела в Юго-Западной Руси секта анти-тринитариев или социниан. К этой секте примкнули последователи пресловутой новогородско-московской ереси жидовствующих. Около половины XVI века во главе всей ереси, как известно, явился Феодосий Косой, который, спасаясь от наказания, убежал из Московской Руси в Литовскую и здесь нашел себе очень многих последователей, даже между священниками и другими духовными лицами.
Сильным покровителем антитринитарской секты в Литовской Руси был веленский каштелян Ян Кишка, женатый на дочери князя Константина Острожского; в своих обширных имениях, литовских и белорусских, он устраивал школы, заводил типографии и во множестве издавал антитринитарские сочинения. Только после его смерти (1593 г.), с переходом его богатых поместий в другие руки, социнианство в Литве начало упадать. В ту же эпоху социнианство сильно распространилось и на Волыни, где особенно большой успех имели Феодосий Косой и его товарищи. Известный московский выходец князь Курбский, живший в том краю, жалуется, что в то время «мало не вся Волынь заражена была язвою сего учения». Сам князь Острожский, тесть Кишки, находился в дружеских сношениях с некоторыми антитринитариями. Так, когда иезуит Петр Скарга посвятил ему первое издание своего сочинения об унии церквей, князь Острожский поручил написать опровержение на эту тему некоему Мотовиле, проповеднику антитринитарства. Князь Курбский, получив экземпляр сего опровержения, пришел в негодование и написал Острожскому укорительное послание за то, что тот учеников Фотина и Ария ставит священниками православной церкви. Но эти укоризны не сделали Острожского врагом антитринитариев, которых он уважал именно за их стремление к народному просвещению. На Волыни социнианство процветало еще долее, чем в Литве и Белоруссии.