Последние слова выражали собственно надежды православных, а не действительность. Архиереи-униаты, покровительствуемые королем, остались на своих местах и получили полную возможность распространять дело унии в своих епархиях. Ближайшим следствием знаменитого Брестского собора 1596 года было распадение Западнорусской церкви на две части: униатскую и православную, дальнейшая борьба между которыми сделалась неизбежна. Эта борьба главным образом и обусловила развитие последующей истории в Западной Руси.
Король особым универсалом подтвердил окружную грамоту митрополита Рагозы о низложении епископов Львовского и Перемышльского; а экзарх цареградского патриарха протосинкел Никифор своей окружной грамотой, напротив, признавал означенных епископов теперь единственными архиереями в Западнорусской церкви, митрополита же и других епископов объявлял отверженными за их отступничество. Александрийский патриарх Мелетий Пигас, занявший около того времени кафедру Цареградскую, сначала в качестве местоблюстителя ее, а потом и патриарха, человек ученый, энергичный и вообще весьма достойный, подтвердил приговор Брестского православного собора и назначил своими экзархами для Западной Руси епископа Гедеона Балабана, архимандрита Кирилла Лукариса и князя Константина Острожского, которого увещевал не уставать в своих подвигах на защиту православия. В действительности настоящим и деятельным экзархом явился епископ Гедеон. Любопытно, что, несмотря на неоднократно объявленные низложения, владыки той и другой сторон остались на своих местах. Хотя каноническая власть, издавна утвержденная за цареградскими патриархами, была на стороне православных, но без воли короля они не могли сместить иерархов-отщепенцев и на их место выбрать других. Зато и король, объявивший о низложении православных епископов, был связан присягой на pacta conventa, утверждавших свободу православного исповедания, а также не мог принимать решительных насильственных мер, из опасения возбудить не только волнение, но и открытые мятежи со стороны многочисленной русской шляхты и всего русского народа, еще крепко державшегося веры своих предков. Уже на ближайшем генеральном сейме в Варшаве, в 1597 году, православные послы из русских областей настойчиво напоминали королю о pacta conventa и его присяге и защищали Брестский соборный договор. Поэтому Сигизмунд III свою бессильную злобу на православное духовенство выместил на председателе собора греке Никифоре, против которого представлено было нелепое обвинение, будто он не уполномоченный цареградского патриарха, а самозванец и турецкий шпион. По требованию короля князь Острожский проживавшего у него Никифора представил на суд сенаторский; но на этом суде не сумел его отстоять. Никифор был заключен в Мариенбургский замок, где потом и скончался, вероятно, не своей смертью.
Владыки-отщепенцы после Брестского собора принялись вводить унию в своих епархиях; но во многих местах встретили большие затруднения и явное неповиновение своей власти. Так, древний город Киев, эта колыбель русского православия, опираясь на своего воеводу князя Острожского, решительно отказывал в повиновении митрополиту Рагозе и не обращал внимания на королевские грамоты. Король распорядился между прочим, чтобы оставшийся верным православию архимандрит Никифор Тур покинул настоятельство знаменитой Киево-Печерской лавры, которая со всеми ее имуществами передавалась в непосредственное ведение митрополита. Но архимандрит отказался исполнить это распоряжение. Неоднократно королевские чиновники пытались удалить архимандрита; но их встречали старцы с вооруженными казаками, гайдуками и монастырской челядью и не пускали в монастырь. Так Никифор Тур до своей кончины и оставался настоятелем лавры. Более успеха имел митрополит в главном городе собственно Литовской Руси, то есть в Вильне; здесь духовенство не нашло во властях и жителях такой опоры, как в Киеве, и признало власть митрополита-униата. Только Свято-Троицкое братство продолжало сопротивляться ему; за что терпело разные притеснения. А во время богослужения в своей церкви, на Пасху 1598 года, братчики подверглись наглому нападению со стороны студентов иезуитской коллегии. В Слуцке, во время объезда своей епархии, митрополит едва не был побит камнями. Зато в Новогрудке, обычной своей резиденции, он не встретил почти сопротивления, потому что местный воевода Скумин-Тышкевич, прежде бывший усердным противником унии, поддался его убеждениям и перешел на ее сторону. Самыми же ревностными распространителями унии — как и следовало ожидать — были главные ее деятели, то есть Потей и Терлецкий, которые в своих епархиях всеми мерами принуждали духовенство к ее приятию. Другие епископы далеко не были так усердны; а Герман Полоцкий не только не принуждал священников, но, как говорят, даже не скрывал сожаления, что сам согласился на унию. Вообще для униатских владык скоро началось некоторое разочарование в тех надеждах, которые они питали при своем отступничестве. На них не посыпались ни почести, ни богатые пожалования от Речи Посполитой; король и не думал давать им обещанные места в сенате наряду с латинскими прелатами. Они скоро могли убедиться в том, что до равенства в правах и почете с высшим латинским духовенством им далеко, что последнее смотрит на них свысока и даже с некоторым пренебрежением.
Меж тем в лагере православных Брестская уния произвела чрезвычайное оживление и большое наряжение сил для обороны своей церкви. Из духовных особенную энергию обнаружил в этом деле епископ Гедеон Балабан, который не только охранял от унии свои епархии, но и в других, униатских, епархиях входил в сношения с православными, ставил им священников и удовлетворял разным церковным потребностям в качестве патриаршего экзарха; на что епископы-униаты тщетно приносили свои жалобы митрополиту и королю. А из мирян наибольшую энергию в это время показал знаменитый ревнитель православия князь Константин Острожский. Между прочим, по его почину православные вошли в переговоры с протестантами о союзе против общего их врага латинян, сильных в особенности ревностным покровительством короля. Острожскому помогал в сем случае зять его, знатнейший из протестантских вельмож виленский воевода Христофор Радзивилл. Представители особых исповеданий, т. е. православного и евангелического, в мае 1599 года съехались в Вильне в доме князя Острожского. Кроме сего князя и его сына Александра из русских вельмож здесь были, сохранявшие еще православие, князья Сангушко, Корецкий, Горский, Вишневецкие и некоторые другие. Члены съезда заключили политическую унию с целью оказывать взаимную поддержку и защиту своим храмам и духовенству против папистов везде, где будет нужда, а также сообща действовать для того в сенате и на сеймах. Уния эта хотя и не принесла всех ожидаемых от нее плодов, по разногласиям вероисповедным, тем не менее она оказала свою пользу во многих случаях.
В том же 1599 году скончался униатский митрополит Михаил Рагоза. Преемником ему король назначил Ипатия Потея, то есть самого энергичного из русских епископов-отщепенцев. Возведя его на митрополию, Сигизмунд III оставил за Потеем и прежнюю его Владимирскую епископию со всеми принадлежавшими ей имуществами; что сосредоточивало в его руках большие материальные средства, которыми он широко воспользовался для своего служения делу унии. Это дело пошло теперь значительно успешнее, благодаря его энергии. Так, отправляя послушную грамоту слуцкому духовенству и призывая его к повиновению, он заключает ее угрозой: «Помните, что я вам не Рагоза». Одним из первых деяний сего митрополита было изгнание из Вильны красноречивого проповедника и обличителя унии Стефана Зизания и отнятие Троицкого монастыря у Виленского братства. При этом монастыре он основал митрополичий коллегиум или униатскую семинарию. Но попытка его, по смерти архимандрита Никифора Тура, завладеть Киево-Печерской лаврой потерпела такую же неудачу, как и попытка его предшественника, благодаря заступничеству киевской православной шляхты[95].
Одновременно с борьбой западнорусского православия против унии на поприще всякого рода действий и мер, церковных и гражданских, закипела и борьба между ними в области мысли и письменности, то есть в области литературной. Укажем важнейшие явления в этой сфере.
Во-первых, уже самый Брестский собор 1596 года сделался предметом повествований и толкований обеих сторон, следовательно, написанных с разных точек зрения и различными красками. Вскоре после этого собора в следующем, 1597 году появились два повествования о нем. Одно из них принадлежит перу иезуита Петра Скарги; оно издано на польском языке («Собор Берестейский») и на русском («Оборона синоду Берестейскому») и, конечно, прославляет собственно униатскую часть собора, а православную унижает и отрицает ее законность. Другое сочинение — православного автора, оставшегося неизвестным, — изданное на польском языке в Кракове, озаглавлено приблизительно так: «Эктезис или краткий обзор деяний поместного собора в Бресте Литовском»; оно посвящено преимущественно православной части собора, считая только ее истинным и законным собранием. Эти две книги немедленно вызвали ряд полемических сочинений в противуположных лагерях. Против Скарги в том же 1597 году в Вильне вышло обширное сочинение на польском языке (а потом и на русском) под заглавием «Апокрисис», то есть «Ответ»; автор его скрыл свое имя под псевдонимом Христофор Филалет. Любопытно, что в действительности сочинитель сей книги был не православный, а протестантский ученый писатель, некто Христофор Вронский, предпринявший оборону православия по поручению князя Константина Острожского и награжденный от него поместьями. Книга его отличается дельным историческим изложением и в то же время обнаруживает большие богословские познания. Задетые за живое успехом сей книги, сторонники унии в защиту ее выдали сочинение «Антиррисис, или Апология против Христофора Филалета», по поручению Ипатия Потея написанное на латинском языке учителем его брестской школы неким греком Петром Аркудием (скрывшим свое имя под псевдонимом Филотей), потом переведенное на русский и польский языки. С православной стороны после «Апокрисиса» замечательными сочинениями являются: «Отпись» некоего острожского клирика, направленная преимущественно против Флорентийского собора, и «Перестрога», принадлежащая перу одного львовского священника, в особенности обличающая тайные приготовления к унии и несправедливость папских притязаний.