Рядом с сими, так сказать, крупными писателями на полемической арене того времени появились и многие другие авторы. Распространенные в Западной Руси типографии быстро печатали их произведения; таким образом, горячие споры между православными и униатами или латинянами охватывали все грамотные слои западнорусского общества и возбуждали в них большое умственное оживление. Немалое участие в борьбе с унией и латинством в это время принимал сам канонический глава Русской церкви ученый патриарх Мелетий Пигас: он написал целый ряд посланий к князю Константину Острожскому и вообще к православной русской пастве, убеждая ее твердо стоять за свою церковь и обличая ухищрения противников. Послания эти печатались в Острожской типографии и распространялись в народе. С далекого Афона один западнорусский инок, Иоанн Вышенский, написал на родину тоже несколько посланий в защиту православия против унии. В одном из этих посланий, обращенном к епископам-отщепенцам, он, между прочим, обличает их такими словами: «Покажите мне, кто из нас исполняет шесть заповедей Христовых: алчного накормить, нагого одеть, больного посетить и прочее? Не вы ли заставляете алкать и голодать ваших бедных подданных, носящих тот же образ Божий, как и вы? Где вы послужили больным? Не вы ли делаете и здоровых больными, бьете их, мучаете, убиваете? Постучись только в лысую свою голову, бискупе луцкий (Кирилл Терлецкий), сколько ты во время своего священства живых послал к Богу мертвыми, сколько изгнал из этой жизни, одних сечением, других потоплением, третьих палением огненным!.. Покажите мне, кто из вас отрекся мира и взял на себя крест Христов?.. Вот его милость Потей, хотя и каштеляном был, но только по четыре слуги волочил за собою, а ныне, когда бискупом стал, то больше десяти насчитаешь. Так же и его милость арцибискуп (Рагоза), когда был простою рагозиною, не знаю, мог ли держать и двух слуг, а ныне больше десяти держит. Так же и Кирилл, когда был простым попом, только дьячка за собою волочил, а как стал бискупом, догоняет числом слуг двух первых владык»[96].
XVПольщизна, казачество и еврейство в Западной Руси
Постепенное ополячение дворянства. — Речь Ивана Мелешка. Взаимное отношение культур польской и русской. — Третий статут. — Днепровские казаки, или черкасы. — Дашкович. — Низовое или запорожское казачество. — Походы в Молдо-Валахию. — Войсковое устройство со времени Батория. — Мятежи Косинского и Наливайки. — Еврейство в Древней Руси и его прилив с Запада. — Льготные грамоты Витовта. — Покровительство польско-литовских королей евреям. — Жалобы на них со стороны шляхты и горожан. — Количество и организация еврейского населения. — Характер и плоды жидовской деятельности по Кленовичу
Если польское влияние издавна действовало в Западной России, благодаря в особенности ополяченности династий Ягеллонов и непосредственному присоединению к Польше Червонной Руси с частью Подолии, то понятно, как должно было усилиться это влияние со времени Люблинской унии, когда полякам широко отворены были двери в сокращенное Великое княжество Литовское, а вся почти Юго-Западная Русь, подобно Галиции, теперь вошла в состав земель польской короны. Поляки получили право селиться в Западной Руси, занимать здесь земские должности и уряды, приобретать имения, наследовать и так далее. Ополячение началось, конечно, с высшего класса, то есть с западнорусской и литовской аристократии, как сословия самого близкого к королевскому двору, которому оно поневоле старалось угождать, так как от него исходили все пожалования имениями, староствами и высшими урядами. Между семьями польских и литовско-русских магнатов начались частые брачные союзы, немало способствующие к их объединению, то есть к принятию русскими семьями польских обычаев, языка и религии. Деятельное латинское духовенство в особенности пользовалось этими родственными связями для совращения знатных русских семей, и, как известно, с большим успехом, благодаря в особенности поддержке все того же католического двора. А приняв католичество и польский язык, русская знатная семья скоро становилась польской по своим чувствам и воззрениям. Таким образом, к концу XVI века значительная часть западнорусской аристократии уже подверглась ополячению или была близка к нему.
За высшим классом следовало дворянское или собственно шляхетское сословие, которое желало сравняться в правах и вольностях с шляхтой польской; а потому охотно вступало с ней в родственные связи, перенимало ее обычаи и язык. Латинские ксендзы и тут усердно пользовались смешанными браками, чтобы происшедших от них детей крестить и воспитывать в католическом обряде. Такое постепенное ополячение русской шляхты, конечно, совершалось в особенности в областях ближайших к пределам польской народности, каковы Подляхия, Холмская и Галицкая Русь. В глубине же Белоруссии, Киевщины и Волыни масса земского, военно-служилого сословия еще сохраняло свою русскую народность; хотя и там чуждое польско-немецкое влияние уже сильно сказывалось в обычаях, одежде, языке, а вместе с тем в начавшейся распущенности нравов и стремлении к роскоши.
Выше мы видели, как московский перебежчик князь Курбский невыгодно отзывался о польско-русских нравах в 60-х или 70-х годах XVI столетия. Немного позднее по тому же поводу имеем любопытное свидетельство другого современника. Некий волынский шляхтич Иван Мелешко, впоследствии каштелян Смоленский, впервые являясь на Варшавском сейме 1589 года, сочинил для короля и панов радных приветственную речь (неизвестно, впрочем, была ли она им произнесена). Тут он преувеличенно восхвалил времена Сигизмунда I, в укор Сигизмунду II, которому не желал простить отдачи ляхам Волыни и Подлясья; а затем несколько грубоватыми, но не лишенными юмора чертами изобразил разные перемены и нововведения, совершавшиеся на его родине.
Для образца приведем в сокращении некоторые места его речи.
«Пришлось мне радити с вами, а прежде я на таких съездах никогда не бывал и с королем его милостью не заседал. При наших покойных князьях, которые королевали, попросту от чистого сердца говорили, политики не знали, а правдою в рот как солью в глаза кидывали. Потом короли полюбили немцев более чем нас и все им роздали, что прежние собрали. А сладкой памяти Зигмунд Первый немцев как собак не любил, ляхов с их хитростями тоже не любил, а очень миловал литву и нашу русь. И при нем жилось гораздо лучше, хотя в таких дорогих свитах не ходили; иные без ногавиц (покрывавших от колена до ступни) подобно бернардинам гуляли, сорочки до косток (щиколотки), а шапки (капишоны) до самого пояса нашивали. Теперь же, когда я сам оденусь в свое прежнее домовое платье, то жена моя пани Мстиславская не может без смеху на меня смотреть.
У нас уже и по-польски умеют говорить, чтобы королям всякое лихо баламутить. А когда к тебе паныч приедет, чествуй его вдосталь, да и жонку свою подле него посади. И слуги у нас есть из ляхов; давай им дорогое платье, корми их жирно, но службы от них не пытай. Такой слуга, убравшись получше и на высоких подковках, мастер ухаживать за девицами и играть на большом кубке. Ты за стол, и слуга то же, ты за борщ, а он за мясо, ты за фляжку, а он за другую, а если слабо держишь, то и твою из рук вырвет. Ты из дому, а он к жонке приласкается. Есть у нас кони дрыганты (брыкуны), которым и зиму и лето давай овес и сено, и каждую ночь подстилку; держи при них слугу ляха и еще конюха; только службы от них никакой не жди.
Пришлось мне купить часы в Киеве в торговых рядах; дал за них три копы грошей; а как послал в Вильну поправить, то злодей немец взял с меня до пятой копы! Гораздо лучше их наш петух, который непременно кричит каждую полночь.
На столе не было прежде таких прихотей, как теперь; бывало, хороша гусятина с грибками, кашка с перчиком, печенка с луком или чесноком, а еще лучше каша рыжовая (рисовая) с шафраном. Вина венгерского не злоупотребляли, а скромно пили мальвазию, медок и горелку.
Наши жонки ходят теперь в богатых платьях; подолок колышется; а дворянин на ножку как сокол заглядывается. Лучше бы наши жонки убирались в старые застегнутые наглухо казакинки и носили зашнурованные назади распорки, да плюндрыки (панталоны) по-немецки; не так бы легко подкрадывалась любовная бредня. А теперь хотя с рогатиной на страже стой, не устережешь этого беса».
В подобных жалобах ясно отражается напор чужеземных обычаев на Западную Русь — напор, которому она не могла с успехом противустоять по условиям своего общественного состояния. Для истории в высшей степени любопытно наблюдать это столкновение русской и польской культуры на почве Западной России. По своему возрасту и по своим источникам русская культура вообще старше и обильнее польской. Когда поляки еще не выступали на историческую сцену из своего лесистого и болотистого Привисленского угла, могучее русское племя своими ветвями уже занимало широкие полосы земли на восток и на запад от Днепра на пограничье греко-римского мира, из близких отношений с которым черпало начатки классической культуры. Ранние торговые сношения с отдаленными народами Востока и Запада знакомили Русь как с гражданственностью латино-немецкой, так и с богатой культурой персидской и арабско-мусульманской. Неоспоримые исторические свидетельства говорят нам, что в первой половине IX века, когда Польша едва только начинает выступать из мрака неизвестности, русские купцы уже торговали с одной стороны на берегах нижнего Тигра и Евфрата, в Багдаде; а с другой — на берегах верхнего Дуная в Регенсбурге. Последующие века отмечены сильным притоком византийской образованности, влиявшей при посредстве не только торговых, но и в особенности церковных сношений.
Только с XIII века, со времени татарского ига, начали изменяться взаимные отношения культур русско-византийской и польско-латинской. Хотя это варварское иго всей своей тяжестью налегло собственно на Восточную Русь, а Юго-Западную угнетало сравнительно недолго; но и здесь оно поразило самые главные ее центры, каковы Галич, Владимир-Волынский и в особенности Киев — это древнее средоточие русской образованности. Несмотря на свой упадок, русская культура еще долгое время сохраняла притягательную силу, как это видно из обрусения самих завоевателей Западной Руси и освободителей ее от татарского владычества — литовских князей. Только окатоличение и ополячение литовско-русской династии Ягеллонов, а вместе с тем окончательная потеря центра как политической, так и культурной самостоятельности склонили весы на сторону польского влияния. На помощь последнему приспело то мировое движение западноевропейской цивилизации, которое известно под именем Возрождения наук и искусств. Это движение, в свою очередь, осложнилось еще иным великим движением, известным под именем Реформации. То и другое движение коснулось Польши, находившейся под непосредственным действием латинонемецкой культуры, и произвело здесь заметное процветание образованности, благодаря распространению школ, книгопечатания, постоянным поездкам для образования в Западную Европу и приливу иноземцев, особенно благодаря оживленной борьбе протестантизма с католичеством и их взаимному соперничеству на поприще школьном и литерату