соль, мед, рожь, кони, рогатый скот и прочее. Евреи в убытке не оставались; закупая власть, они богатели и множились на счет коренного населения. Это население, особенно мещанство, конечно, не могло оставаться равнодушно к тому, как евреи отбивали у него разные промыслы и торговлю; шляхта также с неудовольствием смотрела на постоянный захват евреями в свои руки всей откупной системы, в которой прежде и она принимала участие. А все возраставшие великокняжеские долги жидам-кредиторам тяготили и самую верховную власть. Когда же к этим накопившимся причинам неудовольствия присоединилась и религиозная ревность, то последовало бедственное для евреев событие. Сын и преемник Казимира IV в Литве, великий князь Александр, отличавшийся именно усердием к католической церкви, вскоре после своего брака с московской княжной Еленой Ивановной, в 1495 году, велел изгнать евреев из Великого княжества Литовского, а их дома и земли конфисковать. Действительно, из Бреста, Гродна, Трок, Луцка, Владимира и Киева еврейские общины были изгнаны и удалились в соседнюю Польшу; их недвижимые имущества начали раздавать другим жителям. Но бедствие это продолжалось недолго. В 1501 году великий князь Александр сделался польским королем; изгнанные из Литвы евреи снова очутились его подданными. А в Польше еврейство тогда было уже так многочисленно и сильно, что об его изгнании нечего было и думать. Закупленные им польские магнаты были его покровителями и защитниками. Евреи сумели привлечь на свою сторону и некоторых литовских вельмож. Под их влиянием слабохарактерный, непоследовательный Александр в 1503 году отменил свое первое распоряжение; он позволил изгнанным евреям воротиться на старые места и пользоваться всеми прежними правами. При сем литовские евреи обязались выставлять на свой счет на государственную службу 1000 всадников. Однако при том же Александре они успели выхлопотать отмену этой повинности, вместо которой обязались платить подать наравне с мещанами. А впоследствии, взамен сей повинности, на евреев наложена особая подать в 1000 червонных злотых.
Временное изгнание послужило евреям на пользу: прежде отдельные и разбросанные, их общины теперь старались теснее сблизиться между собой, чтобы отстаивать себя сообща; а наложенная на них помянутая подать, вместе с некоторыми другими особыми еврейскими податями, при круговой поруке еще более скрепила эти взаимные связи.
Сигизмунд I и его супруга, королева Бона, оказывают явное покровительство евреям, и по преимуществу из фискальных видов, потому что евреи, в качестве откупщиков или арендаторов королевских доходов и имуществ, умели доставлять им значительные денежные суммы. Один брестский крещеный еврей, по имени Абрам Иозефович, поставлен был Сигизмундом на должность литовского подскарбия, то есть государственного казначея или министра финансов. Разумеется, этот Абрам, в свою очередь, усердно помогал своим единоплеменникам, и прежде всего собственным родственникам. Так, брат его Михель Езофович является крупным еврейским откупщиком, который арендует в королевских имениях соляные и восковые пошлины, таможни, мыты и корчмы. Он играет роль жидовского фактора у короля Сигизмунда, и последний за оказанные услуги наградил его тем, что возвел в потомственное шляхетское достоинство. Есть основания полагать, что права и привилегии евреев, дотоле заключавшиеся в отдельных грамотах, выданных разным их общинам, при сем короле были соединены в общие положения и внесены в старый Литовский статут. Преемник его, слабохарактерный, ленивый Сигизмунд Август, постоянно нуждавшийся в деньгах, держится тех же еврейских откупщиков. В эпоху Сигизмундов к сложившейся уже ранее системе таможенных откупов примыкает соляной и в особенности питейный; вольная торговля солью, а также свободное изготовление и продажа пива, меду и водки постепенно заменяются сдачей на откуп, который евреи спешат захватить в свои руки.
Не довольствуясь покровительством жидовству в Польше и Западной Руси, Сигизмунд Август вздумал распространить его и на Восточную Русь. В 1550 году, чрез бывшее в Москве свое посольство, он ходатайствовал перед Иваном IV о дозволении жидам ездить в Московское государство и там торговать. Но Иван Васильевич на это ходатайство отвечал решительным отказом, обвиняя жидов в том, что они отводят людей от христианства, привозят отравные зелья и тому подобное. Известная новгородская ересь, названная жидовствующей, немало усилила в московском правительстве нерасположение к жидовству. Иван Грозный, как мы видели, воротив Полоцк, начал его очищение от нерусских элементов с того, что велел утопить в Двине местных жидов (конечно, за исключением тех, которые крестились).
В Западной Руси православная шляхта и особенно коренное население городов также с неудовольствием смотрели на распространение жидовства. Оно отбивало у шляхты аренды королевских и магнатских имений и таможенные откупа, которые дотоле были в ее руках и которые в руках евреев служили источником многих злоупотреблений и притеснений; а у горожан оно стремилось перебить всякие промыслы и мелкую торговлю, чем прямо грозило не только их благосостоянию, но и самым средствам существования; причем жидовство, по обычаю, не пренебрегало никакими способами для достижения своих хищных стремлений. Резкий отголосок того ропота, который раздавался против жидовства, находим мы в помянутом выше сочинении Михалона Литвина. «В эту страну, — говорит он, — собрался отовсюду самый дурной из всех народов — иудейский, распространившийся по всем городам Подолии, Волыни и других плодородных областей. Народ вероломный, хитрый, вредный, который портит наши товары, подделывает деньги, печати, на всех рынках отнимает у христиан средства к жизни, не знает другого искусства, кроме обмана и клеветы. Самое дурное поколение халдейского племени, как свидетельствует Св. Писание, поколение развратное, греховное, вероломное, негодное». К указанным его привычкам следует прибавить и засвидетельствованное актами укрывательство краденого имущества.
Западнорусское мещанство, несмотря на свои магдебургские привилегии, если и пыталось бороться против водворявшейся еврейской эксплуатации, то обыкновенно находило на противной стороне не только королевское правительство, но также наиболее богатых и влиятельных между собственными согражданами, которых жиды умели запутывать в общие с ними торговые и промышленные предприятия. А шляхта русская своими жалобами и протестами достигла только того, что во Втором Литовском статуте (1566 г.) появились артикулы, запрещавшие евреям иметь дорогие платья с золотыми цепями, а также серебряные украшения на саблях. Для отличия от христиан им предписано носить желтые шляпы или шапки, а женам их повойники из желтого полотна; последним также запрещались золотые и серебряные украшения. Но все существенные права и привилегии жидовства остались в полной силе. На знаменитом Люблинском сейме 1569 года послы из западнорусских областей горько жаловались на жидовскую эксплуатацию; они просили устранить жидов от всяких сборов, а взимание пошлин и других доходов поручить родовитым шляхтичам. «Одолели нас жиды, — говорили послы из Литовской Руси, — держат торговые пошлины, сборы на торгах, мельницы, побрали в аренду солодовни и все другие доходные статьи». «Хотя мы имеем немало конституций касательно жидов, несмотря на то, эти негодяи и у нас занимают сии должности (сборщиков) и немало делают грабительства в Руси» (т. е. в Русском воеводстве), — говорил 17 июля перемышльский судья Ореховский в своей речи, обращенной к сенаторам от имени всей Посольской избы. Но тщетны были все подобные жалобы: король Сигизмунд Август остался неизменным покровителем жидовства, и строгие конституции оставались мертвой буквой.
Обездоленные евреями, христиане мстили им целым рядом разных обвинений. Между сими последними наиболее сильным и распространенным является обвинение в убийстве христианских детей, которых кровь употреблялась будто бы при некоторых жидовских обрядах. Королевские грамоты запрещали взводить на жидов подобные обвинения; объявляли их подсудными только самому королю; требовали свидетелей в количестве трех евреев и четырех христиан и угрожали смертной казнью за недоказанные обвинения; тем не менее коренное население при всяком удобном случае упорно их возобновляло. Несмотря на еврейские привилегии, мещанство иногда подвергало обвиненных евреев своему суду, приговаривало к смертной казни и спешило ее исполнить, не надеясь на правосудие королевских наместников. В одной льготной грамоте, данной евреям Сигизмундом Августом, прямо говорится, что разные обвинения взводились на них для того, чтобы выжить их из городов. Но все подобные попытки оставались безуспешны. С обычной своей цепкостью евреи прочно уселись в Западной Руси и, со свойственными им неуклонностью и беспощадностью, начали здесь свою эксплуататорскую деятельность, свою разрушительную работу термитов, подтачивающих общественный и государственный организм.
Если обратимся к количеству еврейского населения в Западной Руси, то, по всем признакам, оно еще не было велико в первой половине XVI века. Приблизительно его можно определить отчасти на основании податных данных того времени, а главным образом на основании ревизии великокняжеских имений, произведенной по распоряжению Сигизмунда Августа в течение 1552–1566 годов по преимуществу на Волыни. Эта ревизия или люстрация представляет довольно подробную опись городов, их населения, рынков, огородов, пахотной и сенокосной земли, фольварков и так далее, с обозначением владельцев и подлежащих с них податей. Отсюда мы узнаем, что самые многочисленные еврейские общины находились в Бресте, Гродне, Луцке, Кременце, Владимире, Тыкотине, Пинске и Кобрине; из них наибольшее число еврейских домохозяев насчитывается в Бресте, именно 85, а меньшее в Кобрине, 22. В иных местах обозначено по несколько семей. Кроме названных сейчас, наиболее старые и значительные еврейские общины находились в Вильне, Троках, Новогрудке и некоторых других городах северной половины Великого княжества Литовского. Принимая во внимание разные данные, а также искусство евреев скрывать свое настоящее число ввиду повинностей и податей, количество их в городах Великого княжества около половины XVI века можно приблизительно полагать от 20 до 25 тысяч — число весьма достаточное для начала их наступательного движения против коренного населения. После Люблинской унии, когда переселения из Польши еще более облегчились, а Юго-Западная Русь непосредственно соединилась с короной, конечно, усилился прилив из нее жидов-пролетариев; а Польша, в свою очередь, продолжала получать приток жидовства из Германии, Богемии и Венгрии. При таком приливе, принимая еще в расчет известную способность жидовства к быстрому размножению, едва ли ошибемся, если скажем, что к концу XVI века количество евреев в Западной Руси уже приближалось к сотне тысяч, большинство которой составлял голодный, а следовательно, тем более хищный пролетариат.