ли в Литву. Эта измена произвела в Москве большую тревогу, судя по дошедшим до нас донесениям некоторых пограничных литовских воевод королю Сигизмунду. Вот что узнали они от своих лазутчиков и от разных московских перебежчиков. Боярская дума велела схватить и посадить в заключение Семенова брата Ивана Бельского (стоявшего с войском в Коломне против татар), князя Ивана Воротынского с сыном и князя Богдана Трубецкого, потому что был слух, что они также хотят отъехать в Литву; но любопытно, что третьего брата, Димитрия Бельского, не тронули, а только отдали его на поруки, отобрали у него коней и переписали имение; также отдали на поруки Михаила Юрьевича Захарьина и дьяка Меньшого Путятина. (В это самое время был заключен Михаил Глинский.) Перебежчики прибавляли, будто между московскими большими боярами идут сильные несогласия и они между собой на ножах и что если король щедро пожалует Семена Бельского и Ляцкого, то, услыхав о том, будто бы многие князья и дети боярские также отъедут в Литву. Особенно московское правительство тревожилось за Новгород и Псков, еще не успевшие примириться с потерей своей самобытности, и действительно, по тем же донесениям, в Пскове происходило какое-то движение; пользуясь удалением большей части детей боярских для защиты границ, черные люди псковичи стали часто сходиться на вече и о чем-то рассуждать, хотя наместники и дьяки запрещали им эти сходки. Не вполне полагаясь на верность самих наместников и дьяков, правительство велело вновь привести их к присяге вместе с детьми боярскими. Новгородскими наместниками тогда были князь Борис Горбатый и Михаил Семенович Воронцов, а псковскими князь Михаил Кубенский и Дмитрий Семенович Воронцов (брат Михаила Семеновича). Тогда же, по распоряжению из Москвы и по благословению владыки Макария, наскоро выстроена была стена вокруг Софийской стороны трудами всего городского населения, не исключая и духовного чина (на что с неудовольствием указывает новгородский летописец, говоря, что прежде городские стены ставили всей новгородской волостью).
Сигизмунд щедро наградил Бельского и Ляцкого волостями; однако расчет его на московские беспорядки и несогласия не оправдался: правительница и боярская дума обнаружили энергию и распорядительность в борьбе с внешними врагами. Во главе думы тогда стояли князь Василий Шуйский, Михаил Тучков, Михаил Юрьевич Захарьин, Иван Шигона Поджогин.
Сначала литовские войска имели успех. Гетман Юрий Радзивилл, соединясь с крымскими татарами, летом 1534 года опустошил Северскую украйну, нигде не встретив сопротивления в открытом поле; а потом он отрядил туда же воеводу киевского Андрея Немирова; но последний был отбит от Стародуба и Чернигова. В то же время князь Вишневецкий неудачно приступал к Смоленску. Главная московская рать оберегала тогда южные пределы государства, так как опасались вторжения татар. Только глубокой осенью часть ее двинулась в Литву; причем, в свою очередь, не встретила неприятеля в открытом поле и беспрепятственно опустошила страну; а передовой полк под начальством князя Ивана Овчины-Телепнева-Оболенского верст за сорок доходил до самой Вильны. По известиям польским, русские на этом походе совершали большие жестокости, без пощады жгли, убивали, пленили; а многих детей и женщин сажали на кол. По-видимому, обе стороны отличались варварским способом ведения войны. Но есть известия, что относительно православного населения литовских областей русское войско поступало мягче, отпускало многих пленников на свободу, а храмы Божии воеводы приказывали не трогать и ничего из них не брать. В 1535 году литовское войско снова вторглось в Северскую украйну, взяло Гомель и осадило Стародуб. Князь Федор Телепнев-Оболенский (брат Ивана) мужественно оборонял этот город, снабженный пушками и пищалями. Но неприятели, защищаясь турами, близко подошли к стенам и успели тайно сделать подкоп. Московские воеводы еще мало были знакомы с такими осадными работами и потому не сумели их предупредить; когда подкоп взорвал часть стены и произвел пожар, город был взят; жители большей частью избиты, воевода попал в плен. Но тем и ограничились успехи литвы. Когда неприятели ушли, москвитяне возобновили Стародуб. Кроме того, они успели во время этой войны построить на литовских границах новые крепости Себеж, Велиж и Заволочье. Литовцы, пытавшиеся взять Себеж, потерпели под ним поражение. Видя, что разорительная война только затягивается и никакой смуты в Москве не произошло, Сигизмунд желал уже прекратить борьбу. Переговоры завязались сначала издалека: между гетманом Радзивиллом и князем Иваном Телепневым-Оболенским при посредстве брата последнего Федора, находившегося в литовском плену. Долго обе стороны спорили о том, где должны идти главные переговоры: в Москве, или в Литве, или на границе. Московская дума твердо стояла за честь своего государя, хотя и малолетнего, и настояла на том, чтобы великое литовское посольство прибыло в Москву; для чего ему по обычаю отправлена была из Москвы опасная грамота. Зимой 1537 года приехал полоцкий воевода Глебович с товарищами. Переговоры о вечном мире по обыкновению начались с условий невозможных: Литва потребовала уступки Новгорода и Пскова; потом предлагала заключить мир на основании границ, которые были при Казимире IV и Василии Темном; потом просила только уступки Смоленска или другого равного ему города. Но бояре не дали никаких уступок. Наконец, после многих споров согласились заключить не мир, а только пятилетнее перимирие, считая от Благовещеньева дня 1537 года: обе стороны остались при том, чем владели.
Это перемирие развязывало Москве руки по отношению к другим ее врагам: Крыму и Казани.
Во время войны Сигизмунда с Москвой хотя крымский хан Саип-Гирей и был его союзником, но в самом начале этой войны против Сайпа восстал его племянник Ислам-Гирей, и Орда разделилась между ними. Московское правительство думало воспользоваться этим разделением; оно вступило в сношения с Исламом, посылало ему поминки и старалось вооружить его против Литвы; в то же время оно не прерывало вполне сношений и с Саип-Гиреем. Меж тем московский беглец князь Семен Бельский, обманутый в своих надеждах на короля, отпросился у него под предлогом благочестивого путешествия в Иерусалим. Вместо того он отправился в Константинополь и начал подговаривать султана Солимана к войне с Москвой, думая с помощью турок и татар осуществить свои планы относительно Рязанского и Бельского уделов. Султан, по-видимому, согласился помогать ему и вместе с ним послал в этом смысле приказы хану Крымскому и паше Кафинскому. Но в это время уже прекратилась война Москвы с Литвой. Ислам-Гирей известил Москву о происках Бельского. Московское правительство стало уговаривать Ислама, чтобы тот схватил и выдал ему Бельского, обещая за то большие поминки. Ислам обещал; но сам он вскоре был убит одним из ногайских князей. Тогда Саип-Гирей снова соединил Орду под своей властью. Он немедля потребовал от Москвы больших поминков, грозя в противном случае прийти с войском, и уже не «голою ратью», как его старший брат Магмет-Гирей, а с пушечным нарядом и с конницей турецкого султана. Он требовал также, чтобы Москва оставила в покое его племянника Сафа-Гирея Казанского.
Мы видели, что Василий III посадил в Казани касимовского царевича Еналея как своего подручника. Но после Василия, во время войны с Литвой, в Казани снова взяла верх партия крымская; Еналей пал жертвой заговора, и казанцы опять призвали к себе Сафа-Гирея. Однако и московская партия не хотела уступить; некоторые казанские князья и мурзы известили московское правительство, что если оно пришлет старшего Еналеева брата Шиг-Алея, то они помогут ему снова сесть в Казани. Елена Васильевна, посоветовавшись с боярами, призвала Шиг-Алея из его белозерского заключения в Москву и оказала торжественный прием ему и его жене Фатиме; причем угощала их царским обедом и щедро наделила подарками. Но в то время война с Литвой еще продолжалась, и наши действия против казанцев не были удачны. Сафа-Гирей несколько раз вторгался и опустошал наши области поволжские и поокские. Когда же война с Литвой прекратилась, в Крыму вслед за тем было восстановлено единодержавие Саип-Гирея, который грозил вторжением, если московское войско пойдет на Казань. Это обстоятельство на время приостановило московские предприятия в ту сторону.
В связи с литовской войной и опасностями от татарских вторжений в управление Елены совершены постройки нескольких новых городов или крепостей (Заволочье, Себеж, Буйгород, Балахна, Мокшан) и обновление старых (Владимир, Новгород Великий, Устюг, Вологда, Пронск). Наиболее же замечательное построение того времени представляет московский Китай-город. Уже Василий Иванович задумал усилить укрепления столицы и поставить другую крепость рядом с Кремлем, в том же пространстве между Москвой-рекой и ее притоком Неглинной. Елена и бояре поспешили выполнить его намерение ввиду грозившей тогда Литовской войны, и летом 1534 года приступлено было к работам. Сначала вырыли глубокий ров от Неглинной к Москве-реке через Троицкую площадь, где происходили судные поединки, и так называемый Васильевский луг; чем отделили от Большого посада часть его, примыкавшую к Кремлю и заключавшую в себе по преимуществу торговые места. Потом вдоль этого рва в следующем 1535 году, при торжественном освящении митрополитом Даниилом, заложена каменная стена с башнями и воротами (Сретенская, Ильинская, Варварская и Козмодемьянская). Потом выведены две боковых стены, примкнувшие к Кремлю. Строителем был один из иноземных (итальянских) архитекторов, Петр Малый Фрязин. Издержки на это сооружение разложены были на бояр, духовенство и торговых людей. Пространство, заключенное между новыми стенами, получило название Китай-города. Другим замечательным правительственным актом этого времени является улучшение монеты. Доселе из гривны серебра обыкновенно выделывали 250 денег по новогородскому счету или 260 по московскому, то есть около двух рублей с половиной. Но страсть к легкой наживе произвела большую порчу монеты; многие начали разрезывать настоящие деньги пополам и подмешивать олово; так что в одну гривну вмещали до 500 денег, или до пяти рублей. Следствием чего, конечно, были затруднения в торговле, крики и ссоры при расплате. Уже Василий III начал строго преследовать порчу монеты; при нем и после него хватали многих подделыциков из москвичей, смолян, вологжан, костромичей, ярославцев и других и казнили их в Москве; лили им в рот расплавленное олово, отрубали руки и тому подобное. Но так как зло продолжалось, то в 1535 году Елена запретила обращение порченой монеты, велела ее отбирать и чеканить новую серебряную, так чтобы из гривны выходило 300 денег новогородских или три рубля. При сем введена небольшая перемена в изображении: на монете по-прежнему оттискивался великий князь на коне, но только вместо меча теперь у него в руке было копье; отчего новые деньги потом стали называться «копейками».