Между тем в Москве шли деятельные приготовления к большому походу. В созванной царем усиленной боярской думе много было разных речей о том, идти ли самому государю. Некоторые советовали ему остаться, чтобы беречь государство от Крымской орды и от ногаев; но царь склонился на сторону противного мнения и решил лично вести рати на Казань. Всеми овладела мысль, что это должен быть последний поход, что пора покончить с таким вероломным и непримиримым врагом. Начальство над ратями царь распределил таким образом: воеводой большого полка назначил князя Ивана Федоровича Мстиславского, а товарищем ему князя Михаила Ивановича Воротынского; передовой полк поручил князьям Ивану Турунтаю-Пронскому и Димитрию Хилкову; сторожевой — князю Василию Серебряному да Семену Шереметеву; правую руку князьям Петру Щепятепу и Андрею Курбскому; левую руку князю Димитрию Микулинскому и Димитрию Плещееву. В своем собственном полку он поставил воеводами князя Владимира Воротынского и Ивана Шереметева. Кроме того, он призвал вновь Шиг-Алея с его вспомогательным отрядом касимовских татар. В это время по просьбе Шиг-Алея царь отдал ему в жены известную казанскую царицу Суюнбеку, вдову его брата Еналея и Сафа-Гирея. По всей вероятности, царь пристроил таким образом Суюнбеку, чтобы не выпускать ее из Московского государства; ибо отец ее ногайский мурза Юсуф прислал к царю с просьбой отпустить его дочь-вдову в ее родные улусы. Обидеть простым отказом и возбудить против Москвы сильного ногайского мурзу царь не хотел; а отвечал ему, что она уже сделалась женой Шиг-Алея. Сей последний, хорошо знавший Казанскую страну, не советовал Иоанну вести войну в летнюю пору, ссылаясь на леса, озера и болота, и говорил, что зимой там удобнее воевать, когда все пути свободны. Но государь отвечал, что было бы слишком долго медлить до зимы, что война уже началась, большой наряд и запасы уже отправлены Волгой к Свияжску, что в Божьей воле и непроходимые места сделать проходимыми. Впрочем, мы видели, как в предыдущие оба похода Иоанн был обманут расчетом на зимнее время.
Рано утром 16 июня 1552 года Иоанн простился со своей супругой Анастасией, в то время беременной, помолился в Успенском соборе, взял благословение у митрополита и, сев на коня, выступил в поход, по направлению через Коломну в Муром, а оттуда к Свияжску. Москву он поручил охранять брату своему Юрию и митрополиту Макарию. В селе Коломенском была первая остановка для обеда. В селе Острове был первый ночлег. Но тут вдруг прискакал один станичник гонцом из Путивля с известием о скором приходе Крымской орды на Северскую или на Рязанскую украйну. То, чего опасались в Москве и на что указывали люди, советовавшие отложить поход до зимы, по-видимому, оправдалось, то есть приходилось за раз воевать с Казанью и с Крымом.
Вести о крайней опасности, грозившей Казанскому царству, распространились по мусульманским странам и производили в них сильное впечатление. Турецкий султан, знаменитый Солиман Великолепный, принял близко к сердцу эти вести и, будучи сам не в состоянии воевать Москву по ее отдаленности, старался вооружить против нее все татарские орды Восточной и Южной России. Он посылал грамоты в Астрахань и к ногаям, призывая их соединиться с крымским ханом против москвитян. Но Астрахань в то время была бессильна; ногаи, разделенные между разными князьями, не были способны к дружному и быстрому образу действий. Только новый крымский хан Девлет-Гирей, племянник и преемник Саип-Гирея, посаженный на престол Солиманом, показывал усердие к исполнению его воли и получил от него на помощь пушки и янычар. Он рассчитывал напасть на южные московские пределы в то время, когда царь с главными силами находился уже далеко на востоке, и, угрожая самой Москве, думал отвлечь русских от Казани. Но расчет его оказался ошибочным, и замедление русского похода на сей раз было кстати — наши главные силы только начали свое выступление. По-видимому, и само это замедление произошло в связи с опасением или предвидением крымского набега.
Получив весть о крымцах, Иоанн продолжал свой поход к Коломне; в то же время он велел полкам спешить к Оке, занять главные переправы и приготовиться к бою. В Коломну к нему прискакал гонец из Тулы с известием, что крымцы показались около сего города, но не в большом числе. Царь не медля двинул туда из Каширы правую руку с князьями Щенятевым и Курбским, от Ростиславля (Рязанского) передовой полк с Турунтаем-Пронским и Хилковым, от села Колычева (близ Коломны) часть большого полка с князем Михаилом Воротынским, а за ними и сам готовился идти с остальными войсками. Распоряжения эти оказались удачны; ибо через день прискакал гонец с известием, что крымский хан со всей своей силой, с турецкими пушками и янычарами осадил Тулу; когда же узнал о присутствии московских полков на берегах Оки, остановился и повернул назад; но, чтобы не прийти в Крым с пустыми руками, он хотел, по крайней мере, взять и разграбить стоявший на его дороге украинный город Тулу. 22 июня Девлет-Гирей весь день приступал к городу и стрелял по нему калеными ядрами, от которых во многих местах произошел пожар, а янычары пытались влезть на стены. В Туле тогда оставалось мало военных людей, потому что большая часть ушла в казанский поход; но воевода князь Григорий Темкин мужественно встречал нападение; горожане вместе с военными людьми стояли на стенах и храбро отражали приступы. На следующий день осажденные увидали вдали облако пыли и догадались, что идет помощь от царя. Воодушевленные тем, они сделали отчаянную и удачную вылазку, в которой принимали участие даже женщины и дети. В следующую ночь стража татарская донесла хану о приближении большого русского войска. Он подумал, что сам Иоанн пришел с главными силами, и обратился в бегство. Подошедшие поутру князья Щенятев и Курбский уже не застали татар под Тулой; им пришлось встретить и поразить только те отряды, которые были распущены в загоне и возвращались к Туле, не зная о бегстве хана. Затем некоторые московские воеводы пустились в погоню за ханом, нагнали его и побили на речке Шивороне. В этих стычках не только было отбито назад много русского полону, но и захвачены самый обоз ханский со множеством телег и верблюдов и его турецкие пушки. Так неудачно окончилось предприятие Девлет-Гирея, и так счастливо начался третий и последний поход Иоанна на Казань. Радостные вестники поскакали из Коломны от царя на Москву к царице и митрополиту, а также в Свияжск к стоявшим там воеводам.
Покончив с крымским набегом, Иоанн устраивал в Коломне дальнейшее движение своих полков на Казань. Но тут обнаружился вдруг ропот в некоторых частях войска, а именно: новгородские дети боярские били челом государю, что они уже сослужили государеву службу в походе на крымцев, а теперь их посылают в дальний путь, под Казань, где придется долго стоять. Волнение, вызванное такой просьбой, было опасно, ибо могло распространиться и на другие части войска. Государь или его умные советники нашлись: велено было составлять списки тем, кто желает остаться и кто хочет идти под Казань; последних государь будет жаловать, заботиться об их прокормлении, а также награждать их поместьями. Когда дошло до переписи, то несогласных почти не оказалось: все изъявили охоту идти за государем. Кроме надежды на царские награды и пожалования, очевидно, тут подействовало и общее одушевление, которое тогда овладело русским народом при мысли покончить с исконным хищным врагом своей народности и православной веры. Со времени Куликовской битвы борьба с татарами приобрела на Руси значение крестовых походов и пользовалась наибольшим народным сочувствием.
Часть войска, именно большой полк, передовой и правую руку, государь послал на восток через Рязанскую область и Мещеру; а с остальными полками сам пошел из Коломны на Владимир-Залесский и Муром. Во Владимире в Рождественской обители он молился над гробом своего святого предка Александра Невского, а в Муроме над мощами князя Петра и княгини Февронии. Во Владимире встретил его протопоп Тимофей с известием, что в Свияжске он с местными священниками совершил крестный ход вокруг города и кропил святой водой по всему городу, после чего свирепствовавший там мор утих. В Муроме царь получил от митрополита Макария пространную грамоту, в которой тот вместе со всем освященным собором посылал царю и всему воинству благословение на брань с врагами и напоминал ему подвиги его предков. В Муром он вызвал подручника своего касимовского хана Шиг-Алея и отправил его с частью войска на судах Окой и Волгой. Сам же переправил полки за Оку и в половине июля двинулся далее к Свияжску сухим путем, выслав вперед легкий конный отряд, или так называемый яртоул, под начальством князей Шемякина и Троекурова; а за ними послал посошных людей, которые должны были наводить мосты на речках и на ржавцах, и вообще приуготовлять пути царю и бывшему с ним войску, то есть собственной царской дружине, сторожевому полку и левой руке. Во время пути к Иоанну присоединились некоторые служилые князья и мурзы с Городецкими (касимовскими) и темниковскими татарами и с мордвой. Этот путь пролегал то густыми лесами, то дикими полями; множество лосей и всякой дичи в лесах и обилие рыбы в реках представляли войску средства пропитания во время похода. Не доходя немного реки Суры, с царским войском сблизились помянутые выше полки, шедшие южнее и заслонявшие его от внезапного нападения заволжских или ногайских татар, которого по обстоятельствам того времени можно было опасаться. Переправясь за Суру, русские полки вступили в землю чувашей и горных черемисов. Уже прежде по пути встречали царя гонцы от свияжских воевод с вестями об удачных поисках над возмутившимися горными черемисами и о новом приведении их в покорность. Теперь же, при виде великой русской рати, местные черемисы, чуваши и мордва показывали даже преданность московскому царю; старшины их приходили к нему с поклонами, приносили хлеб, мед, быков и говядину частью в дар, а частью продавали; воины, долгое время впроголодь питавшиеся охотой, с радостью ели черемисский хлеб, который показался им теперь вкуснее родных калачей, по замечани