о взята и уничтожена, после чего войско два дня шло до Арского городка, который нашло пустым, потому что жители его разбежались. Этот поход совершался по стране обильной хлебом, скотом и всякими плодами; ибо там находились частые загородные дворы и села казанских вельмож. Кроме съестных припасов, русские нашли там ценные шкуры зверей, особенно куниц и соболей, а также большое количество меду. Через десять дней отряд воротился со множеством пленных из женщин и детей, со стадами скота и с богатыми запасами всякого продовольствия; в войске явилось вдруг изобилие и дешевизна, так что корову можно было купить за 10 денег московских. Опасность и тревога со стороны Арского леса были, таким образом, уничтожены; но нападения луговой черемисы с другой стороны продолжались; впрочем, по своей силе и значению они не могли равняться с побитыми наездниками Япанчи.
Был уже сентябрь месяц, и наступила дождливая погода, весьма неблагоприятно действовавшая на здоровье и бодрость войска, тем более что окрестности Казани и без того изобилуют болотистыми сырыми местами. Такое обилие дождя русское суеверие приписывало даже сверхъестественному началу или чародейству. По словам того же современника, казанские старики-колдуны и старые бабы-колдуньи при восходе солнца являлись на стенах города и с воплем произносили какие-то сатанинские слова, непристойно вертясь и махая своими одеждами на христианское войско: тотчас поднимался ветер, нагонял облака, и начинался проливной дождь. Вера в такое чародейство вызвала следующую меру: по совету благочестивых людей царь послал наскоро в Москву за Животворящим крестом, заключавшим в себе частицу древа, на котором был распят Спаситель. Посланные в четыре дня на вятских быстроходных корабликах достигли Нижнего Новгорода, а отсюда поскакали в Москву на переменных подводах и таким образом в короткое время привезли святыню. Царские священники соборне освятили воду Животворящим крестом, обходили лагеря и кропили их святой водой. Вскоре после того настала ясная погода.
Между тем иноземные размыслы делали свое дело, то есть вели подкопы. Главный подкоп заложен был со стороны Булака и направлен под стену между воротами Тюменскими и Аталыковыми. В то же время возник вопрос, откуда осажденные берут воду, будучи отрезаны от реки Казанки. Царь призвал к себе мурзу Камая и от него узнал, что около Муралеевых ворот и берега Казанки есть ключ, куда жители ходят за водой подземельем или тайником. Стоявшие в той стороне воеводы сторожевого полку, по приказу государя, пытались перекопать этот тайник сверху, но не могли по твердости грунта; наконец узнали, что он пролегает близ Даировой бани, занятой казаками. Государь поручил Алексею Адашеву и размыслу заложить подкоп из бани под тайник, затем велел сему размыслу оставить это дело своим ученикам, а самому продолжать главный подкоп. Когда был готов подкоп под тайник, в него вкатили одиннадцать бочек пороху и взорвали. Этим взрывом тайник был совершенно уничтожен; часть соседней стены обрушилась, камни и бревна высоко взлетели на воздух и при падении своем побили много казанцев. Уныние распространилось в городе, лишенном воды. Однако не думали о сдаче и начали в разных местах копать, ища воды; докопались только до одного смрадного источника, откуда и брали воду, хотя от этой воды люди пухли и умирали.
Осаждавшие все ближе и ближе подвигали свои туры, а вместе с ними пушки, и беспрестанно били ядрами по городу; некоторые ворота были уже сбиты; но осажденные возводили за ними новые бревенчатые и дощатые укрепления, засыпанные землей, или так называемые тарасы. Не ограничиваясь устройством туров, государь велел своему дьяку Ивану Выродкову, по-видимому сведущему в строительном деле, приготовить на Арском поле подвижную башню в шесть сажен вышины. Эту башню придвинули к Царевым воротам; на ней поставили 10 больших полуторасаженных и 50 затинных пищалей. Так как она была выше городских стен, то стрельцы открыли с нее жестокий огонь вдоль улиц и стен, убивая много народу. Осажденные копали себе под воротами и под стенами земляные норы, куда и укрывались от выстрелов; а потом выползали, как змеи, делали вылазки и резались с ожесточением. Осаждавшие наконец уже так близко придвинули свои туры, что только один городской ров отделял их от стен; борьба принимала все более кровопролитный и упорный характер. Иоанн время от времени объезжал полки, осматривал туры, навещал и жаловал раненых воевод и благочестивыми словами поддерживал мужество воинов, бившихся против врагов православной веры. Однажды русские подкопами взорвали тарасы, поставленные за Царевыми воротами, причем бревнами побили много народу, и ужас распространился в городе. Пользуясь этим моментом, в некоторых местах русское войско устремилось вперед и заняло разные башни, мосты и ворота. Некоторые воеводы уже просили царя о повелении сделать общий приступ; но Иоанн думал, что время решительного удара еще не приспело, и велел отступить. Впрочем, часть башен и ворот осталась в руках русских; татары не медля воздвигли против них срубы, засыпанные землей.
Иоанн ждал главного подкопа. Когда тот был почти окончен и в него вкачено 48 бочек пороху, царь велел готовиться к общему приступу и сделал все важные распоряжения. 30 сентября (1553 г.) он приказал наполнять городские рвы лесом и землей и устраивать многие мосты, а в стены усиленно бить из больших пушек, так что в разных местах стены были сбиты почти до основания. Собственно для приступа Иоанн отобрал часть войска из простых ратных людей, из боярских детей, казаков и стрельцов. Казаками начальствовали их атаманы, стрельцами их головы, а ратным людям каждой сотне был назначен голова из опытных боярских детей. Этим передовым отрядам воеводы должны были помогать людьми из своих полков, причем каждому воеводе назначено занять свое место против определенных заранее ворот и проломов. А чтобы во время приступа не подошла осажденным помощь извне, из соседних лесов, а также чтобы отрезать бегство из города, поставлена везде крепкая стража: на Арском поле, на дорогах Арской и Чувашской поставлены Шиг-Гирей с касимовскими князьями и мурзами, князь Федор Мстиславский со своим полком и горная черемиса. На дороге Ногайской поставлены князья Оболенский и Мещерский со своими отрядами, на Галицкой, за рекой Казанкой, князь Ромодановский и Заболоцкий; там же за Казанкой от луговой черемисы оберегали с царскими дворянами головы Воротынский и Головин. Часть войска, кроме того, оставлена была при государе, как его охрана и как главный запас (резерв). Взрыв большого подкопа должен был послужить сигналом для начала приступа. Готовясь к решительному делу, Иоанн еще раз пытается склонить казанцев к добровольной сдаче с обещанием помилования, если выдадут главных изменников; для этих переговоров он выбрал мурзу Камая. Но казанцы дали единодушный ответ: «Не бьем челом; русь уже на стене и в башнях; но мы поставим другую стену. Или все помрем, или отсидимся».
2 октября, в воскресенье, на заре, перед самым приступом, государь, облеченный в юмшан, то есть в боевую броню, слушал божественную литургию в своей полотняной церкви и усердно молился. Перед восходом солнца, когда дьякон, читая Евангелие, возгласил: «И будет едино стадо и един пастырь», раздался сильный гром и задрожала земля. То взорвали подкоп; часть городской стены с бревнами, землей и людьми высоко взлетела на воздух и потом обрушилась, покрыв множество народа под развалинами. Царь вышел к дверям, посмотрел на действие подкопа и потом продолжал слушать литургию. Во время чтения ектении, когда дьякон произнес слова: «И покорити под нозе его всякого врага и супостата», последовал второй взрыв, еще более ужасный, чем первый; часть стены опять взлетела на воздух, многие ее защитники разорваны на куски. Тогда русское воинство со всех сторон устремилось на город с кликом: «С нами Бог!» Татары, призывая Магомета на помощь, подпустили русских к самым стенам и вдруг осыпали их множеством камней из орудий и тучей стрел из луков. Когда же русские приставили лестницы и полезли на стены и на башни, их начали обливать кипятком и скатывать на них бревна. На самых стенах татары, на сей раз не прятавшиеся за укреплениями, вступили в жестокий рукопашный бой. Уже два раза ближние бояре посылали к царю вестников, призывая его явиться для одобрения полков. Но Иоанн дождался окончания литургии и тогда, съев кусок просфоры и взяв благословение у своего духовника, благовещенского священника Андрея, пошел из церкви. «Благословите и простите за православие пострадать; а вы нам молитвою помогайте», — сказал он духовенству, сел на коня и выехал к своему царскому полку. В эту минуту русские знамена уже развевались на стенах казанских.
Уже наше войско ворвалось в город со стороны Арского поля. Татары покинули стены; теснимые русскими, они, со своим царем Едигером во главе, отступали к верхней части города, то есть к царскому двору, продолжая отчаянно биться копьями и саблями; а где по тесноте не могли действовать этим оружием, там резались ножами, хватая противников за руки. Но тут ряды нападающих вдруг стали таять. Открывшаяся перед ними внутренность города с его богатствами, то есть гостиные дворы и лавки, наполненные разными азиатскими товарами, и дома богатых людей, изобилующие золотом, серебром, коврами, дорогими каменьями и мехами, соблазнили многих русских воинов: они оставили битву и бросились на грабеж. Многие малодушные и трусы, притворившиеся мертвыми или ранеными еще во время самого приступа, теперь вскочили на ноги и присоединились к грабителям. Когда весть о том распространилась до русских обозов, оттуда прибежали кашевары, конные пастухи, даже вольные торговцы и устремились на корысть. Пока храбрые в течение нескольких часов бились с татарами, некоторые «корыстовники» успевали по два и по три раза отнести свою добычу в лагерь и опять прибежать в город. Заметив, что число истинных воинов осталось невелико и те очень утомлены битвой, татары собрались с силами, дружно ударили на нападающих и, в свою очередь, потеснили их назад. Князь Михаил Воротынский послал к государю просить подкрепления. В эту минуту, увидев отступление наших, корыстовники испугались и обратились в бегство; многие из них не попали в ворота, а начали скакать через стены, с криком: «Секут! Секут!» Видя бегство своих из города, Иоанн побледнел и смутился: он думал, что уже все войско наше отбито и приступ окончился поражением. Но окружавшие его опытные в ратном деле бояре («мудрые и искусные сигклиты», как выражается Курбский) велели водрузить самую большую хоругвь близ Царевых городских ворот, взяли Иоаннова коня за узду и поставили его под хоругвию; а половине двадцатитысячного царского полку велели сойти с коней и идти в город на помощь сражавшимся. Часть бояр также сошла с коней со своими детьми и сродниками и поспешила на сечу. Эта свежая помощь тотчас повернула битву опять в нашу пользу. Татары снова отступили к царскому двору и большим мечетям, где к ним присоединились духовные сеиты и муллы, с куль-шериф-молною во главе, которые почти все пали в этой отчаянной резне. Едигер с остатком дружины заперся на своем укрепленном дворе и еще часа полтора оборонялся в нем. Наконец русские вломились и в это последнее убежище. Тут на одной стороне двора они увид