али толпу прекрасных женщин в белых одеждах; а в другом углу собрался остаток татар около своего хана: они думали, что русское войско прельстится женщинами и их нарядами и прежде всего бросится забирать их в плен. Но русские пошли прямо на татар. Тогда они взвели своего царя Едигера на башню и просили на минуту остановить сечу. Просьба их была услышана. «Пока наш юрт стоял и в нем был царский престол, мы обороняли его до последней возможности; ныне отдаем вам царя здравым: ведите его к своему царю! А оставшиеся из нас идем на широкое поле испить с вами последнюю чашу». Выслав Едигера с одним карачием или вельможей, по имени Зейнеш, и двумя имилдешами (царскими молочными братьями), татары начали частью пробиваться в Елбугины ворота, а большей частью прыгать со стен и собираться на берегу Казанки. Стоявшие с этой стороны воеводы открыли по ним огонь из пушек. Татары бросились берегом вниз по реке, потом остановились, сбросили с себя лишнюю одежду, разулись и пошли вброд через реку. Их оставалось еще тысяч пять, и притом самых храбрых. Русские, стоявшие на стенах, видели, что татары уходят, но остановить их не могли; ибо в этом месте были большие стремнины. Молодой воевода, князь Андрей Михайлович Курбский, первый пустился в погоню, собрав вокруг себя сотни две или три всадников. Он перешел реку и раза три храбро врубался в густую толпу татар; но в четвертый раз упал и вместе с раненым конем своим, и сам весь израненный потом замертво был поднят своими; только крепкая кольчуга охранила его от смерти. На помощь всадникам подоспел родной брат князя Курбского, он тоже несколько раз врубался в толпу татар; подоспели некоторые другие воеводы, которые били неприятелей до тех пор, пока те не достигли болотистого, лесистого места, куда и спаслось их несколько сот оставшихся от истребления.
Казань была взята; вместе с тем освобождено несколько тысяч русских пленников. В полон русским досталось огромное количество татарских жен и детей; а вооруженные люди, по приказу царя, большею частию были избиваемы «за их измены». Убитых оказалось такое множество, что по всему городу не было места, где бы можно было ступить не на мертвого; а около царского двора и по ближним улицам кучи убитых возвышались наравне с городскими стенами; рвы были ими наполнены, а также и те места, по которым уходили последние защитники, то есть берега Казанки и луг, простиравшийся от нее к лесу. Разумеется, и русскому воинству дорого обошлась эта победа, и оно потеряло во время осады множество людей от болезней и от рук неприятельских.
Иоанн прежде всего возблагодарил Бога за победу и велел петь благодарственный молебен под своим знаменем, на котором было изображение Нерукотворного Спаса. (На том же месте он потом велел соорудить и храм в честь этого образа.) Сюда собрались воеводы и все бояре, с князем Владимиром Андреевичем впереди; потом подъехал и Шиг-Алей. «Буди государь здрав на многие лета на Богом дарованном ти царстве Казанском!» — повторяли они, приветствуя государя. Окруженный воеводами и своими дворянами, государь вступил в город и направился к царскому двору. Его встречали победоносные войска с толпами освобожденных русских пленников и кричали: «Многая лета царю благочестивому Ивану Васильевичу, победителю варваров!» Город в разных местах горел. Царь приказал тушить пожары, а все взятые сокровища, пленников и пленниц велел разделить между воинами; себе взял только пленного Едигера-Махмета, царские знамена и городские пушки. После того он возвратился в свою загородную стоянку.
С радостной вестью в Москву к своей царице Анастасии, брату Юрию и митрополиту он отправил шурина своего Даниила Романовича Юрьева. К 4 октября Казань очистили от трупов, и государь снова вступил в город. Тут он выбрал место, на котором велел построить соборный храм во имя Благовещения, пока деревянный; потом с крестами обошел городские стены и велел святить город. Затем, приняв челобитье и присягу о покорности от арских людей и луговой черемисы, царь оставил здесь своим наместником и большим воеводой князя Александра Борисовича Горбатого, при нем товарищем князя Василия Семеновича Серебряного и дал ему многих дворян, детей боярских, стрельцов и казаков; а сам 11 октября поспешил отправиться в свою столицу, хотя некоторые опытные бояре советовали ему не спешить отъездом и прежде устроить дела казанские. Он поплыл с пехотой на судах по Волге, а конницу послал берегом с князем Михаилом Воротынским к Васильсурску. В Свияжске воеводой оставлен князь Петр Иванович Шуйский, который ведал и всей горной черемисой. В Нижнем, кроме жителей и духовенства, государя встретили бояре, посланные приветствовать его из Москвы от царицы, брата Юрия и митрополита. Из Нижнего государь поехал на конях к Владимиру; не доезжая этого города, он встретил боярина Траханиота, который привез радостную весть от царицы Анастасии: у нее родился сын царевич Димитрий. Прежде нежели вступить в столицу, Иоанн не преминул заехать в Троицкую лавру и поклониться угоднику Сергию. Когда государь приблизился к Москве, навстречу ему вышло такое множество народу, что все поле от реки Яузы до посаду едва вмещало людей. Слышались только крики: «Многая лета царю благочестивому, победителю варварскому, избавителю христианскому!» Митрополит, епископы и все духовенство встречали государя с крестами. Царь обратился к митрополиту и ко всему освященному собору с пространным благодарственным словом за их молитвы, помощью которых он победил неверных казанцев. Митрополит отвечал ему в том же смысле. После сего царь сошел с коня, снял доспех и заменил его царским одеянием; повесил на груди Животворящий крест, на главу возложил шапку Мономахову и пеший отправился за крестами в Успенский собор; здесь со слезами благодарности прикладывался к мощам Петра и Ионы митрополитов. И уже затем вступил он в царские палаты, где обнял свою супругу и новорожденного сына. Бесспорно, это был счастливейший и самый светлый день в его жизни.
8 ноября у царя был пир в большой Грановитой палате для всего высшего духовенства, для многих бояр и воевод. Потом государь раздавал щедрые подарки митрополиту и всем бывшим тогда в Москве владыкам. Князя Владимира Андреевича он жаловал шубами, большими фряжскими кубками и золотыми ковшами. Также всех бывших с ним в походе воинов от бояр и до детей боярских, смотря по достоянию, он жаловал шубами со своих плеч, бархатами на золоте и соболях, кубками, ковшами, конями, доспехами, платьем и деньгами. Торжественные пиры с подарками продолжались три дня, и в эти дни, по счету царских казначеев, деньгами и вещами роздано было на 48 000 рублей, кроме вотчин, поместий и кормлений, которыми государь жаловал особо.
Велика была народная радость, с которой встречено в Москве покорение Казанского царства. Да и было чему радоваться. Уже в течение целых трех столетий борьба с татарскими ордами постоянно занимала внимание русского народа и сделалась главным его политическим интересом. Еще жива была память о татарском иге и сопровождавших его бедствиях, из которых самое значительное составлял постоянный увод огромного количества пленных христиан, попадавших в басурманскую неволю. С окончанием непосредственного ига не кончилось это постоянное бедствие, поддерживавшее в народе ненависть к варварам и питавшее жажду мщения. Из двух главных наследниц Золотой Орды, угнетавших наши окраины, орд Казанской и Крымской, первая и ближайшая к Москве была теперь уничтожена; хищное басурманское гнездо обращалось в русский город; на месте мусульманских мечетей воздвигались христианские храмы; почти вся восточная окраина Московского государства обретала спокойствие; все среднее течение Волги давало теперь полный простор русскому поступательному движению на Восток, существовавшему искони. Естественно поэтому, что Иоанн, как завоеватель целого татарского царства, сделался героем в глазах русского народа и прославлялся в его песнях; ради этой славы многое прощалось ему в его последующей менее светлой деятельности.
Так как борьба с татарами-мусульманами издавна приобрела не только национальный, но и православно-религиозный характер, то покорение Казани являлось в глазах современников прежде всего подвигом благочестия, победой православия. Оттого, подобно Куликовской битве, и это событие дошло до нас в летописях, украшенное легендами, по которым падение Казани заранее предвещалось разными знамениями и явлениями, как бы сами небесные силы принимали участие в победе над неверными.
Той же зимой Иоанн окрестил обоих пленных казанских царей; маленький Утемиш-Гирей получил имя Александр, а Едигер-Махмет назван Симеоном. Последнему государь подарил двор в Москве, приставив к нему особого боярина и целый штат чиновников для почетной службы[34].
Зимой 1553 года Иоанн жестоко заболел горячкой, или «огневою болезнию», как называет ее летопись. Состояние больного было настолько опасно, что царский дьяк Иван Михайлов Висковатый напомнил ему о духовном завещании. Немедленно написали духовную, по которой государь назначал себе преемником своего сына — младенца Димитрия. Для большей крепости этого распоряжения решено было привести бояр и других ближних людей к присяге на верность царевичу Димитрию. Но тут вдруг возникла сильная распря: часть бояр присягнула, а именно князья Иван Федорович Мстиславский, Владимир Воротынский и Димитрий Палецкий, Иван Шереметев, Михаил Морозов, Даниил Романович и Василий Михайлович Захарьины-Юрьевы, Алексей Адашев и некоторые другие; большинство же бояр, имея во главе князей Ивана Михайловича Шуйского, Петра Щенятева, Ивана Турунтая-Пронского и Семена Ростовского, отказывалось присягать на службу «пеленичному» царевичу. К этой противной стороне пристал и окольничий Петр Адашев, отец Алексея, который высказал прямо и причину отказа: «Тебе государю и сыну твоему царевичу Дмитрию крест целуем, а Захарьиным нам Данилу с братьею не служити; сын твой, государь наш, еще в пелёницах, а владети нами Захарьиным Данилу с братией; а мы уж от бояр до твоего возрасту беды видали многие».