Иоанн: «Ты противишься нашей державе; посмотрим на твою твердость».
Филипп: «Я пришлец на земле и за истину благочестия готов потерпеть и лишение сана, и всякие муки».
Митрополит укорял царя и за то, что он одевал своих опричников в черные одежды с татарскими тафьями на голове и сам с ними в такой же одежде являлся в храм Божий. Однажды во время крестного хода, увидав опричника в тафье, он обратился к государю и сказал, что Слово Божие должно слушать с непокрытой головой, а покрывать ее — это агарянский бычай. Иоанн обратился и ничего не заметил, так как опричник успел снять тафью. Приближенные уверили его, что митрополит осмеливается в глаза ему говорить неправду. В гневе Иоанн тогда назвал его лжецом и мятежником. Как бы назло увещаниям архипастыря, поведение Иоанна в это время было в особенности омерзительно. Он ездил со своей сатанинской дружиной по окрестностям Москвы, жег усадьбы опальных бояр и убивал даже их скот. Мало того, не довольствуясь обычными забавами, сопровождавшимися пьянством, шутовством и развратом, однажды ночью он послал толпу своих кромешников в дома тех бояр, чиновников и купцов, жены которых известны были своей красотой. Несчастные женщины забраны силой и приведены к Иоанну; одних он выбрал для себя, а других раздал своим приближенным. Спустя несколько дней их развезли обратно по домам. Некоторые из этих жен не выдержали позора и наложили на себя Руки.
Решив низложить архипастыря, Иоанн хотел придать сему насилию вид справедливого наказания, постановленного по приговору освященного собора. Сначала отправили несколько духовных и светских лиц в Соловки для производства следствия о жизни и деятельности там Филиппа. Следователи угрозами и обещаниями склонили игумена Паисия и некоторых малодушных старцев к разным лжесвидетельствам. С этими клеветами явились они перед духовным собором, который был созван царем для суда над митрополитом. Призванный к ответу, Филипп не считал нужным оправдываться перед взведенными на него обвинениями и говорил с достоинством, приличным его сану, прибавив, что он не боится умереть. Созванный собор не осмелился вступиться за своего архипастыря и раболепствовал перед тираном. 8 ноября 1569 года, во время богослужения в Успенском храме, явился Басманов с толпой опричников и велел всенародно прочесть соборный приговор о низложении митрополита. Затем опричники бросились на Филиппа, били его, сорвали с него святительское облачение, одели в худую монашескую рясу и, посадив на крестьянские розвальни, отвезли в Богоявленский монастырь. После нескольких недель тяжкого темничного заключения, опасаясь народа, который смотрел на Филиппа как на святого мученика и толпой собирался перед его темницей, Иоанн сослал его в Тверской Отроч монастырь (где в следующем году его постигла мученическая кончина). Так этот достойный представитель вместе и боярского, и духовного сословия пал в неравной борьбе с полоумным тираном, отстаивая свое архипастырское право печалования, увещания и поучения.
Вместе с Филиппом подвергся гонению и весь род Колычевых; некоторые его родственники были казнены по приказу Иоанна. Вслед за тем настала очередь и того, с кем этот род был связан давней приязнью: настал черед двоюродного брата царского Владимира Андреевича. Можно, пожалуй, удивляться тому, что тиран так долго щадил князя, на которого многие бояре указывали как на царского преемника еще во время известной Иоанновой болезни. Царь, очевидно, считал его опасным для себя соперником и принимал против него разные меры предосторожности: несколько раз брал с него клятвенные записи верно служить не только самому, Иоанну, но и его сыновьям; не раз менял у него не только бояр и слуг, но и самые города и волости, составлявшие его удел. По-видимому, Владимир своим поведением не подавал повода к опале. Решив погубить его, Иоанн прибег к обычному средству: к обвинению в небывалых заговорах. Он послал звать Владимира с семьей к себе в Александровскую слободу. Не доезжая нескольких верст, несчастный князь был остановлен в одном селе; сюда явился царь с полком опричников и начал судить Владимира за то, что тот будто бы подкупал царского повара отравить государя. Конечно, тщетными остались все оправдания и мольбы. Осужденный на смерть, несчастный князь, по некоторым известиям, должен был выпить чашу с ядом. Вместе с ним погибла его супруга Евдокия, большая часть его детей, а также находившиеся при них боярыни и слуги. Мать Владимира, инокиня Евдокия, была потом по приказу тирана утоплена в Шексне. Такой же участи подверглась и его невестка, вдова брата его Юрия, инокиня Александра[46].
Все эти отдельные казни на сей раз были только прологом к деянию еще более ужасному и неслыханному: к избиениям русских граждан целыми толпами и к такому варварскому разгрому нескольких русских городов, который мало чем разнился от татарских нашествий.
Несмотря на удары, нанесеные Иваном III и Василием III древним вечевым городам, Новгороду и Пскову, эти города продолжали еще пользоваться некоторым благосостоянием, благодаря торговому, промышленному духу своего населения, и, конечно, сохраняли еще многие старые обычаи вместе с преданиями о своей минувшей славе и вольности. Иван IV с ненавистью смотрел на такие предания и обычаи, не согласные с тем раболепием, которое он хотел видеть повсюду в своем государстве. Он начал с того, что повторил отцовские и дедовские «выводы». В 1569 году, по его приказу, было вновь выведено в Москву из Новгорода полтораста, а из Пскова пятьсот семей. Затем, как бы по заранее составленному плану, в Москву явился из Новгорода какой-то бродяга, Петр Волынец, и донес царю, что архиепископ Пимен с лучшими людьми умыслил передать город польскому королю, о чем будто бы написали грамоту и спрятали ее в Софийском соборе за иконой Богородицы. Посланный с Петром доверенный человек нашел изменную грамоту в указанном месте. По всем признакам, эта грамота была подложная; но она была нужна тирану как предлог к задуманному погрому.
В декабре 1570 года Иоанн выступил из Александровской слободы с дружиной опричников, с отрядом стрельцов и другими ратными людьми. Разгром начался с Тверской области, которая, подобно Новгородско-Псковской, конечно, еще помнила о своей недавней самобытности. Первые избиения и грабежи жителей совершены в Клину и отсюда уже продолжались непрерывно. В самой Твери опричники свирепствовали с особой силой, убивали людей, грабили имущество и жгли, чего не могли унести с собой. В это-то время Иоанн послал Малюту Скуратова в Отроч монастырь под предлогом взять благословение у бывшего митрополита Филиппа. Что произошло между ними, в точности неизвестно; но когда Малюта вышел из митрополичьей келии, то объявил игумену и братии, что старец умер от угара: говорят, злодей задушил его подушкой («возглавием»). Той же участи, как Тверь, подверглись Торжок, Вышний Волочок и другие места, лежавшие по пути; причем опричники также избивали сидевших по крепостям крымских и ливонских пленников. 2 января передовые воинские отряды с боярами и детьми боярскими подошли к Новгороду. Часть их учинила вокруг него крепкие заставы, чтобы ни единый человек не мог ускользнуть из города. Другую часть войска бояре расположили по окрестным монастырям; причем все монастырские и церковные казнохранилища опечатали, а потом собрали игумнов и монастырских старцев, числом до пятисот, и поставили их в Новгороде на правеж. В то же время третья часть дружины опечатала в самом городе подцерковные кладовые с хранившимся в них имуществом, а также кладовые палаты под домами именитых граждан и приставила стражу. Приходских попов и дьяконов также поставили на правеж, приказав выбивать с них палками по 20 рублей, как и с монахов; гостей, торговых и приказных людей схватили, заковали и раздали приставам; а семьи их велено содержать под стражей в собственных домах.
6 января прибыл сам царь со старшим сыном Иваном, со многими князьями и боярами и с главными силами. Он расположился на старом княжеском дворе или так называемом Городище, за две версты от Торговой стороны. Первым безумным его распоряжением было: поставленных на правеж игумнов и монастырских старцев забить палками до смерти и развести по монастырям для погребения. Затем 8-го числа в воскресенье со своим сатанинским воинством он отправился к обедне в кафедральный Софийский храм. Архиепископ Пимен со всем освященным собором и с иконами встретил государя у конца Волховского моста и хотел по обычаю осенить его крестом; но Иоанн не пошел ко кресту, назвал владыку изменником, волком и хищником и велел ему идти служить обедню. После обедни Иоанн с сыном и боярами вошел в архиепископскую столовую палату и сел за трапезу. Тут посреди обеда он вдруг «возопил гласом велиим с яростию к своим князем и бояром, по обычаю ясаком царским» (вполне уподобляясь какому-либо дикому татарскому хану). По этому ясаку или приказу тотчас начался неистовый грабеж архиепископских палат, клетей и всего двора; причем сам владыка, его бояре и слуги были взяты и отданы под стражу. Мало того, грабеж распространился и на самые храмы: из Св. Софии были взяты «ризная казна», дорогие сосуды, корсунские иконы и колокола; точно так же церковная казна, иконы, дорогая утварь и колокола отбирались по всем церквам и монастырям Великого Новгорода. Захваченных владычных бояр и других именитых граждан тиран приказывал в собственном присутствии на Городище подвергать разным мукам, чтобы вынудить от них деньги и желаемые признания; особенно излюбленным способом пытки была у него мука огненная, или так называемый поджар. Таких поджаренных людей потом привязывали к саням, волокли на Великий мост и бросали в Волхов. Тут же на мосту было устроено какое-то возвышенное место, откуда свергали в реку, также связанных вместе, жен и детей несчастных мучеников. В это время дети боярские и другие ратные люди на лодках разъезжали вокруг моста с рогатинами, баграми и топорами; они пронзали или рассекали тех, которые всплывали на поверхность воды, чтобы никто из них не мог спастись от ужасной смерти. Такие избиения совершались в течение пяти недель. Если верить новгородскому летописцу, были дни, когда число погибших простиралось до тысячи и даже