[57].
Отношения польско-литовские находились тогда в тесной связи с отношениями шведскими. Как ни тяжела была для Москвы утрата берегов Финского залива с такими коренными русскими городами, каковы Ивангород, Ям и Копорье, однако на новую войну со шведами московское правительство не решалось, пока был жив Стефан Баторий со своими замыслами о новых завоеваниях насчет восточного соседа. По кончине Ивана Грозного эстонский наместник, известный Делагарди, обратился к новгородским наместникам с высокомерным запросом: будут ли русские соблюдать перемирие и пришлют ли послов в Стокгольм для заключения вечного мира? Москва, привыкшая свысока смотреть на шведскую землю, обиделась этим тоном. Свой взгляд на нее она при одном случае высказала следующими словами: «Шведская земля невеликая, изначала бывала в подданных у датского короля, и были в ней правители, а не короли; короли в ней недавно стали, а ссылались на прежние правители с боярами и наместниками новгородскими». Переговоры, завязавшиеся между обеими державами, поэтому сопровождались разными укоризнами. Наконец Москва согласилась прислать своих уполномоченных на устье Плюсы близ Нарвы, именно князя Шестунова и думного дворянина Татищева, в октябре 1585 года Московские послы требовали возвращения Ивангорода, Яма, Копорья и Корелы хотя бы за денежное вознаграждение, но шведские ни на что не соглашались. Во время этих переговоров однажды лодка, на которой шведские уполномоченные переправлялись через Нарову, сильным ветром была брошена на пень и разбилась. В числе утонувших оказался сам Делагарди. Хотя русские избавились таким образом от одного злейшего врага, но другой (Баторий) еще царствовал. А потому москвитяне подтвердили перемирие еще на четыре года, не добившись никаких уступок.
В 1589 году, когда срок перемирия истек, на польском престоле уже сидел шведский королевич. Но в Москве скоро разгадали нового польского короля. Около этого времени один подьячий, отправленный в Литву для собрания вестей, выражался о нем так: «Короля Сигизмунда держать ни за что, потому что промыслу в нем нет никакого, и неразумным его ставят, и землею его не любят, потому что от него земле прибыли нет никакой: владеют всем паны». В Москву даже сообщали, что Сигизмунд непрочен на своем престоле и что особенно к нему нерасположена Литва, которая по-прежнему отнюдь не желает воевать с Москвой. Притом Московское государство успело уже несколько отдохнуть от предыдущих поражений и собраться с силами. Поэтому, когда возобновились переговоры со Швецией, Москва снова и более решительным тоном потребовала возвращения Нарвы, Яма, Копорья и Корелы; а на отказ шведов отвечала большим походом. Сам царь выступил с многочисленным войском, сопровождаемый и руководимый ближними воеводами: Борисом Годуновым и Феодором Никитичем Романовым. В январе 1590 года Ям был взят; затем начальник передового полка удалой князь Димитрий Хворостинин разбил шведского генерала Банера близ Нарвы. Русские осадили этот город. Первый приступ был отбит, и началось бомбардирование. Опасаясь потерять сей важный пункт, шведы возобновили переговоры и предлагали возвратить Ивангород, Ям и Копорье. Русские требовали, кроме того, и Нарвы; однако согласились на предложенную уступку и, довольствуясь обещанием еще больших уступок на следующем посольском съезде, заключили годовое перемирие. Дело в том, что Борис Годунов, при всех своих способностях, не обладал храбростью и воинским талантом и в то же время не желал, чтобы этими качествами выдвинулся помимо его какой-либо другой боярин. Таким образом, Нарва, которая едва ли могла выдержать настойчивое бомбардирование и новый приступ, осталась в руках неприятелей; а Годунов с царем возвратился в Москву торжествовать победу над шведами. Вскоре военные действия возобновились. Между прочим, русские войска, под начальством Ивана Годунова, ходили в Финляндию и безуспешно осаждали Выборг. Польский король показывал намерение также начать войну с Россией, если русские не откажутся от Нарвы, которая будто бы должна принадлежать Польше. В таких затруднительных обстоятельствах в январе 1591 года царь собрал думу с участием духовенства и спрашивал совета. По решению этой думы с Польшей заключено было двадцатилетнее перемирие с условием во время этого срока не трогать Нарвы.
Война со шведами протянулась до самой смерти Сигизмундова отца, короля Иоанна. После него возникла борьба за шведскую корону между Сигизмундом и дядей его Карлом. Последний, как правитель государства, поспешил прекратить войну с русскими и заключил с ними сначала двухлетнее перемирие (в 1593 г.), а потом и вечный мир в мае 1595 года у Тявзина, под Нарвой. Шведы сверх Ивангорода, Яма и Копорья уступили нам Корелу (Кексгольм) и половину Лапландии с городом Колой.
В царствование Федора Иоанновича продолжались прежние дружеские сношения с цесарским двором, которые поддерживались в особенности польскими отношениями. Во время бескоролевья, когда московская кандидатура не состоялась, Москва взяла сторону эрцгерцога Максимилиана. Русское правительство не раз посылало императору субсидии деньгами или, вместо денег, пушным товаром. Но постоянные требования субсидий с этой стороны наконец наскучили в Москве, и под конец там убедились, что дружба с цесарем не доставляла нам никаких существенных выгод в отношениях к соседям. Недальновидный и недеятельный Рудольф II постоянно толковал чрез свои посольства о союзах против поляков и турок, но дел никаких не предпринимал. Точно так же продолжались и наши дружественные сношения с Англией, которая спешила извлекать из России возможные выгоды в промышленном и торговом отношении. Королева Елизавета обращалась с льстивыми письмами не только к царю, но и к Борису Годунову; и без того расположенный к англичанам, правитель сделался их решительным покровителем (они называли его своим лордом-протектором). Благодаря его содействию англичане добились в России привилегии на беспошлинную торговлю. Не довольствуясь тем, англо-русская компания постоянно стремилась захватить себе монополию на торговые сношения с Белым морем и старалась не пускать к этому морю не только иностранные корабли, но и те английские, которые не принадлежали к англо-русской компании. Это стремление вызывало иногда протест со стороны московского правительства, и царь писал королеве: «Которую дорогу Бог устроил великое море океан, и тое дорогу как мочно затворить». В числе английских послов, приехавших в Москву хлопотать о даровании исключительных привилегий означенной компании, был Флетчер, столь известный автор сочинения о России. Любопытно, что, когда появилось в печати это сочинение (в 1591 г.), посвященное королеве Елизавете, англо-русская купеческая компания подала своему правительству жалобу на то, что темные краски, которыми Флетчер описывает Россию, должны оскорбить русское правительство и потому создадут затруднения для английской торговли. Жалоба эта была уважена, и сочинение подверглось запрещению. Наглядным следствием англо-русских торговых сношений было основание нового города и пристани на устье Северной Двины в 1584 году. Этот город назван Архангельском, по имени находившегося здесь монастыря[58].
На восточных окраинах при Федоре Ивановиче продолжались заботы о русской колонизации и закреплении Московскому государству недавно завоеванных областей Поволжья и Западной Сибири. При кончине Ивана IV в Казанской земле свирепствовало сильное восстание черемисов, подстрекаемых татарами крымскими и ногайскими. Это восстание было усмирено не столько военной силой, сколько щедрыми подарками и обещаниями; а вместе с тем в стране и луговых, и горных черемисов предпринято построение нескольких новых городов, которые привели эту землю в полное подчинение Москве: таковы Кокшага (или Царев-город), Цивильск, Уржум и другие. А нижнее Поволжье было закреплено построением Саратова и Царицына. Такими же мерами укреплена была за Россией Западная Сибирь, завоевание которой начато Ермаком.
Отношения к крымцам были постоянно натянутые, вследствие их частых мелких набегов на южные украйны. Только возникавшие иногда междоусобия и споры за престол удерживали орду от больших предприятий. Так, в 1585 году хан Магмет-Гирей был убит братом своим Ислам-Гиреем; два сына Магметовы Сайдет и Мурат нашли убежище в Московском государстве и поселились в Астраханской области. Они грозили с помощью русских и ногаев свергнуть дядю, чем москвитяне и пользовались, чтобы держать его в страхе. В то же время усилившееся казачество, запорожское, донское и терское, также своими нападениями отвлекали татар. Но когда место умершего Ислама заступил Казы-Гирей (1588 г.), последний по обычаю ханскому желал ознаменовать начало своего царствования громким разбойничьим деянием; он стал замышлять большой набег на Москву, побуждаемый к тому нашим недругом шведским королем и злобясь на нее за неприсылку больших поминков. Наш претендент на Крымское ханство Мурат-Гирей в это время умер в Астрахани. Казы-Гирей, очевидно, надеялся повторить такой же набег, какой двадцать лет назад удалось произвести Девлет-Гирею. Он сумел обмануть московских лазутчиков, объясняя свои приготовления намерением идти на Литву. Вдруг в июне 1591 года получилось известие, что хан с полуторастатысячной ордой идет прямо на Москву. Тогда воеводам, оберегавшим Оку, именно Федору Ивановичу Мстиславскому с товарищами, велено было поспешно двинуться к столице.
1 июля вечером полки пришли к селу Коломенскому; на следующий день их поставили в подвижном лагере, укрепленном телегами, или в так называемом обозе, близ Данилова монастыря. Сам царь прибыл в лагерь, смотрел полки, жаловал бояр, дворян и детей боярских. Тут, кроме Федора Ивановича Мстиславского, воеводы большого полку, в числе военачальников находились бояре Борис Годунов, Александр Никитич Романов, окольничий Андрей Клешнин и оружничий Богдан Яковлевич Бельский, возвращенный из ссылки. 4 июля утром появилась татарская орда у Коломенского и начала тотчас жечь окрестные села и хватать в плен людей. Русские войска не выходили из своего обоза, и татары не решились всей массой напасть на них, опасаясь их большого наряда, то есть пушек. Весь день до самой ночи прошел в стычках неприятелей с мелкими партиями, которые выезжали на них из русского стана. Верный своему характеру, царь Федор Иванович в это время усердно молился в своем тереме и, если верить летописцам, сказал стоявшему подле и плакавшему боярину Григорию Годунову, чтобы он утешился, ибо завтра поганых уже не будет. Действительно, в ту же ночь в русском лагере произошел почему-то большой шум, сопровождаемый громом пушек. Хан, расположившийся уже в селе Воробьеве, откуда смотрел на расстилавшуюся у его ног столицу, встревожился этим шумом и велел расспросить русских пленников; те отвечали, что на помощь московской силе пришли многие войска из Новгорода и других мест. Не дожидаясь утра, хан побежал назад, побросав свои обозы. Посланные за ним в погоню легкие полки не могли нагнать его, так как он бежал без остановки. За легкими полками двинулась и главная рать к Серпухову. Сюда приехал стольник Иван Никитич Романов с поклоном от государя и с объявлением его милостей. Главный воевода Мстиславский получил шубу с царского плеча, кубок, золотую чарку и пригород Кашин с уездом в кормление; прочие воеводы также получили шубы, кубки, меха, бархаты, камки, сукна, вотчины и поместья. Кроме того, раздавались им золотые — португальские, английские и венгерские. Богаче всех был награжден Борис Годунов: ему пожалованы шуба в тысячу рублей, золотая цепь, золотой сосуд, прозванный Мамаем (потому что был найден в Мамаевом обозе после Куликовской битвы), кроме того, три г