высоте, как царский престол. Таким образом, это первое открытое предложение короны было отклонено Борисом. Но дело просто объясняется тем, что избрание царя должно было совершиться по приговору великой земской думы, собиравшейся из всех выборных людей всей Русской земли, и Борис только от нее мог принять свое избрание.
В феврале съехались в Москву выборные из городов и вместе с московскими чинами составили Земский собор. Число его членов простиралось свыше 450; большинство принадлежало духовному и военно-служилому сословию, которое было предано Годунову; да и самые выборы производились по распоряжению патриарха Иова и под надзором преданных Годунову чиновников. Следовательно, заранее можно было предвидеть, на ком остановится соборное избрание. 17 февраля, в пятницу, патриарх открыл заседание великой земской думы и в речи своей прямо указал на Бориса. Тотчас все собрание постановило «неотложно бить челом Борису Федоровичу и кроме него никого на государство не искать». После того два дня сряду, в субботу и воскресенье, в Успенском соборе служили молебны о том, чтобы Господь Бог даровал им государем Бориса Федоровича. А 20-го числа в понедельник на Масленой неделе патриарх и духовенство с народом отправились в Новодевичий монастырь, где подле сестры пребывал тогда Годунов, и со слезами молили его принять избрание. Но и на сей раз получили все тот же решительный отказ и все те же уверения. Тогда святейший патриарх Иов прибегает к крайним мерам, чтобы сломить упорство Бориса. На следующий день, 21 февраля, после торжественных молебнов по всем церквам столицы, он поднимает хоругви и иконы и идет крестным ходом в Новодевичий монастырь, призывая туда же не только граждан, но и их жен с грудными младенцами. Между собой патриарх и все архиереи уговорились, что если и на сей раз царица и брат ее откажутся исполнить народную волю, то отлучить Бориса от церкви, а самим сложить с себя архиерейские ризы, одеться в простое монашеское платье и запретить везде церковную службу.
Крестный ход был встречен в монастыре звоном колоколов; из монастыря вынесли икону Смоленской Богородицы. За ней вышел Годунов; пал ниц перед иконой Владимирской Богородицы и со слезами говорил патриарху, зачем он воздвигнул чудотворные иконы. Патриарх со своей стороны укорял его в противлении воле Божией. Иов, духовенство и бояре вошли в келию царицы и со слезами били ей челом, стоя на коленях; в то же время народ, толпившийся около монастыря, с плачем и рыданием падал на землю и также молил царицу дать своего брата на царство. Наконец инокиня Александра, глубоко тронутая этими мольбами, объявляет свое согласие и приказывает брату исполнить желание народа. Тогда и Борис, как бы приневоленный ею, со вздохом и слезами произносит: «Буди, Господи, святая Твоя воля!» После того все отправились в церковь, и там патриарх благословил Бориса на царство.
Трудно сказать, насколько во всех этих действиях было искренности с той и другой стороны и насколько тут участвовали лицемерие и заранее назначенные роли. С вероятностью, однако, можно предположить, что в общих чертах все делалось по тайному руководству самого Бориса и его близких клевретов. Есть известия, что приставы почти насильно сгоняли народ к Новодевичьему монастырю и принуждали его плакать и вопить; прибавляют, что клевреты, вошедшие с духовенством в келью царицы, когда сия последняя подходила к окну, из-за нее давали знак приставам, а те приказывали народу падать на колени; причем непокорных толкали в шею. Говорят также, что многие желавшие изображать плачущих слюной мазали себе глаза. Это со стороны народа. А со стороны Бориса неоднократные отказы объясняются сначала ожиданием избрания от великой земской думы, потом желанием придать своему согласию вид принуждения или подчинения настойчивой всенародной воле, а наконец, и самым русским обычаем, который требовал, чтобы всякая почесть, даже простое угощение, принимались не вдруг, а только после усиленных просьб. Рассказывают, что Шуйские едва не испортили всего дела: после отказа 20 февраля они стали говорить, что далее упрашивать Годунова не подобает и что надобно приступить к избранию другого царя. Но патриарх отклонил их предложение и устроил крестный ход на следующий же день. Рассказывают также, что бояре хотели избрать Годунова на условиях, ограничивающих его власть, и в этом смысле готовили грамоту, на которой он должен был присягнуть. Узнав о том, Годунов тем долее отказывался, чтобы при всенародных мольбах всякие ограничивающие условия сделались неуместными.
Согласись возложить на себя царское бремя, Борис Федорович, однако, не спешил ни коронованием своим, ни даже переездом в Кремлевский дворец. Он весь Великий пост и Пасху провел подле сестры в Новодевичьем монастыре и уже после того водворился на житье в царском дворце со своей семьей, то есть с женой Марией Григорьевной, дочерью Ксенией и сыном Федором; причем его въезд в Москву и водворение в Кремле были обставлены торжественными церковными церемониями и роскошным пиром. Опытный в делах политических, Борис хорошо понимал, что прочность его фамилии на престоле главным образом зависит от поддержки военно-служилого сословия; поэтому он и старался приобрести расположение сего сословия. Около того времени из Крыма пришли слухи, что хан Казы-Гирей готовится к новому набегу на Москву. Неизвестно, были ли эти слухи основательные или намеренно пущенные, во всяком случае, Борис ловко ими воспользовался. Он велел немедля ратным людям спешить на сборные места, а потом двинуть полки на берега Оки, к Серпухову, куда и сам прибыл в начале мая, окруженный блестящим царским двором. Тут он лично осматривал и устраивал собравшуюся огромную рать. Говорят, будто она простиралась до полумиллиона человек, будто никогда еще Россия не выставляла такого многочисленного войска. Помещики, то есть дворяне и дети боярские, старались показать особое усердие перед новым царем и почти все явились с полным числом вооруженных людей; а бояре изъявляли свое усердие тем, что на время отложили свои местнические счеты и беспрекословно занимали указанные им места. Несколько недель царь провел в военном стане под Серпуховом, щедро угощая ратных людей и осыпая их разными милостями. Наконец пришло известие, что хан, услыхав о царских приготовлениях, отменил свой поход; вместо грозной орды явились от него послы с мирными предложениями. Этих послов провели к царю сквозь обширный, многолюдный лагерь, в котором раздавалась частая стрельба из орудий; послы татарские уехали, напуганные видом русского могущества. А вслед за тем и Борис воротился в Москву, распустив ратников по домам и оставив необходимые для сторожевой службы отряды. Служилые люди разъехались, весьма довольные новым царем и ожидая от него впредь таких же для себя милостей. Годунов въехал в столицу с большим торжеством как бы после великой победы; патриарх с духовенством и народом вышел к нему навстречу и произнес благодарственную речь, прославляя его за освобождение христианства от угрожавшей напасти.
Только 1 сентября, то есть в день Нового, 1599 года, совершилось венчание Бориса на царство с обычными обрядами, в Успенском соборе. Царь и патриарх говорили друг другу приветственное слово. Но что было вне обычая и потому поразило современников, это, в ответ на патриаршее благословение, неожиданно и громко произнесенный Борисом следующий обет: «Отче великий, патриарх Иов! Бог свидетель, что не будет в моем царстве нищаго и сираго! — Взяв себя за ворот сорочки, он прибавил: — И последнюю рубашку разделю с ними!» Очевидно, притворное его смирение не выдержало до конца; вознесенный на царскую высоту, к которой стремился, и упоенный полным успехом, Борис дал волю охватившему его радостному чувству, на минуту забылся и торжественно произнес невыполнимое обещание. Иностранцы прибавляют, что он сверх того дал еще обет в течение пяти лет никого из преступников не казнить смертью, а только ссылать. Подобные обеты тем ярче бросались в глаза, что рядом с ними выдана была крестоцеловальная запись, которая хотя и не противоречила понятиям и обычаям времени, но слишком отзывалась недоверием к подданным со стороны царя, обличая его подозрительность, суеверие и робость. Присягавший по этой записи, кроме обещания помимо царя Бориса и его детей никого другого на Московское государство не искать (в том числе и Симеона Бекбулатовича), между прочим, клялся также никакого лиха не учинять над государем, царицей и его детьми ни в еде, ни в питье, ни в платье или в чем другом, никакого лихого зелья или коренья не давать, ведунов и ведьм на государское лихо не добывать, по ветру никакого лиха государю и его семейству не посылать, следу их волшебством не вынимать, а если узнает о чьих-либо таковых замыслах, о том доносит без всякой хитрости и так далее[63].
Царское венчание сопровождалось роскошными пирами во дворце, угощением народа и многими милостями, каковы: пожалование разных лиц в высшие чины, то есть в бояре, окольничие и прочее, выдача служилым людям двойного годового жалованья, льготы торговым людям в платеже пошлин, а крестьянам и инородцам в податях и оброках и так далее. Ближе к престолу, разумеется, стали довольно многочисленные родственники Годунова; из них Дмитрий Иванович Годунов пожалован в конюшие, а Степан Васильевич в дворецкие. Борис старался также разными способами примирить со своим избранием и старые боярские фамилии, которые считали за собой больше прав на сие избрание. Между прочим, он породнился с Шуйскими и с Романовыми: брат князя Василия Ивановича Шуйского Димитрий был женат на царской свояченице, то есть на младшей дочери Малюты Скуратова Екатерине Григорьевне; а Иван Иванович Годунов женился на сестре Романовых Ирине.
Первые годы царствования Бориса Годунова были как бы продолжением времени Федора Ивановича, что совершенно естественно; ибо правление оставалось в тех же руках. Внутри государства опытный и деятельный правитель много трудился над поддержанием благочестия, гражданского порядка и правосудия и действительно показывал заботу о бедных, вообще низших классах населения. Он сокращал число кабаков, вновь дозволил некоторые случаи перехода крестьян от одного помещика к другому, строго наказывал воров и разбойников. Умный Борис хорошо сознавал отсталость русского народа в образовании сравнительно с народами Западной Европы; поэтому мы видим у него повторение некоторых попыток к сближению с нею, напомнивших первую половину царствования Грозного. Уже прежде заявив себя покровителем англичан и других иностранцев, Борис в свое царствование продолжал оказывать им особое внимание. Так, немецкие купцы, выведенные Грозным из ливонских городов и поселенные в Москве, где они сильно бедствовали, получили от нового царя взаймы по 300 и по 400 руб. без процентов и дозволение вести торговлю с разными льготными условиями; причем они причислены были к московской гостиной сотне, то есть прямо к высшему разряду туземного торгового сословия. Затем всех приезжавших в Москву немцев из Ливонии и Германии Борис весьма ласково принимал в свою службу, назначал им хорошее жалованье и давал поместья с крестьянами. Эти немцы обыкновенно поступали в иноземный отряд царской гвардии. Подозрительный Борис, по-видимому, рассчи