Сторожевая и станичная служба находилась в ведении Разрядного приказа. Чтобы дать ей более порядка и лучшее устройство, Иван IV в январе 1571 года назначил главным ее начальником знаменитого воеводу князя Михаила Ивановича Воротынского; в помощники ему дал князя Тюфякина и известного дьяка Ржевского для сторожи со стороны крымцев, а Юрия Булгакова — со стороны ногаев. Воротынский и его помощники собрали все хранившиеся в Разряде росписи сторожам и станицам, вызывали в Москву самих станичников и делали им подробные расспросы. После того они написали новый устав для этой службы, который и был утвержден царем. Вот некоторые образцы правил, заключавшихся в сем уставе: «Сторожам стоять в местах усторожливых и ездить по урочищам направо и налево по два человека… два раза на одном месте кашу не варить (т. е. огонь не раскладывать); а где кто полдневал, там не ночевать»; если сторожи подстерегут приход татар, то посылают своих ближайших товарищей с вестями в украинские города; сами же должны следовать за татарами и по их сакмам (т. е. по ширине и торности конской дороги) и по станам смекать, какое их число, а потом посылать с новыми вестями других своих товарищей. Станицы в определенные сроки сменяют друг друга; если же которые не дождутся смены и уйдут, а в это время случится татарский набег, то виновным назначена смертная казнь. Сторожи, которые простоят лишнее время по неприбытию других им на смену, берут с последних в свою пользу пеню по полуполтине на человека в день. Если каких сторожей люди, посланные от воевод и голов с дозором, найдут стоящих небрежно и неусторожливо или не доезжающих до назначенных урочищ, тех бить кнутом. Сторожи выезжали на службу с запасными конями («о дву конь») и коней должны были иметь «добрых», а не «худых». Станичная служба начиналась с весны с апреля, продолжалась до декабря, то есть восемь месяцев, и была разделена на 8 станиц; а так как срок для каждого караула был двухнедельный, то каждой станице приходилось выезжать на сторожу два раза в год. Кроме служилых людей, именно детей боярских и казаков, в северские сторожи прежде допускались и наемные севрюки, то есть жители Северщины; но так как эти севрюки обыкновенно стоят неусторожливо и вовремя не усматривают приход татар или приезжают с ложными вестями и производят напрасную тревогу, то впредь запрещено принимать их в сторожевую службу.
Прежде нежели было закончено введение нового устава, а также сделаны проверка и более целесообразное распределение сторожевых станиц на самых местах их службы, совершилось известное нашествие Девлет-Гирея на Москву летом того же 1571 года. После него поэтому новый устав был введен с особым тщанием и сторожевая служба приведена в лучший порядок, о чем ясно свидетельствует неудачное нашествие того же Девлет-Гирея в следующем, 1572 году. После опалы и смерти князя Воротынского начальником сторожевой службы Иван IV назначил своего родственника боярина Никиту Романовича Юрьева, который, в свою очередь, сделал в сторожевой службе некоторые сообразные с обстоятельствами перемены, усилил дозор за станичниками и выдвинул их разъезды еще далее в степи. Но так как эти слишком дальние разъезды (иногда на несколько сот верст от украинских городов) препятствовали своевременной доставке вестей, то при Федоре Ивановиче видим обратное стремление: разъезды по возможности сокращать, а занимать степи построением городков и острожков. С умножением украинских городов умножались и сторожевые станицы; ибо в каждом новопостроенном городе учреждалось известное количество сторож, которые по очереди совершали определенные для них разъезды.
Итак, постепенное закрепление степной окрайны за Московским государством совершалось в XVI веке преимущественно посредством военной колонизации, то есть посредством служилого сословия, так как мирному населению пока еще не было места в этой полосе, подверженной постоянным военным тревогам. Состав украинского служилого сословия представляется довольно разнообразный. Высший его слой составляли дворяне и дети боярские; но число их было невелико сравнительно с остальными низшими классами, каковы стрельцы, казаки, пушкари, затинщики, воротники, засечные сторожа и прочие. Так, обращаясь к помянутому основанию Цареборисова, мы видим, что с Богданом Бельским и Семеном Алферовым отправлено было 46 дворян и 214 детей боярских, а стрельцов, казаков и других разрядов около 2700 человек. Дворяне, дети боярские и часть казаков составляли конницу; из них назначались и станичные разъезды; стрельцы и остальные казаки составляли пехоту, а пушкари, затинщики и воротники артиллерию. Хотя правительство старалось заменить денежное жалованье раздачей всем служилым людям ближних к новопостроенному городу (и никому тогда не принадлежавших) пахотных полей, дубров, сенных покосов и других угодий на поместном праве; но, пока эти земли не могли быть обрабатываемы, украинные служилые люди получали на свое содержание денежное и хлебное довольствие. Только с построением новых городов, еще далее выдвинутых в степь, население прежних, вместе с большей степенью безопасности, получало возможность обращаться к обработке земель и высылать в окрестные места земледельческие деревни и починки, которые, благодаря плодородию почвы, скоро поднимали местное благосостояние[67].
В этой русской колонизации, в этом обратном движении русского народа на юго-восточные украйны, когда-то занятые славянскими племенами, но отнятые у них половцами и татарскими ордами, весьма важную роль играет казачество.
Начало казачества на Руси восходит к временам татарского ига, если не ранее (так как предшественниками его можно считать древнерусские вольные дружины бродников). Но самое имя его, несомненно, перешло к нам от татар, у которых казаками называлась, в противоположность большим и знатным родам, наиболее бедная часть народа, обреченная на бесприютное скитальческое существование; вообще оно означало низший разряд ордынцев. Это имя связывалось у нас с бездомками, бобылями, чернорабочими ватагами и тому подобными людьми; но главным образом оно сосредоточилось на известном военно-служилом классе, представлявшем легковооруженный и наиболее подвижной отдел войска. Впервые такое военно-служилое сословие встречается около половины XV века на Рязанской украйне, вооруженное копьями, рогатинами и саблями. А в XVI веке мы видим его распространенным уже по всем южно-русским украйнам. Оно составляет часть гарнизона в украинских городах и отправляет службу отчасти пешую, отчасти конную; последнюю особенно в качестве сторожевых разъездов или станиц. Это так называемые городовые казаки, которые получают за свою службу от правительства денежное и хлебное жалованье, а иногда и земельные наделы. Рядом с этими городовыми вскоре появляются и вольные казаки. То были люди, ушедшие далеко в степь, полуоседлые и не признававшие над собой никакой государственной власти. Они соединялись в отдельные ватаги или станицы, которые располагались преимущественно по берегам рек, обильных рыбой, и заводили некоторое хозяйство. Управлялись они своими выборными ватаманами (атаманами) и своим общинным кругом (род древнерусского веча). Ватаги вольных казаков наполнялись самыми смелыми людьми, которых тянуло в степное приволье или которым почему-либо тяжело было оставаться на родине. Тут были люди разных состояний, преимущественно из тех же городовых казаков, а затем беглые крестьяне и холопы, искавшие личной свободы. Но, выдвигаясь на самые крайние пределы пустынной полосы в близкое соседство с татарскими ордами, вольное казачество, естественно, должно было вооруженной рукой отстаивать от них свое существование, а при удобном случае оно само переходило в наступление и нападало на отдельные отряды или становища татарские, грабило их и разоряло. Таким образом, вольное казачество являлось самым передовым оплотом и вместе двигателем русской колонизации в южных степях.
Это казацкое колонизационное движение с самого начала приняло два главных направления: с одной стороны на нижний Дон и Волгу, с другой на нижний Днепр. Относительно движения на Дон имеем любопытный наказ, данный Иваном III в 1502 году великой княгине Рязанской Агриппине (управлявшей по малолетству своего сына Ивана), по поводу обратного проезда турецкого посла через рязанские земли. Великий князь Московский наказывает ей дать послу провожатых сотню и более; а ее деверь удельный рязанский князь Федор должен был выставить еще 70 человек. «Да на сотню десятка три своих казаков понакинь», — говорит наказ. Это, очевидно, рязанские городовые казаки, которые тут же далее противополагаются коренному военно-служилому сословию: «И ты бы у перевоза десяти человекам ослобонила нанявшись казакам, а не лучшим людям». Провожатые должны были сопутствовать послу только до Рясской переволоки, заключавшейся между притоками Оки и Дона. «А ослушается кто, и пойдет самодурью на Дон в молодечество, их бы ты, Аграфена, велела казнити», — прибавляет Иван III. Ясно, что тут под молодечеством разумеется вольное донское казачество, в которое уходили преимущественно городовые казаки и другие ратные люди, вероятно, те, которые были недовольны тягловой службой или убегали от наказания за какую-либо вину. К концу XVI века вольное казачество своими поселками или станицами охватило уже среднее и нижнее течение Дона, и главным его средоточием, по-видимому, является укрепленный городок или станица Раздоры, расположенная при впадении Донца в Дон.
Дон сделался рассадником казачества по всему юго-восточному пространству; отсюда оно распространилось на Терек и на Волгу, а с Волги потом и на Яик. Считаясь большей частью номинально в подданстве Москвы, а в сущности не признавая над собой никакой государственной власти, донское и волжское казачество нередко занималось разбоем и потому сделало небезопасным торговые пути, как сухопутные, так и в особенности судовые. Причем оно не разбирало татарские, персидские и бухарские караваны от русских и грабило даже московских послов, отправляемых в мусульманские страны. Своими речными походами оно напоминало древних новгородских повольников. Московское правительство при случае пользовалось казацкой силой в борьбе с кочевниками; подарками и наградами старалось привлечь атаманов на свою службу; а когда крымцы или ногаи приносили жалобы на грабежи и нападения казаков, отвечало, что они ему неподвластны и воюют на свой страх. Так, казаки однажды взяли и пограбили ногайский городок Сарайчик на Яике, а в другой раз пограбили турецко-татарский город Азов. Когда же казацкие грабежи становились слишком дерзки, обращаясь отчасти на царские караваны, и вызывали горькие жалобы союзных Москве ногайских князей, то выведенное из терпения московское правительство посылало воевод со значительными отрядами для того, чтобы ловить и вешать грабительские шайки.