Вообще надо отдать справедливость московскому правительству; рядом с завоеванием, оно умно и расчетливо вело дело русской колонизации, дело, в котором успело уже приобрести достаточную опытность при занятии пустынных и инородческих областей на востоке и юге Европейской России. Отправляя переселенцев, оно приказывало областным властям или местным обитателям снабжать их известным количеством скота, живности и хлеба, то есть лошадьми, овцами, свиньями, гусями и курами, мукой, крупами, толокном, телегами, санями, сохами и, кроме того, деньгами, так что поселенцы не только получали хорошие земельные наделы, но имели и все нужное, чтобы немедленно завести свое хозяйство. Высылались также и необходимые ремесленники, особенно плотники, для постройки речных стругов, городских зданий, стен, церквей и прочего; высылались ямщики для заведения ямской гоньбы и так далее. Вследствие разных льгот и поощрений, а также вследствие преувеличенной молвы о богатствах Сибири, кроме высылаемых правительством переселенцев, туда потянулись и многие охочие люди, особенно промышленники-звероловы. Рядом с этой колонизацией началось дело обращения туземцев в христианство и их постепенное обрусение. Не имея возможности отделить для Сибири большую ратную силу, московское правительство озаботилось привлечением в нее самих туземцев; так, многие татары и вогулы, конечно из наиболее верных и преданных, обращены были в служилых людей, преимущественно в сословие казаков; они охотно записывались в это сословие, как все-таки привилегированное по сравнению с простыми инородцами, обеспеченное земельными наделами, жалованьем и оружием. Кроме того, при всяком нужном случае татары и другие инородцы обязаны были выставлять вспомогательные отряды конные и пешие, которые обыкновенно ставились под начальство русских детей боярских. Московское правительство в особенности приказывало ласкать и привлекать в нашу службу прежние владетельные роды и наиболее знатных между туземцами; местных князьков и мурз оно иногда переводило в Россию, где они принимали крещение, получали поместья и вступали в число дворян или детей боярских. А тех князьков и мурз, которые не хотели покориться и платить ясак (дань) или, дав шерть (присягу), затевали потом измены, правительство приказывало ловить и подвергать смертной казни или другому тяжкому наказанию, городки же их опустошать и выжигать. При сборе ясака или взимании подвод для казенных гонцов правительство приказывало также делать разные облегчения бедным, старым и увечным туземцам, а в некоторых местах, вместо пушного ясака, облагало их известным количеством хлеба, чтобы приучить их к земледелию и вместе облегчить доставку хлебных запасов, которые ежегодно посылались из России для служилых людей, так как своего, сибирского, хлеба производилось слишком недостаточно.
Разумеется, далеко не все благие распоряжения центрального правительства добросовестно исполнялись местными сибирскими властями, и туземцы терпели многие обиды и притеснения; тем не менее дело русской колонизации и русского господства здесь было поставлено умно и успешно, и наибольшая заслуга в этом деле принадлежит, конечно, Борису Федоровичу Годунову. Сообщения в Сибири главным образом производились летом по рекам, для чего строилось большое количество казенных стругов. Русские телеги и сани годились для близких расстояний. А дальние сообщения зимой поддерживались или пешеходами на лыжах, или ездой на нартах, то есть легких санках, запряженных оленями или собаками. Чтобы связать Сибирь с Европейской Россией постоянным сухопутьем, по распоряжению правительства проложена была посошными людьми дорога от Соликамска через хребет до Верхотурья. По этой дороге ездили служилые и торговые люди, возили казенные запасы, хлебные и военные (порох, свинец, пушки, ядра и прочее), церковные принадлежности и так далее.
За все усилия, заботы и расходы, которых потребовало водворение русского владычества в Сибири, сия последняя стала вознаграждать нас своими естественными богатствами, в особенности огромным количеством дорогих мехов. Так, уже в первые годы царствования Федора Ивановича наложен был на занятый край царский ясак в 5000 сороков соболей, 10 000 черных лисиц и полмиллиона белок[73].
XIГосударственный строй Московской Руси
Московское самодержавие. — Царский дворец и его обряды. — Боярство и его ступени. — Наплыв княжеских фамилий. — Местнические счеты. — Легендарные родословия. — Придворные чины. — Дети боярские и развитие поместной системы. — Испомещение отборной царской дружины. — Крестьянское сословие. — Условия крестьянского отказа. — Стеснение переходов. — Указы о беглых и начало закрепощения. — Кабальное холопство. — Отпускные грамоты. — Сельская община. — Городское население. — Кремль и посад. — Губные и земские учреждения. — Выборные власти. — Попытка к отмене кормлений. — Областное управление. — Московские приказы. — Боярская дума. — Великая земская дума и ее значение
Со второй половины XV века положение и значение верховной власти в Восточной Руси поднялись на неведомую у нас дотоле высоту и получили вполне государственный характер. Вместе с постепенным внутренним объединением этой Руси и приобретением внешней независимости, естественно в той же постепенности, возрастали народное сочувствие и уважение к своим высшим вождям, то есть к великим князьям Московским, — уважение, тесно связанное с их наружным почитанием и покорностью их власти. Прежнее, господствовавшее в эпоху удельную и объединяющее все области, понятие Русской земли постепенно заменилось понятием государя, как воплощением идеи Русского государства. Эта идея, издревле присущая великорусскому племени — из всех славян наиболее способному к государственному быту, — нашла наконец свое широкое и прочное осуществление в лице московских собирателей Руси и в форме московского самодержавия. Сплоченный в один крепкий государственный организм, продолжая вести энергичную борьбу с враждебными соседями на западе и на востоке, русский народ отныне неуклонно стал занимать принадлежащее ему место в ряду европейских народов, идущих во главе новой мировой истории. Отсюда само собой вытекает важное всемирно-историческое значение московского самодержавия.
С расширением внешних пределов государства и развитием самодержавной власти явилась потребность в соответственном изменении как ее обстановки, так и самого ее титула. Эта потребность удовлетворялась развитием обрядности и пышности при московском дворе и принятием царского титула. То и другое произошло под двойным влиянием преданий византийских и золотоордынских. Относительно первых главными проводниками были церковная иерархия и письменность; а брак с Софьей Палеолог послужил только внешним толчком. Влияние же золотоордынских образцов действовало долго и непосредственно. Понятие о царском достоинстве у русских людей того времени, кроме царей ветхозаветных, в особенности тесно связывалось с представлениями об императорах византийских и могущественных когда-то властителях Руси ханах татарских. Татарское влияние, несомненно, выразилось и в тех суровых чертах, с которыми царская власть относилась к своим подданным; особенно ярко эти черты выступили наружу при Иване Грозном в эпоху опричнины. Не вполне справедливо то мнение, которое приписывает Ивану Грозному усиление и упрочение русского самодержавия. Нет, более всех для его развития сделал великий его дед Иван III расширением государственных пределов, утверждением независимости и вообще разумной государственной политикой; причем его меры строгости не переходили границ, свойственных его времени. В тех же границах действовал Василий III, и при нем власть московского государя была уже так велика, как нигде, по замечанию наблюдательного иноземца Герберштейна. Сей последний, очевидно, разумел при сем известные ему европейские земли; он не мог бы сказать то же самое, если бы имел в виду азиатские, особенно мусульманские страны, с их деспотическим строем. Но именно эти-то азиатские деспотии и служили образцами, которым с таким успехом подражал Иван IV. Его ничем не обузданный произвол и общий террор, внушаемый беспощадными и нередко бессмысленными казнями, доказали только великую силу терпения и глубокую покорность Провидению со стороны русского народа — качества, в которых его закалила особенно предшествующая эпоха татарского ига. И сам Иван IV есть не что иное, как отражение или порождение этой эпохи. Но истинное, государственное самодержавие основывается не на общем страхе, а на потребности народной в сильной правительственной власти и на уважении народа к своим государям. С этой стороны Иван IV едва ли не нанес нравственный удар русскому самодержавию, на что указывают некоторые последующие события. Но государственный смысл великорусского племени выдержал и это испытание, взглянув на него как на временную кару, ниспосланную Богом. Вообще иностранцы, посетившие Россию в XVI столетии, с некоторым удивлением отзываются о том почитании и благоговении, которые русский народ питал к особе своего государя. Русские смотрели на него как на исполнителя воли Божией: «Воля Божия да государева», «ведает Бог да государь», — говорили они во всех затруднительных случаях. Даже во время простой беседы при имени государя они снимали шапки. Именины его уже тогда справлялись народом наряду с самыми большими праздниками. Но тяжелое, двухвековое татарское иго сказывалось в этих отношениях нагляднее, чем где-либо; так как к столь естественному чувству глубокого уважения перед своим государем примешивались черты грубого раболепия, выражавшегося отчасти в том, что и самые знатные члены боярского сословия, то есть внуки удельных князей, стали называть себя его холопами. И азиатский деспотизм Ивана Грозного, как порождение татарского ига, имел, несомненно, значительное влияние на развитие сего раболепия.
Достоинство усилившейся верховной власти и то почитание, предметом которого сделалась особа московского государя, требовали соответственного внешнего величия по отношению к его жилищу или дворцу и к обрядовой стороне придворного быта. И эта потребность получила надлежащее удовлетворение со времени Ивана III, в особенности со времени его брака с Софьей Палеолог. Московский Кремль, как главная резиденция государя, быстро преобразился и украсился под руководством вызванных им итальянских мастеров. Извне его опоясали каменные зубчатые стены с красивыми воротами, стрельницами и башнями; а внутри воздвигались каменные церкви, соборы и палаты. Деревянный великокняжеский дворец Иван III веле