Как наглядный пример таких точных расчетов передадим из помянутой книги следующее место: «Иван Иванов сын Кобылин Мокшеев: съехал с Ладоги на середокрестье 7062 года, держал (за собой это кормление в качестве судьи или волостеля) год. В Серпухове (на смотру) поместья сказал за собой 22 обжи с полуобжею; а вотчины не сыскано. Сам на коне в полном доспехе, в юмшане и в шеломе и в наручах, и в наколенках о дву конь; людей его в полк 4 человека, один в пансыре и в шеломе о дву конь; 3 человека в тегиляях в толстых, на двух шеломы, а на третьем шапка медяна с копьями; 3 человека с вьюками. А по уложению взять с него с земли человека в доспехе, и он передал трех человек в тегиляях, а не додал одного шелома; а по новому окладу ему на его голову по 25-й статье 6 рублев, да на человека с земли 2 рубля, да на передаточных людей 11 рублев, а не додати ему за шелом одного рубля». Иностранцы упоминают еще о кистенях и длинных ножах, которые служили русским вместо кинжалов.
Итак, главная сила русского войска в эту эпоху состояла в многочисленной дворянской коннице, которая снабжалась отчасти своими домашними конями, а отчасти татарскими, которых ногайцы ежегодно в большом количестве пригоняли на продажу в Москву. Рядом с конницей выступало и пешее ополчение; оно набиралось из посадских людей и крестьян и называлось посохою, так как эта ратная повинность раскладывалась на тяглое население по количеству сох (а в некоторых местностях по количеству дворов); число ратников от сохи определялось каждый раз особо по мере надобности. Так, в полоцком походе Ивана IV в 1563 году участвовало более 80 000 посохи. Иначе посошные ратники назывались людьми «даточными». Выставляя известное количество ополченцев, как посадские люди, так крестьяне черные и монастырские производили между собой денежную разверстку или разрубку, чтобы снабдить этих ратников вооружением и содержать их на время похода; иногда корм на них отпускался натурой, причем посошные люди выставляли также известное количество подвод, а в случае нужды и лодок. Вооружение посохи было обыкновенно самое недостаточное; немногие ратники снабжены были пищалями, саблями и копьями; большая часть ограничивалась топорами и рогатинами. На войне посоха не всегда участвовала в полевых сражениях. Она употреблялась преимущественно для осады и обороны крепостей, а также для разных работ, каковы расчистка пути, копание рвов, постройка мостов, перевозка тяжестей, подвозка провианта и тому подобное. Впрочем, в числе посохи находились и конные ополченцы, выставляемые наиболее зажиточным населением, например Новгородом и Псковом.
Военная несостоятельность подобного народного ополчения, рядом с появлением у наших западных соседей постоянного войска, снабженного огнестрельным оружием, побудила московское правительство завести у себя также настоящую пехоту, вооруженную ручницами, то есть ручными пищалями или ружьями. Первоначально такая пехота, по-видимому, появилась в Новгороде и Пскове; ибо при Василии Ивановиче и в малолетство Грозного упоминаются новгородские и псковские «пишальники»; потом в царствование Ивана IV такое войско стало называться «стрельцами» и было значительно умножено. В Москве находилось несколько тысяч стрельцов, поселенных в особой слободе за Москвой-рекой, насупротив Кремля. При особе царя всегда был отряд стрельцов, входивший в состав дворцовой стражи и следовавший за ним в его походах и поездках («стремянные стрельцы»). Мало-помалу около других городов, особенно на украйнах, явились такие особые слободы, заселенные стрельцами. Это войско набиралось из вольных охочих людей и содержалось на счет казны; сверх денежного и хлебного жалованья, стрельцы наделялись также землей, имели право заниматься мелкой торговлей и промыслами. Кроме гарнизонной службы, в мирное время они вообще отправляли полицейскую службу и держали караулы в столице. Они вооружены были тяжелым неуклюжим ружьем или самопалом с пулей очень малого калибра, саблей и бердышом или секирой на длинной рукояти. Все число стрельцов в конце XVI века можно определить приблизительно в 15 000 человек. Они делились на приказы по 500 человек в каждом; приказами начальствовали головы; а под ними были сотники, пятидесятники и десятники.
Другим отделом постоянного войска являются городовые и станичные казаки; ибо рядом со стрелецкими слободами в украинских городах распространяются и казацкие слободы. Известно, что эти казаки представляли легковооруженные отряды, отчасти конные, отчасти пешие; а на свое содержание, кроме денежного и хлебного жалованья, они также получали земельные участки и угодья. Вольные казаки, донские и отчасти днепровские, выставляли иногда вспомогательные отряды московскому царю, который нередко посылает им денежные подарки, хлеб, порох и свинец.
Почти одновременно с появлением постоянной стрелецкой пехоты выдвигается на передний план в московском войске и «наряд», или артиллерия. Хотя первые упоминания о ней относятся еще к XIV веку, ко времени Димитрия Донского, но то были только немногие крепостные или неподвижные орудия, железные, скрепленные такими же обручами. Особые старания о заведении артиллерии прилагает Иван III, который, как известно, приглашал иноземных мастеров для литья пушек; одновременно с ними, несомненно, работали и русские мастера — литейщики. Василий III усердно продолжал это дело; он также имел при себе итальянских и немецких литейщиков, которые, кроме пушек и пищалей, отливали и железные ядра; но рядом с ними употреблялись еще и каменные ядра. Порох, или так называемое зелье, русские выделывали у себя дома; в Москве на Сивцевом Вражке был большой пороховой завод уже при Василии III. При Иване IV, кроме орудий и снарядов, приготовленных в Москве, иностранцы, преимущественно англичане, стали привозить много пушек, ядер и всяких огнестрельных снарядов морем через Нарву, а потом, когда Нарва была потеряна, через Архангельск. В XVI столетии появляется у нас значительная полевая и осадная артиллерия; русские выучились действовать ею довольно искусно и часто стали употреблять пушки и пищали как при осаде городов (например, Смоленска и Казани), так и в открытых битвах. Во второй половине сего столетия иностранцы даже удивляются многочисленности русской артиллерии и указывают на большое количество медных красивых пушек, собранных в царской Оружейной палате. Один немецкий посол (Кобенцель) доносил императору Максимилиану II, что у московского государя наготовлено до 2000 всяких орудий. Мы видели, как успешно действовала русская артиллерия при обороне Пскова против Стефана Батория и как в 1591 году нашествие крымского хана Казы-Гирея на Москву было отбито преимущественно действием наряда. Сохранившиеся до нашего времени образцы показывают, что орудия эти были вообще очень разнообразны по своей форме и величине; иногда они достигали огромных размеров. Так, в царствование Федора Ивановича русским мастером Андреем Чеховым (Чоховым) отлита была знаменитая московская Царь-пушка.
Кроме собственных русских войск, во время походов под царскими знаменами шли вспомогательные отряды разных восточных инородцев, каковы мордва, черемисы, а главным образом легкая конница из служилых и наемных татар, касимовских, темниковских, казанских и ногайских, вооруженных большей частью только луком и стрелами. В конце XVI века встречаем в Москве небольшой наемный отряд (в 300 человек) из разных иноземцев; тут были немцы, шотландцы, датчане, шведы, греки и прочие. Упоминается еще наемный отряд из нескольких тысяч черкас, то есть малороссийских казаков.
Что касается до внешнего порядка, в котором выступала в поход русская рать, то в этом отношении видим различие с предыдущей эпохой. Еще при Иване III сохранялось старое деление рати на 4 полка: большой, передовой, правая и левая рука. В XVI веке видим уже пять частей: к прежним четырем прибавился сторожевой полк (арьергард). Иногда встречается еще отдельный легкоконный полк яртоульный, употреблявшийся для разведок. Воевода большого полка считался главным начальником и всех остальных воевод, которые обязаны были ежедневно являться к нему с донесениями. Воевода каждого полка имел у себя товарища или второго воеводу, а иногда и двух товарищей. Особый воевода с товарищем состоял «у наряду», то есть начальствовал артиллерией. Воеводы обыкновенно назначались из бояр окольничих и думных дворян. Под воеводами начальствовали головы, бывшие из дворян первой статьи; а под ними сотники, пятидесятники и десятники, назначавшиеся из боярских детей. Вообще при распределении людей на отряды господствовала древняя десятичная система. Деление на пять полков соблюдалось как при многочисленном войске, например в 30, 40, 50 тысяч и более, так и при рати в 5–10 тысяч. Когда сам царь принимал участие в походе, то рать собиралась возможно более многочисленная; притом его сопровождал особый полк, состоявший из бояр, окольничих и других придворных чинов, из царских жильцов, московских дворян и детей боярских, стремянных стрельцов, служилых татарских отрядов и так далее. Этим полком начальствовали особые «дворовые» воеводы. В походах же небольших и не важных встречается деление только на три полка: большой, правая и левая рука.
На южных украйнах почти ежегодно на осень высылалась рать «для бережения» от набегов крымских татар. Численностью своей она простиралась обыкновенно до 20 000 человек или свыше того и подразделялась на две рати, береговую и украинную: первая располагалась вдоль берега Оки, опираясь на Коломну, Каширу, Серпухов, Калугу; а вторая размещалась в области украинных или польских (полевых) городов, каковы Тула, Пронск, Дедилов, Донков (Данков), Мценск, Новосиль и прочие. При сем каждая рать делилась по обыкновению на пять полков; начальники береговой рати считались выше и назывались «большими воеводами»; а начальники полевых полков назывались «украинными воеводами» и назначались из менее знатных людей. Согласно с укоренившимся обычаем местничества, самое назначение воевод должно было строго сообразоваться с тем, чтобы степени их родовой знатности соответствовали взаимному отношению должностей. Уложением 1550 года было разъяснено, что первый воевода большого полку выше всех других, всякий второй воевода (товарищ) меньше своего первого, воеводы передового и сторожевого полку равны между собой; они меньше воевод правой руки, но выше левой и так далее. При всем старании правительства установить лестницу старшинства должностей счеты все-таки путались иногда, в особенности по отношению к товарищам или вторым воеводам разных полков. При сем даже и против таких лиц, как зять царя Никита Романович, поднимались родовые счеты со стороны других бояр. Так, в 1574 году известный крещеный татарский царевич Симеон Бекбулатович доносил из Новгорода царю Ивану Васильевичу, что «списков не емлют», то есть не берут списков людям своего полку и тем как бы отказываются от своего назначения двое воевод: князь Андрей Репнин и князь Василий Тюфякин. Репнин объявил неудовольствие на то, что он назначен другим воеводой правой руки, тогда как Никита Романович другой воевода в большом полку; а князь Тюфякин, назначенный вторым в левой руке, просит «дать счет» ему с князем Григорием Долгоруким, вторым в сторожевом полку. Государь велел обоим списки взять; причем дело Репнина обещал разобрать, когда «служба минется», а Тюфякину велел написать, «что ему меньше князя Григория быти (можно)». Известно, что при всем своем деспотизме Иван IV постоянно должен был считаться с этим явлением, столь вредным в военном отношении, послужившим источником многих наших неудач и поражений.