«круговыми селами» (только в Рязанском краеведческом музее несколько сот планов расположения этих сел в записях XVIII в.). «Круговые села» — специфика только балтийских славян. И что удивительно — по всему Волго-Балтийскому пути не видно зримых следов межэтнических конфликтов, а ассимиляция местного населения проходила на жизни нескольких поколений. По соседству с Ингрией-Ижорой выросли славянские Плесков-Псков, Изборск (германские названия городов появятся лишь при Петре I). В земле веси появится «Белоозеро». И «призванные» в 862 г. варяги разместятся в славянских городах — Новгород, Псков, Изборск, Белоозеро, которые они же и построили.
Конечно же властная иерархия на Северо-Западе Руси была. Даже Псков считался «пригородом» Новгорода (хотя фактически был самостоятелен). Но это была иерархия не личностей, а общин. Как известно, единоличная княжеская власть в Новгороде так и не утвердилась. Наиболее яркое представление об отношениях между «Землей» и «Властью» в Новгороде дает изгнание в 1136 г. из Новгорода князя Всеволода Ольговича, которое раскрывает сам механизм такого рода акций, опирающихся на длительную традицию.
Во-первых, новгородцы «призваша пльсковичи и ладожаны и сдумаша, яко изгнати князя своего Всеволода». Князь вместе со всем своим семейством («съ женою, детьми и тещею») был заперт на епископском дворе, и ежедневно 30 новгородских мужей (сменяясь) не выпускали семейство из заключения. Во-вторых, показателен перечень претензий новгородцев к князю. Первый пункт — «не блюдеть смердъ». Второй — «хотел еси сести в Переяславле» (в Переяславле Русском в 1132 г.), т. е. просто бежать от новгородцев. И очень показателен третий пункт обвинения: «ехалъ еси съ пълку переди всех», т. е. попросту бежал с поля боя во время сражения с ростовцами «на Ждани-горе» в 1134 г. Иначе говоря, от князя требовались и личная храбрость, и распорядительность.
Естественно, что «демократия» предполагала и разных кандидатов на должность «князя». Кто-то пытался привлечь из Пскова Всеволода Мстиславича, кто-то пригласил из Чернигова брата изгнанного Всеволода — Святослава. Смута 1136 г. продолжалась и на следующий год, причем с бояр, ратовавших за Всеволода Мстиславича, взыскали по полутора тысяч гривен — сумма почти равная тому, что Ярослав Владимирович в свое время должен был платить в Киев.
Но история знает и обратный пример — сын Владимира Мономаха Мстислав Владимирович просидел в Новгороде 21 год именно потому, что не пытался изменить что-то в сложившихся традициях.
В целом по Северу и Северо-Западу Древней Руси складывалась система, характерная для балтийских славян. При этом надо иметь в виду, что и балтийские славяне, и фризы, и славянизированные варины-варяги навсегда покидали свои места и должны были прижиться на новых землях. Уже поэтому они не могли быть просто грабителями, как норманны-скандинавы. Население Северо-Западной Руси платило дань варягам вплоть до кончины Ярослава Мудрого. Но откуп в 300 гривен (кому он шел неясно) — это лишь пятая часть от того, что могли стребовать с провинившегося боярина.
Южные области Древней Руси, где центром государства был Киев и прилегающие территории расселения полян-руси, больше зависели от непредсказуемой Степи, постоянных набегов кочевников, с которыми надо было воевать или же откупаться. По летописи, в IX в. дань с южных племен — полян, северян и вятичей — брали хазары, что географически — особенно после разгрома «Росского каганата» на Дону — понятно.
Впрочем, с этой данью не все ясно. Почему-то счет велся на «щеляги» — это польская форма западноевропейского «шиллинга». Сама эта замена исконных шкурок белок или горностая, которыми уплачивали дань славяне, на польские монеты кажется подозрительной: в IX в. в Восточной Европе преобладали монеты арабского чекана и отчасти салтовского Подонья («Росского каганата»), в то время как на Днепре похоже не было ни тех, ни других. Следовательно, либо данное сообщение предполагает легенду (вятичи и радимичи происходили «от ляхов»), либо все-таки западное происхождение вятичей и радимичей, которые пользовались «польскими» расчетными единицами (этот вопрос в науке пока не решен).
Появление в Киеве Дира и Аскольда представляется как освобождение от хазарской дани. Но хазарская дань с радимичей, от которой их освобождает Олег (точнее, переводит ее на себя), вызывает сомнения: радимичи, по летописи, жили у Верхнего Днепра, близ Смоленска (если, конечно, им не пришлось переселяться откуда-то из Подонья).
«Легкая» дань с северян, непосредственных соседей Хазарии, понятна: их надо было привлечь на свою сторону. Но тяжелая дань — «по черной куне» — с древлян вызывает опять-таки много вопросов. Во-первых, из последующего видно, что древлян приходилось полвека спустя заново покорять Игорю. Во-вторых, рассуждения древлянских послов о преимуществе их князей по сравнению с киевскими предполагают, что у древлян осталась самостоятельность и самоуправление и после Олега, и после Игоря. Здесь возможно предположение, что все племена, соглашаясь платить дань Киеву, оставались во внутренней повседневной жизни вполне самостоятельными.
Систему общественно-политических отношений на Юге Руси в середине X в. можно проанализировать на примере летописных сообщений о княжении Игоря. В Новгородской Первой летописи есть известия, похоже указывающие на действительное положение в отношениях полян-руси со своими соседями.
Прежде всего участниками похода 922 г. (аналог статьи 907 г.) названы варяги, поляне, словене и кривичи, т. е. пришельцы из Северной Руси в начале X в. на северные племена пока и опирались. Здесь же отмечается, что Игорь, занимая Киев, воюет с древлянами и угличами. В недатированной части «Сказания о княжении Игоря» говорится, что угличей князь «примучи», воз-> дожил на них дань и передал ее своему воеводе Свенельду. Один город угличей — Пересечен — держался три года, а с его падением угличи (или уличи) ушли на запад в междуречье Буга и Днестра, куда власть киевского князя не распространялась. Здесь же сообщается о передаче дани с древлян тому же Свенельду, что вызвало ропот дружины: «дал еси единому мужеве много». Именно этим объясняется в летописи последующий конфликт 945 г. с древлянами — ради дружины Игорь отправился вновь к древлянам за данью, и этот уже ничем не оправданный, откровенно грабительский поход привел к гибели князя в Древлянской земле.
Как повтор те же сведения приведены в датированной части летописи: дань с уличей датируется 940-м, дань с древлян 942-м годами. Сам конфликт в Новгородской летописи представлен более логично, чем в «Повести временных лет», хотя и тут, и там он восходит к одному тексту. Дружина требует: «Отроци Све-нельжи изоделися суть оружьем и порты, а мы нази; поиде, княже, с нами в дань, да и ты добудеши, и мы». Но о войнах с уличами и данях, переданных князем Свенельду, «Повесть временных лет» ничего не знает.
Как можно видеть, Русь во времена Игоря еще не укрепилась даже в Поднепровье, и не случайно, что в древнейших записях (недатированного введения) в основе — противостояние и противопоставление полян и древлян. Сами отношения «Земли» и «Власти» пока явно неупорядочены, а дальние походы князей в чужие земли осуществляются в качестве некой компенсации за «недоборы» в землях непосредственных соседей-славян.
Таким образом, русы, которые пришли вместе с Олегом и Игорем, привнесли в общественно-политическую жизнь Южной Руси иерархический принцип управления, основанный на принципах кровнородственной общины. И свои традиции общественно-политического устройства русам пришлось совмещать с традиционными славянскими традициями общественного управления.
События 945 г. дают материал и для суждения о пределах княжеской власти в этот период: Игорь явно уступает своему воеводе Свенельду, которому фактически подчинен и который имеет свою собственную дружину. Да и княжеская дружина тоже может в любое время предъявить претензии князю. Видимо, сама княжеская власть в X в. была далеко не абсолютной: князь всякий раз должен был доказывать дружине способность обеспечить ее трофеями в дальних походах и данями. При этом личное мужество и честность князя далеко не всегда совпадали с интересами земель и социальных слоев. Немного позднее князю Святославу и собственные летописцы сделали упрек: «Ты, кня-же, чужея земле ищеши и блюдеши, а своея ся охабив ...аще ти не жаль отчины своея, ни матери стары суща, и детий своих». Но означало это и оторванность князей от своих земель. Перевороты и усобицы X — XI вв. также свидетельствуют об определенной и всегда сохраняющейся напряженности между «Землей» и «Властью».
Но при этом центральное место в общественно-политическом устройстве «Земли» на Юге Руси так же занимало вече, как традиционная форма самоуправления славянских племен, в частности у древлян. Вече оставалось высшим органом и в Киеве. Об этом больше известно по материалам XI в., когда киевляне часто изгоняли и принимали князей, но сведения о вечевом управлении в Киеве представлены и спорадическими сообщениями X столетия, причем ясно, что сам институт вече сложился задолго до описываемых событий.
Уже говорилось, что характер вече в Древней Руси зависел от того, на основе какой из общин — территориальной или кровнородственной — оно осуществляло свои функции. В сообщениях X в. «Повести временных лет» имеется, по крайней мере, три сюжета, которые помогают понять и истоки вече в Южной Руси с центром в Киеве, и, несомненно, их разнородный характер:
1) сопоставление обычаев полян-руси и остальных славян;
2) сопоставление устройства Древлянской и Киевской земель в середине X в.; 3) опыт соединения властных структур города (в данном случае — Киева) с княжеской дружиной при Владимире Святославиче.
В отношении первого сопоставления обычаев полян и древлян надо иметь в виду, что речь идет о