северной зоне. Но если учесть, что истоки их теряются где-то в ледниковом периоде, то «севером» могло быть и Средиземноморье и даже Северная Африка. Им приходилось то отступать от ледника, то следовать за его отступлением. Ледник
разрывал отдельные их группы, заставлял искать более благополучные районы, и в какие-то периоды они составляли как бы ойкумену наступавшего со стороны Скандинавии ледника. И эта разбросанность сравнительно узкой полосой вдоль ледника на тысячи километров создавала несколько необычную ситуацию, когда контактировать они могли только со своими относительными соседями.
Таким образом, широкое расселение протоиндоевропейцев относится уже ко времени палеолита (40 — 12 тыс. лет до н.э.). Именно в этот период на обширных пространствах проявляются следы одного языка, что и является свидетельством значительно более глубокой древности сложения первоначального этноса, чем считают (по крайней мере, в большинстве случаев) специалисты. На топонимическом материале это.убедительно обосновывал болгарский лингвист В.И. Георгиев. Но «праязык» если не изначально, то очень рано неизбежно распадался на диалекты, с которыми он выходит уже в эпохи мезолита и неолита.
Известный этнограф СП. Толстое предложил очень интересную и правдоподобную гипотезу о своеобразной «лингвистической непрерывности». Соседи друг друга понимают, а противоположные стороны уже предстают как далекие друг от друга диалекты. Иллюстрацией такой «непрерывности» может служить, например, путь от Москвы до Варшавы: даже государственные границы не разорвали этой непрерывности.
Наряду с кроманьонским типом в Европе в послеледниковое время довольно широко распространяется тип лапоноид-ный, очевидно, включавший в свой состав монголоидные элементы. Этот этнос занимал значительное место не! только на севере Европы, где он сохраняется и до сих пор (лопари), но и в приальпийской области, а также кое-где на территории Франции и Испании. Существует мнение об очень глубоком времени отложения этой расовой группы в Европе, еще в межледниковое время. Достаточно вероятно также, что территории, освобождавшиеся от ледника, заселялись с разных направлений, в том числе из-за Урала, а в конце мезолита, когда растаяли последние ледники и Северный Ледовитый океан не был еще ледовитым (или уже перестал быть таковым), заметно интенсивное продвижение населения с востока на запад вплоть до Пиренейского полуострова. Уральские элементы ясно прослеживаются в кельтских языках, заметны они у фризов, в племенной группе
«ингевонов», рассматриваемой чаще всего как ветвь германцев (что весьма спорно). В этих языковых реликтах отражаются очень древние контакты индоевропейцев с ветвью уральской группы языков, связанной, в свою очередь, с языками основной зоны образования монголоидной расы.
В южных районах Европы (включая Причерноморье) в эпоху верхнего палеолита встречаются также негроидные типы. В свою очередь северные европеоиды проникают в Северную Африку. Такого рода встречные движения и, очевидно,'взаимодействия создавали весьма сложную и запутанную этническую карту по всей территории Европы, Передней Азии и Северной Африки.
§2. КУЛЬТУРЫ ЭПОХИ НЕОЛИТА И БРОНЗЫ НА ТЕРРИТОРИИ ЕВРОПЫ
В большинстве современных концепций считается, что время происхождения индоевропейцев — III — II тыс. до н.э., т.е. эпохи энеолита и бронзы. В качестве возможной «прародины» указываются разные территории — Южная Германия, Причерноморье, Малая Азия и др.
Из даты III — II тыс. до н.э. исходят большинство лингвистов, придерживающихся методов сравнительного языкознания (компаративисты). Некоторые лингвисты, впрочем, считают, что индоевропейская «стадия» начиналась лишь со // тыс. до н.э., связывая эту дату с «социальным переворотом» — отделением земледелия от скотоводства. А известный археолог А.Л. Монгайт полагал даже, что «формирование крупных этнических общностей, больших европейских семей народов — кельтов, германцев, славян — происходило во время, близкое к тому, когда впервые о каждом из них упоминают письменные источники» (в частности, для славян это был бы VI — конец V в.). При таком подходе «прародина» связывается едва ли не с каждой археологической культурой от европейского Северо-Запада до Средней Азии эпохи неолита.
Большинство специалистов, видимо, правы в том, что рассматриваемые ими территории были заселены индоевропейцами в III — II тыс. до н.э. Но означает это лишь то, что время сложения самой индоевропейской общности нужно углубить на несколько десятков тысяч лет.
Консервативный период в формировании того или иного языка самым тесным образом связан с существованием родовой (и соответственно племенной) или территориальной организацией общества (последняя возникает ранее всего в областях оседлого земледелия). При всех разногласиях, имеющихся в определении времени возникновения общественных структур, верхний палеолит в большинстве случаев уже демонстрирует наличие такого рода организаций. Племенное устройство австралийских аборигенов (отсутствие вождей, культ племенных родословных) показывает, что племя само по себе проходит чрезвычайно длительный путь развития, который в условиях первобытного общества должен измеряться десятками тысяч лет. Застойность же быта, социальной организации и материальной культуры неизбежно вызывает застойность языка.
На историческую арену индоевропейские языки выходят уже со значительными отличиями друг от друга. От начала // тыс. до н.э. имеются письменные памятники малоазиатских хеттов. В глубокую древность уходят некоторые топонимические пласты, также существенно отличающиеся друг от друга. Все эти отличия в условиях каменного века должны были складываться в течение многих тысячелетий. В итоге формирование индоевропейской общности оказывается на такой хронологической глубине, что многие спорные вопросы отпадают либо как неверно поставленные, либо как неразрешимые при настоящем уровне знания.
В настоящее время у многих индоевропейских народов отыскиваются традиции, по крайней мере с эпохи мезолита. (12— 7 тыс. лет до н.э.)С раннего мезолита заселяли юг Балканского полуострова ахейцы. В IV — III тыс. до н.э. здесь происходит процесс ассимиляции протогреками (праионянами) также индоевропейцев — пелазгов. С аналогичной картиной специалисты сталкиваются в Бретани (север Франции), где можно говорить о наложении неиндоевропейских групп (шедших сюда и с юга, и с севера) на индоевропейские. Что касается Северного Причерноморья, то оно неизменно во всей мировой литературе выступает в качестве «главного претендента» на роль индоевропейской прародины. Именно Причерноморье является прародиной ариев (одной из ветвей индоевропейцев). На лингвистическом материале это убедительно доказывает академик О.Н. Трубачев, а на археологическом — также убедительны выводы Ю.А. Шилова.
Индоевропейская проблема часто смешивается с арийской, а «истинными арийцами» себя считают не только последователи германских расистов, но и народы явно далекие от индоевропейских ариев: чеченцы («кавказские братья»), чуваши, в последнее время украинские националисты; но арии, конечно, лишь одна из ветвей индоевропейцев.
Для этнической истории Европы весьма интересен фаю-близости антропологического облика населения Днепровского Надпорожья и Приазовья эпохи мезолита и неолита с одновременным населением Северной Африки, Бретани и Дании.
«Мнение об их непосредственном и близком родстве, — замечает в этой связи известный антрополог Т.С. Кондукторова, — выглядело бы с антропологической точки зрения убедительно, но оно привело бы к столь неожиданным и столь ответственным выводам, что на нем трудно настаивать». Но, очевидно, еще труднее предположить случайное совпадение в результате независимого друг от друга развития разных исходных типов, особенно если учесть, что на всех названных территориях были и иные антропологические типы. А касаются эти совпадения именно кроманьонского варианта, который в Бретани известен уже с верхнего палеолита, а в Причерноморье теряется где-то в мезолите из-за отсутствия репрезентативного палеолитического материала.
География совпадений отражает два традиционных пути, по которым в течение ряда тысячелетий проходили этнические передвижения: Средиземноморье — морем и Причерноморье-Прибалтика по суше. Направления этих передвижений менялись в зависимости от изменения климата. С востока шли от выгоревшей в засушливые годы и превращенной в пустыню степи, а с побережий Балтийского и Северного морей в ранние эпохи уходили из-за кардинально менявшегося климата (от оледенения до субтропиков), позднее — из-за опускавшейся, иногда стремительно, прибрежной суши. Уровень самого океана с эпохи верхнего палеолита изменялся в пределах свыше 100 метров, а Балтика была то заливом океана, то озером. Все это предопределяло в одни периоды тяготение к Прибалтике, в другие — бегство от нее.
Интересно, что вынужденная миграция народов часто сохранялась в их памяти в виде преданий и легенд. При всей кажущейся сказочности и надуманности этих преданий в них есть рациональное зерно: они указывают именно на реальное направление этнических передвижений, хотя и не дают хронологических указаний. В зависимости от того, какие условия вызвали отлив части населения из одного района в другой, последующие поколения либо хранили память о своей давней прародине, либо разрывали с ней бесповоротно. Для алан, прошедших в начале нашей эры до северо-запада Европы, Скандинавии, Испании и Северной Африки памятной оставалась река Дон. Венгры, пришедшие на средний Дунай в IX в., не просто помнили о «Великой Мадьярии», расположенной где-то на востоке, но и направляли на поиски ее специальные миссии, и во времена Ивана Грозного миссия обнаружила небольшую группу сородичей где-то в Поволжье.