§3. НАЧАЛО ВНЕШНЕЙ ИНТЕРВЕНЦИИ. ПЕРВЫЙ САМОЗВАНЕЦ
Войны России с Польшей, Швецией и прибалтийскими княжествами продолжались весь XVI в. и шли с переменным успехом. Явное ослабление России в начале XVII столетия просто не могло не заинтересовать традиционных противников.
Первым самозванцем явился якобы чудом спасшийся от гибели в 1591 г. царевич «Дмитрий». В литературе высказывались разные мнения о том, кем он был на самом деле. Большая подборка об этом имелась у польского историка К. Валишевского и у отечественного историка Н. Костомарова. Именно Н. Костомаров высказал мнение, что Лжедмитрий — типичный шляхтич. Обращали, в частности, внимание на его отличную воинскую выправку и пристрастие, будучи во главе разных подчиненных ему отрядов, гарцевать на коне. Но отмеченные Костомаровым черты, видимо результат специальных тренировок. Р.Г. Скрынников приводит в этой связи убедительное свидетельство из «Повести 1626 г.». Самозванец, оказавшись в кругу польской аристократии, постоянно терялся, казался слишком неповоротливым, при любом его движении «обнаруживалась тотчас вся его неловкость». В нашей литературе (а на Руси о похождениях этого авантюриста узнали с некоторым опозданием) в нем опознавали чаще всего Гришку Отрепьева — беглого монаха, выходца из ярославского боярского рода Отрепьевых. Эта версия представляется наиболее вероятной, поскольку в Польше ее отстаивал дядя самозванца — Смирнов-Отрепьев. И, видимо, именно ему принадлежат слова, которые русские посланники повторяли в Польше: «Юшка Отрепьев, як был в миру, и он по своему злодейству отца своего не слухал, впал в ересь, и воровал, крал («воровством» могли квалифицироваться и неискренность, и несогласие с чем-то. — А.К.), играл в зернью и бражничал и бегал от отца многажды и, заворо-вався, постригся у чернцы».
В Вену императору направил послание сам царь Борис Годунов (с оригиналом послания удалось познакомиться в Венском архиве Р.Г. Скрынникову): Юшка Отрепьев «был в холопех у дворянина нашего, у Михаила Романова, и, будучи у нево, учал воровати, и Михайло за его воровство велел его збити з двора, и тот страдник учал пуще прежнего воровать, и за то его воровство хотели его повесить, и он от тое смертные казни сбежал, постригся в дальних мона-стырех, а назвали его в чернцех Григорием». В данном случае самым важным приходится считать то обстоятельство, что вся Западная Европа узнала о новом претенденте на русский престол гораздо раньше, чем Россия. Здесь больше беспокоились о том, кому самозванец будет служить — православным, католикам или иным христианским общинам и течениям, смысл которых на Руси толком не осознавался. Кто-то называл его даже сыном Стефана Батория — с соответствующими притязаниями.
В отечественной историографии проявились разногласия в оценке двух вроде бы параллельных процессов, характерных для Смуты. С одной стороны, Смута — это крестьянская война, которая в работах последних десятилетий рассматривалась как явление однозначно прогрессивное и справедливое. Расхождения касались лишь хронологических рамок — некоторые авторы раздвигают их от восстания Хлопка в 1603 г. до 1613 г. С другой стороны, со Смутой связана иностранная интервенция. К внешним врагам России, естественно, все исследователи относились отрицательно, но в этом случае приглушалась или замалчивалась связь самозванцев не только с иностранными интервентами, но и с народными движениями в России (например, народный вождь И.И. Болотников выступал в качестве «воеводы царя Димитрия»). Между тем эта связь была закономерной: угнетенный народ всегда мечтал о «добром царе». И Лжедмитрий демагогически использовал эту мечту. Он обещал вернуть «свободу» и закрепощенным крестьянам, и феодальной аристократии, с трудом уживавшейся с царем Борисом.
Появление самозванца в Киеве фиксируется 1601 г. Он ходил по монастырям, затем остановился у воеводы князя Константина Острожского, располагавшего огромными средствами и считавшимся защитником православия, хотя на самом деле ко вполне православным его причислить было невозможно. Радушный прием у него находили все, кто ненавидел «латинскую ересь», в том числе кальвинисты, тринитарии, ариане. Воевода от проходимца отмежевался, но слух о самом факте появления монаха, скрывающего какую-то тайну, получил распространение. Какую-то роль при этом сыграл краковский кастелян, сын воеводы Януш, видимо, почувствовавший возможность связать авантюриста с прокатолическими кругами и использовать в не слишком праведных делах.
В 1602 г. беглый монах оказался во владениях Адама Вишневец-кого и в почти предсмертном бреду «признался», что он на самом деле «царевич Димитрий», чудом спасшийся от приспешников Бориса Годунова. Скитаясь с 1601 г. по Киевской земле, Лжедмитрий неоднократно менял религиозную ориентацию. Он побывал и православным, и арианином (еще не сбрасывая монашеского одеяния), и затем, после того как сбросил с себя монашеские одежды, тайно принял католичество.
В 1604 г. самозванец объявляется в Кракове. С этим «переездом» связаны и ходатайства Адама Вишневецкого, и сведения о поддержке самозванца со стороны Сандомирского воеводы Юрия Мнишека — теперь его готовят к походу на Москву, обручив заодно с Мариной Мнишек как с будущей московской царицей. Юрий Мнишек проявил большую активность, набирая вооруженные отряды для Лжедмитрия. Самозванец же в марте 1604 г.
заключил с польским королем Сигизмундом III соглашение, по которому Северская земля и Смоленск должны были перейти к Речи Посполитой. Марине Мнишек Лжедмитрий обещал передать в качестве «удела» Новгород и Псков.
В Польше отнюдь не было единодушия в отношении действий Мнишека и его подопечного Лжедмитрия. Решительным противником авантюры выступал Ян Замойский, а Януш Острожский написал резкое послание самому Лжедмитрию. Польские аристократы боялись выступлений казачества, которые могли охватить всю Украину. Но казачество как одна из действующих сил авантюры предполагалось использоваться Мнишеком изначально. В начале похода в войске Мнишека было около тысячи польских гусар, около пятисот человек наемной пехоты и 2 тысячи украинских казаков, численность которых возрастала по мере продвижения к российской границе, и достигла трех тысяч. К Лжедмитрию пристали и некоторые беглецы из московского простонародья.
Лжедмитрий довольно долго стоял с войском на правом берегу Днепра, не имея средств для переправы на левый берег. 13 октября 1604 г. войско переправилось через Днепр, и в конце октября пересекло русскую границу. На Северской земле казаки, крестьяне и холопы встречали Лжедмитрия как царя-освободителя. Курск, Кромы, а затем и ряд других городов признали его истинным царем, и продвижение поляков в сторону российского центра практически ничем не преграждалось. Ни укрепленных полос, ни значительных воинских соединений здесь не было. Чернигов оказался ареной сражения «своих со своими». В замке находился воевода И.А. Татев со стрельцами, а посад был захвачен восставшим народом, на помощь которому пришли казаки. В итоге весь город и в первую очередь посад были разграблены казаками и солдатами Лжедмитрия и самими обитателями посада, ожидавшими «доброго царя». Воевод восставшие связали и передали людям Лжедмитрия. Прибывший на другой день «добрый царь» выразил гнев по поводу разграбления города, но никаких действий предпринимать не стал. Отправленный из Москвы в Северские земли дьяк Богдан Сутупов с казной для русского войска, бежал с этой казной к самозванцу. И там она была очень кстати: польские наемники постоянно бунтовали, требуя денег и доли в награбленном.
На выручку осажденным в Чернигове шел отряд под предводительством П.Ф. Басманова. Но он не успел: Чернигов был захвачен, когда отряд Басманова находился всего в 15 верстах от города. Басманов отступил к Новгороду-Северскому и постарался укрепить его оборону. В ноябре 1604 г. войско самозванца и Юрия Мнишека, а также казаки подошли к городу, но, потеряв при попытке штурма 50 человек, отступили. Еще большие потери они понесли при повторном штурме через неделю. Сам самозванец был близок к обмороку, проклинал наемников и готов был отказаться от дальнейших попыток утвердиться «на царстве» — в его4 войске шли раздоры и назревал мятеж. Но неожиданно положение изменилось: на сторону самозванца перешел Путивль — единственная каменная крепость в Северской земле. Здесь, как и в Чернигове, «чернь» подняла восстание в поддержку «доброго царя», и это восстание было поддержано служилыми людьми.
Для борьбы с самозванцем и в помощь осажденному Новгоро-ду-Северскому выехал Ф.И. Мстиславский, который был назначен главнокомандующим. Он прибыл в Брянск, где сосредоточилось значительное войско, численно превосходившее отряды самозванца. Новгород-Северский самозванцу взять не удалось, но в сражении на подступах к Нему войско Лжедмитрия и Мнишека в декабре 1604 г. одержало частичную победу над превосходящими силами Мстиславского, а сам Мстиславский был ранен. 1 января 1605 г. в лагере Лжедмитрия произошел бунт наемников и польских солдат. В течение двух дней и ночей наемники грабили обозы и вообще все, что попадало под руку. Юрий Мнишек пытался остановить мятеж, но наемники не реагировали на увещевания. Именно здесь оскорблениям подвергся и сам самозванец. Он на коленях упрашивал наемников не покидать его, но те вырвали у него знамя, сорвали соболью ферязь, осыпали бранью. Во время этого мятежа кто-то бросил фразу, часто встречающуюся в литературе о Смутном времени: «Ей, ей, быть тебе на колу».
Большая часть наемников 2 января 1605 г. покинула самозванца и направилась к границе. Тогда же и Лжедмитрий распорядился покинуть лагерь и отступить к Путивлю. А 4 января его покинул и Мнишек со своими людьми. В итоге ситуация кардинально менялась. Если раньше Лжедмитрий был слепым орудием в руках польской шляхты, то теперь у него остаются казаки и восставшие крестьяне. Между тем наемники и шляхта потому и покинули Лжедмитрия, что наиболее многочисленной частью его войска были социальные низы Российского государства, с которыми у шляхты всегда б