В стороне от происходивших событий стояли племена Западной Башкирии, выплачивавшие ясак казанским ханам. В башкирских преданиях — «шежере» сохранились сведения, что, когда Иван IV разослал свои грамоты племенам, подчинявшимся власти казанских ханов, целый ряд племен направил посольства в Казань и получил жалованные грамоты, подтверждавшие их права на земли их кочевий и определявшие размер ясака. Позднее к ним присоединился ряд башкирских племен, подчинявшихся ранее Ногайской Орде, которые страдали от ненормированного взимания ясака и участия в междоусобных войнах ногайских мурз. В середине XVI в. связи башкирских земель с Русским государством ограничивались уплатой ясака. Положение стало меняться лишь с постройкой в 1586 г. крепости на реке Уфе — опорного пункта русского влияния.
Таким образом, по отношению к народам, входившим в состав Казанского ханства, русское правительство старалось вести ту же осторожную политику, что и на других присоединенных территориях, соглашаясь на сохранение традиционных порядков. Почему эта политика встретила столь острую реакцию со стороны марийцев, боровшихся против русской власти более последовательно, чем казанские татары, пока выяснить невозможно.
В последующие десятилетия в отношениях с народами Среднего Поволжья русское правительство придерживалось норм отношений, выработанных после падения Казанского ханства. Различные народы на территории «Казанской земли» должны были давать оброк медом, платить пошлины за пользование бортными урожаями и охотничьими угодьями, нести военную службу во время войны. Особой повинностью было возить строевой лес для постройки крепостей — центров русской власти в Казанском крае.
Фактически, однако, эти отношения менялись под воздействием двух важных факторов. Русские власти форсировали развитие в Казанском крае поместного землевладения. Это должно было закрепить его за Россией и одновременно содействовало бы увеличению размеров поместного ополчения, что было необходимо для власти в условиях непрерывных войн, которые вело Русское государство во второй половине XVI в.
Помещики, заводя земледельческое хозяйство, стремились расширить свои земли за счет соседних лесных угодий, что наносило ущерб традиционно использовавшему их населению. Сама автономия чувашских и марийских «волостей» была ограничена их подчинением «головам» из русских детей боярских, которые должны были вершить суд при участии местных «лучших людей» и водить население «волостей» на войну. В отличие от татар представители местной верхушки этих народов не были уравнены в правах с русским дворянством. К этому следует добавить, что постоянный рост расходов на войну побуждал русские власти повышать размер ясака. Реакцией на эти новые явления, а также на злоупотребления, которыми сопровождался сбор ясака, стали массовые восстания 70—80-х гг. XV в., во время которых против власти совместно выступали и чуваши, и марийцы.
Народы Северного Кавказа. В Северокавказском регионе со второй половины XV в. появилась новая сила, пришедшая на смену Золотой Орде и претендующая на господствующую роль, — Османская империя. После предпринятого в 1475 г. похода османского флота на Крым и подчинения Крымского ханства верховной власти султана на северо-восточном побережье Черного моря появились османские крепости — Азов, Темрюк, Копа и др. В 1479 г. был предпринят первый поход османских войск на адыгские племена. К этому времени адыгские племена разделились на две группы — западную и восточную (кабардинцы), на основе которых стали постепенно формироваться две родственные народности. Главными занятиями адыгов были скотоводство и земледелие, в Кабарде было больше развито скотоводство, а у западных адыгов большую роль играло земледелие. Скотоводство было не кочевым, а отгонным, и в целом образ жизни адыгов был оседлым. В этом обществе уже выделилась господствующая верхушка — «князья» (пиш) и уздени, принадлежность к которой была наследственной. Образ жизни этого слоя достаточно резко отличался от образа жизни основной массы населения — крестьян. Вместе с тем феодальные отношения находились здесь еще в процессе формирования, сохранялись многие черты патриархально-родового строя, включая кровную месть.
За шагами, предпринятыми Османской империей, чтобы закрепиться на Черноморском побережье, не сразу последовали новые шаги для укрепления позиций на Северном Кавказе. В последние десятилетия XV в. для адыгских племен главной проблемой были отношения с Большой Ордой, которая постоянно пыталась кочевать в предкавказских степях. Удары, нанесенные Большой Орде адыгами, стали одной из причин ее распада в начале XVI в. Вместе с адыгами выступало против Большой Орды отделившееся от нее Тюменское ханство в долине Терека.
Через несколько лет после падения Большой Орды начались набеги крымских войск на адыгские земли, которые завершились тем, что к 1519 г. часть западных адыгских племен обязалась выплачивать дань крымскому хану. В том же 1519 г. по приказу султана были поставлены османские крепости в устье реки Кубани. К середине XVI в. внимание правящих кругов и Османской империи, и Крыма к северокавказскому региону резко усилилось, что было связано с укреплением позиций враждебного Османской империи Ирана в Закавказье (в частности, с утверждением власти шахов на севере Азербайджана). С 1539 г. начались походы на адыгские племена крымского хана Сахиб-Гирея при прямой поддержке османов: его войска перевозили османские суда, к нему присоединились отряды янычар с артиллерией. В середине 40-х гг. нападениям крымских татар подверглись и ряд западноадыгских племен и Кабарда. В составе ханского войска снова были отряды янычар и артиллерия. В 1547 г. Сахиб-Гирей захватил Астрахань и силой переселил в Крым жителей города. Затем Сахиб-Гирей предпринял поход на владения уцмия кайтагского на юге Дагестана, которые были вынуждены выплатить хану дань. Крымское войско дошло почти до Дербента. Тогда же уплатила дань хану и Кабарда. Таким образом, при поддержке османов были предприняты решительные шаги для утверждения верховной власти крымского хана над народами Северного Кавказа. Когда в 1551 г. адыги племени хатукай предприняли набег на османские земли под Азовом, ханское войско сожгло его селения. Утверждение Русского государства на Волге, приближение его границ к Северному Кавказу способствовало созданию во всем регионе принципиально иной ситуации.
Раздел VРоссийская монархия в XVII в.
Глава 18. Социально-экономическое развитие России в XVII в.
§ 1. XVII век в истории Западной Европы и России. Особенности российского исторического процесса и его факторы
XVII столетие завершило средневековый период истории России. И хотя в это время полностью сохранялись и укреплялись старые общественно-экономические отношения и формы политического устройства, однако возникло и немало нового в различных сферах исторического развития, а в конце этого века и начале следующего отчетливо проявилась необходимость масштабных преобразований в жизни общества и государства. Особенность XVII в. в историко-познавательном плане заключается в том, что для этого периода многие стороны жизни традиционного общества можно представить с полнотой, недоступной для предшествующего века) Происходит это благодаря резкому расширению круга сохранившихся источников и обретению известными и по более раннему времени историческими материалами качественно новых черт.
Например, наиболее ранние писцовые книги конца XV в. сохранились лишь по району Новгорода, а документы писцовых описаний конца XVI в. охватывают главным образом центр Русского государства. Дошедшие же до нас писцовые книги 20—30-х гг. XVII в., содержащие материал о населении, пашенных и иных угодьях, а также о налогообложении, охватывают большинство районов Русского государства и насчитывают сотни экземпляров. С середины XVII в. появились переписные книги, которые тщательно фиксировали мужское тяглое население описываемых территорий. Они являются важнейшим источником демографических процессов вплоть до начала XVIII в. Для характеристики торговли, ее направлений, масштаба, ассортимента, а также состава участников и условий торговой деятельности особое значение имеют материалы внутренних таможен. На таможнях регистрировалось движение товаров на внутреннем рынке и взимались пошлины. Однако самые ранние из дошедших До нас таможенных книг относятся лишь к 30 — м гг. XVII в.
В период окончательного оформления крепостного права возникли новые разновидности частноправовых документов, регулировавших вопросы обмена и распределения крестьян без земли и холопов (поступные, купчие, отпускные, данные). В XVII в. распространились так называемые жилые записи, являвшиеся документами найма рабочей силы на полукабальных условиях, а также акты, оформлявшие совместную торговую деятельность (складные). Во второй половине столетия духовные завещания, бытовавшие ранее лишь в среде феодалов, начинают составляться и представителями других слоев населения, в том числе посадскими людьми и крестьянами. Важными источниками для изучения как сословных нужд и требований, так и характера взаимоотношения власти и сословий являются коллективные челобитные служилых и посадских людей, а также законодательные акты, поток которых по сравнению с предшествующим периодом неизмеримо возрос. Наконец, к XV в. относится основной массив документов архивных фондов большинства центральных и местных учреждений периода сословно-представительной монархии, а также частных архивов как дворян, так и представителей торгово-промысловой среды.
Для западноевропейской историй XVII век имел особое, узловое и, можно сказать, эпохальное значение. В это время в большинстве стран Западной Европы происходил распад средневекового землепользования и феодальной системы эксплуатации в деревне. Это сопровождалось возникновением в земледелии форм крупного предпринимательского хозяйства, основанного на наемном труде, утверждением господства мануфактуры в промышленности. Формирование общеевропейского рынка обусловило разделение труда в континентальном масштабе. Одновременно возникали новые политические институты, сформировалась новая идеология — Просвещение, базирующаяся на новом естественно-научном мировоззрении.
Для того чтобы лучше понять, почему для России XVII век не стал тем же самым, что и для Западной Европы, необходимо хотя бы вскользь остановиться на особенностях российского исторического процесса, связанных с природно-климатическими, географическими, геополитическими и историческими условиями.
Природно-климатические условия и географический фактор. Источники различных видов указывают, что в целом географическая среда феодального периода не отличалась коренным образом от современных природных условий. Летом на основной части Европейской России господствуют положительные температуры от 15 до 20 градусов. В Западной Европе летние температуры близки к ним. Зато зимние довольно резко отличаются в России и Западной Европе. Отдаленность от Атлантического океана, течения Гольфстрим, теплого Средиземного моря вызывает сильное остывание поверхности и атмосферы. Поэтому зимой в России значительно холоднее, в среднем на 10 градусов (среднеянварские температуры некоторых западноевропейских столиц: Афины — +9°, Мадрид — +4°, Лондон — +3°, Париж — +2°, Берлин —1°, Вена —2°, Бухарест —4°). Разница в зимних температурах приводит еще к одному важному различию. Если прибрежные страны Западной Европы совсем не имеют постоянного снегового покрова (он образуется при температуре не выше —3°) и лишь в восточной части Центральной Европы снег сохраняется в течение одного-двух месяцев, то в Европейской России снег лежит от трех-четырех (Среднее Поволжье) до шести-семи месяцев (Северо-Запад, Архангельск, Урал). Весна и осень в странах Западной Европы теплые и более растянуты по времени. Засухи в Западной Европе весьма редки. В итоге период сельскохозяйственных работ в Восточной Европе намного короче: вместо 8—10 месяцев, как это бывает в большинстве европейских стран, он длится всего 5–6 месяцев. Канада и Россия — две самые северные страны. Однако основное земледельческое население Канады живет на широте Крыма. Россия же получила возможность хозяйственного освоения плодородных земель Северного Причерноморья лишь в конце XVIII в. В итоге у русского крестьянина Центральной России — основной исторической территории страны — на земледельческие работы оставалось чрезвычайно мало времени (с мая по сентябрь). К этому добавлялось малое плодородие почв, обработка которых требовала внесения органических удобрений (отсюда необходимость содержания нескольких голов скота для удобрения одной десятины земли), вторичной и троичной вспашки. Однако выполнение этих условий упиралось в ограниченность во времени земледельческого цикла, а их нарушение приводило к низкой урожайности (сам-2 — сам-3) и как результат — к низкому объему общественно необходимых совокупных средств и ресурсов. По аргументированному выводу Л. В. Милова, объем совокупного прибавочного продукта обществ Восточной Европы был значительно меньше, а условия его создания хуже, чем в Западной Европу Подобные условия являлись объективной предпосылкой создания жесткой системы эксплуатации непосредственных производителей — великорусских крестьян, дабы социум в целом, в лице государства, имел перспективу в своем экономическом и политическом развитии.
Ограниченный во времени цикл земледельческих работ в совокупности с низким плодородием почвы крайне сужал возможности интенсификации земледельческого хозяйства. В России оно имело экстенсивный характер, т. е. развивалось за счет прироста земледельческого населения и освоения новых пространств, что являлось жизненной необходимостью. Таким образом, колонизация — хозяйственное освоение новых территорий — выступала как характерная черта российского исторического процесса. Ее результатом была огромная протяженность территории. Площадь Европейской России (5,6 млн кв. км) составляла почти половину общей площади Европы (11,6 млн кв. км). Уже с конца XV в. Россия — самая большая страна Европы. По мере роста территории увеличивался разрыв между размером территории государства и численностью его населения. В Российском государстве конца XVII в. — от Днепра до Амура, от Белого моря до Крыма, Северного Кавказа и казахских степей — жило всего около 10,5 млн человек. К 1700 г. на во много раз меньшей территории Франции проживало более 20 млн человек, Италии — 13 млн, Германии — 13,5 млн человек. При этом размещение населения было очень неравномерным. Сравнительно густо был заселен Центр Европейской России. Громадная Сибирь практически была почти пустой — там имелось всего 72 тыс. душ мужского пола коренного населения, к которым прибавилось к концу столетия около 170 тыс. душ мужского пола переселившихся сюда русских служилых людей, крестьян (последних было всего 11 тыс. семей на территории от Урала до Тихого океана). На протяжении столетий наблюдался медленный рост населения России (в середине XV в. в ряде районов его численность была меньше, чем в конце XVI в.; в 20-е гг. XVIII в. — 19,5 млн человек; в 60-е гг. — 23,5 млн человек; в 90-е гг. — 37,4 млн человек).
Помимо численности, важным фактором экономического развития является плотность населения. В 1500 г. в России плотность населения была примерно 2–3 человека на 1 кв. км., в Англии, Франции, Италии, Германии — 22–30 человек. В 1800 г. эти числа поднимаются до 8 человек в Европейской России и от 40 до 49 человек в Западной Европе.
Отличительная особенность геополитического положения России по сравнению с большинством европейских стран состояла в ее удаленности от морских торговых путей. Россия была континентальной страной, которая в течение долгого времени не могла воспользоваться выгодами Великих географических открытий XV–XVI вв. Обладание лишь Беломорским побережьем с его замерзающими гаванями, небольшими городками около Финского залива — Иван-город, Карела, Орешек, Копорье, в ходе Смуты перешедшими в руки шведов, отстраняло ее от участия в мировой торговле — важнейшем в ту эпоху источнике денежного накопления и экономического благополучия. Кроме того, море как средство развития транспорта для России почти было недоступно: Северный Ледовитый океан не удобен (можно плавать 4–5 месяцев в году), на Балтийском море навигация прекращается в среднем на 5 месяцев, на Каспийском — на 3 месяца. К Черному морю Россия сумела выйти только в конце XVIII в. Но и здесь осенне-зимняя навигация также крайне затруднена. Что касается внутренних торговых путей и средств сообщения, то еще С. М. Соловьев подчеркивал важное значение «мороза и снега зимой и рек летом» в истории русской цивилизации. Однако следует заметить, что речная сеть, хотя и изрядно протяженная, в летние месяцы из-за неравномерности водных стоков и необходимости волоков не позволяла перебрасывать по ней большие массы грузов, что ограничивало движение товаров на внутреннем рынке.
Замедленный процесс общественного разделения труда. Континентальное положение, вялый характер торговли, низкая плотность населения, ограниченный объем совокупного прибавочного продукта определяли медлительность процесса общественного разделения труда. Следствием этого были земледельческий характер экономики и слабое развитие городов и городской жизни. По данным переписи 1678 г. насчитывалось 185 тыс. человек, могущих быть отнесенных к «городским сословиям», что составляло 2 % всего населения. По сравнению с другими европейскими странами сеть городских поселений была чрезвычайно редкой. Даже в середине XIX в. среднее расстояние между городами в Европейской России равнялось 86 км (в Пруссии, Польше, Англии — 17, во Франции — 14). В XVII–XVIII вв. в России расстояния между городами были еще больше, напротив, в Западной и Центральной Европе уже в XV в. имелась густая сеть городов в среднем на расстоянии 20–30 км (в Италии и Англии — 10 км). То есть любое сельское поселение находилось от города не далее 10 км, или одного дня пути. А это влияло на быстроту сообщения и обмена — важное условие для промышленного и хозяйственного развития.
Немаловажным фактором экономического развития является состояние промышленных ресурсов. В период до XVIII в. отсутствие запасов руд цветных и благородных металлов тормозило развитие соответствующих отраслей экономики страны и производство вооружения. Согласно выводу крупного знатока денежного обращения И. Г. Спасского, в допетровский период «застойности денежного дела в Русском государстве способствовало длительное отсутствие собственной металлургической базы».. Золото, серебро и медь для монет приходилось привозить из-за границы, иностранные монеты, переплавляясь, чеканились заново, в качестве сырья использовали золотой и серебряный лом. Особенно трудным делом даже в начале XV в. было обеспечение монетного дела серебром.
Наличие постоянной военной опасности. Монгольское иго и повторяющиеся набеги крымских татар наложили отпечаток на всю дальнейшую историю Русского государства, задержав его хозяйственное, политическое и культурное развитие. После распада в первой половине XV в. Золотой Орды на отдельные ханства (Сибирское, Казанское, Крымское, Большую Орду) вплоть до 1480 г. сохранялась зависимость Московского государства от Большой Орды. Крымское ханство в это время уже находилось под властью Турции и, имея внутриполитическую автономию, было обязано согласовывать свою внешнюю политику с политикой Оттоманской Порты, особенно в плане участия в ее завоевательных походах. В начале XVI в. после разгрома Большой Орды, основного противника Крымского ханства в Северном Причерноморье, установившиеся было еще в 60—70-х гг. XV в. регулярные дипломатические отношения Московского государства с Крымским ханством и заключенный в 1480 г. русско-крымский союз против Польши распались. Основной деятельностью крымских ханов стали набеги и походы на литовско-польские, украинские и русские земли для их грабежа, сбора дани и захвата пленников для продажи и получения выкупа. По словам С. М. Соловьева, с этих пор сношения Московского и Литовского государств с крымцами «принимают характер задаривания разбойников, которые не сдерживаются никаким договором, никакими клятвами». За вторую половину XVI в. на Московское государство было совершено 48 набегов крымских татар. Причем набеги осуществлялись не только ханом, но и крымскими мурзами по собственной инициативе. Опасность татарских набегов не прекращалась и в XVII в. Южнее Оки лежало Дикое поле с его богатыми черноземными почвами, ставшее ареной непрерывной борьбы с набегами крымских татар. Одних только пленных татары уводили за один набег от 5 до 50 тыс. человек. За первую половину XVII в. из русских земель татарами было угнано более 200 тыс. человек. Пленные продавались на невольничьих рынках в Крыму (Каффе, Карасубазаре, Бахчисарае и Гезлеве). За выкуп полона татары за это время получили около 10 млн руб. Их выплата тяжелым грузом ложилась на население, обложенное специальной податью — «полоняничными деньгами». Но выкуплена была лишь небольшая часть пленных.
В целях обороны от набегов крымских татар Русское государство вынуждено было создавать лесные засеки и сторожевые посты, которые, начиная со второй половины XVI в., организуются в виде засечных черт. Эти протянувшиеся на сотни километров непрерывные линии укреплений с засеками, городами, крепостями и острожками продвигались в глубь Дикого поля, отвоевывая у него плодородные земли. Первой строится так называемая Большая засечная черта протяженностью в 500 км. Она создается в лесной полосе, южнее реки Оки от Переславля-Рязанского через Венев, Тулу, Крапивну, Одоев до верховьев реки Жиздры. Во время Смуты эта южная оборонительная линия была разрушена.
События Смоленской войны, в ходе которой крымские татары дважды, легко преодолев слабую оборону южных границ, совершили опустошительные набеги на территорию южных и даже центральных уездов, побудили правительство срочно предпринять активные действия по укреплению южной границы. К тому же в 1634–1636 гг. двинувшиеся из-за Волги Ногайские Орды, Большая и Малая, перешли Дон и объединились с крымцами. В 1635 г. русское правительство приступило к коренному переустройству и усилению южных границ государства. В первую очередь была восстановлена Большая засечная черта (Заоцкая) с центром в Туле, где располагались главные силы прикрытия.
В 30—40-е гг. XVII в. сооружается Белгородская черта длиной 800 км, включающая в себя 28 городов, в том числе Курск, Обоянь, Белгород, Козлов, Тамбов, Оскол, Воронеж, систему острожков, валов, рвов, засек. В конце 40 — начале 50-х гг. она была продолжена до Симбирска на Волге. В 50-е гг. XVII в. от г. Белого Яра на луговой стороне Волги до Мензелинска была проведена Закамская укрепленная черта для защиты от калмыков. Третья в XVII в. засечная черта — Изюмская (400-верстная), прикрывавшая собой Слободскую Украину, построена в конце 70-х гг. Серьезные нападения татар были теперь возможны лишь во фланг через Украину.
Когда оборонительная система действовала, крымцам не удавалось глубоко проникнуть во внутренние области государства. В любом случае их натиск значительно ослабевал, население успевало спрятаться за стенами городов, а у правительства было время собрать дворянские полки. Строительство и поддержание южной системы обороны, обеспечение ее функционирования требовали больших людских и материальных затрат, мобилизация которых была под силу только государственной власти, выстроенной на самодержавной основе.
Помимо Юга, опасность грозила и с Запада, со стороны Швеции и Польши.
Весь комплекс факторов определял замедленность темпов экономического развития России, формировал тип российской государственности особую роль государственной власти в историческом развитии. Это сказывалось в активном вмешательстве государства в сферу экономики, влияло на формы социальной организации — на устойчивость и длительность существования крестьянской общины, на складывание особенно жестких форм крепостничества, медленное вызревание сословного строя, проявлялось в чертах национального характера, в позднем развитии светской культуры и т. д.
§ 2. Кризис земледелия и его затяжной характер
События Смутного времени еще долгие десятилетия сказывались в различных сферах жизни общества и государства. Особенно тяжелы их последствия как по глубине и масштабу проявления, так и по темпам преодоления были в хозяйственной сфере. Результатом разорения страны стал глубокий кризис в земледелии. Наиболее пострадали территории активных военных действий, уезды, лежащие к югу, западу, северо-западу от Москвы, так называемые заоцкие, рязанские, украинные города, и города от «немецкой украины». Запустевшая пашня во всех уездах России составила не менее 2 млн десятин. Во многих районах Замосковного края, исторического Центра государства, в 1614–1616 гг. по сравнению с концом XVI в., когда еще не были до конца преодолены последствия предшествовавшего хозяйственного запустения, размер пашни уменьшился более чем в 20 раз, а численность крестьян и бобылей более чем в 4 раза. В западных Верейском, Ржевском, Можайском, Старицком, Звенигородском, Рузском уездах обработавшая земля составляла от 0,05 до 4,8 %. Вотчины Иосифо-Волоколамского монастыря, расположенные в этих уездах, даже много лет спустя «все до основания разорены и крестьянишка с женами и детьми посечены, а достольные в полон повыведены, и монастырь был за Литвою разорен совсем… а крестьянишков десятков 5–6 после литовского разорения полепились и те еще с разорения и хлебца себе не умеют завесть». Спустя 8 лет во всех вотчинах монастыря посевы ржи были в 16 раз меньше посевов 1595 г.
Создаваемые с целью учета и податной оценки земли писцовые, дозорные книги конца 10 — начала 20-х годов содержат немало примеров полного запустения и разорения целых уездов. Нередки в них и такие описания деревень: «…а в тех пустошах по книгам пашни лесом поросло в кол и в жердь и в бревно… в том поместье и во всей волости и около тое волости верст по двадцети и по тридцати и по сороку и больше жильцов нет ни одного человека и тем поместьем ныне не владеет нихто, пусто, все лесом поросло».
Для этого периода характерно многократное увеличение перелога за счет сокращения пахотных угодий. Зафиксировано также резкое возрастание пашни «в наезд». Этим термином обычно обозначали полевые пашни запустевших деревень или починков. Подмеченные в источниках явления свидетельствовали о происходившей архаизации системы земледелия в районах, подвергшихся наибольшему разорению (например, поля иногда даже не боронили), а также отражали изменение структуры феодального хозяйства. При общем сокращении населения наблюдался также рост числа бобыльских дворов. В некоторых районах до 75–80 % крестьян в силу хозяйственного разорения стали бобылями, поскольку уже не имели возможности выполнять натуральные повинности и платить подати. Показателем глубины аграрного кризиса этих лет является и медленный выход из него. В ряде районов к 20—40-м гг. населенность была ниже уровня XVI в., что препятствовало восстановлению прежних размеров обрабатываемой площади земли. Даже в середине столетия «живущая пашня» в Замосковном крае составляла лишь около половины всех учтенных писцовыми книгами земель.
Затяжной характер восстановительного процесса определялся отмеченными выше объективными условиями существования земледельческого хозяйства на основной хлебопроизводящей территории страны. Большая часть урожая по-прежнему выращивалась на бедных подзолистых почвах центральных и Замосковных уездов, урожайность которых не превышала сам-2 — сам-3. Это была зона рискованного земледелия, где природно-климатические условия не только препятствовали интенсификации земледельческого хозяйства, обрекая его на простое воспроизводство, но зачастую и вовсе сводили на нет титанические усилия крестьянина.
§ 3. Финансовая система и налоговая политика
Опустошение страны, упадок земледелия, резкое сокращение численности крестьян, стихийное перераспределение податного населения серьезно сказались на состоянии государственного хозяйства. Пустая казна и расстроенные финансы — вот с чем сразу же столкнулся новоизбранный царь Михаил Федорович. В одном из выступлений на Земском соборе первых лет царствования Михаила нарисованная в нем общая картина выглядела удручающей: «…а в государеве казне денег и в житницах хлеба нет, потому иных городов посады и уезды и волости от полских и от литовских людей и от русских воров… разорены, и люди побиты, и денежных доходов в государеву казну взяти не с кого…» Между тем на все нужны были деньги: на усмирение не сложивших оружие отрядов казачьей вольницы, на борьбу с не желавшим отказываться от Московского царства польским королевичем Владиславом, жалованье служилым людям, усиление границ государства, укрепление центральной и местной власти, на сыск посадских закладчиков, беглых крестьян и многое другое.
Попытки сбора налогов по старым писцовым книгам для разоренных местностей оборачивалось непосильным бременем, что, впрочем, понимало и правительство, посылая в разные места дозорщиков в целях выяснения реальной картины состояния земельных угодий, их запашки и платежной способности населения. Правда, в 10-е гг. XVII в. в условиях катастрофического падения налоговых поступлений в казну центральные учреждения нередко игнорировали данные дозорных обследований, требуя платы податей с запустевших земель. При существовавшей тогда поземельной системе прямого налогового обложения, в основе которого лежало так называемое сошное письмо, решающим показателем тяглоспособности был размер действующей пашни, или «пашни паханой», «жилого». Однако учитывался также и резерв пашенных угодий, так называемого пустого, в виде запущенной в перелог земли и пашни, поросшей лесом. Зафиксированные в писцовых книгах площади хозяйственных угодий затем оценивались в единицах «сошного письма» — сохе, выти. «Соха» была фискальной единицей, содержащей количество зерна, требуемого для засева определенного участка пашни и измеряемого «четвертью бочки». Количество «четвертей» в «сохе» зависело от качества земли и категории владельцев этой земли. На служилых поместно-вотчинных землях со второй половины XVI в. «соха» содержала в себе 800 четвертей (400 десятин) доброй, или 1000 четвертей средней, либо 1200 четвертей худой земли. На церковных и монастырских землях норма «сохи» составляла 600 четвертей доброй земли, 700 средней и 800 худой. На землях, заселенных дворцовыми и черносошными (государственными) крестьянами, в «сохе» было 500 четвертей доброй земли, 600 средней и 700 худой. Очевидно, что наивысший размер податей падал на дворцовые и «черные» земли, а наименьший приходился на дворянско-боярские владения — для них количество земли, положенное в «соху», было наивысшим.
В первое десятилетие после Смуты все прямые налоги взимались с земли, т. е. на основании «сошного письма». В их числе были «данные и оброчные деньги», объединявшие различные сборы, восходящие еще ко временам княжеской дани и поборам, заменившим в XVI в. наместнические кормы. Старинная ямская повинность, прежде отбываемая только в натуральном виде, теперь для владельческих крестьян и посадских людей была заменена денежными сборами — ямскими деньгами. Население дворцовых и «черных» земель по-прежнему несло ямскую гоньбу в натуре. В 1618 г. оклад ямских денег составлял 800 руб. с сохи. Продолжались взиматься введенные в XVI в. на выкуп пленных так называемые полоняничные деньги.
Во втором десятилетии XVII в. к прежним добавились новые подати и сборы. В 1614 г. впервые был объявлен сбор стрелецкого хлеба — налога, идущего на жалованье служилым людям. Он брался со всех категорий земель натурой или деньгами. При общей тенденции роста всех налогов особенно прогрессировала стрелецкая подать. С 1630 по 1663 г. стрелецкая подать выросла в 10 раз. Это было связано с увеличивающимися военными расходами государства и постоянным возрастанием численности стрелецкого войска.
Опора на постоянные налоги оказалась недостаточной, и правительство встало на путь чрезвычайных мер — введение запросных и пятинных денег. Если запрос был добровольным займом, к которому правительству в 1613 г. призвало крупные монастыри, именитых людей Строгановых, служилых людей, то пятина представляла собой чрезвычайный обязательный налог, равный пятой части движимого имущества и доходов тяглеца. Этот сбор, впервые введенный по решению Земского собора в 1614 г., возлагался главным образом на гостей, торговое и посадское население, а также черносошных крестьян. Сначала сборщиками являлись рассылаемые по городам пятинщики, а позднее местные выборные люди, хорошо знавшие «животы» своих земляков. Плательщикам за неверные сведения о доходах, а сборщикам за злоупотребления при определении оклада и при взимании пятинных денег грозили «великая опала» и «смертная казнь». В течение 1613–1619 гг. всего было семь сборов — один запрос и шесть пятин. Постепенно пятинные деньги превратились в дополнительный налог, падавший на «соху» в сумме от 120 до 150 руб.
Проводившиеся в разных районах дозоры подготовили новое общее писцовое описание, осуществленное в 20-х гг. В него вносились сведения по всем населенным пунктам уезда с данными о количестве тяглецов, принадлежавших им дворах, землях, угодьях, промысловых и торговых предприятиях. Следствием нового описания явилось значительное уменьшение сошных окладов с посадов и уездов в районах частного землевладения. Там же при составлении писцовых книг повсеместно реализовывался новый принцип исчисления оклада, за основу которого бралась не площадь «пашни паханной», зачисляемой писцами в тягло, а так называемая живущая, или дворовая, четверть, состоящая из определенного количества крестьянских и бобыльских дворов. Сумма дворов и их сочетание в «живущей четверти», а следовательно, итоговый сошный оклад (четверть доброй пашни составляла 1/800 часть «сохи» на землях светских феодалов и 1/600 часть на церковных и монастырских землях) определялись в Поместном приказе и утверждались царем. Они были различными для разных уездов и категорий землевладения, например на светских землях по 8— 12 дворов крестьянских и 4–8 бобыльских; на церковных землях по 6–9 крестьянских и 3–6 бобыльских дворов. Как правило, при определении налогоплатежности один крестьянский двор приравнивался к двум бобыльским. Таким образом, в нашем примере и 10–16 крестьянских дворов в светской вотчине, и 7,5—12 дворов у церкви платили одинаковый налог, т. е. в монастырской вотчине в расчете на двор налог был на 25 % больше. Вместе с тем этот принцип позволил правительству найти способ привлечения в тягло бобыльской категории крестьянского населения, прежде традиционно исключаемой из системы «сошного» оклада (бобыли лишь платили фиксированный оброк). Отныне на бобылей возлагалась подать, хотя и в половинном по сравнению с крестьянами размере. В условиях массового перехода крестьян по всей разоренной стране на положение бобылей реформа системы налогообложения становилась жизненно необходимой.
Следующий этап в системе налогового обложения связан с проведением в 1646 г. новой общей переписи населения. На этот раз в ходе нее особое внимание было обращено не на земли, угодья и промыслы, а на население, причем вне зависимости от его возраста и отношения к тяглу. В итоге впервые учету подлежали все лица, не имевшие своего хозяйства, а жившие в домах тяглецов, за их «хребтом» («захребетники» и «соседи и подсоседники»). В ответ на многочисленные челобитья служилых людей в переписные книги заносились также беглые крестьяне, ушедшие со своих мест в течение действовавшего в это время 10-летнего срока урочных лет. Тем самым переписные книги, как и книги писцового описания 20-х гг., становились основанием их крепости и возврата прежним владельцам. В финансовом отношении правительство использовало переписные книги 1646 г. для подворного собирания «запросных денег» на военные нужды и «полоняничных» денег.
Осуществлявшийся на протяжении десятилетий постепенный переход к подворному обложению был завершен в 1679 г., когда двор стал окладной единицей при исчислении важнейшего из прямых налогов — стрелецкой подати. Единый налог, помимо собственно стрелецких денег, включил данные, оброчные, «полоняничные» и все мелкие сборы. Отныне двор становился счетной единицей при определении суммы оклада стрелецких денег, падавших на тот или иной посад, уезд или волость. Его величина устанавливалась по уточненным данным новой валовой переписи 1678–1679 гг. Разверстка же оклада по тяглецам осуществлялась, как и прежде, на основании мирской раскладки «по животам и по промыслам» при сохранении принципа коллективной ответственности мира за исправность платежей. Эти традиционные основы податных взаимоотношений власти и налогоплательщиков хоть как-то позволяли правительству собирать налоги, размер которых никак не ориентировался на тяглоспособность населения. Тяглые же общины в условиях возрастающего податного пресса использовали эти принципы в качестве защитного механизма от полного разорения. Тем не менее наличие хронических недоимок, несмотря на всю жестокость их выколачивания при помощи правежей, было неискоренимым явлением. Правительство время от времени вынуждено было их прощать, но недоимки накапливались вновь. Налоговая реформа сопровождалась списанием недоимок по старым окладам. Ставки стрелецких денег, падавших на двор как окладную единицу, как и при сошном обложении, были различны — рубль, полтора и выше.
§ 4. Феодальное землевладение и хозяйство
Правительство первого Романова не только восприняло от своих предшественников, но и значительно усилило дворянский характер налоговой политики.
В условиях хозяйственного запустения правительство, стремясь поддержать хозяйство служилых людей, т. е. дворян, поверстанных поместьями и составлявших ядро военных сил Московского государства, осуществляет массовую раздачу земель. Поместья требовались служилым людям из уездов, отошедших к Польше по Деулинскому перемирию, а также особенно пострадавших во время военных действий. Массовыми земельные раздачи становятся сразу после освобождения Москвы от интервентов. Наиболее активно они шли в 20-х, а во второй половине столетия — в 80-х гг. Их фондом были черносошные, т. е. государственные земли, которые к началу XVII в. еще оставались в Замосковном крае, в Новгородской и Псковской землях, господствовали в Поморье, в Вятском и Печорском краях, имелись в Заоцком, Тульском районах, Поволжье. К середине XVII в. землевладение «черных» волостей центральных уездов поглощается феодалами. В руки дворян, особенно приближенных к царскому дому, поступают также земельные фонды из дворцового ведомства. Показательны, например, темпы роста населенных земельных владений царского «дядьки» Бориса Ивановича Морозова, ставшего главой правительства с воцарением Алексея Михайловича (1645–1676). Если в 1638 г. он владел 330 крестьянскими дворами, то в 1647 г. их число возросло до 6034, а в начале 50-х гг. значительно превысило 7 тыс., а число крестьян достигло 34 тыс. душ мужского пола. Его земле- и дворовладение складывалось благодаря щедрым пожалованиям бывшего воспитанника. Но к концу века Морозовы владели лишь тремя тысячами душ мужского пола.
Важным моментом в географии феодального землевладения явилось проникновение дворянского землевладения в область Дикого поля, осваиваемого крестьянством и служилыми людьми по прибору, т. е. в украинные и польские города. Однако до 70—80-х годов XVII в. в этих районах не было большого дворянского землевладения. Это объясняется как отсутствием здесь достаточного крестьянского населения, так и политикой правительства. В целях защиты землевладения служилых «по прибору», игравших важную роль в обороне южных границ государства, правительство пресекало проникновение крупного феодального землевладения в южные, пограничные со степью уезды.
Земельная политика царя Михаила Федоровича (1613–1645) ставила своей задачей стеснить свободное обращение земель между служилыми людьми. Пока основу вооруженных сил составляло дворянское ополчение и была потребность в сохранении городовой корпорации служилых людей как основы организации поместного войска, правительство издает указы, запрещавшие московским чинам приобретать земли на южной окраине государства (1637) и переход поместий и вотчин уездных служилых людей к служилым людям думных и московских чинов (1639). В 40-х гг. правительство даже отписало все поместные и вотчинные владения столичных людей и монастырей, расположенные в южных пограничных уездах, компенсировав их потерю за счет земли в других местах.
В 70-80-х гг. с постепенной заменой поместной армии полками нового строя и обеспечением безопасности южных границ в вопросах землевладения прослеживаются новые тенденции: земля становится предметом купли-продажи и таким образом переходит из рук в руки, меняя владельцев, а затем и статус. Служилые люди столичных и других чинов «по отечеству» после появления засечных черт начинают приобретать в южных уездах «порозжие» земли, покупать и менять земли приборных служилых людей и захватывать их насильственно. Сюда они переводят из своих замосковных владений крестьян, испомещают беглых и закабаленных приборных служилых людей. Становление на южных землях крепостнического хозяйства было характерной чертой развития феодального землевладения во второй половине XVII в.
Эволюция форм земельной собственности. В XVII столетии существенные изменения происходят в структуре земельной собственности. Особенно ярко это проявлялось в превращении поместья как обусловленного службой землевладения в наследственное вотчинное владение. Поместный принцип владения землей, ограниченный сроком несения исправной службы, противоречил хозяйственным интересам землевладельцев, а следовательно, и фискальным запросам казны. На практике поместье сохранялось за служилым человеком не только до его смерти, но и в дальнейшем обычно передавалось его сыновьям.
Важным шагом на пути обретения поместьем статуса вотчины стали указы 1611–1618 гг., запрещавшие передачу освободившихся поместий кому-либо, кроме родственников прежнего владельца. В результате их практической реализации сформировался новый взгляд на поместье как владение родовое. В 1634 г. это прежде чуждое поместью понимание получило юридическое закрепление в новом термине «родовое поместье». Возникает право «прожиточного поместья», по которому вдова или дочь получала часть поместья в личное прожиточное пользование. Указ 1642 г. запрещал вдовам служилых людей передавать их «прожиточное» поместье в чужой род.
В XVI в. в целях уменьшения чересполосицы поместных владений и более эффективного их хозяйственного использования допускалась мена земельных участков, но при условии равенства их размеров и качества. Менять можно было «четь на четь», «жилое на жилое» или «пустое на пустое». В XVII в. усилилась мена землей, причем уже без соблюдения ограничительных условий, и ее купля. В 1674 г. право продажи своих поместий получили отставные помещики и вдовы. Не отказываясь в принципе от поместной формы наделения землей, правительство уступало требованиям дворянства и предоставляло им большую свободу в распоряжении поместьями.
Одновременно закрепляются новые каналы приобретения вотчин. В разные годы правительство, награждая служилых людей за «осадное сиденье» 1610 и 1618 гг., по случаю завершения войн и заключения мирных договоров осуществляло массовые пожалования поместий в вотчины, а также, нуждаясь в деньгах, прибегало к продаже для поместных земель прав вотчины («продать в вотчину»). В итоге, помимо вотчин жалованных, появились выслуженные и купленные. В целом вотчинное землевладение по темпам роста намного опережало поместное: за 20—70-е гг. XVII в. удельный вес поместий упал с 70 до 41 %.
В то же время численность вотчинного фонда в эти годы мало изменилась. В 1627 г. общее количество вотчин достигло семи с небольшим тысяч. В 1646 г. их численность сократилась до 6,8 тыс. И только к 1678 г. массовые раздачи и перевод в вотчины увеличил этот фонд до 10 тыс. вотчин. Вместе с тем сильно изменялась населенность вотчин. Количество крестьянских дворов в вотчинах в 1627–1646 гг. возросло с 78 тыс. до 127 тыс., а к 1678 г. — до 154 тыс. крестьянских дворов. Динамика населенности самих дворов еще более резкая. В 1627–1646 гг. был рост с 94 тыс. душ мужского пола до 341 тыс., а в 1646–1678 гг. — до 586 тыс. душ мужского пола. Вместе с женским населением это составляло около 1,2 млн человек. Важно отметить, что в общем количестве вотчин в середине и конце столетия преобладали мелкие вотчины с ничтожным количеством крестьян. В 1646 г. число владений с населением от 1 до 10 дворов составляло 65 %, а в 1678 — 72 %. В среднем же в каждой вотчине было около 5 дворов, а мужского населения в 1646 г. — около 13 душ мужского пола, а в 1678 г. — около 20 душ мужского пола. Возможно, многие вотчинники имели еще и поместья. Число же крупных вотчин было сравнительно невелико. В 1646 г. их было около одной тысячи при среднем размере в 78 дворов (214 душ мужского пола). В 1678 г. количество их возросло почти до 1400 вотчин, каждая из которых имела в среднем 90 дворов (около 300 душ мужского пола). Однако крупнейшие землевладельцы имели вотчины во многих уездах и резко выделялись количеством своих крепостных. Ряд знатнейших родов с середины века резко увеличили число своих крепостных (Голицыны: в 1646 г. — 3700 д.м.п., в 1678 г. — 12500 д.м.п.; Долгорукие, соответственно, 1300 и 14 тыс. д.м.п.; Хитрово: 583 и И тыс. д.м.п.; Пожарские: 3,9 тыс. и 6 тыс. д.м.п.; Пушкины: 4 тыс. и 8 тыс. д.м.п.; Прозоровские: 2 тыс. и 8 тыс. д.м.п.; Репнины: 1,7 тыс. и 6 тыс. д.м.п.; Ромодановские — 2 тыс. и 8,7 тыс. д.м.п.; Салтыковы: 5 тыс. и 12,6 тыс. д.м.п.; Шереметевы: 8,7 тыс. и 7,6 тыс. д.м.п.). Лишь немногие резко уменьшили число своих крепостных крестьян: Воротынские — с 14,6 тыс. до 5,4 тыс. д.м.п.; Одоевские — с 8,5 тыс* до 2,5 тыс. д.м.п.
Новейшее исследование обширного комплекса писцовых книг России 1620—1640-х гг. выявило существование не только юридических, но и хозяйственно-экономических различий между поместьем и вотчиной. Вотчина оказалась более устойчивым по сравнению с поместьем типом хозяйствования. В обстановке тяжелого аграрного кризиса Вотчины лучше противостояли запустению, быстрее восстанавливались, имели лучшие условия для развития крестьянского и владельческого хозяйства. Сказывались различия в организационно-хозяйственной роли вотчинника и помещика (в поместье она была почти незаметной), в уровне эксплуатации, который в поместье был выше, в обеспеченности рабочей силой. Феодал-вотчинник широко задействовал труд своих холопов и «деловых людей», активно использовал все возможные ресурсы своего хозяйства, включая систему патронирования. Более мелкие, чем поместные «дачи», вотчины были лучше населены, в них энергично расширялись пашни.
Поэтому не случайно во второй половине XVII в. происходил поворот господствующего класса к вотчинно-служилой форме феодального землевладения, дающей наибольший по сравнению с поместьем простор для хозяйственной деятельности. В то же время следует заметить, что, несмотря на явное стремление владельцев поместий превратить их в вотчины и избавиться от экономической неэффективности поместий как формы хозяйства, ярко обнаружившей себя в годы кризиса, буквально все правительства России, оберегая общество от новых потрясений, не форсировали обратного преобразования поместий в вотчины. Слишком важна была условная система землевладения для политического укрепления системы неограниченной самодержавной власти формирования дворянства как основы незыблемого государственного единства. В конечном счете обретение поместьями статуса вотчины растянулось на более чем столетний период. Во второй половине XVII в. вотчинное землевладение уже явно преобладало в центральных регионах государства. Из 10 тыс. вотчин в окраинном Черноземье к концу века было чуть более 2 тыс. В то же время огромнейшее количество поместий сосредоточивалось на периферии страны. Важно подчеркнуть, что к концу XVII в. до 80 % крестьянских дворов и населения вотчинных владений числилось «по московскому списку», т. е. принадлежало столичной прослойке господствующего класса страны. (Для социума с ограниченным объемом совокупного прибавочного продукта характерна его концентрация в столице, в руках управленческой верхушки, и оттеснение провинции на третьи роли, что находило свое выражение и в особенностях структуры господствующего класса.
Формы ренты как показатель характера экономики. Основными формами феодальной ренты были отработочная, продуктовая и денежная. Барщинные и оброчные повинности разнообразились в зависимости от природных условий, от масштаба и состава хозяйственной жизни владений. В XVII в. основными видами отработочной ренты («изделий» — барщины), как и в предшествующее время, была работа на владельческой пашне и сенокосе, в огородах и садах, по возведению и ремонту усадебных строений, мельниц, плотин, копанию и чистке прудов, сооружению приспособлений для рыбной ловли. Распространенной практикой было содержание крестьянами распределяемого между ними в принудительном порядке господского скота и птицы. Правда, подобный прием, обременяя крестьян, мало что давал для развития животноводства в хозяйстве феодала: обычными были низкая плодовитость и падеж скота. Основные барщинные работы выполнялись на крестьянских лошадях.
Как и в предыдущие столетия, в ряду разнообразных видов барщины особое место занимает полевая барщина. При очень коротком сезоне летних работ оторвать крестьянина для работы на господской пашне от его собственной пашни, с которой он едва успевал кое-как справляться, было поистине непосильной задачей. На ее решение ушло два с лишним века, но после Смуты она снова возникла в полной мере. Правда, теперь положение было кардинально иным — крестьяне стали крепостными, и проблемой был лишь вопрос о размерах пахоты на господина. В монастырских вотчинах к началу XVII в. полевая барщина прочно вошла в быт земледельцев и достигла ощутимой величины. В основной части селений Троице-Сергиева монастыря она была 1,5–2,4 десятины в трех полях на двор. В 30—40-х гг. XVII в. в селениях Покровского Суздальского монастыря господская пашня равнялась 1,4–1,5 десятины на двор в трех полях. По данным писцовых книг 20)— 30-х гг. XVII в. исследователями установлены среднеуездные размеры господской пашни в ряде районов Центральной России — Замосковном крае. В расчете на двор она составляла от 2 до 3,5 десятины в трех полях, что для крестьянина было тяжелым бременем. Особенно если учесть, что сами крестьяне этих районов обрабатывали на себя в среднем на двор 2–2,3 десятины в трех полях что совершенно недостаточно для нормального воспроизводства жизни крестьянской семьи. А был еще и оброк деньгами, и «столовые запасы».
Во владениях крупных феодалов (Б. И. Морозова, Я. К. Черкасского, И. Д. Милославского, Н. И. Одоевского, Ю. И. Ромодановского и др.), в хозяйстве которых земледелие сочеталось с промыслами (поташным, солеваренным, винокуренным), их обслуживание также входило в барщинные работы крестьян. В целом трудно перечислить все разнообразие работ и повинностей крестьян, составлявших «изделье»: из барского хлеба крестьяне изготовляли крупы, сухари, солод, вино, из пряжи ткали холсты, из сел и деревень на центральный двор доставляли на собственных подводах «столовые запасы», сено, дрова, строительные материалы.
Барщинные работы, заставлявшие крестьянина полностью отрываться от собственного хозяйства («в пространстве и во времени»), предполагали наличие принуждения в наиболее грубой форме. Существовали различные способы разверстки барщинных повинностей — по числу дней в неделю в зависимости от экономического состояния крестьян или по размеру барской пашни, обрабатываемой пропорционально количеству тяглой земли, которая имелась во владении крестьян. Последний способ, по вытям, был предпочтительнее для зажиточных и «семьянистых» крестьян.
Продуктовая рента, включающая в себя как продукты земледелия и скотоводства, так и изделия домашней промышленности, как никакая другая, способствовала консервации натурального характера экономики. Наиболее распространенной формой оброка был 5-й сноп, т. е. помещику отдавалась пятая часть урожая. Крестьяне поставляли также «столовый запас» (мясо, масло, яйца, битая и живая птица, грибы, ягоды, орехи) и изделия домашней промышленности (холст, сукно, деревянные изделия и др.). Кроме того, в состав оброка входили продукты крестьянских промыслов, развитых в той или иной местности. Например, крестьяне нижегородских и арзамасских вотчин Б. И. Морозова изготовляли удила и седельные пряжки, деревянные блюда, братины и ложки. Крестьяне воровских владений А. И. Безобразова поставляли оси, лопаты, оглобли, лыко; его же суздальские крестьяне вносили хомуты, рогожи, кули, а кашинские крестьяне — дуги, корыта, готовые срубы.
На фоне повсеместного распространения отработочной и продуктовой денежный оброк в XVII в. за редким исключением еще не играл самостоятельной роли и чаще всего сочетался с барщинными повинностями и натуральными платежами. Лишь в некоторых тверских, вологодских, нижегородских селениях промыслового хозяйственного направления (так называемых непашенных селах), принадлежавших все тем же Б. И. Морозову, Я. К. Черкасскому, А. И. Безобразову и другим феодалам, имевшим многочисленные владения в различных уездах, крестьяне в основном платили денежный оброк.
На протяжении всего XVII в. еще не было дифференциации владений по формам изъятия прибавочного продукта (феодальной ренты), что свидетельствовало об отсутствии серьезных изменений в системе общественного разделения труда. Обработанные Ю. А. Тихоновым данные о 365 имениях междуречья Оки и Волги показали, что не только в первой, но и во второй половине XVII в. в 80–90 % имений наблюдалось сочетание разных форм ренты с непременным элементом барщины. Это является свидетельством того, что восстановление хозяйственной жизни и во второй половине XVII в. не привело к разрушению натурально-патриархального характера сельскохозяйственной экономики.
Организация вотчинного хозяйства. Характерней чертой владений светских и духовных феодалов XVII в. была их разбросанность по многим уездам. Например, боярин Б. И. Морозов имел земли в 19 уездах, боярин Н. И. Романов — в 15 уездах, Троице-Сергиев монастырь — в 40 уездах, а правящая династия — в 100 уездах. Даже у помещиков средней руки и вовсе мелких служилых людей редко когда их владения были сосредоточены в одном уезде. Это явление было результатом постепенного накопления земельных владений, сохранения в течение длительного времени ограничительных мер по мобилизации земли и распространенной практики чересполосного «испомещения» служилых людей. В этих условиях, а также в силу того, что занятые на службе помещики редко жили сами в своих владениях, особую роль в их управлении играли приказчики. В крупных хозяйствах приказчики, управлявшие отдельными селами и деревнями, подчинялись главной администрации, находившейся в Москве или на центральном дворе владельца. Полномочия сельских приказчиков определялись «наказами» и «памятями» владельца, инструкции которых следовало неукоснительно соблюдать. В круг обязанностей приказчиков входили хозяйственные дела, сбор ренты и государственных податей, суд и расправа над населением.
В монастырских вотчинах, корпоративным собственником которых являлась вся братия, ближайшими помощниками игумена были келарь, заправлявший всем хозяйством, и казначей. Разными отраслями монастырского хозяйства ведали особые старцы. Отдельными селами и деревнями управляли посельские из монахов и приказчики и целовальники из «бельцов» (мирян) — монастырских слуг.
Взаимоотношения вотчинной администрации (светской и церковной) с крестьянами осуществлялось посредством органов мирского управления, организующих жизнь крестьянской общины на принципах круговой поруки. Неся перед государством податную ответственность, феодал получал от него право распоряжения трудом и личностью крестьян. Важным инструментом в осуществлении этого права был не только институт приказчиков, но и выбиравшиеся обычно из числа зажиточных крестьян старосты, целовальники, вытчики, сборщики оброка и другие представители общины.
В XVII в. в связи с господствующим родом занятия основного населения преобладали поселения сельского типа — крестьянские, сочетающиеся с господскими усадьбами. Исследователи в зависимости от разных природно-географических зон различают несколько последовательно сменявшихся систем расселения. Одна из древнейших систем была «погостная», при которой погост выступал административно-религиозным и торговым центром общины, по территории которой были разбросаны маленькие, нередко однодворные деревни. В XVII в. эта система сохранялась главным образом на севере лесной зоны Европейской России с преобладанием черносошного крестьянства. Другая система расселения, распространенная в крупных дворцовых, боярских и монастырских вотчинах южных частей лесной зоны, концентрировалась вокруг села, являвшегося центральным селением общины, погостом же оставалась только церковная усадьба с кладбищем. Третья система расселения складывается в районах мелкого помещичьего землевладения. Она характеризуется дробностью отдельных селений между несколькими владельцами и наличием многосемейных селений трех видов: деревня — без господской усадьбы и без церкви, сельцо — с господской усадьбой, но без церкви, и село — с церковью. Подобная картина расселения была типична для Волго-Окского междуречья.
Большое своеобразие имелось в поселениях служилых людей пограничных районов, а также в поселениях донских и других казаков.
Сельскохозяйственные орудия труда и система земледелия. Неизменными на протяжении столетий оставались сельскохозяйственные орудия: соха, плуг, борона, серп. Основным орудием пахоты была соха. Ее универсальность (возможность использования также для боронования), простота конструкции и эксплуатации определили ее повсеместное распространение и доступность любому крестьянскому хозяйству. Обладая неглубокой вспашкой, соха хорошо рыхлила и перемешивала почву, а соха с полицей оборачивала пласт земли. В XVII в. в ходу были традиционные двузубые сохи различных типов, появился усовершенствованный вид — сохи-косули. Для пахоты на Русском Севере, в Верхнем Поволжье на тяжелых глинистых и суглинистых почвах, а также подъема целины на плодородных окраинных землях применялся плуг с двухколесным передком, требовавший большей тягловой силы (обычно — пары лошадей). Наиболее распространенным типом земледелия было трехполье, хотя наличие озимого, ярового и парового полей не всегда означало применение правильного севообороту и навозного удобрения. На Юге, в Поволжье и Заволжье часто практиковалось «нестрополье» без правильного чередования полей и их удобрения.
Наряду с трехпольем по-прежнему применялись подсемноогневая и переложная системы земледелия. В наибольшей степени подсека с возможным использованием росчисти в течение ряда лет путем плодосмена была распространена на Севере, где к XVII столетию было свыше 22 тыс. поселений. В центральных и замосковных же уездах, за исключением периода хозяйственного разорения и упадка земледелия, к переложной форме земледелия прибегали для обновления и расширения площади пахотных угодий за счет лесных участков, которые затем включались в систему трехполья или использовались под сенокосы. Такое же вспомогательное назначение подсека и залежь имели в южных районах России при освоении новых земель при последующем заведении трехполья. Переложная система, при которой в течение нескольких лет новые земли использовались без внесения удобрений, а затем забрасывались, длительное время сохранялась в Поволжье, на Урале и в Западной Сибири.
Природно-климатические условия определяли и традиционный для основной зоны земледелия набор сельскохозяйственных культур. Среди них преобладали серые хлеба. В отдельных районах на долю ржи и овса приходилось до 70–80 % посевных площадей. Выращивались также пшеница, ячмень, просо, гречиха, горюх, из технических культур — лен и конопля.
Преобладающим в XVII в. был низкий урожай: в Ярославском уезде рожь от сам-1 до сам-2,2; овес от сам-1 до сам-2,7; ячмень от сам-1,6 до сам-4,4; в Костромском уезде рожь от сам-1 до сам-2,5. В наиболее плодородном в пределах Нечерноземья Белозерском районе в 1604–1608 гг. урожайность ржи колебалась от сам-2,5 до сам-4,5; овса от сам-1,5 до сам-2,6; ячменя от сам-4 до сам-4,3. В селениях Кирилло — Белозерского монастыря в 70—80-е гг. XVII в. за счет вовлечения подсечной пашни урожайность могла за ряд лет повышаться по ржи до сам-10, овса — сам-5, ячменя — сам-6 и более. В плодородных вкраплениях почв Севера урожай ржи достигал сам3,6, а овса — сам-2,7. В Новгородской и Псковской землях урожай ржи колебался от сам-2,4 до сам-5,3, овса — от сам-1,8 до сам-8,2 и т. д.
Низкие урожаи земледельческих культур в Центральной России заставляли земледельцев постоянно искать новые земли, Земледельческое освоение южных территорий, Поволжья и Сибири стало характерной чертой истории сельского хозяйства B XVII в… В южном направлении колонизация усиливалась по мере создания Белгородской (1635–1658), Симбирской (1648–1654) и Закамской (1652–1656) засечных черт. Районы, примыкавшие к ним, быстро обрастали земледельческим населением.
На протяжении XVII в. доля новых районов земледелия в совокупном производстве хлеба была невелика. Более того, вплоть до середины XVII в. в Сибири своего хлеба не хватало, и его ввозили из Центральной России. В конце XVII в. Сибирь уже полностью удовлетворяла свои потребности в хлебе и начала поставлять некоторое количество товарного хлеба в европейскую часть страны.
Практически во всех районах России земледелие сочеталось с продуктивным скотоводством. Связь скотоводства с земледелием обусловливалась бедностью почв, на которых занятие земледелием было возможным лишь при условии их удобрения. Необходимым элементом земледельческого хозяйства была и тягловая сила. Многомесячное стойловое содержание скота требовало больших запасов кормов. В то же время возможность их заготовки на основной зернопроизводящей территории России ограничивалась коротким сроком (до одного месяца) вторгающимся в напряженный земледельческий цикл. Все это в итоге определяло вспомогательное назначение скотоводства в большинстве районов страны.
§ 5. Социальные отношения и политика правительства
Служилые люди. По официальной терминологии того времени общество делилось на «чины» — сословные группы, отличавшиеся друг от друга особым статусом. Сами «чины», не считая духовенства, подразделялись на «служилых людей», тяглых людей и холопов. Наименование «служилые люди» говорит о статусном значении службы в пользу государства, о том, что именно она определяла привилегированное по сравнению с тяглыми людьми положение этой социальной группы. Наряду с общностью статуса служилых людей имелись и серьезные различия в положении их многочисленных категорий. Отличия принципиального характера лежали между служилыми людьми «по отечеству» и «по прибору».
Отличительными чертами первых из них было наследственное право владения населенными землями, свобода от податного тягла и пожизненная служба на различных административных и дворцовых должностях или в рядах конного дворянского ополчения. Все чины служилых людей «по отечеству», иерархически объединенные в три группы (чины думные, московские, городовые), организовывались в две служилые корпорации — «государев двор» и «служилый город». Первые места в составе «государева двора» занимали бояре, окольничие, думные дворяне — цвет московской знати. В разные десятилетия XVII в. их численность значительно колебалась, но в целом в совокупности не превышала 160 человек. Верхушку «государева двора» составляли также близкие к думным чинам представители высших придворных должностей (дворецкие, казначеи, кравчие, постельничие, ловчие, сокольничие, ясельничие). Они обслуживали разнообразные потребности царского двора, и их. численность в десятки раз превышала количество думных чинов.
Дворяне московские составляли следующую по знатности группу в составе «государева двора». К середине XVII в. в «московском списке» служилых людей состояло более тысячи, а к концу столетия около 6,5 тыс. человек. Они обычно имели придворные чины стольников, стряпчих, жильцов и составляли среднее руководящее звено в армии и государственном аппарате. Поместный оклад московских дворян в XVII в. составлял от 700 до 2500 десятин, а годовое жалованье было около 50 руб. Средняя вотчина столичного дворянина насчитывала около 40 дворов и более сотни крестьян.
Замыкал иерархию чинов «государева двора» «выбор из городов» — верхушка уездного дворянства. Выборные дворяне были представителями старых служилых фамилий некогда независимых княжеств и их уделов. Их земельное и денежное обеспечение было в два раза меньше по сравнению с «московскими» дворянами. В XVII в. прекратилась практика предшествующего времени призыва выборных дворян на службу в Москву, и окончательно закрепилось их положение в качестве высшего чина городовых служилых людей. В уездах как представители наиболее влиятельных родов они участвовали в проведении смотров и «верстания» служилых людей, определяли размеры их земельных окладов, возглавляли местное дворянское ополчение и избирались в губные старосты.
В целом члены «государева двора» занимали высшие и средние командные должности в армии и обеспечивали функционирование основных государственных структур.
Отношение между чинами «государева двора» и их назначение на службу регламентировались определенным порядком. На протяжении XIV–XVI вв. этот порядок сложился в особую систему, получившую название «местничества». Согласно ему при назначении на службу учитывалось происхождение (знатность рода), личные заслуги и служебное положение других представителей рода. Родовая «честь» определялась не только происхождением, но и поддерживалась постоянной службой. Царская опала, наложенная на одного представителя семьи, могла сказаться на местническом положении всего рода. Система местничества несла в себе и своего рода воспитательную функцию. Через нее молодой дворянин учился умению отстаивать «честь» своего рода от разных внешних посягательств.
Уже в XVI в. сложились уездные («городовые») корпорации служилых людей, организуемые по территориальному принципу. Они объединяли основную массу дворян-помещиков. Входившие в состав «служилого города» дворяне и дети боярские получали поместные оклады в тех уездах, от городов которых служили. В соответствии с этим принципом территориальные общества уездных служилых людей обладали некоторыми элементами самоуправления. «Всем городом» такие «смоляне», «можаичи» или «тверичи» шли в поход, служили в одних и тех же «сотнях». Наличие организации уездных дворян («служилый город»), объединенных не только принципом землевладения, но и совместной службой в полку, способствовало сплочению провинциального дворянства и обеспечивало возможность совместных действий в целях давления на правительство. Периодически созываемые на военные смотры Москву городовые дворяне и дети боярские нередко пользовались случаем и обращались к правительству с коллективными челобитными. Например, летом 1641 г. во время такого смотра служилые люди «с большим шумом» ворвались во дворец и стали добиваться от царской власти удовлетворения ряда своих требований (об отмене «урочных лет» для сыска беглых крестьян, о защите от «сильных людей» — бояр, о реформе суда и т. д.).
Служба складывалась из бесконечной череды походов, боев, караулов и разъездов. Для материального обеспечения служилого человека на время службы выдавался поместный оклад. Перед походом он обычно дополнялся денежным жалованьем в 5—12 руб. (лошадь или сабля стоили 3–4 руб., а вместе с обычным набором вооружения обходились при покупке в 8—10 руб.). Подобно денежному жалованью размер поместного оклада мог увеличиться в награду за долговременную исправную службу и особые служебные заслуги и уменьшиться, вплоть до полной потери, в случае нарушения служебного долга — неявки на службу, на смотры, бегства из полка и с поля битвы. Служба была пожизненной. Старые и увечные дворяне с трудом добивались отставки от нее. По Уложению 1649 г. они должны были служить вместо полковой более легкую «городовую, осадную службу».
Хозяйственная слабость поместий дворян и детей боярских особенно проявлялась во время голодных лет, эпидемий и экономических кризисов. Сокращение или полная потеря крестьян, запустение пашни побуждали таких «пустопоместных» дворян идти на службу рядовыми в «полки нового строя».
Таким образом, для XVII в. еще рано говорить о складывании единого класса-сословия дворян. Огромная дистанция разделяла находившихся на верху чиновной лестницы бояр и замыкавших ее дворовых и городовых детей боярских. Немалым было и расстояние между «дворянином московским» и знатнейшим боярином-Рюриковичем. Различия имелись и в происхождении рода, а соответственно характере службы его представителей, и в масштабе землевладения, и в числе населявших его крестьян, и в получаемом поместном и денежном окладе, и в укладе всей жизни.
Все перечисленные выше «чины» составляли группу служилых людей «по отечеству». Вторая группа — служилых «по прибору» — набиралась государством, главным образом из тяглых слоев для несения военно-гарнизонной (стрельцы, пушкари, затинщики, городовые казаки) и почтовой (ямщики) службы, а также для обслуживания городского хозяйства (записные ремесленники, рыбные ловцы, воротники и др.). Как правило, в разряд служилых «по прибору» попадали беглые пашенные крестьяне, боярские холопы, мелкие посадские люди или их родственники. В южных районах в отличие от поместья служилого человека «по отечеству» приборные служилые люди получали землю не индивидуально, а целыми группами, или товариществами, в общей меже. Их землепользование устраивалось по крестьянскому принципу, а хозяйство за неимением у основной массы приборных людей крестьян велось собственными силами. Помимо службы по обороне границ, приборные служилые люди несли ряд натуральных повинностей, от которых были свободны служилые люди «по отечеству». В южных районах и в Сибири они обязаны были пахать десятинную пашню, выполнять «городовое», а в Поволжье и «струговое дело».
Хотя приборные чины обеспечивались хлебным и денежным жалованьем (иногда соляным и суконным), правительство, сокращая или удерживая его, поощряло их занятия торговлей и промыслами. Правда, по Уложению 1649 г. все приборные люди, за исключением стрельцов, сохраняли свои торговые и промысловые заведения в городах только при условии несения общепосадского тягла и платы пошлин, от которых они прежде были свободны. Таким образом, на протяжении XVII в. приборные служилые люди по своему экономическому и правовому положению все более сближались с тяглыми слоями населения.
На протяжении многих десятилетий XVII в. в среду служилых людей «по отечеству» еще был открыт доступ из приборных чинов, а следовательно, и из рекрутируемых в них тяглых слоев населения. При строительстве и заселении новых городов правительство вынуждено было разрешать переход из приборных чинов и прямое верстание в дети боярские. Лишь в 1675 г. подобные верстания из крестьян, холопов, посадских и приборных служилых людей были запрещены. Вплоть до 1642 г. не был закрыт и выход из служилых людей в тяглые разряды и даже холопы. Существование подобной практики было вызвано массовым разорением мелкопоместных дворян в годы хозяйственного запустения. Запрет, наложенный указом в этом году, был подтвержден Уложением 1649 г. В итоге дворянство все более отмежевывалось от приборных служилых и тяглых людей. Этот процесс сопровождался обретением служилыми «по отечеству» сословных прав и привилегий. Важнейшие из них были связаны с правом владения населенными землями.
Дворянство, во всей мере ощутившее на себе последствия хозяйственного разорения и тяготы государевой службы, на протяжении первых десятилетий после Смуты добивалось облегчения служб и податей, а также более надежного закрепления за собой крестьянского труда.
В целях лучшего обеспечения службы дворян правительство осуществляло массовые раздачи поместий, принимало меры по укреплению земельных прав дворянства, по превращению поместья в вотчинное владение, о чем речь уже шла ранее. В правление Михаила Федоровича был проведен массовый пересмотр жалованных грамот и других владельческих документов, выданных законными и лжеправителями Смутного времени. При этом вотчинные земли, полученные служилыми людьми от Лжедмитрия II, переводились в разряд поместных с соответствующим чину окладом. В целях учета и податной оценки земли правительство неоднократно осуществляло «дозоры» и описания частной земельной собственности.
Второе направление продворянской политики правительства проявилось в изменении сроков «урочных лет». В ответ на требования помещиков об их увеличении правительство первоначально удовлетворяет ходатайства отдельных феодалов. В их числе, как и при введении Юрьева дня, первым льготные права в 1614 г. получил Троице-Сергиев монастырь, которому в качестве награды за оборону в годы интервенции было разрешено сыскивать своих крестьян в течение 9 лет. В 1637 г. в ответ на коллективное челобитье дворян об отмене «урочных лет» правительство распространило действие частного указа на всех феодалов и продлило сыск беглых крестьян с 5 до 9 лет. В 1641 г. после нового коллективного челобитья дворян срок сыска беглых крестьян был увеличен до 10 лет. Усилилась ответственность за насильственно вывезенных крестьян: их возврат отныне осуществлялся в течение 15 лет, а новые владельцы подлежали штрафу в размере 5 руб. в год. Тот же указ запрещал принимать иски по ссудам и кабалам на беглых крестьян. И наконец, Соборное уложение 1649 г. провозгласило: «сыскивать беглых крестьян бессрочно». Отменой системы «урочных лет» утверждалась вечная и бессрочная потомственная крестьянская крепость.
Эта мера была важна и для консолидации всех слоев и групп служилых людей «по отечеству» в единое сословие. Отныне ни при каких условиях никто не мог удерживать за собой беглых крестьян, чем, по крайней мере юридически, снимались противоречия между рядовыми помещиками и крупными светскими и церковными феодалами, между служилой провинцией и столичными чинами. Длительное существование системы «урочных лет» и неспешное их изменение, несмотря на неоднократные коллективные челобитья рядовых служилых людей, объяснялось рядом причин. Одни из них определялись фискальными интересами государства и потребностью укрепления южных границ. Другие вытекали из разной степени заинтересованности различных слоев дворянства в наличии юридического равенства между ними по отношению к закрепощаемому крестьянству. Крупные вотчинники обладали различными рычагами привлечения в свои владения и удержания в них крестьян. На укрывательство в вотчинах московских чинов беглых крестьян, «заживавших» в них «урочные годы», неоднократно жаловались представители провинциального дворянства. И только острый социальный взрыв, прокатившийся в 1648–1649 гг. по многим городам Московского государства, а в столице сопровождавшийся совместными действиями посадских и служилых людей, обеспечил принятие соответствующих норм Уложения. Они завершили длившийся более полутора столетий процесс формирования крепостного права.
Крестьяне и утверждение крепостного права. В Соборном уложении крестьянам посвящена особая XI глава. Ее название — «Суд о крестьянах» — точно отражает основное содержание ее статей: в них речь идет не о правовом статусе крестьян, а о судебных спорах феодалов о них. В качестве объекта права крестьяне рассматриваются в 111 статьях 17 глав Уложения. Только в одном случае крестьянин выступал в качестве субъекта права — в статье, определявшей плату за увечье и бесчестье. Причем, согласно шкале штрафов, прямо зависевшей от социального статуса оскорбленного и потерпевшего, крестьяне всех категорий занимали низшую ступень правовой лестницы. За оскорбление крестьянина словом или действием налагался штраф в 1 руб., за побои — 2 руб., за увечье («глаз выколет, или руку, или ногу переломит») — 10 руб. Для сравнения — за словесное оскорбление («бесчестье») высших служилых чинов тяглецом или приборным служилым человеком полагалось битье кнутом и тюремное заключение.
Помимо бессрочного сыска беглых крестьян, Соборное уложение определило условия возврата их прежнему владельцу со всей семьей и имуществом, что обеспечивало возможность их феодальной эксплуатации по возвращении на старое место. Основанием крестьянской крепости признавались не только недавно составленные переписные книги 1646 г., но и документы писцового описания 1626 г., что позволяло потерявшим было надежду помещикам вернуть давно ушедших от них крестьян.
В качестве меры ответственности за прием беглых устанавливалась плата по 10 руб. в год за человека, что, по мысли законодателя, должно было сузить для беглых возможность устройства на новом месте, а следовательно, удержать их от побега. Как и в указе 1641 г., запрещалось кабалить и давать ссуды беглым крестьянам, с помощью которых новый владелец стремился закрепить беглых за собой.
Крепостная зависимость объявлялась наследственной. Принцип закрепления крестьян за феодалом был по земле и по личности. Показателем усиления личной зависимости крестьянина от феодала была закрепленная в Уложении судебная неправомочность крестьянина: за него на суде, кроме убийства, татьбы и разбоя, отвечал и предъявлял иски феодал. Внутри своих владений он сам судил своих крестьян, подвергая их наказаниям и пыткам. За убийство помещиком крестьянина другого владельца в драке или в пьяном виде убийца не отвечал, а лишь возмещал убыток потерпевшему владельцу выдачей ему своего лучшего крестьянина с семьей и имуществом. Имущественные права крестьян не были обеспечены законом. Помещик мог располагать имуществом крестьян для покрытия своих личных долгов. Заключение браков, семейные разделы крестьян, передача по наследству крестьянского имущества могло происходить только с разрешения помещика. В Уложении введением твердой цены на крестьянина и его имущество: «за всякую голову» по 4 руб., за «глухие» животы — 5 руб. — закрепился взгляд на крестьянина как на вещь. Уложение отняло у крестьян возможность по суду защититься от помещичьего произвола, поскольку все челобитные крестьян на господ объявлялись ложными. Исключение было сделано только для изветов по «слову и делу».
Крепостнические меры в равной степени распространялись как на владельческих (помещичьих, монастырских, дворцовых), так и государственных (черносошных) крестьян. Это означало стирание граней между отдельными разрядами крестьянства, хотя полностью и не уравнивало их в правовом положении. Собственниками церковных и монастырских владений, в отличие от помещичьих и дворцовых, являлись не отдельные лица, а епархиальные дворцовые приказы либо монастырская братия во главе с игуменом, но это не меняло существа феодальной эксплуатации. Сохранялись различия в праве распоряжения крестьянами. Помещик обладал полной свободой: мог их продавать, обменивать и т. д.; дворцовые и черносошные крестьяне могли сменить владельца только в результате пожалования земли; монастырские же и церковные вотчины не подлежали отчуждению.
Перепись 1678 г. отразила рост численности закрепощенного населения. В своей совокупности владельческие крестьяне составляли 9/10 всего тяглого населения страны. Светским феодалам принадлежало 67 % всех тяглых дворов (595 тыс.).
Во владении церковных учреждений (патриарха, епископов, монастырей и церквей) находилось более 13 % дворов (118 тыс.); дворца — свыше 9 % дворов (83 тыс.).
Черносошным крестьянам вместе с посадскими людьми принадлежало 10,4 % всех тяглых дворов (92 тыс.). Черносошные крестьяне, т. е. живущие на «черных сохах» — государственных землях, сохранялись главным образом на севере страны, в Поморье, в Печерском крае, в Пермских и Вятских землях. Владельческие вотчины здесь имели лишь некоторые монастыри и Строгановы.
Юридически черносошные крестьяне не считались собственниками земли, но владели и распоряжались ею (могли продавать, закладывать, передавать по наследству). Государство следило лишь за тем, чтобы она не выходила из тягла и оставалась в его руках. Новые владельцы вместе с землей принимали на себя и тяглые обязательства по приобретенному участку. Феодальная рента с черносошных крестьян совпадала с государственным налогом, поскольку их феодальным собственником выступало государство. Кроме денежных платежей в состав тягла черносошных крестьян входили различные службы. Они (подобно посадским людям) обязаны были бесплатно работать на различных государственных выборных должностях: таможенных голов и целовальников, ямских старост и др. Вместо ямских денег черносошные крестьяне Поморья отбывали ямскую гоньбу в натуре. В целом черносошный крестьянин платил государевы подати в 7—10 раз больше, чем владельческий, на котором лежало бремя повинностей и платежей своему господину.
Таков был комплекс мер по созданию крепостнической системы изъятия прибавочного продукта, предназначенной компенсировать исторически ниспосланные России неблагоприятные, а в ряде моментов просто ущербные условия природно-климатической и географической среды, в которых оказались восточные славяне и другие народы Европейской России.
После Соборного уложения 1649 г. основным направлением крепостнического законодательства стала борьба с побегами крестьян и организация их сыска. Принятые правительством Алексея Михайловича конкретные меры и серия указов 50—60-х гг. явились откликом на поток коллективных челобитных дворян, требовавших практической реализации норм Уложения об отмене «урочных лет» и крестьянского закрепощения. С конца 1650-х гг. сыск беглых из частной заботы помещика превратился в важное государственное дело, а побеги стали приравниваться к «воровству», за которое полагалось наказание. Теперь систематически посылаемые в разные уезды специальные «сыщики» организовывали массовые поимки беглых крестьян. Указ 1661 г. усилил ответственность помещика за прием беглого. Отныне ему следовало платить не только «зажилые деньги», но и отдавать в качестве дополнительного наказания собственного «наддаточного» крестьянина. В целом на протяжении второй половины XVII в. крепостное право ужесточалось, и крестьяне в своем бесправии приближались к холопскому состоянию.
Город и городское население. В отличие от Западной Европы русский город не имел самоуправления городских коммун, а был объектом налогообложения и несения разнообразных натуральных повинностей.
Тяжелыми были последствия Смуты и для русских городов, подвергшихся разрушениям и разорению, особенно в западных, южных и центральных районах. К тому же глубокий упадок земледелия и резкое уменьшение земледельческого населения страны не могли не сказаться на уровне и темпах развития городов в последующие после Смуты десятилетия. В литературе давно дискутируется вопрос о том, какие поселения в России в XVII–XVIII вв. считать городами и в какой мере официальная терминология источников может быть использована при подсчете количества городов, определении численности и состава городского населения. Одни историки, стремясь сохранить историческую перспективу и понять, какие поселения в ту или иную эпоху относились к городам, объектом изучения делают поселения, названные городами в источниках. Для других характерно определение города как социально-экономической категории, как центра ремесла и торговли, средоточиями которых были посады (для XVI–XVII вв. — посадская община). В соответствии с предложенным научным критерием рождалось стремление составить список «истинных городов», «городов в экономическом смысле» в отличие от официальных списков, основанных на юридическом принципе. Третьи справедливо обращают внимание на то, что в феодальную эпоху юридический статус городского поселения имел неформальное значение: он определял права жителей на торгово-промышленные занятия, обретение поселением административных функций и общий его облик. К тому же городская экономика не сводилась к сугубо торгово-ремесленным занятиям жителей, поскольку в XVII–XVIII вв. в русских городах широкое развитие получили торговое огородничество и садоводство, содержание скота и даже земледелие, а преобладающим типом города был аграрный. Важно также и то, что отличие городского и сельского поселения не ограничивалось сферой хозяйственной жизни, а дополнялось спецификой уклада жизни. Наконец, четвертые исследователи заняты поиском универсальной сущности города, неизменной для всех эпох и стран. Она видится в интегрирующей роли города как центра различных социальных, политических, хозяйственных, административных, идеологических и культурных связей.
По некоторым подсчетам, в Европейской России в середине XVII в. имелось 226 городов, вместе с Сибирью и казачьими городками во второй половине столетия в источниках упоминается более 360 городов. В это число входят как собственно города и казачьи городки, так и поселения, упомянутые в источниках как крепости и остроги. Большинство крупных городов (с числом посадских дворов более 500) располагалось в Центральном районе (Ярославль, Кострома, Нижний Новгород, Калуга, Балахна, Коломна, Переяславль-Залесский), в Поморье (Вологда, Устюг Великий, Галич), на северо-западе — Новгород, Псков. Среди городов своими размерами и численностью населения резко выделялась столица государства Москва. По подсчетам П. П. Смирнова, в ней концентрировалась треть городского населения — около 200 тыс. человек. По средневековым масштабам это был громадный город, уступавший лишь Парижу и Константинополю. Такая малочисленность и неравномерность распределения городских жителей по территории страны отражала слабость аграрного сектора экономики, развитие которого в российских природно-климатических условиях предполагало не только сохранение, но и увеличение количества земледельческого населения, что в совокупности с другими факторами приводило к медлительности и незавершенности процесса общественного разделения труда.
В XVII в. сохранилось некоторое число владельческих городов. Таковыми были патриарший город Осташков, принадлежавшие боярам Романовым города Скопин и Романово городище, князю А. Н. Трубецкому — Трубчевск, именитым купцам Строгановым — Орел-городок, Верхний и Нижний Чусовские, тихвинскому Успенскому монастырю — Тихвин, Горицкому монастырю — посад Соль Большая. В середине столетия на Валдайском озере во владении патриаршего Иверского монастыря возник г. Валдай, а в устье Яика «гостем» Михаилом Гурьевым был построен г. Гурьев. Имелись и другие, менее заметные владельческие города и городки, сохранявшиеся как некие рудименты.
Состав городского населения был пестрый. В первой половине XVII в. из 107,4 тыс. дворов в 226 городах 60,1 % дворов принадлежали служилым «по прибору», 8,2 % — вотчинникам и лишь 31,7 % — тяглецам. При этом дворы собственно посадских людей имелись только в 73 городах, да и в них они были окружены множеством служилых слобод и дворов беломестцев, расположенных в черте посадской территории или вблизи нее и принадлежавших отдельным светским и духовным феодалам и монастырям. Крупные земельные владения в городах с правом феодального иммунитета имели бояре Черкасские, Стрешневы, Мосальские, Салтыковы, Лыковы и др. Родственники царя — Романовы в 29 городах владели 1707 дворами. В Москве в середине XVII в. в черте Земляного города было 15 владельческих слобод крестьян и бобылей патриарха, ростовского митрополита, бояр и монастырей. Во владении патриарха состояло 7 слобод с 710 дворами.
Эти владельческие слободы исключались из управления государственной администрации и освобождались (обелялись — отсюда название «белых» слобод и дворов, отсюда и название жителей их: беломестцы) от тягла. Устроенные на посадской земле белые слободы были заселены собственными «старинными» крестьянами их владельцев и так называемыми закладчиками, которые путем личной зависимости от «сильных людей» получали освобождение от крестьянского или посадского тягла. При общей малочисленности жителей городов собственно к городским сословиям принадлежали только посадские люди и лица, входившие в привилегированные корпорации гостей, гостиной и суконной сотни. Они составляли менее трети всего городского населения.
Важно отметить, что в XVII в., как и прежде, отсутствовало правовое определение понятия «городские жители», поэтому словосочетание «городские сословия» для этого периода является условным. Посадские люди были приписаны не к городу, а к тяглой общине, расположенной в городской черте, и их статус, законодательно оформленный Уложением 1649 г., определялся тяглым состоянием, а не проживанием в городе. В еще меньшей степени формально в разряд городского населения могут быть включены дворяне-землевладельцы, имевшие в городах дворы и наезжавшие в них от случая к случаю, или священно- и церковнослужители, чье положение определялось не проживанием их в городе, а состоянием при определенном церковном приходе. Городским населением по факту проживания в городе по месту службы были и служители государственных учреждений, и различного рода приборные служилые люди, а также пришедшие в город и работавшие по найму или занимавшиеся ремеслом и торговлей, а то и нищенствовавшие крестьяне, «вольные» и «гулящие» люди.
Слой «вольных» или «гулящих» людей формировался из не имевших своего хозяйства родственников и захребетников посадских и уездных тяглецов; детей священно- и церковнослужителей, не имевших приходов; детей боярских, оказавшихся вне службы; вышедших на волю холопов и не давших на себя новой крепости. Все такие люди, живя в селе, не имели земельного надела и не несли поземельного тягла, а обитая в городе, промышляли, но не отбывали городских повинностей.
Все группы городских жителей, различаясь сословным статусом и подлежа ведению в различных учреждениях, не составляли единую городскую организацию. В то же время, фактически обретаясь в городе, они своим существованием и занятиями создавали особую, отличную от сельской местности атмосферу и уклад жизни. Пространственная структура и внешний облик городов XVII в. отражали присущие им функции и характер занятия жителей. В типичных русских городах этого времени по-прежнему районы сплошной застройки городскими домами и усадьбами чередовались с большими пространствами «аграрного назначения», где располагались огороды, сады, выпасы для скота. Хаотичность застройки во многом определялась органичной привязкой к рельефу местности — руслу речек и ручьев, оврагам и пр. Это приводило к тому, что даже главные улицы не были прямыми и широкими, а между ними преобладали кривые, запутанные переулки и тупики. В то же время эта тесная связь с ландшафтом, обилие зелени и воздуха придавали всему облику русского города неповторимое очарование и делали его столь не похожим на современные западноевропейские города, ограниченные в пространстве и закованные в камень.
Гости, гостиная и суконная сотни. Частью городского населения являлись гости, торговые люди гостиной и суконной сотен, рекрутировавшиеся властью из верхушки купечества. Они были организованы в привилегированные корпорации, возникшие еще в XVI в. Между этими корпорациями имелись различия в объеме прав и привилегий их членов, в характере возлагаемых на них служб, в источниках формирования. Общим же было закрепление за гостями, торговыми людьми гостиной и суконной сотен особого правового статуса, данного им в связи с важностью возложенных на них государственной властью служебных функций. Фактически эти корпорации были еще одной формой не имевшей аналогов в Западной Европе традиционной «служебной организации», создаваемой государством как компенсационный механизм выживания социума с ограниченным объемом совокупного прибавочного продукта Гости и торговые люди сотен выполняли особые «гостиные» службы, которые были весьма обременительны. На гостей возлагалось руководство таможенной службой в наиболее крупных городах и портах страны, управление рыбными, соляными и другими казенными промыслами, организация казенной внешней и внутренней торговли. Гости управляли Денежным двором, служили в государственных учреждениях в качестве денежных счетчиков, оценщиков мехов и товаров, призывались царем и правительствам для совета по вопросам, касающимся организации дворцового хозяйства и казенных домыслов. Члены гостиной сотни несли такие же службы, что и гости, но в меньших по рангу городах, а в таких, как Москва и Архангельск, были помощниками гостей в таможнях.
Звание гостя имело личный, а гостиной и суконной сотни — наследственный характер. До недавнего времени отсутствовали достоверные сведения об их численности. В результате поименного учета Н. Б. Голиковой удалось установить, что в начале XVII в. гостей в разные годы было от 30 до 56 человек, в середине столетия — 76–77 человек, а в 1676–1699 гт. максимальная их численность достигала 80 человек. За XVII — первую четверть XVIII в. в составе гостиной сотни выявлено свыше 2,1 тыс. чел. Звание гостя, как правило, жаловалось лицам, уже состоявшим в гостиной сотне, в которую переводилась наиболее капиталистая часть посадского населения. В этом случае интересы торговых корпораций сталкивались с интересами посадских миров, которые тоже были заинтересованы в сохранении в своей среде экономически сильных тяглецов. В юго-западных городах, где посады вплоть до конца XVII в. были немногочисленны или отсутствовали вовсе, гостиная сотня в последней четверти столетия формировалась за счет служилых людей «по прибору», активно занимавшихся торгами и промыслами.
Для получения звания гостя одного обладания крупным капиталом было недостаточно. Во внимание принимались значительные услуги государству. К таким заслугам относились удачное выполнение хозяйственных, финансовых и административных поручений, сопровождавшееся существенным пополнением царской казны, успехи на дипломатическом поприще, верность правительству при разного рода внутренних осложнениях, различные услуги во время городских волнений и военных действий или при подготовке к войне.
Важность для государственной власти служб, выполняемых купеческой верхушкой, при понимании значимости для экономики и финансов страны ее торгово-промысловой деятельности побуждала верховную власть прислушиваться к запросам и интересам основных носителей российского торгового капитала, во многом организующим движение товаров и торговый оборот на внутреннем рынке и выступавшим партнерами иностранных купцов на внешнем. Эти же соображения определяли и предоставление купеческим корпорациям податных, пошлинных и судебных льгот.
Все привилегированные корпорации получали от царя жалованные грамоты, а гости к тому же и персональные, в которых фиксировались их права и льготы. Важнейшими среди них была свобода от посадского тягла, постоев и подводной повинности, от мелких таможенных сборов; подсудность только центральной, а не местной, как у посадских людей, власти. Гостям разрешалось варить для собственного употребления вино, беспрепятственно выезжать для торговли за границу. Им разрешалось топить летом избы и бани, что категорически воспрещалось всем другим горожанам из-за пожарной опасности. Наконец, гости имели право покупать на вотчинном праве земли.
Члены высшей привилегированной корпорации пользовались значительным политическим влиянием и занимали достаточно высокое положение в обществе. Их представители участвовали в деятельности Земских соборов, привлекались к участию во встречах, приемах и проводах иностранных послов и дворцовых церемониях. Для таких случаев, по наблюдению А. Олеария, из царской сокровищницы им выдавали богатые одеяния. С обидчика «за бесчестье» гости могли взыскивать штраф в 50 руб., а торговые люди гостиной сотни — от 20 до 10 руб., суконной сотни — от 15 до 5 руб. в зависимости от разряда.
При всей привилегированности положения гости и торговые люди сотен платили в казну все основные таможенные пошлины и оброчные сборы за дворы, лавки и прочие промысловые заведения, вносили разные чрезвычайные казенные платежи (пятинные и запросные деньги, взносы за даточных людей).
Посадские люди. Посадские люди, жившие на государевых (черных) землях, несли тягло, которое состояло из денежных, а также натуральных платежей и повинностей. Подати были те же, что у крестьян, в пользу государства. Но в отличие от крестьян, плативших подать в основном с земли (с «сохи»), посадский человек платил подать «с двора». Писцы, производя обложение посада налогами, считали в «сохе» определенное количество посадских дворов. Причем для состоятельной части посадских людей это количество было меньше, для беднейшей части посада количество дворов в «сохе» увеличивалась. К примеру, в 1623 г. в «соху» клали 30–40 лучших дворов, 50–60 «средних», 70–80 «молодших» и 100–120 «худых» дворов. У разных городов нормы обложения могли быть различными. Приходящаяся на «соху» сумма разверстывалась по дворам самим посадским миром (общиной) с учетом экономического положения каждого плательщика. Правда, поскольку разверсткой податей ведали «лучшие» люди, то они имели возможность облегчить для себя бремя налогов, переложив его тяжесть на «средних» и «молодших» посадских людей. Имущественное расслоение посада, эксплуатация его социальных низов посадской верхушкой давали о себе знать во время социальных взрывов. В ходе восстаний 1648 г. в Москве и Устюге Великом, в 1650 г. во Пскове и в Новгороде пострадали не только представители местной власти, но и «лучшие» посадские люди.
Особенно тяжелыми в начале века для городских тяглецов были непрерывные чрезвычайные сборы в виде «пятой, десятой деньги» (деньга — 1/2 копейки) с торгов и промыслов. Тягостными для них были и натуральные поставки (хлебом, крупой, сухарями). Их выполнение было сопряжено с закупкой в складчину на рынке требуемых продуктов. Общий рост государственных налогов, проявившийся в увеличении каждого из них, непосредственно коснулся и посадских людей. Обременительными были городовые и ямские повинности, поставка лошадей и подвод, различного рода выборные службы (государственные и мирские). Фактически на посадских людей была распространена служебная организация, существование которой обеспечивало функционирование разнообразных ветвей государственного хозяйства. В качестве ларечных, целовальников городские тяглецы служили у различных сборов от продажи казенных товаров (вина, соли, «мягкой рухляди», пороха, ревеня); в таможнях, у казенных мостов; у оброчных казенных заведений (торговых бань, мельниц, постоялых дворов) и «государевых промыслов» (рыбном, соляном, поташном, селитряном). Население посадов использовалось на различных службах не только по своему городу, но и в уезде. Особенно тяжелыми были дальние, «отъезжие», службы. Городских тяглецов могли привлекать для сопровождения царских грузов или для обеспечения различных мероприятий строительного, писцового или сыскного характера. По наблюдениям М. Б. Булгакова, ежегодно посадских выборных людей на разных должностях было занято до 20–25 %, а с учетом временных служб их число в отдельных городах доходило до трети тяглого населения.
В итоге низовые звенья государственного финансово-хозяйственного аппарата управления во многом функционировали за счет безвозмездных служб посадских людей на основе феодальных повинностей. Порядок несения этих повинностей обеспечивался традициями посадского мирского самоуправления с его принципами выборности, очередности, поручительства и т. д. Казенные службы, часто и надолго отрывавшие посадских людей от торгово-промысловых занятий и к тому же нередко сопровождавшиеся значительными материальными издержками, наносили урон их хозяйству, тормозили развитие русского города.
Тяжесть посадского тягла возрастала не только в связи с абсолютным ростом податей, но и в силу развития закладничества черных тяглых людей за беломестцами, в результате которого они освобождались от податей и повинностей. В числе закладчиков были лица, владевшие различными ремеслами и ведущие мелкий торг. В еще большей степени освободиться от государственной и мирской неволи путем потери личной свободы стремилась хозяйственно не обеспеченная часть городского населения.
Посадская община должна была платить и за выбывших членов, что усиливало податное давление на оставшихся посадских тяглецов, доводя их до полного разорения. На протяжении первой половины XVII в. на посадах велась упорная борьба тяглых людей с беломестцами, осложненная борьбой внутри самого посадского мира. Эта борьба, в частности, проявлялась в настойчивых челобитьях посадов о сыске посадских закладчиков. Заинтересованное в сохранении тяглоспособности посадской общины, правительство эпизодически организовывало сыск «избывающих» тягла посадских людей. Причем наряду с продолжавшейся начатой еще в XVI в. практикой сыска закладчиков по инициативе отдельных посадов и силами приказов, в ведении которых находились эти посады, в первой половине XVII столетия дважды был организован общий сыск посадских людей, вышедших из тягла. Оба раза для осуществления его создавались особые приказы Сыскных дел. Первый общий сыск был организован по решению Земского собора 1619 г. и прямо был связан с поиском мер по ликвидации хозяйственного разорения страны и пополнения казны. Второй раз общий сыск сходцев — посадских людей был предпринят в конце 30 — середине 40-х гг. Однако сохранение в неприкосновенности белых слобод в городах делало борьбу за возвращение в тягло посадских людей и прекращение их перехода в закладчики неэффективной.
Одна из особенностей социально-экономической жизни русского феодального города состояла в том, что принадлежность к городским сословиям определялась не столько родом занятий (торги и промыслы), сколько тяглым состоянием или обязанностью службы. Вплоть до середины XVII в. ни посадские люди, ни гости, ни торговые люди гостиной и суконной сотен не обладали исключительным правом на занятие торговлей и промыслами. Практически все пестрое по социальному составу население городов, включая приборных людей, владельческих крестьян и население белых слобод, в большей или меньшей степени занималось теми же промыслами, что и посадские люди, соперничая с последними на городском рынке. Особую конкуренцию посадским людям составляли близкие к ним по своему экономическому положению низшие слои служилых людей «по прибору», а также казенные и записные ремесленники (кузнецы, плотники, каменщики, кирпичники и пр.). Последние, будучи свободными от тягла, обязаны были выполнять казенные работы по своей специальности. По неполным данным, в 1650 г. в 150 городах насчитывалось более 60 тыс. служилых «по прибору». До 30-х гг. служилые люди, жившие в городе, могли торговать беспошлинно. В дальнейшем их розничная торговля постепенно ограничивалась, но вплоть до Уложения 1649 г. не запрещалась. Немалое беспокойство посадских людей вызывала возросшая хозяйственная деятельность пришлых крестьян, владевших в Москве и в других городах лавками, погребами, соляными варницами и другими промысловыми заведениями.
Тяглый характер посадской общины, тяжесть государевых податей и служб, экономическая слабость посадских людей и их малочисленность обусловливали борьбу посадских людей за торгово-промысловую монополию в целях защиты от конкуренции со стороны иночинцев. В этой борьбе проявилось стремление посадских людей к правовому размежеванию с крестьянами и закреплению за собой сословных привилегий.
Соборное уложение 1649 г. о посадских людях. Восстание в Москве в июне 1648 г., отозвавшееся в Сольвычегодске, Устюге Великом, Воронеже, Курске и других городах, заставило правительство обратить внимание на социальные противоречия, существовавшие в городе, на положение городских тяглецов. Требования посадских людей нашли разрешение в Уложении 1649 г., принятом на Земском соборе, на созыве которого в совместной челобитной, поданной в разгар восстания в Москве, настаивали городовые дворяне и «лучшие» посадские люди.
Источниками главы XIX Соборного уложения «О посадских людях» послужило предшествующее законодательство, в частности Указная книга Приказа сыскных дел, содержащая указы о возврате на посад закладчиков, а также челобитные посадских людей.
В главе получили законодательное определение ряд норм, которые непосредственно затрагивали отношения посада с классом феодалов. К ним относились статьи о ликвидации в городах белых слобод («впредь, опричь государевых слобод, ничьим слободам на Москве и в городех не быть»), о возвращении закладчиков, вывезенных в уезды, села и деревни, запрещении закладывать дворы не посадским людям. Все люди, проживавшие во владельческих слободах, приписывались в посадское тягло «безлетно и бесповоротно». За прежними владельцами оставались лишь их старинные кабальные люди и дворовые патриарха, находившиеся на жалованье. Ряд статей касался возможностей роста городской территории и численности посадских людей. Помимо населения белых слобод, происходило это за счет приписки к Москве владельческих слобод с торговоремесленным населением, расположенных вблизи нее, и вотчин и поместий, окружавших посады других городов, а также за счет возвращения старинных посадских людей из владений частных феодалов, расположенных «неблиско» к городу. Интересы феодалов затрагивались и при предусмотренном в ряде статей возвращении городам прежних выгонных земель — «животинных выпасов» — и определении их размеров (вокруг Москвы полосою шириной в две версты — более 4 км).
Большинство статей XIX главы в том или ином ракурсе касалось утверждения монополии посадских людей на городские торги и промыслы. В общем виде это заветное стремление городских тяглецов выразилось в положении «впредь лавок и погребов и варниц, опричь государевых тяглых людей, никому не держати». Закреплялась также монополия местных посадских людей на лавочные торги и промыслы в своем городе. Иногородние торговцы получали к ним доступ только при включении в еще одно тягло. Отныне крестьянам запрещалось иметь в городах торговые и промысловые заведения. Нарушителей ждала торговая казнь и безденежная конфискация заведений. Городская торговля крестьян разрешалась лишь на гостином дворе, с возов и стругов, т. е. оптовая. Приборные чины и вольные люди также могли заниматься торгами и промыслами только при условии несения тягла. Исключение составляли стрельцы, казаки и драгуны, а в Москве все приборные чины, кроме стрельцов, обязаны были платить подати, но освобождались от посадских служб.
Важнейшее изменение правового положения посадских людей, закрепленное Соборным уложением, определялось распространением крепостничества на город. Это проявилось в статьях, посвященных прикреплению посадских людей к тяглу и бессрочному сыску их. Предусматривалось наказание беглых — кнутом «по торгам» и ссылка в Сибирь — и наказание приемщиков беглых — конфискация земель. Заметим, что Уложение не предусматривало наказания крестьян за побег, а держателей подвергали лишь штрафу. В этом Уложение следовало практике предшествующих лет, поскольку и раньше крепостническое законодательство о сыске и прикреплении посадских людей опережало аналогичное законодательство о беглых крестьянах. В писцовом наказе 1585 г. был введен в ряде уездов сыск беглых с посада и отдача их на поруки «до государева указа». В 1619 г. был установлен 10-летний срок сыска посадских тяглецов, по отношению же к владельческим крестьянам действовал 5-летний срок, 10-летний же был введен в 1641 г., когда срок сыска посадских людей составлял уже 25 лет. Этот момент в совокупности с тем фактом, что статьи об отмене «урочных лет» по отношению к крестьянам начинаются с государственных и дворцовых вотчин, свидетельствуют о приоритете в это время государственного и царского интереса над частновладельческим, что соответствовало общей тенденции на усиление самодержавной формы правления. Идя навстречу хозяйственной и фискальной целесообразности, Уложение не требовало возвращения тех посадских людей, которые уже «ожилися» в посадах других городов.
Сословный статус посадских людей определился платой за бесчестие от 5 до 7 руб. в зависимости от хозяйственной «статьи». В целом Соборное уложение законодательно оформило особое сословие («чин») посадских людей. Причем их хозяйственная сила укреплялась на сугубо феодальной основе монополий и привилегий.
Для исполнения постановлений Уложения был создан особый Приказ сыскных дел во главе с князем Ю. А. Долгоруковым. В 1649–1652 гт. он осуществил «строение посадов», в ходе которого к посадам было приписано более 10 тыс. дворов и значительное количество земель. Число тяглых дворов в городах возросло на треть. Наибольшие потери понесла церковь. Отобранные у нее дворы составили 59 % всех отписанных к посадам дворов, в Москве — почти 82,5 %. Патриарх, представители знати (боярин Н. И. Романов, князь Я. К. Черкасский и др.) и крупнейшие монастыри сумели сохранить за собой часть городских земель и дворов, добившись отступлений от норм Уложения в свою пользу. Тем не менее посадское строение, увеличив численность торгово-промышленного населения посадов, укрепило города.
Вопреки нормам Уложения в последующие после их принятия десятилетия нелегальный переход крестьян в города для занятия постоянной в них торговлей продолжался. В итоге в 60—80-е гг. правительство частными решениями вынуждено было осуществлять новую приписку торгово-промышленных крестьян к посадам разных городов, главным образом в Москве. Указ 1688 г. обобщил эту практику в виде общей нормы, предписав записать в посад всех, кто поселился на нем до конца 1684 г. Причем запись в посад таких крестьян не требовала санкции их владельцев.
В конце XVII в., по приблизительным расчетам, в городах (без Украины) проживало около 370 тыс. человек. Из них посадские люди, число которых возросло до 270 тыс. человек, составляли уже примерно 63 %.
§ 6. Неземледельческая сфера хозяйственной жизни
В учебной литературе традиционно неземледельческая сфера хозяйственной жизни России в XVII в. рассматривается главным образом в свете проблемы генезиса капитализма, появление первых элементов которого нередко относят к середине — второй половине этого столетия. Отсюда закономерно делается акцент на новые в экономике страны явления, такие, как превращение ремесла в мелкотоварное производство, развитие товарного обращения и начало складывания всероссийского рынка, появление крупного промышленного производства мануфактурного типа. Все эти процессы действительно имели место, однако важно не только констатировать их возникновение, но и постараться выяснить их природу и вызвавшие их факторы, а следовательно, ответить на вопрос, в какой степени новые явления были закономерным результатом развития производительных сил страны.
Специализация сельскохозяйственного и мелкотоварного производства. В XVII в. новым для сельского хозяйства явлением была его связь с промышленным и торговым предпринимательством. Некоторые крупные светские феодалы (боярин Б. И. Морозов, князья Я. К. Черкасский, Н. И. Одоевский, Ю. И. Ромодановский, стольники М. И. Еропкин, Ф. Я. Плещеев и др.) и монастыри одновременно с сельским хозяйством занимались производством поташа, смольчуга, винокурением, кожевенным делом, добычей и торговлей соли, скупкой и продажей пеньки. Особым размахом и разнообразием отличалось промысловое хозяйство Б. И. Морозова. Принадлежавшие ему огромные земельные владения давали избыток хлеба, были богаты лесом, что в совокупности с даровым трудом крепостных крестьян позволяло Морозову в широких масштабах заниматься хлебной торговлей, перерабатывать хлеб на винокурнях и кваснях, вырабатывать для поставки на экспорт поташ (его производство требовало огромного количества пережигаемого дерева разных пород). Только от продажи поташа Морозов получал 24 тыс. руб. в год, 40 тыс. руб. составлял доход Соловецкого монастыря от торговли солью. Солеварение Соловецкого и других северных монастырей (Пыскорского, Кирилло-Белозерского и Спасо-Прилуцкого) обусловливалось богатыми соляными рассолами Поморья. Промысловое хозяйство крупных феодалов базировалось на собственных ресурсах и было способом умножения доходов, извлекаемых из их вотчин. При этом получаемые доходы оставались в сфере феодального хозяйства, а рост товарности лишь обслуживал потребности феодального государства.
Многоотраслевое промысловое хозяйство царя, которое при Алексее Михайловиче включало многочисленные винные заводы, пивоварни и медоварни, солодовни и маслобойни, мукомольные мельницы, кирпичные сараи, солеварни, а также железоделательные, стекольные, поташные, кожевенные заводы, вовсе не было связано с рынком, а обслуживало потребности царского двора. Более того, многочисленное население дворцовых и казенных слобод Москвы XVII в., обеспечивавшее различные нужды царского двора (садовники и огородники, ремесленники различных специальностей), так же как и мастера Денежного, Пушкарского двора, Оружейной палаты и многих других ведомств и отраслей, фактически обладали статусом служилого населения. Получая хлебное и кормовое жалованье, все эти ремесленники и мастера не могли добровольно оставить службу, отказаться от выполнения возложенных на них обязанностей. Составляя среди горожан особую группу населения, они управлялись специальными учреждениями и были свободными от посадского тягла ради исправного исполнения «службы». Подобное использование принципа служебной организации для обеспечения сугубо хозяйственных потребностей и функционирования целых отраслей государственного хозяйства отражало слабое развитие товарно-денежных отношений нереальные возможности экономики России в XVII в.
В целом продолжал сохраняться натуральный характер экономики. Но за счет освоения новых земель и специфики местных природных условий некоторые районы производили избыток хлеба и другую сельскохозяйственную продукцию, которая поступала как товар на внутренний рынок. В привозном хлебе нуждались северные районы Поморья, Нижнее Поволжье, часть смоленских, псковских, новгородских уездов с льноводческим уклоном сельскохозяйственного производства, казачьи области по Дону, Тереку и Яику, а до второй половины XVII в. и Сибирь. Основными хлебопроизводящими районами государства в это время были старинные районы: Волго-Клязьминское междуречье с его опольями, Рязанская земля, южные приокские районы. На севере сложилось несколько хлебопроизводящих районов: Вологда, Устюжский уезд, Вятский край, которые снабжали хлебом северные районы Поморья. Начался процесс складывания льноводческих районов страны. Они включали псковские, некоторые новгородские земли, смоленские, тверские земли и верхневолжские уезды: Пошехонский, Угличский, Ярославский, Костромской.
При повсеместном распространении продуктивного скотоводства, развивать которое было необходимым условием занятия земледелием, появляются районы, где скотоводство имело особое развитие. Это были районы Верхнего и Среднего Поволжья — Угличский, Ярославский уезды и Нижегородский край, а также Печорский и Вятский края.
Районы сельскохозяйственной специализации в первую очередь становились центрами по переработке растительного и животного сырья — выработки из льна и конопли холста, выделке кож, производству сала, мяса. Территориальное размещение сырьевых ресурсов определяло и географию добывающих промыслов — солеварения, производства селитры, поташа, железа и др. Наиболее древний район добычи железа, извлекаемого из болотных руд, находился к югу от Москвы, около Тулы и Серпухова (Тульско-Серпуховской район). Здесь уже в XV в. было развито железоделательное производство. В XVII в. это был основной район добычи железа и его обработки. Второй такой крупный центр находился на северо-западе страны, в районе Белоозера, Тихвина, Заонежья. Самым большим городом здесь была Устюжна-Железопольская. Кричное железо, получаемое в результате выплавки железной руды в мелких сыродутных домницах, производили местные крестьяне. Тихвинские мастера перерабатывали его путем перековки в уклад (низкосортная сталь). В свою очередь устюжане покупали уклад и изготовляли из него различные изделия. Еще два важных центра металлургии сложились в восточной части Замосковья — Галич и его пригороды, Нижний Новгород — и в восточном Поморье — Устюг Великий, Соль Вычегодская, Тотьма.
В железодобывающих промыслах, как и в тех отраслях производства, развитие которых прямо было связано с наличием богатых сырьевых ресурсов и давними традициями, в большей степени проявилась ориентация на рынок. В них отчетливо был выражен процесс превращения ремесла в мелкое товарное производство, а в отдельных районах они обнаруживают тенденцию к укрупнению и специализации. Однако этот процесс происходил неравномерно как в географическом разрезе, так и по отраслям промышленности.
Характерной чертой промышленного развития России в XVII в. являлось наличие всех форм дофабричной стадии. Первичной формой промыслов, непосредственно связанных с сельским хозяйством, была «домашняя промышленность». Она заключалась в переработке крестьянами главным образом растительного и животного сырья в своем хозяйстве. Изготовление нехитрых изделий домашнего обихода из дерева, лыка, луба и бересты, ткачество, выделка кожи, шитье одежды и обуви, плотничье дело, являясь составной частью натурального хозяйства, были необходимым элементом каждой крестьянской семьи. Кроме того, изделия домашнего производства издавна входили в состав феодальной ренты и поставлялись крестьянами своим помещикам, а также монастырям и дворцу.
Российские природно-климатические условия, позволявшие заниматься земледелием лишь 6 и менее месяцев в году, при скудости дохода, извлекаемого из аграрной сферы, определили широкое распространение среди крестьян домашних пpoмыслов. В условиях хозяйственного разорения начала XVII в. выход из натурализации всего хозяйства происходил крайне медленно. Правда, уже в 20-х гг. в районах, в меньшей степени пострадавших от разорения Смутного времени, активизировался процесс отделения промыслов от земледелия, на базе «домашней промышленности» развивалось мелкотоварное производство, формировались торгово-промысловые поселения, превращавшиеся в центры не только уездной, но и межуездной торговли. Заметное участие в этом процессе принимали беглые посадские ремесленники, оседавшие в «непашенных селах» (например, с. Павлово). Особенно заметными эти процессы были в Нижегородском и Казанском Поволжье. Однако даже в селах с устойчивой торгово-промысловой ориентацией, таких, как Павлово, Мурашкино, Лысково, Работки, Порецкое и другие, не существовало полного отрыва населения от земледелия. Торговым занятиям крестьян в этих селах способствовало расположение их на водных и сухопутных путях: с. Павлово — на реке Оке, недалеко от впадения ее в Волгу; с. Мурашкино — на пути из Нижнего Новгорода в Симбирск и из Арзамаса в Лысково; с. Лысково — на дороге к перевозу через Волгу на Макарьевскую ярмарку; с. Работки — на Волге между Нижним Новгородом и Макарьевским монастырем.
Первые мануфактуры и их особенности. Новым явлением в экономической жизни России XVII в. было появление и развитие крупного производства мануфактурного типа. Первые мануфактуры возникали спорадически, охватывали далеко не все отрасли, число их было невелико. К концу XVII в. в русской промышленности действовало около 30 мануфактур. Большинство крупных предприятий было создано в районах развитого мелкотоварного производства. Но это не означает, что их возникновение логически вытекало из поступательного развития мелкой промышленности. хотя в ряде случаев она и обнаруживала тенденцию к укрупнению производства. В целом общий уровень экономики страны оставался низким и не создавал условий, необходимых для появления мануфактур. К тому же требуемые для организации крупных предприятий материальные условия (капитал) на базе мелкотоварного производства накапливаются чрезвычайно трудно и медленно. Быстрым источником накопления является торговля, особенно морская. Именно на ее основе в конце XV — начале XVI в. создавались капиталы для промышленного производства в некоторых странах Западной Европы. В России таких условий не было. Для мелкотоварного же производства было характерно отсутствие непрерывного цикла и высокий уровень оплаты свободного наемного труда. Это обстоятельство определяло мизерность получаемой прибыли и затрудняло процесс накопления капитала, что в свою очередь препятствовало укрупнению ремесленных мастерских до уровня, требующего уже разделения труда внутри них. Для крупных купцов, владевших соляными варницами, солодовенными, салотопенными, свечными, кожевенными предприятиями, их производственная сфера являлась лишь придатком к основной торговой деятельности. Причем низкая прибыль в мелкотоварном производстве не стимулировала вложение в него торгового капитала. Не случайно первый опыт организации крупных предприятий единичными представителями отечественного торгового капитала относится лишь к самому концу XVII в. Вот почему первые предприятия мануфактурного типа создавались в России не в среде непосредственных производителей, а организовывались государственной властью, и прежде всего в тех отраслях, развитие которых определялось государственными потребностями, интересами казны или царского двора.
Удовлетворение военных нужд государства стало главной задачей металлургических заводов, основание которых относится к 30-м гг. XVII в. Отсутствие собственного производства чугуна — основного сырья для литья пушек — вело к увеличению экспорта дорогого шведского железа и готовых изделий. Роль казны заключалась не столько в расходовании собственных средств, сколько в привлечении иностранного капитала в промышленное строительство. Из 28 металлургических мануфактур, действовавших в разные десятилетия XVII в., на средства казны было основано 3, русских торговых людей — 3, феодальной знати — 2 и иностранным капиталом — 20.
Правовое положение большинства предприятии, владельцами которых были иностранные купцы, определяли царские жалованные грамоты, представлявшие собой своеобразные концессии, получаемые иноземцами от русского правительства. Владелец, выстроивший собственными средствами завод, в течение определенного срока (10, 15, 20 лет) обладал монополией на производство изделий, правом беспошлинной закупки сырья и продажи товаров (тоже на ограниченное время — 5— 10 лет), мог получить от казны денежные ссуды. Вместе с тем на заводчика и его деятельность налагался ряд ограничений. Без разрешения царя он не мог свободно распорядиться предприятием: продать его или передать другим лицам. Владение заводом ограничивалось определенным сроком, по истечении которого государь решал, оставлять ли его в прежних руках, передавать другому владельцу или переводить в казну. Производимая на заводе продукция сдавалась по рыночным ценам в казну, и только излишки поступали на внутренний и внешний рынки. Таким образом, привлекая иностранный капитал в крупную промышленность, правительство ставило его под жесткий контроль, ограничивая его деятельность сугубо российскими государственно-хозяйственными потребностями. Одним из крупных центров металлургии был Тульско-Каширский район, где возникло 9 предприятий. Большинство заводов принадлежали иностранцам (голландцам А. Д. Виниусу и Ф. Акеме, датчанину П. Марселису). Три первых вододействующих чугуноплавильных и железоделательных завода в районе Тулы были построены Виниусом в 1637 г. Всего в центральном районе из 18 основанных здесь заводов до конца столетия сохранилось 15. В 70-х гг. XVII в. в Онежском крае были построены три завода, принадлежавших А. Бутенанту.
В середине 90-х гг. первый завод возник в районе Воронежа. Его владельцами были дьяк К. Борин и торговый человек гостиной сотни Н. Аристов. В дальнейшем здесь вырос Липецкий металлургический район, получивший известность уже в петровское время. Первыми русскими владельцами металлургических предприятий были представители знати — тесть Алексея Михайловича боярин И. Д. Милославский и его свояк боярин Б. И. Морозов, обратившиеся к промышленной деятельности ради удовлетворения потребностей в железе своих вотчин. В 1690 г., когда умер последний представитель рода Марселисов, их тульско-каширские заводы перешли к боярину Л. К. Нарышкину.
На металлургических заводах использовался как вольнонаемный труд русских и иноземцев, так и принудительный труд дворцовых крестьян, которые целыми волостями приписывались к тульским заводам Виниуса, к каширским заводам Марселиса и Акемы, к олонецким заводам Бутенанта. Приписные крестьяне использовались на неквалифицированных, подсобных работах. Практика приписки к заводам крепостных крестьян свидетельствовала, что в условиях господства крепостнических отношений не капиталистические, а феодальные методы пополнения рабочей силы на предприятиях были решающими, хотя наемный труд и находил применение в это время. Так, уже в начальный период существования русской мануфактуры определилась ее главная особенность — использование крепостного труда в промышленном производстве.
Новейшие исследования организации работ на тульско-каширских металлургических заводах. механизма_ извлечения, и присвоения прибавочной стоимости от эксплуатации наемного труда в речном транспорте, кожевенном производстве, винокурении показали отсутствие возможностей капиталистического накопления в отраслях, с которыми традиционно в отечественной науке связывали начало генезиса капитализма в промышленности.
Возникновение, мануфактур в других отраслях также диктовалось потребностями казны и царского двора и было инициировано правительством. Частью большого хозяйства, обслуживавшего нужды царского двора, были текстильные, кожевенные, стекольные предприятия. Возникновение бумажных мельниц также было вызвано правительственной деятельностью. Крупное полотняное производство сосредоточивалось в дворцовых слободах в Москве (Кадашевская, Хамовная) и селах Брейтово и Черкасово Ярославского уезда. В них производилось полотно и скатерти для царского двора. Дворцовая Кадашевская слобода еще в XVI в. была населена ремесленниками, которые обязаны были снабжать царский двор бельевыми тканями. В Москве находились первые шелковые и суконные предприятия, основанные казной или иноземными купцами (Бархатный двор, шелковая фабрика Паульсена, суконное заведение И. Тауберта).
Как уже отмечалось, одна из главных особенностей русской мануфактуры XVII в. заключалась в потребительском назначении производимой ею продукции. Изделия мануфактурного производства хотя и попадали на рынок, но составляли незначительную часть обращавшихся на нем товаров. Потребности населения в промышленных изделиях по-прежнему удовлетворялись ремеслом и мелкотоварным производством. В условиях отсутствия товарного характера промышленного производства не могли осуществляться ни увеличение предпринимательского капитала, ни расширенное воспроизводство, что определяло недолговечность самих промышленных заведений.
Подводя итоги, можно сказать, что российские мануфактуры в XVII в. не были органическим порождением процесса общественного разделения труда внутри общества. Их появление не было связано с общим уровнем экономики страны, с логикой развития ее производительных сил. Относительно XVII в. еще рано говорить о начале мануфактурного периода в России.
Развитие товарного обращения. Внутренняя и внешняя торговля. Рост специализации сельскохозяйственного и мелкотоварного производства, углубление общественного разделения труда расширяли масштаб торговых связей между отдельными территориями и городскими центрами страны. Этот процесс активизировался во второй половине XVII в., а к концу столетия его развитие привело к зарождению устойчивых торговых связей между местными рынками. Во второй половине XIX в. он завершится созданием единого всероссийского рынка. В XVII столетии интенсивность этих связей питалась в первую очередь ростом товарности сельскохозяйственного производства и уже в силу этого была подвержена значительным колебаниям. Кроме того, оживление торговли хлебом и другими продуктами сельского хозяйства, наблюдавшееся, например, начиная с 20-х гг., не было связано собственно с ростом товарного производства, а было вызвано участием России в Тридцатилетней войне на стороне антигабсбургской коалиции. Это выражалось в поставках дешевого хлеба и других продуктов сельского хозяйства в Данию и Швецию. Правительственные агенты свозили скупленную внутри страны продукцию в Архангельск для вывоза за рубеж. Искусственно вызванное оживление внутренней торговли выявило нехватку денежной массы в государстве. В обращение попадали не только очень стертые монеты, но и явный брак с денежных дворов — гладкие заготовки, односторонние монеты, крохи. В русском денежном обращении широко распространились «воровские» русские копейки датской чеканки, так называемые деннинги, ярославские подделки и просто фальшивые монеты. Еще одним показателем слабого развития товарно-денежных отношений являлось массовое изымание денег из обращения в клады. От времени царствования Михаила Федоровича выявлено до трех сотен таких скрытых монетных комплексов. Судя по их составу и размерам (10–20 руб.), владельцами их были торгующие крестьяне, ремесленники, мелкие торговые и служилые люди. Это явление — яркое свидетельство слабости развития товарного производства, узости внутреннего рынка, В этих условиях обращение денег в «мертвое сокровище», в монетный резерв выступало главной формой сохранения капитала в целях его использования на будущие сиюминутные хозяйственные нужды. }Понятно, что хранение денег в кубышках никак не связано с первоначальным накоплением капиталистического толка. Крупнейшим центром наметившихся во второй половине XVII в. торговых всероссийских связей являлась Москва. В ее многочисленных торговых рядах и рынках, насчитывавших на рубеже XVII–XVIII вв. около 4 тыс. различных торговых помещений, сосредоточивались товары практически всех отраслей сельского хозяйства и промышленности, как произведенные в стране, так и привезенные из стран Запада и Востока. Ассортимент товаров каждого областного рынка, поступавших на московский торг, оставался исключительно пестрым и разнообразным. В то же время в структуре товарной массы, обращавшейся на московском рынке, вполне отчетливо выделялись районы преобладающего привоза той или иной продукции, что отражало присущую им специализацию производства. Одновременно Москва была важнейшим распределительным центром, в котором товары, пройдя оборот на московском торге, развозились по ближним и дальним городам. Обширные торговые операции по всей стране вели московские торговые люди, особенно гости и члены гостиной и суконной сотен. Они торговали с иностранными купцами и были посредниками между ними и мелкими русскими торговцами.
Для XVII в. характерно оживление торговли Европейской России с Сибирью. Из центра страны в Сибирь поступали отечественные и иностранные промышленные изделия (ткани, топоры, ножи, обувь, одежда и др.) и хлеб, а из Сибири — продукты промыслов, и важнейший из них — пушнина. Через Сибирь налаживалась караванная торговля с Китаем.
Общерусскую известность приобрели несколько крупных ярмарок, игравших роль межобластных торговых центров. Крупнейшая из них, Макарьевская, располагалась под монастырем святого Макария Желтоводского близ Нижнего Новгорода. Она скрепляла торговые связи северных и центральных районов страны с Нижним Поволжьем, европейской части — с Сибирью. Главным посредником обмена между Украиной и центральными районами России была Свенская ярмарка под Брянском, а Ирбитская на Урале выполняла аналогичную функцию в связях Европейской России с Сибирью. Преобладающее значение Архангельского порта во внешней торговле России определяли обширность географии торговцев, съезжавшихся на Архангелогородскую ярмарку. Особым колоритом торговой жизни отличалась Астрахань, через которую при посредничестве армян, иранцев, бухарцев, индусов, крымских и ногайских татар шла торговля со странами Востока.
Основными торговыми партнерами России на Западе были Англия, Голландия, Швеция, Любек, Речь Посполитая. Морская торговля, на которую приходилось 3/4 внешнеторгового оборота страны, осуществлялась через единственный порт — Архангельск. В начале XVII в. ежегодно на Архангельскую ярмарку приходило 20–30 иностранных кораблей, в середине — 40–50, а в конце столетия — 70–80. Несмотря на некоторый рост значения морской торговли, в целом Россия оставалась на периферии мирового рынка. Во второй половине XVII в. ведущим торговым партнером Русского государства являлась Голландия. Между тем для самой Голландии ее торговля с Россией по сравнению с торговыми операциями с другими странами была «ничтожным эпизодом». В среднем около 20 голландских кораблей прибывало ежегодно в Архангельск, в то время как в Англию и Норвегию — 500, а в Испанию — 2000.
Сухопутным путем российские товары в европейские страны доставлялись через Новгород, Псков, Смоленск, Путивль, Свенскую ярмарку. Структура внешней торговли России отражала состояние ее экономики: в экспорте преобладали сырье и полуфабрикаты (сало, поташ, пенька, меха, кожа, икра, щетина, воск и др.), в ввозе — изделия западноевропейской мануфактурной промышленности (сукна, металлы, порох, оружие и т. д.) и колониальные товары (пряности, благовония, лимоны, чернослив и др.).
Участниками внешней торговли являлась казна, а также купцы. Причем представители привилегированных корпораций, выполняя возложенные на них службы в пользу государства, помимо ведения собственных торгов, одновременно были агентами казны по закупке товаров внутри страны и перепродаже их за границу. В отличие от промышленного производства, где русский торговый капитал принимал участие в очень слабой степени, на внутреннем рынке его позиции значительно окрепли. Русское купечество в лице «гостей», «гостиной» и «суконной» сотен, торговой верхушки посадских людей через челобитные в адрес правительства повели борьбу за овладение внутренним рынком и создание более благоприятных условий для своей торговли. Уже с конца 20-х гт. в их коллективных челобитных выражалось настойчивое требование ограничить торговлю иноземцев, ликвидировать имевшиеся у них пошлинные льготы и, наконец, полностью вытеснить иностранных купцов с внутреннего рынка. Причем выражалось это в прямолинейном требовании высылки иностранных торговых людей. Особое беспокойство у отечественных купцов вызывали действия наиболее «сильных и богатых» англичан и голландцев.
Правительство Михаила Федоровича не слишком спешило откликнуться на запросы торговых людей и даже с готовностью приняло предложение посольства шлезвиг-голштинского князя Фридерика, обещавшего за дозволение голштинскому купечеству транзитной торговли через Россию в Персию и Индию платить ежегодно по 600 тыс. ефимков, или по 300 тыс. русских рублей. Иностранное купечество с помощью своих правительств не раз пыталось добиться права торговли со странами Востока через территорию, России. Ведение восточной торговли через владения Турции, взимавшей большие пошлины, было для западных купцов не слишком выгодным. Заинтересованность московского правительства в проекте питалась исключительно фискальным интересом. Заключенный было в 1634 г. договор по не зависевшим от российской стороны причинам реализован не был. Однако сама идея его осуществления сохранялась вплоть до начала 40-х гг., несмотря на новые челобитья русских торговых людей в 1635 и в 1637 гг. Но и в эти годы правительство все же прислушивалось к мнению челобитчиков. Во всяком случае, оно ни за что не соглашалось на включение в голщтинскую компанию голландцев и англичан, чья экономическая сила представляла угрозу интересам отечественных купцов. Еще раньше, в 1620 г., по той же причине было отвергнуто предложение об организации совместной с английскими купцами компании для торговли с Персией[1].
В правление Алексея Михайловича в ответ на новые коллективные челобитья 1646 г. и выступления русских торговых людей на Земском соборе 1648–1649 гг. был принят ряд законодательных актов, свидетельствующих об обретении политикой правительства второго Романова в отношении торговли некоторых черт меркантилизма и протекционизма.) Правда, значительным стимулом движения в этом направлении явилось сильное потрясение, испытанное царем и правительством во время московского восстания 1648 г. На его фоне особенно остро воспринимались и совместные выступления посада и служилого «города», и тревожные известия о кровавых событиях, связанных с революцией, в Англии. В итоге в появившемся в 1649 г. царском указе запрещалась внутри России торговля английских купцов, которые высылались из страны под предлогом, что они «государя своего Карлуса короля убили до смерти». Одновременно англичане лишались своего права беспошлинной пограничной торговли. Нельзя не видеть, что отмена привилегий английских купцов отражала не только интересы российских торговых людей, но и государственного фиска.
Развитию внутреннего торгового оборота и укреплению торговых связей препятствовала сохранявшаяся с периода феодальной раздробленности система таможенных пошлин. Их архаичное многообразие, характерное для периода вялой торговли, и неравномерность взимания препятствовали движению товаров на внутреннем рынке. В 1653 г. в ответ на челобитную торговых людей разных городов во главе с именитым человеком Д. И. Строгановым был принят Таможенный устав. По нему все мелкие таможенные сборы, взимаемые с отъезжих торгов, с телег и саней, с судов, при взвешивании товаров и записи их в книги и многих других операциях (отвоз, мытовое, полозовое, посаженное и др.), отменялись и вводилась единая, так называемая рублевая пошлина по 10 денег с рубля, т. е. 5 % (1 коп. = 2 деньгам) с цены продаваемого товара. Кроме нее сохранялись перекупная и конская («с пятна») пошлины, а из проезжих пошлин — сборы мостовщины и перевоза. Потери казны от отмены множества мелких сборов компенсировались за счет общего усиления торгового оборота. В Уставе имелись и отдельные элементы покровительственного отношения к отечественным купцам и внутренней торговле, так как иностранные купцы вместо 5 % платили 6 %, а при торговле внутри страны с них взималась дополнительная проезжая пошлина в 2 %.
Таможенный устав 1653 г. в основном затронул вопросы пошлинного обложения внутренней торговли, оставив в стороне многообразную сферу торговли иностранных купцов и их контактов с российскими торговыми людьми. Эти вопросы были подробно разработаны в Новоторговом уставе 1667 г. На его появление непосредственное влияние оказали челобитные торговых людей, а составителем был А. Л. Ордин-Нащокин, один из наиболее выдающихся государственных деятелей времен Алексея Михайловича. Он являл собой редчайший пример достижения городовым дворянином боярского чина. Особую славу и успех Афанасий Лаврентьевич снискал на дипломатическом поприще. Будучи до назначения главой Посольского приказа псковским воеводой, он с середины 60-х гг. пытался провести во Пскове ряд преобразований, способствовавших укреплению позиций псковских торговцев и освобождению их из-под гнета приказной администрации, равно как и из-под диктата иностранных купцов.
Вводя Новоторговый устав, правительство стремилось достичь двух целей: усилить приток драгоценных металлов в страну и путем затруднения иностранной торговли внутри страны облегчить положение русских купцов в их конкурентной борьбе с иностранцами. Первая из этих целей была вполне в духе идей меркантилизма — экономической теории, признававшей деньги, выраженные в драгоценном металле, главным богатством и мерилом процветания государства, а главным рычагом привлечения денежного капитала — внешнюю торговлю. Вторая цель была проявлением протекционизма по отношению к национальному торговому капиталу. Приток драгоценных металлов достигался тем, что таможенные пошлины с зарубежных купцов брались только иностранной монетой — золотыми и ефимками — серебряными талерами (иоахимсталерами — от названия города Иоахимсталь в Богемии). При этом на русские деньги золотой приравнивался к рублю, а ефимок — к полтине, т. е. 50 коп. Из одного ефимка в дальнейшем чеканилось русской серебряной монеты (достоинством в копейку, деньгу и полушку) на 64 коп., т. е. доход казны от перечеканки составлял 28 %.
Защита отечественных торговцев от натиска иностранных конкурентов обеспечивалась резким повышением таможенных пошлин с иноземцев. Те из них, кто получал разрешение на провоз товаров во внутренние города, обязан был заплатить 10-процентную проезжую пошлину (в 5 раз больше по сравнению с Таможенным уставом 1653 г.!). При продаже товаров на месте (и только оптом) взималось еще 6 % с цены, что в совокупности существенно снижало ожидаемую прибыль при торговле внутри страны и побуждало иноземцев ограничиваться портовым торгом. Русские купцы проезжих пошлин не платили, а при продаже с них в зависимости от рода товара взималось 4–5 %. В итоге они выигрывали на разнице пограничных и внутренних цен, оптовых и розничных. На некоторые иностранные товары были введены, по существу, запретительные ставки таможенных пошлин. Например, ввозные пошлины на вино достигали 50—100 % их стоимости, продажные равнялись 15 %. При вывозе за границу русских товаров иноземцы платили вывозную 13-процентную пошлину.
Во второй половине XVII в. вполне отчетливо проявилось стремление крупного российского купечества к установлению своей монополии в посреднической торговле с иностранцами и оттеснении от прямых контактов с ними мелких торговцев. Достижение этой цели позволило бы верхушке купечества, возвысив цены на экспортные товары, получать большую прибыль. В 1667 г. крупные купцы, торговавшие на Архангелогородской ярмарке, предприняли попытку создать компанию, объединявшую торги и действия купцов разных рангов. Однако эта затея не удалась, так как «молотшие люди» самостоятельно распродали свои товары по более низкой цене.
Правительство в целом поддерживало стремление крупного купечества к монополии на внешнем рынке. Об этом свидетельствует введение к Новоторговому уставу. В нем высказывалось пожелание об организации «складной» торговли, при которой «маломочные» торговые люди не могли подряжаться самостоятельно у иностранцев, а должны были отдавать свои товары купцам «больших партий». Законодательно это пожелание закреплено не было, и иностранные купцы по-прежнему в своей борьбе с русскими экспортерами не без успеха опирались на мелких торговцев. Используя их в качестве посредников и агентов, иноземцы сбивали цены на экспортные товары.
И все же наличие таких законодательных актов, каким был Новоторговый устав, свидетельствует о том, что в России, где формирование отечественного торгового капитала происходило трудно и медленно, а крупная промышленность практически не обслуживала. потребности населения, иностранный торговый и промышленный капитал вынужден был действовать в строго очерченных для него рамках, т. е. на тех же принципах, что и в других западных странах. И в этом, надо отдать должное, была немалая заслуга русского правительства, сумевшего найти правильное соотношение между стремлением к извлечению собственной финансовой выгоды от роста внешнеторгового оборота и интересами умножения капитала отечественных купцов.