е, кто был вхож в нашу «элиту» (деловую, медийную, финансовую, «культурную» и пр.), считали хорошим тоном насмехаться над Россией, ее народом, традициями, привычками, лидером, подчеркивать свою чужеродность этой стране с помощью роскоши, дорогих машин, огромных домов, поездок за рубеж и пр. Важно понимать, что элита – это те, кто дает другим гарантии, не имея никаких гарантий для себя. Элита – это те, чья мораль и представления о жизни выше, чем у других, те, кто являются адвокатами народа, кому прощают многое именно потому, что на них все держится. А держится потому, что не всегда первые. В том числе и в бою.
Нынешняя элита оставила за собой только привилегии, а риски передала власти и народу. Однако при этом оставила за собой право судить и оценивать как народ, так и власть. И требовать. И когда началась СВО, они были уверены, что народ восстанет и защитит себя (а значит, и элиту) от войны. А люди пошли защищать Родину, чем лишний раз подтвердили в глазах элиты свой статус народа как стада, которое идет, куда прикажут. Но обратиться к власти за поддержкой оказалось тоже невозможно. Они впервые столкнулись с ситуацией, когда приходится терять без гарантий вернуть потерянное.
Еще одна проблема состоит в том, что впервые за триста с лишним лет России больше нечего взять у Запада. Он перестал быть образцом, каноном, критерием, по которому Россия имела привычку равняться. Десятки и сотни лет очень многое делалось по-западному, оттуда брали всё – от костюмов и ткацких станков до устройства улиц и коллегий. За год СВО стало ясно, что Запад больше России ничего дать не может. Практически всё, что есть у них (машины, станки, одежда, фастфуд, мюзиклы, спа), есть и в России. Мало того, многое лучше. Улицы Берлина зимой после московских выглядят безобразно, метро Парижа по сравнению с московским или петербургским – клоака, жуликов на улицах Лондона столько, сколько в России не было и в 1990, московские кофейни не хуже венских. При этом много на Западе больше нет. Демократии, гуманизма, толерантности, культуры, капитализма, рынка, творчества, свободы, искусства – того, что привлекало в Западе очень многих россиян. Таким образом настало время «жить самим».
И самая актуальная проблема. После окончания СВО Россия станет совершенно другой страной. После Смуты начала XVII века Россия стала принципиально иной – монументальное время России Ивана Грозного закончилось и начался «бунташный век», прошедший, по замечанию Г. Флоровского, «в крайнем напряжении и беспокойстве, в разноголосице, в пререканиях и спорах». Война 1812 года, завершив западнический век Петра I, открыла новый век России, обратившейся к своим истокам. Из Первой мировой войны Россия вышла через революцию в совершенно иной исторический период. Великая Отечественная война кардинально трансформировала советское общество и привела в конечном итоге к «оттепели» и победам в космосе. Не следует забывать, что все эти войны были с Западом.
Не менее важно учесть, что контраст между довоенным и послевоенным временем был настолько велик, а противоречия во время войны настолько обострялись, что следствием всегда было сильное общественное напряжение и брожение, выливавшееся в большинстве случаев в социальный взрыв. Смута закончилась расколом общества, бунтами и в конечном итоге религиозным расколом – единственной формой раскола, который мог существовать в условиях полного отсутствия политического и партийного дискурса. Война 1812 года привела к восстанию декабристов, Первая мировая взорвалась революцией 1917 года, а Вторая мировая – страшным напряжением и брожением общества, надеждами, ожиданиями, волнениями, которые с очень большим трудом удалось притушить «борьбой с космополитизмом» и хрущевской «оттепелью».
То есть социальная напряженность, разочарование, ожидание, ощущение контраста между прежней жизнью, военной жизнью и мирной жизнью – это неизбежное следствие любого глобального конфликта с Западом. И к этому следует готовиться. Страна выйдет из СВО другой. Совсем другой. Это важно понимать.
Послесловие
Те проблемы, которые мы сегодня наблюдаем по всему миру, явно свидетельствуют о том, что период, который принято называть «Новейшее время», подошел к концу. Проблема конца Новейшего времени есть вопрос отнюдь не праздный, требующий самого внимательного рассмотрения, ибо при нынешней быстротекучести времен чем быстрее мы сумеем разобраться с окончанием одного, тем быстрее начнем следующее.
Для того чтобы понять, какое время наступает, нужно убедиться в том, что прежняя эпоха действительно исчерпала себя. Для этого воспользуемся определениями «сущностных явлений» Нового (Новейшего) времени, данными М. Хайдеггером в работе «Время картины мира». К этим явлениям Хайдеггер относит науку, машинную технику, искусство как выражение жизни человека, культуру как «реализацию верховных ценностей путем заботы о высших благах человека» и обезбожение, то есть картина мира дехристианизируется и христиане «перетолковывают свое христианство в мировоззрение». Разъясняя эти положения, Хайдеггер пишет, что в основе науки отныне лежит эксперимент («образ действий, который в своей подготовке и проведении обоснован и руководствуется положенным в основу законом и призван выявить факты, подтверждающие закон или отказывающие ему в подтверждении». В истории это критика источников).
Обязательным условием существования науки теперь является производство, под которым Хайдеггер понимает «институты», которые «необходимы потому, что сама по себе наука как исследование носит характер производства». Целью науки является «опредмечивание сущего», соответственно, истина есть «достоверность представления». Точкой отсчета для сущего становится человек. Кроме того, создается новая, «новоевропейская» картина мира, то есть мира как сущего в целом. При этом Хайдеггер обращает внимание на то, что «не картина мира превращается из прежней средневековой в новоевропейскую, а мир вообще становится картиной, и этим отличается существо Нового времени». Для Средневековья сущее есть творение Бога, для Нового времени сущее «предметно противопоставлено человеку» и существует лишь потому, что переходит в сферу компетенции и распоряжения человека. Закономерно возникает такое явление, как статус человека и мировоззрение человека, которое означает «принципиальное отношение человека к сущему». «Основной процесс Нового времени, – заключает Хайдеггер, – покорение мира как картины».
Вглядываясь внимательно в события последних 30 лет, несложно понять, что все указанные Хайдеггером признаки Новейшего времени больше не актуальны либо полностью, либо в значительной степени. Начнем с науки и производства. Институты, которые были «обязательным условием существования науки», перестают существовать, а слово «производство» лишается первоначального смысла. Наука, «заточенная» под промышленную революцию второй половины XIX в., успех которой наука и должна была обеспечить, отмирает вслед за исчерпавшей себя революцией. Сегодня задача науки – обеспечить нормальное функционирование человека в условиях быстрых изменений его образа жизни и среды обитания. В традиционных промышленных процессах люди нужны все меньше, меняется система расселения людей, технологии вплотную подошли к созданию «умных вещей», то есть нового окружения человека. Где здесь место науки, пока еще точно не определено. Кроме того, крах модели «потребления знаний» (в большинстве своем избыточных и бесполезных) вызывает недоверие к науке и все вместе выдвигает совершенно иные требования к науке и ее формам.
Далее. Если, по утверждению Хайдеггера, в Новое время «мир вообще становится картиной», то сегодня мир (как и человек) становится экраном. Можно вспомнить, что переход от античности, в которой написанный текст был второстепенен по сравнению с риторикой, к христианству отразился в том числе и во внешних формах, выразившихся в переходе от свитка к кодексу. Замена же кодекса на компьютерный дисплей производит более радикальный переворот, поскольку изменяются сами способы организации и структура носителя письменного текста. В антропологическом плане христианский образ человека как книги, имеющей глубину, многомерность, тайну, сменяется образом человека как экрана, плоскостной схемы, пассивно отражающих и показывающих различные процессы. Поэтому больше нет «основного процесса Нового времени – покорения мира как картины». Мир как экран сливается с экраном-человеком, диалектической оппозиции больше не существует, вместо покорения происходит братание.
Теперь что касается машинной техники. Эпоха машин подошла к концу хотя бы потому, что отчетливо обозначился рубеж возможностей приборов, механизмов, систем машин. Дальнейшее их усложнение и совершенствование невозможно, так как именно чрезмерные возможности становятся главной угрозой стабильности и работоспособности систем. То есть машина начинает пожирать сама себя, становится угрозой себе. Не говоря уже о том, что такие системы становятся очень уязвимы, а катастрофы, связанные с ними, имеют огромную энергию разрушения и поражения.
Но дело не только в этом. Интернет стал новой реальностью, вытеснившей машины. Если раньше человек производил и строил машины, то теперь Интернет производит человека (или сильно перестраивает его). Машина была конечна и копировалась, Интернет бесконечен, потому что способен, не погибая, воспроизводить сам себя, создавать бесконечное количество полностью аутентичных копий. Самая главная машина (автомобиль) похожа на человека лишь внешне – глаза-фары, рот-решетка, четыре колеса (конечности), ее надо кормить, она не живет самостоятельной жизнью, не ездит сама по себе, полностью подчинена человеку. Интернет является копией человеческого мозга, то есть внутреннего средоточия человека, его личности, он живет сам по себе, вне зависимости от нас, круглые сутки. Профессор Л. Ионин отмечает, что «проектирование гигантских сетей во всех сферах жизни приводит к тому, что эти сети действуют сами по себе независимо от желания проектировщиков, производят эффекты, которые от них не ожидались, они как бы начинают приобретать собственную жизнь, независимую от проектировщика. Чем дальше будет развиваться Интернет, тем больше он будет выходить – как коммуникационная сеть – из-под контроля. Важнейшей особенностью этих систем становится их автономность, то есть они могут возникать самопроизвольно. Эти сети действуют сами по себе независимо от желания их создателей, производят эффекты, которые от них не ожидались, они как бы начинают приобретать собственную, автономную жизнь». Таким образом, рядом с человеком появилась непредсказуемая реальность, ослабляющая реальность предсказуемую, система, которая не просто живет самостоятельно, независимо, но стремительно развивается. И не просто развивается, а подчиняет себе все новые сферы жизни человека.