15 мая 1609 года в Пскове произошел страшный пожар, который захватил и самый Кром с Троицким собором; порох, хранившийся в погребах под городскими стенами, взорвало; причем часть стены и башен обрушилась. Однако это бедствие не прекратило внутренней борьбы партий: меньшие люди, стрельцы и казаки продолжали свирепствовать против больших людей, то есть бояр, дворян и гостей. Казачий атаман Корсаков, державший стражу на Новгородской дороге, прислал в город весть о приближении новгородско-шведского отряда. Но большие люди схватили посланца и засадили его в тюрьму. Ничего не подозревая, псковичи всем народом отправились 28 мая встречать икону Богородицы, которую в этот день приносили из Печерского монастыря. Вдруг позади их послышались пушечные и ружейные выстрелы. Новгородско-шведский отряд спешил войти в Великие ворота, которые лучшие люди нарочно оставили отворенными. Но атаман Корсаков встретил подступавших ружейным огнем; а со стен загремел пушечный наряд; особенно псковские стрельцы своим храбрым сопротивлением удержали московское войско, пока народ успел войти в город и принять участие в битве. Видя неудачу, царское войско остановилось в селе Любатове. Казачий гонец, освобожденный из тюрьмы, рассказал, как лучшие люди помешали ему дать весть. Тогда в городе произошло сильное волнение. Один священник, пытавшийся бежать в Любатово, был схвачен и подвергнут пытке. Он оговорил других; их также пытали; те оговорили третьих. На этих пытках присутствовали самозванцев воевода Жировой-Засекин и дьяк Иван Луговский. Но от них власть уже перешла к меньшим посадским людям и стрельцам. Из среды последних выдался зычным голосом и дикой энергией некто Тимофей, прозванием Кудекуша Трепец, который и подчинил себе толпу, так что стал указывать воеводам и начальным людям. По словам летописца, многие бояре и дворяне, уличенные в тайных сношениях с Новгородом, были мучимы; им ломали ребра, жгли их на костре. Мятежная чернь восстановила прежний вечевой быт Пскова: часто звонили в колокол и собирали народ на вече, где крикуны играли главную роль. Тщетно новгородцы и шведы приходили из Люба-това и затевали бой с псковичами; последние храбро отбивали их нападения. Скопин-Шуйский, не желая развлекать свои силы и тратить время на осаду Пскова, предоставил его самому себе и отозвал свой отряд.
Меж тем весть о поражении Кернозицкого произвела сильную тревогу в тушинских таборах. Чтобы прикрыть дорогу из Новгорода в Москву, посланы были Зборовский и известный князь Григорий Шаховской с 3000 поляков и русских. Они подступили к Торжку; начальствовавший здесь воевода Чеглоков спешил уведомить о том Скопина, прося помощи. Скопин и Делагарди, стоявшие в это время около Крестецкого Яма, наперед себя отрядили к Торжку стольника Головина и Эверта Горна с 2000 русских и шведов. Этот отряд напал на Зборовского и Шаховского. Бой длился с переменным успехом; наконец тушинцы отступили и засели в Твери. Когда прибыли к Торжку Скопин и Делагарди, то вместо Зборовского и Шаховского они встретили здесь 3000 смолян с князем Яковом Барятинским и Семеном Ададуровым, которых, по требованию царя, смоленский воевода Шеин послал на помощь Скопину и которые уже успели отобрать у тушинцев города Дорогобуж, Вязьму и Белую. Зборовский из Твери прислал письмо Делагарди, убеждающее его оставить неправую сторону Шуйского и перейти на службу к якобы законному государю Дмитрию. Делагарди дал ему резкий и колкий ответ. Соединясь в Твери с Кернозицким, Зборовский храбро вступил в бой со шведами и русскими. Проливной дождь испортил огнестрельные снаряды в шведском войске; оно не выдержало натиска польской конницы, расстроилось и ушло в свой лагерь. Дождь шел и на другой день. Считая себя победителями, поляки расположились в Твери и предались беспечности. Это обстоятельство верно учли Скопин и Делагарди и на третий день, 13 июля, ранним утром напали на Тверской острог. Захваченные врасплох, поляки были разбиты наголову, изгнаны из острога и отступили, потеряв пушки и знамена. Только часть их, засевшая в кремле, успела отбить приступы русских и шведов. Верный своей системе не терять времени на осаду крепостей и рассчитывая, что неприятели сами покинут этот кремль, Скопин двинулся далее. Но тут между союзниками произошел разлад.
И вообще нелегко было поддерживать порядок и повиновение в разноплеменном сброде наемников, а при данных обстоятельствах эта задача оказалась очень трудной. Недостаток в деньгах поневоле заставил московское правительство замедлить с уплатой условленного содержания; к сему присоединились и другие неудовольствия. Шведы, между прочим, жаловались на вероломство русских, которые под Тверью стали грабить обоз союзников в то время, когда сии последние сражались с поляками. Наемники вдруг объявили, что они не хотят идти вглубь Московского государства, и повернули назад. Тщетно Делагарди вместе со своими офицерами старался утишить волнение и победить упорство солдат. Чтобы не отделиться от войска, он принужден был сделать вид, что сам держит сторону недовольных. Ушедшему вперед Скопину он послал требование уплатить жалованье наемникам и немедля сдать город Корелу; а сам вошел в Тверь, которую поляки успели уже очистить. Однако мятежное войско не хотело оставаться здесь; Делагарди принужден был отойти далее назад, и остановился под Торжком. Только Христиерн Зоме с отрядом в 1000 человек пошел на соединение со Скопиным. Сей последний ввиду таких неблагоприятных обстоятельств уклонился от прямого пути к столице, перешел на левый берег Волги и направился к Калязину монастырю, чтобы соединиться там с отрядами, шедшими к нему из северных городов под предводительством Вышеславцева и Жеребцова. Здесь он остановился на некоторое время. Сознавая главный недостаток русской рати, большей частью набранной прямо от сохи, а потому не умевшей сражаться в открытом поле с более опытными в военном деле хоругвями, Скопин при помощи Зоме усердно принялся обучать своих ратников военным построениям и искусству владеть оружием. А между тем он вел деятельные переговоры с Делагарди и употреблял все усилия уладить дело со шведским вспомогательным войском. Чтобы достать средства на уплату жалованья, из Москвы и Калязина рассылались по городам грамоты с настойчивым требованием о присылке денег, соболей и товаров. Это требование не осталось тщетным; мало-помалу казна стала собираться и жалованье шведам начали уплачивать. Между прочим, Соловецкий монастырь прислал около 17 000 рублей; богатые сольвычегодские граждане Строгановы также прислали значительные суммы.
Только пермяки в эту эпоху выделились из среды северных городов своими уклончивыми ответами и нежеланием жертвовать на общее государственное дело.
В Тушине знали о раздоре шведов с русскими и радовались. Когда же пришли известия о готовившемся их примирении, там задумали разбить Скопина до прихода шведов. Дело это было поручено Сапеге совместно со Зборовским. Они двинулись из-под Троицы с войском, состоявшим из 12 000 поляков и казаков, и надеялись легко одолеть 20-тысячное ополчение Скопина. При их приближении Скопин выслал на правый берег Волги отряд с Барятинским, Головиным, Валуевым и Жеребцовым. 18 августа на болотистых берегах речки Жабни эти воеводы вступили в битву с тушинцами и, пользуясь местностью, удержались до прибытия самого Скопина и Зоме с главными силами. Битва была очень упорна и продолжалась до солнечного заката. Обучение, хотя и краткое, русских военному искусству принесло свои плоды. Поляки с удивлением увидали их стойкость в открытом поле и жестоко обманулись в расчете разбить Скопина, чтобы уничтожить надежду на него московских и троицких сидельцев. Вознося горячие молитвы преподобному Макарию Калязинскому, русские мужественно наступали и, наконец, сломили врагов. Поляки побежали и были преследуемы до своего лагеря у Рябой Пустыни, где они укрылись, благодаря наступившей темноте, а потом и совсем ушли: Сапега под Троицу, Зборовский в Тушино. Победители воротились в Калязин монастырь. Здесь Скопин пробыл еще несколько времени, пока переговоры его и царя Василия с Делагарди окончились благополучно. Шведский вождь, по требованию своих солдат отступивший еще далее, к Новгороду, наконец, с помощью присланных денег убедил их снова двинуться вперед, и тем более что получил повеление от короля в том же смысле. Но за ним последовала только меньшая часть; а большая часть наемников или сама покинула его, или по настоянию своему была отпущена им на родину. Чтобы пополнить убыль, он послал несколько офицеров в Нарву и Выборг вербовать свежие отряды. В конце сентября Делагарди прибыл в Калязин и соединился со Скопиным, который встретил его торжественно и раздал его воинам дорогих мехов почти на 20 000 рублей.
Вести о победоносном приближении Скопина оживили московских граждан и троицких защитников надеждой на скорое освобождение. Но это освобождение все еще замедлилось. Вместо того чтобы спешить к Москве, Скопин со своими союзниками двинулся к Александровской слободе, выбил оттуда отряд сапежинцев и засел в этом хорошо укрепленном городе. Несмотря на свою молодость, он не рвался и не выходил из пределов осторожности и предусмотрительности. Главные силы Лжедимитрия представляли все еще многочисленных, хорошо вооруженных и опасных противников; было бы не совсем благоразумно вступить с ними в решительную битву, рискуя разом потерять все приобретенные выгоды. Скопин воспользовался важным положением Александровской слободы и отрезал тушинцев от северных областей, откуда они получали свое продовольствие. Еще до занятия слободы шурин его Головин врасплох захватил Переяславль и прогнал оттуда поляков, чем отрезал от Сапеги Лисовского, стоявшего в Ростове. Лисовский отошел в Суздаль. В конце октября 1610 года (сентябрьского стиля) оба гетмана, Рожинский и Сапега, попытались было соединенными силами выбить Скопина из Александровской слободы, но не могли выманить его в открытое поле и без успеха воротились в свои таборы.
Александровская слобода на некоторое время сосредоточила на себе общее внимание: Москва и Троица со дня на день ожидали отсюда своего освобождения; а враги со страхом смотрели на постепенное усиление здесь Скопина-Шуйского, к которому с разных сторон шли царские воеводы на подкрепление. Так, сюда прибыл давно ожидаемый Федор Иванович Шереметев с низовой ратью, а из Москвы от царя пришли подкрепления с двумя боевыми воеводами, князьями Куракиным и Лыковым. Пришел и отряд (станица) рязанцев. Но при нем оказались посланцы от Прокопия Ляпунова с недобрыми грамотами. Пылкий, нетерпеливый Ляпунов в этих грамотах спешил выразить то, что у многих русских людей того времени было не только на уме, но и на языке. Обаяние личности Скопина и его военные успехи возбудили желание и надежду, что именно он будет наследником московского престола после бездетного и нелюбимого Василия Шуйского. А Ляпунов пошел еще далее: ждать смерти Василия казалось ему слишком долго;