ки? Уверенная, что он согласится оставить свое германское владение ради Русского престола, императрица тотчас по восшествии на престол отправила к нему с лестным предложением барона Корфа. И она не ошиблась: в начале февраля 1742 года герцог, только что достигший в это время четырнадцатилетнего возраста, был уже в Петербурге. Императрица приняла его с восторгом. Каждый день она искала возможность показать ему свою любовь: то жаловала его орденами, то ордена украшала бриллиантами, то возвышала его чинами; так, через пять дней после своего приезда он был уже подполковником Преображенского полка.
Но, утешаясь своим будущим наследником, Елизавета Петровна в то же время думала о том, чтобы завершить его воспитание так, как прилично было для наследника Русской короны, и почти с первых же дней его приезда были назначены к нему три наставника: Симеон Тодорский, бывший потом епископом Костромским, Исаак Веселовский и профессор Штелин. Первый учил его Греко-российскому закону, второй — Русскому языку, третий — истории и математике. Таким образом, большая часть времени принца посвящалась ученью; оно было прервано на некоторое время только путешествием всего двора в Москву на коронацию и праздниками в связи с этой коронацией, которая, по словам историков, проходила с пышностью, дотоле не известной в России.
Увеселения при дворе состояли в великолепных иллюминациях и фейерверках, в спектаклях Итальянской оперы и маскарадах, которые иногда продолжались несколько вечеров подряд. В то время, когда вельможи и дворянство восхищались светскими удовольствиями, простой народ не меньше их веселился на Московских площадях, где были расставлены в виде красивых пирамид жареные быки, начиненные птицами и рыбами, окруженные грудами хлебов, калачей и пирогов. Представьте еще при этом фонтаны, которые били не водой, а красным и белым вином, и вы будете иметь полное представление об удовольствии веселившихся.
Елизавета была вспыльчивой в отца и не умела сдерживать себя в минуты раздражения.
Она могла собственноручно ударить придворного по щекам и обладала доведенной до виртуозности способностью браниться. Однако такие вспышки гнева не влекли за собой серьезных последствий для тех, кто им подвергался.
Радость двора и народа при торжественных праздниках коронования Елизаветы еще не утихла, как новые причины подали случай к новому веселью: война, начатая Шведами в правление Анны Леопольдовны за Выборгскую провинцию, хотя и заканчивалась на короткое время перемирием при вступлении на престол Елизаветы Петровны, но вскоре потом опять возобновилась от неумеренных требований Шведов и с мая продолжалась с самым блестящим успехом для Русских. Императрица почти беспрестанно получала из Финляндии известия о победах фельдмаршала Ласси над генералом Левенгауптом. Правда, эти победы доставались довольно просто нашему фельдмаршалу: в Шведском правлении был тогда величайший беспорядок. Королева и сестра Карла XII, Ульрика-Элеонора, незадолго перед тем скончалась, оставив на своем престоле супруга, старого и слабого принца Гессенского, пользовавшегося только именем короля. Детей у них не было, и поэтому вельможи королевства после смерти своей государыни занялись избранием наследника, который бы принял правление после кончины ее супруга.
Обратив все свое внимание на этот важный выбор, они плохо распорядились военными действиями против России, и, отняв полную власть у главнокомандующего их войсками в Финляндии Левенгаупта, они приказали ему составить военный совет, который бы рассматривал и решал все дела армии. В этом совете заседали даже все полковники, находившиеся в это время в войске. Многочисленность влекла за собой появление разногласий во мнениях и промедление в делах, и это было главной причиной неудач Левенгаупта и счастливых успехов фельдмаршала Ласси — успехов, дошедших, наконец, до того, что Швеция не только уже не требовала назад Выборга, но уступала России еще одну свою провинцию[360], а именно Кюменегардскую[361] с тремя находившимися в ней городами: Нейшлотом, Вильманстрандом и Фридрихсгамом. Таким образом река Кюмень стала границей между двумя государствами, и в городе Або 16 июня 1743 года был заключен мир.
28 апреля 1742 г. состоялась коронация Елизаветы Петровны. Сразу после коронации был издан Манифест о назначении наследником престола племянника императрицы, герцога Голштинии Петра. В 1744 г. императрица Елизавета стала проявлять заботу о женитьбе своего племянника и в качестве невесты выбрала Софию Фредерику Августу, дочь принца Ангальт-Цербстского, находившегося на Прусской службе.
Между тем верховные чины Швеции, занимавшиеся избранием наследника престола, после продолжительных рассуждений остановили единодушно свой выбор на том же самом принце Голштинском, которого и Россия с любовью приняла на свой престол. Шведы, хотя и знали уже о приезде его в Россию и о том восторге, с которым Русские по справедливости приняли внука своего великого государя, но все еще думали, что Немецкий принц, не привыкший к Русским нравам и обычаям, предпочтет престол в стране, имеющей более сходства с его Отечеством, и для того отправили к нему своих послов с предложением Шведской короны. Эти послы, которыми были граф Бонде и бароны Гамильтон и Шафер, приехали в Москву, где находился в это время молодой герцог. Он был тронут этой лестной честью, ему оказанной, благодарил усердных Шведов, но отказался от их предложения как уже избранный наследник Русского престола, готовившийся принять Греческую веру и вместе с ней присягу в верности своим будущим подданным. Все это в самом деле исполнилось в ноябре 1742 года, и после крещения принц уже назывался великим князем Петром Федоровичем.
В 1744 г. в Москве императрица Елизавета Петровна сочеталась морганатическим браком* с певчим Придворной капеллы Алексеем Григорьевичем Разумовским, возведя его в графское достоинство.
Петр III Федорович (1728–1762) — российский император, внук Петра I, сын Анны Петровны (дочери Петра I). В 1742 г. императрица Елизавета объявила его наследником престола. В 1745 г. Петр III вступил в брак с принцессой Софией Фредерикой Августой — будущей императрицей Екатериной II. Для Петра III в Ораниенбауме специально был построен дворец и потешная крепость.
Елизавета Петровна, всегда сильно привязанная к своему племяннику, полюбила его еще больше с того времени, когда после принятия Греческой веры он стал в ее глазах совершенно Русским князем. С нежностью заботясь о его судьбе, она заранее желала устроить его семейное счастье и поэтому раньше, чем ему исполнилось 16 лет, уже начала думать о той, которая со временем должна быть его супругой. Ее выбор остановился на принцессе Амалии, сестре одного из умнейших государей того времени, Прусского короля Фридриха II, но неизвестно по каким причинам он не мог согласиться на этот союз и через своего посланника Мардефельда предложил другую невесту — свою родственницу, принцессу Софию Фредерику Августу Ангальт-Цербстскую[362]. Ее мать, принцесса Иоанна, была родной сестрой покойного принца, епископа Любского, жениха императрицы Елизаветы, и этого было довольно для чувствительного сердца государыни, чтобы заочно согласиться назвать своей племянницей принцессу Ангальт-Цербстскую, о достоинствах которой уже многие говорили с восхищением.
Все, что может быть величественного и привлекательного в человеке, было во внешности этой принцессы: орлиный нос, прелестный рот, голубые глаза, то горделивые, то чрезвычайно кроткие, темные брови и невыразимо пленительная улыбка. Если рост принцессы и не был очень высоким, то сама она возвышалась величием чела и важностью поступи[363]. Но эта важность исчезала в необыкновенной прелести всех движений, когда молодая принцесса, живая, остроумная, игривая, шутила с окружавшими ее придворными и часто мучила своей резвостью старых надзирательниц. Шутки продолжались до тех пор, пока она замечала, что какая-нибудь из них начинала сердиться, и тогда резвое дитя превращалось снова в то милое, кроткое существо, одна улыбка которого, один взгляд осчастливливали каждого из приближенных.
Такой была четырнадцатилетняя принцесса София Фредерика Августа, когда в начале 1744 года была привезена своей родительницей в Москву как невеста наследника престола. С восхищением увидели ее и императрица, и ее будущий супруг, и весь двор. Это общее восхищение, удовлетворяя все желания детского сердца принцессы, придавало новую прелесть ее пленительной любезности, которой она очаровала свое новое Отечество. Любимая всеми с первых дней своего появления, она сама так же скоро полюбила всех и, невинная, веселая, наслаждалась с беспечностью младенца всеми удовольствиями, которыми императрица старалась окружить приезжих своих гостей.
Праздники и балы были так великолепны, что, казалось, должны были изумить четырнадцатилетнюю принцессу одного из самых бедных дворов Германии; но этого не чувствовала будущая царица России, ведь для великой души нет ничего необыкновенного. Она смотрела на все, как будто уже имела раньше понятие о чудесах, ею виденных; разговаривала без замешательства с иностранными посланниками и министрами, с вельможами и полководцами; сам ее нрав — откровенный и пылкий — недолго скрывался в принужденности недавнего знакомства с лицами, ее окружавшими, и вскоре явилс