Сражение при Нови принадлежит к самым знаменитым. Суворов сам говорил, что никогда не видел битвы более упорной. Военные писатели сравнивают его с важнейшими сражениями прошедшего столетия, например, Полтавским и Кунерсдорфским. Победа Суворова была на этот раз тем важнее для него, что убедила врагов в совершенстве его военного искусства: среди них были и такие, кто из зависти оспаривал достоинства его военных знаний и бесстыдно говорил, что он побеждает только за счет одного везения, удачи и только одних Турок и Поляков, не столь искусных в военном деле, как другие народы. При Нови он доказал всю несправедливость такого обвинения, сражаясь с одним из отличнейших генералов того времени. Со всех сторон государи стали проявлять к нему уважение.
В 1801 г. Павел I пожаловал всем нижним чинам гатчинских войск, уходящим в отставку, по 15 десятин земли в Саратовской губернии.
Сардинский король пожаловал ему достоинство фельдмаршала своих войск и принца и гранда[498] своего государства.
Город Турин поднес богатую шпагу[499], украшенную алмазами. Император Франц II, уже не имея для него других знаков отличия, выражал ему свою благодарность самыми лестными письмами.
Но император Павел превзошел всех своей щедростью. Он пожаловал своему храброму подданному княжество Русской империи с названием Итальянское, столь подходящим освободителю Италии. Кроме того, он прислал ему свой портрет, украшенный бриллиантами, с письмом, в котором самыми лестными выражениями просил его обязательно носить этот знак признательности государя к подданному, прославившему его царствование. Этого было мало: государь, принося Богу благодарение за победы в Италии, приказал, чтобы Суворову оказывали воинские почести, подобные отдаваемым особе императора, даже в присутствии его величества.
Но это были почти последние почести, оказанные славному фельдмаршалу: они были для него предвестниками печальных, хотя не менее славных дней. Такая удивительная перемена в судьбе победителя и вообще в судьбе всей войны произошла вскоре после сражения при Нови. Трудно решить, в чем была причина этого, только эта победа, вместо того, чтобы, по мнению Суворова, принести союзникам чрезвычайные выгоды и даже открыть доступ к юго-восточным областям Франции, не дала им ничего. Союзные войска после своих невероятных успехов как будто утомились, и, Бог знает, от зависти ли к славе Суворова или просто из-за одного духа несогласия, только придворный Венский Верховный совет, распоряжавшийся делами войны и только Суворову уступавший на некоторое время это свое право, распорядился на этот раз так, что все, достигнутое победами Русского фельдмаршала, было уничтожено. Следуя этому странному распоряжению, часть Австрийской армии, действовавшая против Французов в Швейцарии под командованием эрцгерцога[500] Карла, должна была идти к Рейну только потому, что там показался небольшой и совсем неопасный отряд неприятеля. Суворов же должен был оставить освобожденную им Италию и занять со своей очень уменьшившейся армией место эрцгерцога в Швейцарии. Такое перемещение войска влекло за собой самые плохие последствия: в Швейцарии оставались еще части Русской и Австрийской армий под командованием генералов Римского-Корсакова и Готца. Отступление эрцгерцога делало их вовсе беззащитными перед нападением главного Французского войска, которое под командованием Массены наблюдало за всеми их передвижениями и ожидало только удобного случая совершить нападение. Суворов предугадывал это и поэтому с величайшим неудовольствием отнесся к распоряжению Придворного военного совета и с горестью расстался с Италией, жители которой неутешно плакали по нему, как будто предчувствуя возвращение своих прежних бедствий.
Король Прусский Фридрих-Вильгельм III. Гравюра 1799 г. Фридрих-Вильгельм III (1770–1840) стал королем Пруссии в 1797 г.
Ни они, ни Суворов не ошиблись: Французы начали торжествовать с той самой минуты, как предписания Венского совета были исполнены. Массена напал на Корсакова и Готца прежде, чем успел соединиться с ними Суворов. И этому соединению также помешал Венский совет: Суворов, дойдя с величайшей поспешностью до Беллицоны, не нашел снаряжения, которое ему было необходимо для перехода через Альпийские горы и которое Австрия обещала непременно приготовить для него. Пять дней ожидал он выполнения этого обещания, и — напрасно! Ни полторы тысячи мулов[501], на которых надо было перевозить снаряды и припасы, ни эти самые припасы для снабжения войска не подвозились, и фельдмаршал, будучи не в состоянии сдерживать больше свое нетерпение, перешел Альпы и перевез снаряды и запасы, какие он смог собрать, на казацких лошадях, которых было около полутора тысяч в его войске. Утомленные необычным походом, воины, дойдя до середины высочайших гор Европы, увидели самую неприступную из них, Сен-Готард, и услышали приказ своего командующего взойти на нее. Сначала этот приказ показался им невыполнимым; их мужество поколебалось, и тихий, невнятный ропот пробежал по толпе, окружавшей героя. Он понял, что происходило в сердцах его храбрых товарищей, и в ту же минуту разрешил их сомнение. «Братцы! — закричал он солдатам, — ройте мне яму: здесь похороните меня, не могу пережить своей славы, вы не Русские, вы мне уже не дети! Мне ничего не остается, кроме смерти».
Милые читатели! Вы как Русские можете понять, какое действие произвели эти слова на наших солдат. Они устыдились своей минутной слабости и в восторге, и слезах закричали: «С нами Бог! Отец наш Суворов! Веди нас!»
С этой минуты они уже не боялись опасностей, которые встречались почти на каждом шагу в этом трудном походе. Они преодолевали все его сложности и одерживали победы над неприятелями, неожиданно появлявшимися перед ними по дороге из-за скал Сен-Готарда. Этого было мало: достигнув ледяной вершины этой неприступной горы, они выдержали кровопролитное сражение с укрепившимися там Французами и вытеснили их оттуда в долину Урзен. Здесь Французы, будучи не в силах больше выдерживать жестокую борьбу, побежали. Дорога, по которой им надо было спасаться, оказалась почти непроходимой. Высочайшие горы и глубокие пропасти окружали их со всех сторон, и над одной из этих пропастей висел тоненький мостик, через который нужно было пройти. Этот мост назывался Чертовым, — название, соответствующее опасности перехода. Французы, гонимые страхом, кое как навели опасную переправу и, чтобы самым верным способом избавиться от погони, разрушили за собой воздушный мост. Но как же они ошиблись, думая остановить этим Русских под командованием Суворова! Ни разу не было случая, когда бы они остановились: разрушенный мост снова был построен. Офицеры своими шарфами связывали его доски, солдаты перекидывали эти доски над пропастями, и по этой зыбкой, едва державшейся дороге храброе войско перешло и через пропасть догнало неприятеля у деревни Альдорф. Здесь, на водах прекрасного озера Луцернского, Французы нашли свое спасение, бросившись в лодки, которые отвезли их в кантон Унтервальден.
Суворов, спеша соединиться с Римским-Корсаковым и Готце, не остановился здесь, а отправился прямо к кантону Швицу через долину Муттен. В этой долине, до которой так трудно было добраться, фельдмаршал узнал, что оба генерала, единственные его помощники в Швейцарии, — разбиты! Если на протяжении всей своей славной жизни Суворов и был чем-нибудь поражен, то, конечно, этим известием! Он не мог без ужаса думать, что слава Русских, это его драгоценнейшее благо, померкнет в Швейцарии; что никто, и даже сам он, не в состоянии будет вернуть ей прежний блеск, потому что долина Муттен, окруженная со всех сторон высочайшими горами, была окружена еще и Французским войском, втрое многочисленнее Русского войска. Казалось, верная смерть ожидала храбрый отряд, так смело взобравшийся на чуждые ему высоты. Глаза всей Европы были жадно устремлены на героя, так долго побеждавшего и, наконец, — побежденного, пусть даже и не искусством и храбростью неприятеля, а несчастным стечением обстоятельств.
Так думали все, кроме одного Суворова. Нет, герой России не пришел в уныние и здесь, а надеялся на себя и на своих солдат и тогда, когда, казалось, уже не было никакой надежды. Он не только не думал быть побежден, но еще и первый напал на Массену, расстроил его передовые отряды, взял в плен четыреста человек, сбросил несколько его пушек в пропасть. Но все эти проявления отчаянного мужества не помогали его положению. Рано или поздно все это должно было окончиться пленом: неприятельские силы слишком превышали малый остаток Русских. И эту ужасную участь должен разделить с ними сын императора — молодой великий князь, вверенный попечениям Суворова и отличившийся неустрашимостью, достойной славного учителя.
Нет, герой России не мог допустить такой мысли и решился на последнее, только ему одному доступное средство. Из долины Муттен был еще один выход, который мог избавить Русских от плена: вершина одной из высочайших Альпийских гор — Глариса. Но и эту, можно сказать, тропинку, по которой только два человека могли идти рядом и возле которой с одной стороны была неприступная скала, а с другой Клейнталерское озеро, стерегли у выхода Французы; с боку же в нее стреляла неприятельская артиллерия, расположенная по другую сторону озера. И именно здесь надо было пройти бесстрашному отряду Русских. Суворов показал этот путь своим солдатам и сказал, что только пройдя его, они могут спасти свою честь, честь сына императора и славу их фельдмаршала. Этих слов было достаточно для Русских воинов. Громкими криками просили они отца своего вести их, и беспримерное мужество победило все препятствия. Тропинка была очищена от Французов, и их опрокинутые передовые отряды, спасаясь бегством от Русских, увлекли за собой и всех остальных своих товарищей, так что Русские удачно достигли Глариса. Здесь Суворов минуту еще мог стоять в не