ройти павильон[514] и встретить Русского императора при его входе на плот.
Государи обнялись — и это было предвестием мира для их войск, смотревших с обоих берегов на эту любопытную встречу своих монархов и сопровождавших радостными восклицаниями их первое объятие. Оно было в то же время залогом того взаимного расположения, которое оба императора почувствовали друг к другу. Александр, умный от природы, тонко образованный, не мог не отдавать должной справедливости великим делам Наполеона в качестве восстановителя разрушенной Франции. Наполеон не мог не уважать высоких качеств Александра, не мог не плениться очаровательностью его обращения, слывшего неподражаемым, наконец, не мог не стараться получить расположение государя, с помощью которого он вернее всего мог подчинить своему влиянию последних, оставшихся у него врагов — Англичан.
Французский император не ошибся в своем ожидании: Александр был недоволен Англией, не исполнившей и половины обещаний, данных ею России как своей союзнице, и вопрос о разрыве с ней был решен почти в самом начале встречи императоров. Разговор продолжался два часа. По его окончании свиты государей были позваны к ним в большой павильон, и здесь-то многие увидели на тесном пространстве плота и осенявшей его палатки тех двух великих монархов, от воли которых зависела участь всей Европы. Они рассказывали еще несколько интересных подробностей, которые, наверное, заинтересуют моих читателей. Хотите ли вы знать, например, как был одет император Александр? Он был в Преображенском мундире покроя того времени, в коротких ботфортах[515], на правом плече — аксельбант[516], через плечо — Андреевская лента*, без эполет[517],потому что их тогда не носили. Шляпа высокая; по ее краям был заметен белый плюмаж[518], наверху — черный султан*. Перчатки белые, лосиные* и гораздо длиннее нынешних. Император Французов был в мундире старой гвардии, в ленте Почетного легиона* и в маленькой шляпе, которую, наверное, все вы видели на его портретах и гипсовых изображениях. Очевидцы говорят, что он был очень похож на эти известные всем изображения; что, подъезжая к павильону, он даже стоял в лодке со сложенными на груди руками, как его представляют.
Война России с Францией в составе разных коалиций закончилась подписанием Тильзитского мирного договора в 1807 г. Подписание его происходило во время встречи двух императоров, Александра I и Наполеона I, на плоту посередине реки Неман. Оправдывая необходимость этого договора, участник войны 1812 года, поэт Денис Давыдов написал: «России надо было приготовить средства для отпора покушений на независимость ее, рано или поздно государем предвиденных».
Любезность обращения Александра настолько известна, что излишне было бы рассказывать вам, друзья мои, как милостиво разговаривал он со всей свитой Наполеона, которая состояла из Мюрата, Бертье, Бесьера, Дюрока и Коленкура. Французский император был также очень приветлив с генералами, сопровождавшими Александра. Кроме великого князя Константина Павловича — этого храброго воина, молодого товарища Суворова и ревностного сотрудника августейшего брата своего — Русская свита состояла из князей Ливена и Лобанова, генералов Беннигсена и Уварова. Разговаривая с Беннигсеном, Наполеон сказал: «Вы были очень злы под Элау!» и потом прибавил: «Я всегда восхищаюсь вашим талантом и еще больше вашим благоразумием!»
Жеро Кристоф Мишель Дюрок (1772–1813) — Французский генерал, маршал во времена империи, сподвижник Наполеона.
На другой день свидание повторилось. Вместе с Русским императором на этот раз приехал его друг и союзник — Прусский король. Вот что рассказал об этом примерном государе один из очевидцев встречи, генерал Д.В. Давыдов, бывший тогда только адъютантом при генерале Багратионе:
«О! Как явственно — невзирая на мою молодость — как явственно поняла душа моя глубокое, но немое горе этого добродетельного отца своего народа, этого добродетельнейшей жизни человека! С какими полными слез глазами, но и с каким восторгом глядел я на монарха, сохранившего все наружное безмятежие, все достоинство высокого сана своего при погибели, казалось, неотразимой и окончательной».
Таково было положение Фридриха-Вильгельма, но влияние его знаменитого друга, Александра, на Французского императора изменило отношение Наполеона к Пруссии. Из всего королевства, завоеванного им, Наполеон хотел по примеру областей Италии не возвращать королю ничего, однако, вняв убеждениям Александра, возвратил больше половины, то есть все земли, лежащие на правому берегу Эльбы, кроме южной и небольшой части западной Пруссии, составлявших некогда области, принадлежавшие Польше. Эти области, а также территории, перешедшие в разные времена к Пруссии от Польши, должны были перейти во владение Саксонского короля под названием герцогства Варшавского.
Император Александр, заключая в Тильзите мир с Наполеоном, заключил в то же время с ним союз против неприятелей обоих государств. По договорам этого мира и союза, Франция должна была принять на себя роль посредника между Россией и Турцией, а Россия должна была исполнять роль посредника между Францией и Англией. Кроме того, Наполеон из встреч и своих личных переговоров с Русским государем извлек еще другие, важные для него выгоды. Тильзитским трактатом[519]Александр не только признал его императором Французов, но признал также и трех его братьев Иосифа, Людовика и Иеронима королями Неаполитанским, Голландским и Вестфальским.
Так счастливый завоеватель Европы удачно достиг своей цели и благодаря силе своих убеждений, дружбе Александра с Фридрихом-Вильгельмом и обстоятельствам, которые заставляли Русского императора уступить необходимости, получил все, что ждал от России и Пруссии. Скоро мы увидим, какую цену заплатил он за снисходительное великодушие Александра и добродетельную терпеливость Фридриха-Вильгельма.
Завоевание Финляндии от 1808 до 1810 года
Прочитав название этого рассказа, мои читатели, конечно, вспомнят области, завоеванные Петром I у Швеции и лежащие в соседстве с нашим Петербургом. Вы вспомните также, что эти завоеванные тогда области составляли только часть целой страны, известной под названием Финляндия. Но слышали ли вы, что Финляндия с 1809 года принадлежала России и что она прекрасна? Красота тех мест, где она расположена, величественная пустынность и добрые, простые нравы жителей представляют здесь приятное и редкое в Европе сочетание. Высокие горы, прелестные озера, окруженные живописными берегами, напоминают на каждом шагу красоты Швейцарии, и многие путешественники, имевшие возможность полюбоваться обеими странами, в один голос называют Финляндию Русской Швейцарией. Даже в их народных песнях, внушенных одинаковой природой, есть поразительное сходство. С этим согласны и поэты Финляндии. Один из лучших ее поэтов, Рунеберг, — страстный любитель и наблюдатель прекрасной природы своего Отечества. Из его поэтических описаний можно получить самое верное представление об увлекательных, разнообразных красотах Финляндии — этой прелестной частицы нашей тогдашней обширной России. Эти описания были сделаны Рунебергом во время его путешествия по родине: «Между тем как по береговой дороге, особенно по южной, деревня за деревней и дом за домом свидетельствуют о цветущем народонаселении, по дорогам внутренним можно проехать целые мили, не увидеть ни следа хижины; а если, наконец, и встретится жилье, то оно висит на скате огромной, песчаной горы или, выглядывая из диких рощ, окружающих полузакрытое озеро, мелькает как чуждый нарост на здоровом и величественном дереве природы».
Рассуждая о разнообразии Финляндской природы, он говорит: «Не желая доказывать превосходства одного из них перед другим (верхнего и нижнего края Финляндии) в отношении к отличительным свойствам каждого, я думаю, что никогда тот же самый человек не привяжется с одинаковой любовью к различным характерам нашей земли. Кто поживет довольно долго под влиянием той или другой местности, тот глубоко сохранит в душе только одну из них, а не обе, к которой бы впрочем ни влекли его священные узы сердца. Ум, настроенный к спокойным, поэтически религиозным созерцаниям, предпочтет верхние страны. Кипящий жизнью, смелый, предприимчивый дух, вероятно, полюбит более берега морские, а человек расчетливый, заводчик-хозяин изберет прибрежные равнины. Но так как, без сомнения, первый из этих характеров вернее всех воспринимает и с наибольшим сознанием хранит впечатления, производимые природой, то можно вообще, в отношении к высшим требованиям, отдать преимущество тем местам, которые всего сильнее действуют на такую душу. В самом деле, трудно вообразить выражение Божественного более ясное, более дивное и возвышающее, как то, которое представляет внутренняя Финляндия в своем величественном очертании, в своей пустынности, в своем глубоком, невозмутимом спокойствии. Море, как оно ни мощно, не всегда носит такую печать Божественности. Только в безграничной тишине его дух видит и обнимает бесконечность: взволнованное бурей, оно из Божества становится исполином, и человек уже не поклоняется, но готовится к битве. К местам, которые могут служить верными представителями внутренней Финляндии, как относительно природы, так и в рассуждении характера жителей, должно по всей справедли