е уже произошло, что слава и счастье нашего Отечества уже навсегда вернулись, что Татары после Куликовской битвы никогда уже не осмелятся идти на Русских!
8 сентября 1380 г., в праздник Рождества Пресвятой Богородицы, «закипела битва кровавая, заблестели мечи острые, как молния». Подобной битвы никогда прежде не бывало на Руси.
На пространстве в десять верст кровь лилась рекою. Груды трупов мешали продвижению конницы. Ратники задыхались от тесноты. Князь Дмитрий сражался как простой воин и от сильного утомления лишился чувств. В таком состоянии его нашли лежащим под деревом.
Новое бедствие Москвы и разбои новгородцев от 1380 до 1388 года
Наши бедные предки обманулись в своих ожиданиях: не прошло и двух лет после славного Донского сражения, а Москва была опять в руках Татар, и опять она терпела все те ужасы, которые происходили в ней во времена Батыя! Терпела от нового мучителя, то есть нового Татарского хана, не Мамая, которого уже не было на свете, а от его смертельного неприятеля — хана Тохтамыша, одного из потомков Чингисхана. Во время беспорядков, происходивших в Кипчакской Орде около 1360 года, Тохтамыш был изгнан оттуда ханом У русом и убежал в Бухару к Монголам Чагатайским. Там он умел войти в милость к главному эмиру[101], или князю, Тамерлану. Тамерлан очень походил на страшного Чингисхана и так же, как он, хотел завоевать весь мир. Читатели мои, верно, очень хорошо помнят этого злодея, который бросал людей в котлы. Вот второй Чингисхан, Тамерлан, жалея об участи Тохтамыша, изгнанного из Отечества, дал ему войско, чтобы отнять свой наследственный престол у Мамая, который в это время печально возвращался с остатками своих полков с поля Куликова. Мамая разбили окончательно. Тохтамыш стал царем в Орде и послал к великому князю требовать, чтобы все наши князья как подданные Татар немедленно явились к нему. Русские удивились, но не встревожились; напротив, они даже проявили так много ненависти к Татарам, что ханский посол не посмел ехать дальше Нижнего Новгорода и возвратился в Сарай. Дмитрий, слишком надеясь на слабость Орды, вовсе не думал ни о новом хане, ни о том, чтобы приготовиться к защите.
Тохтамыш молчал около года, и вдруг в Москве услышали страшную весть о том, что он идет на Россию и что бесчестный Олег, несмотря на благодеяния великого князя, простившего его прежнюю измену, опять отдал Отечество в жертву варварам и дружески встретил их на границах своего Рязанского княжества. Эта весть была ужасна для всех Русских, совсем не готовых к ней; но если бы все князья одинаково любили свое Отечество и объединили свои войска, можно было бы ручаться, что еще одно такое сражение, как Донское, и Россия навсегда освободилась бы от своих притеснителей. Но вместо этого спасительного согласия все князья бросили Дмитрия в жертву Тохтамышу, шедшему прямо на Москву. Даже его тесть, Нижегородский князь, не хотел ему помочь, а, напротив, послал к хану двух своих сыновей с дарами. Великий князь в унынии потерял твердость духа и, не имея надежды победить Тохтамыша с одним только своим верным помощником, братом Владимиром Андреевичем, подумал, что лучше защищаться в крепости, чем выйти навстречу неприятелю, и удалился в Кострому со всем своим семейством. Тогдашний митрополит Киприан, родом Грек, также выехал в Тверь, и народ Московский, оставленный государем и митрополитом, шумел и спорил с боярами: то приходил в отчаяние, то храбро защищался и, наконец, 16 августа 1382 года сдал столицу Тохтамышу. Жестокий хан принудил его к тому хитростью: он обещал жителям не разорять Москву и тотчас уйти из нее, если они сдадутся добровольно. Москвитяне поверили и дорого заплатили за легковерие: Татары злодействовали в Москве со своим обычным зверством, убивали всех, кого встречали; грабили все, что находили в церквах, дворцах, домах и погребах; наконец, выходя, зажгли весь город.
Такая же участь выпала и другим городам великого княжества: Владимиру, Звенигороду, Юрьеву, Можайску, Дмитрову. Не спаслась и Рязанская область, несмотря на измену ее князя: Татары и там поступили, как в неприятельской земле, и доказали Олегу, как ненадежна милость, купленная бесчестьем.
С горечью возвратился в Москву великий князь и увидел все несчастья своей столицы: на одних улицах нашли 24 000 мертвых тел, не считая сгоревших и утонувших. Дмитрий, понимая, что бесполезно для людей унывать в беде, собрал все силы своей огорченной души и принялся вместе с братом Владимиром Андреевичем восстанавливать красоту Москвы, о которой с восхищением говорили историки того времени. На следующий год для спокойствия своих подданных он уже с честью принял ханского посла, отпустил с ним в Орду своего старшего сына Василия и заплатил большую дань Тохтамышу, который хоть и был страшен в гневе, но любил миловать показывающих раскаяние и покорность, и поэтому великий князь не боялся за жизнь сына: хан принял его очень ласково.
Но Дмитрию Иоанновичу, видно, не суждено было жить спокойно: едва начал он забывать ужасное нашествие Тохтамыша, как уже новые огорчения, новые беспокойства готовились для его доброй души. Эти огорчения, эти беспокойства причиняли ему его своевольные подданные, Новгородцы. Они не только отдали без его согласия два своих города — Ладогу и Русу — и Нарвский берег одному из Литовских князей, Патрикию Наримантовичу, но в последние годы, когда великий князь был занят подготовкой к Донскому сражению и восстановлением Москвы после нашествия Тохтамыша, Новгородцы, заскучав в тиши своей области, вздумали заниматься разбоями и называли это ужасное ремесло удальством, или молодечеством. Они собирались большими толпами, выбирали себе начальника, которого называли атаманом, и отправлялись грабить деревни и города по рекам Волге, Каме, Вятке. В 1371 году они завладели таким образом Ярославлем; в 1375 году — Костромой и целую неделю злодействовали в ней: брали в неволю людей, грабили дома, лавки, бросали в реку то, чего не могли взять с собой. Оттуда они отправились дальше вниз по Волге и, не боясь никого, разорили все береговые селения до самого Хазитораканя, или нынешней Астрахани. Правда, эти разбойники были там все убиты Татарским князем Сальчеем, но у Новгородцев была не одна такая шайка. С каждым годом их число увеличивалось, и, наконец, дерзость Новгородцев дошла до того, что их правительство начало захватывать даже великокняжеские доходы, а духовенство не захотело повиноваться Московскому митрополиту.
Великий князь сначала старался и кротостью, и угрозами напомнить им об их обязанностях к государю, но когда увидел, что все это напрасно и что Новгородцы хотят непременно быть не зависимыми от великого княжества, решился усмирить их оружием. Он собрал войско со своих двадцати шести областей; кроме того, присоединились к нему даже некоторые подданные Новгорода: жители Вологды, Бежецка, Торжка, недовольные беспорядками своевольного правительства. С этими страшными силами великий князь расположился лагерем в 30 верстах от Новгорода. Тут его встретил архиепископ Новгородский, умоляя простить вину Новгорода, который готов был заплатить ему 8000 рублей за дерзости своих разбойников. Добрый Дмитрий, милостивый и для непокорных подданных, согласился на мир с условием, чтобы Новгород всегда повиновался ему как своему государю, платил каждый год черный бор, или дань, собираемую с черного народа[102], и внес бы 8000 рублей за разбойников. Кроме того, они должны были взять у Литовского князя Русу и Ладогу.
Так Новгородская гордость смирилась перед Донским героем! Мне остается только рассказать вам, милые дети, еще об одном знаменитом деле; оно во многом облегчило судьбу нашего Отечества и поэтому заслуживает особого внимания.
Великодушие князя Владимира Храброго 1389 год
Это славное государственное дело заключалось в новом порядке наследования престола. Вы помните, что до этого времени наследником Русского государя всегда был не сын его, а брат, как старший в роду. Вы помните также, сколько споров и разногласий было по этому поводу в княжеских семействах. Как часто сын, воспитанный на глазах своего отца, великого князя, обученный на его примере трудной науке управлять государством, должен был уступить свои законные права дяде, может быть, никогда не выезжавшему из своего маленького удельного городка, не знакомому с теми знаниями, какие были у его племянника. Как часто народ терял в этом случае свое счастье или проливал кровь в междоусобной войне неуступчивых наследников. Наши бедные предки чувствовали всю несправедливость такого порядка, установленного их первыми государями, но, уважая их память, не смели явно противиться ему. Владимир Мономах, Юрий (Георгий) Долгорукий, Андрей Боголюбский были первыми из князей, кто громко заговорил о невыгодах такого порядка в наследстве, но они не имели еще столько силы и смелости, чтобы отменить древний закон своих отцов и ввести новый. Исполнением этого трудного дела мы обязаны Дмитрию Иоанновичу Донскому и доброму, великодушному Владимиру Андреевичу. Будучи старшим в роду, как двоюродный брат великого князя, он был законным наследником Московского престола после смерти Дмитрия. Но любя свое Отечество больше всех выгод, которые только могло дать ему великое княжество, Владимир добровольно отказался от своих прав и согласился на предложение Дмитрия установить новый закон о наследстве. В договорной грамоте, которая была написана у них по этому случаю, сказано, что Владимир Андреевич признает Дмитрия отцом, сына его Василия — старшим братом, Георгия — равным, а меньших сыновей великого князя младшими братьями; всех же вообще — наследниками великого княжества после смерти Дмитрия.