лышал в рассказах: едва узнавая своих товарищей в новых мундирах[215], он то перебегал от одного из них к другому, то брал палочки из рук барабанщика и учился сам барабанить, то обнимал и целовал Лефорта, так искусно сумевшего угодить ему! Он сделал его командиром новой роты, а сам, чтобы изучить в совершенстве военное искусство, записал себя в эту роту простым солдатом! И не подумайте, что он сделал это для одного своего удовольствия, не имея намерения исполнять обязанностей в своем новом звании. Нет, напротив, не было солдата усерднее и исправнее его. Он не только спал в общей палатке с солдатами, обедал за одним столом с ними и носил одинаковую с ними одежду, но даже стоял по очереди на карауле и исполнял все солдатские работы; например, он возил землю к строившейся крепости; он сам сделал ту тележку, на которой возил эту землю. Одним словом, он хотел на собственном опыте узнать все трудности военной службы, удостовериться в возможности переносить их и показать своим подданным пример повиновения начальству. Такой пример был чрезвычайно нужен для них: дух местничества еще не совсем был истреблен, и многие из бояр еще любили кичиться своим старейшинством или родом и неохотно поступали на службу. Разве теперь могли они не изменить образ мыслей, когда увидели, что сам государь служил простым солдатом и в этом звании без всякого сопротивления исполнял приказания своего командира? Вот первое великое дело Петра, милые читатели! Его служба рядовым в роте Потешных войск доказала самым надменным приверженцам предрассудков, что не знаменитые предки, а собственные заслуги составляют достоинства человека. С тех пор как царственный воин-ребенок с восторгом и почтительной благодарностью принял от командира роты за отличную службу чин сержанта, навсегда умолкли смешные споры о знатности предков, и все уверились в необходимости лично заслужить те почести, которыми хотели гордиться. Многие начали записывать своих детей в Потешные войска, и число их вскоре настолько увеличилось, что они уже не могли поместиться в селе Преображенском, и надо было часть из них перевести в ближайшее к нему увеселительное царское село Семеновское. Вот эти-то Потешные полки — Преображенские и Семеновские — составили впоследствии два знаменитые гвардейские полка.
Беспрестанно занимаясь ими и находя основное удовольствие в этом занятии, Петр меньше и меньше думал о том, что честолюбивая сестра отнимала у него всю его царскую власть. Он даже редко ездил в Москву: Преображенское было его любимым местом, где он жил, почти не выезжая. Кроме службы в Потешных полках у него было много других занятий, и поэтому неудивительно, что он не догадывался о намерениях Софьи. Каждый день несколько часов он проводил за занятиями военно-математическими науками. Его учителем в этом деле был один искусный артиллерийский поручик, Франц Тиммерман, им самим выбранный из офицеров Пушечного двора. Здесь кстати заметить, что Петру после его коронования уже не давали настоящих учителей: у наших предков не было обычая, чтобы коронованный государь продолжал ученье.
С радостью видела Софья, что маленький царь думал об этом совсем иначе, и беспрестанно переходил от одного урока к другому. Она явно и тайно благоприятствовала его занятиям, замечая, что они отвлекали его от всякого участия в управлении. К тому же и Потешные полки, и математика, и строительство небольших крепостей, и изображаемые сражения перед ними — все это казалось Софье одними забавами ее младшего брата, забавами, вовсе не опасными для умной правительницы!
Но как же ошиблась гордая царевна! Среди этих мирных забав возрастал могущественный преобразователь России, развивался его необыкновенный ум. В четырнадцать лет он уже показывал своим боярам недостатки прежнего Ратного устава[216], где особенно недоволен был излишними словами в команде. «Послушайте, — говорил умный молодой царь окружавшим его, — можно ли офицеру быстро скомандовать все это: „Подыми мушкет[217] ко рту, содми с полки, возми пороховой зарядец, опусти мушкет к низу, посыпь порох на полку, поколоти немного о мушкет, закрой полку, стряхни, содми, положи пульку в мушкет, положи пыж* на пульку, вынь забойник*, добей пульку и пыж до пороху, приложися, стреляй!“» «Не лучше ли, — продолжал Петр, — вместо всего этого, сказать: Слушай! Заряди мушкет! Прикладывайся! Стреляй!» Сначала бояре, защищая прежний порядок, не верили, что можно хорошо понять и исполнить это короткое приказание, но когда Петр скомандовал при них, и солдаты так же исправно все сделали, как и прежде, упрямые приверженцы старого порядка должны были согласиться, что замечания молодого царя были в полной мере справедливы.
Въезд в город на Русы всегда оформлялся особым образом. В эпоху средневековья это были ворота в крепостной стене, окружавшей со всех сторон город.
Однако со временем города разрастались и их границы уже обозначались с помощью крепостных валов, а на въезде в город ставились обелиски и служебные здания.
Военное искусство не было единственным предметом внимания Петра; с самых детских лет это внимание обращалось на все. С удивлением можно было слушать, как двенадцати лет от роду он разговаривал с патриархом о вере и ее торжественных обрядах. С удивлением можно было видеть, как он, в этом же возрасте, рассматривая библиотеку патриарха, сердился на него за беспорядок в ней и поручил наладить там дело своему бывшему учителю Зотову. Почти в то же время искусной хитростью он отучил бояр от пристрастия к охоте и, доказав им, как смешно такое бесполезное проведение времени, записал большую часть людей, служивших на сокольничьем дворе, в ряды своих Потешных полков.
Но несмотря на множество таких случаев, ясно показывавших удивительные способности младшего царя, гордая царевна, ослепленная властолюбием, вовсе не замечала этого и продолжала нераздельно управлять государством даже тогда, когда Петру уже исполнилось семнадцать лет и он, по желанию царицы — своей матери, уже избрал себе супругу, и в это время Софья называла себя во всех указах Самодержицей России, изображала свой портрет в короне и порфире* на всех монетах и медалях и даже хотела представляться как государыня, когда в большие праздники царское семейство торжественно показывалось народу. Но семнадцатилетний Петр, чувствуя свои права, начал противиться этой самовластной воле и во время крестного хода[218] из Успенского собора в собор Казанский, 8 июля 1689 года, решительно объявил, что его сестра должна быть в церкви только как царевна, а не как правительница и государыня. Софья не обратила никакого внимания на слова брата и пошла, как всегда, рядом с обоими царями.
В 1689 г. царевна Софья была отстранена от власти Петром I и заключена в Новодевичий монастырь.
Такая гордость, такая дерзкая неуступчивость вывели, наконец, Петра из терпения: не желая в глазах всего народа покориться прихоти своенравной женщины, он в ту же минуту вышел из церкви и уехал в Преображенское вместе с матерью, супругой и своими приближенными.
Софья встревожилась: в первый раз она видела гнев Петра и испугалась его последствий! Одна мысль потерять свою власть была для нее ужасна! Она готова была на все, чтобы только удержать ее. К тому же ее гордая душа никого не любила: она могла легко пожертвовать обоими братьями. Но старший не был опасен: надо было избавиться только от младшего. Представьте, друзья мои, она решилась на это! Главным ее помощником в этом ужасном деле был командир стрельцов, Шакловитый, занявший место старика Хованского, и с ним восемь стрелецких полковников. Эти злодеи так же, как и Милославский, воспользовались легковерием и беспокойным нравом стрельцов и снова обманули их, распространив среди них несправедливые слухи. Они их уверили, что царь Петр, вводя Немецкие обычаи и Немецкое войско, хочет изменить веру и восстать против своего брата Иоанна. Услышав такие вести, дерзкие стрельцы, незадолго перед тем осыпанные милостями царевны за второй поход в Крым, готовы были для угождения ей решиться на ужасное злодеяние: умертвить Петра и всех его приверженцев. В ту же ночь назначено было идти для этого в Преображенское.
Но Бог чудесно показал свою милость к Русскому герою! В то самое время, когда стрельцы-заговорщики толковали о своем ужасном намерении, в их толпе нашлись два человека — Михаил Феоктистов и Димитрий Мельнов — не забывшие, что на небесах есть Господь, наказывающий за преступления: им стало страшно быть соучастниками злодеев, и они поспешили в Преображенское, чтобы упасть к ногам царя и открыть ему заговор.
Петр ласково и с благодарностью принял раскаявшихся преступников и в тот же час уехал со всем своим семейством в Троице-Сергиевский монастырь. Между тем через несколько часов после его отъезда, приехал в Преображенское Шакловитый.
Сколько злобы, досады и страха почувствовал он, увидев, что жертва ускользнула от него! Уныло возвратился он в Москву; как убитый, явился к Софье. Царевна ужаснулась, услышав его рассказ: ей казалось, что спасение Петра куплено ценой ее собственной гибели! В порыве отчаяния, в предчувствии своей судьбы она не знала, на что решиться. То уговаривала стрельцов довершить заговор Шакловитого общим восстанием, то клеветала на Петра старшему брату, то просила советов у князя Голицына, то снова отвергала их! Все было безуспешно: стрельцы не хотели больше слышать о