завоеванной у них же нашими трудами и мужеством стране». Царь Петр I говорил правду: только благодаря его уму и настойчивости удалось создать прекрасный город, вознесшийся «пышно и горделиво».
На другой день этого торжественного въезда, 11 августа 1723 года, был у царя еще лучший праздник. За несколько недель перед тем он выводил для маневров в Балтийское море весь свой флот, состоявший уже тогда из 100 галер, 22 кораблей и 14 фрегатов. Маневры такой грозной силы испугали прибрежные государства, особенно давнишних неприятелей России — Шведов; а Петру того и хотелось, потому что в это время у него были переговоры со Шведами о справедливом требовании герцогом Голштинским Шведского престола. Любя этого принца, своего будущего зятя, как сына, император желал, чтобы Шведы не забыли о его правах, и они, уважая посредничество Петра, исполнили все, чего он желал: дали 25 000 талеров в год на содержание герцога и, кроме того, обещали иметь его в виду при избрании наследника Шведского престола.
Довольный своим успехом, Петр с восхищением смотрел на то, что доставило ему и этот успех, и уважение Шведов — на свой знаменитый и многочисленный флот. Любуясь грозными великанами, так гордо разъезжавшими под белыми парусами по волнам Балтийского моря и Финского залива, император вспомнил с живейшей благодарностью о маленьком ботике, который подал ему первую мысль об основании морских сил России, и, достойно величая его дедушкой Русского флота, приказал привести его из Москвы в Кронштадт. Желание государя было исполнено, и 11 августа был назначен праздник в честь знаменитого дедушки. И какой же был этот праздник! Он был так же необыкновенен, как и все дела этого удивительного государя. Рано утром весь флот вышел в море; им командовали три адмирала: граф Апраксин, Крюйс и Михайлов. Со всех судов палили из пушек и спускали флаги в честь маленького виновника праздника. Наконец, несколько главных морских генералов вошли в него: Сивере, Гордон, Синявин и Сандерс принялись исполнять обязанности гребцов, князь Меншиков — боцмана[308], а адмирал Михайлов стал на руле за квартирмейстера*.
Так величественно знаменитый ботик обошел вокруг всего флота. Звук труб и барабанов и громкое «Ура!» окружали его со всех сторон и проводили потом в самую гавань, куда поплыли за ним и все корабли, и фрегаты. За пышным обедом, который давался в тот день от двора в Кронштадте и на котором присутствовала вся императорская фамилия, Петр пил за здоровье ботика, говоря: «Да здравствует маленький дед таких больших и славных внуков!»
Наверное, и вам, друзья мои, хотелось бы видеть этого маленького дедушку? Ваше желание может быть легко исполнено: в Петропавловской крепости сохраняется этот драгоценный любимец нашего незабываемого Петра.
Торжество в честь ботика в 1723 году примечательно еще потому, что оно было как будто заключением морских походов Петра: после маневров*, проведенных в пользу Голштинского* герцога, император уже не был на Балтийском море. Здоровье его с каждым годом становилось слабее, и могло ли быть иначе? Его беспрестанные труды, умственные и телесные, были так велики, что кажутся теперь почти невероятными для нас, а он считал их самыми обыкновенными и, не заботясь о своем здоровье, всегда был готов жертвовать им ради последнего из подданных. К тому же в его сердце не было счастья, которое бы вознаграждало за эти труды, не было утешения, которое бы успокаивало его мысли о будущей судьбе России: не было наследника, которому он мог бы передать все сделанное им! Это причиняло ему такую горесть, которая усиливала все его болезненные припадки. Среди этих грустных размышлений его взоры всегда с утешением останавливались на кроткой и прекрасной подруге его славной жизни, на той героине, которая так верно делила с ним все труды и опасности. Полагая, что она все еще не достаточно вознаграждена за бессмертное благодеяние, сделанное ею для России, он хотел окружить ее всем блеском царственной власти и торжественно короновать государыню, которая, хотя давно и была объявлена царицей, но не была венчана на царство.
В соответствии с пламенным желанием императора все приготовления были скоро окончены, и 7 мая 1724 года Екатерина уже была коронована в Московском Успенском соборе со всеми торжественными обрядами, какие обычно соблюдаются при короновании наших государей. В этот день Петр учредил в честь и для особенной охраны императрицы роту Кавалергардов[309],состоявшую из самых великорослых солдат, выбранных из всего Русского войска. Одежда их была чрезвычайно богата: на плечах и груди сияли золотые императорские гербы, на шляпах развевались перья; даже их лошади и все их оружие блестело золотом и серебром. Чины в этой необыкновенной роте были также необыкновенные, например, капитаном в ней был генерал-поручик Ягужинский, поручиком — генерал-майор Дмитриев-Мамонов, подпоручиком[310] — бригадир[311] Леоньтев, а прапорщиком[312] — полковник, князь Мещерский.
Император уже чувствовал себя очень слабым во время коронации своей супруги, однако, несмотря на это, сам с великолепной церемонией ввел ее в церковь и потом на трон, сам возложил на нее корону и мантию, наконец, сам подвел ее к алтарю* для миропомазания* и причащения Святой Тайне. Вскоре после окончания обряда он сильнее почувствовал свою слабость и поспешил во дворец гораздо раньше, чем туда возвратилась императрица со всей обычной церемонией. Торжественные обеды и праздники, продолжавшиеся потом целую неделю, не могли поправить здоровья государя, а еще более расстроили его, так, что он должен был на некоторое время отложить важнейшие из своих занятий и лечиться минеральными водами; он любил этот род лечения и несколько раз ездил для этого к Олонецким минеральным водам; но они не могли уничтожить полностью его болезни, потому что при малейшем облегчении он оставлял лечение и снова предавался трудам.
Так случилось и теперь: почувствовав себя несколько здоровее и веселее, неутомимый государь уже отправился в Петербург, а оттуда тотчас же в Петергоф посмотреть, намного ли подвинулись работы с фонтанами и бассейнами; потом в Кронштадт взглянуть на свои корабли и фрегаты. Разъезды этим не кончились: вернувшись из Кронштадта, Петр поехал в Новую Ладогу на берега реки Волхов. Там с 1719 года проводились важные работы, но, чтобы понятно рассказать вам о них, друзья мои, надо развернуть карту России. Видите ли вы на ней, как Нева соединяет Финский залив с Ладожским озером, как потом это озеро соединяется рекой Волхов с озером Ильмень, и как в это озеро впадает река Мста? Значит, от самого начала Мсты можно доехать водой до Петербурга. Эта водяная дорога важна не для путешественников, которые гораздо быстрее могут добраться до Петербурга сухим путем, а для тех больших судов и барок, которые привозят в северную столицу огромные запасы разных необходимых для жизни вещей. А надо сказать правду, Петербург очень нуждается в них, будучи окружен вовсе неплодородной землей. Но его заботливый основатель видел, что и все места, лежавшие по реке Мсте, не отличаются богатством природы; зато это богатство показывается там, где начинается Волга, и продолжается по всем странам, где течет эта величественная река до самого Каспийского моря. Каким же образом соединить эти плодородные земли с бесплодными местами, окружающими новую столицу? Разумеется, единственная возможность для этого — водяное сообщение. Но река Мста, оканчиваясь около тех мест, где начинается Волга, не соединяется ни с ней, ни с большой рекой Тверцой, впадающей в Волгу.
Зимой 1703–1704 гг. по приказу Петра I для обороны западных подступов к Петербургу на отмели был сооружен форт Кроншлот. Одновременно с этим на острове Котлин построили первые укрепления, положившие начало Кронштадтской крепости. В годы Северной войны Кронштадт не раз отражал нападения Шведского флота.
В 1719 г. здесь начали строить каналы, доки, эллинги. А в самом начале 20-х гг. XVIII в. Кронштадт стал главной базой Балтийского флота.
Итак, чтобы доехать водой от самой Астрахани до Петербурга, надо соединить Тверцу и Мсту, и Петр, дальновидный и заботившийся о выгодах своего народа, сделал это еще в первые годы существования Петербурга, а в 1719 году он принялся уже за другое аналогичное дело. Ладожское озеро, как величайшее из всех Европейских озер, очень бурно и опасно для судов, плавающих по нему. Часто во время грозы люди и барки погибали без всякой вести в его волнах, и после таких несчастных случаев страшно было и другим пускаться по той же дороге. Таким образом, Петербург мог часто ощущать недостаток в съестных припасах. Чтобы предотвратить это несчастье для своего любимого города, Петр придумал вот что: провести канал по берегу Ладожского озера от истока Невы до Волхова. Будучи длиной в 105 верст, он таил при своем строительстве большие трудности. Но какие трудности могли остановить Петра, когда с ними была связана польза для России? Государь, бережливый до невероятности во всем, что касалось собственных его расходов, не пожалел чрезвычайных сумм, какие нужны были для проведения этого канала, и с 1719 года 25 000 человек начали беспрестанно трудиться над ним. Сначала работы шли медленно, но с 1723 года надзор за ними был поручен одному из любимцев императора, графу Миниху, который с таким успехом выполнял порученное ему дело, что Петр, приехав в Новую Ладогу, мог уже плыть в лодке несколько верст по новому каналу и с восхищением писал к государыне: «Работа Миниха сделала меня здоровым. Я надеюсь со временем вместе с ним ехать водой из Петербурга, и в Головином саду при реке Яузе, в Москве, встать».