Ломоносов в это время был занят строительством фабрики цветного стекла в Усть-Рудице и озабочен множеством связанных с этим производственных и экономических проблем. Поэтому, когда летом 1754 года двор и Шувалов переехали в Москву, он тоже поехал вслед за своим меценатом и другом.
В Москве Шувалов устроил Ломоносову аудиенцию с императрицей, и ему были дарованы и село Усть-Рудица, и деньги на создание фабрики, и более двухсот крепостных для работы по производству стекла и мозаики. Здесь же обсудили вопрос о создании в Москве университета, договорившись, что казной будет ассигновано 10 тысяч рублей ежегодно на содержание университета и 3 тысячи — на ремонт предназначенного для него дома.
Вскоре после этого Ломоносов вернулся в Петербург и отправил Шувалову письмо, в котором отмечал, что «ежели Московский университет по примеру иностранных учредить намеряетесь, что весьма справедливо, то желал бы я видеть план, вами сочиненный», а затем Михаил Васильевич предложил свои соображения об учреждении университета.
Во-первых, он настаивал на том, «чтобы план Университета служил во все будущие годы; во-вторых, считал, что следует «положить в плане профессоров и студентов довольное число». Ломоносов предлагал 12 профессоров: на юридическом факультете — 3, на медицинском — 3, на философском — 6. В-третьих, он указывал, что при Университете «должна быть гимназия, без которой Университет, как пашня без семян».
Шувалов учел идеи Ломоносова, высказанные в письме. Он представил в Сенат и свой проект, зачитанный им
19 июля 1754 года. Шувалов предлагал открыть две гимназии — одну для дворян, другую для разночинцев. Сенат утвердил проект, найдя его «весьма важным и потребным для пользы всего государства». На решении Сената Елизавета написала: «Быть по сему, кураторами быть камергеру Шувалову и Лаврентию Блюментросту, директором Алексею Аргамакову». Хотя кураторов было двое, на самом же деле эти обязанности до самого конца жизни — еще сорок лет — выполнял лишь И. И. Шувалов, так как Л. Л. Блюмент-рост, лейб-медик пяти русских императоров и императриц и первый президент Академии наук, скончался через два месяца после указа об учреждении университета.
Но прежде чем Елизавета Петровна подписала этот указ, на Красной площади, на том месте, где теперь стоит Исторический музей, начались работы по перестройке здания бывшей царской аптеки — одного из самых красивых домов Москвы. К тому дню, когда Елизавета Петровна подписала указ, строительно-ремонтные работы завершены еще не были, но в основном здание было перестроено. А подписала она его 12 января 1755 года, когда Русская православная церковь праздновала день святой великомученицы Татьяны. В указе учреждение Московского университета объявлялось продолжением дела Петра Великого, считавшего, что «всякое добро происходит от просвещенного разума... и потому следует в том стараться, чтобы в пространной нашей империи всякое полезное знание возрастало». И здесь же Шувалов назывался «изобретателем того полезного дела» — основания университета. Профессор права Харьковского университета И. Ф. Тимковский, окончивший Московский университет в 1797 году, писал в «Воспоминаниях» о кураторах времен его студенчества: «Первым был основатель его в век императрицы Елисаве-ты, знаменитый представитель Муз, действительный обер-камергер Иван Иванович Шувалов... Имя его в университете с благоговением произносилось».
Вскоре после опубликования указа в гимназии записалось триста юношей, а в университет — около ста. Однако в отдельные дни лекции посещали до тысячи человек. В первом наборе было еще очень мало дворян, так как они предпочитали прежнее домашнее воспитание еще не изведанному обучению в новом заведении.
26 апреля 1755 года состоялся торжественный акт открытия двух университетских гимназий. Эта дата была выбрана не случайно: 26 апреля 1741 года Елизавета Петровна взошла на престол. Открытие гимназий превратилось в большой праздник. По сообщению газеты «Санкт-Петербургские ведомости» от 10 мая 1755 года, на празднике горели тысячи ламп, весь день была слышна музыка, и народ не расходился до четырех часов пополуночи.
Рассказы о Екатерине II
’катерина Романовна Дашко-
ва (1743—1810), сподвижница и друг императрицы, директор Петербургской академии наук и президент Российской академии, приводит в своих воспоминаниях такой отзыв Екатерины II о русском народе: «Русский народ — особенный народ в целом свете», — сказала государыня. «Что это значит? — возразила я, — ужели Бог не все народы сотворил равными?» «Русский народ, — ответила Екатерина II, — отличается догадливостью, умом, силою. Я знаю это по двадцатилетнему опыту моего царствования. Бог дал русским особенное свойство».
(S-^дмирал Павел Васильевич Чичагов (1767—1849), почитаемый современниками как один из умнейших и справедливейших людей, так писал о Екатерине И: «Кто умеет вознести свою страну на высоту могущества и славы, тот не может подлежать легкой критике и еще того менее подвергаться личной ответственности. То же должно сказать и об императрице Екатерине. Она возвысила свой народ до той степени, до которой он только был способен быть вознесенным. Она одна из всех российских государей умела усвоить политику дальновидную и поддерживала ее во все продолжение своего царствования. Она победоносно боролась со всем, что противилось ее движению вперед, с малочисленными войсками побеждала бесчисленные армии и с самыми малыми средствами достигала величайших последствий. Эту тайну она унесла с собой в могилу, ибо мы видели, как после того многочисленные армии переходили от одного поражения к другому, как при употреблении самых громаднейших средств бывали самые маловажные — если не сказать ничтожные — последствия».
Екатерина II собрала вокруг себя прекрасных военачальников, администраторов и дипломатов. Среди этих «орлов Екатерины» особенно много побед одержали князь Григорий Александрович Потемкин-Таврический (1739—1791), граф Алексей Григорьевич Ор-лов-Чесменский (1737—1807/08) и граф Петр Александрович Румянцев-Задунайский (1725—1796). Так, во всяком случае, считала сама Екатерина, сказав однажды двум близким ей иностранцам, принцу де Линю и Сегюру: «Я обязана частью моей славы графу Орлову, ибо он посоветовал мне послать флот в Архипелаг. За Тавриду (Крым) и за изгнание татар я должна благодарить князя Потемкина. За победы я должна быть признательна фельдмаршалу Румянцеву. Я сказала ему: «Господин генерал-фельдмаршал, надобно сражаться. А в этом случае лучше бить, нежели самому быть биту». (А. В. Суворов к тому времени еще не достиг вершин своей славы.)
'катерина II была сторонни-
цей того, чтобы ее подданные свободно путешествовали и без особой волокиты могли покидать пределы России. По этому поводу она писала следующее: «Не будет более опасности отпускать в путешествия наших молодых людей (бегства которых часто боятся), когда сделают им их Отечество любезным. Государство, конечно, не многого лишилось бы во всякое время от потери двух*трех ветреных голов, но, если бы Отечество было таким, каким я хотела бы его видеть, мы имели бы больше рекрутов, чем дезертиров».
^Сатерина II была очень смелой женщиной. Тому есть множество подтверждений. И сама о себе она однажды сказала: «Если бы я была мужчиной, то была бы убита, не дослужась и до капитанского чина».
<Э%огда Екатерина
невеста Петра Федоровича, по пути в Петербург оказалась в Риге, там ее уже ожидал посланный Елизаветой Петровной генерал-майор Юрий Юрьевич фон Броун. На следующий день после приезда, в 6 часов утра, 15-летняя Екатерина милостиво приняла его и попросила беспристрастно описать умы, достоинства, пороки, характеры и связи всех известных Броуну придворных, обещая за то вечное свое расположение. Броун честно все рассказал и до конца своих дней оставался у Екатерины в фаворе.
, тогда еще
'катерина II отказалась от гру-
бых увеселений, бытовавших при русском дворе во времена ее предшественников, и запретила держать на службе шутов, шутих, карликов и карлиц. Когда ее спросили, почему она велела не принимать во дворце шутов и карликов, Екатерина ответила: «Я ненавижу их потому, что шуты бесчестят все человечество, а дураки унижают его. Шуты кажутся мне достойными презрения, а дураки для меня жалки».
'два ли не самый суровый при-
говор был вынесен Екатериной преступнице — помещице Дарье Николаевне Салтыковой, прозванной Салтычихой. Помещица Подольского уезда Московской губернии замучила более ста принадлежавших ей крестьян. Многие крестьяне умирали после пыток и издевательств, когда их жгли раскаленным железом, морили голодом, шпарили кипятком, жестоко избивали.
Арестованная в 1762 году, Салтычиха находилась под следствием 6 лет и в конце концов была приговорена к пожизненному заключению в подземной монастырской тюрьме.
Вот в сокращении приговор Салтычихе, утвержденный Екатериной II:
«Указ нашему Сенату, 2 октября 1768 года:
1. Лишить ее дворянского звания и запретить во всей нашей империи, чтоб она никогда и никем не была именована названием рода ни отца своего, ни мужа;
2. Приказать в Москве... вывести ее на площадь и приковать к столбу и прицепить на шею лист с надписью большими словами: «Мучительница и душегубица»;
3. Когда выстоит целый час на сем поносительном зрелище, то... заключа в железы, отвести в один из женских монастырей, находящийся в Белом или Земляном городе, и там подле которой ни есть церкви посадить в нарочно сделанную подземельную тюрьму, в которой по смерть ее содержать таким образом, чтобы она ниоткуда в ней света не имела...»
'дин из татарских мулл, по
имени Мурад, объявил себя новым пророком. Об этом донесли властям, а те по инстанции известили о том Екатерину II. Ознакомившись с делом новоявленного пророка, императрица учинила следующую резолюцию: «Нового татарского пророка и с сообщниками его, кои содерживаются в Оренбурге скованны, прикажите везти сюда, и как выедут из жилищ татарских, то прикажите их расковать, ибо я лиха за ними не вижу, а много дурачества...