Взглянем теперь на отношения суздальско-новгородские после Липицкой битвы. Несмотря на взаимные чувства, связавшие Мстислава Удалого и новгородцев, непоседный князь не мог долго оставаться в их городе. Ему могли наскучить некоторые новгородские порядки, постоянная вражда боярских партий, происки суздальских приверженцев; а, главное, его тянули на юг старые привычки и привязанности. Особенно привлекали его дела Галича, который тогда был угнетен венграми и звал его на помощь против иноземцев. Созвав вече на Ярославском дворе, Мстислав молвил: «Кланяюсь святой Софии, гробу отца моего и вам. Хочу поискать Галича; а вас не забуду. Дай Бог мне лечь подле отца у св. Софии». Тщетно граждане умоляли любимого князя остаться в Новгороде. Он поклонился народу и уехал совершать новые богатырские подвиги в Южную Русь. На место его новгородцы получили князя из того же рода Смоленских Ростиславичей, именно Святослава, который был сыном великого князя киевского Мстислава Романовича. Но Святослав Мстиславич не сумел поладить даже с противусуздальской партией и ее главою, знаменитым посадником Твердиславом Михалковичем.
Один из суздальских приверженцев, боярин Матвей Душильцевич связал бирича ябетников Моисеича (может быть, предъявившего ему какое-либо судебное решение или правительственное требование) и хотел спастись бегством; но его догнали, привели на Городище и отдали в руки князю. Вдруг по городу был пущен ложный слух (конечно, близкими боярина), будто сам посадник выдал князю Матвея. Торговая сторона всполошилась против посадника и созвонила вече у церкви св. Николы, т. е. на Ярославовом дворе; а на Софийской стороне поднялся против него конец Неревский и собрался на вече у церкви Сорока Мучеников. Ввиду поднимавшегося мятежа князь поспешил выпустить на свободу боярина Матвея. Но народное волнение не улеглось. Граждане трех концов, Славянского, Плотинского и Неревского, собрались в оружии против посадника; а за него вступились Людин конец и Прусская улица, принадлежавшая к Загородному концу; остальные загородцы не пристали ни к той, ни к другой стороне. Сам Твердислав стал во главе своих сторонников и, указывая им на св. Софию, сказал: «Если я виноват, то пусть паду мертвым, если же нет, то оправи меня, Господи». Началась сеча. Одна часть его сторонников ударила на неревлян; другая переметала мост, чтобы не пустить на Софийскую сторону ониполовцев, или жителей Торговой стороны; но последние переехали в лодках. В этой междоусобной свалке много было израненного и несколько мужей пало, в том числе брат Матвея Иван Душильцевич, вероятно, главный поджигатель мятежа. Битва происходила 27 января 1218 года и окончилась, по-видимому, в пользу Твердиславской стороны. После того целую неделю в городе происходили бурные веча. Наконец обе партии помирились и сошлись на общее вече, на котором укрепили свое согласие кресто-целованием. Вдруг князь Святослав присылает своего тысяцкого сказать, что он отнимает посадничество у Твердислава.
«В чем его вина?». - послало спросить вече и получило в ответ: «Без вины».
«Радуюсь, что на мне нет вины», — сказал Твердислав народу, — «а вы, братья, вольны в посадниках и в князьях».
Тогда вече постановило такой ответ: «Княже, ты нам крест целовал без вины мужа не лишать власти. Тебе кланяемся, а посадник наш, и мы его не выдадим». Князь уступил.
В следующем году Мстислав Романович Киевский отозвал Святослава из Новгорода, а на его место прислал младшего сына Всеволода. Но последний также не умел приобрести народное расположение и успокоить новгородские партии. Между прочим, какой-то Семыон Емин отправился с четырьмястами повольников на восток, конечно, для набега на Финнов или на Камских Болгар. Но суздальские князья, Юрий и Ярослав, не пропустили его через свои земли. Емин воротился и стал с товарищами под Новгородом в шатрах. Он начал распускать слух, будто посадник Твердислав и тысяцкий Якун послали наперед к Суздальским князьям и подговорили их не пропускать повольников. В городе опять поднялись смуты, которые на этот раз кончились тем, что Твердислава и Якуна отставили от должностей; посадничество дали Семену Борисовичу, внуку известного Мирошки, следовательно, одному из вожаков Суздальской партии, а тысяцким поставили самого Емина. Впрочем, в том же году по возвращении из похода в Ливонию новгородцы снова восстановили Твердислава и Якуна в их должностях. И опять ненадолго. Всеволод Мстиславич, подобно своему старшему брату, питал неудовольствие против Твердислава, вероятно, за его излишнее усердие к народовластию, и зимой следующего 1220 года снова поднял против него мятеж. Сам князь со всем своим двором или со всей наличной дружиной, в полном вооружении, приехал с Городища на Ярославов двор: тут собралась к нему Торговая сторона, также вооруженная. Новгородский летописец говорит, что князь искал смерти посадника. Твердислав в то время лежал больной. Близкие люди вывезли его на санях к церкви Бориса и Глеба (в Софийском детинце); около него стекались его сторонники. На тот раз не только Людин конец и Прусская улица, но и весь конец Загородский встал за посадника. Они разделились на пять полков и приготовились к битве. Ввиду такой решимости князь прибег к переговорам и отправил в противный стан владыку Митрофана. Последнему удалось помирить враждебные стороны. Угнетенный болезнью Твердислав сложил с себя посадничество и потом тайно от жены и детей удалился в Аркажий монастырь, где и постригся, по примеру отца. Тогда и жена его также ушла в монастырь св. Варвары и постриглась.
Всеволод Мстиславич ничего не выиграл с удалением Твердислава. Напротив, теперь окончательно усилилась суздальская партия, к которой принадлежали сам владыка Митрофан. Посадничество получил Иванко Дмитриевич, другой внук Мирошки, двоюродный брат помянутого Семена Борисовича. Следствием усиления суздальской партии было то, что новгородцы «показали путь» Всеволоду и отправили посольство из «старейших мужей» во Владимир-на-Клязьме к великому князю Георгию с просьбой дать им на княжение своего сына. Во главе посольства находились владыка Митрофан и посадник Иванко Дмитриевич. Следовательно, прошло только три или четыре года со времени Липицкой победы над Суздальскими князьями, и последние уже воротили свое влияние на дела новгородские.
Существовали разные и весьма основательные причины, почему в самом Новгороде было сильное тяготение к Северо-Восточной Руси, почему Суздальская партия сохраняла здесь свою силу, несмотря на ослабление Суздальского могущества после Всеволода III. Во-первых, неплодородная почва, при частых неурожаях, не могла прокормить новгородское население, и оно почти постоянно нуждалось в привозном хлебе, который главным образом шел из низовых или приволжских областей. Суздальские князья всегда могли прекратить подвоз его и тем причинить сильную дороговизну в Новгороде, невыносимую для черного народа; в случае же местного неурожая прекращение подвоза просто производило голодный мор. Во-вторых, главный источник своего богатства, т. е. сырые произведения, особенно дорогие меха, новгородские промышленники получали с северо-востока в виде дани разных финских народцев; азиатские товары выменивали они у Камских Болгар. Суздальцы имели в своих руках главные пути на восток, а потому легко могли перехватывать как сборщиков даней, так и торговцев с Болгарией, Муромо-Рязанской землей и пр. В самой Суздальской земле проживало всегда много новгородских гостей, которых в случае размирья князья захватывали вместе с товарами. В-третьих, ведя частые войны с западными соседями, Чудью, Емью, Литвой, Ливонскими Немцами и Шведами, новгородцы нуждались в союзе с сильными и притом соседними князьями, которые могли бы вовремя прислать им свою помощь; а такой помощи естественнее всего было бы ожидать от князей суздальских, и князья эти действительно не раз присылали новгородцам многочисленные полки во время войн с иноплеменниками. Итак, помимо подкупов и ловкой политики суздальских князей, были серьезные причины преобладания Суздальской Руси над Русью Новгородской.
С 1220 года новгородцы большей частью вновь получали себе князей из рук великого князя Владимирского, и по преимуществу у них княжил брат его, известный Ярослав Переяславский. Но они не могли долго уживаться с ним вследствие его корыстолюбия и необычного для них самовластия. Несколько раз Ярослав был призываем в Новгород; но едва он успевал присягнуть на так наз. Ярославовых грамотах, как вопреки им рассылал по волостям собственных тиунов и слуг для суда и сбора даней. Начинались новые смуты; поднималась народная партия. Князь уходил; но затем обыкновенно захватывал Торжок, Волок и другие новгородские волости, соседние его Переяславскому уделу, задерживал подвоз хлеба, и новгородцы опять смирялись, опять посылали звать его на свой стол. В двадцатилетний период времени до татары кого владычества новгородцы только два раза имели князя из другой ветви, именно Михаила Всеволодовича Черниговского; но и его сам великий князь Юрий предложил им как своего шурина. Находясь в то время в размирье с Новгородом за своего сына, великий князь занял Торжок, потребовал выдачи враждебных ему бояр и велел сказать новгородцам: «Я поил коней Тверцою, напою и Волховом». «Твоймеч, а наши головы» — отвечали новгородцы и начали готовиться к обороне. Юрий смягчился, дал им мир и посадил у них Михаила Черниговского. Легко было новгородцам при Михаиле, который не нарушал их вольностей; но дела собственной земли отвлекали его на юг, и он оба раза недолго оставался в Новгороде.
Любопытно, что во время новгородских волнений вожаки партии противной Ярославу нередко находили убежище и поддержку в Пскове, который, пользуясь новгородскими смутами, все более и более приобретал самостоятельности. Однажды он вошел даже в союз с врагами Руси, Ливонскими Немцами, против Суздальско-Новгородского князя. Это произошло таким образом. В 1228 году Ярослав с посадником Иванком Дмитриевичем и тысяцким Вячеславом отправился в Псков, куда перед тем удалились вожаки противной ему партии. Кто-то пустил слух между Псковичами, что князь везет с собой в коробах оковы для «вятших» мужей. Псков запер свои ворота. Не доходя до города, князь постоял несколько дней в селе Дубровне и должен был воротиться назад. Он немедленно созвал вече на Владычем дворе и горько жаловался на Псковичей, которые его обесчестили и оклеветали; тогда как он вез для них в коробах не оковы, а дары, именно паволоки и разные овощи. В то время у Новгорода было размирье с немцами; князь собирался идти на Ригу и призвал свои суздальские полки из Переяславля. Они расположились частью в шатрах около Городища, а частью на дворах в Славянском конце. Присутствие суздальцев подняло цены на съестные припасы; что возбудило неудовольствие граждан. Враги князя снова дали знать из Новгорода Псковичам, будто он намерен вести свои полки не на Ригу, а на Псков. Тогда последний поспешил заключить отдельный мир с рижанами, обменялся заложниками и даже собрал к себе на помощь немцев, чудь и латышей. Тщетно Ярослав посылал звать с собою псковичей в поход и требовал, чтобы ему выдали тех, кто его оклеветал. Псков прислал какого-то Гречина (вероятно, священника) с ответной грамотой к князю и братье новгородцам. В предыдущий поход — говорилось в ней — князь и новгородцы ходили на Колывань, на Кес (Венден) и Медвежью Голову; брали окуп с городов, грабили села и с добычей возвратились домой, не заключив мира; а немцы и чудь выместили на псковичах, избили их людей на озере, других увели в плен; теперь же псковичи сами заключили мир с рижанами; братьи своей князю не выдадут, хотя бы их самих (суздальцы) перебили, а жен и детей взяли себе. Новгородцы после того объявили князю: «Без своей братьи Псковичей нейдем в Ригу». Напрасно уговаривал их Ярослав; они ост