1.3.1. Третьеиюньская реформа избирательного закона
Нежелание большей части II Государственной Думы сотрудничать с правительством определило ее судьбу. 3 июня 1907 г. Императорским указом Дума была распущена.
Свидетельство очевидца
«Я не знавал в мире места с более нездоровой атмосферой, нежели общий зал и кулуары Государственной Думы… Эта уличная рвань, которая клички позорной не заслуживает. Возьмите с улицы первых попавшихся встречных, присоедините к ним горсть бессильных, но благомыслящих людей, внушите им, что они спасители России… и вы получите Вторую Государственную Думу. И какими знающими, государственными, деятельными представлялись на этом фоне деловые работники ведомств – „бюрократы“». – Депутат II Думы от Орловской губернии, христианский социалист профессор С. Н. Булгаков. Дневник. Орел, 1998. – С. 51–52.
Царь и премьер-министр полагали, что при действующем избирательном законе новая Дума будет не менее антиправительственной. В стране продолжалась смута, и саботаж со стороны Думы грозил анархией и гибелью государства. Перед властью стоял выбор. Или вовсе отказаться на время от Думы и вернуться к старому, абсолютистскому правлению Империей, или сделать новую Думу более близкой по духу правительству. Новый Председатель Совета министров Петр Столыпин был категорически против отказа от парламентских принципов новой российской государственности и убедил в этом Царя – ведь без представительных учреждений монарх не знает действительных настроений своего народа и может очень ошибаться насчет его довольства или недовольства властью. Оставалось одно – нарушить 87-ю статью Основных законов и царским манифестом изменить избирательный закон так, чтобы в Думу преимущественно попали не враждебные императорскому режиму люди. Согласно ст. 87 даже между сессиями Думы Царь не имел права издавать указы, которые вносят «изменения в Основные Государственные законы, в Учреждения Государственного Совета и Государственной Думы, в постановления о выборах в Совет или в Думу». Очевидно, что Дума, бойкотирующая любые серьезные начинания правительства, никогда не одобрит свой роспуск и новый порядок избрания депутатов. Фальсификация же результатов выборов даже в голову не могла прийти ни Царю, ни Столыпину. Они были людьми чести, хранили свою христианскую совесть, да к тому же земская и городская общественность внимательно наблюдала за ходом выборов, и любое его нарушение немедленно становилось предметом широкого обсуждения в газетах.
В царском манифесте, провозглашенном 3 июня 1907 г., прямо говорилось, что «значительная часть состава» распущенной Думы действовала «в явном стремлении увеличить смуту и способствовать разложению государства». Причины «двукратного неуспеха деятельности Государственной Думы манифест усматривал в «несовершенстве избирательного закона». «Все эти изменения в порядке выборов, – продолжал манифест, – не могут быть проведены обычным законодательным путем через ту Государственную Думу, состав коей признан Нами неудовлетворительным вследствие несовершенства способа избрания ее членов. Только Власти, даровавшей первый избирательный закон, исторической Власти Русского Царя, довлеет право отменить оный и заменить его новым» (III ПСЗ. Т. 27, № 29240).
Юридически происшедшее являлось «государственным переворотом», но политически это была единственная возможность спасти государственный порядок и сохранить парламентские законодательные учреждения, созданные Манифестом 17 октября 1905 г.
В чем была суть нового избирательного закона? Главное было в перераспределении числа выборщиков между куриями. Власти распрощались с иллюзией о «природном консерватизме» русского крестьянства: крестьянская депутатская квота была сильно урезана и перераспределена в пользу землевладельческой курии. Если раньше крестьяне избирали 42 % выборщиков, то теперь только 22,5 %; землевладельцы – 51 % (ранее 31 %). Курия городских избирателей, как и раньше избиравшая 24,5 % выборщиков, теперь разделялась на две, голосующие отдельно. При этом небольшая группа богатых городских домовладельцев избирала более половины всех городских выборщиков. Рабочие избирали теперь 2 % выборщиков (ранее 3 %). Сокращалось с 26 до 7 число городов, где проходили прямые выборы в Думу (Москва, Петербург, Киев, Одесса, Рига, Варшава, Лодзь). Сословно-элитарный характер нового закона очевиден: голос одного помещика стал равняться голосам 7 горожан, 30 крестьян и 60 рабочих.
Было сокращено представительство национальных окраин. Манифест 3 июня объявлял, что иные народности – «не должны и не будут являться в числе, дающем им быть вершителем вопросов чисто русских». Поэтому Польша теперь вместо 36 имела лишь 12 депутатов, избираемых всеми жителями, и двух депутатов от русского населения, Кавказ – 10 (вместо 29), Сибирь и Дальний Восток – 15 (вместо 22). Русское православное население, проживающее на территориях, заселенных преимущественно нерусскими, получало отдельное представительство по завышенным нормам. Было сокращено представительство от некоторых европейских губерний, ранее избиравших оппозиционных депутатов (Вятская, Киевская, Пермская, Уфимская). Территории Средней Азии, Казахстана и Якутии, жители которых, по мнению властей, «не готовы» участвовать в выборах, отныне права представительства лишались вовсе (ранее они избирали 24 депутата). Меньше становилось теперь и общее число депутатов – 442 вместо 524, причем от Европейской России избиралось 403 народных представителя. Таким образом, новое избирательное законодательство резко изменяло соотношение сил в Думе в пользу состоятельных и лояльных власти слоев общества и очень значительно сокращало представительство нерусского населения.
Правые партии приветствовали решение Царя, «державным словом положившего конец существования преступной Государственной Думы». Оппозиция выражала возмущение «нарушением законности». «Союз 17 октября» признал «прискорбную необходимость» изменения избирательного закона, а партия кадетов, хотя на своем съезде и приняла резолюцию протеста против Манифеста 3 июня, однако подавляющим большинством отвергла идею бойкота новых выборов в Думу. Народные массы на происходящее фактически не отреагировали. «Первая русская революция» закончилась, в России окончательно утвердился особый политический строй – «думская монархия»: не полностью абсолютистская, но и не вполне ограниченная законом.
В той политической обстановке, которая сложилась в России в ходе революции 1905–1906 гг., Манифест 3 июня являлся наименьшим злом. Однако сама необходимость прибегнуть ко злу нарушения только что провозглашенного закона ради достижения добрых целей, говорила о большом нездоровье русского общества. Результаты выборов в I и II Государственные Думы показали, что верной государственному режиму Российской Империи была только небольшая богатая и привилегированная часть общества – крупные землевладельцы, духовенство, новый предпринимательский класс. Ни крестьянство, ни рабочие, ни земская интеллигенция не поддерживали императорский режим. Не поддерживали режим и инородцы, которых в Империи было до 40 процентов.
Крестьяне требовали землю и вовсе не потому, что мечтали разбогатеть, получив прирезку от помещичьих угодий. Прирезка была маленькой и дела не решала – но это было, по их убеждению, восстановление справедливости, попранной крепостным правом, лишившим крестьян собственности в пользу дворян.
Рабочие желали достойных условий труда и уменьшения разрыва между своей заработной платой и доходом владельца предприятия. Многие, следуя за социал-демократами, требовали установления рабочего контроля над предприятиями.
Земская интеллигенция, объединенная большей частью КДП, поддерживала эти требования крестьян и рабочих, смягчая их разрушительные для государства перехлёсты, и, кроме того, желала превращения России в действительно конституционное демократическое государство, в котором политическая власть формируется в соответствии с волей большинства народа, а не по прихоти «исторической власти» самодержца с одобрения малочисленного привилегированного слоя, который тогда называли «цензовым элементом».
Наконец, нерусские народности Империи хотели культурного, языкового и исповедного равноправия с русским народом, финны желали сохранить свою автономию, поляки мечтали ее получить вновь, евреи – покончить с унизительными ограничениями при выборе места жительства и формы образования. Мы платим налоги наравне с русскими, наши сыновья служат в армии наравне с русскими, почему же мы должны ущемляться в правах в сравнении с русскими – заявляли депутаты-инородцы.
Результаты выборов в Думу в 1906 г., при всей их многоступенчатости и неравности для различных имущественных групп, тут же обнаружили, что общественное основание (социальная база) императорской власти крайне слабое. Лишь несколько процентов населения России не выступают слева против государственной власти. Во II Думе, при всех избирательных несправедливостях, процент лояльных депутатов не превышал одной четверти от всего ее состава. Третьеиюньский избирательный закон умножил несправедливости. Сам Император назвал новый закон «бесстыжим», но поддержал.
Однако на столь несправедливо организованном представительстве и на столь узком общественном основании российская государственность надежно строиться не могла. Её обрушение при малейших трудностях становилось неизбежным. Поэтому главной задачей власти после воссоздания парламентской системы на основе «бесстыжего» закона было расширение своей социальной базы. Крестьяне, рабочие, интеллигенция, инородцы должны были почувствовать и утвердиться в мысли, что это – их власть. Что самодержец – это их Царь, готовый разрешить их законные желания. Фактически новая Дума, сформированная богатыми и счастливыми, должна была принять законы, которые бы принуждали высшие слои общества своим богатством и счастьем делиться с бедными и несчастными. Это был единственный способ избежать революции и полного уничтожения исторической России. Первым из этих богатых и счастливых был Русский Император, которому тоже надо было поделиться своей властью и богатством с народом России. Убедить богатых отказываться от своих богатств – всегда трудно. А к тому же и неимущие слои русского общества, как показала революция, настроены не менее решительно и не менее эгоистично, чем высшие. В русском обществе давно пошатнулось, ослабло нравственное понимание взаимной ответственности сословий, чувство солидарности. Каждая группа населения хотела решать свои проблемы за счет других. Когда террор не осуждается одними, погромы приветствуются другими, усадьбы жгут третьи, мирные манифестации расстреливают четвертые, – тогда вывод прост – такое общество глубоко больно сверху донизу. Оно или исцелится, или обречено на гибель.
Тяжкая задача исцеления больного русского общества, подведения широкой социальной основы под русскую государственность, находящуюся на грани обрушения, – задача эта легла на плечи молодого Председателя Совета министров – Петра Аркадиевича Столыпина. С полным сознанием своей ответственности за судьбы отечества он принял великую ношу.
Литература:
В. А. Демин. Государственная Дума России (1906–1917): механизм функционирования. М., 1996.
1.3.2. П. А. Столыпин и политическая стабилизация
П. А. Столыпин по своему мировоззрению являлся сторонником решительных, но постепенных экономических преобразований и осторожного созидания правового общественного строя с опорой на силу самодержавной власти. Как гражданский долг и смысл своего существования осознавал он служение России: «Родина требует себе служения настолько жертвенно-чистого, что малейшая мысль о личной выгоде омрачает душу и парализует всю работу», – говорил он дочери Марии в 1906 г.
Свидетельство очевидца
Петр Столыпин в письме Льву Толстому (23 октября 1907 г.) так раскрывал цели своей деятельности: «Я про себя скромного мнения. Меня вынесла наверх волна событий – вероятно, на один миг. Я хочу всё же этот миг использовать по мере моих сил, пониманий и чувств на благо людей и моей родины, которую люблю, как любили ее в старину, как же я буду делать не то, что думаю и сознаю добром?.. Поверьте, что, ощущая часто возможность близкой смерти, нельзя не задумываться над этими вопросами, и путь мой мне кажется прямым путем».
Мнение историка
«Столыпин… был без сомнения самым выдающимся государственным деятелем Императорской России. Единственным его соперникам – Сперанскому и Витте – при всех их несомненных талантах, недоставало присущего Столыпину сочетания кругозора государственного деятеля с искусством политика. Вовсе не оригинальный в своих начинаниях – большинство его идей были предначертаны ранее другими политиками, – Столыпин поражал и русских и иностранцев силой духа и цельностью характера; сэр Артур Николсон, британский посланник в России, считал его не более и не менее как „самой замечательной фигурой в Европе“… И то, что его усилия не увенчались успехом, свидетельствовало о непримиримости российских разногласий и о том, что стране трудно было избежать крушения». – Ричард Пайпс. Русская революция. М., 2005. Т. 1. С. 228.
Петр Аркадиевич Столыпин родился 2 апреля 1862 г. в родовитой дворянской семье сына коменданта Московского Кремля и жил в имениях под Москвой и Ковно (Каунасом). С отличием окончил физико-математический факультет Петербургского университета. Служил в Министерстве земледелия и государственных имуществ, стал предводителем дворянства Ковенской губернии. В 1902 г. назначен Гродненским, а в 1903 г. Саратовским губернатором. Во время Первой революции не раз выходил без охраны навстречу разъяренной крестьянской толпе, заставлял себя слушать и утишал бунт. Но он же отдал приказ открыть огонь по погромщикам в Саратове, когда не осталось других средств восстановить порядок.
Волевой, энергичный, честный и умный молодой губернатор был замечен Императором Николаем II и премьер-министром И. Л. Горемыкиным. По рекомендации последнего Столыпин был назначен в апреле 1906 г. министром внутренних дел, а в июле – и Председателем Совета министров.
Столыпин отказывался от высокого назначения, ссылаясь на неопытность, но Государь прервал: «Нет, Петр Аркадиевич, вот образ, перед каким я часто молюсь. Осените себя крестным знамением и помолимся, чтобы Господь помог нам обоим в трудную, быть может историческую минуту». Россия обрела самого молодого премьер-министра, который вскоре ответил словами: «Жизнь моя принадлежит Вам, Государь, все помыслы мои, стремления мои – благо России; молитва моя ко Всевышнему – даровать мне высшее счастье: помочь Вашему Величеству вывести несчастную Россию на путь законности, спокойствия и порядка» (13.08.1906).
Свидетельство очевидца
«Всем своим обликом Столыпин закреплял как-то брошенные им с трибуны слова: – „Не запугаете!“ Высокий, статный, с красивым, мужественным лицом это был барин по осанке и по манерам и интонациям. Говорил он ясно и горячо. Дума сразу насторожилась. В первый раз из министерской ложи на думскую трибуну поднялся министр, который не уступал в умении выражать свои мысли думским ораторам. Столыпин был прирожденный оратор. Его речи волновали. В них была твёрдость. В них звучало стойкое понимание прав и обязанностей власти. С Думой говорил уже не чиновник, а государственный человек. Крупность Столыпина раздражала оппозицию. Горький где-то сказал, что приятно видеть своих врагов уродами. Оппозиция точно обиделась, что Царь назначил премьером человека, которого ни в каком отношении нельзя было назвать уродом», – писала видный деятель оппозиции А. Тыркова – Вильямс. – На путях к свободе. – С. 316–317.
В то время революционеры, прежде всего эсеры, развязали террористическую войну против носителей власти. Как ранее на Александра II, так теперь на премьер-министра началась настоящая охота: Столыпин пережил не менее 10 покушений, включая взрыв бомбы во время приема посетителей 12 августа 1906 г. В 1908–1910 гг. террор продолжался. За эти годы было совершено 20 тысяч террористических актов и экспроприаций.
Правительство Столыпина действовало решительно. «Злодейства должны пресекаться без колебаний. Если государство не даст им действительного отпора, то теряется самый смысл государственности. Поэтому Правительство, не колеблясь, противопоставит насилию силу. Долг государства остановить поднявшуюся кверху волну дикого произвола, стремящегося сделать господами положения всеуничтожающие противообщественные элементы», – объявлял Столыпин в своей первой декларации на посту премьер-министра. «К горю и сраму нашему лишь казнь немногих предотвратит моря крови», – пишет он Государю 3 декабря 1906 г.
Правительство ответило военно-полевыми судами для террористов, участников вооруженных нападений, пойманных с поличным. Учрежденные суды существовали на Кавказе и в Польше до 1909 г., а в остальной части Российской Империи заменены военно-окружными судами в 1907 г. По приговорам военно-полевых и военно-окружных судов было казнено свыше 2800 человек. Иногда судопроизводство за 48 часов и последующий расстрел в течение 24 часов оборачивались трагическими ошибками. Так, в Одесском военном округе казнили двух невиновных юношей, потом нашли настоящих преступников – тоже расстреляли.
Правительство прилагало силы к тому, чтобы разложить террористические организации изнутри. В группы боевиков засылались агенты полиции, революционеров активно вербовало Отделение охраны МВД. Это была эффективная, но опасная работа. И к тому же было неясно, кому в действительности служат агенты – Правительству или революционерам. Часто они вполне цинично служили только себе. Так, руководитель с 1903 г. военной организации ПСР Евно Азеф был платным агентом Охраны и одновременно «гением террора». Он, втайне от своих начальников в МВД, организовал убийства Плеве и Великого князя Сергея Александровича, и он же выдавал террористов полиции, получая премии за каждую выдачу. Платным агентом полиции был и Мордехай Богров, убивший 1 сентября 1911 г. самого Столыпина. По чьему приказу действовали такие агенты – сводили ли они свои личные счеты, исполняли ли приказ террористической организации или руку террористов-убийц направляли враги убитых в высших правительственных сферах – это не известно и по сей день.
Применение силы Столыпиным в борьбе с террором быстро принесло плоды. С 1907-го и особенно с 1910 г. удалось сбить волну революционного насилия. Подавление экстремистов способствовало экономическому подъему, прекращению массового забастовочного движения и снижению популярности социалистических партий. На каторгу отправлено было более 26 тысяч политических преступников; в 1909 г. насчитывалось 17 102 ссыльных и 1909 административно высланных. Эсеров предпочитали отправлять на каторгу, а большевиков, которые не казались столь опасными, – в ссылку. Как свидетельствует эсерка и террористка Спиридонова, «нравы на каторге вообще в первые годы (1906–1909) были патриархальными, и иногда свирепый на вид начальник… обживался с политическим коллективом на славу, оставляя при себе неотъемлемым качеством только способность воровать». Даже на самой суровой Нерчинской каторге революционерам разрешалось свободно ходить из камеры в камеру, уходить на прогулки в лес и жить с супругами в соседней деревне. Несколько ранее арестованного Ленина лечили в тюрьме молоком и минеральными водами.
В русском обществе в то время скорее выражали симпатию казнимым и отправляемым на каторгу революционерам, чем власти, пытавшейся обезопасить общество от их губительной деятельности. Депутаты II Думы, в том числе и главенствующая в Думе фракция КДП, не только отказались осудить террор, но и отклонили просьбу правительства снять депутатскую неприкосновенность с 55 депутатов социалистов, которые подозревались полицией в осуществлении подрывной пропаганды, в том числе и в войсках, и в тесных связях с террористами. Пресса открыто бравировала выражениями «столыпин» – арестантский вагон, «столыпинские качели» – виселица, «столыпинский галстук» – петля. Причем последнее выражение употребил не террорист, а конституционный демократ Федор Родичев в Государственной Думе в ноябре 1907 г. Премьер-министр вызвал депутата на дуэль. Родичев предпочел извиниться, но газеты растиражировали оскорбительное выражение. Всячески опорочивать и только критиковать представителей власти и в результате саму власть было модным, считалось чуть ли не подвигом; о последствиях такого употребления свободы слова многие не задумывались.
Документ
Свои политические принципы Столыпин коротко определил в речи, произнесенной в III Думе 16 ноября 1907 г.:
«Неуклонная приверженность к русским историческим началам в противовес беспочвенному социализму. Страстное желание обновить, просветить и возвеличить родину, в противность тем людям, которые хотят её распада. Наконец, преданность не на жизнь, а на смерть Царю, олицетворяющему Россию».
П. А. Столыпин был уверен, что успокоение страны не цель, а только необходимое условие для осуществления созидательной деятельности, направленной на расширение общественного основания власти и на повышение сознательной гражданской ответственности самого русского общества. Пресса приписывала Столыпину слова – «сначала успокоение, а потом реформы». Однако это было очень далеко от его убеждений. Он считал, что «реформы во время революции необходимы, так как революцию породили в большой мере недостатки внутреннего уклада», «где правительство побеждало революцию (Пруссия, Австрия), оно успевало не исключительно физическою силою, а тем, что, опираясь на силу, само становилось во главе реформ. Обращать всё творчество Правительства на полицейские мероприятия – признание бессилия правящей власти».
Выступая во II Государственной Думе 6 марта 1907 г., Столыпин объявил положительную программу его правительства, которую и старался осуществлять все пять лет своего руководства Россией. Основные пункты его программы следующие:
– Достижение действительной свободы вероисповеданья. Проведение Всероссийского поместного церковного Собора.
– Достижение гражданского равноправия в смысле устранения ограничений и стеснений отдельных групп населения; Равноправие крестьян с другими сословиями, устранение ограничений для евреев и иных инородцев.
– Неприкосновенность личности: «Отечество наше должно превратиться в государство правовое, так как пока писаный закон не определит обязанностей и не оградит прав отдельных русских подданных, права эти и обязанности будут находиться в зависимости от толкования и воли отдельных лиц, то есть не будут прочно установлены».
– Улучшение крестьянского землевладения с разрешением свободного перехода от общинного землевладения к частному. Государственная поддержка в освоении безземельными крестьянами пустующих удобных земель на востоке и юге России. Мелиорация неудобных земель.
– Реформа местного управления, предполагающая установление непосредственной связи между губернской и уездной администрацией Правительства и преобразованными на принципах всесословности органами земского самоуправления. Введение мелкой (волостной) земской единицы.
– Реформа местного судопроизводства. Передача судебной власти на местах в руки мировых судей, избираемых населением.
– Введение земского самоуправления в Балтийском крае, в Северо-Западном и Юго-Западном краях; введение земского и городского самоуправления в губерниях Царства Польского.
– Улучшение быта рабочих, в том числе и государственное их страхование на случай болезни, увечий, инвалидности и старости; легализация профессиональных союзов, ненаказуемость экономических стачек; сокращение рабочего времени.
– Школьная реформа, общедоступность и, впоследствии, обязательность начального образования.
– Финансовая реформа: «облегчение налогового бремени народных масс и введение подоходного налога».
– Полицейская реформа. Слияние общей и гражданской полиции. Объединение всех видов чрезвычайной государственной Охраны в одном законе, полностью известном обществу и утвержденном Думой.
Эти широкие реформы, в случае их осуществления, совершенно меняли Россию, превращали страну, жившую два последних столетия для узкого правящего слоя, в действительно общенациональное государство, в благополучии которого крестьяне, рабочие, инородцы, иноверцы, земская интеллигенция заинтересованы не меньше, чем дворяне, богатые предприниматели и землевладельцы. Россия при этом менялась не революционно, не через разрушение «до основания», но эволюционно, через постепенное, хотя и быстрое перераспределение общественных благ и воспитание народа. «Противникам государственности хотелось бы избрать путь радикализма, путь освобождения от исторического прошлого России, освобождения от культурных традиций. Им нужны великие потрясения, нам нужна Великая Россия!» Эти слова Столыпина, сказанные в Думе 10 мая 1907 г., стали девизом всей его деятельности. Подавляющее большинство депутатов II Думы не поддержали программы премьер-министра, одержимые идеей ниспровержения существующего порядка, находясь во власти принципа «чтобы изменить хоть что-то, надо прежде разрушить всё».
Новая Дума, готовая работать с Правительством, была необходима Столыпину именно для претворения в жизнь намеченных им реформ. Он не считал возможным действовать по старинке, используя только рычаг самодержавной власти. Полагая жизненно необходимым подвести широкий социальный фундамент под здание российской государственности, он само подведение этого фундамента желал осуществлять вместе с обществом, с избранными его представителями в земствах и в Думе. Без такого сотрудничества Правительства с обществом прочное общественное основание России не создать, и любое серьезное потрясение – война ли, которой Столыпин так опасался, или иное что – приведет к обрушению огромного, но не соединенного воедино народной волей государства: «Главное это то, что Россия с каждым годом зреет: у нас складывается и самосознание, и общественное мнение, – пишет Столыпин за месяц до смерти русскому послу в Париже Александру Извольскому. – Нельзя осмеивать наши представительные учреждения. Как они ни плохи, но под влиянием их Россия в пять лет изменилась в корне и, когда придет час, встретит врага сознательно. Россия выдержит и выйдет победительницею только из народной войны» (28.07.1911). Столыпин жаждал иметь впереди двадцать мирных лет. За два десятилетия он надеялся превратить Россию дворянскую, «элитную», в Россию общенародную.
Без парламента сделать это было невозможно. С членами Думы Столыпин общался как с товарищами и коллегами. Он не был поклонником демократии, не верил, что парламент может управлять страной, но рассматривал Думу как важнейшее средство контроля самодержавной власти Царя волей народа. В этом Столыпин был похож на знаменитого германского рейхс-канцлера Отто фон Бисмарка, который заявил в Рейхстаге в 1884 г.: «Я вовсе не поклонник абсолютистского правления. Я считаю парламентское сотрудничество, верно примененное, столь же нужным и полезным, сколь парламентское же правление – вредоносным и невозможным».
Свидетельство очевидца
Известность Столыпина, как чрезвычайно талантливого государственного деятеля и верного Царю патриота России, далеко вышла за границы Империи. Честолюбивый Германский Император Вильгельм II мечтал поближе познакомиться с русским премьером. Случай представился в 1909 г. во время встречи русского и германского императоров в Бьёрке. За завтраком на императорской яхте «Штандарт» Вильгельм сидел между Императрицей Александрой Федоровной и П. А. Столыпиным. Пренебрегая правилами хорошего тона, Германский Император весь завтрак, более часа, просидел вполоборота от Императрицы, беседуя с русским премьером. Александра Федоровна негодовала от такой бестактности, а сам Вильгельм, совершенно потрясенный умом и благородством Петра Аркадиевича, после завтрака сказал генерал-адъютанту Илье Татищеву (позднее погибшему в Екатеринбурге вместе с Императором): «Проговорил со Столыпиным весь завтрак. Вот человек! Был бы у меня такой министр, на какую бы высоту мы подняли Германию». – М. П. Бок. П. А. Столыпин. Воспоминания о моем отце. М., 1992. – С. 307.
П. А. Столыпин полагал, что на проведение реформ потребно «двадцать лет покоя». Когда он провозгласил в Думе свой план, ему еще не исполнилось и 45. Столыпин верил в свои силы и в помощь Божию. Все эти двадцать лет он мог бы, как Бисмарк в Германии, находиться у штурвала русского корабля. Но вышло иначе. Через четыре с половиной года он пал от руки полицейского агента Богрова, застрелившего его в упор 1 сентября 1911 г. в Киевском театре на глазах Императора, которого премьер-министр, истекая кровью, еще успел осенить крестом. 5 сентября смертельно раненный Петр Столыпин умер в лечебнице на руках у жены. В завещании он, предчувствуя свою трагическую кончину, просил похоронить его в том городе, где его убьют. Столыпин был предан земле в Киево-Печерской лавре. Вскоре в Киеве был установлен и монументальный памятник Столыпину. В годы советского режима памятник был уничтожен, надгробье снято и могила закатана асфальтом. Восстановили могилу П. А. Столыпина в начале 1990-х гг.
Некоторые обстоятельства гибели Столыпина бросали тень на высшие сферы Империи. Относительно Столыпина в царской семье был раскол. Дядья Царя и его мать, вдовствующая Императрица Мария Федоровна, уважали премьер-министра и считали его спасителем России. Они настаивали самым решительным образом, чтобы Государь ни в коем случае не увольнял Столыпина в отставку. С другой стороны, Императрица Александра Федоровна чем дальше, тем больше ненавидела Столыпина. Причиной ненависти было твердое неприятие Столыпиным «друга» царской семьи Григория Распутина, которого премьер считал грязным авантюристом, порочащим имя русского Царя. Распутин, имевший к 1911 г. полное влияние на Императрицу, видел в Столыпине своего злейшего врага. Заместитель министра внутренних дел генерал Курлов, отвечавший за охрану высших чинов Империи, был близок с Распутиным, входил в его круг. Именно его агентом был убийца Богров – несостоявшийся юрист, увлекавшийся анархо-коммунистической и эсеровской литературой, поддерживавший связи с революционерами, которых за деньги выдавал тайной полиции.
Свидетельство очевидца
Жена Столыпина – Ольга Борисовна – не пустила Императора к умирающему мужу. Сам Царь и его семья в Киеве, узнав о смерти премьер-министра, пришли только на панихиду, но не остались на похороны, а уехали в Севастополь. «Тут я отдыхаю хорошо и сплю много, потому что в Киеве сна не хватало: поздно ложился и рано вставал», – сообщает Николай II матери 10 сентября. Императрица Александра, по словам того же письма, восприняла убийство Столыпина «спокойно». «Он умер, потому что Провидение судило, что в этот день его не станет. Не говорите о нём больше никогда…» – сказала она как-то заместившему Столыпина на посту Председателя Совета министров В. Н. Коковцову. А вскоре после убийства объясняла ему: «Мне кажется, что Вы очень чтите его память и придаете слишком много значения его деятельности и его личности. Верьте мне, не надо так жалеть тех, кого не стало… Я уверена, что каждый исполняет свою роль и свое предназначение, и если кого нет среди нас, то это потому, что он уже окончил свою роль и должен стушеваться, так как ему нечего больше исполнять… Я уверена, что Столыпин умер, чтобы уступить Вам место, и что это для блага России». – В. Н. Коковцов. Из моего прошлого (1903–1919). Минск, 2004. – С. 441–442.
Богров был повешен очень поспешно, без проведения исчерпывающих допросов. Начавшееся судебное следствие в отношении Курлова и трех других высокопоставленных чинов Охраны было прекращено по личному повелению Императора, который «хотел каким-нибудь добрым делом ознаменовать» исцеление Распутиным сына – цесаревича Алексея от смертельно опасного приступа гемофилии.
Свидетельство очевидца
Среди бесчисленных отзывов на гибель Столыпина, полных горя и скорби, тревог за будущее России и высокой оценки трудов погибшего премьера, два, о которых мир узнал позже, звучат резким диссонансом:
«Столыпин был человеком с большим темпераментом, человеком храбрым, и пока ум и душа его не помутились властью, он был человеком честным. Но Столыпин погиб… как погибают сотни государственных деятелей, которые употребляют данную им власть не на пользу государства и народа, но в пользу своего личного положения…» – С. Ю. Витте. Воспоминания. Т. 3. – С. 530.
«Умерщвление обер-вешателя Столыпина… очень маловажное само по себе, вновь ставит на очередь вопрос о содержании и значении нашей контрреволюции… Погромщик Столыпин подготовил себя к министерской должности именно так, как только и могли готовиться царские губернаторы: истязанием крестьян, устройством погромов, умением прикрывать эту „азиатскую“ практику – лоском и фразой, позой и жестами, подделанными под „европейские“». – В. И. Ленин. Полн. собр. соч. Т. 20. – С. 324–333.
Реформы, начатые Столыпиным, продолжались и после его смерти, но уже не с той широтой и энергией, что при нём. Отставка верного соратника Столыпина Владимира Николаевича Коковцова с поста премьера в январе 1914 г. и вскоре начавшаяся Мировая война еще более затормозили их. А через шесть лет после убийства Столыпина Россия рухнула в бездну революционной смуты, от которой он всеми силами старался уберечь её.
Литература
П. А. Столыпин. Переписка. М., 2004.
П. А. Столыпин. Жизнь и смерть / Сост. Г. П. Сидоровнин. Саратов, 1997.
Б. Г. Федоров. Петр Аркадьевич Столыпин. Биография. М., 2003.
Г. П. Сидоровнин. П. А. Столыпин: Жизнь за Отечество. Жизнеописание (1862–1911). Саратов, 2002.
П. С. Кабытов. П. А. Столыпин: последний реформатор Российской империи. Самара, 2006.
1.3.3. Аграрная реформа
Русские крестьяне, составлявшие подавляющее большинство народа и большинство армии, считались традиционной опорой православного самодержавия. Считались до Первой русской революции, во время которой многие имения помещиков были ограблены и подожжены крестьянами. Крестьянский, земельный, а точнее и шире – аграрный вопрос предстал такой проблемой, от решения которой, в конечном счете, зависела судьба страны.
Теоретически у правительства Столыпина были следующие варианты действий: 1) не проводить аграрных преобразований, ограничиваясь подавлением крестьянских беспорядков; 2) начать аграрную реформу, сохраняющую право частной собственности; 3) начать такую реформу, которая частично или полностью передаст помещичью землю крестьянам.
Как раз первый вариант фактически осуществлялся до 1905 г. и именно он обернулся соучастием крестьян в революции. Третий вариант (частичное изъятие земли за умеренное вознаграждение – у кадетов; полное изъятие без вознаграждения – у эсеров; переход всей земли государству (национализация) без вознаграждения бывшим владельцам – у большевиков) подрывал основания существовавшего порядка. Еще в преддверии революции Император предупредил волостных старшин в Курске: «Помните, что богатеют не захватами чужого добра, а от честного труда, бережливости и жизни по заповедям Божиим». И в начале революции подтвердил сказанное, обращаясь в Царском Селе к крестьянской депутации: «Всякое право собственности неприкосновенно; то, что принадлежит помещику, принадлежит ему, то, что принадлежит крестьянину, принадлежит ему». Император просил передать это односельчанам. Однако многие односельчане считали, что земля должна принадлежать тем, кто на ней трудится, т. е. самим крестьянам, а не помещикам, которые когда-то отобрали у крестьян и их землю, и их свободу. Свободу в 1861 г. Царь крестьянам вернул, а землю – нет.
Столыпин был призван Императором возглавить правительство не для продолжения бездействия или опасного нарушения права частной собственности. Поэтому оставался только второй вариант, в действенность которого верил и Столыпин. К тому же имелись серьезные проекты предшественников: П. Д. Святополк-Мирского, С. Ю. Витте – Н. Н. Кутлера, В. И. Гурко и Н. Х. Бунге. Аграрная реформа, известная как столыпинская, была и реформой Императора Николая II (он обеспечивал ее осуществление своими указами и своей собственностью, сначала минуя несговорчивую Думу), и плодом труда далеко не заурядных предшественников и соратников – главноуправляющего отдела земледелия и землеустройства Александра Кривошеина, ставшего вместе с вице-директором Федором Шлиппе практическими организаторами и исполнителями реформы. Много пользы в разработке новой системы землеустроения принес и датский советник П. А. Столыпина агроном Карл Андреас Кофод (1855–1948).
12 августа 1906 г. Государь издал указ о передаче Крестьянскому банку сельскохозяйственных земель, находящихся в собственности Романовых; 27 августа – о продаже казенных земель; 19 сентября – о продаже крестьянам земель на Алтае, находившихся в собственности самого Николая II; 5 октября – об уравнении крестьян со всеми гражданами в правах при государственной и военной службе и учебе; 19 октября – о разрешении Крестьянскому банку давать ссуды крестьянам под залог надельной земли (этим признавалась личная собственность крестьян на землю) и, наконец, 9 ноября – о раскрепощении общины.
Перечисленные указы создавали земельный фонд, необходимый для добровольного переселения миллионов малоземельных крестьян из центральных европейских губерний на огромный малонаселенный Восток, в Сибирь (см. 1.3.6), и утверждали крестьян в гражданских и политических правах наравне со всеми иными сословиями. А по самому важному указу 9 ноября крестьянам предоставлялось право выхода из общины со своим земельным наделом, который переходил из временного владения в личную частную собственность крестьянина. Ранее требовалось согласие общины, чтобы из нее выйти, теперь появилось право свободного выхода.
Передельная община, созданная государственной властью в эпоху крепостного рабства для более надежного взимания с крестьян податей, с трудом воспринимала агрономические улучшения, предпочитая вести сельское хозяйство по старинке. За два века в общине воспиталась тяга к уравниловке. Еще саратовским губернатором Столыпин докладывал Государю: «У русского крестьянина – страсть всех уравнять, всех привести к одному уровню, а так как массу нельзя поднять до уровня самого способного, самого деятельного и умного, то лучшие элементы должны быть принижены к пониманию, к устремлению худшего, инертного большинства».
Столыпин, сам как помещик, хозяйствовавший в Ковенской губернии (Литва), где никогда не было общинного землевладения, на практике убедился в бесспорных преимуществах частного крестьянского землевладения и для самих крестьян и для народного хозяйства страны. Но он не собирался ломать сложившуюся жизнь «через колено», а считал необходимым предоставить самим крестьянам свободу решения: «Издан закон, облегчающий переход к подворному и хуторскому владению, причем устранено всякое насилие в этом деле и отменяется лишь насильственное прикрепление крестьян к общине, уничтожается закрепощение личности, несовместимое с понятием о свободе человека и человеческого труда… Пусть собственность эта будет общая там, где община еще не отжила, пусть она будет подворная там, где община уже нежизненна… Пробыв около 10 лет у дела земельного устройства, я пришел к глубокому убеждению, что в деле этом нужен упорный труд, нужна продолжительная черная работа. Разрешить этот вопрос нельзя, его надо разрешать. В западных государствах на это потребовались десятилетия. Мы предлагаем вам скромный, но верный путь», – говорил он собранию II Думы 10 мая 1907 г.
Документ
Решительному противнику частной собственности на землю, безусловному защитнику общины графу Льву Толстому Столыпин объяснял свою позицию с предельной откровенностью: «Вы считаете злом то, что я считаю для России благом. Мне кажется, что отсутствие „собственности“ на землю у крестьян создает всё наше неустройство. Природа вложила в человека некоторые врожденные инстинкты, как то: чувство голода, половое чувство и т. п. и одно из самых сильных чувств этого порядка – чувство собственности. Нельзя любить чужое наравне со своим и нельзя обхаживать, улучшать землю, находящуюся во временном пользовании, наравне со своею землею. Искусственное в этом отношении оскопление нашего крестьянина, уничтожение в нём врожденного чувства собственности ведёт ко многому дурному и, главное, к бедности. А бедность, по мне, худшее из рабств. И теперь то же крепостное право – за деньги. Вы можете также давить людей, как и до освобождения крестьян. Смешно говорить этим людям о свободе или о свободах. Сначала доведите уровень их благосостояния до той, по крайней мере, наименьшей грани, где минимальное довольство делает человека свободным. А это достижимо только при свободном приложении труда к земле, т. е. при наличии права собственности на землю… Я не вижу цели у нас в России сгонять с земли более развитый элемент землевладельцев и, наоборот, вижу несомненную необходимость облегчить крестьянину законную возможность приобрести нужный ему участок земли в полную собственность. Теперь единственная карьера для умного мужика быть мироедом, т. е. паразитом. Надо дать ему возможность свободно развиваться и не пить чужой крови» (письмо от 23 октября 1907 г.).
Указ от 9 ноября 1906 г. был одобрен III Государственной Думой и стал законом после долгих прений только 14 июня 1910 г. А 29 мая 1911 г. Думой был принят закон «О землеустройстве». Он разрешил крестьянам (главам семей, домохозяевам) соединять разрозненные земельные полоски (участки) в одно целое в одном месте – получался отруб, разрешил переносить на такое место сам дом с хозяйством крестьянина – получался хутор (ферма). Премьер-министр делал ставку не на «убогих и пьяных, а на крепких и на сильных» – на здоровых трудовых людей, которые любят землю и хотят на ней для себя работать. И один из таких тружеников отвечал премьеру: «Мы как новожены. С земелькой-то законным браком повенчались. В деревне-то она была гулящая девка, а теперь она твоя законная жена на веки вечные».
До подавления революции крестьянство выжидало, мало выходило из общины. Но уже в 1908 г. вышло в 10 раз больше, чем в 1907-м. В 1909 г. вышло еще больше. С 1910 г. количество выходов стало снижаться. Всего до 1917 г. из общины успела выйти почти треть крестьян-домохозяев, возникло не менее 1 миллиона 300 тысяч отрубов и приблизительно двести тысяч хуторов с 22 % общинной земли. В связи с войной и нехваткой землемеров остались неудовлетворенными более 3 миллионов 500 тысяч ходатайств о выходе. С 1907 по 1915 г. почти половина крестьян-домохозяев подала заявки на те или иные землеустроительные мероприятия (6 174 500). Далеко не все из них хватило времени удовлетворить.
Отруба успешно создавались на юге и юго-востоке: на Северном Кавказе, в степном Заволжье и Севером Причерноморье; хутора – на северо-западе: в Белоруссии и Литве, в Псковской и Смоленской губерниях. Реформа имела успех в Таврической, Екатеринославской и Херсонской, Самарской и Саратовской губерниях. Сказывались климатические, природные условия, различные традиции и влияния.
Далеко не всюду крестьяне спешили выходить на отруба и особенно на хутора. И не только в силу своего консерватизма. В центральночерноземных губерниях сохранению общин способствовало малоземелье, в нечерноземных центральных губерниях местные и отходные промыслы, обеспечивавшие крестьян лучше, чем труд на малоплодородной земле. Многое здесь зависело от успеха переселенческой политики. Чересполосица, как оказалось, не только мешала формированию чувства хозяина, но и помогала выжить, поскольку полосками наделяли и на высоком месте, и в низине. Если же отруб оказывался на высоком месте, то его хозяин разорялся в засушливый год; если в низине – разорение наступало в дождливый. Для выживания требовался большой отруб на разных уровнях или проведение широких мелиоративных работ, но далеко не везде хватало земли, средств и умения.
Из общины выходили не только зажиточные и средние крестьяне. Выходили и бывшие крестьяне, осевшие в городах, и вдовы, одинокие старики и горькие пьяницы, которым при очередном общинном переделе грозила утрата или урезывание надела. Они выходили, чтобы продать землю (и подчас пропить). И, наконец, не все вышедшие оказались способны брать ответственность на себя. Наделы несостоявшихся частников покупались и знакомыми односельчанами; в результате появились общинники, которые одновременно имели землю в частной собственности. Иногда землю покупала, законно возвращала себе община. Перераспределилось около половины земли, закрепленной в частную собственность.
Реформа создала различные формы крестьянского землевладения, которые конкурировали между собой. Даже в общине менялось и развивалось землепользование. Они или сдавали позиции, или приспосабливались к происходящему и подчас хозяйствовали эффективнее, постепенно трансформируясь в кооперативные объединения (см. 1.3.6).
Традиционные хозяйства помещиков не выдерживали возросшей конкуренции со свободным крестьянским предпринимательством. К началу Первой Мировой войны крестьяне купили более половины помещичьей земли и свыше половины оставшейся у помещиков посевной земли арендовалось крестьянами. Земля законно переходила в трудовые руки средних и зажиточных крестьян. Расчеты экономистов показывали, что помещичьи земли естественным образом перейдут крестьянам, особенно хуторянам не позднее конца 1920-х гг. Но сохранялись успешно работающие на рынок и экспорт помещичьи хозяйства, ставшие сельскохозяйственными капиталистическими производствами.
За годы аграрной реформы быстро возрастала механизация сельского хозяйства. В 1900 г. на покупку сельскохозяйственных машин и орудий было затрачено 28 млн. рублей. В 1913—109 млн. рублей, в том числе ввезено из-за границы на 49 млн. рублей, остальные были произведены в России. В 1912 г. на полях России было использовано 573 тыс. тонн искусственных удобрений. В результате средняя урожайность зерновых полей выросла в России между 1900 и 1914 г. на 25 %. Посевные площади с начала века до 1914 г. выросли на 14 %, в том числе на Северном Кавказе – на 47 %, в Сибири – на 71 %. За время реформы сбыт минеральных удобрений увеличился в 7 раз, сельскохозяйственных машин – в 5,5 раза. С 1908 по 1912 г. производство ячменя возросло на 62 %, кукурузы – на 45 %, пшеницы – на 37,5 %. Даже в неурожайные 1908 и 1912 гг. страна производила 11,5 % мирового экспорта пшеницы, а в урожайные 1909–1910 гг. – 40 % мирового экспорта. Сбор зерновых стал увеличиваться с 1906 г. не на 300 тысяч тонн в год, как до того, а на 1500 тысяч тонн и достиг к 1913 г. рекордной цифры – 88 500 тысяч тонн. Сбор зерновых в 1913 г. был на 30 % выше, чем в США.
Россия прочно удерживала первое место в мире по производству пшеницы, ячменя, ржи и овса. Второе (после Германии) – по производству картофеля. На втором месте в мире (после США) была Россия по поголовью крупного рогатого скота, лошадей, коз и овец и к 1914 г. начала обгонять по этим показателям и США. На четвертом месте – после США, Германии и Австрии – по поголовью свиней. Россия входила в «сельскохозяйственную революцию», которая бы мирно преобразила всю ее жизнь и превратила нищего и неграмотного мужика в зажиточного, образованного свободного земледельца. В этом и состояла цель реформы Столыпина, и поразительно, с какой быстротой начала развиваться с 1906 г. до того сонная русская деревня.
Мнение очевидца
А. Тыркова-Вильямс, дочь помещика села Вергежа Новгородской губернии, писала о начале 1910-х гг.: «Рост ощущался на каждом шагу, даже в нашем небольшом деревенском углу. Мужики становились зажиточнее, были лучше обуты и одеты. Пища у них стала разнообразнее, прихотливее. В деревенских лавках появились такие невиданные раньше вещи, как компот из сушеных фруктов… прежде о такой роскоши в деревне не помышляли, как не воображали, что пшеничные пироги можно печь не только в престольный праздник, но каждое воскресенье. А теперь пекли, да еще с вареньем, купленным в той же деревенской лавке… Увеличилось производство молока и масла. Жизнь действительно становилась обильнее, легче… Деревенская молодежь стала грамотной… Стали появляться деревенские интеллигенты из крестьян. Одни из них отрывались от земли, уходили в города, другие возвращались после школы в деревню и там, в родной обстановке, становились местными общественными деятелями, искали способы улучшить крестьянскую жизнь». – На путях к свободе. – С. 380–381.
Правда, быстрота развития не означала, что многовековая отсталость русской деревни может быть преодолена за несколько лет. Массив старой, привычной нищеты был очень велик. Модернизация русского сельского уклада требовала не только умения и решимости, но и терпения, известной осторожности. Ведь преобразовывались не только экономические обстоятельства жизни, но и уклад, и сами души людей, их привычки, их отношения друг с другом. Всё это ещё только-только стало затрагиваться реформами.
Со слов очевидцев
Сергей Шмеман, потомок Осоргиных, помещиков Калужской губернии, об имениях которых он пишет в 1980-е гг.:
«Накануне революции, несмотря на все изменения, происходившие в сельском мiре, его население оставалось некультурным и отсталым. Большинство крестьян было неграмотно. Только половина хозяйств имела железные плуги, жатва все еще производилась серпами, молотьба – цепами. Всё ещё нормой была трехпольная система земледелия… которая в Западной Европе не использовалась со Средних веков. Средний сбор зерна с крестьянских земель был лишь немного выше, чем в английском поместье XIV в. … Жизнь в зловонной избе с земляным полом, наполненной густым черным дымом, где ютилась семья с десятью детьми – топили соломой, денег на какое-либо иное топливо, равно и на починку печи не было. Зимой телята и козы жили вместе с людьми, которым приходилось делиться с ними без того спертым воздухом. Дети часто умирали маленькими…» – Эхо родной земли. Двести лет одного русского села. М., 2003. – С. 206.
Урожайность на хуторах превосходила общинную на 14 %. Выстоявшие хуторяне развивались и богатели, их накопления в банках и сберегательных кассах составили в разгар войны 2 миллиарда золотых рублей – они имели задел на будущее. В шутку их называли тогда «столыпинскими помещиками». Но сохранявшаяся среди неудачников страсть к уравниловке оборачивалась завистью и злобой по отношению к самостоятельным, успешным, подлинным труженикам. Нередко завистливые общинники поджигали дома хуторян, травили посевы и губили скот. Доходило до самосудов, вмешательства полиции, которой в некоторых деревнях приходилось открывать огонь на поражение, чтобы защитить хуторян и землемеров от идущих на них с дрекольем общинников. Духовная атмосфера русской деревни эпохи аграрной реформы (см. 1.3.17), запечатленная в рассказах и повестях замечательно талантливого и наблюдательного очевидца – Ивана Бунина, была гнетущей и мало отрадной. Развитие хозяйства оказалось делом более простым и быстрым, чем преображение душ крестьян.
Как и крестьянская реформа 1861 г., аграрная реформа Столыпина подвергалась критике и слева, и справа (со стороны крайних националистов-консерваторов). Особую ненависть реформа вызвала у эсеров и большевиков, которые осознавали, что успешное осуществление аграрной реформы в крестьянской стране равнозначно утрате надежд на народную революцию и на захват ими власти. В III Думе аграрный закон поддержали только октябристы, умеренно-правые, националисты, польское Коло, часть правых и часть прогрессистов. РСДРП, КДП, трудовики, значительная часть правых и часть прогрессистов выступали против разрушения общины. Правые считали общину традиционно русским «соборным» установлением, левые видели в ней ячейку будущих социалистических отношений. Что объединяло правых с левыми – так это коренное неуважение к достоинству человека, к его праву на свободный выбор формы трудовой деятельности. Общим было желание загнать жизнь в надуманную схему.
Документ
Вождь большевиков Ленин, мечтавший о захвате власти на гребне народного восстания, видя результаты Столыпинской реформы, писал в апреле 1908 г.: «Что, если… столыпинская политика продержится достаточно долго…? Тогда аграрный строй России станет вполне буржуазным, крупные крестьяне заберут себе почти всю надельную землю, земледелие станет капиталистическим и никакое, ни радикальное, ни нерадикальное „решение“ аграрного вопроса при капитализме станет невозможным». – В. И. Ленин. ПСС. Т. 17. С. 31–33.
Напротив, Столыпин предполагал и осуществлял аграрные преобразования одновременно с гражданским освобождением крестьянского сословия. В 1906 г. крестьянам было возвращено право (которого их лишили в 1890 г.) выбирать самим своих представителей (гласных) в земства. 15 июня 1912 г. подсудность крестьян была пересмотрена, и земские начальники потеряли свою прежнюю судебную функцию. Мировых судей вновь стали избирать сами крестьяне. Мировые судьи теперь выносили решения, сообразуясь только с законом, а не с усмотрениями начальства. В 1913 г. новые суды начали действовать сначала в десяти южных губерниях.
Мнение историка
«К началу Первой Мировой войны Россия стала обществом полноправных граждан». – Георгий Вернадский. Русская история. М., 2001. – С. 244.
Столыпинская аграрная реформа завершала раскрепощение, начатое крестьянской реформой Императора Александра II: к 1916 г. 89,3 % пахотных земель и более чем 94 % поголовья крупного рогатого скота в европейской части России находилось в частной или общинной собственности крестьян и казаков. Россия окончательно перестала быть «феодальной страной».
В связи с 50-летием Великой Реформы в конце лета 1911 г. в Киеве открыли памятник Царю-Освободителю. Присутствовали его внук Николай II и премьер-министр Петр Столыпин. Но торжества завершились убийством реформатора.
Литература
И. А. Бунин. Деревня, Суходол и др. рассказы 1909–1916 гг. [Любое издание].
А. Н. Челинцев. Русское сельское хозяйство перед революцией. М., 1928.
К. А. Кривошеин. А. В. Кривошеин (1857–1921). Его значение в истории России начала ХХ века. Париж, 1973.
В. Г. Тюкавкин. Великорусское крестьянство и Столыпинская аграрная реформа. М., 2001.
Столыпинская реформа и землеустроитель К. А. Кофод. Документы, переписка, мемуары. М.: Русский Путь, 2003.
Российская и советская деревня первой половины ХХ века глазами крестьян. М.: Русский путь, 2009.
И. И. Воронов. Министерство земледелия Российской империи: XIX – начало XX в. Красноярск: Литера-принт, 2013.
1.3.4. Деятельность земства
В преобразовании всего уклада сельской жизни в Думский период огромную роль играли земские учреждения. Согласно закону 1864 г. на земства был возложен надзор за народным образованием; общественным здравоохранением; благотворительностью; местными дорогами и почтами; пожарным страхованием.
К началу Думского периода земство было учреждено и действовало в 34 губерниях Европейской России. В 1911 г. Столыпин, обойдя по ст. 87 сопротивление Государственного Совета, добился учреждения земства в шести западных губерниях – Киевской, Подольской, Волынской, Витебской, Могилевской и Минской. В 1913 г. земские учреждения были введены еще в трех губерниях – Оренбургской, Астраханской и Ставропольской. Таким образом к Мировой войне земское самоуправление охватывало 43 административных единицы Империи первого порядка из 94. В земских губерниях проживало почти две трети всего населения России (110 млн. человек из 174).
В соответствии с политической программой Столыпина земства были освобождены от принудительного отчуждения части своих доходов в пользу государства. Если в 1895 г. 20 % земских доходов отчислялись в пользу правительственных учреждений на местах (полицейские, судебные и военные надобности), то в 1912 г. такие отчисления составили только 4,9 %. Более того, государство начало финансово поддерживать с 1908 г. своими субсидиями важные земские программы по здравоохранению, образованию и агрономической помощи сельского населения. Быстро возрастали, в связи с общим приростом народного богатства, и собственные доходы земств. Общий бюджет земств в 34 губерниях в 1895 г. составлял 65,8 млн. рублей, а в 1912 г. достиг 220 млн. рублей. Кроме того, бюджет земств в шести новых земских губерниях составил в 1912 г. 30 млн. рублей. К 1914 г. суммарный доход земств составлял 336,4 млн. рублей.
Главным источником доходов земств был земский налог на недвижимость, а расходы земств в первую очередь приходились на нужды местного здравоохранения (23,8 %), образования (30,8 %), агрономическую и ветеринарную помощь (11,2 %), устройство и содержание дорог (5 %), платежи по займам и отчисления в бюджет (21,0 %).
Документ
Выступая на открытии I Сессии Совета по делам местного хозяйства в марте 1908 г., Столыпин говорил: «Правительство убеждено, что, прекращая всякие попытки к беспорядкам, безжалостно прекращая их физической силой, оно обязано всю свою нравственную силу направить к обновлению страны. Обновление это, конечно, должно последовать снизу. Надо начать с замены выветрившихся камней фундамента и делать это так, чтобы не поколебать, а укрепить постройку. Порядок и благоустройство в селах и волостях – вот вопиющая нужда в деревне… Наши крупные села, наши железнодорожные поселки представляют из себя нечто хаотическое – какое-то накопление человеческого жилья без всяких признаков порядка и благоустройства…»
Хотя ведущую роль в земствах продолжали играть крупные земельные собственники, они не могли действовать в своих узких интересах. Их контролировало земское общество. Кроме того, Правительство в Думское время готовило земства к переходу к всесословности и к введению малой (волостной) административно-земской единицы, в которой власть будет преимущественно в руках крестьян и создаваться на принципах земского самоуправления. Твердо исповедуя принцип частного интереса, частной собственности, как основание порядка, Столыпин всецело поддерживал идею самоуправляющейся волостной жизни, которая сумеет обустроить свою волость так же хорошо и уютно, как хороший хозяин обустраивает свой дом, свою землю.
Открывшиеся возможности широкой земской работы, быстрый рост доходов земств, отмена ограничений 1890-х гг. и, наконец, наглядная демонстрация революционных бесчинств и бедствий во время событий 1905–1906 гг. вызвали отход большинства земских организаций России от увлечения политической антигосударственной деятельностью. Земства приняли протянутую Столыпиным руку Правительства и начали дружную общую работу по организации местной жизни. От изматывающей обе стороны борьбы государственная власть и общественные силы перешли к сотрудничеству. За немногие годы результаты этого сотрудничества оказались очень значительными.
До создания земств в русской деревне профессиональная медицинская помощь отсутствовала полностью. Крестьяне прибегали к услугам знахарей, травников, бабок-повитух, колдунов. Результатом была колоссальная детская смертность, очень короткий средний период ожидаемой жизни (27 лет), пораженность многими хроническими болезнями. К концу XIX в. в 34 земских губерниях насчитывалось 1300 больниц с 30 тыс. кроватей для больных и с 10 тыс. мест для душевнобольных. В земской медицине работало 2500 врачей и 8000 младшего медицинского персонала. В 1895 г. в земских губерниях одна больница была на 6500 жителей, в неземских – на 41 000 жителей. В 1913 г. в 43 земских губерниях больниц уже было 6773 со 190 500 кроватями, а медицинский персонал насчитывал 19 тыс. врачей, 22,5 тыс. фельдшеров и 12 тыс. акушерок. Во многих земских губерниях вся населенная сельская местность была разбита на врачебные участки с расстоянием до медицинского пункта в пределах 15 верст. В десяти губерниях Центральной России таких врачебных участков было 3300. При врачебных участках создавались аптеки и склады медикаментов, все чаще здесь же организовывались центры вакцинации против оспы и бешенства. 16 из 29 пастеровских лабораторий России[12] в 1914 г. находились на попечении земств и организаций городского самоуправления.
Все медицинские услуги и – в большинстве земств – лекарства по рецептам предоставлялись бесплатно. Земский врач, фельдшер или акушерка, в любую погоду проезжавшие в бричке десятки верст, чтобы оказать помощь тяжелобольному, или с утра до ночи принимающие больных на врачебном пункте, стали образцом самоотверженного и бескорыстного служения народу. В большинстве сельских местностей России правильное медицинское обслуживание населения к Мировой войне было уже нормой, а земский «дохтур» стал уважаемым и любимым в деревне человеком. При этом земские губернии по числу больниц, коек и врачей и качеству услуг существенно превосходили губернии, в которых земство так и не было введено. В 1914 г. земства израсходовали на нужды здравоохранения 82 600 тыс. рублей.
Ведущую роль играло земство и в организации крестьянского образования. До учреждения земств крестьянская Россия была почти всецело неграмотной. Правильное школьное обучение практически отсутствовало в деревне. Постепенно земство стало оплачивать из своих средств учителей и школьные пособия. В Думский период, в соответствии с планом сотрудничества государства и общества, всё большую долю расходов на образование в деревне берет на себя государство с перераспределением средств через земства. К 1914 г. существовало 50 тыс. земских школ, в которых работало 80 тыс. учителей и училось 3 млн. крестьянских детей. Земства обращали особое внимание на строительство новых школ с соблюдением современных педагогических и гигиенических норм. Земства начали создавать и систему средних школ, а также семинарий для учителей. Широко создавалась система школ для взрослых, а также и система библиотек и читален. В 1914 г. в 35 земских губерниях из 43 действовало 12 627 публичных библиотек. На народное образование земства истратили в 1914 г. 106 млн. рублей.
Кроме того земства активно развивали транспорт и связь в сельской России, в том числе и новейшие формы коммуникации. К 1914 г. земствами было создано 382 телефонные станции с 60 тыс. верст телефонных линий. Быстро строились, особенно в южных районах, улучшенные дороги с гравийно-щебенчатым покрытием.
В начале ХХ в. земства взялись за организацию агрономической помощи населению. Земский агроном к 1914 г. занял почетное место в русской деревне рядом с учителем и врачом. Земства заботятся о создании опытных сельскохозяйственных станций и образцовых полей, улучшении животноводства, травосеянии, организуют мелиоративный кредит, создают станции сельскохозяйственных машин и орудий. К 1914 г. современный железный плуг вытесняет из крестьянского быта древнюю деревянную «матушку-соху». Земства создают кредитные и ссудосберегательные товарищества для финансирования модернизации крестьянских хозяйств. Расходы земств по статье «содействие экономическому благосостоянию» возросли с 700 тыс. рублей в 1895 г. до 14 млн. рублей в 1912 г.
Неурожай, охвативший ряд губерний в 1906–1907 гг., снова потребовал объединения земских усилий. Общеземский союз, созданный (но не утвержденный официально) для поддержки хозяйственных и бытовых нужд нашей армии во время Русско-японской войны, и на этот раз под руководством князя Г. Е. Львова быстро организовал сбор средств в пользу голодающих и их эффективное распределение. Земцы попыталась выявить и причины постоянных неурожаев, потрясающих хозяйство России. В августе 1906 г. был созван Всероссийский съезд агрономов для обсуждения мер борьбы с неурожаями; труды этого съезда были изданы Общеземской организацией под названием «Неурожаи и агрономия».
Отвечая на призыв земства покончить с крестьянским голодом, вызываемым неурожаями, Правительство принимает специальный закон, предполагающий обязательную раздачу бесплатной муки в губерниях, страдающих от голода, из расчета 1 пуд (16,43 кг) на взрослого и полпуда на ребенка в месяц. Если эта норма не может быть исполнена, полностью прекращается экспорт хлеба. Экспортеры зерна, заинтересованные в стабильных торговых связях со своими зарубежными партнерами, теперь первые приходили на помощь крестьянам губерний, пострадавших от неурожая. Земские учреждения сыграли большую роль и в борьбе с неурожаями 1911–1912 гг.
Важной сферой общеземской деятельности стало участие в объявленной Столыпиным масштабной крестьянской реформе, в частности в переселенческом движении. Общеземский съезд февраля 1908 г., собравший делегатов 18 губернских земств, поддержал совместные инициативы помощи переселенцам в Восточной Сибири и на Дальнем Востоке. Результатом этой многоплановой работы стало, в том числе, и большое научно-статистическое исследование «Приамурье», которое многие во власти сочли «крамольным». Князь Львов вспоминал, что новый премьер В. Н. Коковцов сказал ему при личной встрече: «С каждой страницы этой книги капает яд противоправительственной пропаганды!».
После гибели П. А. Столыпина отношения остающейся «нелегальной» Общеземской организации с властями серьезно осложнились. Кадеты продолжали видеть в земской работе форму политической борьбы с Правительством, а не сотрудничество общества и государства по строительству новой «великой России». Свои успехи кадеты не плюсовали к успехам правительства, но противопоставляли им. Они были уверены, что смогут лучше государственных чиновников управлять Россией.
Свидетельство очевидца
Британский наблюдатель русской жизни этих лет передаёт разговор, состоявшийся около 1906 г. между ним и лидером КДП П. Н. Милюковым: «Я осмелился подсказать ему, что вместо того, чтобы систематически и бескомпромиссно критиковать Совет министров, партия могла бы пойти на сотрудничество с правительством и таким образом постепенно создать в России некое подобие английской парламентарной системы, вызывавшей у них (кадетов) такое восхищение. Возможно, что через восемь или десять лет желаемого результата можно было бы достигнуть. Услышав последние слова, мой собеседник внезапно прервал меня восклицанием: „Восемь или десять лет? Так долго мы ждать не можем!“ – „Ну, что же, – заметил я, – вам лучше знать ваши дела, но в Англии мы ждали несколько столетий“». – D. M. Wallace. Russia. N.Y., 1912. – P. 728.
В условиях дружной государственно-земской работы попытки кадетов «политизировать земство» натолкнулись на решительное сопротивление большинства земств, избегавших теперь политики и стремившихся направить свою деятельность на местную хозяйственную работу. Многие земства наполнились новыми, консервативно ориентированными гласными (так в России именовали депутатов местного самоуправления), враждебно относившимися к Общеземской организации, считая ее одним из главных инициаторов политических беспорядков. Известный правый публицист Михаил Осипович Меньшиков в газете «Новое время» призывал охранные отделения к бдительному надзору за так и не легализованной правительством Общеземской организацией.
Документ
«Вы (кадеты) обещаете „спокойную парламентскую работу“, но не будет ли эта работа разрушительнее открытого бунта? России нужно не то, чтобы парламент во что бы то ни стало работал, а чтобы работа эта была полезная, то есть мирная, лояльная, сообразованная с историей и справедливостью. Пока вы считаете власть „врагом народным“, пока вы ведете против неё „правильную осаду“, организуя революцию… до тех пор, знаете ли, не лучше ли вам поискать для себя доверия в другом месте?» – М. О. Меньшиков. «Осада власти» // Выше свободы. М., 1998. – С. 186.
По инициативе графа В. А. Бобринского некоторые губернские земские собрания (тульское, курское и др.) вынесли постановления о полной неприемлемости участия земств в политической работе. Новый глава Московского губернского земства Н. Ф. Рихтер, следуя решению гласных, отказал князю Г. Е. Львову в казенном помещении, которое Общеземская организация занимала во времена Д. Н. Шипова и Ф. А. Головина, и князь вынужден был перенести свою работу в снятые частные квартиры. На волне этих настроений князь Львов не смог победить на выборах во II Государственную Думу.
В конце 1913 – начале 1914 г. Общеземская организация выпустила массовым тиражом брошюру для народа, посвященную 50-летию земских учреждений в России. Небольшая книжка стала поводом для большой общественной дискуссии о судьбе земского движения и местного самоуправления в России.
25 июля 1914 г., в связи с объявлением войны, в Москве открылось экстренное губернское земское собрание. Управа предложила звать все земства России к дружной работе на пользу армии и создать Всероссийский земский союз помощи больным и раненым воинам. 30 июля 1914 г. на съезде уполномоченных губернских земств такой союз был создан. К неудовольствию его формального инициатора, Председателя Московской губернской управы Ф. В. Шлиппе и столичных властей, Председателем Главного комитета Всероссийского земского союза (ВЗС) был избран князь Г. Е. Львов. В дальнейшем, объединив свои усилия с Союзом городов, ВЗС сформировал Земско-городской союз – знаменитый Земгор, которому было суждено сыграть большую роль в политической жизни предреволюционной России.
Литература
Местное самоуправление в России. Отечественный исторический опыт. Сборник документов (1861–1917). М., 1998.
Л. Е. Лаптева. Земские учреждения в России. М., 1993.
Т. И. Полнер. Жизненный путь князя Г. Е. Львова. М., 2001.
1.3.5. Города и городское самоуправление
Между 1905 и 1914 г. городское население России выросло с 25 до 32 млн. человек, включая и 5 млн. жителей поселков городского типа, не получивших еще городской статус. Во всем населении Империи доля городского населения достигла 19 % в 1914 г. и 21,4 % – в 1917. Крупнейшими городами в 1910-е гг. были: Петербург – 2220 тыс. жителей (восьмой по числу жителей город мира), Москва – 1750 тыс., Варшава – 909 тыс., Одесса – 646 тыс., Киев – 610 тыс., Рига – 569 тыс., Лодзь – 450 тыс.
Большие города России в Думский период по уровню комфорта и организации городского хозяйства практически не отличались от городов Западной Европы. Из 1231 города в 1910 г. телефонированы были 314, газовое и электрическое уличное освещение имелось в 290, водопровод – в 219, канализация – в 65, трамвай – в 54 городах. В Москве к 1914 г. протяженность трамвайных железных дорог достигала 250 верст, и по ним ежедневно ходило около 900 составов.
Больницы имелись в 1005 городах, публичные библиотеки – в 585. Крупнейшие города располагали сетью общих и специальных школ, городских больниц и приютов, библиотек, музеев и театров, созданных местным самоуправлением.
Летом 1906 г. внимание всей страны привлек уездный город Сызрань, почти дотла уничтоженный пожаром. На помощь населению городка пришла Общеземская организация, сформировавшая врачебно-питательный отряд, который открывал медицинские пункты, столовые, продуктовые лавки и биржи строительных материалов.
С каждым годом число комфортабельных городов увеличивалось. В крупнейших городах строились прекрасные многоквартирные дома из кирпича и железобетона, дорогие изысканные особняки, представительные общественные здания, великолепные храмы. Большое внимание уделялось красоте фабричных и заводских зданий.
Особенно быстро росли и хорошели города Сибири. Например, возникший при пересечении Оби Транссибирской железной дорогой в 1894 г. поселок Гусевка при станции Левая Обь, уже в 1900 г. имел около 15 000 жителей. В 1903 г. поселок был преобразован в безуездный город Томской губернии – Ново-Николаевск. Через десять лет это был уже город с двухсоттысячным населением. В нём были разбиты парки, проведены трамваи, электричество, телефон, водопровод, канализация, проложены хорошие мостовые, построены просторные общественные здания, школы, театр, комфортабельные частные дома, – то есть всё, что давала тогда самая передовая культура градостроительства (в 1926 г. Ново-Николаевск был переименован в Новосибирск).
В области управления городами в России вплоть до лета 1917 г. действовало «Городовое положение» 1892 г., резко сократившее права горожан по сравнению с «Положением» 1870 г. Управление городским хозяйством сосредоточено было в руках городской думы, исполняла решения думы городская управа. Закон 1892 г., принятый в период контрреформ Александра III, уменьшил численность городских избирателей в 6–8 раз (до 1–2 % всего населения), значительно ограничил самостоятельность органов городского самоуправления в расходовании городских средств, усилил контроль за их деятельностью со стороны администрации – губернатора и губернского по городским и земским делам присутствия. С 1892 г. губернатор осуществлял контроль не только за законностью действий городского самоуправления, но и за их «правильностью» и мог отменить любое действие городской Думы, если считал, что оно нарушает интересы города или «не соответствует общим пользам и нуждам государства». Все должностные лица городского самоуправления, согласно Положению 1892 г., считались состоящими на государственной службе. В столицах городской голова получал чин действительного статского советника (IV класс согласно «Табели о рангах»), товарищ городского головы и члены Управы – чин надворного советника (VII класс), а городской секретарь – коллежского асессора (VIII класс).
До лета 1917 г. в российских городах сохранялась и старая избирательная система в органы самоуправления. Согласно закону 1892 г., избирательное право определялось имущественным цензом: в столицах это право получили лица и товарищества, уплачивающие оценочный сбор с недвижимого имущества, стоившего не менее 3000 рублей. Занятие торговлей перестало быть автоматически связано с получением статуса городского избирателя: в столицах избирательные права сохранили только купцы 1-й гильдии.
Манифест 17 октября 1905 г. и Конституция 1906 г., хотя и не изменили принципы городского управления, однако дали серьезный толчок в развитии общественно-политической жизни. Ранее в Москве, например, выборы в городскую Думу и на пост городского головы были во многом противоборством торгово-промышленных группировок. Известно, что городской голова К. В. Рукавишников (1893–1896), сам выходец из крупной купеческой семьи, активно поддерживался «группой А. С. Вишнякова» – крупнейшего московского предпринимателя. А приход ему на смену князя В. М. Голицына (1897–1905) стал политическим реваншем другого «клана» – миллионера Н. А. Найденова. Начиная с 1905–1906 гг., политическую жизнь крупнейших городов России стали определять легализованные Манифестом 17 октября общероссийские политические партии, в первую очередь две из них – КДП и «Союз 17 октября». Так, отставка князя Голицына с поста московского городского головы в 1905 г. и избрание на эту должность видного октябриста Николая Ивановича Гучкова (брата Александра Ивановича Гучкова) окончательно зафиксировали начало эпохи «партийности» в истории Москвы.
Московская городская Дума была одним из политических центров России. «Каждое выступление Московской Думы, – писал С. В. Бахрушин, – как раскат грома, проносилось по стране, встречая отзвук в самых захолустных углах ее… Ее словами говорили, ее мыслями думали все прочие города России… Слово Московской Думы поэтому вызывало внимательное отношение и высших петербургских сфер».
Историческая справка
Не только Москва давала примеры политизации городского самоуправления. Популярный в Томске врач А. И. Макушин, гласный городской Думы, был в 1902 г. избран городским головой. При нем в два раза вырос городской бюджет, началось регулярное мощение улиц, построены водопровод, несколько школ и больниц. В октябре 1905 г. Макушин, ставший одним из лидеров кадетской партии, встал на сторону горожан, когда полиция и казаки, при попустительстве губернатора, избивали мирную демонстрацию в поддержку конституционных реформ. В ответ томские черносотенцы разгромили городскую Думу, управу и дом Макушина. Тот подал в отставку, а весной 1906 г. был избран в I Государственную Думу, где требовал предания суду губернатора Азанчеева-Азанчевского и полицмейстера Никольского за гибель более чем 60 томичей…
В Воронежской губернии молодой юрист П. Я. Ростовцев, начав в 1894 г. с должности городского головы уездного г. Землянска, был в ноябре 1905 г. избран городским головой Воронежа и стал одним из лидеров местных кадетов. Не удовлетворенный своей зависимостью от губернских властей, Ростовцев баллотировался и был избран депутатом I Думы. Будучи осужденным за подписание «Выборгского воззвания», он лишился права выбираться на общественные должности, но власти не имели права отрешить его от уже занимаемого им поста воронежского городского головы. Ростовцев, понимая сложность ситуации, сам обратился к городской Думе с просьбой освободить его от должности…
Городские думы и управы, сформированные в годы столыпинских реформ, находились, как правило, в партнерских отношениях с администрацией. Например, за семь лет полномочий Н. И. Гучкова Московская управа не имела серьезных конфликтов ни с петербургскими властями, ни с московским генерал-губернатором, ни с градоначальником (должность, введенная в 1905 г.). Такое сотрудничество весьма положительно сказалось на развитии городского хозяйства. Общий бюджет 693 крупнейших городов вырос со 153 млн. рублей в 1904 г. до 297 млн. в 1913. Почти треть этой суммы приходилась на Петербург и Москву. Весьма значительной стала роль так называемого «третьего элемента» – постоянных земских и городских служащих органов местного самоуправления. Эти нанятые земствами и городским самоуправлением чиновники, как правило, из интеллигенции, обладали высокими навыками организационно-управленческой работы.
Историческая справка
Ситуация в московском городском самоуправлении осложнилась после выборов 1908 г. Близкая к кадетским кругам «прогрессивная группа гласных» во главе с Н. И. Астровым попыталась провести на пост городского головы Д. Н. Шипова. Однако в тот раз Н. И. Гучкову, при опоре на «стародумцев», удалось сохранить свои полномочия. На выборах 1913 г. прогрессисты завоевали большинство, но все три последовательно избранных городской Думой на пост московского городского головы кадетских кандидата (кн. Г. Е. Львов, С. А. Чаплыгин, Л. Л. Катуар) были отвергнуты правительством. В столице обсуждался вопрос об изменении «Городового положения», чтобы разрешить правительству роспуск «непокорных» городских дум. Существовали планы назначения, минуя Московскую Думу, на пост городского головы престарелого члена Госсовета Б. В. Штюрмера (впоследствии продвинутого при поддержке Г. Е. Распутина на пост премьер-министра). Только после начала Первой Мировой войны Московской Думе было разрешено провести новые выборы, и победившая кандидатура кадета М. В. Челнокова была утверждена в должности.
Война, помирившая на время кадетскую партию с правительством, сделала лояльной и позицию московского городского самоуправления. М. В. Челноков был избран главноуполномоченным Всероссийского союза городов, состоя в этой должности с сентября 1914 г. по апрель 1917 г. Он потом с гордостью говорил, что «городское управление донесло до революции городское хозяйство, как полную чашу».
Историческая справка
Михаил Васильевич Челноков родился в 1863 г. в Москве в купеческой семье, занимавшейся производством и торговлей стройматериалами. Учился в Лазаревском институте восточных языков. С 1879 г. (с 16 лет) был женат счастливым браком на Елизавете Карповне Шапошниковой, ставшей его ближайшим другом и собеседником в сложнейших художественных, политических и богословских вопросах. Имел с ней четырех детей. П. Б. Струве сказал о Челнокове – «Природный выразитель лучших и сильных сторон русской буржуазии». М. В. Челноков – активный участник земского движения. С 1891 по 1894 г. – председатель Московской уездной земской управы. Лидер «прогрессивного» крыла Московской городской думы. Секретарь II Государственной Думы. Видный член Конституционно-демократической партии: как лидер её «правого» крыла часто оппонировал Милюкову. Сам Милюков говорил о нем: «Это был коренной русак, самородок, органически сросшийся с почвой, на которой вырос. Со своим тягучим как бы м-а-сковским говорком, он не был создан для ораторских выступлений… зато он был очень на месте как „свой“, в московской купеческой среде; и всюду он вносил свои качества проницательного ума, житейской ловкости и слегка скептического отношения к вещам и людям». Ариадна Тыркова-Вильямс писала о Челнокове: «Это был самородок, с умом живым и острым, с редким здравым смыслом». Находился в доверительных отношениях с П. А. Столыпиным, очень дружил с Д. Н. Шиповым. Депутат III и IV Государственных Дум от Москвы. В 1914 г. избран московским городским головой. О своей оппозиционной самодержавию деятельности Челноков говорил так: «Мы вынуждены были вмешаться из инстинкта государственности». В январе 1917 г. за укрепление связей между Россией и Британской Империей пожалован английским королем Георгом V титулом баронета и принят в корпорацию ордена Подвязки. После большевицкого переворота участвовал в работе подпольного «Правого центра», затем уехал в Одессу и в 1919 г. эмигрировал. Скончался 16 августа 1935 г. в Панчеве (Югославия) после тяжелой болезни туберкулеза позвоночника. Похоронен в Белграде.
Неудачи России в Мировой войне сделали органы городского самоуправления России более оппозиционными по отношению к правительству. В августе 1915 г. Московская городская дума потребовала создания правительства, «сильного доверием общества и единодушного, во главе которого должно стоять лицо, которому верит страна». С резолюцией, требующей «правительства доверия», выступила и Петроградская Дума. Инициативу столиц активно поддержали и другие городские думы.
Итоги московских городских выборов 1916 г. (последних по «Городовому положению» 1892 г.), на которых убедительную победу одержали кадеты (к тому времени перешедшие в открытую оппозицию правительству), не устроили официальный Петроград. Губернское по городским делам присутствие, придравшись к незначительным нарушениям процедуры выборов, отменило их результаты. Лишь после Февральской революции отмена московских выборов 1916 г. была признана незаконной, и 7 марта 1917 г. состоялось первое заседание Московской Думы нового состава.
Литература:
Н. И. Астров. Воспоминания. М., 2000.
Л. Ф. Писарькова. Городские реформы в России и Московская дума. М.: Новый хронограф, 2010.
1.3.6. Кооперативное и переселенческое и движение
Кооперативное движение появляется в России вскоре после отмены крепостной зависимости крестьян. Первыми, в 1870-х гг. складываются потребительские кооперативные общества, создающие систему снабжения крестьян необходимыми товарами в обход розничных продавцов и по намного более низким ценам. В 1897 г. был издан «нормальный устав» потребительских обществ. К началу 1905 г. насчитывалось 948 потребительских обществ. К началу 1914 г. – более десяти тысяч, объединявших около полутора миллионов членов. Годовой оборот потребительских обществ составил в 1914 г. 290 млн. рублей. Губернские потребительские союзы активно выходили на внешние рынки, устанавливали торговые отношения со многими странами мира. Потребительские кооперативы создавали и собственные производственные предприятия для снабжения своей розничной торговли – мельницы, пекарни, маслодельные, мыловаренные, кожевенные и кирпичные заводы, кузнечные и сапожные мастерские, кондитерские и табачные фабрики. К 1914 г. в системе потребительской кооперации было несколько сотен таких предприятий.
Кредитная кооперация начинает расти с конца XIX в. как ответ на потребность мелких собственников, в первую очередь крестьян, в свободных капиталах для расширения и модернизации хозяйства. В русской деревне деньги, как правило, давали местные ростовщики (обычно лавочники или кабатчики) – «кулаки-мироеды»[13] – под кабальный процент, достигавший 25, а то и 33⅓ годовых. Такие кредиты при низкой товарности крестьянского хозяйства практически невозможно было вернуть. Порой целые пореформенные деревни попадали в кабальную зависимость от местных ростовщиков.
В 1895 г. принимается «Положение об учреждении мелкого кредита». Создаются кредитные товарищества, учреждаемые за счет кредитов, предоставляемых казной «под круговое ручательство участников товарищества» либо за счет пожертвований и кредитов земских, общественных или частных учреждений. Основываются ссудосберегательные товарищества и кассы на паях, сельские, волостные, станичные банки и кассы. По новому положению 1904 г. заведовало мелким кредитом Министерство финансов, в котором для этих целей был создан специальный комитет. Образовывались и губернские отделения этого комитета, правительственные ревизоры которых контролировали финансовые операции и проверяли отчетность учреждений мелкого кредита.
В 1897 г. в России имелось около шестисот ссудосберегательных товариществ, охватывавших двести тысяч членов. В 1914 г. число таких товариществ превысило три тысячи, а членами их состояло почти два миллиона человек. Кредитных товариществ за эти же годы стало больше в 80 раз (в 1914 г. их было 9500 с более чем шестью миллионами членов).
К концу 1914 г. число кредитных кооперативов разного рода достигло четырнадцати с половиной тысяч, а число их членов – 14,5 млн. На 1 января 1913 г. вклады населения в кредитные кооперативы составляли 304 млн. рублей, а ссуды Государственного банка – 125 млн. рублей. Кредитные кооперативы практически вытеснили ростовщичество из жизни русской деревни. По закону кредитные кооперативы не могли взимать по займам более 12 % годовых. Кулаки-ростовщики, державшие до того в кабале русскую деревню, повсеместно разорялись.
Перед Мировой войной по развитию кредитной кооперации Россия вышла на первое место в мире, обогнав даже признанного лидера в этой сфере общественной жизни – Германию. Около четверти всех российских кредитных кооперативов были объединены в местные и губернские союзы. В 1912 г. создается Московский народный банк, ставший финансовым центром кредитной кооперации. Кредитным кооперативам принадлежало 70 % его акций, потребительским – 12, сельскохозяйственным – 6 %. Оборот банка вырос с 4 млн. руб. в 1913 г. до 321 млн. руб. в 1917 г. Московский народный банк стал крупнейшим кооперативным банком мира.
Третьей важной отраслью кооперативного движения была в России сельскохозяйственная кооперация. Существовало два вида сельскохозяйственных кооперативов – общества и товарищества. Общества имели смешанный состав – в них входили землевладельцы, земские служащие и крестьяне. Товарищества были почти исключительно крестьянскими и большей частью создавались в западных губерниях, где не было передельной общины. В 1897 и 1898 гг. были изданы «нормальные уставы» для сельскохозяйственных обществ и товариществ. После начала аграрной реформы 1906 г. их численность стала быстро расти. На 1 января 1914 г. числилось 4685 сельскохозяйственных кооперативных обществ и 1254 товарищества.
Сельскохозяйственные кооперативные общества были «общими» и «специальными». «Общие» оказывали помощь крестьянам, устраивая опытные поля и станции, снабжая своих членов сельскохозяйственными машинами и орудиями, распространяя специальную литературу, проводя уездные и губернские выставки достижений в сельском хозяйстве, устраивая ознакомительные поездки крестьян в страны со сходным климатом, но развитым сельским хозяйством, главным образом в соседние с Россией Германию и Австро-Венгрию. Помещики и земцы становились главным «мотором» модернизации и распространяли среди крестьян новые навыки и орудия труда, искусственные удобрения, племенные породы скота и семена элитных сортов. Большую помощь сельскохозяйственной кооперации оказывало и Министерство земледелия. Оно создавало опытные сельскохозяйственные станции, агрономические школы и организовало целую службу инструкторов, которые, разъезжая по той или иной губернии, знакомили крестьян с новыми формами хозяйствования. Министерство действовало не столько через чиновников, сколько через местных людей – земцев, крестьян.
Заметки очевидца
Ариадна Тыркова-Вильямс, дочь новгородского помещика Владимира Тыркова, писала о переменах начала 1910-х гг.: «У нас в Вергеже первым откликнулся старший в роде – мой отец… Он устроил сельскохозяйственное общество и был его первым председателем… Он в трёх соседних волостях вербовал членов общества, добывал кредиты, ходил по петербургским канцеляриям, устраивал местные агрономические съезды и совещания, привозил инструкторов и лекторов для зимних сельскохозяйственных курсов, где читались практические лекции по скотоводству, полеводству, огородничеству, пчеловодству. Всё это для наших деревень было большой новизной. Отец будил, тормошил мужиков. Он устроил в Чудове первую в нашем краю сельскохозяйственную выставку, которая повторялась ежегодно. Мужики с изумлением и любопытством бродили по ней и, почёсывая в затылках, говорили: – Ишь какую Капустину вырастили. Надо и мою бабу научить. У курляндцев рожь-то какая колосистая… А земля небось не лучше чем у нас. – Земля-то у них не лучше, да башка лучше работает, – задорно говорил молодой агроном-инструктор.
Но русская башка тоже уже заработала. Мужики поняли, что каждый мешок удобрений, каждая мера хороших семян сторицей вознаграждает их за работу и расходы». – На путях к свободе. – С. 381–382.
«Специальные» общества представляли собой отраслевые кооперативные союзы – птицеводов, садоводов, льноводов, табаководов, виноделов, маслоделов и т. п. Некоторые из русских кооперативов получили международное хозяйственное признание. Так, учрежденный в 1915 г. Всероссийский союз кооперативов по переработке и сбыту льна объединял 150 тысяч хозяйств и имел свои отделения для экспорта русского льна в Белфасте, Лондоне и Нью-Йорке. Созданный в 1908 г. в Кургане Союз сибирских маслодельных артелей, объединив к 1914 г. 864 артели, способствовал при содействии правительства экспорту сибирского коровьего масла заграницу. Если в 1894 г. за границу было продано 7 тонн сибирского масла на сумму 4 тыс. рублей, то в 1913 г. – 82 000 тонн на сумму 71 200 тыс. рублей (в 1908 г. оборот маслоделов составлял всего 2400 тыс. рублей). В Берлине в 1910 г. и в Лондоне в 1912-м открылись представительства Союза маслоделов Сибири. Даже война, в целом негативно сказавшаяся на экономике страны, не привела к снижению производства масла.
В России в эти годы развивалась и промысловая кооперация в виде артелей, то есть добровольных объединений специалистов для выполнения определенных работ. Артель выбирала старосту, который руководил делом, и несла общую ответственность за исполнение дела и долги друг друга. Артели широко распространились в отдельных сельскохозяйственных работах (косьбе, рубке и корчевке леса), но особенно в строительстве, кустарном производстве, на подсобных городских работах (носильщики, посыльные). Традиционно были распространены артельные мастерские иконописцев. В 1910-е гг. образовалось несколько союзов кустарных артелей.
В начале ХХ в. широко развернулась культурная работа в кооперации. Кооперативы устраивали читальни, книжные магазины, народные дома, театры, выставки, лекции; издавали книги, брошюры, календари, справочники. Выходил специальный журнал «Русский кооператив». В 1913 г. в Москве при Народном университете А. Л. Шанявского открылась Кооперативная школа, предполагалось создание Кооперативного института.
Столь успешного развития кооперативного движения, как в России в 1910-е гг., не знала ни одна страна мира. По общему количеству кооперативов уже в 1914 г. Россия была на втором месте в мире, уступая только Германии. В 1916 г. численность кооперативов в России достигала 47 тысяч. Потребительские общества среди них составляли более 50 %, кредитные кооперативы – около 30 %. На 1 января 1917 г. в стране было не менее 10,5 млн. членов кредитной кооперации, а потребительской – порядка 3 млн. Вместе с членами семей получается, что около 70 млн. граждан России (примерно 40 % населения) имели отношение к кооперации. Большинство кооперативов были крестьянские. Кредитных кооперативов на селе было 16,5 тысячи, сельскохозяйственных товариществ – 2,1 тысячи, сельскохозяйственных обществ – 6,1 тысячи, маслодельных артелей – 3 тысячи.
Мнение специалиста
«Подводя итог дореволюционному кооперативному движению в России, можно сказать, что кооперация стала необходимым элементом крестьянской жизни и жизни широких трудовых слоев населения, одной из основ всей хозяйственной структуры России. В частности, прогресс сельского хозяйства, столь характерный для России начала ХХ века, был тесно связан с развитием кооперативного кредита и всех видов сельскохозяйственной кооперации… Русское кооперативное движение и его сказочный рост в течение десятилетия перед 1917 годом показали, на какую высоту мирной созидательной работы может подняться народный дух и какие творческие силы таятся в народах России. Это движение дало нам примеры исключительной предприимчивости, практической сметки и редкой способности народа к свободной организации своей хозяйственной жизни, начиная с устроения маленьких низовых кооперативов и кончая созданием мощных центральных финансовых, торговых и производственных кооперативных организаций». – А. Д. Билимович. Кооперация в России до, во время и после большевиков. Frankfurt/Main, 1955. – C. 32–33.
В 1908 г. в Москве состоялся I Кооперативный съезд. В 1912 г. в Петербурге – Съезд представителей кредитной и сельскохозяйственной кооперации. На II Всероссийском Кооперативном съезде в Киеве в 1913 г. присутствовало свыше 1500 делегатов разных национальностей из всех слоев населения. Родовитые князья, такие как известный идеолог кооперативного движения князь Дмитрий Шаховской, соседствовали на нём с сибиряками-маслоделами и украинскими хлеборобами.
В начале XX в. большое значение приобретает переселение крестьян из Центра России на окраины страны. Проведение Сибирской железной дороги, заметно облегчив условия переселения, способствовало этому процессу. 10 марта 1906 г. возобновляется приостановленное Русско-японской войной переселенческое движение. Аграрная реформа 1906 г. создала необходимые предпосылки для массовых переселений. Продажа земельных участков давала крестьянам «подъемные» деньги, а Правительство предоставило возможность бывшим общинникам уехать на свободные земли и получить надел в 15 десятин на душу. Переселенцам предлагали земли, отведенные под переселенческие участки, но также можно было селиться в старожильческих и иных селениях. Большой вклад в развитие переселенческого движения внес А. В. Кривошеин.
Перевозки людей осуществлялись специальными переселенческими поездами, составленными из переоборудованных товарных вагонов. От обычных вагонов они отличались тем, что в задней части вагона имелось помещение для крестьянского инвентаря и скота, имелись и специальные санитарные вагоны. С 1908 г. началось строительство вагонов новой конструкции с водяным отоплением, туалетами и титанами для кипятка. Переселенцам оказывалась правительственная помощь. Выдавались ссуды, которые в зависимости от сложности района заселения могли достигать 400 рублей, организовывались сельскохозяйственные склады, зернохранилища, товаропродовольственные лавки и т. п. Среди переселенцев особенно широко распространилось кооперативное движение – в одиночку поднять хозяйство в новых, непривычных местах было почти невозможно.
Историческая справка
Александр Васильевич Кривошеин (1857–1921). Родился в Варшаве в семье армейского подполковника, выслужившегося из солдат. Дед А. В. Кривошеина – крепостной крестьянин. Окончил юридический факультет Петербургского университета. Будущий министр начал службу в архиве Министерства юстиции, последующее его стремительное продвижение по чиновничьей лестнице – результат исключительного личного трудолюбия, энергии и служебного рвения. В 1904–1915 гг. возглавлял Переселенческое управление, Главное управление землеустройством и земледелием, состоял заместителем министра финансов. Ближайший соратник П. А. Столыпина по осуществлению аграрной реформы. Кривошеин представлял собой тип просвещенного администратора, сочетавшего широкий кругозор с профессиональными качествами управленца. Вначале крайне правый, затем центрист, он выступил с предложением широкого привлечения общественности к управлению страной. После Октябрьского переворота 1917 г. – один из немногих, кто оказал материальную помощь арестованной царской семье. В 1918 г. создавал контрреволюционные организации «Правый центр» в Москве, «Совет Государственного объединения России» в Киеве. С 17 декабря 1919 г. по февраль 1920 г. начальник Управления снабжения «Правительства при главнокомандующем» генерала А. И. Деникина. В 1920 г. Председатель Правительства Юга России генерала П. Н. Врангеля. В 1921 г. в Берлине на смертном одре А. В. Кривошеин сказал при свидетелях: «Россия вступает в полосу мрака и разрухи, которая продлится восемьдесят лет, а потом снова начнётся период расцвета и благополучия».
Несмотря на ряд организационных недостатков, переселение и кооперация имели огромное положительное значение для экономики и всей жизни Сибири. За 1906–1914 гг. за Урал прошло 3 млн. 772 тыс. человек, из них осталось 2 млн. 745 тыс. Пиком переселенческой волны стал 1908 г., когда за Урал проследовало 759 тыс. переселенцев. Сибирская железная дорога, ранее убыточная, дала уже в 1912 г. 400 тыс. руб. чистого дохода. К 1914 г. из Сибири вывозилось хлеба – 50 млн. пудов, масла – 5 млн. пудов. Значительно увеличилась производительность труда в народном хозяйстве. Ведомство землеустройства и земледелия отпускало большие суммы денег на мелиорацию заболоченных сибирских и дальневосточных земель, на обводнение и искусственное орошение засушливых степей Средней Азии и Закавказья (Муганская степь в Бакинской губ.), на строительство дорог, на создание систем снегозадержания в степях Казахстана. Расходы ведомства землеустройства и земледелия, составлявшие в 1907 г. 46,6 млн. рублей, к 1914 г. возросли до 146 млн. рублей.
Большинство переселенцев освоились на новом месте и стали жить лучше, чем прежде. Заселяя пустующие и малонаселенные земли, они прочно закрепляли их за Россией.
Литература:
А. Д. Билимович. Кооперация в России до, во время и после большевиков. Frankfurt/Main, 1955.
Н. И. Бурнашева. В единении – сила. История кооперации в Якутии (вторая половина XIX века – 1920-е годы). М.: АИРО – XXI, 2009.
C. Прокопович. Кооперативное движение в России. М., 1913.
А. А. Татищев. Земли и люди. В гуще переселенческого движения (1906–1921). Всероссийская мемуарная библиотека. М.: Русский Путь, 2001.
Судьба века. Кривошеины. СПб., 2002.
1.3.7. Промышленность, транспорт, национальный доход. Положение рабочих
К началу Первой Мировой войны российская экономика достигла пика своего развития. Население Российской Империи за предыдущие 20 лет возросло на 32 % и составляло на 1 января 1914 г. 169,5 млн. человек. По величине национального дохода, который в 1914 г. составлял 7,4 % от мирового, Россия вышла на четвертое место в мире после США, Германии и Великобритании, а темпы его прироста в 1908–1916 гг. (более 7 % в год) были самыми высокими в мире. Вместе с тем величина дохода на душу населения оставалась невысокой и была в 5–8 раз меньше, чем в экономически развитых странах. По производительности труда в промышленности и уровню благосостояния Россия также в 5—10 раз уступала Западу. Чистый национальный доход на душу населения составлял в 1913 г. в России 66 долл. США, в Германии – 179 долл. США, в США – 365 долл. Сказывались очень низкие исходные показатели, с которыми наша страна вошла в ХХ век.
Продолжала расти сеть железных дорог, но уже не так быстро, как в конце XIX в. По протяженности железных дорог Российская Империя в 1913 г. стояла на втором после США месте в мире (75 тыс. км в России, 410 тыс. км в США). И хотя плотность железнодорожных линий (1 км дорог на 100 кв. км) даже в Европейской России была ощутимо меньшей, чем в Западной Европе и США, одна за другой строились важнейшие железнодорожные магистрали. В 1906 г. вошла в строй железная дорога Оренбург – Ташкент, связавшая с Империей Среднюю Азию и открывшая удобный вывоз для среднеазиатского хлопка. В 1908 г. начато и в 1916 г. закончено строительство Амурской железной дороги в обход Маньчжурии по русской земле соединившей Читу с Хабаровском и Владивостоком. В 1914–1916 гг. за 20 месяцев была построена через Карелию и Кольский полуостров Романовская железная дорога, соединившая незамерзающую гавань Романов-на-Мурмане (Мурманск) с Петрозаводском (1400 км). В 1916 г. под Петроградом открылся первый электрифицированный участок железной дороги. В 1913 г. начались подготовительные работы на местности по строительству Байкало-Амурской магистрали в Сибири и Транскавказской железной дороги Владикавказ – Тифлис, которая должна была пройти в тоннелях под Главным Кавказским хребтом. Железнодорожные пути использовались интенсивно. Плотность перевозок была выше американской, хотя и уступала европейской. Утвержденный в 1916 г. пятилетний план развития железных дорог предусматривал строительство 30 тыс. км железных дорог. Две трети их должны были строиться за счет казны, одна треть – частными капиталами. Созданные русскими инженерами в 1910-е гг. паровозы по ряду параметров превосходили иностранные образцы. По железным дорогам перевозилось на дальние расстояния 80 % грузов. Еще 20 % грузов перевозилось по водным путям. И водные и железнодорожные перевозки росли на 8 % в год.
На российских реках появились теплоходы. К 1913 г. только на Коломенском заводе было построено 70 теплоходов с дизельными моторами, тогда как в остальных странах мира в то время их насчитывалось только 10. Перед Мировой войной в речном флоте России было 5,5 тыс. пароходов и теплоходов, а в морском флоте более 1 тыс. Тогда же Русско-Балтийский завод приступил к серийному производству транспортных аэропланов «Русский Витязь» и «Илья Муромец». При всем том основную часть российских путей сообщения составляли грунтовые дороги, которые зачастую невозможно было использовать из-за дождей или снежных заносов. В Европейской России доля мощеных дорог составляла лишь 4,7 % (36 тыс. км), а в Сибири их не было вообще.
Динамично шло развитие услуг связи. В богатых домах появлялись телефоны, все больше граждан пользовались услугами телеграфа. Новые виды связи постепенно охватывали государственные учреждения, банки и биржи, редакции газет и журналов, промышленные предприятия. Количество почтовых отправлений в 1910 г. составило около двух миллиардов, а телеграмм было отправлено почти двести миллионов. Но и из-за больших территорий и быстрого роста населения общие масштабы почтово-телеграфной и телефонной связи все еще не соответствовали возрастающим потребностям страны.
Новый интенсивный промышленный подъем начался со второй половины 1909 г. Он коснулся в разной степени всех отраслей народного хозяйства. В среднем темпы прироста промышленной продукции составляли более 9 % в год. Почти на одну треть по сравнению с 1908 г. к 1913 г. возросло количество промышленных предприятий. В целом с 1893 по 1913 г. выплавка стали и железа возросла в 13 раз (4,05 млн. т в 1913 г.), чугуна – в 4 раза (4,6 млн. т в 1913 г.), меди – в 5 раз (32,8 млн. т в 1913 г.), добыча угля – в 6 раз (38,3 млн. т в 1913 г.), добыча нефти достигла 9 млн. т., производство сахара возросло в 4 раза (1470 тыс. т), переработка хлопка – в 7 раз (416 тыс. т.). Наиболее важными областями российской индустрии стали текстильная, металлургическая, пищевая и лесная.
Российская хлопчатобумажная промышленность занимала четвертое место в мировом производстве, уступая только Великобритании, США и Германии. К 1911 г. в России было 8,5 млн. веретен и 220 тыс. ткацких станков. В 1910 г. на душу населения в России произведено было 1,8 кг тканей – в два раза больше чем в 1890 г. Русские ткани потреблялись на внутреннем рынке и в больших количествах экспортировались в Персию и Китай. Площади под хлопчатником в Средней Азии и Восточном Закавказье достигли перед Мировой войной 600 тыс. гектаров.
Мощная российская металлургия развивалась главным образом из-за бездонных потребностей внутреннего рынка. Железные дороги, машиностроение, судостроение, в том числе и военное кораблестроение, требовали высококачественных сталей и проката.
Главными видами российской пищевой промышленности были сахар, спирт и мука. Спирт, производство которого достигло в 1913 г. 1260 млн. литров, потреблялся исключительно на внутреннем рынке, сахар и хлеб экспортировались. В 1911–1912 гг. экспорт сахара достиг 500 тыс. тонн.
Добыча и обработка древесины развивалась исключительно быстро. Россия переходила с продажи круглого леса на продажу пиломатериалов. В 1904 г. было вывезено леса на 13 200 тыс. рублей, в 1913-м – на 164 900 тыс. рублей.
93 % всех промышленных предприятий находились в европейской части России. Главными промышленными регионами были Центральный (основное ядро здесь составляли Московская, Тверская, Ярославская, Костромская, Нижегородская и Владимирская губернии), Петербургский, Южнорусский, Уральский, Польский, Прибалтийский и Юго-Западный районы.
Быстро развивались Юг страны и Сибирь. В 1914 г. началось освоение Кузнецкого угольного бассейна в Томской губернии. Тогда, в связи с быстрым развитием Западной Сибири, было принято решение из состава Томской выделить Алтайскую губернию с центром в Барнауле. Это решение осуществило Временное правительство в июне 1917 г. В 1914 г. в Министерстве внутренних дел был разработан проект создания и Екатеринбургской губернии из восточных уездов Пермской и ряда уездов Тобольской губернии и Оренбургской области. Екатеринбургская губерния была создана в конце 1918 г. уже во время Гражданской войны. В 1909 г. губернский статус был возвращен Сахалину, русская часть которого совершенно обезлюдела во время войны 1904–1905 гг. (уехало 23 тыс. жителей из 30). Теперь население Северного Сахалина начало восстанавливаться.
К 1914 г. в России действовало до 200 монополий. Они охватили почти все отрасли крупной промышленности и банковское дело. Быстро развивалась сфера внутренней и внешней торговли, в которой было занято более 2 млн. человек. Однако доля России в мировом экспорте еще оставалась невысокой – около 4 %. Россия поставляла на мировой рынок главным образом хлеб, продукты животноводства, лесную продукцию, текстиль, а ввозила – машины и оборудование, текстильное и природное сырье. Примечательно, что, несмотря на собственные уголь и нефть, своего топлива России не хватало. Быстро растущая промышленность требовала ввоза каменного угля и нефти. Главными торговыми партнерами России были Германия и Англия. В 1913 г. Россия ввезла товаров на 1374 млн. рублей, а вывезла на 1520 млн. рублей.
Повышалось и благосостояние народа. Количество потребляемых на внутреннем рынке товаров за два предвоенных десятилетия более чем удвоилось. Вклады в государственные сберегательные кассы выросли за эти же годы почти в шесть раз и достигли 1704 млн. рублей.
В 1905–1907 гг. во многих странах мира резко усилилась борьба рабочих за расширение своих прав при распределении доходов предприятий, за защиту от произвола работодателей и гарантированное обеспечение в случае временной или постоянной нетрудоспособности. В эти годы в США и Германии бастовали по 1,2 млн. человек, в Италии – 1 млн., во Франции – 800 тысяч, в Австро-Венгрии – 600 тысяч, в Великобритании – 460 тысяч. В России в 1905–1907 гг. в забастовках участвовало 4 млн. 712 тысяч рабочих. Большая часть забастовок и в России и в иных странах заканчивалась победой рабочих. Социальные диспропорции повсюду несколько выправлялись. Хотя уровень жизни русских рабочих продолжал существенно отставать от европейского и североамериканского, но и в России положение рабочих улучшалось и, главное, постепенно вводилось новое, намного более благоприятное для наемных работников, рабочее законодательство.
4 марта 1906 г. были опубликованы «Временные правила о профессиональных обществах, учреждаемых для лиц, занятых в торговых и промышленных предприятиях, или для владельцев этих предприятий» (Полное Собрание Законов Российской Империи, том XXVI, 1 отдел, № 27479). Впервые в России было официально разрешено создание рабочих профессиональных организаций (профсоюзов). Задачи этих организаций формулировались в законе довольно узко – «выяснение и согласование экономических интересов», выдача пособий, оказание содействия по приисканию работы, юридическая и медицинская помощь членам союза, проведение различных культурно-просветительных мероприятий. Устав каждого профсоюза подлежал утверждению губернатором, а на заседаниях членов союза должны были присутствовать чины полиции. Организация забастовок профсоюзами воспрещалась. За призыв к стачке профсоюз подлежал немедленному роспуску, а организация рабочего союза требовала многих бюрократических согласований и была долгим и хлопотным делом. Вовсе не могли объединяться в профсоюзы служащие железных дорог, почт, телеграфа, государственных учреждений и банков. Но, несмотря на все ограничения, после 1906 г. возникло несколько тысяч профсоюзов, объединивших сотни тысяч рабочих. В 1907 г. профсоюзы существовали уже в 353 населенных пунктах Империи и объединили до 7 % промышленных рабочих (как во Франции или США, но намного меньше, чем в Англии или Германии). «Временные правила», как это часто бывает в России, продолжали действовать до конца Империи в марте 1917 г.
В 1912 г. было введено долгожданное обязательное страхование рабочих от несчастного случая. Две трети фонда страхования должен был давать работодатель, одну треть – сами рабочие. Управление фондом обязательного страхования, предполагавшего и выплату пенсий при частичной или полной нетрудоспособности работников, осуществляли совместно выборные от рабочих и назначенные работодателем лица.
Средняя заработная плата рабочих в промышленности выросла за десять лет с 1904 г. на 30 процентов и достигла к 1914 г. 300 рублей в год. В некоторых отраслях в столичных городах для высококвалифицированных рабочих она доходила до полутора тысяч рублей. При этом расходы на одного члена семьи у рабочих составляли в 1907–1912 гг. в месяц 13–16,5 руб. в крупных городах и 7–8 руб. – в небольших населенных пунктах. Рабочий день на большинстве предприятий сократился до 50–60 часов в неделю в 1913 г. в сравнении с 75 часами в неделю в конце XIX в. Довольно часто рабочие добивались введения 8-часового рабочего дня. Например, на сахарных заводах с непрерывным циклом две смены по 12 часов были заменены повсюду на три смены по 8 часов.
Всё чаще рабочие предприятия заключали с работодателем коллективные договора, в которых определялся минимум заработной платы, число выходных дней (включая и день 1 мая), правила оплаты сверхурочных работ и ночных смен. Обычным было в последние предвоенные годы строительство для рабочих работодателем амбулаторий, больниц, клубов, храмов, читален, школ, детских садов. Культурные и житейские запросы рабочих быстро росли. Во множестве возникали кружки совместного чтения художественной и политической литературы, совместной молитвы и изучения Священного Писания. Рабочие начинали требовательней относиться не только к работодателю, но и к себе самим. Так, в 1907–1914 гг., рабочие организации строго наказывали тех рабочих, которые воровали с предприятий полуфабрикаты и готовые изделия для сбыта их перекупщикам (практика, широко распространенная на русских заводах в XIX столетии), совершали хулиганские действия, унижали достоинство женщин. Своим детям многие рабочие стремились дать полное среднее и высшее образование. И всё чаще это удавалось.
Мнение ответственного редактора
Прадед одного из авторов этой книги, Петр Андреевич, был сыном отставного николаевского солдата, поселившегося после двадцати лет рекрутчины в Северо-Западном крае. Петр Андреевич учился на металлиста у немца-ремесленника в Двинске, после окончания учебы поступил в железнодорожное депо родного города. Стал со временем мастером в этом депо. Имел большую городскую усадьбу из трех домов, всем шести детям дал полное гимназическое образование, а двум сыновьям и высшее. Был старостой своего православного прихода и личным почетным гражданином. Впоследствии оба его сына участвовали в Первой Мировой войне (один как кадровый офицер, другой – как вольноопределяющийся) и в Гражданской войне сражались на стороне белых.
В горном деле, на транспорте и в промышленности трудилось в 1914 г. около 5 млн. человек, в том числе на крупных предприятиях, подчиненных надзору фабричной инспекции – около 2 млн. человек. Из них 40 % работали на крупнейших предприятиях с числом занятых более тысячи человек.
Накануне Мировой войны и революции Россия была успешно развивающейся аграрно-индустриальной страной, по многим экономическим показателям способной конкурировать с ведущими капиталистическими державами. Французский экономист начала ХХ в. Э. Тьери, проведший исследование русского хозяйства, утверждал, что если европейские государства в период с 1912 по 1950 г. продолжат развиваться теми же темпами, как между 1900 и 1912 г., то к середине столетия Россия будет господствовать над Европой и в финансово-экономическом, и в политическом отношении. Последовавшие вскоре катаклизмы не дали осуществиться этим прогнозам.
Свидетельство очевидца
В ноябре 1913 г. Председатель Совета министров В. Н. Коковцов так оценивал хозяйственное состояние России:
«Россия идет по пути быстрого развития своих экономических сил, народ богатеет, промышленность развивается и крепнет, в земледелии заметен резкий переход к лучшей обработке, использование земледельческих машин и искусственных удобрений растет, урожайность полей поднимается и самый существенный вопрос – земельный – стоит на пути к коренному и мирному разрешению». В 1933 г., в Париже, вспомнив эту записку, Коковцов добавил: «И сейчас, много лет спустя, невзирая на всё, что совершилось в России… я не отказываюсь от моего взгляда того времени… Мой анализ был правилен, и через какие-нибудь десять лет разумного управления Россия оказалась бы на величайшей высоте её процветания». – В. Н. Коковцов. Воспоминания. 1991. – С. 276–277.
Литература:
Россия 1913 г.: Статистико-документальный очерк. СПб., 1995.
В. Н. Коковцов. Из моего прошлого. Воспоминания 1911–1919. М., 1991.
А. Н. Боханов. Деловая элита России. 1914 г. М., 1994.
Л. И. Бородкин, Т. Я. Валетов, Ю. Б. Смирнов, И. В. Шильникова. «Не рублём единым». Трудовые стимулы рабочих-текстильщиков дореволюционной России. М.: РОССПЭН, 2010.
Э. Э. Крузе. Положение рабочего класса России в 1900–1914 гг. Л., 1976.
К. А. Пажитнов. Положение рабочего класса в России. СПб., 1908.
Paul R. Gregory. Russian National Income 1885–1913. Cambridge, 1982. 2-nd ed. (англ.), 2004.
1.3.8. Государственные финансы
Основы финансовой стабильности страны, заложенные денежной реформой С. Ю. Витте, не смогли серьезно поколебать ни война на Дальнем Востоке, ни последующее революционное брожение. В 1914 г. золотой запас Государственного банка был самым крупным в мире и оценивался в 1,5 млрд. руб., превышая в полтора раза сумму золотого запаса Англии и Германии, вместе взятых. Кроме того, правительство располагало еще более 500 тыс. рублей так называемой «свободной наличности», что помогло в первые месяцы Мировой войны облегчить тяготы всеобщей мобилизации и перестройки на военный лад народного хозяйства. Доходная часть государственной росписи (так именовался бюджет в то время), составлявшей основу финансового хозяйства Российской Империи, выросла с 1900 по 1913 г. в 2 раза. Во всем этом была немалая заслуга министра финансов графа В. Н. Коковцова, занимавшего этот пост в течение 10 лет (1904–1914). В годы революционных потрясений он стремился избегать резкого повышения налогового бремени, компенсируя государственные расходы займами, а по мере укрепления финансового положения страны различными мерами содействовал развитию промышленности и торговли. Коковцов предпочитал сравнивать Россию с черепахой, которая двигается медленно, но уверенно, нежели с Ахиллесом, который гигантским шагом «мечтаний» доведёт страну до разорения[14]. Поэтому главным его принципом в обращении с финансовым хозяйством страны стало: «Беречь, беречь и беречь».
Что представлял собой российский бюджет перед Мировой войной? Традиционно бюджет делился на «обыкновенный» и «чрезвычайный», включающий расходы на войну и железнодорожное строительство. В 1913 г. «обыкновенные» государственные доходы превышали расходы более чем на 300 млн. (расходная часть бюджета – 3094,2 млн. руб., доходная – 3417,4).
Больше всего прибыли государству приносили косвенные налоги (в том числе сборы, включенные в стоимость некоторых важных продуктов питания и предметов повседневного спроса: сахара, спичек, бумаги, керосина и др.), затем – так называемые правительственные регалии, включающие доход от винной монополии, а также казенные имущества и капиталы (главным образом средства от эксплуатации железных дорог и лесного хозяйства). Косвенные налоги тяжелым бременем ложились на бедное большинство русского общества, так как предметы повседневного спроса, в том числе и водка, примерно в одинаковых количествах покупаются и богатыми и бедными.
Историческая справка
Владимир Николаевич Коковцов (1853–1943) родился в Санкт-Петербурге в дворянской семье. В 19 лет он окончил курс обучения в Императорском Александровском лицее и вскоре после внезапной смерти отца поступил на государственную службу. Долгое время Владимир Николаевич добросовестно исполнял свои обязанности в Департаменте Министерства юстиции, Главном тюремном управлении и Государственной канцелярии. В 1896 г. Коковцова назначают товарищем (заместителем) министра финансов С. Ю. Витте, а в 1904 г. он сам занимает эту ключевую должность, на которой сумел обеспечить экономическую стабильность страны и сбалансировать российский бюджет. После убийства П. А. Столыпина в 1911 г. В. Н. Коковцов одновременно становится Председателем Совета министров. Решительный противник Распутина. По настоянию Распутина был уволен Государем со всех постов в январе 1914 г. при одновременном возведении в графское достоинство. После Октябрьского переворота Коковцов некоторое время оставался в Петербурге, участвовал в антибольшевицком подполье, не раз арестовывался и 4 ноября 1918 г. перешел вместе с женой финскую границу под Сестрорецком. Жил во Франции, где некоторое время был председателем правления Коммерческого банка, занимался общественно-политической деятельностью, но основную часть времени посвящал литературной работе. Его объемные воспоминания «Из моего прошлого. 1903–1919» очень честны и информативны.
Прямые налоги (поземельный, промысловый и с капиталов), наиболее выгодные для неимущих слоев, но обременительные для богатых, очень медленно увеличивали свою пропорцию в общей сумме доходов казны с 7,8 % в 1900 г. до 8 % в 1913 г. Правительство В. Н. Коковцова планировало введение единого подоходного налога, который изменил бы это положение, и тогда главная тяжесть в формировании бюджета легла бы на богатые слои. Подоходный налог был утвержден Императором к введению с 1917 г.
Крупными статьями расходов всегда были государственные предприятия (железные дороги, почта, телеграф, телефон, реализация винной монополии), оборона, гражданское управление, обслуживание государственного долга. Значительно возросли расходы по Главному управлению землеустройства и земледелия и по Министерству народного просвещения (по сравнению с 1906 г. на 100 млн. рублей по каждому ведомству). Оборонные расходы по военному и морскому министерствам составляли в 1913 г. 26,5 % всех бюджетных расходов (826 млн. рублей).
В результате предвоенного промышленного подъема и благоприятной для России мировой экономической ситуации начал снижаться государственный долг страны, хотя к концу 1913 г. он еще составляя значительную сумму – 8824 млн. руб. Стала уменьшаться вызывавшая нарекания современников доля доходов бюджета от казенной винной монополии (с 30 % в 1906 г. до 26 % в 1913 г.). В 1914 г. Император принял решение вовсе отказаться от доходов с продажи алкоголя, введя сухой закон. Сопротивление В. Н. Коковцова этой мере – благородной, но совершенно нежизнеспособной в условиях русской жизни – и послужило формальным поводом к его отставке.
Практически прекратились к 1913 г. обременительные для крестьянства выкупные платежи.
Историческая справка
«К этому времени (1914 г.) финансовое положение государства резко изменилось. О дефицитах не было и помина; ежегодно от выполнения росписей оставались громадные излишки, постоянно накоплялась свободная наличность казначейства, несмотря на бурное увеличение расходов на культурные надобности». – Депутат IV Государственной Думы Никанор Васильевич Савич. Воспоминания. СПб., 1993. – С. 129.
Литература:
Русский рубль. Два века истории. XIX–XX вв. М.: Прогресс-Академия, 1994.
1.3.9. Имперская администрация
Переход к конституционной монархии, при всей его незавершенности, вызвал глубокие изменения в системе государственного управления. Основные законы 1906 г. ограничили власть Императора. Хотя исполнительная власть осталась в его руках, деятельность административного аппарата отныне была помещена в более жесткие правовые рамки. Провозглашение политических прав – свободы слова, собраний и союзов – усилило общественный контроль над бюрократией и чиновничеством.
Создание выборных законодательных органов – Государственной Думы и преобразованного Государственного Совета – сделало министров частично ответственными перед парламентом, в котором они должны были теперь утверждать бюджет своих ведомств и отвечать на депутатские запросы. Министры по-прежнему назначались Императором и не могли быть уволены в отставку по требованию Думы. Но в интересах принятия законов они были вынуждены искать ее поддержки. Широкая гласность думских дебатов заставляла их в гораздо большей степени, чем раньше, считаться с общественным мнением и прессой, в основном настроенной против правительства.
Важные изменения произошли и в устройстве самой исполнительной власти. Впервые в России возникло «объединенное» правительство в главе с действующим руководителем – Председателем Совета министров. Превращение правительства в орган коллективной выработки общегосударственных решений повысило уровень согласованности и координации работы различных ведомств.
Состав правительства был неоднородным. Колебания и двойственность Императора Николая II по отношению к конституционному строю, который он считал вынужденной уступкой, побуждали его назначать на пост главы правительства то убежденных сторонников реформирования и модернизации страны (С. Ю. Витте, П. А. Столыпин, В. Н. Коковцов), то косных бюрократов типа И. Л. Горемыкина. Подобная картина наблюдалась и среди назначаемых членов Государственного Совета.
В целом русская бюрократия не только приняла новые порядки, но и начала активно к ним приспосабливаться. Для либерально настроенных, заинтересованных в пользе дела министров существование Думы открыло возможность расширить общественное основание проводимой ими политики, привлечь на свою сторону политические партии и часть общественных сил. Большинство из них уже не мыслило иного способа управления, как в сотрудничестве с Думой. Некоторые министры даже стремились воздействовать в этом духе на самого Императора, пытаясь привить ему «конституционный образ мыслей» и избавить от мечтаний о возврате к прежним порядкам. Показательно, что когда у Императора появились в 1913–1914 гг. планы отобрать у Думы законодательные функции, заменив их совещательными, именно правительство первым воспротивилось воплощению этих идей.
Взаимодействие между правительством и Думой давалось нелегко и установилось далеко не сразу. I и II Думы, охваченные революционной стихией и мало подготовленные к серьезной законодательной работе, были настроены на борьбу, а не на сотрудничество с правительством. В период существования III и IV Дум борьба с правительством не прекратилась, но перешла в более конструктивное, созидательное русло. Это позволило в короткий срок принять ряд важнейших законов: об аграрной реформе, социальном страховании рабочих, укреплении независимости правосудия и т. д.
Изменение государственного строя благотворно сказалось на характере и стиле работы имперской администрации. По свидетельству современников, русское чиновничество «подтянулось». Его руками в период 1907–1914 гг. была проделана огромная работа в области землеустройства, развития промышленности, образования и других сфер государственной жизни. Обновился социальный облик чиновничества. Окончательное устранение сословных перегородок ускорило процесс профессионализации административного аппарата. Уровень образования стал главным критерием в подборе кадров для государственной службы. К 1917 г. доля лиц с высшим образованием среди верхушки бюрократии возросла до 83 %.
1.3.10. Внешняя политика: отношения в Европе
После поражения в войне с Японией и революции Россия остро нуждалась в восстановлении своих пошатнувшихся международных позиций и создании благоприятных внешних условий для преодоления внутреннего кризиса. Переход к конституционной монархии требовал обновить механизм формирования внешней политики и призвать новых людей к ее руководству. На смену В. Н. Ламздорфу министром иностранных дел был назначен Александр Петрович Извольский (1856–1919) – либерально настроенный дипломат более современных и широких взглядов. Будучи сторонником конституционного строя, он стремился сделать работу своего ведомства более открытой и понятной для общественного мнения России и искал поддержки со стороны думских кругов и прессы.
Перед русской дипломатией вставала трудноразрешимая задача: без ущерба для статуса России как великой державы (об отказе от него никто в Петербурге и помыслить не мог) обеспечить ей длительную мирную передышку для осуществления внутренних преобразований. П. А. Столыпин писал Извольскому: «Вы знаете мой взгляд – нам нужен мир; война в ближайшие годы, особенно по непонятному для народа поводу, будет гибельна для России и династии. Напротив того, каждый год мира укрепляет Россию не только с военной и морской точек зрения, но и с финансовой и экономической» (28 июля 1911 г.).
В правящих кругах видели два пути достижения этой цели. Консервативное крыло бюрократии и отчасти сам Император Николай II лелеяли надежду на восстановление основанного на «монархической солидарности» союза с Германией и Австро-Венгрией, считая его гарантией сохранения мира в Европе и внутренней стабильности самой Российской Империи. В июле 1905 г. во время свидания с Вильгельмом II в Бъерке Царь, поддавшись уговорам Кайзера, подписал с ним союзный договор. Однако этот документ, противоречивший обязательствам России перед Францией, не вступил в силу, а затем стараниями Витте и Ламздорфа был окончательно похоронен.
Другой путь состоял в продолжении традиционной политики балансирования между Англией и Германией при опоре на русско-французский союз. Извольский считал, что союз с Германией и Австро-Венгрией неизбежно превратил бы Россию в их сателлита и обрек ее на бесконечную изматывающую борьбу с Англией. Он говорил своим сотрудникам, что при нем никакого возврата к «Священному союзу» трех императоров не будет.
Но и при таком выборе интересы России не были гарантированы. Цепь международных кризисов 1906–1914 гг. в Северной Африке, на Ближнем Востоке и Балканах неуклонно вела к углублению раскола Европы на две противоборствующие коалиции держав, грозя превратить любой локальный конфликт в «большую» европейскую войну. Для России возникала реальная опасность быть втянутой в нее против собственной воли. Извольский писал, что в течение всех пяти лет пребывания на посту министра он «постоянно находился под кошмаром внезапной войны».
Обострение англо-германских противоречий привело к тому, что еще в 1904 г. Англия и Франция, преодолев колониальные распри, заключили соглашение о «сердечном согласии» (Entente cordiale – Антанта). Это заставило и Россию как союзника Франции искать сближения с Лондоном. В 1907 г. была подписана англо-русская конвенция о разграничении сфер влияния в Персии и урегулировании разногласий в отношении Тибета и Афганистана. Тем самым был положен конец вековому соперничеству двух держав в Азии и созданы предпосылки для превращения русско-французского союза в Тройственную коалицию, противостоящую австро-германскому блоку.
Тем не менее, Россия не оставляла попыток наладить стабильные отношения с Германией. В 1907 г. был заключен секретный русско-германский протокол о сохранении статус-кво в районе Балтийского моря, который позже привел к подписанию соглашения между Россией, Германией, Данией и Швецией о поддержании мира и добрососедства на Балтике. После свидания двух императоров в Потсдаме (1910 г.) было подписано русско-германское соглашение о Персии и Багдадской железной дороге. В периоды франко-германских кризисов 1906 и 1911 гг. из-за Марокко русская дипломатия стремилась проявлять осторожность, избегая осложнений с Берлином и в то же время поддерживая своего союзника – Францию. Весьма опасавшаяся Германии, Франция готова была хорошо оплачивать свой союз с Россией. После решения в пользу Франции, во многом из-за поддержки России, вопроса о протекторате над Марокко на Альхесирасской конференции в 1906 г., Франция спустя девять дней согласилась предоставить России огромный заём – более двух миллиардов франков (760 млн. рублей), совершенно необходимый русскому правительству для ликвидации кризиса, порожденного проигранной войной с Японией и революцией.
Сближение России с англо-французской Антантой объективно вело к ухудшению русско-германских отношений. Этому способствовали твердая поддержка Берлином австро-венгерской экспансии на Балканах, а также агрессивность самой Германии на Ближнем Востоке. Активное наращивание германского военного присутствия в Турции вызывало в России тревогу за судьбу черноморских проливов. В стране нарастали антигерманские настроения. Императорский посол в Англии граф А. К. Бенкендорф писал в Петербург: «… целью Германии не является война. Но она стремится без войны и при помощи запугивания добиться таких результатов и такого успеха, какие на самом деле могут быть даны только войной».
По предложению президента Теодора Рузвельта в Гааге была созвана вторая всемирная конференция по сохранению мира. Развивая её решения, русский Император в 1907 г. пригласил все державы к обсуждению проблемы разоружения. Гаагская конференция не смогла достичь поставленных целей – все европейские державы смертельно боялись друг друга и в то же время алчно желали новых колоний и передела границ в Европе, а потому наращивали свои вооружения и тратили на подготовку к войне всё большую часть национального бюджета. Потерпев неудачу при обсуждении программы разоружения, Николай II согласился на резкое увеличение и российского военного и морского бюджетов.
В предвоенной обстановке 1912–1914 гг. Россия окончательно перешла от тактики балансирования между Лондоном и Берлином к активным шагам по формированию оборонительного союза с Англией и Францией. Новый министр иностранных дел Сергей Дмитриевич Сазонов (1860–1927) стремился придать ему явный и открытый характер в расчете на то, что мощная англо-франко-русская коалиция удержит Германию и Австро-Венгрию от развязывания войны. Однако начавшиеся переговоры с Англией о заключении военно-морской конвенции приняли затяжной характер и сопровождались попытками Лондона выторговать у России дополнительные уступки в Азии. В итоге к началу Мировой войны Тройственная Антанта как военно-политический союз не была полностью оформлена.
1.3.11. Политика России на Балканах
На рубеже XIX – ХХ вв. Россия имела ограниченное влияние на Балканах и в основном опиралась на взаимодействие с Австро-Венгрией. Официальный Петербург не сочувствовал «панславистским» настроениям части русского общества и мало прислушивался к ним. Однако в 1907–1909 гг. Австро-Венгрия начала пересмотр согласованного с Россией статус-кво в регионе и при поддержке Германии перешла к более агрессивной, экспансионистской политике, угрожавшей традиционным интересам России. Революция 1908 г. в Турции позволила Австрии надеяться формально включить в свою империю турецкую провинцию Боснию, оккупированную ею с 1878 г. Аннексия Боснии, населенной славянами, ставила преграду планам Сербии объединить под своей короной все югославянские земли Балкан, в том числе и те, которые со Средних веков входили в состав Австрии и Венгрии – Словению и Хорватию. Австрия крайне опасалась национальной экспансии сербов, тем более что славяне-католики, жившие в Австрийской империи, были вполне единодушны со своими православными соплеменниками – национальное единство почти всецело вытеснило тогда среди сербов и хорватов исповедную различность. Планы создания славянского государства на Балканах горячо поддерживались русским общественным мнением. Теперь, в условиях думской монархии правительству приходилось считаться с ним в большей степени, чем прежде.
В официальном Петербурге еще надеялись на возможность договориться с Веной. В 1908 г. желавший сохранить мир Извольский пошел на рискованный шаг. В ходе встречи с министром иностранных дел Австро-Венгрии А. Эренталем в Бухлау он дал согласие признать аннексию Австро-Венгрией Боснии и Герцеговины в обмен на поддержку русских интересов в вопросе о Черноморских проливах. Неравноценность условий этой сделки была очевидной. Босния и Герцеговина были оккупированы Австро-Венгрией с 1878 г., и формальное присоединение к ней этих территорий было предрешено. Что же касается проливов, то этот вопрос имел общеевропейское значение, и туманные обещания помочь России в его решении мало что значили. Воспользовавшись согласием Извольского, Австро-Венгрия провела аннексию Боснии и Герцеговины, но поддерживать интересы России в вопросе о проливах она вовсе не собиралась. Извольского попросту обманули.
Пытаясь спасти положение, русская дипломатия развернула борьбу за созыв международной конференции, на которой рассчитывала добиться территориальных и экономических компенсаций за эту аннексию для Сербии и Черногории. Но Австро-Венгрия, опираясь на поддержку Берлина, не желала идти на уступки. Назревала угроза австро-сербского военного конфликта. Не оправдались и надежды Петербурга на активную поддержку со стороны Парижа и Лондона. Дело кончилось ультимативным требованием Германии к России признать сложившуюся ситуацию. Царь склонялся к войне, но под давлением Столыпина, указывавшего на военную неподготовленность России, был вынужден принять этот ультиматум.
Боснийский кризис разрушил русско-австрийское взаимодействие на Балканах и подтолкнул к объединению малые балканские государства. Россия активно поддержала это стремление в расчете создать противовес австрийскому влиянию в регионе. Однако ее попытки сформировать широкую коалицию балканских стран при поддержке Англии и Франции натолкнулись на острые разногласия и территориальные споры между самими государствами региона. В этих условиях российская дипломатия продолжала традиционную политику балансирования, действуя одновременно в нескольких направлениях. Предпринимались шаги к сближению с Турцией и Италией. К 1910 г. были нормализованы отношения с Австро-Венгрией. Делались попытки договориться с Германией с тем, чтобы та удержала свою союзницу от дальнейших экспансионистских поползновений на Балканах.
Тем временем развитие ситуации в регионе готовило России новые испытания. Начавшаяся в 1911 г. война между Италией и Турцией привела к кратковременному закрытию пролива Дарданеллы для русского хлебного экспорта. Острый внутренний и международный кризис заставил русскую дипломатию предпринимать лихорадочные усилия для локализации и урегулирования конфликта.
Весной 1912 г. произошло оформление Балканского союза в составе Болгарии, Греции, Сербии и Черногории. Хотя России в нем отводилась роль «верховного арбитра», в Петербурге переоценили степень своего влияния на балканские государства, преследовавшие собственные интересы. Вопреки расчетам России, острие Балканского союза повернулось не в сторону Австро-Венгрии, а против Турции.
Попытки России и других европейских держав предотвратить конфликт не увенчались успехом. В ходе Первой Балканской войны (1912–1913 гг.), сопровождавшейся разгромом Турции и болгарским наступлением на Стамбул, перед Россией вновь остро встали вопрос о судьбе проливов, а также угроза столкновения с Австро-Венгрией из-за ее военных приготовлений против Сербии. Лишь с большим трудом русской дипломатии удалось предотвратить новый австро-сербский конфликт, чреватый европейской войной.
В результате Первой Балканской войны под контролем Балканского союза оказались практически все турецкие владения в Европе. Однако начавшийся дележ османского наследства вызвал глубокие противоречия среди самих союзников. Россия пыталась не допустить братоубийственного столкновения славян, но потерпела в этом неудачу. Разразилась Вторая Балканская война (1913 г.), на этот раз между Болгарией и остальными участниками Балканского союза, к которым присоединились Турция и Румыния.
Поражение Болгарии и очередной территориальный передел на Балканах не привели к стабилизации положения в регионе. Напротив, завязывались новые узлы противоречий. Балканские войны вызвали окончательный распад Балканского союза и дальнейшее углубление противоречий между Россией и Австро-Венгрией, искавшей теперь возможности силой предотвратить угрозу распада своей империи под натиском всё усиливающегося освободительного движения славян. Жившие в Австро-Венгерской империи чехи, словенцы, хорваты, сербы, словаки, украинцы и православные румыны с надеждой смотрели на Россию, как на главную силу в деле их освобождения от немецко-венгерского господства. Сами давно привыкшие к парламентаризму и самоуправлению, они видели в новой, Думской России намного более надежного союзника, чем вселявшая в них опасения былая абсолютистская Российская Империя. Поездки славянских вождей из Австрии в Россию их приемы в Думе и в Царском Селе стали обычным делом. В этой обстановке достаточно было малейшей искры, чтобы зажечь на Балканах не только местный, но и общеевропейский пожар.
1.3.12. Дальневосточная политика России
Сосредоточение внешнеполитических усилий России на европейском и ближневосточном театрах настоятельно требовало обезопасить позиции страны на Дальнем Востоке, ослабленные поражением в Русско-японской войне.
В отсутствие серьезной поддержки со стороны европейских держав русская дипломатия сделала ставку на прямые переговоры со вчерашним противником. Определенные предпосылки для этого были заложены уже в Портсмутском мирном договоре 1905 г. Имелось в виду также использовать совпадение интересов России и Японии в Маньчжурии, где обе страны предпочитали разделить между собой сферы влияния, нежели согласиться с политикой «открытых дверей», на которой настаивали США. Это открыло путь к заключению в 1907 г. политической конвенции, договора о торговле и мореплавании и рыболовной конвенции с Японией, что позволило нормализовать двусторонние отношения и на время стабилизировать обстановку в регионе.
В Петербурге отдавали себе отчет в том, что любые дипломатические комбинации окажутся недостаточными, если они не будут подкреплены мерами по экономическому и военному укреплению восточных рубежей России. Эта проблема приобретала особую остроту на фоне экономической экспансии Японии на Тихоокеанском побережье России и быстрого восстановления и наращивания ее вооруженных сил. Правительство неоднократно обсуждало и принимало решения, направленные на экономическое освоение и заселение дальневосточных районов, а также укрепление их обороны. Однако все они требовали времени и значительных средств. В этой связи министр финансов В. Н. Коковцов настаивал на том, чтобы вместо наращивания вооружений вести дело к установлению добрых отношений с дальневосточными соседями. «Только при этом условии, – писал он, – мир на побережье Тихого океана может быть обеспечен прочно и на долгие годы».
Такой подход предполагал в первую очередь дальнейшие шаги по сближению с Японией. Даже после подписания соглашений 1907 г. в русско-японских отношениях сохранялось взаимное недоверие. Продолжались пограничные инциденты и всплески враждебных кампаний в русской и японской печати. В 1909 г. в России возникла даже паника по поводу опасности новой войны с Японией. Тем не менее, в этот период завязались переговоры, которые в 1910 г. привели к заключению нового политического соглашения между двумя странами. Суть его состояла в поддержании статус-кво в Маньчжурии, а также секретной договоренности о разделе сфер влияния в Северо-Восточном Китае. Соглашение это имело и более широкий смысл, закладывая основу для закрепления Японии в составе антигерманской Антанты.
Следующим шагом к сближению с Японией стало подписание в Петербурге секретной конвенции, которая уточняла и дополняла договоренности по разграничению сфер влияния в Маньчжурии, а также была направлена на устранение возможных «недоразумений» касательно Внутренней Монголии. Хотя до полной нормализации русско-японских отношений было еще далеко, достигнутые договоренности позволяли России в значительной мере сдерживать японские амбиции и прокладывали путь к союзным отношениям, которые были оформлены уже в период Мировой войны.
Важной частью дальневосточной политики оставался курс на укрепление отношений с Китаем, цель которого состояла главным образом в обеспечении торгово-экономических интересов России.
Крупной политической проблемой в русско-китайских отношениях стал вопрос о судьбе Внешней Монголии (Халхи). Попытки китайских властей в 1908–1911 гг. ликвидировать автономию этого района привели к волнениям среди местного населения. Монгольские князья и представители буддистского духовенства собрались в 1911 г. на съезд в Урге и решили обратиться к России с просьбой принять Халху под своей протекторат. Реакция Петербурга поначалу была сдержанной. Руководители русской внешней политики колебались, опасаясь конфликта с Китаем и нового увязания в азиатских проблемах в ущерб более приоритетной европейской и ближневосточной политике. После переговоров в Петербурге с монгольской делегацией правительство приняло решение предложить посредничество в урегулировании китайско-монгольского конфликта при условии сохранения автономии Халхи и ее оставления в составе Китая.
Такая позиция Петербурга сохранялась и после того, как в ноябре 1911 г. в Урге произошло восстание монголов и было провозглашено создание независимого Монгольского государства. Однако затяжные переговоры с Китаем по монгольскому вопросу не дали результатов, и в 1912 г. Россия подписала соглашение с Монголией, фактически означавшее ее признание в качестве независимого государства. Возникла угроза вооруженного столкновения России с Китаем. Тем не менее, слабость китайского правительства заставила его пойти на соглашение с Россией. Ко времени Мировой войны независимость Монголии при содействии России стала реальностью.
1.3.13. Государственная Дума
Выборы в III Государственную Думу прошли в сентябре – октябре 1907 г. по не утвержденному народным представительством «третьеиюньскому» избирательному закону. Изменения в избирательном законе сказались на составе Думы: явное большинство в 300 человек составляли правые и октябристы; число депутатов от кадетской партии, трудовиков и социал-демократов сократилось более чем вдвое. Из 442 депутатов лишь 64 имели опыт работы в предыдущих Думах. Работа III Думы началась 1 ноября 1907 г. без особых торжеств. Император отклонил предложение премьер-министра П. А. Столыпина о приеме Думы, заявив: «Теперь принимать ее рано, она себя еще недостаточно проявила в смысле возлагаемых на нее надежд для совместной работы с правительством».
П. А. Столыпин получил в новой Думе давно желаемое им «рабочее большинство». Однако сделать это было непросто: в Думе, помимо сильно сократившейся «оппозиции слева», появились не менее 100 депутатов, стоящих «правее» Столыпина. Правительство справилось с этой проблемой: оно раскололо правых и выделило из них группу «умеренно-правых», которые, в дополнение к поддерживающим Столыпина октябристам, составили в Думе относительное большинство. Решил Столыпин и проблему Председателя палаты. Чтобы не допустить избрания популярного «правого» графа Алексея Александровича Бобринского, премьер уговорил возглавить Думу Н. А. Хомякова, собравшего голоса не только октябристов и «умеренно-правых», но и кадетов.
Историческая справка
Николай Алексеевич Хомяков родился в 1850 г. в Москве в семье знаменитого мыслителя и богослова Алексея Степановича Хомякова. Крестник друга отца – Н. В. Гоголя. Избирался Смоленским губернским предводителем дворянства. Крупный деятель умеренного крыла общероссийского земского движения. Депутат Государственного Совета, позднее депутат II–IV Государственных Дум. Член ЦК партии «Союз 17 октября». Председатель III Государственной Думы. После Октябрьского переворота – руководитель Красного Креста Добровольческой армии. Последние годы жизни провел в эмиграции в Югославии. Скончался в 1925 г. в Дубровнике (Хорватия). Похоронен на местном православном кладбище.
Первым важным актом III Думы, определившим расклад сил, стало принятие приветственного адреса монарху. Депутаты пообещали приложить все силы и опыт, «чтобы укрепить обновленный Манифестом 17 октября государственный строй, успокоить отечество, утвердить в нем законный порядок, развить народное просвещение, поднять всеобщее благосостояние, упрочить величие и мощь нераздельной России и тем оправдать доверие Государя и страны». Вместе с тем голосами левых и центристов (в том числе октябристов) Дума отклонила поправку правых о включении в текст титула «самодержец», как умаляющего конституционные изменения в России. Этот факт кадетская газета «Речь» трактовала так: «Конституция на Руси действительно существует!» С другой стороны, те же октябристы (теперь уже вместе с правыми) решили воздержаться от определения формы правления в России как «конституционного». Посвященный в перипетии невключения в адрес титула «самодержец», Николай II, в ответ на депутатский адрес, начертал осторожную резолюцию: «Готов верить выраженным чувствам». Императорский прием депутатов состоялся лишь 13 февраля 1908 г.
16 ноября 1907 г. П. А. Столыпин огласил в III Думе правительственную декларацию. Он объявил о необходимости противопоставить силу революционному движению, внедрить «порядок законности и внутренней дисциплины», укрепить «быстрое и правильное судебное возмездие». В области «внутреннего устроения» правительство объявляло основной задачей «поднятие благосостояние основного земледельческого класса» путем «реального права выхода из общины и разрешения вопросов улучшенного землепользования». Премьер обещал провести реформы по укреплению местного самоуправления, развитию просвещения, социальной защиты трудовых слоев.
Инициативы Столыпина в области аграрного реформирования, делавшие «ставку на сильных крестьян», возможность выхода из общины и развитие хуторского хозяйства, вызвали в Думе жаркое обсуждение. Если представители большинства – октябристы С. И. Шидловский, Н. Н. Опочинин, М. Я. Капустин и др. называли столыпинскую программу «продолжением славных реформ Александра-Освободителя», то крайне правые выступили против разрушения общины, ведущего к краху сословной организации общества. В свою очередь, кадеты и еще более левые фракции полагали необходимым сначала обеспечить перераспределение земли в пользу малоимущих крестьян, а затем уже вести речь об «интенсификации хозяйства».
III Дума сумела провести важные законопроекты: о развитии образования, о реформе морского и военного ведомств, о значительном увеличении ассигнований на военно-морской флот и разработку новых видов армейских вооружений, в том числе и на авиацию, о строительстве Амурской железной дороги и второй линии Транссиба, о расширении веротерпимости, о реформе местного суда. Не все законы вызывали восторг у правительства: думские решения по вероисповедным и военным делам ухудшили отношения октябристов со Столыпиным. В результате по инициативе премьера «правее» октябристов была создана крупная Русская национальная фракция, ставшая теперь главной опорой правительства. После досрочной отставки Н. А. Хомякова, ставшего жертвой столкновения между ультраправыми (в лице В. М. Пуришкевича) и левыми, новым Председателем Думы был избран А. И. Гучков (голосами октябристов, националистов и прогрессистов против крайне правых при воздержании кадетов и уклонении от выборов крайне левых).
Историческая справка
Александр Иванович Гучков родился в 1862 г. в Москве в купеческой семье. Окончил историко-филологический факультет Московского университета, продолжил образование в Германии. Служил в лейб-гренадерском полку, вышел в запас прапорщиком. Добровольцем участвовал в войнах с Турцией, Японией и Англией (на стороне буров). Путешествовал по Дальнему Востоку и Средней Азии. С 1890-х гг. работал в органах московского самоуправления. Один из основателей партии «Союз 17 октября». Близкий соратник П. А. Столыпина. Председатель III Государственной Думы. Инициатор реформирования российской армии, во время Первой Мировой войны – Председатель Центрального военно-промышленного комитета. После Февральской революции военно-морской министр Временного правительства. После Октябрьского переворота сотрудничал с лидерами Добровольческой армии М. В. Алексеевым и А. И. Деникиным. Скончался в эмиграции в Париже в 1936 г. Похоронен на кладбище Пер-Лашез.
В начале 1911 г. в обществе стало нарастать недовольство политикой кабинета П. А. Столыпина. Особое неприятие в общественных кругах вызывала политика министра просвещения Л. А. Кассо, объявившего настоящую «войну» студенческому движению и поддержавшей молодежь университетской профессуре. В феврале 1911 г. группа из 66 влиятельных московских предпринимателей во главе с А. И. Коноваловым и С. И. Четвериковым подписала открытое письмо правительству с протестом против репрессивной политики в отношении профессуры и студенчества высшей школы. «Письмо 66-ти» опубликовали ведущие либеральные газеты – «Русские ведомости», «Утро России» и др. Умеренно либеральные силы в Думе не могли не реагировать на новую ситуацию: в Думе имел место ряд антиправительственных голосований (был отклонен, например, законопроект об увеличении штатов полиции). 15 марта 1911 г. А. И. Гучков подал в отставку с поста Председателя в знак протеста против произвольного отправления Думы в отпуск и злоупотребления П. А. Столыпиным чрезвычайно-указным законодательством на основании ст. 87 (в данном случае в связи с распространением земства на западные губернии). Новым Председателем Думы стал октябрист М. В. Родзянко.
Историческая справка
Михаил Владимирович Родзянко родился в 1859 г. в семье генерала-землевладельца. После окончания Пажеского корпуса служил в Кавалергардском полку. Выйдя в отставку, работал в екатеринославском и новгородском земствах. Участник земских съездов. Один из основателей партии «Союз 17 октября». В III Государственной Думе работал председателем земельной комиссии, возглавлял октябристскую фракцию, а после отставки А. И. Гучкова был избран Председателем Думы. Сохранил свой пост в IV Государственной Думе. В течение ряда лет был непримиримым противником Г. Распутина и «темных сил» при Дворе, что привело к углублению конфронтации с императорской семьей. Во время Первой Мировой войны – убежденный сторонник «войны до победного конца», активного участия земств и общественных организаций в помощи армии. В ходе Февральской революции возглавил Временный комитет Государственной Думы. После большевицкого переворота выехал на Дон, находился при Добровольческой армии во время ее первого, Кубанского похода. Эмигрировал. Скончался в 1924 г. в Югославии в селе Беодра (Сербия). Похоронен в Белграде на Новом кладбище.
Пришедший после убийства П. А. Столыпина на пост премьера В. Н. Коковцов сосредоточился на внесении в Думу законопроектов по рабочему вопросу. Однако проведенный закон о социальном страховании не предотвратил новую волну забастовок.
Мнение современника:
«В Государственную Думу люди шли не ради наживы, не ради корыстного устройства своих делишек. Относительно кадетской партии я это могу утверждать категорически. Да и на остальных скамьях сидели депутаты, не делавшие из политики выгодного промысла. Депутатское жалование могло казаться щедрым только крестьянам, которых было мало. Для большинства это было значительно меньше того, что они зарабатывали как врачи, инженеры, адвокаты. В то же время думская жизнь, с её заседаниями и комиссиями, не оставляла досуга для профессиональных заработков. Да и внимание было слишком захвачено Таврическим дворцом», – писала член ЦК кадетской партии Ариадна Тыркова-Вильямс. – А. В. Тыркова-Вильямс. На путях к свободе. М., 2006. – С. 356–357.
На заключительном приеме депутатов III Думы 8 июня 1912 г. Николай II в целом одобрил «труд и старание» депутатов при обсуждении проблем землеустройства крестьян, страхования рабочих, вопросов народного образования и государственной обороны. Вместе с тем монарх заявил, что «некоторые дела получили не то направление», которое ему «представлялось бы желательным», из-за «не всегда спокойного характера прений».
Избирательная кампания в IV Государственную Думу проходила в сентябре-октябре 1912 г. Правительство активно вмешивалось в ход выборов, предоставляя явные преимущества кандидатам из числа правых и националистов. «Неугодными» для властей на этот раз оказались не только кандидаты из числа левых, кадетов или прогрессистов, но уже и из числа левых октябристов, пятью годами ранее сотрудничавших со Столыпиным. Факты таких нарушений были позднее документально установлены IV Думой и осуждены как «явные беззакония». Думская кампания 1912 г. была характерна и массовым привлечением духовенства – как в качестве активных участников голосования, так и политических агитаторов на стороне властей. Неожиданно успешно на выборах в IV Думу выступили социал-демократы. Большевики и меньшевики получили по семь мест.
Историческая справка
Большевистскую группу возглавил молодой поляк Роман Малиновский, «кузнец по профессии и вор по призванию», как сказал о нем Р. Пайпс. Малиновский трижды был судим и отбывал тюремное заключение за кражи со взломом. В 1910 г., снедаемый честолюбием и безденежьем, он предложил свои услуги Охране, попросив о возможности стать депутатом Думы. Осужденный за уголовное преступление человек навсегда лишался права быть избранным, но полиция, по указанию министра внутренних дел, изъяла дело Малиновского и позволила ему начать жизнь с белого листа. Малиновский перешел по указанию Охраны от меньшевиков к большевикам, познакомился с Лениным, рассказал ему о своем прошлом и был восторженно принят им. Ленин назвал Малиновского «хорошим парнем и выдающимся рабочим вождем». Он направил Малиновского сразу в большевицкий ЦК с правом кооптировать новых членов. Первым Малиновский назначил в ЦК Иосифа Сталина, что позволяет историкам подозревать и Сталина в связях с Охраной. Избранный с помощью полиции в IV Думу Малиновский в громовых речах, расходившихся по всей стране, громил власть помещиков и буржуазии. И мало кто знал, что эти речи редактировались, а порой и составлялись в секретной полиции. При материальном и властном содействии полиции Малиновским была основана большевицкая партийная газета «Правда». Малиновский взял на себя заведование финансами газеты, а главным редактором «Правды» стал другой платный агент Охраны – М. Е. Черномазов. С помощью полиции Малиновский создал и другую большевицкую газету – в Москве – «Наш путь». Газеты активно печатали статьи Ленина и речи самого Малиновского в Думе, но все это тщательно просматривалось и редактировалось в тайной полиции. Непосредственным начальником Малиновского по охранному ведомству был директор департамента полиции С. П. Белецкий. Ленин, безусловно, знал о том, что Малиновский агент, но это его устраивало – он считал, что финансируемая полицией «Правда» и большевицкая думская фракция приносят больше пользы революции, чем власти. В полиции думали иначе – контролируя экстремистов изнутри, Охрана рассчитывала в случае необходимости одним движением раздавить большевицкую организацию, о которой ей было известно буквально всё.
В мае 1914 г. новый глава полиции генерал В. Ф. Джунковский счел такую деятельность двойных агентов, да еще в Думе, нравственно невозможной. Он по секрету переговорил с председателем Думы Родзянко, и они оба принудили Малиновского сложить звание депутата и, получив жалованье за год вперед (6 тыс. рублей), уехать за границу. Во время войны Малиновский вел пронемецкую агитацию среди русских военнопленных. В 1918 г. Малиновский добровольно вернулся в Советскую Россию, ожидая благодарности за свою работу от Ленина, но теперь он ему не был нужен. Малиновского судили, обвинили в связях с Охраной и казнили в начале 1919 г. Чуть раньше был казнен и Белецкий. Джунковского большевики арестовывали и судили несколько раз. Убит он был ими 21 февраля 1938 г. на Бутовском полигоне под Москвой.
Традиции «либерального центризма», определяющего себя между кадетами и октябристами, продолжила Партия прогрессистов. Организационно она оформилась на съезде в Петербурге в ноябре 1912 г. на основе «фракции прогрессистов», работавшей в III Государственной Думе (руководитель – И. Н. Ефремов). Важным элементом новой организации, усилившей свое влияние в IV Думе, стал кружок крупных московских предпринимателей – Александра Ив. Коновалова, Сергея Ив. Четверикова, братьев Павла и Василия Павловичей Рябушинских и др. Прогрессисты объявляли себя «деловой партией», сторонницей конституционного монархизма, считали необходимым сформировать в России «правительство общественного доверия», выступали за индустриализацию, за постепенное снижение роли иностранного капитала в экономике страны («русификацию предпринимательства»).
IV Дума начала свои заседания 15 ноября 1912 г. Несмотря на усилия консерваторов, пытавшихся провести в Председатели своего лидера П. Н. Балашова, главой палаты был снова избран октябрист М. В. Родзянко, заручившийся на этот раз поддержкой кадетов. В своей вступительной речи Родзянко объявил себя «убежденным конституционалистом», что вызвало протест депутатов от правых фракций, покинувших зал заседаний. На следующее утро правые газеты писали о «предательстве октябристов».
Между тем октябристы, снова занявшие в Думе политический «центр», могли создавать и создавали самые разные комбинации – как «налево» (с кадетами и прогрессистами), так и «направо» (с националистами и правыми), оставаясь в целом лояльными правительству. Проблема состояла в том, что само правительство перестало, в отличие от времен Столыпина, быть однородным. И если большинство кабинета во главе с В. Н. Коковцовым в целом было готово сотрудничать с Думой на базе «Основных законов» 1906 г., то влиятельный и пользующийся личным доверием Царя министр внутренних дел Николай Алексеевич Маклаков демонстративно игнорировал Думу, требовал от Императора урезания ее полномочий, фактически подталкивая Царя к государственному перевороту.
Противодействие большинства Думы (включая октябристов) линии Н. А. Маклакова привело к так называемой «бюджетной войне», когда Дума, в целом поддерживая правительственную линию на усиление и перевооружение армии, отказывалась одобрять субсидии по ведомству внутренних дел. Конфронтация с реакционной частью правительства дошла до того, что в одном из своих постановлений Дума, октябристско-кадетским большинством, осудила пренебрежение властями общественным мнением, невыполнение пожеланий народного представительства, стеснение деятельности местного самоуправления, поощрения административного произвола. Условием пересмотра своей позиции Дума поставила увольнение части министров, в первую очередь Н. А. Маклакова.
Конфронтация Императорского правительства и Думы еще более усилилась после замены в январе 1914 г. на посту премьер-министра В. Н. Коковцова старым сановником И. Л. Горемыкиным, известным еще своим противостоянием с I Думой. Министры внутренних дел, юстиции, народного просвещения при Горемыкине еще активней начали настаивать на урезании конституционных полномочий Думы. В апреле 1914 г. Император утвердил составленное по инициативе Горемыкина беспрецедентное положение о запрете правительству сообщать думским комиссиям какие-либо материалы при составлении ими законопроектов. В июне 1914 г. Николай II на заседании Совета министров предложил ликвидировать законодательный статус Думы, но не был поддержан окружением и большинством министров. Общество знало о планах Царя и, за исключением крайне правых, не одобряло их.
Мнение современника
«За одиннадцать лет своего существования Дума, помимо ряда важных законодательных мер, самим фактом своего существования оказала огромное влияние на развитие хозяйственных и духовных сил России, на более разумное понимание как правительством, так и оппозицией её насущных потребностей». – А. Тыркова-Вильямс. На путях к свободе. М.: Московская школа политических исследований, 2007. – С. 351.
Литература
В. Н. Коковцов. Из моего прошлого. Кн. 1–2. М., 1992.
В. А. Демин. Государственная дума России (1906–1917): Механизм функционирования. М., 1996.
1.3.14. Национальные окраины и национальные движения
В конце XIX – начале ХХ в. национализм стал мощным оружием в международной политике. Переход европейских стран, а позднее – России и Турции к парламентаризму привел в том числе и к тому, что общественное мнение отдельных стран стало важным фактором международных отношений. Из «царского дела» внешняя политика повсюду становилась делом общественным. А общества в то время были глубоко больны идеями эгоистического национализма. «Всё, что хорошо для моего народа, имеет абсолютное значение – иные народы должны рассматриваться лишь как средство для благополучия моей нации» – полагали очень многие и в Западной Европе, и в России.
Особенно опасен был национализм для стабильности многонациональных территориальных империй, таких как Австро-Венгерская, Османская или Российская. Но подъема национализма весьма опасались и империи колониальные – Британская, Французская, Нидерландская, Испанская.
Мнение ученого
«Многим казалось тогда (перед I Мировой войной), что к историческим действиям нельзя и не следует прилагать нравственного мерила. Жизнь народов несоизмерима с личной нравственностью, не поддается и не подлежит нравственной оценке. Есть ценности высшие, чем добро. И категорический (нравственный) императив слишком часто только мешает осуществлению этих высших ценностей, задерживает качественное „повышение бытия“. Эти „высшие ценности“ слишком часто осуществимы только „по ту сторону добра и зла“ только в конфликте с личной нравственностью. „Если и есть мораль исторического процесса, то это мораль, несоизмеримая с моралью индивидуальной“ (Н. А. Бердяев)… Здесь очень явно повторяются мотивы Гегеля и Маркса, отчасти Ницше». – Протоиерей Георгий Флоровский. Пути Русского Богословия. Париж, 1988. – С. 498.
Термин
Территориальными империями называются такие многонациональные государства, в которых инонациональные части не отделены от основной части государства юридически и пространственно, на всем пространстве такой империи действуют одни и те же законы, которые, если эта империя имеет представительные законодательные учреждения (как Россия с 1906 г.), утверждаются депутатами, избранными всем населением империи, всеми населяющими империю народами.
Колониальными называются империи, в которых заморские территории (колонии) управляются по законам, принимаемым метрополией, но сами колонии и их население не могут влиять формально-правовым образом на принятие этих законов.
Сама Россия поддерживала славянские национальные движения в Турции и в Австрии и в 1877–1878 гг. даже начала войну с Турцией для «освобождения» славянских православных народов Балканского полуострова. Россия также поддерживала борьбу армян и греков за независимость от Турции. Армяне в то время населяли обширные пространства в восточной части Малой Азии и в Киликии, греки – на малоазиатском побережье Эгейского моря. Турция платила России той же монетой, поддерживая национальные движения тюрок и мусульман в Крыму, на Кавказе, в Закавказье и Средней Азии вплоть до Алтая. Австрия поддерживала украинские националистические движения, надеясь отколом Украины ослабить и Россию, и всё славянство. Германия создала специальную организацию по поддержке немцев, живущих за пределами Германской империи, в первую очередь – в России, надеясь при благоприятных обстоятельствах отколоть от России Балтийские губернии, которые в Средние века принадлежали германским рыцарям и в которых сохранилось германское дворянство. Поляки, которые хотя и не имели в то время независимого государства, старались усилить свое влияние на те украинские, белорусские, латышские и литовские земли, которые до конца XVIII в. входили в Польскую республику (Речь Посполитую). Они надеялись восстановить свое государство в границах начала XVIII столетия.
Поэтому национальные движения вызывали большие опасения правительства России. П. А. Столыпин заявил в III Думе, что он «против любых движений, ослабляющих единство русского народа». Опасаясь расшатывания единства Российского государства, Столыпин избрал ошибочный курс в национальной политике. Он главным образом пытался подавлять национальные движения административными методами, запрещать к употреблению национальные языки (хотя их использование на национальных окраинах и было предусмотрено «Основными законами» 1906 г. – ст. 3) и расселять русское население на инородческих окраинах, предоставляя русским меньшинствам особые привилегии в сравнении с живущими бок о бок с ними народами. Эти меры нигде не притушили национализм, но, напротив, еще сильнее разожгли его и придали ему антирусский характер. В то время как хозяйственное быстрое развитие России объективно содействовало сближению и сотрудничеству населявших ее народов, запретительные меры правительства субъективно осознавались ими как национальное унижение и отталкивали инородцев от России.
Документ
Отвечая 16 ноября 1907 г. на просьбу депутатов от инородцев, поддержанную КДП, включить в работу III Государственной Думы вопрос о национально-территориальной автономии Польши и других окраин, Столыпин сказал: «Децентрализации требуют от нас в минуту слабости… Её хотят вырвать, и вырвать вместе с такими корнями, которые должны связывать всю Империю, вместе с теми нитями, которые должны скрепить центр с окраинами… Нет! Станьте сначала на нашу точку зрения, признайте, что высшее благо – это быть русским гражданином, носите это звание так же высоко, как носили его когда-то римские граждане, и тогда вы сами назовете себя гражданами первого разряда и получите все права… Ведь русское государство росло, развивалось из своих собственных русских корней… Нельзя к нашим русским корням, к нашему русскому стволу прикреплять какой-то чужой, чужестранный цветок (автономию национальных окраин)».
Вновь обострились отношения с Финляндией, где в 1905 г. Сейму были возвращены законодательные полномочия, и введено всеобщее избирательное право. Теперь же, по закону об общеимперском законодательстве 1910 г., финский сейм сохранял только совещательный голос по всем важнейшим государственным вопросам: о налогах, воинской повинности, печати, собраниях и союзах, уголовном законодательстве, денежной системе и др. В правых русских кругах финляндскую автономию называли не иначе как «тепличным цветком, возросшим в российских парниках». Позже были проведены законы о кредите из финской казны на нужды обороны и о равноправии русских граждан в Финляндии (финские граждане на всей территории Империи были равноправны с остальным населением, но в самой Финляндии русские подданные из других частей страны не имели до того прав финских граждан). Все это усиливало среди финнов антирусские настроения.
Правительством также был поставлен вопрос о введении земского управления в 9 губерниях Литвы, Белоруссии и Правобережной Украины. Такой шаг с одной стороны уравнивал указанные губернии в правах с другими территориями, но при этом, чтобы обеспечить в земствах больше мест представителям русского дворянства и православного духовенства, предусматривалось вдвое понизить для них имущественный ценз в сравнении с дворянством польским. В итоге, несмотря на протесты антиправительственной оппозиции в Думе и Государственном Совете, который вообще отверг этот законопроект, земства были введены в 6 западных губерниях: Витебской, Минской, Могилевской, Киевской, Волынской и Подольской. Закон был принят в марте 1911 г. в чрезвычайном порядке царским указом, в ситуации, когда Дума и Государственный Совет были временно распущены. Столыпин опасался, что при равных возможностях поляки будут господствовать над русскими в земствах Западного края. Если бы выборы в земства были равными для всех жителей – этого бы произойти не могло: практически все крестьяне Западного края являлись православными белорусами и украинцами, поляками были только крупные землевладельцы. Но на демократизацию земств Императорская администрация пойти не решилась. В результате – польская шляхта Западного края была глубоко оскорблена явной несправедливостью.
Свидетельство очевидца
«Провозглашенный в эпоху Столыпина лозунг „Россия для русских“ принимал в то время на Дальнем Востоке формы несколько уродливые. В соответствии с решением, принятым Комитетом по заселению Дальнего Востока, наше министерство (Земледелия и землепользования) не только повело борьбу против годами укоренившейся в Приамурье аренды земель китайцами, но и против использования желтых в качестве сельскохозяйственных рабочих… В контракт по сдаче в аренду казенных земель мы обязаны были включать требование, что арендатор имеет право пользоваться трудом „русских рабочих белой расы“» (с. 112) «Чрезвычайно характерно для той эпохи, что чувство „имперское“ уступило место более узкому „русскому“ национализму. Думаю теперь, что это было ошибкой» (с. 182), – вспоминал главноуполномоченный Министерства на Дальнем Востоке князь Алексей Алексеевич Татищев. – Земли и люди. В гуще переселенческого движения (1906–1921). М., 2001.
Весьма болезненно проходило рассмотрение в Думе законопроекта «О выделении из состава губерний Царства Польского восточных частей Люблинской и Седлецкой губерний с образованием из них особой Холмской губернии». В этих районах, которые русские националисты называли Забужской Русью, была сравнительно велика доля православного населения, значительная часть которого, правда, после издания закона о веротерпимости в апреле 1905 г. вернулась в католичество. Ведь до 1874 г. эти православные и их предки были униатами и в православие были переведены насильно царским указом (см. 1.1.20). Проект выделения Холмской губернии из Царства Польского обсуждался с 1836 г. и все время отвергался в МВД, так как «крутые меры обрусения и ломки вековых связей Забужья с гражданским укладом Царства Польского вызовут во всех отношениях нежелательное смятение умов польского населения». В 1902 г. было создано по этому вопросу даже специальное Особое совещание и оно рекомендовало губернию не создавать. Император согласился с этой рекомендацией. Но в ноябре 1905 г. вопрос был поднят вновь епископом Холмским Евлогием (Георгиевским).
Свидетельство очевидца
Как позже вспоминал епископ Евлогий, указ 17 апреля 1905 г. о свободе совести в условиях Холмского края привел к отчаянной борьбе католичества с православием. Указ застал православное духовенство врасплох, тогда как в католических кругах успели соответствующим образом подготовиться. «Едва новый закон был опубликован – все деревни были засыпаны листовками, брошюрами с призывом переходить в католичество… Народ растерялся… А польские помещики повели наступление со всей жестокостью материального давления на зависимое от них православное население. Батракам было объявлено, что лишь перешедшие в католичество могут оставаться на службе, другие получат расчет. Были угрозы, были и посулы: графиня Замойская обещала корову каждой семье, принявшей католичество…»
Вероисповедный вопрос смешивался с национальными противоречиями, и положение на Холмщине уже несколько лет оставалось весьма непростым. Обсуждение в Думе проходило бурно. Правые партии горячо поддерживали проект, польские депутаты резко протестовали, обвиняя власть в «четвертом разделе Польши», часть оппозиции пыталась доказать бесполезность предложенной меры. Тем не менее, в 1913 г. в России появилась новая губерния с центром в г. Холме. В новой губернии православные составили 40 %, католики – 39 %, иудеи – 16 %.
Свидетельство очевидца
«Несомненно, что все эти поляки и евреи, которые теперь должны были оставить службу вследствие нового черносотенного направления, все они с государственной точки зрения были нисколько не менее благонадежны, нежели русские. Таким образом, увольнение их есть ничто иное, как дань безумному политическому направлению». Одесский градоначальник Толмачев потребовал, чтобы в Одессе были уволены все лица польского происхождения. И несмотря на жалобы Царю и в Сенат многих влиятельных поляков, они были под разными предлогами отстранены от службы. Среди прочих был уволен начальник железнодорожной станции Одесского порта Катульский, потому что, как объяснил Сергею Витте начальник железной дороги, его фамилия кончается на «ский». – С. Ю. Витте. Воспоминания. Т. 1. С. 148–149.
Хотя административный национализм вызывал у нерусских народов Империи отрицательную реакцию, быстрое развитие промышленности, торговли, путей сообщения в Империи сделало отделение наиболее развитых нерусских областей: Польши, Финляндии, Прибалтики – для них же крайне невыгодным. Внесенный Коло во II Думу проект автономии Польши провозглашал: «Царство Польское, составляя нераздельную часть Российского государства, управляется во внутренних своих делах особыми установлениями на основании особого законодательства». Требуя для Польши законодательный сейм, особую казну и суд, проект, однако, относил исключительно к общеимперской компетенции следующие важнейшие вопросы: «дела православной церкви, иностранные, армия, флот, монетное дело, законодательства: таможенное, акцизное, почтовое, железнодорожное, касающееся товарных знаков и привилегий, литературной и художественной собственности, общегосударственные займы и обязательства, законодательства по делам о бунте против центральной власти и государственной измене». Все другие массовые партии национальных меньшинств – литовские, немецкие, латвийские, эстонские, татарские, украинские, армянские, грузинские, финские в начале 1900-х гг. отказываются с не меньшей энергией от идеи полной независимости от России и переходят на позиции областного самоуправления или, в крайнем случае, автономии с собственными законодательными учреждениями. В 1905–1907 гг. лидеры Польши готовы были предать забвению горечь двух поражений, а финны – унижение и обман бобриковской администрации для того, чтобы строить общую, многонациональную свою родину – Россию.
Но в эти годы общественной свободы крепнет и великорусский этнический национализм. Это был уже не национализм административный, как в эпоху абсолютизма, но шедший изнутри самого общества. Этот великорусский этнический национализм, выразителями которого были крайне правые группы Государственной Думы и «Союз русского народа» (СРН), вызвал симпатию и поддержку правительства и самого Императора, который надевал знак СРН и часто принимал его вождей.
ДОКУМЕНТ
Депутат IV Думы литовец Мартын Мартынович Ичас (член КДП, куратор Виленского евангелического реформаторского синода, выпускник юридического факультета Томского университета, 1885 г. р.) говорил в Думе 15 декабря 1912 г., выражая взгляды очень многих инородцев и иноверцев: «Если вы осуществите начала 17 октября, то действительно будет много простора… под сенью двуглавого орла для населяющих Россию народностей. Вы не запугаете русский народ тем, что инородцы желают отделиться от России… Мы идём с русским народом, с прогрессивными представителями русского общества, с теми его прогрессивными представителями, которые желают блага и возвеличения силы России… но которые, вместе с тем, независимо от вероисповеданья и национальности, признают свободу и других народностей… Нам все говорят, что самое большое зло и самый сложный вопрос – это вопрос об инородцах. Но, господа, ведь не в том зло, что в России есть инородцы, а в том, что правительство не понимает по отношению к ним своих обязанностей, или не желает понимать…» – Обсуждение доклада Председателя Совета министров В. Н. Коковцова. Стенографические отчеты. СПб., 1913. – С. 872.
Документ
«Без принятых ужимок и лицемерных оговорок, мы ввели в наш устав первый догмат национальности – господство своего племени в государственной черте. Мы, Божиею милостью, народ русский, обладатель Великой и Малой и Белой России, принимаем это обладание как исключительную милость Божию, которой обязаны дорожить и которую призваны охранять всемерно. Нам, Русским, недаром далось это господство… Ни с того, ни с сего делить добытые царственные права с покоренными народцами – что же тут разумного, скажите на милость? Напротив, – это верх политического слабоумия и представляет собой историческое мотовство, совершенно подобное тому, как в купечестве „тятенькины сынки“ – получив миллион – начинают разбрасывать его лакеям и падшим женщинам. Сама природа выдвинула племя русское среди многих других, как наиболее крепкое и даровитое. Сама история доказала неравенство маленьких племен с нами. Скажите, что ж тут разумного идти против природы и истории и утверждать равенство, которого нет? И справедливо ли давать одни и те же права строителям русского государства и разрушителям его?» – Новое Время. 1908. 5 июня 1908. № 11576.
Филетизм
От греческого филео – любить. Осужденный в 1872 г. на Константинопольском соборе принцип предпочтения национального всемирной христианской истине и, в частности, создание обособленных церквей на этногосударственном принципе. Всякий, кто любит свою нацию более Христа и Его Церкви, – недостоин Христа, утверждало решение Собора 1872 г., а Христос и Его Церковь принадлежат всем народам и не признают ни государственных границ, ни национальной обособленности.
Документ
Об опасности для стабильности Империи великорусского национализма предупреждали и русские политики, и государственные деятели. С. Ю. Витте объяснял Императору: «Десятилетиями наша политика строилась на неверном основании: мы не могли сознать, что уже с Петра Великого и Екатерины Великой нет такого явления, как Россия, но только Российская Империя. Когда около 35 % населения составляют инородцы, а русские разделены на великороссов, белорусов и малороссов, то невозможно осуществлять политику, соответствующую духу XX века, пренебрегая национальными особенностями, религиозным своеобразием, языком и т. п. других народов, входящих в Российскую Империю». Спикер кадетской фракции объяснял правым с трибуны III Думы: «Истинный патриотизм должен быть российским патриотизмом, а не патриотизмом великорусским! Если вы на место этого российского государственного патриотизма хотите поставить наш, великорусский, то вместо органического единства, к которому мы стремимся, вы можете получить только механический агломерат (масса, составленная из разнородных частей. – Ред.) центробежных стремлений, которые вам придется насильственно, искусственно сдерживать, и вы придете к результату, противоположному вашим намерениям. Вы из великой Империи сделаете колосс на глиняных ногах. Это – политика ассирийская. Мы по этому пути с вами не пойдем».
Между тем в многонациональной Российской Империи поддержка великорусского национализма была не только нравственно порочна с православной точки зрения – так как Церковь Христова не знает национальных различий и полагает национализм грехом филетизма, но и политически крайне опасна. Нерусские народы, составляющие значительную часть населения и живущие на большой части пространств Империи, никогда добровольно не согласились бы на положение граждан второго сорта в русском национальном государстве. Председатель польского Коло Роман Дмовский сказал об этом в III Думе с полной откровенностью: «Польский народ никогда не примирится с положением граждан второй степени в государстве, и никогда не способен будет примириться с государством, в котором ему предназначено такое место». Именно на эти слова отвечал П. А. Столыпин.
Правительство П. А. Столыпина и правое большинство Думы, вместо того, чтобы встать над местными национализмами и, примиряя их, строить единое государство, повели Россию по пути утверждения великорусского этнического национализма и подавления иных национализмов. Эта ошибочная политика резко сузила общественное основание императорского режима и побудила целые области искать при благоприятных обстоятельствах независимости от России.
Балтийский вопрос
После 1905 г. заметно потепление отношений Имперской администрации к российским немцам, особенно к балтийскому дворянству, весьма пострадавшему от бунта крестьян – латышей и эстонцев. Правительство не препятствовало возрождению немецкого частного гимназического образования, подтвердило гарантии для помещичьего землевладения и для составленного преимущественно из немцев губернского самоуправления. Немцам даже разрешили прикупать земли и заселять их немецкими арендаторами, приезжавшими с Украины и Волги. С 1906 по 1913 г. только две баронские семьи – Мантейфелей и Бродерихов, подкупив 160 тысяч акров пахотных земель, поселили на них 15 тысяч немецких колонистов. При этом, не особенно надеясь на силу царского правительства, немцы Прибалтики устанавливают тесные связи со Всегерманской лигой и строят планы создания какой-то формы протектората кайзеровской Германии в Балтийском крае.
Мнение историка
«В Балтийских провинциях государственная политика стала более враждебной к балтийским народам и более терпимой к немцам. Латыши и эстонцы оказались охваченными революционными идеями много значительней, чем немцы. И хотя последние могли рассматриваться в качестве извечных врагов славянства, они в действительности демонстрировали свою полную преданность царю». – Н. Seton-Watson. The Decline of Imperial Russia, 1855–1914. London: Methuen, 1952. Р. 305.
«У латышей, – констатировал в 1911 г. нейтральный для балтийского конфликта свидетель, – сильна ненависть и к немцам и к русским, но к первым – гораздо сильнее». Поэтому сепаратистские стремления не находили удобной почвы для своего развития в политической мысли латышей и эстонцев: немцы – враг внутренний – были сильнее и опаснее русских властей.
Жестокое подавление немецкими помещиками крестьянских волнений 1905 г. оттолкнуло балтийцев от немцев еще более, но сблизило их не с Имперской Россией, а с русским демократическим движением от октябристов до социал-демократов. В первых Думах эстонские и латышские депутаты почти всегда входили в партийные фракции общероссийских партий.
В Балтийском крае в Думский период, особенно в 1905–1906 гг., обычным был блок всех партий – латышских, эстонских, левых русских, еврейских против немецкой Балтийской конституционной партии (БКП). Благодаря этому блоку даже в Риге с очень существенным в начале века немецким населением в I и II Думы БКП получила только 37,8 и 34,5 % голосов и не могла провести своих кандидатов. Избранными оказывались латышские «кадеты», а во II Думу даже один социал-демократ.
Стабилизация Империи ко времени выборов в III Думу привела в Балтийском крае к постепенному замещению этнической поляризации социальной. Из антинемецкого блока вышла «Латышская партия реформистов» и блокировалась с БКП. Обе партии в Думе встали на позиции «Союза 17 октября». Но для большинства латышей и эстонцев антигерманские настроения сохранялись и в это, последнее десятилетие существования Российской Империи, и потому в противовес «баронам» им необходима была российская администрация, поддержка общероссийских партий и общественного мнения.
Латышский политик Р. Петерсон в 1910 г. писал: «Для латышей отделение от России было бы, понятно, самоубийством», не только в силу малости балтийских стран и их экономической связанности с российским рынком, но и потому, что, выйдя из-под суверенитета России, они незамедлительно попали бы под руку «Великой Германии».
С 1908 г. ситуация постепенно меняется. Большинство влиятельных в III и IV Думах партий – «Союз русского народа», октябристы, прогрессисты настаивают на безусловном унитаризме Империи. Администрация с 1912 г. начинает новую интенсивную кампанию по русификации «Балтийской Руси». Не ограничиваясь на этот раз внедрением русского языка и православия, правительство содействует переселению русских в Балтийский край. На казенных землях, лесных дачах раздаются наделы крестьянам южных и восточных губерний. А немцы, напротив, соглашаются теперь на существование национальной эстонской и латышской школы и готовы ограничить права баронов на патронаты, мукомольную монополию и даже на охоту на крестьянских полях. Но при этом немецкие землевладельцы тоже, где могут, сводят с земли местных арендаторов и вывозят из Германии и из Внутренней России арендаторов-немцев.
Национальное движение латышей и эстов не может примириться с ролью людей второго сорта на своей родине. Часть балтийцев, особенно жителей крупных городов – Риги, Митавы, Ревеля, начинает блокироваться с немцами против русских. Это приводит к избранию в III Думу не только эстонцев и латышей, но и немецких дворян, например Александра фон Мейендорфа, октябриста, занявшего место товарища председателя Думы. Другая часть балтийцев продолжает больше полагаться на русских, надеясь с их помощью обуздать немцев. Но большинство подходят к роковому 1917 г. равно разочарованными и в тех и в других. Среди интеллигенции начинают вызревать планы достижения независимости, создания национальной государственности. Грубые ошибки русской администрации в Балтийском крае: безнравственная игра на балто-немецких противоречиях и неправильно понятые стратегические интересы (русификация Прибалтийского края) – оттолкнули от России значительную часть латышей и эстонцев, породили растерянность или равнодушие к общеимперским задачам у большинства других.
Литература:
A. Schwabe. Agrarian History of Latvia. Riga, 1930.
C. Lundin. The Road from Tsar to Kaiser: Changing Loyalties of the Baltic Germans, 1905–1914 // Journal of Central European Studies, October, 1950.
Еврейский вопрос
Многочисленные правовые ограничения, существовавшие в Российской Империи в отношении евреев, не были отменены в 1905 г. П. А. Столыпин, став Председателем Совета министров, в начале октября 1906 г. предложил министрам обсудить меры по хотя бы частичному смягчению ограничений, наложенных на евреев Империи. Столыпин был русским патриотом, но вовсе не был антисемитом. Он прекрасно понимал весь вред, наносимый Империи бессмысленными и унизительными ограничениям для ее граждан иудейского вероисповеданья. В отличие от поляков или финнов, в евреях он не видел врагов целостности Российского государства. Напротив, опасаясь антиеврейских настроений, распространенных среди жителей западных губерний Империи, евреи, по мнению Столыпина, надеются на защиту от погромщиков со стороны Императорской власти и поэтому, если их не унижать, станут важным компонентом, цементирующим единство русского государства. Совет министров поддержал мнение Столыпина, и вскоре был подготовлен законопроект «О пересмотре постановлений, ограничивающих права евреев», который был подан на подпись Государю.
10 декабря законопроект вернулся неподписанным. В письме Столыпину Император так объяснял свое решение: «Несмотря на самые убедительные доводы в пользу принятия положительного решения по этому делу, – внутренний голос всё настойчивее твердит мне, чтобы я не брал этого решения на себя. До сих пор совесть моя никогда меня не обманывала. Поэтому и в данном случае я намерен следовать ее велениям. Я знаю, Вы тоже верите, что „сердце царево в руцех Божиих“. Да будет так».
Этот законопроект с согласия Государя был подан Советом министров в III Думу. Но ни III, ни IV Дума так и не нашли времени даже обсудить его, тем более не приняли они никакого решения. По вине депутатов законопроект провалялся в отложенных законопроектах до революции 1917 г., а права евреев так и не были уравнены с правами иных российских подданных.
Каким все же было действительное положение российских евреев в последнее предреволюционное десятилетие? Впоследствии, уже в эмиграции, многие авторитетные представители еврейства оценивали свое существование в этот период отнюдь не трагично. Так, публицист и общественный деятель, член ЦК Сионистской партии в 1906–1917 гг. Даниил Самойлович Пасманик писал: «При царском режиме евреям жилось куда лучше и, что бы там ни говорили, перед Великой войной материальное и духовное состояние русского еврейства было блестящее. Мы тогда были политически бесправными, но мы могли тогда развивать самую интенсивную деятельность в области национально-духовного строительства, а еврейская традиционная нищета прогрессивно исчезала». А другой известный еврей-эмигрант замечал, что, вопреки черте оседлости, процентной норме и имевшим место погромам, он «был и чувствовал себя свободным человеком, для которого открыта широкая возможность работать в самых разнообразных областях человеческой деятельности, который мог материально обогащаться и духовно расти, мог бороться за недостающее ему и копить силы для продолжения борьбы».
Историческая справка
Печальным примером распространения антисемитизма стал проходивший в Киеве судебный процесс по так называемому «делу Бейлиса». В марте 1911 г. был убит с особой жестокостью Андрей Ющинский – голову и грудь мальчика убийца истыкал острым орудием вроде шила, из тела была выпущена вся кровь, руки связаны за спиной. Множество специалистов дали свои заключения, что никакие священнодействия иудейской религии никогда не предусматривали и не предусматривают возможности подобных «ритуальных убийств». Высказывалось предположение, что мальчик попал в руки какой-то тайной изуверской секты, не имевшей ничего общего ни с одной из разрешенных религий Империи, в том числе и с иудейской. Но ультраправые националисты начали широкую антисемитскую кампанию, которую поддержали депутат Думы Н. Е. Марков, видный богослов профессор Т. И. Буткевич и знаменитый писатель В. В. Розанов. В совершении «ритуального убийства» заподозрили приказчика кирпичного завода Менделя Тевье Бейлиса. Предвзятость следствия была настолько очевидной, что против процесса выступил даже известный националист В. В. Шульгин, который сразу стал объектом преследования крайне правых кругов, обвинивших его в предательстве. Состав присяжных был подобран так, что среди них не было ни одного человека с высшим образованием: семь крестьян, три мещанина и два мелких чиновника. Однако вопреки ожиданиям обвинения, именно эти малообразованные люди, которых можно было заподозрить в погромных симпатиях, 30 октября 1913 г. вынесли Бейлису оправдательный приговор. Убийцы Андрея Ющинского так и не были найдены.
На Кавказе успешно действовал назначенный в 1905 г. наместником просвещенный либерал граф Илларион Иванович Воронцов-Дашков, который проводил политику взаимодействия с местными национальными элитами, что привело к постепенному успокоению края, пережившему страшную армяно-азербайджанскую резню и разгул терроризма в время революции 1905–1906 гг. Объясняя принципы своей политики, граф писал: «Я не допускаю возможности управления Кавказом из центра на основании общих формул, без напряженного внимания к нуждам и потребностям местного населения. Централизация допустима только тогда, когда она в силах внимательно следить за всеми проявлениями жизни населения на определенной территории и регулировать их в известном направлении, иначе она опасна, т. к. ведет к разобщению частей государства».
Общее успокоение в Империи, наступившее в 1907 г., перевело в холодную форму и армяно-азербайджанский конфликт. И армяне, и азербайджанцы стремились законными путями вытеснить своих противников из зоны совместного чересполосного проживания в Елизаветпольской и Эриваньской губерниях. Так, весной 1907 г. съезд мусульман Елизаветпольской губернии постановил «при помощи бакинских капиталистов Тагиевых и др. скупить у армян все земли от Агдама до Ходжалы и вообще сделать Карабах мусульманской провинцией». С другой стороны, в записке из Департамента полиции подчеркивалось, что «в столкновениях с татарами армяне преследуют осуществление своих политических идеалов и, между прочим, вопрос о единой сплошной территории с исключительно армянским населением взамен полной перемешанности армян и татар, и во время последних погромов успели очистить от татар значительную часть нагорного района Елизаветпольской губернии».
Терские казаки посылали запросы в Государственную Думу 1-го, 2-го и 3-го созывов с просьбами защитить их имущество от набегов горцев или позволить защищать его самим. Однако все просьбы так и остались нерассмотренными. В итоге казаки брали в руки оружие и громили чеченские аулы. Чеченцы отвечали ударом на удар. В Чечне действовал отряд Зелим-хана, который безуспешно пыталась изловить полиция, а эксцессы продолжались вплоть до 1911 г., причем разобраться, кто прав, а кто виноват, в конечном итоге не представлялось возможным. Все меры, предпринимаемые правительством, были запоздалыми. В результате – вражда казаков и горцев осталась такой же, как и в середине XIX в., и достигла своего апогея в годы Гражданской войны.
В Средней Азии и Казахстане население было недовольно изъятием земель для русских переселенцев, активно действовали различного рода мусульманские организации, велась пантюркистская пропаганда. В 1898 г. в Фергане уже полыхало восстание под предводительством имама Мухаммад али Хальфа (Мадали), объявившего русской власти священную войну – газават. Восстание было подавлено, и прежняя политика колонизации края продолжалась.
Некоторые администраторы региона, например Ферганский губернатор генерал-лейтенант А. И. Гиппиус, предупреждали об опасности проведения политики обрусения края, однако к ним мало прислушивались в Петербурге. Сам Гиппиус был отстранен от должности. В 1916 г. в Средней Азии вспыхнуло восстание, связанное с царским указом о призыве «инородческого мужского населения на тыловые работы» и продолжавшееся вплоть до Февральской революции, а в некоторых районах и после нее. Жертвами восстания стали как тысячи русских переселенцев, растерзанных или проданных в рабство в Афганистан и Синьцзян восставшими, так и множество «туземцев», казненных карательными отрядами. Потеряли всё имущество и были дотла разорены десятки тысяч русских и инородческих семей. В октябре 1916 г. Император отменил указ об обязательном призыве инородцев. Но было поздно – значительная часть Средней Азии уже находилась в состоянии межнациональной войны.
Литература:
А. Е. Алекторов. Инородцы в России. Современные вопросы. СПб., 1906.
А. Ю. Бахтурина. Окраины Российской Империи: Государственное управление и национальная политика в годы Первой Мировой войны. М., 2004.
К. Залевский. Национальные движения // Общественное движение в России в нач. XX века. Т. 4. Ч. 2. СПб., 1911.
Марко Буттино. Революция наоборот: Средняя Азия между падением царской империи и образованием СССР / Пер. с итал. Н. Охотина; послесл. Альберто Мазоэро. М.: Звенья, 2007.
Д. И. Исмаил-Заде. И. И. Воронцов-Дашков – администратор, реформатор. СПб.: Нестор-История, 2008.
1.3.15. Украинский национализм
Независимость от России в 1905–1906 гг. изымается из программ всех украинских политических партий от радикалов до либералов. Украинские социал-демократы также отказываются от идеи славянской федерации и на своем II съезде выдвигают требование «автономии Украины с областным сеймом, компетентным в тех делах, которые касаются лишь населения украинской территории». Автономию Украины потребовала и группа украинских депутатов II Думы, создавших клуб «Украинская Громада» (около 40 депутатов, выпускавших свою газету «Ридна Справа»).
В 1905 г. Российская Академия наук подала Императору специальную записку с просьбой о снятии ограничений «с малоросского печатного слова». Тогда же эта просьбы была удовлетворена. Ликвидация ограничений, наложенных указом 1876 г. на украинский язык, вызвала быстрый рост культурно-образовательной деятельности. Галицкая «Просвита» с 1905 г. начинает легально действовать на Русской Украине. В 1905–1907 гг. она учреждает пятнадцать отделений на юго-западе Империи, издает книги, журналы, газеты, учреждает стипендии, заводит читальни, книжные лавки, курсы украинской истории и языка. Наиболее активными были Киевское и Каменец-Подольское отделения «Просвиты». Народный календарь раскупался на украинском языке в количестве 100 тыс. экземпляров, «Кобзарь» Тараса Шевченко – 200 тыс., большой популярностью пользовались дешевые сельскохозяйственные брошюры Чикаленко. Даже написанная тяжелым «экспериментальным» научным украинским языком «История украинского народа» М. Грушевского разошлась в 10 тыс. экземпляров. Такой расцвет украинского просвещения вызвал сильную тягу к России в среде галицкого украинства. Уже не автономная Украина в составе Австрийской империи, но Галиция вместе с остальной Украиной в составе Российской федерации, а то и Империи стала чаянием для многих русинов (украинцев) Австро-Венгрии. Национальный гнет со стороны польских магнатов Галиции и религиозные притеснения православных, которым приходилось выдавать себя за униатов, так как православие официально не признавалось Веной, после 1905 г. больше не компенсировались этническим гнетом малороссов в Русской Украине и потому российское культурное влияние начало быстро расти в галицких землях. «Мазепинцы», так именовали в начале века сторонников отделения Украины от России, оказались явно теснимыми «богдановцами» (по имени Богдана Хмельницкого, принесшего клятву верности Русскому государю). Последние ревнители независимости клеймили даже «Раду» и лично Грушевского в «безграничном преклонении перед русской культурой».
Документ
В 1914 г. даже орган национал-демократов М. Грушевского, газета «Рада» писала: «От имени украинского общества выступали не раз члены Думы и украинская пресса с категорическими заявлениями, что непосредственные наши стремления, наша программа-минимум касается, собственно, не основных государственных реформ, а преимущественно теперешней законодательной практики, и даже меньше того – касается иного понимания закона и иных административных принципов в крае, населенном украинским населением. Украинизация школьного просвещения на Украине, право украинского языка в судебных и правительственных учреждениях, устранение ограничений для украинского печатного слова, улучшение условий для легального существования украинских национальных учреждений – вот какие требования ставят украинцы для того, чтобы признать удовлетворенными первейшие и наиболее жгучие культурно-национальные нужды украинского народа»… «Автономно-федеративные идеалы украинского общества уже сами по себе исключают стремление к разрушению Российского государства» («Рада», 16.1.1914).
Широкое возрождение украинства вызвало крайне негативную реакцию в крупнейших промышленных и культурных центрах Юго-Запада, населенных преимущественно русскими или совершенно обрусевшими малороссами. В их среде сформировалось массовое движение с думским представительством, именовавшее себя «Киевским клубом русских националистов», фактически являвшееся филиалом «Союза русского народа». Главным политическим приемом этой группы было давление на царскую администрацию и запугивание власти планами «мазепинцев», к которым они причисляли всех без разбора приверженцев «украинства» от социал-радикалов до «демократов», от вполне законной «Просвиты» до нелегального «Товариства Украёньских поступовцив», возглавляемого М. Грушевским (создано в 1908 г.). «План мазепинцев заключается в том, – указывал, например, Пуришкевич, – чтобы оторвать от России всю Малороссию, до Волги и до Кавказа и ввести ее в состав Австро-Венгрии на федеративных началах, как автономную единицу». «Когда в самое тело единого русского народа, – восклицал киевский депутат Савенко, – вобьют клин, когда это тело расщепят на две части и бросят их друг против друга… а если мы будем дремать, если не будем бороться с этим, если будем давать свободно разгораться украинскому пожару в южной и западной России, то это, в конце концов, и будет… Тогда перед нами встанет серьезная и страшная опасность для целости и величия Российской Империи. Основа величия России – целокупность и единство великого русского народа, это, господа – наша государственная цитадель!» (40 заседание 2-й сессии IV Государственной Думы. 19 февраля 1914 г.)
Документ
19 февраля в Думе по вопросу о запрете шевченковских торжеств выступал П. Н. Милюков, специально для подготовки речи ездивший в Киев и имевший там обширные «совещания с группой почтенных украинских прогрессистов»: «Движение есть, остановить его вы не можете. Весь вопрос в том – хотите ли вы видеть в этом движении друга или врага? Это будет зависеть от того, увидит ли это движение в вас друзей или врагов. Господа, сепаратистского движения еще нет на Украине, а если есть его зачатки, то они очень слабы. Но его можно воспитать, его можно развить. И истинные воспитатели, истинные сепаратисты, которые действительно работают на пользу Австрии – это господин Савенко и его политические друзья».
Документ
Уже во время Мировой войны, видимо, в начале 1916 г. академик В. А. Вернадский написал статью «Украинский вопрос и русское общество», которая так и осталась неопубликованной из-за начавшихся революционных событий. По рукописи, хранившейся в Архиве Академии наук СССР (Ф. 518. Оп. 1. Д. 220Б), ее опубликовал в 1990 г. в журнале «Дружба народов» В. С. Брюховецкий. В статье В. А. Вернадский, в частности, писал: «Украинская интеллигенция ждет от России полного признания за украинскою народностью прав на национально-культурное самоопределение, т. е. прав на свободную национальную работу в сфере школы, науки, литературы, общественной жизни; украинцы полагают, что в интересах не только местной украинской, но и общерусской культуры не ставить препятствий их стремлению к украинизации местной общественной и церковно-религиозной жизни, а также местного самоуправления. В общем, украинцы считают, что свобода украинской культуре требуется именно интересами русского дела и что сохранить украинцев как русских Россия может лишь приняв их со всем национально-культурным обликом как украинцев. Так как украинское движение органично и питается корнями народной жизни, то оно никогда не угаснет, а, следовательно, положительное разрешение украинского вопроса для государства, не отказывающегося от основных начал правового строя, неизбежно, и всякие отсрочки и проволочки в этом разрешении только углубляют внутренний разлад в государстве, обществе и народе». – В. А. Вернадский. Украинский вопрос и русское общество // Дружба народов. М., 1990. № 3. – С. 253.
Предупреждение П. Н. Милюкова не было услышано ни правительством, ни «киевскими националистами». Большинство радикальной интеллигенции встало на антироссийские позиции, одобряя «украёньских поступовцив» Грушевского. Даже простой народ Украины под влиянием пропаганды радикал-националистов во время Мировой войны начинает прохладно относиться к петроградской власти. Для пропаганды идей «незалежности» и союза с «Центральными державами» на Украине сложились определенные предпосылки, которые тут же проявили себя в эпоху русской смуты.
Литература:
С. Н. Щеголев. Украинское движение как современный этап южно-русского сепаратизма. Киев, 1913. (Перепечатка: М., 2004)
1.3.16. Народное образование, наука и культура
Известный мыслитель русского зарубежья Владимир Вейдле время между двумя революциями назвал «золотым периодом Серебряного века». И в этом его суждении есть большая доля истины. Те поколения, что пережили Первую русскую революцию и начало столыпинских реформ, проявили свой творческий максимум, как будто предчувствуя близость трагического конца исторического бытия Российской Империи.
Если применительно к русской мысли можно употребить выражение «русская классическая философия», то приходится признать, что сложилась она не как достижение талантливых одиночек, а как определенное явление именно в десятилетие между двумя революциями. Сборник статей о русской интеллигенции «Вехи» (1909 г.) не только дал глубокий анализ причин и следствий революции 1905 г. и её особенностей, но и выдвинул четырех бесспорных лидеров русской религиозной философской мысли – вчерашних марксистов: Сергея Николаевича Булгакова, Семена Людвиговича Франка, Петра Бернгардовича Струве, Николая Александровича Бердяева. Один из самых своеобразных русских мыслителей Василий Розанов нашел удивительную форму изложения своих парадоксальных противоречивых, но всегда верных его сиюминутной интуиции дневниковых заметок и записей в книгах «Уединенное» и «Опавшие листья».
В 1910 г. молодые философы Сергей Иосифович Гессен, Федор Августович Степун и Борис Валентинович Яковенко начали выпускать русскую версию ведущего международного журнала по философии культуры – «Логос», имевшего неокантианскую направленность.
Достигшие поэтической зрелости поэты Андрей Белый (настоящее имя – Борис Бугаев) и Вячеслав Иванов подводят итоги символическому мироощущению в сборниках статей «Символизм» (1910) и «Борозды и межи» (1916). Андрея Белого, сына знаменитого профессора математики Московского университета, кстати, можно считать основоположником применения математики к исследованию стиха. Проф. Сергей Николаевич Булгаков выпускает книгу «Философия хозяйства» (1913), в которой сочетает свой опыт политэконома со складывающимся у него в эти годы религиозным мировоззрением, а в 1917 г., за год до принятия им священного сана, выходит книга С. Булгакова «Свет невечерний», положившая начало богословскому этапу его творчества. Такие труды, как «Предмет знания» Семена Людвиговича Франка (1915) и книга крупнейшего русского философа-интуитивиста Николая Онуфриевича Лосского «Мир как органическое целое» (1917), показали, что русская мысль достигает своих вершин и в области системного мышления, не свойственного ей в XIX в.
Богостроительство и Каприйская школа
Каприйская школа – часть истории большевизма, переживавшего в 1910-е гг. внутренний кризис, вызванный противопоставлением двух политических и культурных линий, возглавлявшихся соответственно Александром Богдановым, центральной фигурой Каприйской школы, и Владимиром Лениным, который отказался от участия в школе (но в апреле 1908 г. по приглашению Горького провел неделю на острове Капри).
Помимо тактических расхождений в вопросе политической борьбы, Ленина и Богданова (Горький тогда встал на сторону последнего) разделяли важные культурно-философские вопросы, о чем свидетельствует книга Ленина «Материализм и эмпириокритицизм» (1909), яростно полемизировавшая с богдановскими теориями. В мае 1909 г. в письме чете Богдановых по поводу этой книги Горький выражается так: «начал читать и – с тоской бросил её к чёрту. Что за нахальство! (…) наиболее тяжкое впечатление производит тон книги – хулиганский тон!» (Максим Горький. Письма в 20 т. М., 2001. Т. 7. – С. 137–138).
Каприйская школа, ставившая себе задачей воспитать небольшую группу приехавших из России большевиков в духе богдановских теорий, характеризовалась особой философско-религиозной тенденцией, главными представителями которой были Горький и Луначарский (тоже живший тогда на Капри), – богостроительством. В то время как в среде либеральной интеллигенции распространялось богоискательство, состоявшее в свободных религиозных поисках вне официальной доктрины Православной Церкви, которая подвергалась критике за богословскую и политическую консервативность, в части социал-демократической интеллигенции не без влияния идей Ницше, которыми и Горький увлекался, возникло противоположное по направленности течение, стремившееся дать своего рода религиозное обоснование теоретически разработанной Марксом теории революции. Не чаяние соединения с запредельным миру совершенным Богом, а строительство природно-космического бога – центра пролетарского коллективизма было идеей богостроителей. Это был своего рода «религиозный атеизм», который воплощался в революционном социализме. Философия Богданова с ее основополагающей идеей организации коллективного опыта и преодоления «буржуазного индивидуализма» являлась его теоретической базой. Построенный коммунистами «бог» и «вера» в него должны были стать организующим началом грядущего человечества, объединенного пролетарской революцией: это было гордое самообожествление человека в перспективе его «светлого будущего».
Пока Луначарский обосновывал богостроительство в своей книге «Религия и социализм» (1908–1911), Горький на Капри писал в том же духе повесть «Исповедь» (1908). Герой повести Матвей после странствий по русской земле и искусов религиозного характера приходит к убеждению, что Бог – не творец, а сам сотворен, и сотворил его народ. Нет Бога, кроме «всесильного, бессмертного народа», чья энергия способна на чудеса, как исцеление разбитой немощью девушки, которую избавила от недуга чудотворная сила, источаемая народной массой вокруг нее во время процессии. Это указует людям, говорится в заключительных строках повести, «единый и верный путь ко всеобщему слиянию ради великого дела – всемирного богостроительства ради». Выход из темницы субъективности и формирование социального сверхчеловека возможны в псевдорелигиозном массовом порыве: «революционная борьба и построение коммунизма являются условием их осуществления».
Вместе с романом «Мать», над которым Горький работал в 1906–1907 гг. частью в Америке и частью в Италии (первое издание вышло сразу по-английски в Нью-Йорке), «Исповедь» может считаться своего рода предвосхищением будущего „социалистического реализма“, духовным отцом которого Горький был вместе со Сталиным. „Социалистический реализм“ был задуман на Капри и два десятилетия спустя получил крещение в Москве от самого Горького на Первом съезде советских писателей, провозгласившем этот «новый творческий метод пролетарской литературы» (см. 3.2.16).
Никогда еще не было в России такого сложного сочетания различных течений и направлений в литературе, как в это время. От «Деревни» до «Господина из Сан-Франциско» – почти каждый из рассказов Ивана Бунина, опубликованных в этот период, мог бы войти в антологию лучших произведений русской литературы. Его поэзия, чуть холодноватая, но всегда предельно точно выражающая любовь к природе и трагическую неизбежность расставания с ней, в читательском сознании подчас несправедливо заслонялась достижениями его современников, и прежде всего Александра Блока, у которого так называемая «поэзия третьего тома» издававшегося в эти годы собрания сочинений действительно стала вершиной поэтического видения мира. Посмертно изданный сборник стихов Иннокентия Анненского «Кипарисовый ларец» (1910) дал толчок зарождению еще одного поэтического течения – акмеизма, – безусловным вождём которого стал молодой поэт Николай Гумилев и его еще более юные сподвижники Анна Ахматова и Осип Мандельштам. Событиями в русской литературе становились выход в свет романа Андрея Белого «Петербург» (1914), поэмы юного Владимира Маяковского «Флейта-позвоночник» (1915), сборников стихов Сергея Есенина «Радуница» (1916) и «Сестра моя, жизнь» Бориса Пастернака (1917).
Обилием талантов и разнообразием их путей, сочетанием осознанного подхода к традиции и блеском эксперимента отличались эти годы в области драматического и музыкального театра. Уход из жизни Чехова и разрыв с Горьким по идейным соображениям направили репертуар Художественного театра, с одной стороны, в область классики – «Горе от ума», «Ревизор», вызвавшие огромный интерес инсценировки романов Достоевского «Братья Карамазовы» и «Николай Ставрогин» (по «Бесам»), «Гамлет» Шекспира и «Мнимый больной» Мольера, а с другой стороны – к произведениям современных русских и европейских авторов, тяготевших к символизму: Леонид Андреев, Кнут Гамсун, Морис Метерлинк (поставленная в 1908 г. «Синяя птица» Метерлинка с музыкой И. Саца сохраняется в репертуаре МХАТ им. М. Горького до сегодняшних дней). В эти годы зарождается и так называемая «система Станиславского» – попытка теоретически осмыслить глубинные проблемы психологии творчества.
Это же время ознаменовано и приглашением в Художественный театр крупнейших художников того времени Александра Бенуа, Николая Рериха, Мстислава Добужинского и Бориса Кустодиева. Осмыслению достижений символического театра посвящена книга Мейерхольда «О театре» (1913). Сам он как режиссер добился наивысших достижений не столько своими экспериментами в студиях, сколько спектаклями по произведениям классики в Петербургском Александринском театре: «Дон Жуан» (1910), «Маскарад» (1917) в содружестве с художником А. Головиным и исполнителем центральных ролей Ю. Юрьевым. Это время характеризуется и появлением различных театральных студий, из которых особенно важно отметить Первую студию МХТ, сделавшую известными имена выдающегося режиссера Евг. Вахтангова, незаурядного педагога Л. Сулержицкого и гениального актера М. Чехова, и открытием новых театров, из которых самым значительным стало открытие Камерного театра под руководством А. Таирова (1914). Не будет большим преувеличением сказать, что пять крупнейших режиссеров мира этого времени – К. Станиславский, Вл. Немирович-Данченко, Вс. Мейерхольд, Евг. Вахтангов, А. Таиров работали тогда в России, из них четверо в Москве. Театрализация жизни привела и к появлению театров эстрады, театров-кабаре «Кривое зеркало» в Петербурге и «Летучая мышь» в Москве.
Если слава Федора Шаляпина уже гремела и в годы, предшествующие революции 1905 г., то русский балет и, прежде всего, имена балетмейстера М. Фокина, балерины А. Павловой приобрели мировое значение в «золотой период Серебряного века». Опера Римского-Корсакова «Сказание о невидимом граде Китеже и деве Февронии», музыка Рахманинова, Скрябина и дебют молодого Сергея Прокофьева, шедевры признанных художников Нестерова, Серова, Коровина, Кустодиева и появление новых имен и связанных с ними течений – Петрова-Водкина («Купание красного коня», 1912 г.), Малевича («Черный квадрат» 1913 г.) – делали Россию одной из ведущих культурных держав.
Важнейшую роль осмысления литературой театра и музыки в их специфике и единстве сыграл журнал «Аполлон» (1909–1917). В области искусствознания существовали различные тенденции – от религиозно-философского осмысления искусства (Мережковский, З. Гиппиус, сборник статей С. Булгакова «Тихие думы» (1918), «Умозрение в красках» князя Евгения Трубецкого) до рождавшегося в эти годы формального метода в литературоведении и появления нового поколения литературоведов и лингвистов (князь Николай Трубецкой, Борис Томашевский, Пётр Богатырев).
В области архитектуры Россия в предвоенные годы переживала высокий подъем. На место тяжелого и сухого русского национального стиля, являвшегося формальным подражанием московской архитектуре XVII в. (архитекторы В. О. Шервуд, В. А. Гартман, Н. В. Султанов), приходит русский модерн – «неорусский стиль», в котором творчески перерабатываются приемы северорусской архитектуры эпохи независимых Новгорода и Пскова. Модерн – новый стиль – складывается в Европе в конце XIX в. как попытка воссоединить человека и природу, социальную и биологическую формы жизни и романтические эпохи национального прошлого с сегодняшним днем – и тем самым вырвать человека из скуки повседневности.
Основоположником этого стиля в России является так наз. Абрамцевский кружок и, в первую очередь, художник Виктор Михайлович Васнецов (1848–1926), по эскизам которого исполнен фасад Третьяковской галереи в Москве и церковь Нерукотворного Спаса в усадьбе Абрамцево. Наиболее интересные формы в этом архитектурном стиле созданы архитектором Федором Шехтелем (1859–1926) – Ярославский вокзал в Москве, художником С. А. Малютиным (1859–1937) – дом Перцовой в Москве, усадьба Тенишевых в Талашкино под Смоленском. Эту традицию продолжают, но несколько иссушают академизмом А. В. Щусев и В. А. Покровский, по проектам которых в предвоенные годы возводятся крупные общественные здания – Казанский вокзал в Москве, здание Государственного банка в Нижнем Новгороде, храм на Куликовом поле, храм-памятник русским воинам в Лейпциге, храм Марфо-Мариинской обители в Москве. В России в это время складывается свой собственный современный и одновременно глубоко национальный художественный стиль архитектуры и монументального искусства, развитие которого полностью пресекает революция 1917–1923 гг.
В самые последние предвоенные годы и в первые годы Мировой войны, когда еще не прекратилось монументальное строительство, в России появляется и строго-элегантный стиль неоклассицизма. Так строились и дворцы знати – дача Половцова на Каменном острове в Петербурге (архитектор И. А. Фомин, 1911–1913), новый императорский дворец в Ливадии (архитектор Н. П. Краснов) и многоквартирные (так наз. доходные) дома – например, дом Щербатова в Москве (архитектор А. И. Таманян, 1911–1913), и общественные здания – Торговый дом товарищества «Треугольник» на Маросейке в Москве (архитектор М. С. Лялевич, 1916) и, как последний памятник «старого мира», Киевский (тогда Брянский) вокзал в Москве (архитекторы И. И. Рерберг, В. К. Олтаржевский, инженер В. Г. Шухов, 1912–1917).
Высшее образование переживает после кризиса 1905–1906 гг. новый быстрый подъем. В 1907 г. по инициативе Бехтерева был открыт Психоневрологический институт, в 1908 г. в Москве был открыт Московский городской университет им. А. Шанявского, в 1909 г. открылся университет в Саратове и в 1916 г. – в Перми. Во время войны Варшавский университет был перемещен в Ростов-на-Дону, а Юрьевский (Дерптский) – в Воронеж. Эта эвакуация дала основу для организации здесь собственных университетских центров. В 1918 г. совершилось готовившееся еще с 1908 г. открытие Таврического университета в Симферополе. Высокий уровень русской науки этого времени подтверждается присуждением Нобелевской премии 1908 г. биологу Илье Ильичу Мечникову (1845–1916).
Многие видные ученые в это время считали своим гражданским долгом принимать активное участие в общественной и политической жизни России. Социолог Максим Максимович Ковалевский, минералог Владимир Иванович Вернадский, археолог Михаил Иванович Ростовцев, философ Николай Онуфриевич Лосский значительную часть своего времени уделяли политической деятельности.
В разных частях России – от Белого моря до Японского создается сеть научных станций, ставящих своей целью комплексное изучение природы, а порой и образа жизни, верований и языка местного коренного населения. Примечательно, что организация таких станций происходила по инициативе отдельных ученых, при поддержке меценатов, и лишь иногда и отчасти с привлечением государственных средств. Русские люди не только ощущали Россию своей страной, но и, получив гражданские и политические права, начинали ее активно изучать и осваивать. Характерным и в то же время замечательным примером такого освоения стало создание Терентием Вяземским Карадагской научной станции в Восточном Крыму в 1907 г. Инициативу врача-психиатра, приват-доцента Московского университета, вложившего в это дело всё свое состояние, поддержало Общество содействия успехам опытных наук имени Х. С. Леденцова, созданное потомками этого виднейшего московского фабриканта. В марте 1914 г. строительство станции было завершено, и она начала свою деятельность, которая, несмотря на все трагические потрясения русской жизни, продолжается и по сей день.
Историческая справка
Владимир Иванович Вернадский (28 февраля 1863—6 января 1945) – общественный и государственный деятель, ученый-натуралист и мыслитель, создатель многих естественных и общественных наук, в том числе геохимии, радиогеологии, сравнительной планетологии, нового понимания времени и пространства. Ныне во всем мире известны его учения о биосфере, а также о разуме и науке как космических силах – о ноосфере.
Дворянин, сын профессора политэкономии Московского университета и Александровского лицея И. В. Вернадского и А. П. Константинович, дочери генерала. Он – отец известного русского историка профессора Йельского университета (США) Георгия Вернадского. В 1885 г. Владимир Вернадский закончил физико-математический факультет Петербургского университета. В 1890–1911 гг. – профессор минералогии и кристаллографии Московского университета. С 1906 г. адъюнкт по минералогии, в 1908 г. член-корреспондент, а с 1912 г. действительный член Российской Академии наук. Вместе с другими выпускниками университета образовал «Братство» единомышленников, оставшееся дружеским союзом на всю жизнь. В него входили князь Д. И. Шаховской, братья С.Ф. и Ф. Ф. Ольденбурги, историки А. А. Корнилов и И. М. Гревс. «Братство» приняло решение посвятить все силы делу введения в России конституционного правления путем просвещения и мирной общественной деятельности. В 1892–1911 гг. Вернадский – гласный Моршанского уездного и Тамбовского губернского земских собраний, насаждал всеобщее начальное образование, способствовал превращению земств в действенные органы местного самоуправления. Входил в объединение земцев-конституционалистов. Участник общероссийских земских съездов, в том числе «самочинного» съезда 6–9 ноября 1904 г. (см. 1.1.16). Видный публицист либерального направления. Член «Союза освобождения» (1903) и ЦК Конституционно-демократической партии с ее основания. В 1906–1917 гг. выборный член Государственного Совета. С 1915 г. – председатель Комиссии по изучению естественных производственных сил России. В мае 1917 г. возглавил Ученый комитет Министерства земледелия, а также комиссию по реформе высших учебных заведений; в августе-ноябре 1917 г. стал заместителем министра просвещения. 17 ноября 1917 г. подписал Обращение Временного правительства к стране, где большевики названы узурпаторами, и Акт о созыве Учредительного собрания. Из-за угрозы ареста уехал в Полтаву. В 1918 г. основал Академию наук и Национальную библиотеку Украины, в 1920 г. – ректор Таврического университета. В 1922–1925 гг. работал в Праге и Париже, читал лекции в Сорбонне. Исходя из идейных и патриотических убеждений, считая науку главной движущей силой цивилизации, способной демократизировать государство, и видя, что большинство русских ученых осталось на родине, в 1926 г. вернулся в Россию и возглавил созданные им Радиевый институт и Биогеохимическую лабораторию АН СССР. Несмотря на усилившиеся с 1929 г. гонения и цензуру, противостоял идеологизации естественных наук, до конца своих дней неизменно отстаивая достоинство личности и свободу научного творчества. В годы террора стал нравственным центром академической среды, энергично и бесстрашно защищал ученых, активно помогал их семьям. Размах его протестной и благотворительной деятельности выяснился лишь в последние годы. По совокупности научных достижений и, в частности, за организацию исследований по атомной проблеме, в связи с 80-летием В. Вернадский был награжден орденом и Сталинской премией (1943). Половину ее отдал на нужды обороны, большую часть другой раздал нуждающимся ученым и их вдовам.
Огромный интерес представляют дневники В. И. Вернадского, которые он вел почти до конца жизни и которые с 1994 г. издаются в Киеве, а с 1998 г. – в Москве.
Г. П. Аксенов. Вернадский. 2-е изд. М.: Молодая гвардия. 2010. 565 с. (ЖЗЛ).
Интенсивно развивалось в эти годы и среднее образование: с 1911 по 1915 г. число средних школ в России выросло от 577 до 797. Число учительских институтов с 1913 по 1915 г. выросло от 20 до 43. В развитие плана Столыпина о расширении общественной базы российской государственности 3 мая 1908 г. Николаем II был утвержден закон «О всеобщем начальном образовании», согласно которому все должны были пройти 4-летнее образование. Этот закон стал вводиться в жизнь с 1909 г. К 1917 г. грамотным было 45 % населения, цифра, превышающая в два раза уровень грамотности 1897 г.
Историческая справка
Терентий Иванович Вяземский родился в семье священника в деревне Путятино Ранненбургского уезда Рязанской губернии. После окончания в 1878 г. Рязанской духовной семинарии поступил на медицинский факультет МГУ. Работал в области невропатологии. Имел большую врачебную практику в Москве. Кроме непосредственно врачебной деятельности, активно участвовал в борьбе с алкоголизмом и как теоретик, написавший ряд работ о влиянии алкоголя на процессы психической и физической деградации, и как практик, создавший общество по противодействию школьному алкоголизму (1910). Был редактором журнала «В борьбе за трезвость». По воспоминаниям современников, знания Вяземского в области алкоголизма были энциклопедическими. Он разработал систему законодательных мер по борьбе с алкоголизмом, которые должны были искоренить этот порок в российском обществе в течение 20 лет. По мнению коллег – эти меры были единственно разумными в российских условиях и могли действительно оздоровить общество. В 1901 г. Вяземский купил 50 десятин земли в районе Карадага в Крыму для создания бальнеологического курорта и научной станции. Научная станция была открыта в 1914 г. за несколько месяцев до скоропостижной смерти ее основателя. Терентий Вяземский умер от воспаления мозга 23 сентября 1914 г. и был похоронен на Пятницком кладбище в Москве. Руководство Карадагской станцией принял его ближайший сотрудник геолог Александр Федорович Слудский (1884–1954).
Свидетельство очевидца
В те годы приват-доцент кафедры философии Санкт-Петербургского университета, Н. О. Лосский, знавший дело среднего образования не понаслышке – он был зятем М. Н. Стоюниной – директора знаменитой частной петербургской гимназии, – позднее писал в своих воспоминаниях: «Дело народного образования вообще быстро подвигалось вперед благодаря усилиям земства, Государственной Думы и всего русского общества. Оно развивалось органически и планомерно не только со стороны количества, но и качества школ. Соответственно числу начальных школ увеличивалось также число средних школ, педагогических институтов и университетов, без чего нельзя обеспечить низшую школу кадром хорошо подготовленных учителей. Если бы не было революции, Россия имела бы в 1922 г. сеть школ, достаточную для обучения всеобщего, и при том поставленного на большую высоту, потому что школьные здания всё улучшались, снабжение школ учебными пособиями всё совершенствовалось, и образование учителей всё повышалось». – Н. О. Лосский. Воспоминания. Жизнь и философский путь. М., 2008. – С. 145.
Музейное строительство, активно развивавшееся на протяжении конца XIX в., продолжается и в последнее предвоенное и предреволюционное десятилетие. В Москве завершается формирование Политехнического музея. Активно пополняются фонды музея Исторического. В 1912 г. открывается Музей изящных искусств имени императора Александра III. Этот «учебный музей», по мысли его создателей – первого директора археолога и филолога И. В. Цветаева (1847–1913) и автора проекта архитектора Р. И. Клейна (1858–1924) – должен был знакомить общество, прежде всего учащееся, с величайшими шедеврами Запада, для чего были предприняты грандиозные усилия по созданию высококлассных копий с лучших образцов мировой скульптуры и декоративного искусства.
Вслед за реставрацией «Троицы» Андрея Рублева, приоткрывшей величайшую красоту мира образов и цвета, заметно активизировалось собирание произведений древнерусского искусства в самых разнообразных проявлениях – от икон, иллюстрированных рукописей и других образцов «высокого» творчества до слюдяных оконниц, замков и печных изразцов. Каждый крупный коллекционер считал не только желательным, но необходимым иметь в собрании «собственного» Рублева. В дальнейшем, при изучении наследия великого мастера, выяснилось, что большинство таких икон датируются XVI и даже XVII в., некоторые являлись просто подделками.
Зимой 1911/12 г. в Петербурге при I Всероссийском съезде художников была открыта серия выставок, включая древнерусское искусство из частных и государственных собраний. Она имела большой резонанс и вслед за религиозными художниками «новой волны» – модерна (М. В. Нестеров и др.) привлекла активное внимание представителей авангардной эстетики (Н. С. Гончарова, А. В. Лентулов и т. д.). Известно также заинтересованное отношение к русской иконе А. Матисса и других французских художников начала XX в. Еще более масштабная выставка состоялась в 1913 г. по случаю 300-летия Дома Романовых. Впечатления от нее были не менее яркими и принципиальными для современной художественной жизни.
Осознание отечественного религиозного наследия в качестве величайшего художественного феномена предопределило создание новых, посвященных ему разделов во многих музеях. В 1912 г. большая экспозиция древнерусского искусства открылась в главном музее Империи – Русском. В 1914 г. сюда по особой просьбе Николая II поступило около 200 древних икон из Покровского монастыря в Суздале.
Новый подход к древнерусскому искусству обусловил активизацию реставрационных работ в области иконописи и монументальной церковной живописи. Появляется множество каталожных изданий церковных коллекций, иллюстрированные журналы и сборники: «Светильник», «София», «Русская икона». Их век был недолог и оборвался в 1914 г., с началом войны, но их значение не утратилось и поныне. Параллельно издается 6-томная «История русского искусства» Игоря Грабаря. Ее последний том содержал обширный очерк П. П. Муратова «Русская живопись до середины XVII века» – лучшее творение дореволюционной эпохи на эту тему.
Явление в общественном сознании древнерусской иконописи во всей первозданной красоте, освобожденной от позднейших наслоений, именно к начальному периоду военных действий Мировой войны получило высокую и пророческую оценку философа князя Евгения Николаевича Трубецкого (1863–1920): «Среди этих мук открытие иконы явилось вовремя. Нам нужен этот благовест и этот пурпур зари, предвещающий светлый праздник восходящего солнца. Чтобы не унывать и до конца бороться, нам нужно носить перед собою эту хоругвь, где с краскою небес сочетается солнечный лик прославленной святой России. Да будет это унаследованное от дальних наших предков благословение призывом к творчеству и предзнаменованием нового великого периода нашей истории». Написано это было в 1916 г.
К началу Мировой войны Россия располагала серьезной законодательной базой в сфере охраны памятников церковной старины. Характерно, что и после 1914 г. в обстановке трагических событий военных лет законотворческая деятельность не прерывается, что свидетельствует о чувстве ответственности Синода и научных кругов перед будущей, послевоенной Россией.
Литература:
В. В. Зеньковский. История русской философии (Любое издание).
А. В. Иконников. Тысяча лет русской архитектуры. Развитие традиций. М., 1990.
Б. В. Емельянов, А. А. Ермичев. Журнал «Логос» и его редакторы. Екатеринбург, 2002.
Е. Н. Трубецкой. Два мира древнерусской иконописи. М., 1916.
Государственный музей изобразительных искусств им. А. С. Пушкина: История создания музея в переписке профессора И. В. Цветаева с архитектором Р. И. Клейном и других документах (1896–1912). Т. 1–2. М.,1977.
Сохранение памятников церковной старины в России XVII – начала XX в.: Сб. документов. М., 1997.
1.3.17 Духовно-религиозное состояние общества
Эпоха рубежа XIX – начала XX столетия была тем временем, когда, по словам поэтессы Зинаиды Гиппиус, «что-то в России ломалось, что-то оставалось позади, что-то, народившись или воскреснув, стремилось вперед… Куда? Это никому не было известно, но уже тогда, на рубеже веков, в воздухе чувствовалась трагедия. О, не всеми. Но очень многими, в очень многих». В дальнейшем подобные настроения (и страхи) не только не утихли, но даже усилились (и не только в среде интеллигенции), став своего рода «психологической подготовкой» к надвигавшейся социальной катастрофе. Священник и профессор экономики Сергей Николаевич Булгаков сказал об этом последнем десятилетии старой жизни: «Россия экономически росла стихийно и стремительно, духовно разлагаясь».
Необыкновенно быстрое общественное, культурное и хозяйственное развитие России было вызовом не только традиционной политической системе, но и традиционным религиям. Освобождающееся от вековой спячки, разбуженное революционными потрясениями, овладевающее грамотой, начинающее открывать книги и газеты большинство русского простонародья стало задавать на новом, более глубоком уровне вопросы о смысле жизни, о сущности христианской веры, о своем месте в обществе. Тем более, что растущее благосостояние предлагало привыкшим жить в бедности людям и новые соблазны – жить для себя, пренебрегая нуждами неимущих (ведь и мне никто не помогал, когда я был беден), наслаждаться «яствами и питиями», которые раньше были совершенно недоступны, и всеми иными телесными удовольствиями, ни в чём не ставя себе преграды.
Как это всегда бывает в моменты слома традиционного уклада, многим казалось, что вместе со старой, тяжелой, полной нужды и лишений жизнью канули в прошлое и абсолютные нравственные принципы. И хотелось жить в свое удовольствие – так, как будто нет уже ни Царя, ни Бога, тем более что Царь на глазах поступался своей властью. Может быть, и Бог поступится? А, может быть, Его и вовсе нет, и священники убеждают мужиков бояться Бога, чтоб те чтили Царя… и только.
По словам современника, «общество не сосредотачивалось на мыслях о неустойчивости режима, не отдавало себе отчета в напряженности международного положения <…> – Общество напропалую веселилось, объедалось, опивалось. Дельцы, промышленники, коммерсанты делали большие дела, легко и быстро наживаясь. Вовсю работали банки. Деньги проживались. Зря сыпались. И от мало до велика, кому только было не лень… и у кого были хотя небольшие средства, все играли на бирже».
Романы и повести христиански зрячих писателей той поры – Ивана Шмелёва и Бориса Зайцева, посвященные жизни предреволюционной русской интеллигенции – «Няня из Москвы», «Голубая звезда», «Золотой узор», полны описаний прожигания жизни, скачек, картежной и бильярдной игры на громадные ставки, супружеской неверности, самого грязного, извращенного разврата даже лучшими, безусловно «положительными» героями и героинями. «Что же делать? Как существовать? Ангел, мне вся я не н’дравлюсь, с головы до пят, все мы развращенные, тяжелые, измученные…» – восклицает Анна Дмитриевна – миллионерша из повести Зайцева «Голубая звезда», написанной в 1918 г. От этой лжи и тлена герои Зайцева и Шмелёва освобождаются только среди страданий и ужасов революционных лет, да и то не все. «Хорошо жили мы в старой России, – вспоминал через четверть века после революции философ Федор Степун, – хорошо, но и грешно».
В этот сложнейший момент русской жизни нашлось очень много охотников повести за собой людей в направлении тех политических, а часто и просто личных корыстных целей, которые пленяли самих вождей и проповедников. Пользуясь законом о веротерпимости, на Руси распространяется масса всевозможных сект. В церковные круги проникают люди сомнительного морального уровня, авантюристы, лжепророки, а темные мистики приобретают широкую популярность, но тогда же начинается и подлинное религиозное возрождение внутри Церкви.
Свидетельство очевидца
«Перелом в последнее время произошел, и перелом – очень большой. Я помню еще время, когда во всех почти сельских церквах одиноко гнусавили дьячки, когда хоры в этих церквах были редкостью, о которой кричали всюду; когда батюшки в храмах или хронически молчали или перечитывали в назидание своим пасомым печатные листки; когда всё служение священника ограничивалось совершением богослужений в храме и треб по домам. А в последние перед революцией (1917 г.) годы едва ли находились на Руси храмы, где бы не раздавалось хоровое пение; устная проповедь вслед за богослужением стала обычным и даже обязательным явлением. Появились тысячи разных церковных братств и обществ, иногда, как Петербургское Александро-Невское общество трезвости, насчитывавших десятки тысяч членов. Явились особые типы пастырей – общественных деятелей в борьбе с пьянством, босячеством, с детской распущенностью и пр. и пр. Все эти светлые явления церковной жизни своим развитием обязаны были вдохновению, инициативе отдельных выдающихся лиц…» – Протопр. Георгий Шавельский. Воспоминания. Т. 2. – С. 156.
Конец XIX – начало XX в. – время расцвета высших православных духовных школ России. За период действия академического устава 1884 г. в академиях С.-Петербурга, Москвы, Киева и Казани было защищено 288 магистерских и 78 докторских диссертаций на богословские и церковно-исторические темы. Среди ученых, преподававших в стенах духовных школ, были исследователи с европейскими именами, такие как В. В. Болотов (1854–1900), Т. В. Барсов (1836–1904), Н. Н. Глубоковский (1863–1937), А. Л. Катанский (1836–1919).
В 1914 г. в стенах Московской духовной академии магистерскую диссертацию защитил священник Павел Флоренский (1882–1937) – выдающийся математик, философ, богослов, инженер, искусствовед, филолог. В переработанном виде эта диссертация увидела свет под названием «Столп и утверждение Истины». Систематического изложения философских проблем в этой книге нет. Но в ней видно стремление показать, почему человеку необходимо оправдание бытия Бога. Эта мысль для о. Павла была основной. Еще до опубликования «Столпа» Флоренский писал, что «человек хочет поклоняться Богу не как факту только, не как все-ломящей силе, ни даже как своему Покровителю и Хозяину; – объектом поклонения Эта Сила, Этот Покровитель может быть только в своей Истине, в правде Своей, как Отец. Прежде оправдания человека ищется оправдание Бога: прежде антроподицеи ищется теодицея».
Термины
Антроподицея – оправдание бытия человека
Теодицея – оправдание бытия Бога
На рубеже XIX–XX вв. религиозные вопросы становятся основными для многих представителей образованного слоя российского общества, пробуждают интерес к православию и обращают внимание на положение Православной Церкви в Российской Империи, хотя официальная Церковь, Синод оставались вне этой проблематики. «Текущие дела поглощали всю энергию Синода. Синод тащился на буксире жизни и никогда не опережал ее. Неудивительно, что для всякой мало-мальски живой души синодальная машина казалась устаревшей», – вспоминал один из постоянных членов Синода.
С 1907 г. начинают свою деятельность Религиозно-философские общества в С.-Петербурге, Москве и Киеве, которые издают журналы, организуют лекции, где проблемы жизни вплотную увязываются с вопросами религиозными. На заседаниях поднимались те же темы, что волновали участников Религиозно-философских собраний 1901–1903 гг., т. е. вопросы о духе и плоти, христианской общине и общественности в широком смысле, об отношении Церкви и искусства, брака и девства, Евангелия и язычества. Стержнем деятельности РФО, как ранее и Религиозно-философских собраний, была идея, что возрождение России может совершиться только на религиозной почве.
Основной контингент посетителей и участников Религиозно-философских обществ составляли «кадетствующие» и «эсерствующие» интеллигенты. Осознание катастрофичности положения России, прежде всего в области религиозно-нравственных отношений, способствовало объединению в РФО таких разных людей, как С. Н. Булгаков и А. Н. Бенуа, М. М. Пришвин и В. Н. Набоков, И. В. Гессен и А. Е. Пресняков, Ф. Ф. Зелинский и А. А. Блок, Е. К. Брешко-Брешковская и В. Ф. Эрн, А. Ф. Керенский и К. И. Чуковский, А. С. Пругавин и Е. Д. Кускова. Возглавлял Петербургское общество известный в те годы либеральный богослов, а впоследствии последний обер-прокурор Синода и первый министр по делам исповеданий Временного правительства, крупнейший историк Церкви в эмиграции – Антон Владимирович Карташев (1875–1960).
Но как оказалось, всех этих исканий и даже всей напряженной просветительской работы было слишком мало, чтобы просветить всю толщу 150-миллионного необразованного простонародья за считаные годы, когда упущены были века. Созидательный культурный и религиозный процесс шел наперегонки с разрушительной агитацией революционеров, авантюристов, сектантов и растущими претензиями самих крестьян и рабочих на больший кусок пирога национального богатства, получить который они желали немедленно и не считаясь ни с какими объективными обстоятельствами.
Мнение современника
«Безумие нашей революции, – писал в 1908 г. Евгений Трубецкой о 1905 г., – как и безумие нашей реакции, обуславливается главным образом одной общей причиной – тем, что у нас личность еще недостаточно выделилась из бесформенной народной массы».
Авторитет и влияние Православной Церкви все более слабели в народе. Деятельный участник религиозной жизни тех лет, будущий митрополит Вениамин Федченков много лет спустя писал, что пастыри «перестали быть „соленою солью“ и потому не могли осолить и других». А епископ Благовещенский Иннокентий еще более откровенно выражал эту мысль: «Вот жалуются, что народ не слушает наших проповедей и уходит из храма, не дожидаясь конца службы. Да ведь чего слушать-то? Мы питаем его манной кашей, а люди хотят уже взрослой твердой пищи». Ощущение чего-то «финального» было общим. «Ах, как трудно, как трудно жить! Так трудно, что и умереть хочется!» – заявила Императрица Александра Федоровна, впервые принимая Вениамина Федченкова, до этого ей совершенно неизвестного.
Историческая справка
В стране росло употребление алкоголя, стала быстро распространяться в городах наркомания. В 1913 г. в России на душу населения потреблялось в год 6,3 литра водки. Если учесть, что ¼ населения была тогда моложе 14 лет, что не употребляли вина многие раскольники и мусульмане, а женское пьянство было редкостью, то взрослый русский мужчина выпивал в год в среднем 20 литров казенной водки, не считая браги, самогона и пива. С началом Мировой войны был введен сухой закон, который привел к колоссальному распространению самогоноварения. Отравления некачественным алкоголем стали обычным явлением. В ресторанах и трактирах водка подавалась в чайниках, и на это все закрывали глаза, в царском же дворце и в Ставке в Могилеве сухой закон никто и не думал вводить. Вино там лилось рекой к негодованию случайных свидетелей. «Всей России водку пить запрещает, а себе позволяет», – говорили о Государе. И это тоже не способствовало уважению к Царю.
Развивались социальные болезни: нравственная опустошенность, разочарование и чувство безнадежности. На глазах деградировали семейные устои. Если в эпоху Александра II, при всей ее развращенности, Анна Каренина, бросив мужа и ребенка ради любовника, стала изгоем общества, то в 1910-е гг. в петербургском обществе больше половины (по некоторым подсчетам более ⅔) всех браков были так называемыми «гражданскими». То есть супруги, состоящие в венчанном церковном браке, разъезжались и вступали в новые отношения, создавали новые семьи, которые потом иногда узаконивали. В 1910 г. Анна Каренина просто бы вышла замуж за Вронского, оставив своего мужа, и это никого бы в свете не смутило.
Даже многие Великие князья – дядья, двоюродные и троюродные братья Николая II жили в гражданских браках, разъехавшись со своими законными женами. Ближайший после Цесаревича Алексея наследник Императорского российского престола – младший брат Николая II – Михаил Александрович – вступил без согласия Царя в так называемый «морганатический брак» с дважды разведенной особой простого происхождения – Натальей Шереметьевской, что было воспрещено законом об Императорской фамилии и лишало Михаила прав на российский престол. Николай II подтвердил в 1913 г. специальным манифестом, что лишает брата каких-либо прав на наследование престола, вводит опеку над его имуществами и воспрещает ему въезд в Россию. В гражданском, а с 1916 г. в морганатическом браке жила и сестра Николая II – Ольга Александровна.
Историческая справка
Термин морганатический брак (новолат. matrimonium ad morganaticum contractum) – название брака лица высокопоставленного с нижестоящей особой; происхождение названия в точности неизвестно: может быть, от готского maurgjan – «ограничивать» («брак, ограниченный по правам») или от «Morgengabe» («утренний дар»). С конца Средних веков морганатический брак вошел особенно в употребление по отношению ко вторым супругам владетельных особ, чтобы дети от второго брака не нарушали прав детей от первого брака.
В простом народе семейная мораль также падала всё ниже. «Уровень сексуальной морали в деревнях понизился до крайних пределов, – отмечает французский посол в России Морис Палеолог в феврале 1916 г., используя материалы судебной хроники. – Хозяин (глава семьи) присвоил себе неограниченную власть над всеми женщинами, живущими под крышей его дома… Самым обычным делом является акт кровосмешения между хозяином и его снохой, когда ее молодой муж уходит на военную службу или на заработки в город. Этот вид сожительства настолько распространен, что существует специальное имя для него: снохачество». Констатации любознательного французского посла вполне совпадают и с данными русской литературы, и с дневниковыми записями Ивана Бунина.
Быстро росло число самоубийств из-за несчастной любви, из-за бессмысленной жизни. «Нет никакого интереса к жизни, – писал незадолго до гибели Дмитрий (Мордехай) Богров, – ничего, кроме бесконечного ряда котлет, которые мне предстоит скушать. Хочется выкинуть что-нибудь экстравагантное». 24-летний Дмитрий выбрал действительно экстравагантное самоубийство – на глазах театральной толпы застрелил в упор премьер-министра, за что и был повешен. Самоубийствами, и тоже порой весьма экстравагантными, полна литература этого времени, полна была ими и жизнь…
Свидетельство очевидца
18 ноября 1916 г. Морис Палеолог записал в своем дневнике: «Среди симптомов, позволявших мне сделать весьма мрачное заключение о моральном состоянии русского народа, одним из наиболее тревожных является неуклонный рост в последние годы количества самоубийств. Так как эта проблема вызвала у меня серьезную озабоченность, то я обсудил ее с доктором Шингаревым, депутатом Думы и неврологом, посетившим меня с частным визитом. Он сообщает мне, что за последние десять лет число самоубийств утроилось и даже учетверилось в Петрограде, Москве, Киеве, Харькове и Одессе. Зло также распространилось и в сельских районах, хотя там оно не достигло таких пропорций или не прогрессировало так быстро. Две трети всех жертв не перешагнули рубеж двадцати пяти лет, и статистика приводит случаи самоубийств среди восьмилетних детей. Причинами большинства этих самоубийств являются неврастения, меланхолия, ипохондрия и полное отвращение к жизни… Эпидемии самоубийств часто встречаются среди студентов, солдат, заключенных и проституток… Повышение числа самоубийств демонстрирует, что в самых недрах русского общества действуют скрытые силы дезинтеграции». – М. Палеолог. Дневник Посла. М., 2003. – С. 633–634.
В интеллигентных кругах русского общества крепла убежденность в необходимости кардинальных перемен и искреннее желание краха «старого мира». Поэт-сатирик Саша Черный писал:
«Отбой, отбой, отбой!
„Отречемся от старого мира“
И полезем гуськом под кровать.
Нам, уставшим от шумного пира,
Надо свежие силы набрать.
Ура!!».
«Русский ленивец нюхает воздух, не пахнет ли „оппозицией“. И, найдя таковую, немедленно пристает к ней и тогда уже окончательно успокаивается, найдя оправдание себе в мире, найдя смысл свой, найдя, в сущности, себе „Царство Небесное“. Как же в России не быть оппозиции, если она таким образом всех успокаивает и разрешает тысячи и миллионы личных проблем» – так объяснял незадолго до Мировой войны давний российский конфликт общества и власти русский философ Василий Васильевич Розанов. Классический русский оппозиционер, всё равно, салонный или радикальный, винил за «страдания народа» всегда власть, никогда – самого себя или интеллигенцию как таковую.
Но в 1907–1914 гг. марксизм, материализм, атеизм, которые долгое время владели умами радикальной и либеральной интеллигенции, лишились части своих почитателей, для некоторых потеряла привлекательность и сама идея революционной перестройки общества. Стремление уйти от реальности прежде всего и было стремлением уйти от самого себя, от своей ответственности, но теперь уже не в политическое противостояние власти, а в частную жизнь, не победить власть, а забыться от власти и заодно от «страждущего народа». Однако самые блестящие умы России, пройдя путь от марксизма к идеализму, вовсе не утратили чувство гражданской ответственности. Напротив, обретенная вера помогла им глубже взглянуть на себя и на происходящее в стране. Они стали говорить о политической и духовной ответственности образованной части общества, о своей вине за беды страны. С критикой российской интеллигенции, ее мироощущения, идейной и психологической сущности выступили 1909 г. в сборнике «Вехи» Бердяев, Булгаков, Струве, Гершензон, Изгоев, Кистяковский, Франк.
«С русской интеллигенцией, – писал Николай Бердяев, – в силу исторического ее положения случилось вот какого рода несчастье: любовь к уравнительной справедливости, к общественному добру, к народному благу парализовала любовь к истине… Основное моральное суждение интеллигенции укладывается в формулу: да сгинет истина, если от гибели ее народу будет лучше житься, если люди будут счастливее, долой истину, если она стоит на пути заветного клича «долой самодержавие». Такое человеколюбие, утверждал Бердяев, было ложным, оно превратилось в «человекопоклонство и народопоклонство». «Интеллигентская доктрина служения народу, – замечал Петр Струве, – не предполагала никаких обязанностей у народа и не ставила ему самому никаких воспитательных задач… Народническая, не говоря уж о марксистской, проповедь в исторической действительности превращалась в разнуздание и деморализацию». «Нужно покаяться, – призывали «веховцы», – то есть пересмотреть, передумать и осудить свою прежнюю душевную жизнь в ее глубинах и изгибах, чтобы возродиться к новой жизни». За будущее России ответственны мы, и мы должны сотрудничать с властью – строго критикуя ее промахи, не ниспровергать ее, но поддерживать в деле возрождения нашего народа, начатого в 1861 г. и продолженного Столыпиным и Витте.
Появление сборника вызвало бурную полемику (только в 1909 г. появилось более 200 статей и рецензий), и отзывы в основном были отрицательными. Ленин заклеймил «Вехи» как «энциклопедию либерального ренегатства». Либеральная печать обвиняла авторов, предъявляющих счет интеллигенции, в измене, реакционности, черносотенстве и других «пороках». Однако именно такая острая реакция показывает, насколько важные и болезненные проблемы были затронуты.
В «Вехах» среди прочих была поднята и тема отчуждения русского образованного общества от народа. На Западе, писал, например, Михаил Осипович Гершензон, «нет той метафизической розни, как у нас, или, по крайней мере, ее нет в такой степени, потому что нет глубокого качественного различия между душевным строем простолюдина и барина». Гершензон подчеркивал, что «между нами и нашим народом – иная рознь. Мы для него – не грабители, как свой брат, деревенский кулак; мы для него даже не просто чужие, как турок или француз: он видит наше человеческое и именно русское обличие, но не чувствует в нас человеческой души и потому он ненавидит нас страстно, вероятно с бессознательным мистическим ужасом, тем глубже ненавидит, что мы свои».
Дальнейшая история доказала, насколько прав был Гершензон: культурный ренессанс начала XX в. не имел в России сколько-нибудь широкого общественного значения. Великие творения Бунина и Стравинского, Блока и Станиславского, те же «Вехи» преображали и отражали узкий слой интеллигентного городского сословия. Народ ими не жил, ничего из золотого десятилетия Серебряного века для себя не брал. Когда в 1910 г. интеллигенция узнала из повестей Ивана Бунина, в каком ужасающем мраке живет девять десятых русского народа, одни были потрясены, а другие просто отказывались верить писателю.
Свидетельство очевидца
«Русская литература знает много неприкрашенных изображений русской деревни, но никогда еще русская читающая публика не имела перед собой такого огромного полотна, на котором с подобной беспощадной правдивостью была бы показана самая изнанка крестьянского и близкого к крестьянскому быта во всей его духовной неприглядности и беспомощности. Потрясало в „Деревне“ русского читателя не изображение материального, культурного и правового убожества – к этому был уже привычен русский читатель, воспитанный на произведениях тех из русских народников, которые были подлинными художниками, – потрясало сознание именно духовного убожества русской крестьянской действительности и, более того, – сознание безысходности этого убожества. Вместо чуть не святого лика русского крестьянина, у которого нужно учиться житейской мудрости, со страниц бунинской „Деревни“ на читателя взглянуло существо жалкое и дикое, неспособное преодолеть свою дикость ни в порядке материального преуспеяния… ни в порядке приобщения к образованию… Максимум, чего успевает достичь показанный Буниным русский крестьянин даже в лице тех, кто поднимается над „нормальным“ уровнем крестьянской дикости, – это только сознания своей безысходной дикости, сознания своей обреченности…» – Константин Зайцев. И. А. Бунин. Берлин, 1933. – С. 101–102.
Православная Церковь – единственная реальная надклассовая сила – тоже не соединяла «простой народ» и его интеллектуальную элиту, чаще опираясь в своих внешних действиях «не на самое себя, не на паству, а на городового». Клирики, по слову митрополита Вениамина, оставались требоисполнителями, «а не горящими светильниками». Каждый же, кто горел «огнем огненным», воспринимался, прежде всего в самой церковной среде, как явление неординарное, выдающееся. Такой человек становился центром притяжения для многих «ищущих и растерявшихся». Цельность характера и сила духа в тех условиях воспринимались не как христианская норма, а как символ особой избранности, чудесной отмеченности Богом.
Свидетельство очевидца
В последнее десятилетие старой России «развилась у нас крайняя, и даже болезненная форма православия, типичными особенностями которой были: ненасытная жажда знамений, пророчеств, чудес, отыскивание юродивых, чудотворцев, святых, как носителей сверхъестественной силы. От такой религиозности предостерегал Своих последователей Иисус Христос, когда дьявольское искушение совершить чудо отразил словами Св. Писания: «Не искушай Господа, Бога твоего» [Мф. 4:7]. – Протопр. Георгий Шавельский. Воспоминания. Т. 2. – С. 296.
«Это было время массового гипнотического отравления. Отсюда всё нарастающее беспокойство, тревога сердца, тёмные предчувствия, много суеверий и изуверства, прелесть и даже прямой обман. Темный образ Распутина остается самым характерным символом и симптомом этой зловещей духовной смуты…» – писал русский богослов протоиерей Георгий Флоровский. Влияние Григория Распутина и подобных ему «старцев» выходит за пределы Церкви и становится предметом обсуждения во всех кругах русского общества. Сами эти «старцы» – одновременно символы и симптомы тех нравственно-психологических нестроений, которые поразили Россию. Все они – своеобразные знамения эпохи. Косноязычный Митя Козельский, Василий-босоножка, монах Мардарий, скандально известный иеромонах Илиодор (Труфанов), а также целый ряд подобных им «знаменитостей» являлись активно действующими лицами русской истории начала XX столетия.
1 ноября в дневнике Императора появилась запись: «Познакомился с человеком Божьим – Григорием из Тобольской губернии…» Вскоре Распутин обнаружил свои исключительные способности «заговаривать» смертельно опасную болезнь Цесаревича Алексея – несвертываемость крови (гемофилию). Когда у Алексея начиналось кровотечение, грозившее гибелью и страшно мучительное, а лучшие медики оказывались бессильны, посылали за «старцем», и он какими-то шептаниями и поглаживанием больного места совершенно восстанавливал умирающего ребенка. Государь, признававшийся близким людям, что он живет «только для Алексея», и Императрица, безумно любившая своего единственного сына, были готовы на всё закрывать глаза ради сохранения надежды на его выздоровление. Врачи надежд практически не оставляли, а Распутин уверенно обещал – «пока я рядом с вами, он будет жив и здоров, когда я уйду – вы все погибните», и подтверждал свои слова чудесными исцелениями.
Историческая справка
Григорий Ефимович Распутин (1869–1916) сумел проникнуть в царский дворец и приобрести колоссальное влияние прежде всего на Императрицу Александру Федоровну и (более опосредованное) – на Царя. Протоиерей Сергий Булгаков писал в автобиографических заметках, что в том роковом влиянии, которое приобрел Распутин на царскую чету, «более всего сказался исторический характер, даже значительность последнего царствования. Царь взыскал пророка теократических вдохновений… Его ли одного вина, что он встретил в ответ на этот свой зов, идущий из глубины, только лжепророка? Разве здесь не повинен и весь народ, и вся историческая Церковь с первосвященниками во главе?». Сергий Булгаков полагал, что если и считать Распутина грехом, то тогда всей России и всей Церкви.
Григорий Распутин родился в Тобольской губернии, в традиционно православной крестьянской семье. Никакой школы не оканчивал, грамоте научился самостоятельно уже будучи взрослым. До двадцати восьми лет крестьянствовал, работая в хозяйстве отца (даже после того, как женился); затем стал странником. Странствия Григория по различным монастырям православной России продолжались, видимо, несколько лет. Этот исключительно важный период жизни и духовного становления Распутина известен недостаточно. Нет информации о том, кто был его духовным наставником, с кем из священнослужителей он в то время поддерживал контакты. Несомненно только, что в годы странствий Распутин научился читать, ознакомился с Библией, стал пытаться толковать ее тексты. Будучи цельным и по-крестьянски умным человеком, имея сильную волю, он мог производить впечатление своими речами и завоевывать доверие людей. Видимо, этим можно объяснить, что «духовно утешенная» им богатая купчиха Башмакова решила отвезти 33-летнего «старца» в Казань, где познакомила в том числе и со священнослужителями. В Казани началась подлинная слава Распутина. «Старец» приехал к викарному епископу Казанской епархии Хрисанфу (Щетковскому), который рекомендовал его ректору духовной академии Санкт-Петербурга епископу Сергию (Страгородскому), будущему патриарху. Появившись в столице, Распутин был радушно принят епископом Сергием. Причины подобного радушия, а в дальнейшем также и слухов о выдающихся способностях Распутина стоит искать в религиозной атмосфере того времени.
Епископ Сергий познакомил Распутина с архимандритом Феофаном (Быстровым) и тогда еще молодым профессором-стипендиатом, иеромонахом Вениамином (Федченковым). Некоторое время спустя Феофан познакомил с Распутиным Саратовского архиерея Гермогена (Долганева). Все это происходило в 1903 г., хотя первые слухи о «чудотворце и подвижнике из Сибири» стали распространяться в духовной академии еще раньше – уже в конце 1902 г.
Близкий ко Двору архимандрит Феофан (Быстров) познакомил Распутина с дочерьми черногорского князя Николая Негоша – Милицей и Анастасией (обе замужем за братьями – внуками Императора Николая I – Николаем и Петром Николаевичами), которые, в свою очередь, осенью 1905 г. представили его Императору Николаю II и Императрице. Так Распутин попал в царскую семью. Старец казался подлинным представителем народа перед престолом. «А что он происходил из мужиков, – писал много лет спустя митрополит Вениамин (Федченков), – так это придавало ему особенную привлекательность – „сам народ“ в лице Григория Ефимовича говорит непосредственно с царем народа!» Учитывая, что у Императора никогда не было особых доверительных отношений с кем-либо из православных иерархов, факт приближения к трону простого мужика кажется еще более важным.
До того, как Распутин приблизился к трону, у его подножия успел побывать другой «Друг царей» – Филипп-Низье-Антельм Вашо (1850–1905), получивший печальную известность в качестве «лионского магнетизера». Не имея медицинского образования, в течение многих лет он пытался заниматься врачебной практикой нелегально, за что был трижды судим во Франции. Он обладал какими-то гипнотическими способностями и мог с помощью внушения добиваться результатов. Когда в 1901 г. Николай II с супругой посетили Францию, Милица и Анастасия Николаевны представили им Филиппа. Он произвел отличное впечатление на императорскую чету и получил приглашение посетить Россию. Император добился того, что Филипп получил диплом Военно-медицинской академии и чин действительного статского советника (генерал-майора). Его называли «Другом», верили его предсказаниям и считали посланным семье «свыше». «Раз или два в неделю, – как сообщает Морис Палеолог, – он проводил в присутствии Царя и Царицы сеансы гипноза, занимался пророчеством, опытами воплощения и черной магии… Призрак отца, Императора Александра III, им вызываемый, передавал Царю множество решений». Императорская семья близко общалась и с другом знахаря Филиппа – магом Папюсом (настоящая фамилия – Анкосс). В октябре 1905 г. Папюс был вызван в Россию и совершал спиритические сеансы для Императора в Царском Селе. Через Папюса Николай II желал узнать – стоит ли ему отрекаться от престола или надо подавить бушующую стихию революции. Морис Палеолог пишет, что на спиритическом сеансе в начале декабря 1905 г. Папюс вызвал дух Императора Александра III. Дух сказал Николаю II: «Ты должен во что бы то ни стало подавить начинающуюся революцию, но она еще возродится и будет тем сильнее, чем суровее должна быть репрессия теперь. Что бы ни случилось, бодрись, мой сын. Не прекращай борьбы». Потрясенному Царю и Царице Папюс сказал, что «его логическая сила дает ему возможность предотвратить предсказанную катастрофу, но что действие его заклинания прекратится, лишь только он сам исчезнет физически. Затем он торжественно совершил ритуал заклинания». – Палеолог. Дневник Посла. М., 2003. – С. 636. Маг Папюс «исчез физически», т. е. умер, 26 октября 1916 г. Следует помнить, что вне зависимости от того, действительно ли Папюс и Филипп вызывали какие-то «силы» или они были простыми шарлатанами, вымогавшими деньги у Императора Всероссийского, само обращение к магам, колдунам, вызывателям мертвых – есть тягчайший смертный грех по учению Православной Церкви. За попытку вызова духа пророка Самуила древний израильский царь Саул (Х век до Р.Х.) был лишен Богом и жизни, и царства. Его дети погибли вместе с ним. [1 Цар., 28].
Лишь в результате придворных интриг и давления на Николая II, которому секретной полицией был представлен неблагоприятный отзыв о Филиппе, «магнетизер» покинул Россию. Однако мистические настроения Царя и Царицы с его отъездом не исчезли, тем более что Филипп предсказал им появление нового «Друга». Этим новым «Другом» и стал представленный самодержцу в ноябре 1905 г. Распутин.
Распутин остался бы таинственным частным делом узкого семейного круга Царя и Царицы и вопросом их христианской совести, если бы «старец» не стал заниматься политикой. Дело в том, что спаситель сына стал восприниматься Царицей как человек Божий, как благодатный «старец», каждое слово которого является дыханием Святого Духа. Императрица Александра Федоровна весь мир стала делить на две части – на друзей её «Друга» и на его врагов. «Влияние Распутина на царицу было неограниченным. Тут всякое его слово было всесильно» (Шавельский). Враги, кто бы они ни были – Председатели Совета министров, аристократы, генералы, старые друзья Государя, митрополиты, духовник царской семьи, ближайшие родственники Императора, даже мать, дядя, сестра – все изгонялись из дворца с глаз долой и, по возможности, увольнялись со службы. Стать же врагом «старца» было очень просто – достаточно было не принять к действию его безграмотную записочку – ходатайство за какого-нибудь просителя. А если «старца» спускали с лестницы или выталкивали взашей из того или иного приличного дома – репутация его хозяев была навсегда перечеркнута в глазах Царицы и, соответственно, Императора, который чем дальше, тем больше находился под полным влиянием супруги. «Таков был наш Государь: добрый, деликатный, приветливый и смелый – без жены; безличный и безвольный – при жене», – вспоминал протопресвитер Георгий Шавельский.
Честные люди, будь то обер-прокурор Св. Синода Александр Дмитриевич Самарин или митрополит Санкт-Петербургский Владимир, премьер-министр Коковцов или начальник полиции, генерал-майор Владимир Федорович Джунковский, увольнялись и отставлялись, а на их места приходили распутинские ставленники – бесталанные люди и циничные карьеристы. «По-моему, Распутин типичный сибирский варнак, бродяга… По внешности ему недоставало только арестантского армяка и бубнового туза на спине. По замашкам – это человек способный на всё», – характеризовал «Друга» Владимир Коковцов.
Свидетельство очевидца
Убитый в 1918 г. большевиками знаменитый протоиерей Иоанн Восторгов взывал в августе 1915 г. к митрополиту Макарию Московскому: «Вы, Владыко, – инок, Вам некого кроме Бога бояться, Вам нечего терять и достигать. Всё земное Вы уже заслужили, заслужите же подвигом спасения отечества славу небесную, вечную. Ради спасения души своей, ради страха перед Судом Божиим, ради блага царя и родины, которые Вам, более чем кому-либо дали земного благополучия, пронесите по стране свой мужественный, правдивый, святительский глас против Распутина и всех распутинцев, не взирая на лица их, станьте достойным подражателем святителя Филиппа, самоотверженного обличителя опричнины (Ивана Грозного), и Господь Вас благословит, Россия Вам будет вечно благодарна». Но поставленный по ходатайству Распутина митрополит переправил письмо протоиерея Иоанна в полицию.
При той свободе, которая существовала в России после Манифеста 17 октября 1905 г., на заседаниях Думы и в газетах широко обсуждалось влияние «темных сил» на государственные дела страны – так образно принято было именовать Распутина. Поэтому «частное дело» царской семьи достаточно скоро стало восприниматься как государственная проблема: 1910 г. знаменовал собой начало открытой газетной критики «старца». О церковном и политическом влиянии Распутина стала писать не только оппозиционная, но и вполне лояльная существовавшему политическому режиму печать. Чем дальше, тем больше острие антираспутинской кампании поворачивалось против Царя и Царицы, а затем и против всей государственной системы. Распутину приписывались исключительные колдовские способности (его называли сектантом – «хлыстом»), о его умении заговаривать болезнь Цесаревича распространялось множество слухов, о его безобразных любовных приключениях и попойках писали полицейские отчеты и газетные статьи.
Свидетельство очевидца
«В последние годы – о прежних не говорю, ибо раньше я не знал Распутина, – его набожность была своеобразной и примитивной. Распутин посещал церкви, ежедневно молился у себя на дому, при беседах часто взывал к Богу, а в промежутках между молитвами и религиозным беседами творил всевозможные гадости и пакости, им же несть числа. Беспутство его всем известно. Его половая распущенность была ненасытной, вакханалии были его стихией. При этом все гадости он творил не стесняясь, не скрывая их, не стыдясь их безобразия. Более того – он их прикрывал именем Божиим: „Так, мол, Богу угодно“ или „Это необходимо для усмирения плоти“. Подобные Распутину фрукты нередко вырастали на нашей девственной почве», – писал Георгий Шавельский.
Самым негативным образом события, связанные с Распутиным, отражались на церковной жизни России, которую в те годы часто оценивали, исходя из того, «распутинец» или «антираспутинец» тот или иной православный архиерей. За критику Распутина духовник Царя епископ Феофан (Быстров) был сослан сначала епархиальным архиереем в Симферополь, а затем – в Астрахань. Первоприсутствовавший в Синоде Петроградский митрополит Владимир отправлен в Киев. Заискивавшие же перед Распутиным Томский архиепископ Макарий и Владикавказский – Питирим, выросли в митрополитов Московского и Петербургского, Псковский епископ Алексий стал экзархом Грузии, полуграмотный архимандрит Варнава – архиепископом Тобольским, давший приют Распутину на своей квартире кандидат богословия Петр Даманский занял место товарища обер-прокурора, получил «генеральский» чин тайного советника и был назначен сенатором. Все эти ставленники Распутина принимались Царем и Царицей, с ними советовались, их рекомендациям следовали.
«Это был позор, позор России и царской семьи, и именно как позор переживался всеми любящими Царя и ему преданными. И вместе с тем это роковое влияние никак нельзя было ни защищать, ни оправдывать, ибо все чувствовали здесь руку дьявола» (прот. Сергий Булгаков).
Свидетельство очевидца
За три месяца до смерти, в октябре 1908 г. протоиерей Иоанн Сергиев (Кронштадтский) записывал в дневник: «Земное отечество страдает за грехи Царя и народа, за маловерие и недальновидность Царя, за его потворство неверию и богохульству Льва Толстого и всего так называемого образованного мира министров, чиновников, офицеров, учащегося юношества. Молись Богу с кровавыми слезами о общем безверии и развращении России». – Святой праведный Иоанн Кронштадтский. Предсмертный дневник. М.: Паломник, 2003. – С. 68.
Много раз близкие к Царю люди пытались говорить с ним о гибельном влиянии Распутина или, по крайней мере, о том, что его близость к императорской семье губит репутацию и Государя и всей династии, а в условиях Мировой войны играет только в руку врагу. Но все эти разговоры кончались только вежливым переключением темы, а порой и отставкой смельчаков.
Исторические события
В те же годы, когда «слава» Распутина стала достоянием всей России, в Петербурге подвизался «старец» Алексей Григорьевич Щетинин (1854 – после 1916), получивший известность, прежде всего, в рабочих кругах столицы и названный современниками «пролетарским изданием Распутина». Щетинин проповедовал, что чем больше греха и страданий испытывает человек в своей жизни, тем больше будет и грядущее его счастье, ибо грех – это тот оселок, на котором оттачивается высшая добродетель. Где нет греха, там нет и добра. Логика его рассуждений была исключительно проста и прямолинейна – не согрешишь, не покаешься, не покаешься – не спасешься. Взгляды Щетинина удивительным образом похожи на «теорию» Распутина, считавшего, что, впитывая в себя грязь и порок, человек совершает преображение души, омывая её своими грехами. «Старцы» были знакомы друг с другом. В Петербурге Щетинин появился почти в одно время с Распутиным. Однако «сунуться повыше» ему не удалось, и посему он продолжил деятельность среди рабочих, наладив связи с местными сектантами. В своем учении Щетинин резко критиковал православную иерархию, заявляя, что Христос приносит Царство Небесное духовному, т. е. простому народу. Уникальное соединение «хлыстовских» (как называли их православные миссионеры) идей и идеалов социальной справедливости привело к возникновению в столице религиозной общины рабочих. Весьма примечательно, что ее члены в своем большинстве были бывшими гапоновцами – участниками событий 9 января 1905 г.
После неудачного выступления рабочие эти стали искать более глубокой правды, искренно поверив, что духовный меч сильнее железного. Рабочими, прошедшими 9 января и участвовавшими в революционных событиях 1905 г., Православная Церковь воспринималась как «государственное» ведомство. В этой ситуации перед их глазами и оказался Щетинин – мистик, мудрец и при этом пьяница, развратник и хам. Внешняя его беспутная жизнь не помешала рабочим уверовать, что Бог якобы живет в нем. Щетинин умел толковать Библию и использовать социальную фразеологию. Стремление осязать зло, чтобы бороться с ним, – вот главный принцип щетининцев, религию которых отечественные богоискатели очень точно назвали обратной, сравнив ее с «богостроительными» конструкциями А. В. Луначарского. Исполняя роль «кривого зеркала» для своих последователей, Щетинин вел развратную (во всех смыслах) жизнь – требуя полного подчинения себе. Он заставлял рабочих приводить к нему своих жен, часто отбирал у членов общины заработок и пропивал его, всячески оскорблял и унижал слепо веривших ему людей. В итоге рабочие отвергли своего «Христа», организовав самостоятельную общину, построенную на христианской заповеди любви к ближнему. Сам Щетинин в ноябре 1912 г. попал под арест – за клевету на своих бывших последователей, приведшую к их задержанию. 5 сентября 1915 г., проведя много месяцев в предварительном заключении, Щетинин предстал перед Петроградским окружным судом и был признан виновным по всем пунктам (в том числе и за «непристойную насмешку над предметами верований»). Лишив прав состояния, его сослали на полтора года в арестантские роты. О дальнейшей судьбе Щетинина ничего не известно.
Литература
Митроп. Вениамин Федченков. На рубеже двух эпох. М.: Отчий дом, 1994.
С. Л. Фирсов. Православная Церковь и государство в последнее десятилетие существования самодержавия в России. СПб., 1996.
В. Ф. Шевцова. Православие в России накануне 1917 года. СПб.: Дмитрий Буланин, 2010.
Религиозно-философское общество в Санкт-Петербурге (Петрограде). История в материалах и документах (1907–1917). В 3-х т. М.: Русский путь, 2009.
Протопресвитер Георгий Шавельский. Воспоминания последнего протопресвитера русской армии и флота. Т. 1–2. Нью-Йорк, 1954 (репринт: М., 1996).
А. И. Спиридович. Распутин. Париж, 1935.
В. Ф. Джунковский. Воспоминания. Т. 1–2. М., 1997.
1.3.18. Русская Церковь на путях к Поместному Собору
Начало XX в. стало для Православной Российской Церкви временем исключительным: именно тогда, впервые за Синодальный период, были практически поставлены вопросы о созыве Поместного Собора и изменении структуры высшего церковного управления. Главными центрами, откуда слышались голоса о необходимости реформ, были духовные академии – Московская, Казанская и Санкт-Петербургская.
Известный публицист, в прошлом – революционер-народоволец Лев Александрович Тихомиров (1852–1923) в декабре 1902 г. в «Московских ведомостях» опубликовал большую работу под названием «Запросы жизни и наше церковное управление». В этой статье говорилось о необходимости «восстановить нарушенный Петром Великим строй церковного управления», что «учреждения 1721 г. вышли неудачными», хотя «принципиально и не исказили государственно-церковных отношений». Работа Тихомирова в 1903 г. вышла отдельной брошюрой и была представлена на Высочайшее Имя. По требованию Николая II митрополит Петербургский Антоний (Вадковский) в марте 1903 г. написал ему отзыв о статье Тихомирова.
Свидетельство очевидца
«Я выразил согласие с тезисами автора, – вспоминал два года спустя митрополит, – и закончил свой отзыв следующими строками: „Мне всегда казалось, что при усиливающемся развитии русского самосознания, само собою – рано или поздно – наступит время, когда общественное мнение вынуждено будет сказать, что стыдно и невозможно Руси Святой жить при ненормальном строе церковного управления. Когда настанет этот желанный час, нам не дано знать. Это знает только Всеведущий Бог. Но мы все должны молиться, чтобы Господь призрел с небес милостию Своею на Свое достояние – Церковь Свою Православную и на Русь нашу Святую и великую, судьбы которых, по воле Всемогущего Бога, вверены теперь заботам Вашего Величества“».
12 декабря 1904 г. был опубликован указ «О предначертаниях к усовершенствованию государственного порядка», пункт шестой которого требовал пересмотреть существовавшие в Империи законы о правах староверов, а также лиц, принадлежавших к инославным и иноверным исповеданиям. Для выполнения требований, изложенных в шестом пункте указа, было организовано особое Совещание министров и председателей департаментов Государственного Совета. Его члены, прежде всего руководитель – председатель Комитета министров Витте прекрасно понимали, что разрешать вопрос о расширении прав иноверных невозможно без учета интересов Православной Церкви.
Испросив у Царя разрешение на обсуждение в Комитете министров и церковных дел, Витте в начале 1905 г. стал готовить необходимые для обсуждения материалы. Не было ничего удивительного в том, что вопрос первоначально предполагалось обсудить не в Св. Синоде, а в Особом совещании. Россия не являлась светским государством, и ее правительство управляло и деятельностью Православной Церкви. Церковь управлялась государством, и это не могло способствовать укреплению ее влияния на общество, особенно в начале ХХ в., когда доверие к государственной власти и уважение к монарху быстро шло на убыль.
К февралю 1905 г. профессора столичной духовной академии подготовили для Витте записку «О современном положении Православной Церкви», которая и положила начало официального обсуждения на правительственном уровне вопроса о церковной реформе. Смысл записки был прост: предлагалось вернуться к прежним каноническим нормам управления в Церкви. Тогда же, в феврале, появилась и записка митрополита Антония, приглашенного Витте к участию в Совещании – «Вопросы о желательных преобразованиях в постановке у нас Православной Церкви». Именно с того времени и началась практическая подготовка Поместного Собора.
17 марта Св. Синод выслушал решение Государя и «во исполнение Высочайшей воли» признал необходимым пересмотреть существовавшее в России государственное положение Православной Церкви, – «ввиду изменившегося положения инославных исповеданий». Св. Синод полагал необходимым ввести в свой состав, наряду с постоянными, поочередно вызываемых иерархов Русской Церкви и возглавить ее Патриархом. В Москве предполагалось созвать Поместный Собор из всех епархиальных епископов или их представителей и обсудить на нем принципиальные вопросы церковной жизни: о разделении России на церковные округа, управляемые митрополитами; о пересмотре законоположений об органах епархиального управления и суда; о реформе прихода; об усовершенствовании духовных школ; о пересмотре законов о церковной собственности; о епархиальных съездах; о праве иерархов участвовать в заседаниях Государственного Совета и Комитета министров, а рядового духовенства – в местных городских, сельских и земских учреждениях при рассмотрении вопросов, затрагивавших интересы Церкви. 22 марта 1905 г. документ подписали все члены Св. Синода, а отредактировал товарищ обер-прокурора Св. Синода Владимир Карлович Саблер (1847–1923), замещавший болевшего Победоносцева.
18 марта члены Синода составили и подписали специальное обращение к Государю, в котором благодарили его за почин – разрешение рассмотреть дело церковных преобразований. Иерархи, таким образом, выставили инициатором реформ самого Николая II. Складывавшаяся ситуация возмутила Победоносцева, который доказывал самодержцу, что время для реформ выбрано неудачно, что реформа «изобретена» честолюбивым митрополитом Антонием, что движению практически никто из «простых русских людей» не сочувствует и т. д. Победоносцев сумел получить у Императора резолюцию, которая приостанавливала начавшуюся было реформу. Однако в этой резолюции Император обещал дать делу реформы ход, «когда наступит благоприятное время». Оставалось только ждать. Церковная реформа получила официальное право если не на проведение, то на обсуждение.
28 июня 1905 г. по предложению Победоносцева Св. Синод рассмотрел предложение «о необходимости подготовительных работ по вопросам, предложенным к рассмотрению на Поместном Соборе Всероссийской Церкви». В большинстве случаев это были те самые вопросы, которые еще в марте предполагали рассмотреть члены Св. Синода. Месяц спустя, 27 июля, Св. Синод указал на необходимость ознакомить с вопросами епархиальных архиереев. Первые их отзывы стали поступать в духовное ведомство в конце октября 1905 г., уже после отставки Победоносцева. Практически все архиереи предлагали провести кардинальную перестройку синодальной системы, указывая, что Поместный Собор давно пора созвать, что необходимо восстановление патриаршества.
Не ограничиваясь отзывами и соображениями, некоторые епархиальные архиереи переходили к практическим действиям по преобразованию церковной жизни. Так, архиепископ Рижский Агафангел (Преображенский) созвал осенью 1905 г. епархиальный собор, который предложил провести реформу приходского богослужебного устава, существенно сократить время богослужений, читать Евангелие лицом к народу, вслух молящихся произносить некоторые «тайные» молитвы евхаристического канона. Эти предложения были приняты, и с конца 1905 г. в православных храмах Рижской епархии стали служить по новому чину. Созыв святителем Агафангелом епархиального собора в Риге явился событием, имевшим значение не только для епархиальной жизни Прибалтийского края, но и для всей церковной жизни России. После двухвекового перерыва соборное начало было восстановлено на уровне епархии и во многом способствовало подлинно творческому обновлению жизни православных христиан Прибалтики.
27 декабря 1905 г. Николай II издал специальное обращение, адресованное митрополиту Антонию, в котором напомнил о весеннем обращении к нему Синода, просившего созвать Поместный Собор. Указав, что «тяжелые обстоятельства на Дальнем Востоке» (т. е. война с Японией) не дали ему возможности тогда привести в исполнение благое намерение, Император признавал наступавшее время вполне благовременным для проведения некоторых преобразований «в строе нашей отечественной Церкви, на твердых началах вселенских канонов, для вящего утверждения православия. А посему предлагаю вам, владыко, совместно с митрополитами: Московским Владимиром и Киевским Флавианом, определить время созвания этого, всеми верными сынами Церкви ожидаемого Собора».
Первым этапом подготовки Собора стала работа Предсоборного Присутствия, заседания которого проходили в Петербурге – с 8 марта по 15 декабря 1906 г. (со значительным пятимесячным перерывом, длившимся с 13 июня по 1 ноября). Главное значение деятельности Присутствия заключалось в разработке основных положений церковной реформы. В ходе обсуждения члены Предсоборного Присутствия пришли к заключению, что первосвятитель Церкви должен носить титул Патриарха и быть председателем Синода и Собора. При этом старые церковно-государственные отношения предполагалось только скорректировать, но принципиально не менять: они строились на факте принадлежности к православию русского Царя. В своих внутренних делах Церковь должна была стать независимой. Обер-прокурор ограничивал сферу деятельности простым внешним наблюдением за соответствием постановлений Синода государственным законам. Самодержец же, по мысли членов Присутствия, после проведения названных изменений имел право действовать в отношении Церкви в согласии с Собором, постоянным Синодом и Патриархом.
Таким образом, петровский «цезарепапизм» уничтожался, а ведомство православного исповедания – в том виде, в каком оно сложилось за XVIII–XIX вв., прекращало свое существование.
Работа Предсоборного Присутствия проходила в семи отделах и в общем собрании. Предполагалось рассмотренные в отделах вопросы затем «пропустить» через общее собрание. Однако для этого не хватило времени. Полностью были рассмотрены только работы первого и второго отделов (о составе Поместного Собора, преобразовании центрального церковного управления и о митрополичьих округах). Остальные отделы изучали не менее важные для судеб Русской Церкви вопросы: о благоустроении прихода, о церковной школе, о порядке приобретения церковной собственности, о епархиальных съездах и участии священнослужителей в общественных и сословных учреждениях; о преобразовании духовно-учебных заведений; о единоверии, старообрядчестве и т. п.; о мерах к ограждению православной веры и христианского благочестия от неправых учений и толков в виду укрепления начал веротерпимости.
Занятия Присутствия завершились за две недели до наступления 1907 г. В феврале – марте Император знакомился с его материалами. Практических выводов не последовало, Собор не стал естественным продолжением работ 1906 г. Император решил отложить вопрос о созыве Собора. Успокоение общества, как раз благоприятное для осуществления церковной реформы, было воспринято Николаем II как знак того, что управлять Церковью можно и по-старому, без патриарха, коль «гроза миновала».
В 1907 г. вопрос о Соборе еще поднимался церковной печатью, но уже в следующем году надежду на его скорый созыв пришлось оставить. В близкой к синодальным кругам правой газете «Колокол» в ноябре – декабре 1908 г. была помещена серия статей под характерным названием «Возможность и преимущество церковной реформы без созыва Собора».
Лишь ближе к 1913 г. разговоры о восстановлении патриаршества и канонических норм церковного управления вновь зазвучали в полную силу. Это было связано с подготовкой к празднованию юбилея – 300-летия Дома Романовых. Вопрос о церковных реформах стали обсуждать в Государственной Думе, выражая недовольство его длительным забвением.
Исторические события
В общем собрании Предсоборного Присутствия был рассмотрен вопрос о правах будущего Патриарха, с необходимостью избрания которого согласились практически все. Патриарх должен был председательствовать в Синоде, руководить его заседаниями, наблюдать за исполнением его решений и правильным течением дел во всех синодальных учреждениях. К Патриарху переходило право сноситься с иными поместными Церквями (по частным вопросам – от себя, по общим – от имени Синода) и с государственными органами. Оговаривалось право Патриарха непосредственно ходатайствовать о церковных нуждах перед Императором и давать ему ежегодный отчет о внутреннем состоянии Церкви, что ранее было прерогативой обер-прокурора. Именно Патриарх должен был следить за правильным замещением архиерейских кафедр, быть судьей при решении епископских дел, созывать Соборы «с ведома Синода и с соизволения Государя Императора». Имея «преимущество чести», Патриарх, в случае допущенных им правонарушений, сам подлежал епископскому суду «по благоусмотрению Государя Императора».
Высшее церковное управление при этом не должно было принадлежать Патриарху единолично: приоритет сохранялся за Поместным Собором. Собору должна была принадлежать вся полнота власти в Церкви – законодательная, «руководительная», ревизионная и высшая судебная. Соборы должны были созываться не реже одного раза в десять лет.
Члены Предсоборного Присутствия признали, что отношения Церкви к государству в России определяются принадлежностью Императора к православию. Некоторые исследователи называли положенный в основу церковно-государственных отношений принцип «историческим», а не «отвлеченным»: раз так было в Византии и в России до Петра, то менять ничего не следует. Положение, выработанное на заседаниях общего собрания и принятое в качестве официального документа Предсоборного Присутствия, предусматривало для Императора право «решающего голоса»: новые постановления Церковь могла, как и раньше, издавать только с его разрешения, только с его разрешения могли созываться Соборы, и ему же принадлежало право одобрения избранного Собором Патриарха. Однако проект лишал Царя его главного инструмента влияния на Церковь – обер-прокуратуры. Члены Присутствия, предлагая свои изменения, были убеждены, что Император поддержит своей властью Православную Церковь, разделив светское и церковное начала.
Обер-прокурор Синода Саблер решил действовать упреждающе. В марте 1912 г. он выступил в Думе с заявлением, что Императору «было угодно призвать к бытию Предсоборное Совещание, как тот орган, который существует до открытия Собора, подготовляет для Собора все те материалы, которые необходимы для того, чтобы деятельность первого Собора была деятельностью плодотворной». Прежде всего Совещание должно было приступить к составлению законопроекта о новой организации духовной консистории. Во главе Совещания поставили архиепископа Финляндского Сергия Страгородского (1867–1944), который, по заявлению Саблера, «не станет затягивать дела».
Но и в 1913 г. Собор не созвали: Государь ограничился лишь дарованием четырем православным духовным академиям (С.-Петербургской, Московской, Киевской и Казанской) наименования императорских, присутствовал на прославлении в Москве героя-мученика Смутного времени Патриарха Гермогена и утвердил решение Св. Синода об открытии с 1914/15 учебного года в Московском Скорбященском монастыре женского богословского института. О церковных реформах не было сказано ни слова. Предсоборное Совещание, впрочем, продолжало собираться, к сентябрю 1916 г. успев рассмотреть два принципиальных законопроекта – о реформе высшего церковного управления и управления епархиального. Третий вопрос – о реформе церковного суда, ввиду особой сложности, передали на предварительное обсуждение специальной комиссии.
Светские власти не спешили созвать Собор, тем более, что сложная внутренняя и международная обстановка давала повод на «законных» основаниях откладывать проведение церковных реформ: в августе 1914 г. Россия вступила в Мировую войну. Синодальная система сохранялась без особых изменений до Февральской революции 1917 г. Но подготовительная работа не пропала – отзывы епархиальных архиереев 1905 г., материалы Предсоборного Присутствия 1906 г. и Предсоборного Совещания 1912–1917 гг. были использованы в деле подготовки Поместного Собора 1917–1918 гг. Кроме того, русское церковное общество в течение 1905–1917 гг. постепенно привыкало к мысли о неизбежности и необходимости созыва Собора и к тому, что проведение церковной реформы следует осуществлять только каноническим, то есть соборным путем.
Литература
Дж. В. Каннингем. С надеждой на Собор. Русское религиозное пробуждение начала века. Лондон, 1990.
Г. Ореханов. На пути к Собору. Церковные реформы и Первая русская революция. М., 2002.
С. Л. Фирсов. Русская Церковь накануне перемен (конец 1890-х – 1918 гг.) М.: Духовная библиотека, 2002.
Отзывы епархиальных архиереев по вопросу о церковной реформе. Т. 1–2. М.: Крутицкое подворье, 2004.
Протопресвитер Георгий Шавельский. Русская Церковь перед революцией. М.: Артос-Медиа, 2005.
1.3.19. Исламское общество в Думской России. 1905—1917
К началу XX в. произошла внутренняя консолидация и структуризация органов собственно мусульманского управления. Были образованы четыре муфтията: 1) мусульман Средней Азии и Казахстана (Ташкент), 2) Северного Кавказа (Темир-Хан-Шура), 3) Закавказья (Баку), 4) Европейской части и Сибири (Уфа).
В 1905 г. была образована всероссийская партия мусульман «Согласие мусульман» (Иттифак ал-муслимин). Члены бюро этой партии, в качестве мусульманской фракции, вошли в I Думу (А. М. Толчибашев, А. Ахтамов, С. Джантюрин, И. Зиатханов, М. З. Рамеев, Ш. Сыртланов). Учреждение фракции имело важное значение для российского ислама, отныне в полной мере выявилось отношение государственной власти к исламу. В Государственных Думах всех 4 созывов члены мусульманской фракции ставили вопросы о юридических правах мусульманского населения, о юридическом равенстве всех религиозных общин. 4-й созыв Думы проходил во время поражения Турции в Первой Балканской войне 1912–1913 гг., что вызвало подъем прославянских настроений в русском обществе. Мусульманская фракция, протестуя против трактовки правыми депутатами Думы Балканской войны как «победы славянства над исламом», решительно отстаивала тезис о неправомочности сведения борьбы государств к противостоянию религий.
Исторические события
Шариф-джан Махдум Садри Зиё (1867–1932) был одним из сторонников всеобъемлющих реформ исламского общества. Образованный чиновник, происходивший из семьи верховного судьи (кази-калан) Бухары и сам занимавший этот пост некоторое время. Он был одним из последних представителей классической таджикской культуры и одновременно зачинателем культуры нового типа. Писатель, поэт, историк, каллиграф, Садри Зиё был образцом владения универсальными знаниями своей эпохи. Его судейская деятельность была отмечена особой справедливостью и беспристрастностью. Ныне сочинения Садри Зиё издаются в Иране, Таджикистане, США. Он, оказавшись в центре интеллектуальной жизни Бухары, значительно способствовал продвижению идей джадидов. Библиотека Садри Зиё вызывает почтение у нынешних ученых – историков и филологов. Его знаменитые «литературные вечера», происходившие каждую неделю, привлекали образованную и либерально настроенную часть интеллигенции Бухары. В числе участников этих вечеров был слуга Садри Зиё и будущий основоположник таджикской советской литературы Садриддин Айни. Шариф-джан был убит в НКВД.
В Бухаре и Хиве активизировались либеральные тенденции в мусульманской мысли, аналогичные процессам на Российских мусульманских территориях. К 1905 г. обновленческое движение джадидов (см. 1.1.21) появилось в городских центрах Средней Азии. Издавна духовным центром Средней Азии была Бухара, именно там наиболее активно стали действовать молодые люди, получившие образование в Стамбуле и в Берлине. Их деятельность не ограничивалась вопросами либерализации образования, цели их были шире – либерализация всего общества. Активная деятельность джадидов Бухары требовала средств для организации их школ, выпуска газет, развития театра. Деньги молодые реформаторы находили в купеческой и аристократической среде Бухары. Среди чиновничества Бухары находились люди, разделявшие взгляды джадидов на реформу образования в исламе.
Литература
Ислам в Российской империи: законодательные акты, описания, статистика. Сост., введ., комм. Д. Ю. Арапов. М., 2000.
Д. Ю. Арапов. Системы государственного регулирования ислама в Российской империи (последняя треть XVIII – начало XX в.). М., 2004.
1.3.20. Общество и государственная власть
«Революция 1905 г. провела глубокие борозды, перепахала всю Россию, но ничего не сокрушила, не оборвала преемственности старой власти, не сломала быта, на который столетиями опиралась Россия. Новые ростки побежали от старых корней. Народное представительство было только одним из проявлений народной энергии, разбуженной событиями, войной, забастовками, речами, новыми идеями, быстро проникавшими в мозги. Ну и, конечно, тем, что говорилось в Думе. Во всех областях пошли сдвиги. Стремительно развивалось просвещение и все отрасли народного хозяйства…» – писала член ЦК КДП Ариадна Тыркова-Вильямс.
В 1907–1910 гг. резко сократилось число членов различных политических партий, особенно левых. Сами радикальные партии переживали глубокий внутренний кризис, в них возникали серьезные разногласия по программным и тактическим вопросам. Так, часть социал-демократов призывала сосредоточить все силы на легальной деятельности, другие, напротив, считали необходимым отказаться от представительства в Думе, сохранить подпольную организацию. Сторонники В. И. Ленина настаивали на сочетании легальных и нелегальных форм революционной работы. Точно так же у эсеров группа максималистов тяготела к политическому террору, а на противоположном фланге трудовики участвовали в работе Думы, вели легальную пропаганду своих взглядов среди крестьян.
С 1910 г. в стране вновь нарастает недовольство. Циркулировали слухи о возможном ограничении народного представительства, усилилась критика власти. Кончина Л. Н. Толстого в ноябре 1910 г. вызвала студенческие волнения, которыми воспользовались радикальные партии. Масла в огонь добавило сообщение о том, что на каторге, в знак протеста против применения телесных наказаний, покончил с собой убийца Плеве Егор Созонов. Учебные заведения столицы объявили о забастовке, которая длилась несколько месяцев и прекратилась только вследствие полицейских мер.
Другим толчком к росту антиправительственных настроений стали трагические события на Ленских золотых приисках, находившихся в сибирской тайге в 2000 км от железной дороги. Там в апреле 1912 г. солдаты открыли стрельбу по бастующим рабочим. Около 270 человек было убито, столько же – ранено. В происшедшем значительная доля вины лежала на местной администрации, однако министр внутренних дел Макаров настаивал, что в беспорядках виноваты исключительно рабочие, которые хотели захватить приисковые склады. Отвечая в Думе на запрос по поводу «Ленского расстрела», министр произнес неосторожную и неумную фразу: «Когда потерявши рассудок под влиянием злостной агитации, толпа набрасывается на войска, тогда войску ничего не остается делать, как стрелять. Так было и так будет впредь». Но из войск ни один человек не пострадал. Погибли только рабочие и члены их семей.
Дума не удовлетворилась объяснениями властей и настояла на включении в состав специальной комиссии по расследованию своих представителей. На место событий из Петербурга выехали две следственные комиссии: правительственная и думская, которую возглавлял лидер трудовиков А. Ф. Керенский, именно тогда получивший всероссийскую известность. В ходе открытого расследования было ликвидировано монопольное положение компании «Лензолото» и преобразована ее администрация. Были разрушены ветхие дома, в которых жили рабочие, и построены новые, повышена зарплата и улучшены условия труда. «Мы имели все основания, – вспоминал Керенский, – испытывать чувство удовлетворения от проделанной сообща работы». Под суд был отдан начальник местной полиции.
Но число бастующих рабочих в стране всё возрастало, а в деревнях крестьяне вновь жгли помещичьи усадьбы.
В 1907–1916 гг. партия эсеров переживала упадок, сопровождавшийся организационным и теоретическим разбродом. Последний всегда был свойственен эсерам, но небывалый кризис породили поражение революции и многочисленные аресты, успехи столыпинской аграрной реформы, и разоблачение руководителя боевой организации Евно Азефа как агента департамента полиции. В 1909 г. эсеровский ЦК официально признал его провокаторство и приговорил к смерти, но агент сбежал. Его разоблачение обернулось крахом эсеровского индивидуального террора. После Азефа удалось организовать всего несколько терактов, а попытка Савинкова воссоздать боевую организацию потерпела неудачу. В партии оформилось правое, более умеренное течение во главе с доктором философии Н. Д. Авксентьевым, защитившим диссертацию по Канту и Ницше («Сверхчеловек». СПб., 1906).
В 1913–1914 гг. заметно радикальней стали позиции либеральных и центристских политических партий. Критика власти, во многом из-за распутинщины, теперь исходила даже от правых кругов. Монархическая государственность все более теряла свой авторитет. Общество и власть, различные группы общества вновь ожесточались друг против друга.
Мнение историка
«Исследователей этого периода более всего поражает и оставляет тягостное впечатление атмосфера всеобщей и глубокой ненависти, царившей в обществе, – ненависти разнообразной: идеологической, этнической, социальной. Монархисты презирали либералов и социалистов. Радикалы ненавидели „буржуазию“. Крестьяне косо смотрели на тех, кто вышел из общины, чтобы вести самостоятельное хозяйство. Украинцы ненавидели евреев, мусульмане – армян, казахи-кочевники ненавидели и мечтали изгнать русских, которые поселились в их краях при Столыпине. Латыши готовы были броситься на помещиков-немцев. И все эти страсти сдерживались исключительно силой – армией, жандармами, полицией, которые и сами были под постоянным обстрелом слева». – Р. Пайпс. Русская революция. Т. I. М., 2005. – С. 267.
К 1914 г. русское общество подходило глубоко разделенным. Создать устойчиво широкое социальное основание власти, к чему так стремился Столыпин и для чего он без остатка положил свою жизнь, – не удалось. Государь из отца и почти небожителя стал для одних врагом, для других помехой, для третьих – правых – союзником в политической игре. И само общество распалось на враждующие лагеря. Общественное основание императорской власти становится в 1914 г. даже меньшим, чем накануне Первой революции и продолжает сокращаться.
На приборном щите российского государственного корабля индикатор датчика общественной солидарности падает почти до нуля, а барометр доверия народа к власти предвещает политический ураган. Но тут разразилась Великая война.
Литература:
Вехи: Сборник статей о русской интеллигенции. [Любое издание].
Интеллигенция в России. [Любое издание].
Wayne Dowler. Russia in 1913. DeKalb. Northern Illinois University Press, 2010.