История России. XX век. Как Россия шла к ХХ веку. От начала царствования Николая II до конца Гражданской войны (1894–1922). Том I — страница 23 из 24

2.2.1. Установление большевицкой диктатуры. Совнарком

Еще до того, как был взят Зимний, 25 октября в 22 часа 40 минут, в Смольном открылся II Всероссийский съезд Советов рабочих и солдатских депутатов. На нем присутствовали более 600 делегатов, 390 из которых были большевиками и не менее 90 – левыми эсерами. Ленин отсутствовал: он ждал известия о взятии Зимнего и не хотел до того афишировать себя. Появился он только на следующий вечер, на втором заседании, – как победитель.

К тому времени в зале остались почти одни сторонники переворота: правые эсеры, меньшевики и бундовцы покинули его к концу первого заседания в знак протеста против вооруженного восстания. Едва появившись, Ленин обратился к собравшимся с призывом принять сформулированный им «Декрет о мире». В документе содержалось предложение ко всем воюющим народам и их правительствам немедленно начать переговоры о заключении «демократического мира» (т. е. мира без аннексий и контрибуций). Приняли его единогласно. После этого Ленин начал читать «Декрет о земле», но не смог разобрать собственный почерк. Это было весьма символично. Декрет не отражал его взглядов: он провозглашал социализацию земли и восстановление общины. Большевицкий вождь позаимствовал его у эсеров, несмотря на то, что всю жизнь боролся против их программы. Беспринципный зигзаг был весьма в его духе. Еще в августе 1917-го он неожиданно понял, что беднейшие крестьяне в массе своей идут не за большевиками, а за эсерами, ибо «хотят оставить у себя мелкое хозяйство, уравнительно его нормировать, периодически снова уравнивать». Ну и пусть, решил Ленин, главное – взять власть: «При переходе политической власти к пролетариату, остальное… подсказано будет самой практикой». Обманутое крестьянство приветствовало «Декрет о земле». Поддержали его и почти все депутаты съезда. Против голосовал лишь один человек. Восемь воздержались.

Председательствовавший на съезде большевик Каменев огласил проект о создании нового правительства России – Совета народных комиссаров (Совнаркома). Название за несколько часов до того, на заседании ЦК большевиков, предложил Троцкий, считавший, что от слов «кабинет министров» «воняет высокой бюрократической карьерой». «А это – пахнет революцией», – тут же поддержал Троцкого Ленин.

Состав первого Совнаркома:

Председатель – Владимир Ульянов (Ленин)

НК внутренних дел – А. И. Рыков

НК земледелия – В. П. Милютин

НК труда – А. Г. Шляпников

Комитет по военным и морским делам – В. А. Овсеенко (Антонов), Н. В. Крыленко, П. Е. Дыбенко

НК торговли и промышленности – В. П. Ногин

НК народного просвещения – А. В. Луначарский

НК финансов – И. И. Скворцов (Степанов)

НК иностранных дел – Л. Д. Бронштейн (Троцкий)

НК юстиции – Г. И. Оппоков (Ломов)

НК продовольствия – И. А. Теодорович

НК почт и телеграфов – Н. П. Авилов (Глебов)

Председатель по делам национальностей – И. В. Джугашвили (Сталин)

Левые эсеры войти в Совнарком отказались, несмотря на просьбы большевиков. Двухпартийного правительства левые эсеры не хотели, ратуя за широкую коалицию всех социалистических партий. Это, однако, было неприемлемо для Ленина, стремившегося к тотальной диктатуре. В итоге первый Совнарком в составе тринадцати наркоматов стал чисто большевицким, но левые эсеры против него не выступали. В завершение уже под утро 27 октября был избран новый состав ВЦИК, в который вошли 62 большевика, 29 левых эсеров и 10 других социалистов. Председателем его стал Каменев.

Совнарком формально явился лишь новой формой Временного правительства. И хотя большевики взяли власть в Петрограде вооруженным путем, съезд не отказывался от проведения в ближайшем будущем всероссийских выборов в Учредительное собрание. Именно оно и должно было окончательно решить вопрос о государственном устройстве России.

Помня о прошлых революциях, окончившихся неудачей, Ленин был полон решимости не допустить неудачи на сей раз. Старый мир российского государства он был намерен разрушить «до основания». Власть второго, социалистического этапа революции (объявленного им в «апрельских тезисах») должна была стать несвергаемой. Все действия по удержанию власти были давно продуманы Лениным и Троцким и опирались на жестокое насилие, лживую пропаганду, запугивание и изнурение потенциальных противников голодом и нищетой.

Прежде всего, надо было заставить замолчать независимую прессу, единодушно осудившую захват власти. 27 октября (9 ноября н. с.) выходит декрет «О печати», запрещавший «контрреволюционные» издания. В декрете говорилось, что пресса в руках врага «не менее опасна, чем бомбы и пулеметы». Декрет обещал: «Как только новый порядок упрочится, всякие административные воздействия на печать будут прекращены». Это была ложь, и Совнарком прекрасно знал, что лжет. Свобода прессы восстановилась в России только после краха власти большевиков в августе 1991 г. через 74 года. Первыми были закрыты кадетская «Речь», социалистический «День», респектабельные «Биржевые ведомости», а потом и «Единство» Плеханова и «Новая жизнь» Горького. Чтобы издавать свою газету после закрытия, меньшевики переименовали ее из «Дня» в «Ночь». Переименование было знаменательным, но и «Ночь» вскоре была закрыта. Декрет вызвал протест во ВЦИКе. Возражая по поводу принятия этого декрета, левый эсер Прош Прошьян говорил, что ограничение свободы печати – «яркое выражение системы политического террора и разжигания гражданской войны». Он оказался пророком. По декрету «О печати» к началу 1918 г. было закрыто 122 газеты, к августу – еще 340, и некоммунистическая пресса перестала существовать.

4 (17) ноября ВЦИК поднял вопрос, может ли Совнарком, ответственный перед Советами, издавать декреты без одобрения центрального органа Советов. Мнения разделились поровну. Тогда Ленин и Троцкий, не будучи членами ВЦИКа, сели в ряды голосующих и большинством в 2 голоса добились решения в свою пользу. Так уже через 9 дней после взятия власти Советы превратились в декоративный орган, только утверждающий решения партии большевиков. И тоже на более чем 70 лет. Первый съезд Советов, депутаты которого осмелились выступить против большевиков, прошел в 1989 г.

Сразу после формирования Совнаркома отрицательное отношение к диктатуре большевиков выразил представитель Викжеля (Всероссийского исполкома профсоюза железнодорожников), присутствовавший на съезде Советов. Через три дня эта организация, контролировавшая железнодорожную сеть страны, пригрозила большевикам всероссийской стачкой, потребовав «разумного соглашения всей демократии» путем создания «однородного социалистического правительства» от народных социалистов до большевиков включительно. Большевицкий ЦК раскололся. Каменев, Зиновьев, Рыков, Ногин и В. П. Милютин сочли требования «викжелевцев» приемлемыми, однако Ленин решительно воспротивился, считая необходимым «апеллировать к массам» для того, чтобы «сбросить» Викжель. Троцкий безоговорочно поддержал его. Ленин с большим трудом взял верх над «соглашателями». Зиновьев, Каменев, Милютин и Ногин ушли из ЦК, а 10 человек – из Совнаркома. Они были за «образование социалистического правительства из всех советских партий». «Вне этого, – объявляли покинувшие ЦК и Совнарком, – есть только один путь сохранения чисто большевицкого правительства – средство политического террора. На этот путь <…> мы не можем и не хотим вступить». «Мягкотелых» заменили «твердые ленинцы». 8 ноября вместо Каменева председателем ВЦИК был избран Я. М. Свердлов.

Историческая справка

Яков Михайлович Свердлов (партийные клички – Андрей, Макс) родился в 1885 г. в Нижнем Новгороде в семье гравера. Был исключен из гимназии. В 1901 г., работая учеником аптекаря, вступил в РСДРП. В ходе событий 1905–1907 гг. в Нижнем Новгороде и на Урале Свердлов являлся одним из руководителей Екатеринбургского и Уральского обкомов РСДРП. 14 раз был арестован и неоднократно сослан. В 1910-х годах входил в редколлегию газеты «Правда».

После февраля 1917 г. Свердлов приехал в Петроград, где вел агитацию в пользу поражения России в войне, а также антиправительственную пропаганду среди рабочих. По его инициативе были созданы курсы агитаторов из солдат. После разгрома большевиков в ходе июльских событий 1917 г. он обеспечил переход Ленина на нелегальное положение и организовал VI съезд партии, на котором был избран членом ее ЦК. Вместе с Дзержинским контролировал действия Военной организации при ЦК. Ледяная выдержка, проявленная Свердловым в критической для большевиков ситуации лета 1917 г., возвела его из разряда провинциальных функционеров в категорию главных вождей. Именно Свердлов был председателем на заседаниях ЦК РСДРП (б) 10 (23) и 16 (29) октября 1917, принявших решение о вооруженном захвате власти; входил в Военно-Революционный комитет, руководивший Октябрьским переворотом.

Через две недели после переворота по настоянию Ленина Свердлов, сохраняя за собой должность секретаря ЦК партии, был избран председателем ВЦИК. Свердлов был удобен Ленину как человек, педантично выполнявший его волю, железной рукой воплощающий в жизнь все его догмы. К лету 1918 г. верховная власть в стране сосредоточилась в руках Ленина и Свердлова, который в отсутствие Ленина председательствовал на заседаниях Совнаркома.

Свердлов был одним из инициаторов красного террора. 30 августа 1918 г. он подписал обращение ВЦИК: «Всем Советам рабочих, крестьянских, красноармейских депутатов, всем армиям, всем, всем, всем. На покушения, направленные против его вождей, рабочий класс ответит… беспощадным массовым террором против всех врагов Революции…» Именно по предложению Свердлова 2 сентября 1918 г. ВЦИК принял резолюцию, которая объявила террор официальной политикой большевицкого государства. Свердлов уделял особое внимание личному составу ВЧК, направляя туда наиболее надежных большевиков. Сам не принадлежа к этой организации, он чувствовал и воплощал ее дух.

Свердлов подготовил и выпустил циркуляр о борьбе против казачества, призывавший фактически к геноциду. Свердлов вошел в казачьи песни времен гражданской войны как палач казачества. Умер он в расцвете сил в марте 1919 г., – по официальной версии, простудившись по пути с Украины, а по другой версии – от того, что на одной из станций его во время митинга избили рабочие. Похоронен на Красной площади у Кремлёвской стены.

Государственные служащие объявили 29 октября забастовку, и подчинить их оказалось нелегко. Государственное казначейство, финансируя армию и социальные нужды, отказалось выдавать деньги Совнаркому. Но большевики, разбойно захватив власть, и далее вовсе не думали считаться с правом и законностью. 12 ноября красногвардейцы под угрозой расстрела принудили служащих Московской конторы Государственного банка открыть хранилища. Было захвачено 670 млн. рублей в золоте. Совнарком 17 (30) ноября издал декрет о порядке выплат из Госбанка, и, прикрываясь этим декретом, большевики начали захват государственных средств по всей России.

Правительствующий Сенат, последнее государственное учреждение старой России, о котором, кажется, на время забыли большевики, 22 ноября (5 декабря н. с.) 1917 г. в общем собрании в соответствии с положением 1.2 учреждения Сената вынес решение о незаконности создания Совнаркома и, соответственно, о неправомочности всех его декретов, равно как и декретов, принятых Советом.

Положение 1.2 Учреждения Правительствующего Сената:

«Правительствующему Сенату принадлежит высший надзор в порядке управления и исполнения. Посему он, как хранитель законов, печется о повсеместном наблюдении правосудия, надзирает за собиранием податей и за расходами штатными, печется о средствах к облегчению народных нужд, к охранению общего спокойствия и тишины и к прекращению всяких противозаконных действий во всех подчиненных ему местах».

Решение Сената рабочие сенатской типографии отказались набирать для печати, а Совнарком, спохватившись, издал в тот же день декрет № 56 «О суде», отменивший в России право. Право и суд заменила революционная целесообразность. Все судебные учреждения, в том числе и Сенат, распускались. Их заменили устанавливаемые Советами «народные суды» и «революционные трибуналы». Они могли следовать «законам свергнутых правительств лишь постольку, поскольку таковые не отменены революцией и не противоречат революционной совести и правосознанию». В ноябре 1918 г. любое применение старых законов было запрещено. До настоящего дня этот декрет остается в силе. Все законодательство российского государства, складывавшееся многие столетия, было отменено одним росчерком большевицкого пера. Оно было заменено полным беззаконием или, как любили тогда говорить сами большевики, «правом революции». Действие русского законодательства не восстановлено и по сей день. В России продолжают действовать советские «законы» в той мере, в какой их еще не заместили новые законы Российской Федерации, считающей себя «продолжательницей СССР».

Документ

«Местные суды решают дела именем Российской Республики и руководствуются в своих решениях законами свергнутых правительств постольку, поскольку таковые не отменены революцией и не противоречат революционной совести и правосознанию. Отмененными признаются все законы, противоречащие декретам ЦИК Советов рабочих, солдатских и крестьянских-депутатов и Рабочего и крестьянского правительства, а также программе-минимум РСДРП и партии СР». Опубликован в № 17 Газеты временного рабочего и крестьянского правительства 24 ноября 1917 г.

29 ноября была объявлена вне закона Конституционно-демократическая партия. Все ее руководители подлежали немедленному аресту и все, кого удалось схватить большевикам, были арестованы даже за день до издания декрета – утром 28, и брошены в Трубецкой бастион Петропавловской крепости. Им было вменено в вину, что кадеты «отказались признать власть народных комиссаров». 6 января 1918 г. два видных кадетских деятеля, члены ЦК КДП и министры Временного правительства Федор Федорович Кокошкин и Андрей Иванович Шингарев были зверски убиты матросами-анархистами в Мариинской больнице, куда их накануне под караулом перевели из крепости из-за сильного ухудшения здоровья.

Свидетельство историка:

«После смены караула (около 21.00) командир наряда Басов должил своему командиру, начальнику отряда бомбометальщиков Куликову, что заключенные два часа назад доставлены в больницу. В ответ Куликов возмутился, что Басов «не смог расправиться с ними по дороге», и послал его в ближайший морской экипаж, чтобы взять там матросов и с их помощью устроить самосуд. Басов выполнил приказание. Около 30 матросов кораблей „Ярославец“ и „Чайка“ охотно вызвались пойти с Басовым. С криками „Вырезать!“, „Лишние две карточки на хлеб останутся“ – они ринулись к больнице. Увидев толпу вооруженных матросов, перепуганный сторож отпер двери. Сначала матросы ворвались в палату Шингарева. Тот сидел на кровати, прислонившись к стене. Здоровенный матрос-эстонец Крейс схватил его за горло, повалил на кровать и стал душить. Застигнутый врасплох, Шингарев попытался спросить: „Что вы, братцы, делаете?“ – Однако матросы, крича, что они убивают министров в отместку за 1905 год, стали стрелять в него из револьверов и колоть штыками. Затем убийцы направились в палату к Кокошкину, который уже спал. Тот же Крейс схватил его за горло, а другой матрос – Матвеев – двумя выстрелами в упор убил его». – В. В. Шелохаев. Ф. Ф. Кокошкин // Российский либерализм: идеи и люди. М., 2004. – С. 455–456.

Меньшевицкий «День», ставший в то время «Ночью», 2 декабря назвал Совнарком «бандой, которая властвует над Петроградом и частью России». Позднее, в 1918 г. в обращении общественных деятелей к странам Антанты объяснялось: «Советское правительство не только не имеет права представлять Россию… но само существование этой банды убийц и разбойников… не должно быть терпимо». Обращение подписали члены Государственной Думы, видные деятели КДП – Николай Иванович Астров, Мордехай Моисеевич Винавер, Павел Николаевич Милюков, Василий Александрович Степанов и известный националист Василий Витальевич Шульгин.

В июле 1919 г. Особое совещание при Главнокомандующем вооруженными силами Юга России генерале А. И. Деникине приняло дополнение к 108-й ст. Уголовного уложения 1903 г. – «О государственной измене» – «Об уголовной ответственности участников установления советской власти и лиц, содействовавших её распространению и упрочению». Сенат России, собравшийся вновь после разгона его большевиками на освобожденной территории в Ялте в начале 1919 г., распубликовал это дополнение, придав ему законную силу.

«Об уголовной ответственности участников установления советской власти и лиц, содействовавших её распространению и упрочению»

«Виновные в подготовлении захвата государственной власти советом народных комиссаров, участники захвата власти и их пособники наказываются смертной казнью».

«Виновные в содействии и благоприятствовании советской власти наказываются, в зависимости от тяжести содеянного, срочной каторгой или денежным штрафом от 300 рублей».

«Лица, виновные в преступлении вследствие несчастно сложившихся обстоятельств, опасения возможного принуждения или иной достойной уважения причины, от ответственности освобождаются».

Ленин разослал из Смольного «644 комиссара», чтобы водворять «власть советов», но страна не спешила им покоряться. 26 октября по приказу Керенского против большевиков выступил командир 3-го конного корпуса генерал П. Н. Краснов, начавший из Пскова наступление на Петроград. Его казакам удалось взять Гатчину и Царское Село, вслед за чем, 29 октября, в Петрограде началось восстание юнкеров. Большевики, однако, быстро подавили оба выступления. Путь к укреплению диктатуры был открыт. Пользуясь обстановкой хаоса, коммунисты стали захватывать власть на местах, прежде всего в промышленных центрах. Но неожиданно столкнулись с противоборством в Москве, где против них выступила городская Дума, организовавшая Комитет общественной безопасности. Вооруженные столкновения на московских улицах продолжались неделю, число жертв исчислялось сотнями. Только 3 ноября последний очаг сопротивления в городе был подавлен. Офицеры и юнкера, защищавшие Кремль, потерпели поражение. Горожане, остававшиеся пассивными, не поддержали их. Ожесточенные бои имели место в Туле, Нижнем Новгороде, Калуге. В Нижнем Новгороде советская власть была провозглашена 21 ноября, в Новгороде Великом – 3 декабря. В Калуге энергичный комиссар Временного правительства Галкин распустил Совет и разоружил с помощью ударников местный ВРК. Губернская власть сохраняла здесь верность Временному правительству до декабря. В Иркутске уличные бои шли 10 дней – до 30 декабря. Крестьянский съезд в Воронеже заседал до конца декабря, в Курск советская власть пришла в феврале 1918 г. В Тамбове большевики захватили власть лишь в марте 1918 г., в Забайкалье их власть установилась в апреле. В Вологодской губернии городское и земское самоуправление работали до 1919 г. Но, как и в Москве, общегражданского выступления против большевиков здесь тоже не было. Большинство населения не оказывало коммунистам сопротивления.

27 декабря 1917 г. Совнарком декретом запретил созывать Всероссийский Земский Съезд, намеченный на 18 января 1918 г. Этим же декретом был учрежден специальный комитет, который должен был ликвидировать всю земскую деятельность в России. В январе 1918 г. земства всех уровней были распущены большевиками: «Было бы вопиющим противоречием и непоследовательностью, если бы пролетариат, стремясь к своему господству, остановился в смущении, как перед святыней, перед существующими органами местного самоуправления», – говорил, вынося приговор земству, один из делегатов III съезда Советов в январе 1918 г. Большинство активных земцев или ушли в антикоммунистическую борьбу, или пали жертвой красного террора.

Казачьи войска на Дону, Южном Урале, в Забайкалье сразу отказались признать большевицкую власть, да и в некоторых других областях страны большевицкие попытки установить диктатуру вызвали отпор масс. Там началось формирование антикоммунистического движения.

РСДРП (б) на VII съезде в марте 1918 г. сменила название, став Российской коммунистической партией (большевиков), или РКП (б). 11–12 марта Совнарком переехал из Петрограда в Москву, объявленную столицей Российской Советской Федеративной Социалистической Республики. В пути матросы-анархисты едва не разгромили поезд правительства, но латышские стрелки его спасли. С начала февраля 1918 г. большевики ввели в России григорианский календарь: 1 февраля старого стиля стало 14 февраля нового стиля.

Литература

С. Мельгунов. Как большевики захватили власть. Париж, 1953.

2.2.2. Цели большевиков. Мировая революция и восстание на Бога

Взятие власти большевиками в России было, по выражению самого Ленина, «авантюрой всемирно-исторического масштаба». Большевики понимали: просто так российское общество в «диктатуру пролетариата» (читай – партии большевиков) не втянуть. Вот почему надежды на установление своего политического режима они связывали с победой «пролетарских революций» в высокоразвитых странах Запада. Среди их ценностных ориентиров большевицкая власть в России составляла лишь часть огромного целого – мировой революции, победа которой казалась близкой. «Если смотреть во всемирно-историческом масштабе, – отмечал Ленин, – то не подлежит никакому сомнению, что конечная победа нашей революции, если бы она осталась одинокой, если бы не было революционного движения в других странах, была бы безнадежной. Если мы взяли все дело в руки одной большевицкой партии, то мы брали его на себя, будучи уверены, что революция зреет во всех странах, и, в конце концов… международная социалистическая революция придёт». Она, заметим, действительно пришла после Первой и особенно после Второй Мировой войны, но не в форме большевицкой противоправной диктатуры, а в форме «социального государства», благами которого пользуются все его граждане.

На словах Ленин мечтал о том же самом «социальном государстве», но все дела и его, и его соратников свидетельствовали об обратном – не жалея людей (членов социума), любой ценой он стремился к захвату и удержанию власти над возможно большими пространствами земли. Полное равнодушие к судьбе людей лучше всего говорит о том, что социалистическая фраза большевиков была только пропагандистским прикрытием их экспансионистских устремлений. Владычество в мировом масштабе не ради счастья человека, которого запросто этому владычеству приносили в жертву, а ради владычества как такового было целью большевиков, как когда-то – Александра Македонского, Чингисхана, Наполеона, а позднее – Гитлера и германских нацистов. Но в отличие от других завоевателей, большевики желали покорить мир не какой-то стране, народу или расе, но себе самим и той абстрактной коммунистической идее, совершенными знатоками которой они себя считали.

В основе представлений большевиков о мировом характере «пролетарской революции» лежали реальные факты. К началу XX века завершилось формирование единой системы международных экономических связей. Экономически мир превратился в единое целое. Поэтому построение государства, основанного на принципах полного обобществления собственности (а это и есть социалистическая экономика) в какой-либо одной стране, без существования подобной же системы в наиболее развитых странах, заранее обрекалось на поражение. Без победы «пролетариата» в основных странах Европы, считал, например, Троцкий, прийти к социализму в России было нельзя по двум основным причинам: во-первых, потому, что «мировая буржуазия» постоянно стремилась бы к свержению социалистической власти вооруженным путем, а, во-вторых, потому, что мировое хозяйство «в последней инстанции… контролирует каждую из своих частей, даже если эта часть стоит под пролетарской диктатурой и строит социалистическое хозяйство». Большевики надеялись, что революция в России «послужит сигналом для пролетарской революции на Западе».

Руководители большевицкой партии с самого начала определяли направления внутренней и внешней политики своей власти, исходя из этой концепции. И даже «Декрет о мире» на самом деле использовали не для того, чтобы завершить войну с Германией и ее союзниками, как большевики обещали германскому МИД и Генеральному штабу, беря у них деньги на переворот, а для того, чтобы воздействовать на международное рабочее движение ради подталкивания мировой революции. С лозунгом демократического мира Ленин обратился не столько к правительствам воюющих держав, сколько ко всем «пролетариям» мира, прекрасно понимая, что ни одно из тогдашних правительств не могло принять сформулированные им принципы. Ведь «полное осуществление» мыслей, изложенных в «Декрете о мире», зависело, по его же словам, «только от свержения всего капиталистического строя». Ленин и Троцкий надеялись растлить посулами мира и чужой собственности Европу так же, как они только что растлили и революционизировали Россию.

Война «империалистическая» должна была, с их точки зрения, в самое ближайшее время перерасти в «гражданскую» во всем мире, и победу в этой войне должен был одержать мировой «пролетариат», то есть Ленин, Троцкий и их соратники. У вождей большевизма, правда, не было сил для того, чтобы сразу после взятия власти в Российской Республике осуществить вооруженный экспорт революции в другие страны. Однако в неизбежности и желательности такого экспорта они были абсолютно убеждены. Ведь о том, что им надо будет сразу же после переворота «подготовить и повести революционную войну» против «империализма», Ленин говорил еще в 1915 г. Многомиллионные жертвы его не волновали: ради окончательного торжества «диктатуры пролетариата» пламя революции должно было объять весь мир.

Документ

«Рабочая революция может победить только в мировом масштабе… Полное и окончательное торжество пролетариата немыслимо без победоносного завершения ряда войн как на внешнем, так и на внутреннем фронте… Через войну пролегает путь к социализму», – писали «Известия» 28 января 1918 г. [№ 22 (286)]

Что бы ни говорили сами большевики, «социализм» для них был не научной концепцией, которую можно разрабатывать, но нельзя воплощать ценой человеческих жизней. Нет, он являлся всепоглощающей иррациональной верой, которая требовала не доказательств, а полной отдачи ей человека или как служителя, или как жертвы. Под влиянием целого комплекса духовно-исторических причин в среде русской революционной интеллигенции в последней трети XIX в. стало господствовать восприятие социального утопизма, в том числе и в его марксистском варианте, как обезбоженной религии (см. 1.1.12). В начале ХХ века эти идеи смогли найти свое наиболее последовательное мировоззренческое и организационное выражение в идеологии и организационной структуре большевицкой партии.

Основанная на политическом примитивизме, превращавшем идею «экспроприации экспроприаторов» в лозунг «грабь награбленное», и утопизме, подменявшем церковное учение о «Царстве Божьем внутри вас» народной мечтой о «царстве мужицком среди нас», коммунистическая идеология в устах своих большевицких «благовестников» превращалась в проповедь рая на земле. Во главу угла этой проповеди полагалась неведомая ранее русскому народу классовая мораль, соблазнявшая русский народ тем самым «правом на бесчестье», которое всегда отвергалось сонмом народных праведников, но постоянно вожделелось поколениями народных грешников.

Именно на такого человека, какого христианская мораль именует «врагом Бога», «грешником», коммунисты рассчитывали как на своего последователя и приверженца. Заповеди «почитай отца и матерь, и будешь долговечен на земле» коммунисты противопоставили лозунг «разрушения до основания всего старого мира», созданного руками предков, отцов и матерей. Вместо любви к родине – лозунг «рабочие не имеют отечества». Заповеди «не пожелай имущества ближнего своего» коммунисты противопоставили призыв «полного уничтожения частной собственности», то есть отобрание всего имущества, которое накопил сам человек и его предки. Заповеди «не кради» – лозунг «грабь награбленное!». Вместо заповеди – «не прелюбодействуй» – коммунисты вслед за «Коммунистическим манифестом» 1848 г. объявляли о желании ввести «общность жен» и отменить «буржуазную» семейную мораль.

Документ

«Уничтожение семьи!.. Буржуазные разглагольствования о семье и воспитании, о нежных отношениях между родителями и детьми внушают отвращение… Общность жён… Буржуазный брак является в действительности общностью жён. Коммунисты хотят ввести вместо лицемерно-прикрытой общности жён официальную, открытую», – гласит в «Коммунистический манифест». – К. Маркс, Ф. Энгельс. Сочинения. Т. 4. С. 443–444.

Вместо творения добра, хранения мира и ожидания воздаяния от Бога, коммунисты учили непримиримой борьбе с врагами их учения («если враг не сдается – его уничтожают»), «мировому пожару» войны вплоть до победы коммунизма во всем мире и упованию только на партию и ее вождя, которые являются «умом, честью и совестью» всех трудящихся («Бог не даст нам избавления от страданий – добиться освобождения – задача наших рук» – русская версия «Интернационала»).

Мнения мыслителей

«Человек сознает себя Богом и он прав, потому что Бог есть в нём. Сознает себя свиньёй, и он тоже прав, потому что свинья есть в нём. Но он жестоко ошибается, когда он свою свинью сознаёт Богом». – Л. Н. Толстой. Дневник. Пол. собр. соч. Т. 58, – С. 84.

«Коллективное поклонение человечества человеку представляет собой высшую форму идолопоклонства, и противопоставить ему можно лишь поклонение Истинному Богу. Соглашение между противоборствующими сторонами невозможно». – А. Тойнби. Постижение истории. М., 1990. – С. 525.

Ложь из принципиально запретной, так как отцом лжи, по убеждению христиан, является человекоубийца сатана, становится у большевиков не только возможной, но и повседневной нормой. На лжи строится вся большевицкая пропаганда. «Основа, устой, почва, а также главное, беспрерывно действующее оружие большевицкого правления – ложь», – записывает Зинаида Гиппиус в свой «Петербургский дневник» в ноябре 1919 г. Принимая и широко используя ложь, большевики отвергали Правду как безусловную, абсолютную сущность. Бог отвергался ими и потому, что Он – «Царь Правды». На место абсолютной божественной Правды коммунисты ставили относительную человеческую, «классовую», «пролетарскую» правду. А поскольку «умом, честью и совестью» трудящихся являлся их вождь – то, что он считал добром – и было добром для коммунистов, то, что он считал правдой – было правдой, то, что он считал злом – было злом. На языке философии такой подход называется «релятивизацией (превращением в относительное) ценностей». Понятно, что христианская религия с ее главными принципами – «Возлюби Бога всем сердцем своим и ближнего, как самого себя», «не делай другому того, чего не желаешь себе» – да и любая религия, были принципиально враждебны такому учению.

«Законы, мораль, религия – все это для пролетария не более как буржуазные предрассудки… Коммунистическая революция самым решительным образом порывает с идеями, унаследованными от прошлого», – объявляли Маркс и Энгельс в «Коммунистическом манифесте» еще в 1848 году.

Документ

Ленин, которого буквально корчило от всего, что связано с именем Божьим, – «Всякая религиозная идея, всякая идея о всяком боженьке, всякое кокетничанье с боженькой есть невыразимейшая мерзость… самая опасная мерзость, самая гнусная зараза» (письмо Горькому, ноябрь 1913 г.), – утверждал в отношении морали тот же принцип, что и «Манифест» 1848 г.: «Всякую нравственность, взятую из внечеловеческого, внеклассового понятия, мы отрицаем… Мы говорим, что наша нравственность подчинена вполне интересам классовой борьбы пролетариата. Наша нравственность выводится из интересов классовой борьбы…» (речь на III всероссийском съезде комсомола, октябрь 1920).

Если что-то или кто-то мешает борьбе, то помеха должна уничтожаться безжалостно, были убеждены Ленин и его соратники. Главной помехой для раздувателей мирового пожара классовой войны было сообщество искренно и глубоко верующих в Бога людей – христиан, мусульман, иудеев, буддистов. Они предлагали людям иные ценности, прямо противоположные коммунистической морали. «Сообщество святых» – «Communio Sanctorum» – стояло на пути коммунистов. На него и был обрушен удар захвативших власть в России большевиков. Коммунизм попытался поставить под вопрос само существование Церкви, по крайней мере, у нескольких европейских народов. И главному столкновению между Церковью и богоборческим коммунистическим режимом в ХХ в. суждено было на протяжении многих десятилетий происходить именно в России.

Литература

Большевистское руководство. Переписка. 1912–1927.. М., 1996.

2.2.3. Конфискация всей собственности. Спланированный голод

Большевики, умело захватив власть в октябре 1917 г., доказали всему миру, что они не беспочвенные мечтатели, но очень практичные и деятельные в достижении своих целей люди. Захват власти, однако, еще не сулил успеха. Власть надо было удержать. Власть легко удержать тем, кого поддерживает большинство общества. Большинство общества большевиков отнюдь не поддерживало. Социализация собственности нигде не может пройти мирно. Собственник никогда свою собственность добровольно не отдаст, как не отдаст свою жизнь, свою свободу. В России собственниками были почти все – людей вовсе без собственности было очень немного. Даже рабочие – любимый социальный слой коммунистов, – если они были квалифицированными, приобрели собственность на свою высокую заработную плату, а если были неквалифицированными и низкооплачиваемыми, как правило, имели собственность в деревне, откуда были родом. Крестьяне и рабочие желали не отказаться от собственности в пользу общества, но забрать в свою собственность имущество помещиков и капиталистов. Именно поэтому меньшевики считали невозможным брать власть – в обществе с такой структурой собственности, как российское, они не могли надеяться построить демократический социализм, то есть социализм по воле большинства народа.

Большевикам, в отличие от меньшевиков, демократия была не нужна. Они готовы были построить социализм любой ценой – готовы были силой железного принуждения загнать народ в социализм помимо желания самих трудящихся. Пока люди имеют независимые от политического режима источники дохода и, соответственно, объекты приложения своих усилий – они от этого режима более или менее независимы. Они его будут поддерживать только постольку, поскольку он им нравится. А если они к тому же будут иметь независимые от режима источники информации и нравственных убеждений, то политический режим и вовсе не может управлять обществом помимо его добровольного на то согласия.

Первое, что сделали большевики, как мы помним, это лишили русское общество независимых источников информации и повели, как скоро узнаем, непримиримую борьбу с религией – источником нравственных убеждений. Одновременно они постарались лишить общество и независимых источников дохода и, что еще существенней для подавления свободы людей – независимых источников добывания пищи. Война и революционная разруха облегчали эту задачу, но до начала 1918 г. голода, приводящего к истощению и гибели, как массового явления вовсе не было. Он возник в 1918 г. и только в той зоне России, которая была под полным контролем большевиков и только в результате целого ряда целенаправленных действий большевицкой власти. Голод, свирепствовавший в России в 1918–1922 гг., был тщательно спланированным голодом, а вовсе не стихийным бедствием. Тот, кто в условиях голода владеет пищей, – владеет безраздельной властью. Тот, кто не имеет пищи, – не имеет сил сопротивляться. Он или умирает, или идет служить тому, кто будет давать ему кусок хлеба. В этом и был весь нехитрый расчет большевиков – смирить голодом народ, только что напившийся допьяна революционной вольностью, и, смирив, а также оболванив его направленной и жестко контролируемой пропагандой, утвердить навсегда свою власть над ним. К голоду, как к действенному политическому оружию, большевики будут прибегать всегда, когда их власть над обществом будет становиться ненадежной.

Предваряя обобществление собственности, 2 (15) декабря 1917 г. на основе одного из ведомств Временного правительства был создан Высший совет народного хозяйства (ВСНХ). 14 (27) декабря все банки стали государственными. 17 декабря 1917 г. новым декретом большевики объявили о национализации всех банковских вкладов и хранимых в банковских сейфах драгоценностей и ценных бумаг частных лиц. Сейфы взламывались, драгоценности изымались на нужды революции, деньги по вкладам перестали выдаваться. То, что накопили люди в течение многих поколений, было объявлено «общенародной собственностью», то есть собственностью руководства партии большевиков. Деньги, вложенные в банки, пропали. Прекратились выплаты дивидендов по акциям и сделки с ценными бумагами, которые также подлежали конфискации. Состоятельные граждане были взяты на особый учет. Напомним, что почти все люди в России – и крестьяне, и чиновники, и рабочие – держали деньги не в кубышках, а в банках и банковских сберегательных кассах. Декретом 17 декабря обворованными оказались все. Хотя формально конфискация не коснулась сберегательных касс, но обвальная инфляция за один 1918 г. «сожрала» вклады, и к 1919 г. от сбережений в кассах также ничего не осталось. Собственность движимая и недвижимая, отобранная большевиками после захвата власти, не возвращена законным владельцам и их наследникам до сего дня.

1 января 1918 г. вышел декрет СНК об аннулировании государственных займов: новая власть объявила, что не будет платить по долгам прежних правительств России, разорвав тем самым преемство финансовой ответственности. Это вызвало крайне отрицательную реакцию стран-кредиторов. Тогда же Ленин внес в Президиум ВСНХ проект о всеобщей национализации производства. «Да, мы грабим награбленное», – цинично провозгласил он, добавив, что в этом и заключается суть большевизма.

До этого, 14 ноября 1917 г., ВЦИК и Совнарком уже приняли положения о рабочем контроле над производством, то есть о контроле фабрично-заводских комитетов, состоящих из рабочих, над производством, распределением продуктов и финансовой деятельностью предприятий. Это называлось «красногвардейской атакой на капитал». Привела эта «атака» к невиданному доселе разгулу грабежей, сопровождавшихся репрессиями в отношении собственников предприятий, инженеров и техников, а также к расколу рабочего класса и его Красной гвардии, часть которых встала в оппозицию «беспредельщикам». Многие предприятия остановились, резко возросла безработица. Но Ленина это не смутило.

У тех владельцев заводов, которые вмешательства фабзавкомов в свою деятельность не допускали, предприятия конфисковались. Зимой – весной 1918 г. было издано множество декретов о конфискации конкретных предприятий. Вскоре в государственную собственность перешел речной и морской торговый флот, а затем и частные железные дороги. В декабре 1917 г. были запрещены сделки с недвижимостью. В апреле 1918 г. была запрещена купля-продажа предприятий, в мае отменены права наследования, 28 июня объявлена национализация всей крупной промышленности – после чего фабзавкомы были быстро упразднены как помеха государственному управлению промышленностью через ВСНХ. В августе 1918 г. городская недвижимость (то есть дома и квартиры и земля под ними) была объявлена большевиками государственной собственностью. Владельцы домов и квартир превратились в арендаторов у государства. По воле власти аренда легко расторгалась и недвижимость частично или полностью отбиралась.

22 июня 1918 г. был издан декрет, по которому «виновники в сбыте, или в хранении для сбыта в виде промысла продуктов питания, монополизированных республикой, лишаются свободы на срок не менее 10 лет, с принудительной работой и конфискацией всего имущества». 21 ноября 1918 г. вся внутренняя торговля была объявлена государственной монополией, частные торговцы превратились в спекулянтов, которых преследовала ЧК. Рыночные отношения частных лиц замещались административным распределением продуктов и товаров из единого государственного центра по карточкам. В России всю Мировую войну продукты (за исключением сахара) не нормировались и голода не было. Революция в феврале была вызвана случайным сбоем в поставках продовольствия в Петроград, так как на складах муки было достаточно. С начала 1918 г. некоторые продукты выдавались по карточкам, а с ноября 1918 г. все продукты только по карточкам. Карточек печатали существенно больше, чем было жителей. Ими вовсю спекулировали.

Распределение продуктов было крайне неравномерным. Рабочим военных заводов выдавали в месяц 24 фунта муки, 1–4 фунта крупы, 1–2 фунта сахара, 3–6 фунтов мяса. Граждане из бывших эксплуататорских классов получали от 50 до 250 граммов хлеба в день и более ничего. До многих людей без связей, если они не были госслужащими, рабочими или солдатами, карточки вовсе не доходили или доходили только карточки для «бывших эксплуататорских классов», прокормиться на которые было невозможно. Множество людей голодало и умирало от истощения, особенно зимой и весной 1919 г. Суточные нормы выдачи хлеба в Петрограде и Москве снизились до мизерной величины – 50—100 г. Но по специальным карточкам большевицкие руководители и нужные им люди получали все, что угодно.

Свидетельство очевидца

Вот что творилось, по воспоминаниям М. Д. Врангель – матери генерала Петра Врангеля, в Петрограде в марте 1918 года:

«Питалась я в общественной столовой с рабочими, курьерами и метельщицами, ела темную бурду с неочищенной гнилой картофелью, сухую, как камень, воблу или селедку, иногда табачного вида чечевицу или прежуткую пшеничную бурду, хлеба 1 фунт в день, ужасного из опилок, высевок, дуранды и только 15 % ржаной муки. Что за сцены потрясающие видела я в этой столовой – до сих пор стоят у меня перед глазами! Сидя за крашеными черными столами, липкими от грязи, все ели эту тошнотворную отраву из оловянной чашки, оловянными ложками. С улицы прибегали синие от холода, еще более голодные женщины и дети. Они облипали наш стол и, глядя помертвелыми, белыми глазами жадно вам в рот, шептали: „тетенька, тетенька, оставьте ложечку“, и только вы отодвигали тарелку, они, как шакалы, набрасывались на нее, вырывая друг у друга и вылизывали дочиста… А народ мер и мер, как мухи. 30 тысяч гробов в месяц не хватало, брали напрокат». – М. Д. Врангель. Моя жизнь в советском раю. // Архив русской революции. Т. 4. М.: ТЕРРА, 1991. – С. 200–201.

Но как только человеку удавалось из «Совдепии» перебраться в некоммунистическую часть России – будь то Украина, Сибирь, Финляндия или даже Архангельская губерния, он сразу же попадал в мир изобилия пищи и бытовой устроенности – от истощения здесь никто не страдал, коммунальные службы работали, хотя жизнь, разумеется, была нелегкой. И это вновь свидетельствует, что голод и холод в большевицкой части России был не стихийным бедствием и даже не результатом экономических ошибок (ошибки можно было легко исправить, закупая, скажем, продовольствие у крестьян на награбленное в банках золото), но целенаправленной политикой. Выжившие страшной зимой 1918/19 г. горожане, те, у кого еще оставались хоть какие-то силы, бросились разводить огороды (как, например, Куприн в Гатчине или Ф. Степун под Москвой) или всеми правдами и неправдами выбирались из мира голодной смерти на волю (как Зинаида Гиппиус, князь Евгений Трубецкой или граф Николай Коковцов).

Свидетельство очевидца

Г. Н. Михайловский, живший зимой 1918/19 г. на юге России в небольшевицкой зоне, в начале апреля 1919 г. побывал в родном Петрограде. Вот что открылось его глазам: «Добравшись до Петрограда, я сейчас же отправился в Петроградский университет и нашел его в самом безобразно запущенном виде. То, от чего я уже успел отвыкнуть, а именно голод, было самым страшным. Всюду одна и та же картина нищенских пайков, запустения, конины и, наконец, жалких острот касательно пищи („Барыня, лошади поданы“ и т. п.). Своего родственника профессора Гронского я застал в самом жалком состоянии. Он, несмотря на то, что читал лекции в университете, Политехническом институте и служил в архиве, получал настолько мало, что прямо голодал.

В университетской столовой, где в это время столовались профессора вместе со студентами, были ничтожные порции конины с какой-то подозрительной подливкой. Соответственно и внешний вид петроградской толпы представлял собой безотрадную смесь убожества и голода. Само собой разумеется, научные занятия не могли процветать при таком материальном нищенстве. Топлива, как и пищи, не хватало, университетские помещения отапливались едва-едва, да и то только в тех частях, где устраивались заседания, например лекторская. В аудиториях обычно почти не топили. Студентов совсем мало – единицы. Все же сила инерции и выдержка были таковы, что университет как-то существовал, и научная работа продолжалась, невзирая ни на что.

Больше всего меня поражало не то, что люди в таких условиях находили в себе силы продолжать работу, но то, что они не желали расставаться с Петроградом. Так, например, когда я рассказывал хотя бы о Екатеринославе, где политические условия гражданской войны не исключали сытости и обилия пищи, то никто из моих знакомых профессоров и слышать не хотел об отъезде. Все говорили: „Надо переждать“ или „Наладится транспорт – лучше будет“. Они крепко держались за свои кафедры и за свои квартиры, жили в невозможных условиях, но предпочитали и явное недоедание, и холод неизвестным перспективам, связанным с потерей насиженного места и своих занятий. При этом у многих это носило характер настоящего подвижничества и самоотверженности». – «Записки», Т. 2. – С. 168–169.

Коммунистическая экономическая теория предполагала переход от свободного рынка товаров и услуг к их безденежному распределению государством. Большевики не отменили деньги, но бесконтрольной работой печатного станка до крайности обесценили их. Если в 1913 г. за доллар давали два рубля, то в 1920 г. – тысячу советских рублей, разумеется, на черном валютном рынке.

При нищенских денежных окладах – «дореволюционных», цены на продукты на черном рынке были запредельны, доступны спекулянтам, махинаторам, бандитам. Зимой 1919/20 г. в Петрограде фунт хлеба стоил – 400 рублей, масла – 2300 рублей, мяса – 640 рублей, соли – 380, коробок спичек – 80, одна свеча – 500, мука – 600. При этом хлеб и мука были черные, почти искусственные. В них обильно подмешивали для веса гвозди и даже… стекло. Люди чахли и умирали от голода, холода, безысходности. Голод сделал свое дело – общество смирилось под большевиками.

Свидетельство очевидца

«Живых людей, не связанных по рукам и ногам, – здесь нет. А связанных, с кляпом во рту, ждущих только первой помощи – о, этих довольно… Мы недвижны и безгласны, мы (вместе с народом нашим) вряд ли уже достойны называться людьми – но мы ещё живы, и – мы знаем, знаем… Опять вызываю добровольцев (белых)… но предупреждаю… весьма возможно, что тех, кто не успеет подохнуть… – того свяжут и законопатят как нас. Доведут быстро до троглодитства и абсурда… Мы лежим и бормочем, как мертвец у Достоевского, бессмысленный „бобок… бобок“…» – записывала почти в бреду Зинаида Гиппиус осенью 1919 г.

Постепенно деньги вытеснялись натуральным обменом вещей на продукты. Но и этой форме «спекуляции» большевики постарались положить конец. Солдаты, добыв в местном Совете ордер на обыск, врывались в квартиры вчерашних «буржуев» и отбирали у них «излишки» собственности, которую можно было бы обменять на пищу, у крестьян же пытались силой отобрать те «излишки» продуктов, которые они предлагали или могли предложить на обмен в городе.

Свидетельство очевидца

«Рассказывал в трамвае солдат – Хожу без работы, пошел в совет депутатов просить места – мест, говорят, нету, а вот тебе два ордера на право обыска, можешь отлично поживиться. Я их послал куда подале, я честный человек», – записал Иван Бунин в дневник 1 марта 1918 г. в Москве. – Окаянные дни. М., 1990. – С. 30.

2.2.4. Контроль над войсками. Захват Ставки

В сентябре 1917 г. начальником штаба Верховного Главнокомандующего был назначен генерал Николай Николаевич Духонин, происходивший из дворянской семьи и известный как помощник генерала Брусилова при подготовке знаменитого «Брусиловского прорыва». 25 октября генерал Духонин направил телеграмму в Петроград, в которой требовал от большевиков отказа от вооруженного захвата власти, подчинения Временному правительству и угрожал применить силу. Однако он не смог найти необходимые части для подавления государственного переворота.

1 ноября, из-за исчезновения Керенского, генерал Духонин принял на себя Верховное Главнокомандование Русской армией. 8 ноября Совнарком поручил Духонину немедленно начать с командованием противника переговоры о перемирии. Генерал не отвечал. Тогда в ночь с 8-го на 9-е число Ленин, Сталин и Крыленко по прямому проводу связались с Духониным и потребовали объяснений. В свою очередь, генерал попросил ответить: получено ли согласие союзников на такие переговоры, предполагаются ли отдельные переговоры с Турцией, и какова будет судьба Румынской армии, входившей в состав нашего фронта? Ленин отвечать отказался. А Духонин ответил так: «Я могу только понять, что непосредственные переговоры с державами для вас невозможны. Тем менее возможны они для меня от вашего имени». И тут Ленин поставил вопрос: «Отказываетесь ли вы категорически дать нам точный ответ и исполнить данное нами предписание?» На что Духонин заявил о невозможности исполнить это предписание и признать Совнарком как центральное правительство. Тогда от имени Совнаркома Духонин был уволен с занимаемой должности с предписанием продолжить ведение дел до прибытия в Ставку нового Главковерха, которым тут же был назначен большевик прапорщик Н. В. Крыленко, привлекавшийся в 1916 г. к ответственности за уклонение от военной службы.

Генерал Н. Н. Духонин отказался подчиниться таким постановлениям. Он позволил эсерам и меньшевикам создать в Могилеве под охраной войск Ставки правительство во главе с В. М. Черновым (попытка окончилась неудачей), а 19 ноября распорядился освободить из тюрьмы в Быхове Л. Г. Корнилова, А. И. Деникина и других арестованных за участие в «деле Корнилова» офицеров и генералов (см. 2.1.8).

20 ноября Ставку захватили солдаты и матросы под предводительством Крыленко. Он повез арестованного Духонина на своем автомобиле на вокзал, чтобы отправить в Петроград в распоряжение Совнаркома; арестованного предполагалось судить ревтрибуналом. Однако опьяненные вседозволенностью солдаты и матросы выволокли Духонина из вагона и буквально растерзали его на перроне. Убийцы изуверски надругалась над трупом русского генерала.

Для большевицкого контроля над Ставкой создали ВРК (председатель А. Ф. Боярский) и «Революционный полевой штаб» (начальник М. К. Тер-Арутюнянц). Представителей ВРК назначили во все управления Ставки, а начальником штаба Главковерха был назначен генерал М. Д. Бонч-Бруевич (брат соратника Ленина В. Д. Бонч-Бруевича).

10 (23) ноября Совнарком издал декрет о сокращении армии. Последовали расправы над «контрреволюционными» офицерами. Армия развалилась окончательно. С ноября, пока боеспособной армии не было, основную нагрузку на фронте и по охране правительства в Смольном, потом в Кремле несли латышские стрелки. Русским солдатам большевики не доверяли. Сегодня они поддерживают Совнарком, а что взбредет завтра в голову «мужикам в шинелях» – неизвестно. Латышам же за службу платили золотом. Они стали наёмниками нового режима и службу свою исполняли исправно.

Декретом 16 (29) декабря 1917 г. Совнарком попытался создать вместо Русской армии Красную армию на добровольных началах, с выборными командирами. Это не удалось. 15 (28) января 1918 г. вышел декрет о Рабоче-крестьянской Красной армии (РККА).

26 февраля 1918 г. в связи с успешным наступлением немцев большевики Ставку перевели в Орел, 5 марта они упразднили должность Главковерха, а 16 марта в связи с заключением Брест-Литовского мира Ставку расформировали.

Всерьез формирование Красной армии началось в апреле под руководством Л. Д. Троцкого. В отличие от старой армии, в РККА не было ни офицерских чинов, ни погон. Командиры соединений разного уровня так и назывались: комбриг, комдив, комкор. Декабрьскую попытку строить демократическую армию Троцкий признал «недопустимой, чудовищной», и РККА он строил на основе единоначалия и строжайшей дисциплины. В качестве «военспецов» в нее мобилизовывались офицеры императорской армии. За переход офицера на сторону Белых должны были, в качестве заложников, отвечать родители, жена и дети (приказ Реввоенсовета от 30 сентября 1918 г.). Осуществлять контроль партии над военспецами были призваны комиссары. В армии была создана система политуправлений, подчиненных непосредственно ЦК РКП (б). Троцкий сочинил и торжественное обещание красноармейца: «Я, сын трудового народа, […] обязуюсь […] в борьбе за Российскую Советскую Республику, за дело социализма и братства народов не щадить ни своих сил, ни самой жизни».

Около 50 тысяч офицеров (прибл. 17 % всего офицерского корпуса на осень 1917 г.) большевики мобилизовали в РККА в 1918–1920 гг. в качестве военспецов. Добровольно в РККА вступило совершенно незначительное число бывших офицеров, по разным источникам, от 765 до нескольких тысяч. В 1920–1921 гг. к военспецам была добавлена часть бывших Белых, попавших в плен (более 14 тыс.) и взятых на службу в РККА.

На службу к большевикам шли по разным причинам. Несомненное меньшинство (например, М. Н. Тухачевский) – по карьерным соображениям. Кто-то надеялся спасти в водовороте красного террора семью (штабс-капитан М. А. Меандров), кто-то – перейти при первом же случае к Белым (генерал-лейтенанты А. П. Архангельский и А. К. Баиов) или бежать за границу (генерал-майоры Б. В. Геруа, М. Е. Фастыковский). Одни, размышляя традиционно аполитично, наивно полагали, что они служат родине независимо от режима (генерал-майоры Д. К. Лебедев, В. А. Ольдерогге, полковник Н. Е. Какурин), другие вступили в РККА с целью конспиративной антибольшевицкой работы (генерал-лейтенант А. В. Геруа, полковник В. Я. Люндеквист, подполковник В. Е. Медиокритский). Были те, кто испытывали разного рода иллюзии – по поводу «народнического» характера большевицкой революции (генерал-майор А. И. Верховский, войсковой старшина Ф. К. Миронов) или якобы неизбежной эволюции армии и режима (генерал от кавалерии А. А. Брусилов, генерал-майор А. А. Балтийский). Большинству военспецов из числа офицеров, оставшихся в столичных городах, просто некуда было деваться от мстительной и кровожадной советской власти.

Большевики прекрасно понимали противоестественность института военспецов, независимо от степени демонстрируемой ими лояльности. Военспецы в своем подавляющем большинстве по мирочувствию и воспитанию оставались глубоко чуждыми новому коммунистическому режиму. Поэтому долю военспецов в командных кадрах РККА коммунисты неуклонно сокращали: 75 % на 1918 г., 53 % на 1919 г., 42 % на 1920 г. и 34 % на 1921 г.

2.2.5. Выборы и разгон Учредительного собрания

Всенародное избрание и созыв представительного учреждения – Учредительного собрания – с целью установления формы правления и выработки конституции стали заветной мечтой либеральной интеллигенции и революционеров к началу ХХ века. Лозунг созыва Учредительного собрания использовали в борьбе с самодержавием, в том числе и большевики. Созыв Всероссийского Учредительного собрания был провозглашен важнейшей задачей Временного правительства в его декларации от 2 марта 1917 г. 13 марта принято решение о создании Особого совещания по подготовке закона о выборах в Учредительное собрание, которое заработало с конца мая и завершило работу в начале сентября (председательствовал кадет Федор Кокошкин). Положение о выборах было утверждено правительством и предусматривало всеобщие, прямые и тайные, пропорциональные по партийным спискам выборы. Впервые к выборам в России допускались не только мужчины, но и женщины. Для сравнения: выборы в Советы являлись многоступенчатыми, косвенными, от них отстранялась интеллигенция, предприниматели, духовенство и несоциалистические партии.

14 июня Временное правительство назначило выборы в Учредительное собрание на 17 сентября, а его созыв – на 30 сентября. Справившись с июльскими событиями, правительство 9 августа отложило выборы на 12 ноября, а созыв – на 28 ноября. 7 августа начались заседания Всероссийской комиссии по делам о выборах в Учредительное собрание (председатель кадет Н. И. Авинов). Комиссия обеспечивала техническую подготовку и проведение выборов. В сентябре городские Думы и земства приступили к составлению списков избирателей. А в октябре опубликованы кандидатские списки по политическим партиям, причем эсеры (центра и правые) и левые эсеры представлены в едином списке; случаи самостоятельного участия левых эсеров в выборах не будут удачными.

Эсеры надеялись на победу на выборах в Учредительное собрание. Руководившие эсеровской партией правые эсеры (прежде всего философ Н. Д. Авксентьев) исходили из того, что должно быть в идеале, и твердо придерживались принципов народовластия – та партия, за которую проголосует большинство граждан России, и сформирует будущее уже не временное, а постоянное правительство. Они заявляли, что успешное функционирование экономики с целью обеспечения армии требует коалиции с буржуазными партиями, а потому не следует создавать правительство только из социалистических партий, и надо не спешить (как предлагали большевики), а основательнее подготовиться к Учредительному собранию (на чем настаивали кадеты). Лидером центрального течения эсеровской партии стал В. М. Чернов.

Эсеры и меньшевики пользовались поддержкой большинства Советов, однако увлеклись подготовкой выборов в Учредительное собрание в ущерб выборам советским, что позволило большевикам собрать случайное большинство на II съезде Советов рабочих и солдатских депутатов.

После множества заявлений о том, что только их партия обеспечит выборы в Учредительное собрание, большевики не могли выборы отменить. Выборы в Учредительное собрание состоялись в различных избирательных округах 12—14-го и в последующие дни ноября, а также в декабре 1917 г. и даже в начале января 1918 г., что затрудняет подсчеты результатов; все они не стопроцентно точные. Однако различные подсчеты не принципиально отличаются друг от друга.

Явка на выборы там, где они состоялись, была около 62 %. Большевикам досталось 46 % голосов в Петрограде и Москве, около половины голосов в Петроградской и Московской губерниях (в целом в 2–3 раза больше эсеров), больше половины голосов на ближайших к столице Северном и Западном фронтах и на Балтфлоте. Всего по армии – 40 %. В среднем по стране большевики получили – 23,7 %. Больше всего голосов – 38,0 % досталось эсерам (до 59 % вместе с близкими к ним украинскими и мусульманскими социалистами). 2–3 % получили меньшевики и до 1 % – народные социалисты. Кадеты привлекли больше голосов, чем большевики, в 11 из 38 губернских городов (58 % – в Воронеже, 49 % – в Калуге) и более 30 % – в Петрограде и Москве. Но, за малочисленностью городского населения, в среднем по стране им досталось – 4,8 %, а правым группам – 3,0 %. Остальные 26 % голосов разделились между украинскими, мусульманскими и иными национальными группировками, включая эсеровские.

Мнение историка

Анализируя результаты выборов в Учредительное собрание, Оливер Радкей пишет:

«Цифры эти говорят о многом. Они являются застывшим свидетельством слабости оснований старой России: численная незначительность среднего класса, потеря жизнеспособности некогда мощными учреждениями, такими как самодержавие и Церковь, и отсутствие сильного национального сознания, сравнимого с тем, какое спасло западный консерватизм, когда былые его опоры – монархия и религия стали распадаться». – O. H. Radkey. The Elections to the Russian Constituent Assembly of 1917. Cambridge, 1950. – P. 18.

Общий список избранных членов Учредительного собрания включает 707 человек:

ПСР (социалисты-революционеры) – 299

Украинская ПСР – 81

Национальные (мусульманские, молдавские, бурятские, чувашские) ПСР – 19

ПСР (левая) – 39

РСДРП (большевики) – 168

РСДРП (меньшевики) – 18

Украинская СДРП – 2

Народные социалисты – 4

КДП Народной Свободы – 15

Правые партии – 2

Мусульманские, башкирские и киргизские партии – 28

Армянские партии – 10

Еврейские, польские, литовские и эстонские партии – 9

Казачьи партии – 9

В масштабах страны наибольшее количество избирателей – прежде всего крестьян в деревнях – продолжало считать эсеров своей партией. Партией горожан почти в равных долях были большевики и кадеты. Большинство избирателей поддержало тех, кто осудил Октябрьский переворот и признал его незаконным, но выступал за передачу земли крестьянам. Эти результаты были как бы фотографией быстро менявшихся политических настроений в момент, когда пика достигла популярность большевиков. Но и такие результаты большевиков не устраивали.

В написанном Лениным и принятом II съездом Советов Постановлении об образовании рабочего и крестьянского правительства сказано: «Образовать для управления страной, впредь до созыва Учредительного собрания, временное рабочее и крестьянское правительство, которое будет именоваться Советом Народных Комиссаров». Такой же временный статус, до соответствующих решений Учредительного собрания, получили декреты о мире и земле. В соответствии с демократической процедурой партия Ленина была обязана передать власть социалистам-революционерам, которые победили на выборах. Альтернативой демократическому формированию правительства был переход к удержанию власти силой и полному пренебрежению демократическим принципом, переход к массовым репрессиям, к террору. Большевики выбрали второй путь. Слово «демократия» оказалось для них лишь ничего не стоящим идеологическим лозунгом и оставалось таковым до самого конца коммунистической диктатуры в России – до 1991 г.

28 ноября 1917 г. Совнарком принял ленинский декрет об объявлении конституционных демократов «партией врагов народа» и аресте членов руководящих учреждений кадетов. 30 ноября «Верховный главнокомандующий» Крыленко в обращении ко всем солдатам «революционной армии и флота» объявлял об Учредительном собрании, итоги выборов в которое совсем не обнадежили большевиков, что это «то Учредительное собрание, через которое лжедрузья народа, предатели и изменники народных интересов, предавшиеся американским капиталистам, и бывшие революционеры стремятся задушить власть рабочих и крестьян». Ленин 12 декабря в «Тезисах по Учредительному собранию» предрешил его участь и объявил всех депутатов, уважающих принципы демократии, «врагами народа». Не созывать Собрание большевики не решились, но это был шаг к его разгону.

5 (18 н. с.) января 1918 г. на Учредительное собрание в Таврический дворец прибыло 463 депутата из более чем 700. Его председателем стал В. М. Чернов, поддержанный 244 депутатами, за левоэсеровского лидера М. А. Спиридонову проголосовали 153 большевика и левых эсера. По вопросу о государственном строе Собрание приняло Постановление, в котором говорилось: «Государство Российское провозглашается Российской Демократической Федеративной Республикой, объединяющей в неразрывном союзе народы и области, в установленных федеральной конституцией пределах, суверенные». Собрание успело принять Декларацию в пользу всеобщего демократического мира и основные десять пунктов Закона о земле, который передал землю в народное достояние без выкупа и был близок к декрету о земле. Чернов призывал к спокойной и последовательной работе. Он, оглядываясь на опыт большевиков, предупреждал, что социализм «не есть скороспелое приближение к равенству в нищете, не есть азартные и рискованные опыты на почве общего упадка, лишь ускоряющие разложение и разруху». Дело шло к рассмотрению вопроса о власти, то есть о создании легитимного правительства в противовес Совнаркому. Эсеры намеревались сформировать правительство во главе с В. М. Черновым, в которое приглашали представителей всех социалистических партий. Всероссийское Учредительное собрание и законное правительство приступили бы к построению демократической политической системы с общенародной собственностью на землю и развитой добровольной кооперацией.

Ленин этого страшно боялся. И потому в ночь на 6 января 1918 г., после 12-часового заседания, Всероссийское Учредительное собрание по указу ЦИК большевиков при поддержке левых эсеров было закрыто вооруженными матросами, заявившими, что «караул устал»…

«Это ужасно, – писал Ленин о 5 января. – Из среды живых людей попасть в общество трупов, дышать трупным запахом, слушать… Чернова… скучный и нудный день…». Но разгон Учредительного собрания, понятно, был результатом не эстетического чувства, но продуманной узурпацией власти помимо воли народа, помимо воли демократически избранного парламента. Называя себя социалистами, а свой строй социалистическим, большевики рассматривали социум (общество) не как источник своей власти и цель своей деятельности, а только как средство, как подручный материал для достижения безмерных властных амбиций. В истории созыва и разгона Учредительного собрания обнаружился главный большевицкий принцип – не власть ради процветания общества, а общество ради процветания власти – этот принцип бестрепетно претворялся в жизнь коммунистами все десятилетия, пока они удерживали власть над Россией.

Исторические события

Разгон Учредительного собрания начался с разгона мирной демонстрации интеллигенции, служащих, студентов, гимназистов, солдат и рабочих в поддержку Собрания в Петрограде 5 января 1918 г. «На углу Фурштадтской процессия встретила вооруженную засаду красногвардейцев, которые, взяв ружья наперевес, предложили разойтись, угрожая расстрелом и осыпая манифестантов площадной бранью. Во главе красногвардейцев находился какой-то солдат и мальчик лет 18. Попытки солдат, шедших с манифестацией, убедить красногвардейцев в недопустимости расстрела безоружных ни к чему не привели. Без предупреждения красногвардейцы открыли частый огонь. Процессия полегла. Стрельба продолжалась по лежащим.

Первым был убит разрывной пулей, разнесшей ему весь череп, солдат, член Исполнительного Комитета Всероссийского Совета Крестьянских Депутатов 1-го созыва и член главного земельного комитета тов. Логвинов.

В это время началась перекрестная стрельба пачками с разных улиц. Литейный проспект от угла Фурштадтской до угла Пантелеймоновской наполнился дымом. Стреляли разрывными пулями в упор, прикладывая штыки к груди. Несколько убитых… Много раненых… Красногвардейцы накидываются на безоружных знаменосцев, отнимают знамена. Красногвардейцы занимают Литейный пр. до Пантелеймоновской улицы. Этот угол становится ареной борьбы. Со всех сторон подходящие колонны подвергаются перекрестному огню… Взад и вперед носят носилки, мелькают повозки Красного Креста. Тут же, из-за чего-то поссорившись, стреляют друг в друга красногвардейцы. Процессии рассеиваются, оставляя раненых и убитых», – сообщала газета «Дело Народа» от 7 января.

Свидетельство очевидца

А вот воспоминания участницы этой демонстрации в поддержку Учредительного собрания ударницы Марии Бочарниковой:

«Десятки тысяч петроградцев, неся полотнища с надписью „Вся власть Учредительному собранию!“, двинулись с пением к Таврическому дворцу. Со всех сторон вливались новые процессии. На последней улице, сворачивавшей вправо, была расставлена цепь солдат под командой офицера, требовавшего, чтобы все разошлись, иначе будут стрелять. Шествие остановилось. „Товарищи, двигайтесь дальше! Они не посмеют стрелять. Кто в первых рядах?..“

Через толпу пробились две молоденькие барышни, держа на древке полотнище. Одна, багровая от волнения, проговорила: „Товарищи, солдаты церемониться не будут. Будут только жертвы!..“

Солдаты дали первый залп в воздух. Большинство манифестантов попадали на землю, но сейчас же, поднявшись, с пением двинулись вперед. Раздался второй залп, уже по ним. Упали раненые и убитые. А солдаты, перекинув винтовки, пошли в штыковую атаку. В один момент все полотнища были брошены, и все в панике бросились наутёк. […] Манифестация была разогнана, полотнища разодраны. Раненых стали вносить в дом для оказания помощи. С других же мест доносилась стрельба, и там шёл расстрел манифестантов». – М. Бочарникова. В женском батальоне смерти // Доброволицы. М., 2001. – С. 221–222.

Роспуск «говорильни» Ленин обосновал так: «Не общенациональные, а только классовые учреждения (каковы советы) в состоянии […] заложить основы социалистического общества». Демонстрации в защиту собрания в Петрограде, Москве, Калуге были разогнаны, десятки человек убиты.

После разгона Учредительного собрания рабочие Семянниковского завода в Петрограде предложили продолжать заседания под их охраной, в цехах завода. Но руководство эсеров на это не решилось. Вне Петрограда конец Учредительного собрания заметного волнения не вызвал.

Вместо Учредительного собрания 10–18 (23–31) января в Петрограде под председательством Я. М. Свердлова большевики собрали III съезд Советов. На нём была принята «Декларация прав трудящегося и эксплуатируемого народа» и провозглашена Российская Советская Федеративная Социалистическая Республика (РСФСР). Ранее независимые крестьянские советы были встроены в общую систему Советов рабочих, солдатских и крестьянских депутатов.

Литература

Oliver Radkey. The Election to the Russian Constituent Assembly of 1917. Cambridge, Mass., 1950.

Л. Г. Протасов. Всероссийское Учредительное собрание: история рождения и гибели. М.: РОССПЭН, 1997.

Всероссийское Учредительное собрание. М.; Л.: Госиздат, 1930.

II и III Всероссийские съезды Советов крестьянских депутатов, стоящих на защите Учредительного собрания // В. М. Лавров. «Крестьянский парламент» России (Всероссийские съезды Советов крестьянских депутатов в 1917–1918 годах). М.: Археографический центр, 1996.

2.2.6. Война против деревни

Применить Красную армию впервые пришлось на внутреннем фронте – в «войне за хлеб». Стремясь заручиться (на время) поддержкой крестьян, Ленин 27 января (9 февр. н. с.) 1918 г. издал Основной закон о социализации земли, буквально списанный с программы эсеров. Этот прием – «преодоление путем частичного заимствования» – и он, и Сталин позже использовали не раз. Вся земля была передана в распоряжение земельных комитетов и крестьянских общин, которые делили ее между дворами. От раздела помещичьих и других имений площадь крестьянской земли, согласно данным Наркомзема, увеличилась на 21,15 млн. десятин (23,27 млн. га.). В среднем на одного едока на 23,7 %, или 0,4 десятины. Но в действительности прирезки земли проведены были крайне неравномерно. 53 % российских общин не получили дополнительной земли вообще. Только в трех губерниях (из ста) крестьяне получили более одной десятины на едока в результате раздела земли. Это было гораздо меньше того, что ожидали народники от «черного передела». По их расчетам конца XIX в. крестьянин должен был получить в результате раздела помещичьих и казенных земель от 5 до 15 десятин. Вышло иначе, скорее по Столыпину, чем по Михайловскому. К тому же разрушены были крупные хозяйства, поставлявшие основную массу товарного хлеба. Число крестьянских хозяйств сильно возросло: общины наделяли землей и тех, у кого ее ранее не было. Примечательно, что богатые крестьяне предпочитали отдавать беднякам бывшую помещичью землю, оставляя за собой свою – в прочность новой власти они не верили и надежным считали только владение землёй, приобретенной по купчим от помещика или по царскому манифесту. Но ни помещиков, ни царя больше не было.

Замечание ответственного редактора

В 1936 г. Сталин впервые назвал цифру – 150 млн. десятин земли, полученных русскими крестьянами в результате революции. Цифра эта потом кочевала из учебника в учебник. Но она совершенно несостоятельна. Сталин получил эту цифру, соединив воедино все некрестьянские и негородские земли, включая горы, тайгу, болота, леса, пустыни и зону вечной мерзлоты.

Крестьянские хозяйства измельчали. А мелкие хозяйства и раньше хлеба продавали немного. В условиях же обесценивания денег и созданного большевиками дефицита промтоваров зимой 1918 г. они потеряли к этому всякий интерес и хлеб в город перестали везти. В городах начался голод. Большевики политэкономию знали, и такой результат был для них вполне ожидаем. Спровоцированный голод большевики решили обратить не только против горожан, которых надо было обессилить, но и против крестьян, которых следовало как можно скорее поставить под полный большевицкий контроль – ведь четверо из пяти граждан России были именно крестьянами. Деревня, в соответствии с практикой, установленной еще при Временном правительстве, поставляла городу хлеб в обмен на промышленные товары, но в условиях дезорганизации производства их становилось все меньше, да и те большевики запретили пускать в торговлю, а быстро растущая инфляция делала крайне невыгодной продажу хлеба по твердым ценам. В такой нестабильной и не сулящей никаких материальных выгод ситуации крестьянство просто не хотело расставаться с зерном.

В конце января 1918 г. Ленин назначил Троцкого председателем Чрезвычайной комиссии по продовольствию и транспорту. Стремясь ввести всеобщее государственное регулирование и ликвидировать «капиталистический товарообмен», большевики применяли самые жесткие меры. Началась борьба со «спекуляцией», стали расстреливать торговцев, которых объявили «мешочниками». В деревню начали отправлять вооруженные отряды для реквизиции продовольствия, несмотря на то, что никакой необходимости в этом не было. По данным самого же большевицкого наркомата продовольствия, в то время на складах гнили «без всякой пользы» «огромные запасы всяких товаров… в таможнях и портах накопилось много сельскохозяйственных орудий», которые можно было использовать для развития нормальной торговли с деревней. Но как раз торговать-то с крестьянами большевики не хотели. «Свобода торговли означает рост капитализма», – считал Ленин, в конце февраля предложивший лучше расстреливать каждого крестьянина, который не сдаст большевикам хлеб согласно предписанному наряду, чем торговать с ним.

15 февраля вышел декрет о национализации всех зернохранилищ, 9 мая – декрет «О продовольственной диктатуре», а 13 мая – декрет «О чрезвычайных полномочиях народного комиссариата по продовольствию», которым ведал А. Д. Цюрупа. Народный комиссариат продовольствия получил чрезвычайные полномочия «по борьбе с деревенской буржуазией, укрывающей хлебные запасы и спекулирующей ими». Декрет 13 мая провозглашал: «На насилие владельцев хлеба над голодающей беднотой ответом должно быть насилие над буржуазией».

Теперь крестьянин был обязан сдавать весь хлеб сверх минимальных норм по установленным властью крайне низким ценам. Из рабочих создавались вооруженные продовольственные отряды, которые должны были изымать крестьянские «излишки». Чтобы овладеть деревней, большевики решили расколоть деревенский мир и вызвать в сельском обществе гражданскую войну, теперь уже не против помещиков, а войну бедняков с богатыми крестьянами. «Разделяй и властвуй» – этот римский принцип был прекрасно известен большевицким стратегам. В помощь большевикам на селе с июня создавались комитеты бедноты (комбеды), участники которых за содействие в конфискации зерна получали часть его бесплатно. Открылось необъятное поле для произвола. Банды «экспроприаторов» «обобществляли» порой не только имущество, но и жен «буржуев».

Свидетельство очевидца

В 1920 г. Ленин рассказывал посетившему его английскому мыслителю Бертрану Расселу, как большевики смогли натравить бедных крестьян на богатых: «Когда я спросил его (Ленина. – Отв. ред.) о социализме в сельском хозяйстве, он с энтузиазмом объяснил, как ему удалось восстановить бедных крестьян против богатых… „и они скоро стали вешать их на ближайшем дереве – ха! ха! ха!“ – От его гогота при рассказе об убитых у меня кровь застыла в жилах». – B. Rassell. Unpopular Essays. N.Y., 1950. – P. 171.

Стихийное сопротивление крестьян коммунистической власти началось уже в первые месяцы 1918 г. в Сибири. Пока крестьяне Европейской России были заняты переделом земли и «разборкой» помещичьих имений, Ленин сосредоточил свое внимание на вывозе хлеба из Сибири, где помещиков не было. В результате с конца января по апрель шли восстания в Енисейской губернии (самое крупное – под руководством казачьего атамана А. А. Сотникова), в Каменском, Славгородском и Бийском уездах. В Забайкалье поднял восстание есаул Г. М. Семенов.

Свидетельство очевидца

20 мая 1918 г. Свердлов говорил на заседании ВЦИК: «Если мы в городах можем сказать, что революционная советская власть в достаточной степени сильна, чтобы противостоять всяким нападкам со стороны буржуазии, то относительно деревни этого сказать ни в коем случае нельзя. Поэтому мы должны самым серьезным образом поставить перед собой вопрос о расслоении деревни, вопрос о создании в деревне двух противоположных враждебных сил, поставить перед собой задачу противопоставления в деревне беднейших слоев населения кулацким элементам. Только в том случае, если мы сможем расколоть деревню на два непримиримых враждебных лагеря, если мы сможем разжечь там ту же гражданскую войну, которая шла не так давно в городах… только в том случае мы сможем сказать, что мы и по отношению к деревне сделали то, что смогли сделать для городов». – Протоколы заседаний Всероссийского Центрального исполнительного комитета 4-го созыва. М., 1920. – С. 294.

Из всех крестьян России богатых крестьян – «кулаков» перед революцией было около 15 процентов. Им принадлежало около 40 % пахотной земли, и они давали половину товарного хлеба. Комбеды в 1918 г. осуществили новый передел земли, отняв у зажиточных крестьян около 50 млн. гектаров. После передела земли комбедами в руках кулаков осталось не более 10 % пахотной земли – товарное земледелие, подорванное уже конфискацией промышленных помещичьих и купеческих хозяйств в 1917 г., было окончательно разрушено. Ленин добился своей цели – к концу 1918 г. город голодал, хлебный рынок перестал существовать, деревенский мир был разрушен – ненависть богатых и бедных крестьян друг к другу достигла небывалой в русской деревне остроты.

В мае – июне 1918 г. были приняты декреты ВЦИК и Совнаркома, установившие в стране так называемую продовольственную диктатуру. Крестьянскому населению были определены нормы годового потребления зерна (12 пудов) и крупы (1 пуд) на человека! Все остальное объявлялось «излишками» и подлежало изъятию. Для изъятия у крестьян хлеба Совнарком приказал формировать «продовольственные отряды» вооруженных рабочих. Многие вступать в них отказывались. Тогда была вызвана Красная армия, набор в которую только что стал обязательным. В мае 1918 г. против крестьян было брошено 75 тыс. солдат. Конфискации хлеба вызвали естественный протест – крестьяне убивали большевицких грабителей. Чекист М. И. Лацис пишет, что только за 15 месяцев 1918/19 г. было 344 крестьянских восстания, где погибло 1150 советских работников. По данным лидера меньшевиков Ю. О. Мартова, в конце 1918 г. крупные восстания полыхали в Тверской, Тульской, Калужской, Ярославской, Костромской, Владимирской, Витебской, Смоленской, Казанской, Воронежской, Рязанской и Тамбовской губерниях.

Ленин вынужден был отступить. В ноябре 1918 г. он распустил комбеды, а с января 1919 г. заменил «продовольственную диктатуру» «продовольственной разверсткой», которая подразумевала не полное изъятие всех «излишков», а лишь реализацию плана хлебозаготовок, заранее установленных государством. Этот план разверстывался по губерниям и уездам, но на практике не улучшил ситуацию на селе. Как и прежде продотряды продолжали забирать у крестьян все, что могли. План разверстки удавалось, несмотря на жестокости и насилия коммунистов, выполнить примерно на треть, а озлобленное крестьянство сокращало сев, чтобы «излишков» не было вовсе. Одновременно губернские и уездные продовольственные органы были изъяты из ведения местных Советов, так как последние зачастую защищали крестьян, и были переданы в непосредственное подчинение наркомпроду. Таким образом, советская власть в России превратилась в фикцию. В декабре 1919 г. большевицкое Политбюро даже всерьез обсуждало вопрос о ликвидации Советов в уездах и некоторых губернских городах.

Продовольственную проблему решить было очень просто. В мае 1918 г. специалист по производству зерна С. Д. Розенкранц объяснял Зиновьеву, что нехватка хлеба является не результатом «спекуляции», а возникла из-за отсутствия стимула к производству. Если правительство допустит хотя бы частично свободную торговлю хлебом, то проблема голода будет решена в два месяца, обещал он. Но большевики не пошли на создание свободного рынка, предпочитая морить голодом города и целые северные неплодородные губернии. Голод, как уже говорилось, был им нужен.

Мнение историка

«Если бы свободная торговля хлебом была разрешена, крестьянин вскоре вошел бы в достаток и стал серьезной „контрреволюционной“ силой и угрозой из-за возросшей экономической независимости. На такой риск новая власть могла пойти, только прочно утвердившись по всей России. Ленинская верхушка готова была подвести страну к голоду, уносящему миллионы жизней, лишь бы обеспечить себе политическую власть». – Р. Пайпс. Русская революция. Т. II. – С. 513.

За прирезку, часто очень неудобную, 0,4 га на едока, крестьяне заплатили огромную цену. Если даже мы на минуту забудем об ужасах голодоморов и о принудительных конфискациях «излишков», о карательных экспедициях и о последующей коллективизации, то все равно потери от революции намного превысили все скромные приобретения. К 1917 г. крестьяне владели вкладами в банки и сберегательные кассы на сумму примерно в 5 млрд. рублей, или, в золотом эквиваленте, – 3900 тоннами золота. Конфискация вкладов и запредельная инфляция 1918–1922 гг. лишили их всех трудовых сбережений.

Литература

В. Кондрашин. Крестьянство России в Гражданской войне: к вопросу об истоках сталинизма. М.: РОССПЭН, 2009.

Т. В. Осипова. Российское крестьянство в революции и Гражданской войне. М., 2001.

2.2.7. Политика «военного коммунизма» и ее результаты. Милитаризация труда

Система, позже названная Лениным «военным коммунизмом» (чтобы вину за ее неудачи свалить на войну), была скорее причиной, чем следствием Гражданской войны. Ставя задачу «прямого перехода к социализму», она стремилась отменить частную собственность и заменить денежно-рыночные отношения административным распределением пайков. На это и были нацелены экономические декреты Совнаркома. Отмена частного предпринимательства означала, среди прочего, что в городах государство становилось единственным работодателем, от которого зависело все население.

Конфисковав частные предприятия и упразднив аппарат прежнего правительства, в том числе налоговый, Совнарком лишил себя поступления средств. Главным их источником стал печатный станок: за 1918 г. объем денег в обращении вырос в 3 раза, а позже принял астрономические размеры. В результате наступила разруха, в условиях которой за 1918 г. промышленное производство в стране сократилось на две трети.

Но социалистические преобразования продолжались. 28 июня 1918 г. ВЦИК и Совнарком приняли декрет о национализации крупной и части средней промышленности, а через некоторое время тотальному огосударствлению подверглись и мелкие предприятия с числом рабочим более пяти человек. Национализация подразумевала введение трудовой повинности, ибо рабочие, почувствовав себя хозяевами заводов и фабрик, перестали работать. Посетивший в декабре 1919 г. ряд советских металлургических заводов американский инженер Фрэнк Келли был поражен чудовищным темпом «распада, обнищания и профессионального трудового одичания». По его подсчетам, рабочие тратили на производительный труд не более 20 % рабочего времени. Келли написал об этом Троцкому, заявив о необходимости «милитаризировать труд». Троцкому идея понравилась, и 19 декабря 1919 г. он изложил ее Ленину письменно.

Свидетельство очевидца

Вот что написал Троцкий: «Если подойти к вопросу с социально-психологической стороны, то задача сводится к тому, чтобы заставить все рабочее население переживать бедствия и искать из них выхода не индивидуально, а коллективно… Достигнуть такой „канализации“ личных усилий можно только социализировав бытовые жизненные условия; уничтожив семейные очаги, домашнюю кухню, переведя все на общественное питание. Социализация такого рода немыслима без милитаризации… Милитаризация плюс дважды в день горячая пища, одинаковая для всех, будет всеми понята как жизненная необходимость и не будет ощущаться как аракчеевское насилие. Общественное питание создаст непосредственные условия общественного контроля и самой действительной борьбы с леностью и недобросовестностью: кто не выходит на работу, тому нельзя будет показаться в общественную столовую… Необходим культ физического труда… Наиболее квалифицированные рабочие оторваны революцией от производства и разбросаны по всей стране в качестве советских администраторов, гражданских и военных. Их сотни тысяч. Благодаря им создан советский аппарат и советская армия. Но это достигнуто ценою обезглавливания промышленности как непосредственного трудового процесса. Нужно снова вернуть лучших рабочих на заводы и фабрики. Нужно обязать всех без исключения граждан независимо от рода занятий отдавать известное, хотя бы минимальное, число часов в день или известное число дней в неделю физическому труду. Нужно, чтобы наша печатная и устная агитация в центр всего поставила физический труд».

Ленин полностью поддержал эту идею, и в январе 1920 г. обрисованная Троцким программа милитаризации труда начала проводиться в жизнь. В трудовую армию было мобилизовано более 1 млн. 600 тысяч человек. Дезертиры трудового фронта наказывались, как и дезертиры боевого, – расстрелом. Люди работали за скудный харч, находясь на казарменном положении. С начала 1920 г. по почину Троцкого вводится система субботников и воскресников, когда рабочих и служащих заставляли трудиться совершенно бесплатно по 12–16 часов в выходные дни. Это была замена высокооплачиваемых сверхурочных работ царского рабочего законодательства. Под руководством Дзержинского создается «Главный Комитет Трудовой повинности». В субботниках по всей коммунистической зоне трудились миллионы людей одновременно. Так, в субботник 22 мая 1920 г. на работу было поставлено 15 млн. человек. И это в голодной стране, где даже у рабочих часть пайка отбиралась на нужды Красной армии!

Позже Ленин в оправдание военного коммунизма будет ссылаться на «военный период» в истории советского государства, в рамках которого большевики якобы вынуждены были предпринимать ряд «экстренных мер», чтобы победить в Гражданской войне. На самом же деле все обстояло совсем иначе. Ленину и его сторонникам хотелось поставить все население России под свой полный контроль, превратить страну в концентрационный лагерь, где люди будут работать за пайку горячей пищи два раза в день, не имея даже семейного очага, у которого можно было бы отвести душу в беседе с близкими людьми.

Большевики верили, что это можно сделать быстро. Весной 1918 г. Троцкий и Ленин прямо заявили о возможности перейти к социализму в России в течение шести месяцев. За этот срок они рассчитывали полностью уничтожить товарное хозяйство в стране. Именно эта их политика во многом и спровоцировала Гражданскую войну. «Может, [все] это оправдывается военным периодом?» – вопрошал в минуту откровенности, уже после отмены военного коммунизма, большевик И. М. Варейкис. И сам же отвечал: «Военный период – это такой Макар, которого т. Ленин придумал, на которого вешают всех собак и на которого сыплются все шишки. [В действительности же], несомненно, ряд ошибок [был] сделан в области экономической политики: очень поспешили».

Результаты такой «спешки» для общества были ужасны. Резко упала численность населения городов, особенно крупных. Население Петрограда сократилось между 1917 и 1920 гг. на две трети, Москвы – на одну треть. 12 губернских городов центральной России потеряли почти половину населения (в 1916 г. – 6,8 млн. жителей, в 1920 г. – 3,8 млн). Эта убыль объяснялась, прежде всего, бегством в деревню тех, у кого там были родственники. Кому-то удалось уехать за границу, очень многие умерли от голода и болезней. Характерна судьба членов Академии наук: из живших в 1917 г. 46 академиков 15 умерли, 8 эмигрировали, и на 1923 г. осталось 23.

Победа над Белыми войсками Колчака, Деникина и Юденича в конце 1919 г. не смягчила политику «военного коммунизма», а наоборот, ужесточила ее. В ноябре 1920 г. вышел декрет о национализации всех средних предприятий, с числом работников более 5—10 человек. Ускорившаяся инфляция вела к фактическому упразднению денег: в 1921 г. 50 тыс. рублей равнялись 1 довоенной копейке, и ряд товаров и услуг Наркомпроду проще было распределять бесплатно. Но того, что можно было распределять, становилось все меньше. Конфискация продуктов у «кулаков» и поощрение «бедняков» в деревне вели к тому, что всем было выгоднее стать бедняками: выращивать только то, что совершенно необходимо для выживания. Резко сократились посевные площади, поголовье скота и птицы, сельскохозяйственных продуктов в стране становилось все меньше. Несмотря на борьбу со «спекуляцией», рос черный рынок. ВСНХ должен был управлять национализированной промышленностью «в интересах повышения производительности труда», но она упала в 4 раза по сравнению с довоенной. Число промышленных рабочих сократилось наполовину.

К 1921 г. страна была полностью разорена. Произошла натурализация экономики, были разрушены все хозяйственные связи. Во многих местах люди голодали. Смертность превысила рождаемость в три-четыре раза. В 1913 г. в Петербурге на тысячу жителей было 26,4 рождений и 21,4 смертей (81 %), в 1919 г. – 15,5 рождений и 81,7 смертей (527 %). За первые четыре месяца 1920 г. число смертей на тысячу жителей достигло 90.

В целях восстановления народного хозяйства, заготовки леса и сбора урожая Троцкий уже в январе 1920 г. начал использовать красноармейские части, реорганизовывая их в «трудовые армии». IX съезд партии в марте 1920 г. одобрил мобилизацию в «трудовые армии», которые, подчиняясь военной дисциплине, направлялись бы на стройки и на заводы, и отверг претензии профсоюзов на участие в управлении предприятиями. Но и это не помогло. Экономическая ситуация продолжала ухудшаться. О том, как на все это реагировало население, Ленин знал из «оперативно-информационных сводок», которые ему регулярно готовила ЧК. По пути коммунистов – повального обобществления производства и распределения, трудовых армий, отмены торговли и денег – дальше идти было некуда.

Литература

П. Милюков. Россия на переломе. Большевистский период русской революции. Т. 1. Происхождение и укрепление большевистской диктатуры. Париж, 1927.

2.2.8. Брестский мир и союз большевиков с австро-германцами

«Декрет о мире», содержавший предложение ко всем народам заключить демократический мир без аннексий и контрибуций, был опубликован в «Правде» и «Известиях ЦИК» 28 октября 1917 г. Однако правительства воюющих держав оставили его без ответа. Тогда 9 ноября Ленин и новый главковерх Крыленко направили радиограмму всем солдатским комитетам армии и флота, всем бойцам и матросам с призывом брать дело мира в свои руки и в обход «контрреволюционных генералов» вступать в переговоры о перемирии с неприятелем.

13 ноября парламентеры, посланные Крыленко, установили контакт с германским командованием, которое дало согласие на официальное ведение сепаратных переговоров. К Германии присоединилась Австро-Венгрия, а затем Болгария и Османская империя. 20 ноября в Брест-Литовске (Западная Белоруссия) переговоры были начаты. Советская делегация, возглавлявшаяся Каменевым (в нее входили как большевики, так и левые эсеры), предложила заключить мир на демократических началах, изложенных в «Декрете о мире». Однако противная сторона уклонилась от ответа, согласившись лишь на несколько дней приостановить военные действия. Немцы и их союзники приняли, правда, очень важное для большевиков соглашение о полной гласности переговоров.

30 ноября, после недельного перерыва, обмен мнениями был продолжен. На этом этапе советскую делегацию возглавлял зам. наркома по иностранным делам Адольф Абрамович Иоффе. 2 декабря он подписал новое соглашение о перемирии. Через семь дней началось обсуждение условий мирного договора.

Никаких разногласий в то время в руководстве большевиков по вопросу о мире не наблюдалось. Все вожди большевицкой партии рассчитывали на то, что им удастся бескомпромиссно отстаивать принципы демократического мира вплоть до начала социалистической революции в самой Германии и других странах капитализма. Эту революцию они ждали буквально каждый день! А потому в середине декабря, после того как председатель германской делегации статс-секретарь (министр) по иностранным делам барон Рихард фон Кюльман потребовал от России признать право Германии на аннексию Польши, Литвы, Курляндии и части Эстляндии и Лифляндии, большевики приняли решение о затягивании переговоров всеми возможными средствами. Тогда же Ленин направил в Брест-Литовск Троцкого, заявив при этом: «Чтобы затягивать переговоры, нужен затягиватель». 27 декабря начался новый этап мирной конференции, в котором на этот раз приняла участие и делегация Центральной Рады, высшего органа Украинской Народной Республики, провозглашенной 7 ноября в Киеве местными социал-демократами и эсерами. Она занимала антибольшевицкие позиции. 28 января 1918 г. председатель делегации Украины на переговорах в Брест-Литовске Всеволод Александрович Голубович подписал сепаратное соглашение с Германией и Австро-Венгрией, по которому Украина фактически оккупировалась австро-германскими войсками. Для Рады это был единственный способ противодействовать большевикам, которые уже захватили всю Восточную Украину и осадили Киев.

Германское правительство, в течение почти двух лет исправно выплачивавшее Ленину огромные деньги, вправе было ожидать территориальных уступок и от большевиков. Но те, разумеется, не хотели продавать Россию Германии. Ведь Россия стала уже их, большевицким владением! Когда немцы поняли, что Ленин ведет свою игру и долги возвращать не намерен, они предъявили российской делегации ультиматум, потребовав заключить сепаратный мир незамедлительно. Причем на худших условиях, чем те, которые были сформулированы в декабрьском заявлении фон Кюльмана. На этот раз немцы потребовали уступить им и часть Белоруссии. Произошло это 5 января 1918 г. Сразу после этого Троцкий выехал в Петроград для консультаций. На совещании в ЦК большевицкой партии мнения вождей разделились. Исходя из того, что мировая революция «запаздывала», а российская армия развалилась, Ленин и Зиновьев предложили отказаться от тактики затягивания и подписать мир на германских условиях. Однако Троцкий не согласился, полагая недопустимым оформление аннексионистского договора с Германией и ее союзниками только на основании ультиматума с их стороны. Он был убежден: надо предоставить рабочим Европы бесспорное доказательство того, что большевики лишь под штыками на время отказываются от принципов демократического мира; в противном случае империалисты могли, с его точки зрения, изобразить переговоры как «комедию с искусно распределенными ролями», ослабив тем самым влияние Октябрьского переворота на европейский пролетариат. Иными словами, надо было спровоцировать немцев на новое наступление. Эти представления привели его к формуле «войну прекращаем, армию демобилизуем, но мира не подписываем». Это была авантюра столь же чудовищная, как и сам Октябрьский переворот.

Предложение Троцкого было принято большинством голосов не только членов ЦК большевицкой партии, но и ЦК партии левых эсеров. Поддержали его даже «левые» коммунисты (их лидером был Н. И. Бухарин), которые вообще были против какого бы то ни было договора с Германией. Многие из голосовавших «за», впрочем, были убеждены, что состояние Германии, которая якобы стоит на пороге социалистической революции, «не позволит ей зверского и дикого наступления на Россию». Вернувшись в Брест-Литовск, 28 января Троцкий огласил соответствующую декларацию от имени Советского правительства. ВЦИК Советов одобрил «образ действий своих представителей в Бресте».

Немцы были потрясены. Они убедились, что тактический союз с большевиками, приведший Ленина к власти, оказался временным, что Ленин пытался провести Германию, используя немецкие деньги только в своих политических целях. 16 февраля 1918 г. (по н. с.) германское командование заявило о прекращении перемирия и возобновлении с 12 часов дня 18 февраля военных действий. 19 февраля немцы заняли Двинск и Полоцк и двинулись в направлении Петрограда. За несколько дней до того, 12 февраля, военные действия против России возобновила Османская империя. Только тогда Ленин и Троцкий в спешном порядке направили правительствам Четверного союза радиограмму с предложением незамедлительного заключения мира. Новый германский ультиматум содержал еще более обширные территориальные притязания: отторжение от России не только Польши, Литвы, Курляндии и части Белоруссии, но и всей Эстляндии и Лифляндии. Россия должна была вывести свои войска с территории Украины и Финляндии. 22 февраля Троцкий подал в отставку с поста наркома по иностранным делам. Для Германии и ее союзников такое решение должно было означать радикальный поворот во внешней политике большевицкого государства. На следующий же день ЦК большевиков принял германские условия 7 голосами против 4 при 4 воздержавшихся. Это решение было одобрено и большинством членов ВЦИК: 116 голосами против 85 при 26 воздержавшихся. Левые эсеры и «левые» коммунисты голосовали против.

В то же утро соответствующее постановление было вынесено Совнаркомом. В ночь с 24 на 25 февраля в Брест-Литовск для подписания мирного договора выехала делегация во главе с большевиком Григорием Яковлевичем Сокольниковым (Гирш Янкелевич Бриллиант). 1 марта они получили окончательный текст условий, еще более тяжелых, чем содержавшиеся в последнем германском ультиматуме: в документ было добавлено требование об отторжении Турцией от России округов Ардагана, Карса и Батума. Стратегическое значение Батума трудно было переоценить: именно в этот черноморский порт доставлялась бакинская нефть по транскавказскому нефтепроводу. 3 марта мирный договор был подписан. Только после этого германское верховное командование отдало приказ о прекращении военных действий в России. В начале марта 1918 г. «позорный мир» был ратифицирован IV Всероссийским съездом Советов 784 голосами «за», при 261 «против» и 115 воздержавшихся.

По Брестскому миру от России было отторгнуто 780 000 кв. км с населением 56 млн. человек – около ⅓ населения Российской Империи, – на которых добывалось около ⁴/₅ железа и угля России и собиралась одна треть хлеба. В августе 1918 г. большевики пошли на новые уступки Германии, согласившись подписать «добавочные соглашения», по которым обязались выплатить немецкой стороне компенсации в размере 6 миллиардов марок. В сентябре двумя платежами 10 и 30 числа большевики уплатили Германии 512,5 млн. золотых марок (частично золотыми царскими рублями). Третий платеж, намеченный на 31 октября, не состоялся, так как Германия была уже на пороге капитуляции. Скольких людей могли бы спасти эти деньги, если бы на них было закуплено продовольствие перед страшной зимой 1918/19 г. Но о людях большевики не думали вовсе. Своего германского союзника большевики просили продать им топливо и оружие. 70 тыс. тонн угля (из которых реально достигла Петрограда только половина) пошли на поддержание работы оружейных заводов, а заказанное оружие – 200 тыс. винтовок, 500 млн. патронов и 20 тыс. пулеметов – к большевикам так и не попало из-за краха Германии, но использовать его большевики намечали против таких же русских людей.

В Москву и другие города России были введены германские войска частью в своем натуральном виде, частью в виде вооруженных немецких и австро-венгерских военнопленных (так называемых «интернационалистов»). Уже в марте 1918 г. в одной Москве, по данным антикоммунистической разведки, было размещено до 53 тыс. вооруженных немцев, в том числе 7 тыс. регулярных германских войск. Эти войска должны были охранять союзную Центральным державам большевицкую власть от антибольшевицких сил, выступавших под лозунгом продолжения войны на стороне Антанты.

Мирные сепаратные переговоры, начатые в ноябре 1917 г. большевиками, очень дорого стоили нашим союзникам. Первой в наступление на западных фронтах перешла Австро-Венгрия. Итальянские войска маршала графа Кадорны с лета 1916 г. пытались перейти в наступление в Истрии, используя то, что основные силы австрийцев были сосредоточены против Русской армии в Галиции. После развала русского фронта австрийцы начинают с сентября 1917 г. перебрасывать войска против Италии. Немцы также сконцентрировали свои войска в Доломитовых Альпах. Наступление началось 25 октября, и если бы не срочная помощь англо-французских войск под личным командованием маршала Фоша, Центральным державам удалось бы вывести Италию из войны. Осеннее наступление германо-австрийских войск стоило союзникам десяти тысяч погибших солдат и офицеров, тридцати тысяч раненых и 295 тысяч попавших в плен. Была потеряна обширная территория между реками Изонцо и Пьяве, все итальянские завоевания в австрийской Крайне, и австро-германцы подошли к предместьям Венеции. Итальянская армия была совершенно деморализована.

После заключения мира на востоке Центральные державы еще решительней стали перебрасывать свои войска с Восточного фронта на Западный, и 21 марта Германия начала «генеральное» наступление на Сомме в Пикардии силами 65 дивизий при поддержке 6,5 тысяч орудий, 3,5 тысяч минометов и 730 самолетов (операция «Михаэль»). Наступающим удалось за две недели боев существенно потеснить силы Антанты. 23 марта немцы из сверхдальних орудий начали обстрелы Парижа, продолжавшиеся с перерывами до 9 августа 1918 г. В ходе двух следующих наступательных операций («Жоржета» и «Блюхер-Йорк») германская армия существенно развила свой успех и 30 мая, заняв Суассон, вышла к Марне. Союзные армии французов, англичан и американцев потеряли за март – июнь почти полмиллиона человек.

За мир на востоке союзники России заплатили сотнями тысяч жизней своих солдат. Так «мир без аннексий и контрибуций» обернулся грандиозным предательством и русского народа, и народов Великобритании и Франции, вступивших в 1914 г. в войну на стороне России, исполняя свои союзнические обязательства.

Немцы технически не могли оккупировать всю Россию. Для этого им просто не хватило бы оккупационных войск – ведь на Западном фронте продолжалась упорная и кровопролитная война. Кроме того, большевики управляли Россией с такими зверствами, ответственность за которые респектабельная императорская Германия вовсе не желал брать на себя. Германии было удобней иметь в России марионеточное правительство, за действия которого немцы не несли никакой ответственности. Да и большевики, преследуя свою цель достижения мирового господства, предполагая использовать «шквал пролетарской революции», вовсе не стремились расставаться с «первым завоеванием мирового пролетариата», с «плацдармом всемирной революции», то есть с захваченной ими Россией или хотя бы с ее большей частью.

Но развитие обстановки в мире не соответствовало теоретической схеме большевиков о неизбежности мировой революции, которую они мечтали «оседлать», как оседлали революцию русскую. Аннулировать Брестский мир большевики смогли только в ноябре 1918 г., и не «силами европейского пролетариата», а благодаря капитуляции Германии в войне с союзниками, которых Россия, захваченная большевиками, предала самым низким образом. Этого предательства долго не могли забыть англичане, французы, итальянцы, американцы, да и те русские, которые, выступив против большевицкого режима, сохранили верность союзническим обязательствам до конца.

Литература

А. В. Панцов. Брестский мир // Вопросы истории. 1990. № 2. С. 60–79.

Карл Гоппер. Четыре катастрофы. Рига. 1934.

Д. Уилер-Беннет. Брестский мир. Победы и поражения советской дипломатии. М.: Центрполиграф, 2009.

2.2.9. Распад России

Одним из последствий Октябрьского переворота стало отпадение окраин Российской Империи. При Временном правительстве возникли краевые самоуправления, шла речь об автономии, о федеративном устройстве государства, но ни один народ кроме поляков (да и тот с оговорками, см. 2.1.11) не объявлял о стремлении к полной независимости от России. После переворота обособление от России стало способом спасения от власти большевиков. Независимость некоторых частей России была провозглашена с одобрения оккупировавшей эти области Германии и носила совершенно марионеточный характер – германский кукловод полностью руководил правителями «независимых» – Польши, Литвы, Курляндии.

В других случаях национальные элиты поспешили объявить независимость от России, опасаясь, что в ином случае большевики «расплатятся» этими инородческими областями, заключив с Центральными державами сепаратный мир. Так поступили Эстония, Финляндия, Закавказье и еще не оккупированная немцами часть Латвии, а также Украина.

Мнение историка

«До 1917 г. требования от имени подвластных царю народов редко выходили за рамки небольшой автономии. То, что произошло в 1917 г., было вызвано не столько борьбой за отделение периферии, сколько расколом в центре – „не отделение частей, а распад старой России“». – Э. Карр. История советской России. Т. 1–2. Большевицкая революция. М., 1990. – С. 210–211.

2 ноября 1917 г. Совнарком принял «Декларацию прав народов России», а чуть позже, 20 ноября, обращение «Ко всем трудящимся мусульманам России и Востока», в которых провозглашались равенство всех народов России и их право на свободное самоопределение, вплоть до образования самостоятельных государств. «Нам говорят, – заявлял Ленин, – что Россия раздробится, распадется на отдельные республики, но нам нечего бояться этого. Сколько бы ни было самостоятельных республик, мы этого страшиться не станем».

Совсем по-другому оценивали начавшийся распад страны оппоненты большевицкого курса. Так, Патриарх Тихон в проповеди 14 января 1918 г. уподобил некогда великую Российскую державу больному проказой. «Все тело ее покрыто язвами и струпами, чахнет она от голода, истекает кровью от междоусобной брани. И, как у прокаженного, отпадают части ее – Малороссия, Польша, Литва, Финляндия, и скоро от великой и могучей России останется только одна тень, жалкое имя. Как сокрушен жезл силы, посох славы!». Возмущение и скорбь развалом России были повсеместны. Одни, те, кто плохо разбирались в происходящих политических событиях, те, кто были попроще, злобились на инородцев. «А поляки опять наши будут!» – говорил мужик-полотер Бунину. Другие прекрасно понимали, что это большевики своим жестоким самоуправством «разогнали Россию». Даже казачьи области, опора былой Империи, объявляли независимость с единственной целью, чтобы ими не распоряжались Ленин и Троцкий, чтобы они могли самостоятельно договариваться и с Антантой, и с Центральными державами.

Красивое заявление большевиков в действительности подразумевало не что иное, как экспорт революции. «Для нас важно не то, где проходит государственная граница, а то, чтобы сохранялся союз между трудящимися всех наций для борьбы с буржуазией каких угодно наций», – разъяснял Ленин большевицкую позицию по национальному вопросу в декабре 1917 г. Третьей силой, кроме Германии и антибольшевицких национальных движений, порой прогерманских, порой – проантантовских, на национальных окраинах России повсюду были большевики, «не имевшие отечества». Они стремились установить «пролетарскую диктатуру» на Украине, в Эстонии, Латвии, Финляндии, Закавказье, а если получится – и в Польше, Германии, Австро-Венгрии, как они это уже сделали в России.

После Октябрьского переворота большевики признали независимость находившейся под германской оккупацией Польши.

Финляндия

В июле 1917 г. Финляндский сейм, возобновивший свою работу, объявил себя носителем верховной власти. Временное правительство этого решения не признало, зато большевики гарантировали финнам независимость в обмен на поддержку их восстания в Петрограде. При этом Ленин рассчитывал на установление советского строя в Финляндии. Большевиками в ноябре 1917 г. были созданы отряды финской красной гвардии, которая попыталась захватить власть 13 ноября 1917 г. во время всеобщей забастовки в Финляндии. К красногвардейцам примкнули многие русские солдаты и матросы из войск, расквартированных в Финляндии (русские войска в Финляндии достигали 40 тыс.). Финские патриоты в ответ создали Оборонительный корпус – шюцкор, во главе организации которого встал генерал-лейтенант Шарпентьер. Красногвардейцы презрительно называли шюцкоровцев – лахтарями (мясниками). В шюцкор шла образованная финская и шведская молодежь, но основу его составили зажиточные финские крестьяне – грамотные и национально настроенные. Они привыкли быть гражданами Финляндии, привыкли работать на своей земле, брать молоко своих стад и вовсе не желали установления на их родине «диктатуры пролетариата». Большинство офицеров и унтер-офицеров русской императорской армии финского происхождения присоединились к шюцкору. Путч 13 ноября провалился.

На прошедших в октябре выборах в Финляндский сейм (парламент) национально-патриотические (правые) партии получили большинство – 122 места против 88 у социал-демократов. Во главе нового правительства встал вернувшийся из сибирской ссылки известный деятель младофинской партии Пэр Эвинд Свинхувуд (1861–1944). 4 ноября (н. ст.) 1917 г. правительство провозгласило полную независимость Великого княжества Финляндского от России. 6 декабря 1917 г. Сейм утвердил решение правительства о полной независимости Финляндии. Временное правительство никак не успело отреагировать на этот акт, но большевики, захватив власть, признали независимость Финляндии 31 декабря (н. ст.). В течение двух следующих недель независимость Финляндии признали многие страны как Антанты, так и Четверного Союза, тем самым, кстати, признав фактическую законность большевицкого Совнаркома и его председателя Ленина.

Свидетельство очевидца

«Несмотря на то, что советское правительство формально признало нашу независимость, оно, конечно же, не прислушалось к просьбе парламента о выводе русских частей из Финляндии. Их пребывание на финской территории имело вполне конкретную цель: присоединить в дальнейшем наше государство к России. Т. о. своеволие и беззаконие получили опору в виде русских частей, которыми руководил совет солдатских депутатов, располагавшийся в Выборге… Несмотря ни на что я был уверен, что наша страна обладала более широкими возможностями для спасения культуры и общественного строя, чем Россия. Там я наблюдал только отсутствие веры и пассивность, на родине же я ощутил неизбывное стремление людей сражаться за свободу», – вспоминал К. Г. Маннергейм решительные дни января 1918 г.

Не прошло и месяца с признания Совнаркомом независимости Финляндии, как в ночь с 27 на 28 января 1918 г. (н. ст.) финские коммунисты при содействии частей Русской армии и военно-морского гарнизона Гельсингфорса подняли мятеж. Большевикам удалось захватить столицу княжества и всю южную часть страны. Они распустили Сейм и сенат и провозгласили Финляндскую социалистическую рабочую республику в «братском союзе» с советской Россией. Красная финская власть назвала свое правительство Советом народных уполномоченных, во главе которого стал большевик Маннер. Аналогом ЧК в красной зоне Финляндии стали чрезвычайные суды, которые начали жестокий террор против населения. В красной зоне до того не знавшей недостатка продуктов Финляндии уже в феврале 1918 г. свирепствовал лютый голод. За спиной финских красногвардейцев стояли полки русской красной гвардии и русские офицеры, перешедшие на службу к большевикам. Они планировали военные операции красногвардейцев против шюцкора. Главнокомандующим вооруженными силами красной Финляндии был назначен прапорщик Ээро Хаапалайнен, но фактическим начальником его штаба был командир 106-й пехотной дивизии полковник М. С. Свечников, ставший позднее командармом в советской России.

Историческая справка

Карл Густав Эмиль Маннергейм родился 4 июня 1867 г. в родовом имении графов Маннергеймов в Лоухисаари (к северу от Турку). Он был третьим ребенком в семье графа Карла Роберта Маннергейма и Хедвиг Шарлоты Хелены, урожденной фон Юлин. По шведской аристократической традиции графский титул наследовал только старший сын. Остальные получали титул барона. Многие поколения предков Карла Густава занимали высшие посты в Финляндии, России и Швеции. Дед был президентом надворного суда, прадед – сенатором. Поскольку его отец разорился, молодому аристократу пришлось самому строить свою жизнь и карьеру, опираясь только на способности и связи в высшем обществе Петербурга. После окончания частной гимназии Бёка в Гельсингфорсе, он с 1887 г. учился в Николаевском кавалерийском училище в Петербурге. Ему покровительствовала Императрица Мария Федоровна, которую он не оставлял своим вниманием до конца ее жизни в изгнании в Копенгагене. На письменном столе Маннергейма в его доме в Хельсинки всегда стояли рядом фотографии Марии Федоровны и Императора Николая II. Маннергейм был зачислен в русскую гвардию и в 1892 г. вступил в брак с дочерью русского генерала Анастасией Николаевной Араповой. В этом браке у него родились две дочери – София и Анастасия, но брак оказался несчастливым, и в 1903 г. супруги разъехались. В 1930-е гг. супруги восстановили свои отношения, и в 1937 г. Маннергейм участвовал в отпевании в Хельсинки своей жены по православному обряду. Молодой, красивый и высокий гвардейский офицер – Маннергейм выполнял роль ассистента во время коронационных торжеств в Москве в 1896 г. В чине подполковника участвовал в русско-японской войне в 52-м гусарском Нежинском полку. За мужество и воинское мастерство, проявленное в Мукденском сражении, был произведен в полковники. В 1908 г. по поручению Генерального штаба предпринял большую научно-разведывательную экспедицию в Кашгарию (западные районы Китая), во время которой вел подробный путевой дневник, впоследствии изданный. Отчет об экспедиции он лично представил Императору Николаю II. В 1911 г. произведен в генерал-майоры, а в 1912 г. зачислен в свиту Его Императорского Величества. В 1911–1912 гг. служил в Варшаве, где близко сошелся с княгиней Марией Любомирской. Их переписка, длившаяся несколько лет, представляет большую не только научную, но и художественную ценность и ныне опубликована. Всю Мировую войну Маннергейм был в действовавшей Императорской русской армии на фронтах против Австро-Венгрии, командовал кавалерийской бригадой. 18 декабря 1914 г. награжден Георгиевским крестом за форсирование реки Сан. В 1917 г. получил звание генерал-лейтенанта. Поддержал выступление генерала Лавра Корнилова, но после его неудачи вернулся в Финляндию. 16 января 1918 г. Маннергейм был назначен Сенатом Финляндии на пост главнокомандующего в разворачивающейся борьбе против большевицкой интервенции. Как твердый сторонник Антанты Маннергейм был вынужден подать в отставку 1 июня 1918 г., когда в Финляндии усилились германофильские тенденции, но вернулся в страну и вновь возглавил армию, а вскоре и государство после капитуляции Германии. Регент Финляндии в 1918–1919 гг. Поддерживал русское Белое движение. На парламентских выборах президента Финляндии 25 июля 1919 г. проиграл Карлу Стольбергу. С 1933 г. – фельдмаршал. Организовал оборону страны от СССР во время Зимней войны 1939–1940 гг. и войны продолжения 1941–1944 гг. Был главнокомандующим финской армией (с 1942 г. маршал Финляндии) с 30 ноября 1939 г. по 31 декабря 1944 г. 4 августа 1944 г. избран Президентом Финляндии. Покинул свой пост в марте 1946 г. После этого большей частью жил в Монтрё в Швейцарии в санатории Вальмонт, где писал воспоминания. Умер Карл Густав Маннергейм в Швейцарии в ночь на 28 января 1951 г. С высшими воинскими и государственными почестями Маннергейм был похоронен на Кладбище героев в Хиетаниеми в Финляндии. Его конная статуя украшает центр Хельсинки (открыта в 1960 г.), а родовая усадьба в Лоухисаари и дом в Хельсинки являются музеями. Народ Финляндии глубоко чтит память Карла Густава Маннергейма, считая его жизнь примером жертвенного служения отечеству.

Своим последним указом, датированным 16 (28) января, финский Сенат назначил главой национальных вооруженных сил генерал-лейтенанта Российской гвардии барона Маннергейма и призвал народ к борьбе с большевиками. Сотни добровольцев стали вступать в шюцкор. Из Германии вернулся финский егерский полк и также включился в борьбу на стороне Белых. В Финляндию прибыла бригада добровольцев из Швеции, Норвегии и Дании во главе с более чем сотней кадровых опытных офицеров. Маннергейм быстро освободил север Финляндии, но изгнать большевиков с юга страны у шюцкора не хватало сил. 1 марта Советская Россия и красная Финляндия подписали договор о дружбе, который в том числе предполагал помощь в разгроме сил шюцкора. В этих обстоятельствах финским патриотам не оставалось иного выхода, как заключить соглашение с Германией. Договор между правительством Финляндии и Германской империей о помощи и сотрудничестве был подписан 7 марта.

Опасаясь английского вмешательства в финские дела и открытия нового антигерманского фронта, немцы, несмотря на возражения Маннергейма, но следуя, видимо, тайным договоренностям с большевиками в Брест-Литовске, высадили в апреле 1918 г. на юге Финляндии войска под командованием графа Рюдигера фон дер Гольца. 12 апреля финны и немцы изгнали красных финнов из Гельсингфорса, а 28 апреля – из Выборга. Маннер и члены красного правительства, бросив свои войска на произвол судьбы и приказав им сражаться до последнего патрона, сами ночью на трех кораблях бежали из Выборга в Петроград. Красная власть в Финляндии закончилась. К началу мая сторонники Ленина не контролировали уже ни одного километра финской земли.

16 мая 1918 г. в приказе по армии Маннергейм обратился к воинам шюцкора с такими словами: «Вас была всего горстка плохо вооруженных людей, которые не устрашились многочисленного неприятеля и начали освободительную борьбу… Как снежный ком армия Финляндии выросла во время победоносного похода на юг. Главная цель достигнута. Наша страна свободна. От лапландской тундры, от самых дальних скал Аландских островов до реки Сестры развевается флаг со львом. Финский народ сбросил многовековые кандалы и готов занять то место, которое ему принадлежит. Я сердечно благодарю всех вас… Для защиты нашей свободы армия должна быть в полной боевой готовности. Крепости, пушки и иностранная помощь не помогут, если каждый мужчина не осознает, что именно он стоит на страже страны. Пусть помнят мужчины Финляндии, что без единодушия нельзя создать сильную армию, и что только сильный народ может безопасно созидать свое будущее. Солдаты! Пусть в вашу честь высоко развевается наше незапятнанное знамя, наше красивое белое знамя, которое объединило вас и привело к победе!»

Маннергейма финны чествовали как спасителя Финляндии, но ему, генералу русской службы, немцы не доверяли. К власти в Финляндии пришло прогерманское правительство. Маннергейма попросили покинуть родину, для которой он сделал так много. Во главе Великого княжества немцы планировали поставить зятя Императора Вильгельма II – герцога Фридриха-Карла Гессенского. В октябре 1918 г. в Финляндии была провозглашена монархия с этим принцем под именем Вайно I во главе.

«Если бы мы не поднялись на борьбу в 1918 г., Финляндия в лучшем случае превратилась бы в автономную область Советского Союза – без каких бы то ни было национальных свобод, без настоящей государственности, и нам бы не нашлось места среди свободных наций. Мы заплатили за независимость очень большую цену, но жертвы и тяготы освободительной борьбы не будут забыты… Финская армия, которую даже в собственной стране многие ненавидели и на которую клеветали, спасла страну от гибели и создала мощный фундамент для будущего Финляндии как независимого государства» – К.-Г. Маннергейм. Мемуары. М., 1999. – С. 135.

Литература

Х. Мейнандер. История Финляндии. Линии, структуры, переломные моменты. М.: Весь мир, 2008.

Осмо Юссила, Сеппо Хентиля, Юкка Невакиви. Политическая история Финляндии 1809–2009. М.: Весь мир, 2010.

Украина

Получив известия об Октябрьском перевороте, командующий войсками Киевского округа, энергичный генерал-лейтенант Виктор Квитницкий начал стягивать к Киеву верные войска, чтобы не допустить захвата на Украине власти большевиками. Его поддержал Казачий съезд, прошедший в ноябре в Киеве. Преимущественно эсеровская Центральная Рада колебалась. Она боялась и большевиков и военных. Особенно активно призывали воздерживаться от активных действий входившие в Раду еврейские социалисты – бундовцы. Их лидер, член Рады парикмахер Рафес, позднее перешел к большевикам. 10 ноября более тысячи казаков, офицеров и юнкеров окружили большевицкий ревком в Киеве. Большевики капитулировали без боя. Но в городе три дня продолжались бои между рабочими отрядами и войсками генерала Квитницкого, и в конце концов большевики установили контроль над Киевом. Но не надолго.

20 ноября 1917 г. Центральная Рада объявила в III Универсале об образовании Украинской Народной Республики, но опять же «не отделяясь от Российской Республики, дабы сохранить ее единство и помочь стать федерацией равных, свободных народов». Выборы в Учредительное собрание от восьми украинских губерний – Киевской, Екатеринославской, Херсонской, Подольской, Волынской, Черниговской, Харьковской и Полтавской – показали силу украинского национального чувства и приверженность лозунгам социалистов-революционеров. Во всех этих губерниях, кроме Херсонской, партии, ясно провозглашавшие своё «украинство» в противопоставление общерусским партиям, получили от 60 до 80 процентов голосов избирателей. Среди них огромное большинство составляли украинские эсеры. Зажиточная сельская Украина вовсе не желала большевицкого разбоя. Большевики повсюду получали 12–20 процентов голосов. Не более. Только в Херсонской губернии (нынешние Одесская, Николаевская и Херсонская области), населенной преимущественно не украинцами, а переселенцами со всей России, украинские эсеры получили чуть больше 10 % голосов, в то время как общерусская ПСР – более половины. Большевики здесь собрали менее 12 % голосов, кадеты – 7 %.

В ночь с 12 на 13 декабря Киев заняли части украинской национальной армии. Они арестовали большевицкий ревком во главе с Пятаковым, а большевицких руководителей выслали в Москву. Центральная Рада заявила, что украинский трудовой народ сможет дать достойный отпор Совнаркому. И действительно, на Всеукраинском съезде Советов рабочих, солдатских и крестьянских депутатов члены эсеровской крестьянской организации «Спiлка» сильно поколотили большевиков и взяли в свои руки мандатную комиссию и президиум съезда. Большевики, столкнувшиеся на этот раз с организованным проявлением враждебной им «народной» силы, бежали из Киева в Харьков и там, проведя свой съезд, объявили, что берут власть на Украине в свои руки. Съезд Советов Украины (его делегаты были назначены большевицкими комитетами партии) в Харькове провозгласил Украину социалистической республикой, разделив ее затем на Донецко-Криворожскую и Одесскую советские республики. Красные отряды из Харькова тут же начали захватывать украинские города и села. К середине января 1918 г. Киев был почти окружен.

Свидетельство очевидца

«Город Чернигов в этот первый приход большевиков отделался чуть ли не 50 тыс. рублей контрибуции, которых хватило для того, чтобы верховный комиссар мог день и ночь пить горькую, а наряду с этим город Глухов пережил трудно поддающиеся описанию ужасы. В Глухове полновластным его владыкой был матрос Балтийского флота по фамилии Цыганок. Неудовлетворенный количеством вырезанных помещиков, он велел перебить и перерезать даже детей, воспитанников местной гимназии как будущих „буржуев“. Потом Цыганок случайно погиб, заряжая бомбу, которая взорвалась у него на коленях, причём, умирая, он завещал похоронить себя в склепе местной помещичьей фамилии и с подобающим торжеством, для чего красноармейцы выгнали весь город на проводы погибшего диктатора». – Н. Могилянский. Трагедия Украины. Из пережитого в Киеве в 1918 г. – АРР. IX. Берлин, 1923.

После разгона Учредительного собрания, опасности захвата Киева и угрозы, что по условиям сепаратного мира с Германией, украинские губернии будут переданы врагу, 9 (22) января 1918 г. Рада приняла «IV Универсал», провозгласивший Украинскую Народную Республику «независимым, свободным и суверенным государством украинского народа». Она послала свою делегацию в Брест-Литовск, получила признание от немцев и австрийцев и обязалась в качестве контрибуции поставить Центральным державам 1 млн. тонн продовольствия и топлива.

Уже через две недели после объявления IV Универсала к Киеву подошла Красная армии подполковника левого эсера Муравьева. Упорные бои между красными войсками и частями украинских националистов, юнкерами и казаками шли девять дней. Одновременно большевицкий ревком организовал восстание против Рады в самом городе. Восстание было подавлено, но когда большевики начали обстреливать город из тяжелых осадных орудий – началась паника, и в ночь на 9 февраля н. с. Центральная Рада и Секретариат (правительство) покинули Киев и переехали в Житомир.

Захватив Киев, большевики учинили в нём кровавую расправу. Было убито около пяти тысяч офицеров и несколько сотен украинских молодых воинов – гайдамаков. В первый же день большевицкой власти в Киеве революционными солдатами был жестоко убит Киевский митрополит Владимир Богоявленский, расстреляны известные врачи – хирург Бочаров и доктор Рахлис за то, что носили военную форму, эстрадный певец Сокольский – за то, что пел антибольшевицкие куплеты. Убивали с равной жестокостью и алчностью и русских, и украинцев, и евреев, и поляков. По сообщению очевидца, красноармейцы казнили всякого, кто наивно показывал красный билетик – удостоверение принадлежности к украинскому гражданству. Могли равно пустить пулю в затылок и за золотые офицерские погоны, и за красивые ботинки, приглянувшиеся красноармейцу.

Свидетельство очевидца

«Первый приход большевиков в Киев был встречен даже радостно русским населением Киева, которому было уже невтерпёж от разгулявшегося украинства. Но скоро стала действовать чека, вскоре появился известный Лацис, жизнь стала страшной, грабежи один за другим участились в Киеве… С недели на неделю жизнь становилась мучительней… и вот господство большевиков кончилось. Пришли немцы…» – Протопресв. Василий Зеньковский. Пять месяцев у власти. Воспоминания. М. 1995. – С. 43.

До этого ориентировавшиеся на Антанту, руководители Украины спешно подписали сепаратный мир с Центральными державами в Бресте и 12 февраля обратились к Германии с просьбой о помощи. 2 марта немецкие войска восстановили власть Рады в Киеве. Большевики бежали, оставив разграбленный и в буквальном смысле слова залитый кровью город. По меткому замечанию В. В. Шульгина, до того настроенный пророссийски и антигермански, киевский обыватель после трех недель хозяйничанья большевиков готов был сказать: «Волим под царя западного, инославного».

29 апреля 1918 г. германское командование разогнало Раду, установив единоличную власть «гетмана всея Украины», генерал-лейтенанта П. П. Скоропадского, правительство которого просуществовало до военного поражения Германии в ноябре 1918 г.

Прибалтика

В 1917 г. большинство эстонских лидеров готовы были удовлетвориться автономией Эстонии в составе демократического федеративного Российского государства. В конце 1917 г. эстонцы рассматривали ряд альтернативных вариантов решения своей судьбы: небольшевистская Российская федерация, Скандинавское содружество, Финно-эстонский союз, независимая Эстония. Они избрали независимость только тогда, когда иные варианты оказались нереализуемыми. Что касается проекта Скандинавского содружества, то в его осуществимость верили только законченные политические идеалисты. Финно-эстонского союза боялись сами эстонцы, которые не могли не видеть растущих антишведских настроений среди финнов (примерно 1/10 населения Финляндии составляют шведы) и опасались сами стать следующим гонимым и ассимилируемым меньшинством. На такой союз можно было решиться только в отчаянных обстоятельствах. Да и финны больше интересовались не Эстонией, но Карелией и Печенгой, где живут родственные финнам карелы и саамы (лопари). В области действительного была только Федеративная Российская республика, которую, скорее всего, утвердило бы Всероссийское Учредительное собрание.

Иную альтернативу предлагала Германия. В сентябре 1917 г. в столице оккупированной немцами Курляндии Митаве (ныне Елгава, Латвия) собрался «ландесрат» («земельный совет»), который принял решение восстановить Курляндское герцогство и просить немецкого Кайзера Вильгельма II принять корону Курляндии. Вильгельм согласился и неоднократно приезжал в Митаву для более подробного знакомства.

После большевицкого переворота в Петрограде фронт окончательно разваливается. Дикие расправы с «буржуями, офицерами и кадетами» становятся повседневной реальностью. Надежда на скорую ликвидацию путча тает с каждым днем, а угроза его распространения на Балтию возрастает. 4 ноября в Ревеле создается большевицкий военно-революционный комитет во главе с Иваном Рабчинским и Виктором Кингисеппом. Большевики отстранили от власти комиссара Временного правительства по Эстонии Яаана Поску. В начале ноября военно-революционный комитет XII русской армии, расположенной в Латвии, отдал приказ отрядам красных латышских стрелков занять Цесис, Вольмар и Валку – еще не оккупированные немцами латвийские города.

Большевики черпали свою поддержку в городах и армии, как среди эстонцев, так и неэстонцев, в то время как оплотами эстонских патриотов были сельские, исключительно эстоязычные районы, особенно в южной Эстонии. В Латвии большевиков поддерживали в первую очередь русская XII армия и латвийские национальные части, а также и бежавшие от немцев из Риги, Либавы и Виндавы латышские рабочие. Латышские крестьяне и интеллигенция выступали за националистов. Но национальное тогда вовсе не означало – антироссийское. Крестьяне отнюдь не рвались в бой за непонятную им идею политической независимости. Эстонские крестьяне выступили против большевиков, увлеченные практической потребностью в осуществлении земельной реформы. Идеи полного отделения от России созревают постепенно и только в связи с угрозой большевизации Эстонии и Латвии.

Лишь 8 ноября виднейшие эстонские национальные деятели Тэниссон и Пятс впервые призывают на страницах газеты «Teataja» к национальной независимости. Однако выборы во Всероссийское Учредительное собрание от Эстонии и неоккупированной части Латвии проходят вполне организованно. На них побеждают большевики и национальные партии. Эстонские и латвийские делегаты присутствуют на открытии Учредительного собрания в Петрограде.

В Эстонии (бывшая Эстляндская губерния вместе с эстоязычной частью Лифляндской губернии) на выборах во Всероссийское Учредительное собрание 40 % избирателей поддержали большевиков (120 тыс. голосов) и лишь немногим больше – эстонские национально-демократические партии – Демократическую и Рабочую – 44,3 %. Остальные из 300 тысяч голосов достались крестьянской партии. В неоккупированной к декабрю германцами части Латвии (леттоязычная часть Лифляндии без Риги) победа большевиков над националистами и вовсе была триумфальной: 97 781 голос из 136 080, или 72 % были отданы за латвийских социал-демократов, балтийское отделение Российской коммунистической партии. Националистические партии получили в Ливонии только 22,8 % голосов. При этом следует учитывать, что национально неоднородная, преимущественно русскоязычная армия, расквартированная в этих областях, голосовала отдельно от гражданского населения, а коренная национальность составляла тогда в Эстонии 88 % всего населения, а в латвийской Ливонии до 93 %.

В Валке под охраной патриотически настроенных латышских стрелков 16–19 ноября проходит Вселатвийский национальный съезд, который обратился с заявлением, адресованным «русской революционной демократии», что Латвия состоит из всех территорий, населенных латышами, и что будущее ее определит плебисцит и Учредительное собрание Латвии. Съезд заключил, что в переговоры с большевицким правительством вступать он не будет, так как власть большевиков не представляет «русскую революционную демократию». Съезд избрал Национальный совет во главе с В. Замуэлем. 29–31 декабря в Вольмаре (ныне Валмиера) большевиками, захватившими город, был собран II Вселатвийский съезд Советов, утвердивший Исполком (правительство большевицкой Латвии) во главе с Ф. Розиншем.

23 октября 1917 г. (за два дня до переворота в Петрограде) Совет рабочих и солдатских депутатов во главе с большевиком Яном Анвельтом совершает переворот в Ревеле (ныне – Таллин) и разгоняет Maapäev. Но Maapäev успел в этот день принять резолюцию, что он является верховной властью в Эстонии вплоть до выборов в Эстонское учредительное собрание, и передать свою власть президиуму и Совету старейшин. Совет старейшин отправляет делегацию в нейтральные страны и страны Антанты, чтобы убедить мировое сообщество признать Эстонию в качестве независимого нейтрального государства и тем предотвратить ее оккупацию Германией. Но в Эстонии среди патриотов было еще много сторонников сохранения единства с Россией. Только разгон большевиками Учредительного собрания заставил эстонских и латвийских национальных деятелей решительно избрать курс на достижение национальной независимости.

Балтийские большевики боролись не только против националистов, но и против немецкого дворянства и немецких политиков, которые после Октябрьского переворота стали смотреть на наступающие германские войска как на единственных своих защитников и от националистов, и от большевиков. Немцы собирали подписи по деревням под петициями с просьбой о включении балтийских губерний в состав Германии и посылали эти петиции в Рейхстаг. Большевики отвечали, как обычно, жестокостями. Многие немецкие политики края были арестованы, некоторые убиты, а 567 человек вывезены под арестом в центральную Россию. Они смогли освободиться и вернуться только благодаря условиям Брестского мира. 28 января германское дворянство вручило большевицкому представителю в Стокгольме Воровскому меморандум, что «следуя букве тех прав, которые дарованы Балтийскому краю Петром I в 1721 г. в Ништадте, край отделяется от России».

3 февраля 1918 г. в Эстонии начались выборы в Эстонское учредительное собрание. Большевики согласились участвовать в них, но когда обнаружили, что получат не более 25–30 процентов голосов, то 10 февраля призвали бойкотировать эти выборы, а выбирать Советы рабочих и солдатских депутатов. Эстонские и латвийские большевики, следуя указаниям из Москвы, стали создавать военные отряды и захватывать власть, убивая, где возможно, либеральных и национально настроенных деятелей, а на сельских землях учреждать социалистические коллективные хозяйства, к негодованию богатых крестьян. Против зажиточных крестьян также был развернут жестокий террор.

19 февраля в ответ на эти злодеяния Совет старейшин Maapäev вручил власть «совету трёх» – Освободительному комитету в составе Константина Пятса, Юрия Вильмса и Константина Коника. В ночь с 24 на 25 февраля 1918 г. этот Комитет, воспользовавшись бегством большевиков перед приходом немцев, собрался полуподпольно в Ревеле и провозгласил Эстонию независимой демократической республикой «в ее исторических и этнических границах». Эстония провозгласила суверенитет только тогда, когда Россия рухнула в пучину смуты, а армии Германской империи приближались к Ревелю. На следующий день в Ревель вошли немцы, арестовали Пятса (позднее его отправят в концентрационный лагерь на территории Литвы) и расстреляли в конце марта Вильмса.

Латвийские политики, члены Национального совета, подпольно собравшиеся в конце июня на квартире депутата Думы Гольдманиса, приняли решение обратиться к странам Антанты с декларацией независимости Латвии и открыть представительства Латвии в Швеции, Швейцарии и Франции.

Планы Императора Вильгельма были хорошо известны. Прибалтика должна быть открыта для широкой германской колонизации. Из Эстонии и Латвии немцы предполагали создать Великое герцогство Балтийское, наследственным монархом которого должен стать Прусский король. Эстонским и латышским крестьянам пришлось бы в этом случае не только распроститься с надеждами заполучить земли немецких баронов, но и потесниться на своей земле перед колонистами. Ставшая к марту очевидной готовность большевиков идти на мир с немцами и ликвидация ими частной крестьянской собственности не вызывали у балтийских крестьян ни малейшего сочувствия. Кроме того, по условиям Брестского мира большевики передали всю Латвию и Эстонию Германии. 15 марта 1918 г. германское правительство признало территории Лифляндии (ныне север Латвии и юг Эстонии) «свободным и независимым герцогством» под скипетром немецкого кайзера. В начале апреля в Эстляндии, Лифляндии и на острове Эзель (Сааремаа) созываются провинциальные ландтаги, которые избрали депутатов на Верховный ландтаг для управления Балтийским краем и преобразования его в вассальное герцогство, собравшийся 12 апреля в Риге. Верховный ландтаг Балтийского герцогства состоял из 35 немцев, 13 эстонцев и 10 латышей. Он обратился к Императору Германии с просьбой установить над Балтией германский протекторат. Позднее Верховный ландтаг избрал ландратом (правителем края) Фридриха Мекленбургского (1873–1969) с титулом герцога Балтийского.

Эстонские и латвийские политики не согласились с этим. 25 апреля шведскому послу в Петрограде от их имени был вручен депутатом Думы Юлием Сейламаа протест против избрания ландрата. Копии протеста были посланы правительствам стран Антанты. Начиналась борьба на два фронта, и против немцев, и против большевиков. И единственным принципом, вокруг которого можно было надеяться объединить народ, – был лозунг создания собственного национального государства, независимого и от кайзеровской Германии, и от большевицкой России.

Вооруженное сопротивление эстонцев и латышей немецкому вторжению было невозможно. Но политики не сложили рук. У латышей и эстов обнаружился влиятельный и заинтересованный в их независимости друг – Антанта. Ни усиление Центральных держав, ни поддержка заключивших «похабный мир» в Бресте большевиков странам, воюющим с Германией и Австрией, не были интересны. Напротив, воссоздание хоть какого-то фронта на Востоке, возможное ослабление и своего старого тевтонского врага, и его нового красного союзника было для стран Согласия крайне желательным.

Очень осторожно, дабы не испортить отношений с возможной патриотической властью в России, которая, свергнув Ленина, могла бы возобновить войну с Германией, страны Антанты поддержали национальные правительства Эстонии и Латвии и обещали им военную и дипломатическую помощь, если к тому появится хоть малейшая возможность. Вопрос же о дипломатическом признании мог рассматриваться только после согласия на их независимость Демократической России. Но de facto эстонский Maapäev был признан 5 мая Великобританией, Францией и Италией в качестве государственной власти на территории Эстонии.

Германия ответила. 17 июня 1918 г. Гинденбург издал указ о колонизации Курляндии, земледельческое население которой было эвакуировано в глубинную Россию еще в 1915 году. Немецкое дворянство и колонисты формировали Ландсвер, куда включали и русских военнопленных, согласившихся служить Кайзеру. Школы Эстонии и Латвии были переведены германскими оккупационными войсками на немецкий язык преподавания. Тартуский университет 15 августа 1918 г. был открыт как немецкий, и в него ректором назначен берлинский профессор Теодор Шейманн. Все эти действия оккупационных властей вызывали резкое недовольство национальной эстонской и латвийской интеллигенции. Крах германской военной машины и капитуляция Центральных держав в ноябре 1918 г. спутали все планы немцев в Прибалтике.

Литва

В Литве, которая была занята немецкими войсками с 1915 г., сразу же после Октябрьского переворота в Петрограде началась подготовка к провозглашению независимости под германской верховной властью. Председатель Тарибы Атанас Сметона, выступая 13 ноября 1917 г. в Берлине, подчеркнул, что независимая Литва желает быть восстановленной не в исторических (включавших Белоруссию и Украину), но в этнических границах. Он заверил немцев, что все будущие литовские правительства будут поддерживать теснейшие связи с Германией. В конце ноября германский рейхстаг поддержал идею независимой Литвы под германским протекторатом, и 11 декабря 1917 г. Тариба провозгласила «восстановление независимого государства Литва со столицей в Вильнюсе». 23 марта 1918 г. Кайзер Вильгельм II подписал акт о литовской независимости, а Тариба гарантировала полное политическое, военное, экономическое и финансовое подчинение Литвы Германии. Началась борьба между различными князьями Германии за престол Литвы. После долгих споров 9 июля 1918 г. Тариба одобрила кандидатуру герцога Вильгельма фон Ураха (отпрыска боковой ветви Вюртембергского королевского дома) и возвела его на королевский трон с именем Миндаугаса (Миндовга) II.

Летом в Литву вернулись из России депутаты Государственной Думы Ичас и Вольдемар. Они были против установления монархии в Литве. Став членами Тарибы, думцы требовали объявления Литвы республикой. Законодательные права Германия дала Тарибе только за неделю до капитуляции – 2 ноября. Немедленно Тариба провела конституционную сессию и утвердила временную республиканскую конституцию. 11 ноября 1918 г. Тариба назначила Августина Вольдемара (1883–1944) руководителем кабинета министров, и Литва приступила к строительству независимого государства.

Белоруссия

После захвата большевиками власти в России, 5 декабря в Минске созывается Учредительный Национальный Всебелорусский конгресс. Это был именно региональный, а не национальный съезд. На нем оказались представленными большинство партий, земских и городских организаций, национальных организаций не оккупированной германскими войсками части Белоруссии. В некоторой степени это был ответ на результаты выборов в Учредительное собрание, на которых в Витебской и Минской губерниях (по Могилевской губернии данных нет, а Гродненская была оккупирована немцами) абсолютное большинство голосов получили большевики. В Белоруссии поддержка белорусских националистических партий оказалась ничтожно малой. В Витебской губернии националисты получили 1,6 % голосов, в то время как большевики – 51,2 %, социалисты-революционеры – 26,8 % принявших участие в голосовании. В Минской губернии, сердце Белоруссии, националисты получили менее 0,3 % всех голосов, а большевики – 63,1 %.

На съезд прибыло 1167 депутатов с правом решающего голоса и 705 – с правом совещательного. Как и в Учредительном собрании России, здесь абсолютно доминировали левые партии, а среди них – социалисты-революционеры.

В ситуации полного безвластия, поддерживаемого большевиками произвола, чинимого дезертирами, сознавая почти неотвратимую опасность установления в Северо-Западном крае коммунистического режима, Всебелорусский Съезд предпринял попытку взять ситуацию в крае под контроль. На ночном заседании с 17 на 18 декабря он «утвердил в пределах Белорусской земли республиканский строй» и принял декларацию «О неделимости Белоруссии». В эту же ночь по решению Совета народных комиссаров Западной области и фронта съезд был разогнан пулеметами. Народ, представители которого собрались в декабре в Минске, желал покоя и порядка, а не независимости от России. Только когда 19 февраля 1918 г. наступающие немецкие войска заняли Минск, а большевики «в отчаянном беспорядке, захватив все народные деньги из казначейства и банков, бежали», белорусские националисты продолжили свою деятельность. Германские власти не желали рассматривать Белоруссию как самостоятельное государство, а видели в ней часть России. Поэтому, в отличие от Украины, здесь национальным учреждениям – Съезду, Раде были воспрещены государственные функции. Народный Секретариат Белоруссии в период оккупации действовал как общественная организация. Но одновременно немцы неофициально поддерживали его, предполагая в будущем возможность какой-нибудь государственной комбинации в регионе с его участием. Вскоре такая возможность представилась. Избранный Съездом Народный секретариат, преобразованный в «Раду Белорусской Народной Республики», 25 марта принял III «Грамату»:

«Мы, рада Белорусской Народной Республики, сбрасываем с родного края последнее ярмо государственной зависимости, которое силою накинули российские цари на нашу свободную и независимую страну. Отныне Белорусская Народная Республика объявляется независимой и свободной Державой. Сами народы Белоруссии, в лице своего Учредительного собрания, решат о будущих государственных связях Белоруссии».

Историко-политический контекст этой «Граматы» восстановить не сложно. По Брестскому миру между большевиками и Центральными державами «области, лежащие на запад от линии Рига – Двинск – Свенцяны – Лида – Пружаны, не будут больше принадлежать государственному суверенитету России и будущую судьбу этих областей устроят Германия с Австро-Венгрией по соглашению с их населением». В Белоруссии отчуждаемая полоса охватывала только меньшую западную часть края с Брестом, Гродно, Белостоком и Волковыском. А к тому времени все пространство Белоруссии кроме Витебска уже находилось под германской оккупацией. Марионеточная Белорусская республика помогла бы Германии отхватить немалый кусок земли, оставшийся по Брестскому трактату за Россией. Потому-то германские власти не препятствовали деятельности Рады, объявившей недействительной «ту часть Брестского трактата, какая касается Белоруссии», а вскоре признали и саму Раду как властный государственный орган.

Когда Германия создала из русской Польши вассальное королевство, соединение с ним на федеративных началах Белоруссии предполагалось как одна из приманок для польских националистов, побудившая бы их принять участие в немецком проекте обустройства Польши и, соответственно, набора польских юношей в германскую армию.

Документ

Один из виднейших идеологов белорусской государственности, польский историк Митрофан Довнар-Запольский писал в начале апреля 1918 г.: «После 1569 г., соединившись актом унии с Польшей, Белоруссия не потеряла своих суверенных прав, оставаясь несколько столетий федеративной частью Польско-Литовско-Русского государства. Она не была провинцией Польши, сохраняя свою государственность. Мы исторически привыкли к свободным учреждениям, отнятым у нас Россией». […] Провозгласив вновь независимость, «устроим ли мы свою жизнь вполне самостоятельно, или же войдем как часть в состав какой-либо федеративной комбинации, важно то, что теперь мы будем выбирать ту или иную комбинацию в соответствии с нашими интересами».

«Комбинация» для Белоруссии готовилась вполне определенная. Она отразилась и в национальной символике. Именно тогда был утвержден государственный флаг республики геральдических цветов польских Пястов, где к бело-красному польскому биколору добавилась нижняя горизонтальная белая полоса, символизирующая Белую Русь. Белорусская народная республика прекратила свое существование одновременно с капитуляцией Германии.

Литература

Цвикевич. Краткий очерк возникновения Белорусской народной республики. Киев: И. Чоколов, 1918.

Кавказ

После большевицкого переворота на территории Терской области, населенной казаками и многочисленными горскими народами, образовался Юго-Восточный федеративный союз, в состав которого на правах автономий входили Терское казачье войско и Союз горских народов Северного Кавказа. Однако реальный шанс сотрудничества между горцами и казаками не был использован, и с весны 1918 г. представители советской власти развернули агитацию за конфискацию казачьих земель и их передачу горским аулам. При поддержке турецких войск, оккупировавших Кавказ после Брестского мира, распространялись идеи создания исламского государства. Оказавшись перед угрозой уничтожения, терское казачество летом 1918 г. подняло восстание под руководством братьев-осетин Мистуловых. Повстанцам удалось занять Моздок, окружить Владикавказ и Грозный. Но к осени их главные силы были разбиты.

После октября 1917 г. власть на территории Грузии, Армении и Азербайджана осуществлял Закавказский Комиссариат под руководством Е. П. Гегечкори. Пока в Петрограде сохранялась власть Временного правительства и даже после захвата власти 25 октября 1917 г. большевиками ни один мало-мальски известный кавказский политик не мыслил отделять свой народ от России. На Кавказе достаточно спокойно прошли выборы во Всероссийское Учредительное собрание, принеся победу меньшевикам, социалистам-революционерам и национальным партиям. Только тогда, когда политики Кавказа убедились, что России как государственного целого больше нет, а засевшие в Петрограде и Москве большевики для сохранения своей власти готовы отдать полцарства австрийцам, немцам и туркам, они ради самосохранения стали думать об отделении от России – по пунктам Брест-Литовского мирного договора все Закавказье подлежало германо-турецкой оккупации, а юго-западная часть региона – Карс, Ардаган, Батум – аннексировалась Турцией.

Стараясь организовать небольшевицкую власть в Закавказье, правительством объявил себя Закавказский комиссариат, начавший в Трапезунде собственные переговоры с турками о перемирии, так как старая Русская армия совершенно развалилась и более не желала держать фронт. В качестве законодательного органа этой временной закавказской власти был образован Закавказский сейм, который, в частности, должен был одобрить пункты перемирия. Закавказский сейм был сформирован депутатами, избранными в Закавказье во Всероссийское Учредительное собрание. Его состав был расширен втрое пропорционально за счет непрошедших кандидатов, в соответствии с численностью голосов, поданных на выборах за партийные списки. Председателем сейма был избран социал-демократ, депутат Государственной Думы Н. С. Чхеидзе. Сейм не признал советской власти, Брестского мира и 9 апреля 1918 г. заявил о создании Закавказской демократической федеративной республики (ЗДФР), как временно независимого, из-за захвата власти в столицах большевиками, образования. Три ведущие политические партии Кавказа – социал-демократическая рабочая партия Грузии, армянский «Дашнакцутюн» («Союз») и азербайджанский «Мусават» (Равенство) – поддержали создание ЗДФР.

Однако переговоры в Трапезунде не удавались, а турецкие войска продолжали продвигаться в глубь Закавказья. Пал Карс, затем после короткого сопротивления капитулировала неприступная крепость Батума. Заняв Ахалцихский уезд Тифлисской губернии, части неприятеля подступали к Александрополю и Тифлису. Турки требовали однозначного согласия на пункты Брестского мира, но в кулуарах переговоров намекали, что если бы народы Закавказья воспользовались правом на самоопределение и вовсе отделились от России, объявив себя независимыми государствами, то в этом случае Брестский договор потерял бы для них свою силу. В действительности турки и их фактические союзники в сейме – кавказские татары – хитрили. План Османской державы состоял в том, чтобы включить в свой состав как можно больше кавказских земель с изволения их населения до заключения общего мира, обещавшего Центральным державам мало хорошего. С армянами предполагалось покончить вовсе, как это уже было проделано в 1915–1916 гг. в Анатолии, а над Грузией, предварительно отторгнув от нее все населенные мусульманами земли, установить протекторат, подобный османскому протекторату над грузинскими царствами в XVIII веке.

21—28 мая 1918 г. турецкие войска Якуб Шевка паши были остановлены под Сардарабадом национальными армянскими частями Русской армии под командованием генерала Назарбекова и армянскими добровольцами. После упорного и кровопролитного сражения турецкие войска были отброшены из Араратской долины на западный берег реки Аракс. Сражаясь с турками, армяне спасали свои жизни и ясно сознавали это. Они не спешили с провозглашением независимости, но всеми силами пытались защитить свои селения от турецкой оккупации, оставаясь, хотя бы формально, частью Российского государства.

Грузинские же политики попались в расставленный турками капкан. 8 июня 1918 г. сейм заявил о самороспуске. Независимость Грузии была провозглашена в тот же день. Вслед за тем объявил независимость Азербайджан. Армения решилась на подобный шаг только через год, 15 мая 1919 г. Центральные державы немедленно признали эту независимость, Антанта ее проигнорировала. Турки тут же предъявили Грузии еще более тяжкие условия мира, требуя отдать им населенные преимущественно мусульманами и армянами Ахалцихский и Ахалкалакский уезды, создав тем самым коридор между уже аннексированной Турцией Аджарией и Азербайджаном, отсекая одновременно Грузию от Армении. Грузины обратились за помощью к Германии. Немцы перебросили в Тифлис немного войск, оккупировали страну и постарались остановить своего зарвавшегося союзника. Турки, согласившись на словах, на деле продолжили наступление, объявив, что наступают не воинские части Турции, а местные жители – мусульмане, «желающие самоопределиться и отложиться от Грузии». Местные мусульмане, известные как «месхетинские турки», действительно всецело были на стороне своих соплеменников, грабя грузинские села, кощунствуя в христианских храмах, убивая и изгоняя мирных жителей-христиан. Тогда был разорен и царский дворец в Абас-Тумане. С этого времени отношения между грузинами и месхетинскими турками остались враждебными на долгие десятилетия. Благодаря вмешательству немцев турецкие войска и партизанские отряды остановились на реке Храм в двух переходах от Тифлиса.

В Азербайджане, напротив, турок ждали как освободителей. Дело в том, что 24–29 марта 1918 г. район Баку и побережье Каспийского моря от Баку до Порт-Петровска (Дагестан) были захвачены большевиками-армянами во главе с Шаумяном. Во время боев против большевиков сражались и русские, и татары, и армяне-небольшевики, но жестокой расправе, фактически – погрому подверглись со стороны победивших большевиков именно мусульмане. Установившийся режим соединял классовый гнет с национальными гонениями и поэтому было особенно ненавистен татарскому населению. Существовавшая до того и одновременно с большевиками в Елисаветполе (Гяндже) национальная татарская власть была столь же нетерпима к русским и армянам. В начале 1918 г. погромы русских сел азербайджанцами произошли на верхней Мугани и в Шемахинском уезде.

Незадолго до занятия Баку турками власть в городе от большевиков перешла к поддерживаемому англичанами терскому казачьему войсковому старшине Бичерахову. В городе высадились английские войска, но после непродолжительных боев Баку был сдан туркам 2 сентября 1918 г. В город торжественно въехало азербайджанское правительство, и началась ужасающая по размерам армянская резня. За несколько дней погибло не менее 30 тысяч армян. Вскоре турецкие власти прекратили бойню, но оставшиеся армяне были лишены всех прав, их имущества конфисковывались без вознаграждения, а видные лидеры армянской общины продолжали тихо и бессудно уничтожаться. К русским новая азербайджанская власть отнеслась терпимо.

Планы турок не ограничивались Закавказьем. Поскольку Брестский мир не позволял им переваливать через основной Кавказский хребет, турки инспирировали создание независимой Горской республики. Предполагалось, что при усилении анархии в России она попросится под протекторат Турции. Горская республика формально объединяла весь Северный Кавказ от Туапсе до Дербента, но фактически имела власть только в Чечне и Дагестане. Главными врагами турецких протеже стали осетины и русские казаки, а также часть черкесов и кабардинцев. Третьей силой на Северном Кавказе стали большевики. Покровительствуемых Турцией горцев Чечни и Дагестана они до поры трогать боялись, а тех, кто поддерживал Антанту и выступал против турок и их марионеточных правительств, истребляли со всей свирепостью. Погромы, разорение станиц и аулов, разграбление городов, массовые насилия стали обычным явлением в это время на Северном Кавказе.

Свидетельство очевидца

«Грабеж, как занятие, пользовавшееся почетом на Кавказе, стал теперь обычным ремеслом, значительно усовершенствованным в приемах и „орудиях производства“ – до пулеметов включительно. Грабили все „народы“, на всех дорогах и всех путников – без различия происхождения, верований и политических убеждений. Иногда сквозь внешний облик религиозного подъема хищным оскалом проглядывало все то же обнаженное стремление. Дороги в крае стали доступными только для вооруженных отрядов, сообщение замерло, и жизнь замкнулась в порочном круге страха, подозрительности и злобы», – вспоминал о 1918 годе на Кавказе генерал А. И. Деникин. Очерки русской смуты. Т. 4. Берлин, 1925. – С. 121.

Совершенно ошибочно было бы полагать, что народы Кавказа, воспользовавшись ослаблением и распадом общерусской власти, решили «реализовать свои вековые чаяния» и отделиться от России. Политические новообразования, возникшие на Кавказе, отнюдь не были долгожданным плодом многолетней борьбы за независимость населявших их народов. Они появились в результате политической интриги Турции и разрушения центральной власти в России.

Мнение историка

«Совокупность событий, приведших к независимости, ни в коем случае не может рассматриваться как результат целенаправленной деятельности социал-демократов. Несмотря на упования небольшой группы грузинских националистов, независимость вовсе не являлась целью ведущего политического направления грузин. Скорее физическое и политическое разобщение с большевицкой Россией, возникшее как результат разгорающейся гражданской войны, и непосредственная угроза турецкого нашествия побудили грузин (так же как и азербайджанцев, и армян) официально пойти на разрыв с Россией». – R. G. Suny. Social Democrats in Power: Menshevik Georgia and the Russian Civil War // Party, State and Society in the Russian Civil War. Explorations in Social History / ed. by D. P. Koenker et oth. Bloomington, 1989. – P. 326.

Чисто сиюминутные, конъюнктурные задачи провозглашения независимости хорошо сознавались и современниками. «Поставленная весною 1918 г. перед угрозой продвижения на ее территорию турецких полчищ, Грузия объявила свою самостоятельность и независимость от России и оперлась на Германию, опасаясь, что оставшись нераздельной частью России, она попадет под последствия невыгодного для нее истолкования Брестского договора», – писал русский закавказский политик, бакинский член партии к.-д. Б. Байков.

Свидетельство очевидца

Рассказывает главнокомандующий войсками Закавказской республики, а затем Грузии генерал Квинитадзе: «26 мая 1918 г. была объявлена самостоятельная Грузинская республика <…> Произошло это вследствие настойчивого требования Вехиб-паши; был передан нашей делегации его ультиматум председателю Закавказской делегации А. И. Чхенкели с требованием признания Брест-Литовского договора. Последний прислал на мое имя телеграмму для передачи Правительству и о необходимости завтра же объявить независимость Грузии, для которой Брест-Литовский договор уже не был бы обязателен. Объявили». – Г. И. Квинитадзе. Воспоминания. 1917–1921. Париж: YMCA-Press, 1985. – C. 38.

Нашлись охотники из национального образованного класса стать министрами, градоначальниками, главнокомандующими. Еще недавно горячие сторонники единой России, кавказские аристократы и интеллектуалы теперь с невероятным жаром начали отстаивать свое право на независимость и охаивать Россию. Например, генерал русской службы азербайджанец Шихлинский командовал в сентябре 1918 г. обстреливавшей Баку турецкой артиллерией, а грузинские социалисты, еще недавно выступавшие даже против федерализации российско-грузинских отношений, в 1918 г. объявили преступными любые заявления и публикации, выражавшие сомнения в целесообразности грузинской независимости, а ведомство Ноя Рамишвили по борьбе с контрреволюцией зорко следило за соблюдением этого указа. «Все счеты со всем, что является русским, должны быть кончены», – писал в это время орган грузинских национал-демократов газета «Питало-Клдэ».

Свидетельство очевидца

«В Кавказском сейме пришлось выслушивать речи татарских представителей, дышавших ненавистью к России и недвусмысленно намекавших на будущий союз закавказских татар с Турцией, с которой Азербайджан в 1918 г., исполняя приказания Германии, собирался окончательно соединиться, отделившись от России». – Б. Байков. Воспоминания о революции в Закавказье (1917–1920 гг.) // Архив Русской Революции. Т. IX. Берлин, 1923. – С. 143.

Но это отношение политической элиты совершенно не разделялось народом, который очень быстро понял, что независимость не сулит ему ровно никаких ни моральных, ни культурных, ни материальных выгод, а право попирать и грабить соседей, с которыми при русской власти более или менее мирно пришлось жить сто лет, оборачивалось и обратным правом быть попранными и ограбленными этими или другими соседями. Нескольких месяцев хаоса, погромов и нищеты, соединенных с невероятным взяточничеством, казнокрадством, произволом и непотизмом новых национальных администраций, хватило «освобожденным народам», чтобы освободиться от революционно-националистических иллюзий, если они и были поначалу.

«Когда доходило дело до бесед «по душам», то приходилось слышать характерные заявления вроде следующих: „Республика – это ничего. И Азербайджан – это тоже ничего; но надо, чтобы все было, как при Николае“…» – вспоминал Б. Байков.

Литература

Б. Байков. Воспоминания о революции в Закавказье (1917–1920 гг.) // Архив Русской Революции. Т. IX. Берлин, 1923. – С. 192.

Туркестан

В Туркестане еще с сентября 1917 г. властью обладал Ташкентский совет, который сверг представителей Временного правительства. Он состоял главным образом из русских колонистов. После перехода власти в Ташкенте к большевикам (ноябрь 1917 г.) тюрко-мусульманские организации взяли курс на отделение от России. Хива и Бухара заявили о своей независимости. В Коканде был созван Всетуркестанский Конгресс, который 1 декабря провозгласил создание Кокандской автономии. Через несколько дней большевики расстреляли в Ташкенте шестидесятитысячную демонстрацию мусульман, вышедших поддержать Кокандское правительство. Вскоре Красная гвардия атаковала и взяла Коканд. Победители три дня грабили город.

В апреле 1918 г. на территории бывшего Туркестанского генерал-губернаторства большевики создали Туркестанскую АССР в составе РСФСР.

Литература

В. Б. Станкевич. Судьбы народов России. Берлин, 1921.

Т. Ю. Красовицкая. Этнокультурный дискурс в революционном контексте февраля – октября 1917 г. Стратегии, структуры, персонажи. М.: Новый Хронограф, 2015.

2.2.10. Русское общество в 1918 г. Политика держав

Русские люди испытывали в отношении Брестского мира сложные чувства. Даже простые, не понимавшие целей войны и поддерживавшие большевиков за их призыв к немедленному миру люди теперь увидели, каков этот мир в действительности, увидели, что немедленный мир принес величайшие унижения России. «Этого мира не будет. Это скоро прекратят», – говорили одни. «Немцы будут в Москве через несколько дней… Будут отправлять русских на фронт против союзников», – сообщали другие. «Вести со Сретенки, – записал Бунин 28 февраля (ст. ст.). – Немецкие солдаты заняли Спасские казармы». Образованные и патриотически настроенные люди были убежденны, что Брестский мир есть не что иное, как реализация большевиками их обязательств, данных немцам еще в 1915–1916 гг., когда Ленин стал принимать деньги германского правительства, уплачиваемые ему, чтобы он вывел Россию из войны. Многие, содрогаясь от отвращения и стыда, все же надеялись, что немцы, заняв Россию, наведут в ней порядок и раздавят ненавистных всем большевиков.

После подписания Брестского мира ряд крупнейших государственных деятелей Императорской России приняли решение начать с немцами переговоры. Они предлагали признать полностью или частично условия мира, но в обмен на изгнание немцами большевиков и восстановление на престоле династии Романовых. В марте последний министр иностранных дел Императорской России Николай Николаевич Покровский отправил письмо бывшему премьеру В. Н. Коковцову в Кисловодск с просьбой срочно возвращаться в Петроград и занять пост председателя Комитета защиты прав русских граждан в Германии. Этот комитет был прикрытием для «теневого правительства», в котором активно участвовали предпоследний председатель Совета министров Российской Империи Александр Федорович Трепов, депутат Думы Пуришкевич, директор департамента в Министерстве земледелия камергер Иван Иванович Тхоржевский. В Москве интересы этой группы представляли бывший душой всего плана, в прошлом министр земледелия и крупнейший банкир Александр Васильевич Кривошеин, князь Григорий Трубецкой – до 1915 г. посол России в Сербии, и видный юрист, член КДП барон Борис Нольде. В тесном контакте с группой Кривошеина находился генерал-адъютант А. А. Брусилов. Свою организацию они назвали «Правый центр».

Документ

«Тот ли это мир, о котором молится Церковь, которого жаждет народ?.. Этот мир, принужденно подписанный от имени русского народа, не приведет к братскому сожительству народов. В нём нет залогов успокоения и примирения, в нём посеяны семена злобы и человеконенавистничества. В нём зародыши новых войн и зол для всего человечества… Это – видимость мира, который не лучше войны… Не радоваться и торжествовать по поводу мира призываем мы вас, православные люди, а горько каяться и молиться пред Господом… Церковь не может благословить заключенный ныне от имени России позорный мир». – Воззвание Патриарха Тихона от 5 (18) марта 1918 г., написанное в Москве.

Немцам было отлично понятно, что мир, заключенный с бандитами большевиками, не будет признан ни в России, если она прогонит большевиков, ни в мировом сообществе. Поэтому перезаключить мир с респектабельным императорским российским правительством Германской Империи было бы намного предпочтительней и надежней. Если бы Царь, пусть и отрекшийся, своей подписью скрепил условия Брестского мира, в Берлине вздохнули бы намного спокойней. Подписи Ленина и Сокольникова вряд ли рассматривались германскими юристами как вполне правомочные.

Германский Император без труда мог поставить одним из условий заключения Брестского мира выдачу Германии своего двоюродного брата «дорогого Ники» – Николая II и его семьи, чтобы спасти их. Но он этого не сделал. Более того, все попытки посредничества в этом направлении датского короля Кристиана, дяди Николая II и двоюродного деда его детей, и шведского короля были отвергнуты Кайзером. О принятии Царя и его семьи под защиту Германии просили германских послов в Москве и Киеве – Мирбаха и Эйхгорна в мае – июне 1918 г. русские общественные деятели – Борис Нольде, А. В. Кривошеин, А. фон Лампе. Но никаких шагов в этом направлении германскими властями предпринято не было, а предпринять их было очень просто – весной и летом 1918 г. Совнарком был защищаем германскими штыками.

Мнение историка

«Датский король, конечно, был разочарован уклончивым ответом Вильгельма (на свою просьбу от 15 марта помочь семье русского Императора. – А.З.). Если уж Германия не желала оказать давление на большевиков, то никто не смог бы этого сделать. Германия… военной силой вынудила советский режим отступить, признала ленинское правительство в Москве и, судя по всему, в тот момент могла добиться исполнения просьбы о выезде царской семьи из России. Но это шло вразрез с политическими и военными интересами Германии». – Б. Енсен. – Среди цареубийц. М., 2001 – С. 70.

Арестовать Ленина, Троцкого и весь Совнарком весной – летом 1918 г. для немцев не составляло никакого труда. Проблема была в ином. Русский монарх, который взойдет на престол, должен согласиться на сепаратный мир, а политики, из которых он сформирует правительство, должны быть искренне прогермански настроены. Немцы отлично знали всех правых «заговорщиков». Все они были горячими русскими патриотами, не вели никогда в прошлом никаких закулисных дел с Германией, были верны Антанте. На переговоры с немцами их толкнула только перспектива гибели России в руках большевиков, только невероятные страдания русского общества, опасность для жизни членов династии Романовых, а также и то, что мир уже был заключен, и бороться против него не представлялось практически возможным. Кривошеин и его друзья были ненадежны для немцев, но других известных миру русских политиков, которые начали бы переговоры с немцами, просто не было.

20 мая германский посол в Москве граф Вильгельм фон Мирбах сообщал министру Рихарду фон Кюльману, что Троцкий назвал большевицкую партию «живым трупом», и в случае, если левые эсеры, подкупленные Англией, свергнут большевиков, что весьма вероятно в ближайшем будущем, то Россия переориентируется вновь на страны Четверного согласия (т. е. Антанту). «Никогда еще Россия не подвергалась такой коррупции, как сейчас», – объяснял посол министру и предлагал серьезно отнестись к предложениям «Правого центра», солидного и неподкупного. Ближайшие сотрудники Мирбаха по посольству имели различные взгляды на русские дела. 36-летний философ Курт Рицлер, бывший с 1915 г. главным связующим звеном между немцами и большевиками и сыгравший, как явствует из его архива, немалую роль в подготовке «чуда» Октябрьского переворота, хотя и презирал большевиков за их порочные наклонности, коррупцию и грязный разврат, предпочитал иметь дело с ними, как с элементом, вынужденно преданным Германии. Военный атташе Карл фон Ботмер не только презирал большевиков, но, как аристократ, считал, что с ними нельзя иметь дела. Он предпочитал переговоры «с приличными людьми» и в этом поддерживал графа Мирбаха, хотя они оба опасались патриотизма Кривошеина и Коковцова.

Не дремала и Антанта. Немецкие агенты доносили в германский МИД, что правительства стран Антанты щедро субсидируют эсеров, меньшевиков-интернационалистов, балтийских матросов, сербских военнопленных и стараются подобраться к большевикам. Создание антибольшевицкого, а следовательно, и антигерманского русского правительства Антанте было крайне необходимо в момент, когда ожидалось «решительное» германское наступление на Западном фронте. Любое оттягивание немецких войск на восток сохраняло множество жизней английских, французских и американских солдат и приближало победу Держав Согласия. Британский дипломат и резидент союзных разведок в Москве Брюс Локкарт прикладывал огромные усилия, чтобы Россия вновь перешла на сторону Антанты. Об этом велись переговоры и с большевиками (главным образом французами), но англичане основное внимание уделяли сплочению патриотических антибольшевицких сил, верных Антанте по убеждению. Такими силами были правые эсеры, кадеты и большинство офицерских подпольных организаций. В апреле была достигнута договоренность между союзниками, что на русский фронт против австрийцев и немцев будет направлено несколько десятков тысяч японских солдат. Но в России уже была верная Антанте многотысячная военная сила – Чехословацкий корпус.

Образованный в 1914–1917 гг. преимущественно из пленных славян австро-венгерской армии, корпус должен был служить ядром будущей армии независимой Чехословакии (см. 1.4.9). После Брестского мира чехо-словаки просили отправить их через Владивосток на Западный фронт. Будучи патриотами своего народа, они мечтали о независимой Чехословакии, освобожденной от австрийского владычества, и потому решительно осуждали сепаратный мир, заключенный большевиками с Германией. Участвовать в русской гражданской войне чехи не собирались, они ограничились заявлением, что «поддерживают русскую революцию». Но немцы вовсе не желали усиления Антанты и потребовали от большевиков полного разоружения чехо-словаков и всеми правдами и неправдами удержания их в России. Англичане, напротив, настаивали на том, что чехам вовсе незачем совершать кругосветное путешествие, чтобы сражаться с немцами во Франции. Они, вместе с японцами и русскими патриотами, могут сразиться с ними на просторах России. Чехи, будучи в большинстве своем левых убеждений, не горели желанием вмешиваться в русский революционный хаос, они предпочитали Россию покинуть, но сделать это им не удалось.

Исполняя указание Германского генерального штаба, Троцкий 21 мая запретил продвижение эшелонов чехо-словаков к Владивостоку и приказал им или влиться в Красную армию, или превратиться в «трудовые батальоны» в тылу. Не подчинившиеся подлежали заключению в концентрационные лагеря. 25 мая 1918 г. новым приказом Троцкий объявил, что «все советы под страхом ответственности обязаны немедленно разоружить чехо-словаков. Каждый чехо-словак, который будет найден вооруженным на линии железной дороги, должен быть расстрелян на месте». В это время 5 тысяч чехо-словаков уже находились во Владивостоке, 20 тысяч были между Владивостоком и Омском, а еще 20 тысяч – между Омском и Пензой. Будучи убеждены, что, разоружив, большевики выдадут их австрийцам, а те повесят своих бывших солдат как изменников, чехо-словаки приняли решение взять под контроль всю линию Транссибирской магистрали и силой прорываться во Владивосток. Когда красногвардейцы напали на части Чехословацкого корпуса под Омском, чехи разогнали большевицкие Советы на всем протяжении сибирской магистрали. 45-тысячный корпус был тогда самой крупной боеспособной единицей на территории России. Своими начальниками чехи объявили полковника Яна Сырового и капитана Радола Гайду, которым подчинялись беспрекословно. Между 26 мая и 29 июня советская власть пала в Пензе, Сызрани, Самаре, Челябинске, Омске, Томске, Новониколаевске, Красноярске, Владивостоке и промежуточных пунктах. 6 июля чехо-словаки заняли Уфу, 11-го – подавили сопротивление большевицких отрядов в Иркутске.

Историческая справка

Ян Сы́ровый (Jan Syrový) родился 24 января 1888 в Тржебиче (Моравия) в семье обувщика. В 1908 г. окончил высшую промышленную школу в Брюнне (Брно) по специальности техник-строитель. Отслужил воинскую повинность в австрийской армии, вышел в запас кадетом (звание в австрийской армии, позволявшее претендовать на офицерский чин). После службы в армии уехал в Российскую Империю, в Варшаву, где работал по специальности. С началом Первой Мировой войны пытался вступить в Российскую армию, но ему отказали как австрийскому подданному. Желая сражаться за свободу Чехии и Словакии, поехал в Киев, и Киевский чешский комитет принял его заявление. Он был определен в 4-ю роту Чешской дружины. В битве под Зборовом потерял правый глаз, произведен в офицеры. В 1917 г. командир 2-го полка Чехословацкого корпуса, полковник. Осуществлял общее руководство Чехословацким корпусом во время восстания против большевиков летом 1918 г. Генерал-майор с августа 1918 г. С 1 сентября 1918 г. – командир Чехословацкого корпуса. До 4 февраля 1919 г. – командующий войсками Западного фронта адмирала Колчака. Многие Белые считали генерала Сырового виновным в пленении Верховного Правителя адмирала А. В. Колчака большевиками и даже вызывали его на дуэль. С июня 1920 г. в Чехословакии. В 1927–1933 гг. начальник Главного штаба чехословацкой армии, в 1933–1938 гг. – генерал-инспектор вооруженных сил. С 22 сентября по 1 декабря 1938 г. – премьер-министр Чехо-Словакии. До занятия Чехии германскими войсками 15–16 марта 1939 г. – министр обороны Чехо-Словакии. Во время германского вторжения 15 марта по распоряжению Президента Чехо-Словакии Е. Гахи отдал приказ армии не оказывать сопротивления вермахту. Весь период германского Протектората в Чехии находился под домашним арестом на своей горной вилле в Добриховице. 14 мая 1945 г. был арестован вновь уже чешскими властями, а 21 апреля 1947 г. осуждён на 20 лет заключения за предательство. Генерал Сыровый был признан виновным в том, что, будучи премьером и военным министром, разрешил продажу оружия Германии в 1938 г. и не приказал уничтожить вооружения Чехо-Словацкой армии в 1939 г. Освобожден по амнистии в 1960 г. Работал ночным сторожем. Умер в Праге 17 октября 1970. В 1995 г. Верховный суд Чехии отклонил иск министра юстиции о том, что суд над генералом Сыровым прошел с нарушением законов и приговор был политизирован под давлением СССР. Приговор был оставлен в силе. – Generál Matěj Němec. Návraty ke svobodě. Praha. 1994.

Радол Гайда (германизированное имя – Рудольф Гейдель). Родился в городе Каттаро в Далмации (ныне – Котор в Черногории) в 1892 г. Чех. Фармацевт по образованию. Мобилизован в австрийскую армию в начале Мировой войны. Попав в плен, в сентябре 1915 г., перешел в Черногорскую армию. После занятия австрийскими войсками Черногории переехал через Францию в Россию в феврале 1916 г. и вступил в Чехословацкий корпус, во 2-й полк. Командир 1-го батальона. 2 июля 1917 г. за отличие в сражении у Зборова награжден орденом Св. Георгия 4-й степени. 28 марта 1918 г. назначен в чине капитана командиром 7-го стрелкового чехословацкого полка. 20 мая 1918 г. избран на совещании в Челябинске руководителей Чехословацкого корпуса членом временного исполкома легионов. Принимал активное участие в очищении от большевиков Сибири. 11 июля 1918 г. его полк освободил Иркутск. 2 сентября 1918 г. – генерал-майор, командир 2-й Чехословацкой дивизии. С 12 октября 1918 г. командовал Северо-Уральским фронтом. 9 декабря награжден орденом Св. Георгия 3-й степени. 8 января 1919 г. определен на русскую службу и назначен командующим Сибирской армией. За освобождение Перми от большевиков награжден высшими орденами стран Антанты и произведен в генерал-лейтенанты. 7 июля из-за конфликта с адмиралом Колчаком отстранен от командования и уволен в отпуск, а вскоре и из Русской армии с лишением чина генерал-лейтенанта. 17 ноября 1919 г. поднял мятеж против Верховного Правителя России во Владивостоке. После подавления мятежа арестован и выслан на родину, куда прибыл 11 февраля 1920 г. К 1926 г. и.о. начальника Генерального штаба чехословацкой армии в звании бригадного генерала. В июле 1926 г. обвинен в шпионаже в пользу СССР, был лишен воинского чина и уволен в отставку с неполным содержанием. В январе 1927 г. избран вождем национальной чешской фашистской организации. Участвовал в международном фашистском конгрессе в Монтре. Избран от фашистской организации в парламент Чехословакии в мае 1935 г. Блокировался с коммунистами, в частности с К. Готвальдом. Призывал к защите от германской агрессии и был готов сражаться за независимость республики. После оккупации Германией Чехии реабилитирован. Ему возвращено генеральское звание. Стал членом чешского фашистского комитета Св. Вацлава. Отказался от британских орденов. Поддерживал советскую разведку во время войны. 12 мая 1945 г. арестован как коллаборационист. Осужден на два года. Освобожден по состоянию здоровья. Умер в Праге 12 мая 1947 г.

Выступление Чехословацкого корпуса в мае – июне 1918 г., скорее всего, было подготовлено разведками Держав Согласия, чтобы создать пространственную базу антигерманской русской власти и восстановить «русский фронт». В Сибири и на Волге сил у большевиков было очень мало – несколько тысяч красногвардейцев и несколько тысяч немецких и австрийских «интернационалистов». Чехи и вышедшие из подполья русские антибольшевицкие силы легко взяли над ними верх.

6 июня в Самаре собрался Комитет членов Учредительного собрания (Комуч), объявивший о возобновлении борьбы России на стороне Антанты против австро-германцев и их пособников большевиков. Западные державы в поддержку корпусу объявили Владивосток международной зоной. С начала июля там высадилось около 12 тысяч американцев и 75 тысяч японцев. Это была большая удача для Антанты, а для немцев – серьезное поражение их русской политики.

В германских правящих кругах окрепло убеждение, что большевики со дня на день потеряют власть и надо опереться на более надежную и популярную в России силу. Эту идею особенно поддерживал Генеральный штаб, так как военным было известно, что возвращающиеся с Восточного фронта и из плена немецкие солдаты крайне революционизированы общением с русскими большевиками и сеют «революционную заразу» среди войск тыла и Западного фронта. Консервативное «буржуазное» правительство для немецких генералов было бы предпочтительно в России и из идеологических соображений. Людендорф доказывал Кайзеру: «Мы ничего не можем ждать от советского правительства, хоть оно и живет за наш счет». В конце мая германский МИД дал, наконец, указание Мирбаху начать переговоры с «Правым центром», с донским атаманом генералом Петром Николаевичем Красновым, а также постараться перекупить у Антанты Комуч и одновременно возобновить «дружеские» выплаты большевикам. На все это было выделено 40 млн. марок.

Но переговоры с «Правым центром» ни к чему не привели. Складывается впечатление (документов, подтверждающих эту гипотезу, нет), что переговоры между «Правым центром» и графом Мирбахом зашли в тупик из-за позиции главных лиц возможного соглашения – самих Романовых. Скорее всего, первые предложения были сделаны «законному» монарху Михаилу Александровичу, находившемуся в тюрьме в Перми. Его даже неожиданно освободили и разрешили жить с прислугой и личным секретарем англичанином Брайаном Джонсоном в гостинице под надзором ЧК. К нему приезжала на свидание в апреле жена – графиня Брасова. Великий князь Михаил, скорее всего, ответил категорическим отказом и был убит в ночь с 12 на 13 июня. Отказался и Николай II, несмотря, видимо, на очень серьезные угрозы со стороны немцев, что в случае отказа с ним и его семьей большевики разделаются так же, как с Михаилом. Уверения «Правого центра», что они смогут договориться с Николаем II после уничтожения большевицкого режима, немцев не удовлетворили. Русскому Императору Кайзер Вильгельм не доверял.

Немцы знали бескомпромиссное отношение русского свергнутого монарха к сепаратному миру, и когда они вновь убедились, что он своим авторитетом никогда не поддержит Брестский договор, его уничтожение стало устраивать немцев не меньше, чем большевиков. Ведь встать во главе антинемецких патриотических сил, которые наступали из Сибири, он теоретически мог. Очень возможно, что по этому вопросу в конце июня 1918 г. между Лениным и германскими властями было заключено соглашение.

Одновременно с переговорами с большевиками и «Правым центром» германцы решили предпринять и самостоятельные действия в отношении Романовых. В мае 1918 г. в Ялту (в апреле Крым был занят немецкими войсками) прибыл адъютант Императора Вильгельма. Он привёз от Кайзера предложение передать русский престол любому Романову в обмен на подпись его под Брест-Литовским договором. Все члены императорской семьи, находившиеся тогда в Крыму, отвергли это предложение с негодованием. Как вспоминает князь Феликс Юсупов, посланник Кайзера просил Великого князя Александра Михайловича переговорить на этот счет и с ним, его зятем (князь Феликс был женат на дочери Александра Михайловича – Ирине), но «Великий князь отказал, сказав, что в семье его не было, нет и не будет предателей».

Свидетельство очевидца

Г. Н. Михайловский, близко знавший некоторых деятелей «Правого центра» и прекрасно разбиравшийся, как высокопоставленный сотрудник российского МИДа, в международных делах, оставил такой рассказ: «Лето 1918 г. … было критическим для советской власти… большевицкие узурпаторы были на волосок от гибели. Мне к концу лета стали понятны… и зондирование почвы со стороны Нольде, и более тонкое зондирование Покровского в петербургских бюрократических кругах относительно германофильской ориентации на базе Брест-Литовского мира, и вся „деятельность“ Нольде – Кривошеина по созданию буржуазно-монархической германофильской если не партии, то группы, достаточно решительной, чтобы взять власть в свои руки, и, наконец, нелепые в той обстановке слухи из крайне правых кругов, будто большевики существуют лишь в качестве ширмы для монархии… Но если тем не менее большевики в этот момент остались у власти, то практически только потому, что в России в это время источником власти в буквальном смысле слова были немцы, а для немцев были приемлемы лишь большевики, все остальные политические партии либо были антантофильски настроены (от левых эсеров до умеренных правых), либо немцы им не доверяли, как группе Нольде – Кривошеина, несмотря на страстное и нескрываемое желание последних встать у руля России.

Здесь я должен на основании некоторых доверительных высказываний Нольде и других русских, стоявших близко к немцам, отметить одно обстоятельство, проливающее свет на отношение немцев к русским германофилам. Это обстоятельство тогда не составляло секрета, оно открыто и оживленно комментировалось в петербургских чиновничьих кругах весной и в начале лета 1918 г. Только после убийства Николая II с семьей я придал ему то значение, которого оно заслуживало. Речь идет об отношении немцев не к монархии вообще (естественно, монархическая Германия сочувствовала в принципе восстановлению монархии в России), а к Николаю II и в целом к Романовым. Здесь было самое резкое несовпадение их взглядов со взглядами русских германофилов…

Русские монархисты-германофилы хотели попросту восстановления на престоле Николая II и уничтожения всех следов Февральской революции, они соглашались и на Брест-Литовский мир, и на союз с немцами в будущем, но в качестве монарха настаивали именно на Николае II не потому, что им была дорога личность последнего царя, но из принципа легитимизма. Николай II уже превратил в свое время манифест от 17 октября 1905 г. в „потерянную грамоту“, мог он сделать то же самое и со своим манифестом об отречении, тогда и манифест Вел. кн. Михаила терял юридическое значение, Николай II восстанавливался на троне, и все шло по-старому. Такова была программа монархистов. Немцы за помощь в восстановлении Николая II на троне вознаграждались нерушимостью русско-немецких дружественных и союзных отношений, а также тяжкими для России территориальными уступками и экономическими выгодами.

Что же касается немцев, то для них вопрос о Николае II представлялся в совершенно ином свете. Во-первых, это был монарх, объявивший им войну, несмотря на все уверения в дружбе к Вильгельму II; во-вторых, это был монарх, который до конца своего царствования так и не пошел на сепаратный мир и был по-настоящему лоялен по отношению к союзникам – это немцы знали лучше многих русских. Можно ли было верить тому, ради кого пришлось бы снять с Западного фронта несколько дивизий в столь тяжелое военное время? Какова была гарантия искренности германофильства Николая II и его окружения в случае, скажем, неудачного для Германии окончания войны? Разве союзники не устроят в этой „стране неожиданностей“ переворот в свою пользу, даже оставив своего бывшего лояльного союзника на троне или заменив его другим представителем той же династии?..

С другой стороны, заниматься возведением на трон другого лица из династии Романовых было бы крайне сложным экспериментированием, на которое немцы не могли идти в силу международно-политической обстановки… Я не исключаю того, что велись весьма деликатные переговоры немцев с самим Николаем II насчет его взглядов на будущую русско-немецкую дружбу, и что ответ царя их не вполне удовлетворил. Но это лишь предположение, фактом, во всяком случае, было то, что немцы в лице Мирбаха не согласились на монархический переворот и замену большевиков, в чьем германофильстве они не сомневались, Николаем II». – Записки. Т. 2. М., 1993. – С. 107–110.

Большевики были властью незаконной, как люди были достойны презрения, но именно из-за своего презренного поведения и своей незаконности они полностью зависели от немцев, без которых действительно превратились бы в «труп». После некоторых колебаний Германия сделала вновь ставку на Ленина и Троцкого. Судьба большевиков и, как оказалось, судьба России решилась 28 июня 1918 г. в германской ставке. В этот день представитель МИД в ставке Кайзера барон Курт фон Грюнау докладывал ему две бумаги по русскому вопросу – одну из МИД за подписью канцлера фон Гертлинга, вторую – от фельдмаршала Гинденбурга. Гинденбург выступал за свержение большевиков и передачу власти «Правому центру», МИД – за сохранение большевиков у власти, так как «правые» политически ненадежны. Мы знаем содержание обеих докладных записок, но не знаем, что Гертлинг добавил устно. Результат был, однако, неожиданный. Кайзер, который всегда очень прислушивался к мнению своих генералов, особенно старого Гинденбурга, на этот раз решительно поддержал позицию МИД. Он велел поставить в известность Совнарком, что большевики могут, ничего не опасаясь, переместить войска из Петрограда на восток для борьбы с чехами и, «дабы не закрывать возможность дальнейшего сотрудничества, сообщить правительству большевиков, что им, как единственной партии, принявшей условия Брестского договора, будет оказана со стороны Германии еще более широкая помощь». Это послание Кайзера решило судьбу большевиков. По приказу министра иностранных дел Кюльмана Мирбах с 1 июля прервал переговоры с «Правым центром».

Для Германии наступал «последний и решительный бой». После успеха на Эне 9—13 июня (операция «Гнайзенау»), когда немцы отбросили англо-французские войска за несколько дней на полсотни километров, они готовили генеральное наступление на Марне, которое предполагалось начать 15 июля. На линии прорыва немцы сосредоточили все свои резервы, все, что они смогли перебросить с исчезнувшего Восточного фронта – 52 дивизии, 8800 орудий, полторы тысяч самолетов. Для этого заключался Брестский мир, для этого Россию Германия отдала на растерзание большевикам, чтобы в этом генеральном летнем наступлении на Западе была одержана решительная победа, после которой война могла быть завершена если и не разгромом Антанты, то, по крайней мере, с честью для немецкого мундира и без революции в самой Германии. Революция неизбежно должна была разразиться при поражении – и война, и Кайзер с его ненасытными генералами смертельно надоели простым немцам, а людские потери и тяготы войны в Германии были ужасны к лету 1918 г. Германское правительство все это прекрасно знало и в решительный момент сделало ставку на большевиков. После победы их предполагалось заменить у власти приличными людьми, которым можно подавать руку, но пока лучше большевиков подорвать силы России не мог никто.

Документ

Записка германского МИД 28 июня: «Просьбы об оказании Германией помощи исходят из различных источников – главным образом из реакционных кругов – и в основном объясняются опасениями имущих классов, что большевики лишат их собственности. Предполагается, что Германия сыграет роль судебного исполнителя, который прогонит большевиков из российского дома и восстановит в нём власть реакционеров, чтобы они проводили затем в отношении Германии ту же самую политику, которой придерживался в последние десятилетия царский режим… Что касается Великороссии, то здесь мы заинтересованы только в одном: в оказании поддержки силам, ведущим ее к распаду, и в ослаблении ее на длительное время, – как этот делал князь Бисмарк по отношению к Франции, начиная с 1871 г. … В наших интересах быстро и эффективно нормализовать отношения с Россией, чтобы взять под контроль экономику этой страны. Чем больше мы будем вмешиваться во внутренние дела русских, тем глубже будет становиться расхождение, существующее уже сегодня между нами и Россией… Нельзя упускать из виду, что Брест-Литовский договор был ратифицирован только большевиками, и даже среди них отношение к нему не было однозначным… Следовательно, в наших интересах, чтобы большевики оставались теперь у кормила власти. Стремясь удержать свой режим, они сейчас станут делать все возможное, чтобы продемонстрировать нам лояльность и сохранить мир. С другой стороны, их руководители, будучи еврейскими бизнесменами, скоро оставят свои теории, чтобы заняться выгодной коммерческой и транспортной деятельностью. И эту линию мы должны проводить медленно, но целенаправленно. Транспорт, промышленность и вся экономика России должны оказаться в наших руках». – K. Riezler / Tagebucher, Aufsatze, Dokumente / Ed. By K. D. Erdmann. Göttingen, 1972. – S. 385–387.

Но тут выступили левые эсеры. Входившие с большевиками в партийную коалицию, левые эсеры были решительными сторонниками денонсации Брестского договора и возобновления революционной войны. Большевицких вождей они называли «лакеями немецких империалистов», а установленный ими режим «комиссарократией». После ратификации Брестского мира левые эсеры в знак протеста вышли из Совнаркома. К весне 1918 г. левые эсеры были твердо уверены, что большевики «предали революцию». Эту уверенность разделяли вместе с ними и те группы, которые с самого февраля 1917 г. сохраняли анархические и бунтарские настроения – в первую очередь матросы и солдаты, убившие своих командиров и запятнавшие себя изменой присяге. Особенно оттолкнула левых эсеров от большевиков практика ограбления деревни продотрядами. Они считали, что насилия, чинимые рабочими и солдатами продотрядов в деревнях, породят на долгие годы вражду между двумя трудящимися классами, и так будет погублена русская революция.

На съезде левых эсеров, проходившем в Москве с 17 по 25 апреля 1918 г. (считалось, что этот съезд представляет 60 тысяч членов партии), большинство делегатов высказывались за немедленный разрыв с большевиками. Левые эсеры говорили, что комиссары предали не только революцию, но и свою партию, рядовые члены которой желают настоящей революционной свободы, а не засилья новых «господ министров», что комиссары держатся только на немецких штыках. 24 июня, на тайном заседании, ЦК левых эсеров принял решение поднять против «комиссарократии» восстание. «Мы рассматриваем свои действия как борьбу против настоящей политики Совета народных комиссаров и ни в коем случае как борьбу против большевиков», – говорила вождь левых эсеров Мария Спиридонова. Левые эсеры не предполагали брать власть, но желали «развернуть» большевицкую массу от союза с немцами к революционной войне. По эсеровской традиции, восстание должно было представлять ряд громких террористических актов против немцев и ряд демонстраций против политики Совнаркома. «Только вооруженное восстание может спасти революцию», – объявила Мария Спиридонова 3 июля. На следующий день в Большом театре в Москве открылся V съезд Советов. Левые эсеры выступили на нём с предложением выразить недоверие большевицкому Совнаркому, денонсировать (упразднить) Брест-Литовский договор и объявить войну Германии. Большевицкое большинство отклонило эти предложения, и эсеры во главе со Спиридоновой покинули съезд. В тот же день она отдала приказ начинать восстание.

6 июля в 14 часов 15 минут два чекиста – Яков Блюмкин и Николай Андреев приехали в посольство Германии и попросили встречи с Мирбахом. Когда посол к ним спустился, чекисты, которые оказались одновременно и левоэсеровскими террористами, расстреляли его из пистолетов и в завершение взорвали бомбу, которой контузили Рицлера и переводчика. Затем восставшие эсеры арестовали Дзержинского и Лациса. Эсеры имели поддержку в войсках, но возможность совершить переворот не использовали. Быть может, на успех и нельзя было надеяться, поскольку в Москве были размещены под видом военнопленных германские войска. Задача восставших явно была не в захвате власти – они хотели показать немцам, что на большевиков полагаться неразумно, что они – слабаки. Прогнав Совнарком и приведя к власти правое монархическое правительство, немцы бы дали левым эсерам возможность в союзе с рядовыми большевиками продолжить революцию, действуя и против немцев и против русских монархистов. Вслед за Мирбахом левыми эсерами был убит германский главнокомандующий на Украине фельдмаршал фон Эйхгорн.

Большевики страшно боялись, что немцы вновь отвернутся от них. Узнав о гибели Мирбаха, почти всё руководство Совнаркома – Ленин, Свердлов, Радек, Дзержинский, Чичерин и Карахан (заместитель Чичерина) – прибыло с извинениями в германское посольство. Ленин был «белый от волнения и страха», как записал один из немецких дипломатов. И бояться стоило. Как только Рицлер пришел в себя после взрыва, он составил записку в МИД Германии, убеждающую в необходимости скорейшего разрыва с большевиками, ареста Ленина, интернирования и возвращения в Латвию латышских стрелков. Большевики не пользуются никакой поддержкой в обществе и будут свергнуты со дня на день, писал Рицлер. Начавшееся за несколько часов до убийства Мирбаха восстание антибольшевицких и проантантовских сил в Ярославле служило дополнительным ему аргументом. Но из МИД Ритцлер получает твердые инструкции сохранять союз с большевиками, а латышей и немецких «интернационалистов», хорошо снабдив немецким золотом, отправить на подавление Ярославского восстания и против чехо-словаков.

7 июля восстание в Москве было подавлено, руководители партии левых эсеров – арестованы. Несколько членов боевой организации и заместитель Дзержинского эсер Александрович – расстреляны. Остальных постепенно выпускали на свободу. Большевики знали, чего стоит эсеровский террор, страшно боялись за свои жизни и с этими «сумасшедшими революционерами» не хотели портить отношения. Да и в Берлине так ценили теперь союз с большевиками, что на провокацию решили не поддаваться и убийства двух немецких послов предпочли «не заметить». Немецкой печати было рекомендовано не раздувать вокруг них шумиху. «Ленин для нас предпочтительней русского Скоропадского», – твердо считали в германском МИД. Этой позиции вполне придерживался и сменивший Кюльмана на посту министра адмирал Пауль фон Хинце.

В эти смутные июльские дни, когда Курт Рицлер призывал Кайзера отказаться от союза с большевиками, когда чехо-словаки брали один волжский город за другим, в Ярославле полыхало восстание, а на Западном фронте немцы безнадежно проигрывали генеральное сражение на Марне, Ленин и его подельники отдают приказ об убийстве царской семьи, находящейся в их руках в Екатеринбурге. Гибель Царя должна была уничтожить главный мотив, который побуждал правых монархистов искать сотрудничества с Германией и соглашаться на условия Брестского мира, и не позволить Императору стать центром кристаллизации антинемецких, проантантовских сил. Но вряд ли на убийство Императора, да еще со всей семьей, и на убийство его ближайших родственников на следующий день в Алапаевске большевики могли решиться без согласия (молчаливого или явного) их единственного союзника, от дружбы которого зависело само их существование. Вряд ли это согласие могло исходить от Рицлера, который в те дни исполнял обязанности временного поверенного в делах Германии в России, или от кого-нибудь иного в немецком посольстве в Москве. Во-первых, все они были после 6 июля настроены твердо антибольшевицки, а во-вторых, их чины не позволяли им решать судьбу немецких принцесс, которыми были Александра Федоровна и Елизавета Федоровна и их детей, да и кузена Кайзера Вильгельма – русского Царя. Судьбы их могли решить только в Берлине и только лично Кайзер. Документов, подтверждающих, что такое решение было, не найдено до сего дня, но одного движения пальца Вильгельма было достаточно, чтобы и волос не упал с головы русского Императора и членов его семьи. Вызвать гнев Кайзера летом 1918 г. большевики боялись больше всего на свете. Он им был нужен до тех пор, пока в Германии и Европе не разразилась социалистическая революция. А революция запаздывала…

И в тот самый день, когда, остановив германцев под Реймсом на Марне, главнокомандующий союзными армиями маршал Фош отдал приказ о решительном контрнаступлении на Западном фронте, в этот самый день в далеком Екатеринбурге свершилось злодеяние цареубийства. После убийства Императора Николая II Кривошеин и его товарищи прекратили все контакты «Правого центра» с немецким посольством. Говорить с немцами теперь было не о чем. «Правый центр» после 20 июля полностью переориентировался на Белое движение и Антанту.

Вскоре приехавший новый посол Германии Карл Хельфферих придерживался взглядов на безусловную желательность сохранения союза с большевиками. На случай успеха противобольшевицкого восстания чехов и Комуча он рекомендовал немецким войскам немедленно занять Мурманск, Архангельск, Петроград и Вологду, чтобы исключить военные поставки Антанты. Он также подтвердил запрет Рицлеру реализовывать план по передаче власти «Правому центру», а большевикам продолжил исправно выплачивать немецкие деньги «на карманные расходы». Большевики же в августе пошли на дальнейшие уступки Германии в выплате ей колоссальных репараций из средств ограбленной России. Большевикам денег было не жалко, тем более в перспективе. Ведь власть они сохранили и поддержкой немцев заручились вполне. После убийства Царской семьи ни одна другая сила в России на сотрудничество с Германией не пошла бы.

1 августа, напуганный известиями о высадке англо-американских войск генерала Пула в Архангельске (всего было высажено 8500 человек), Ленин просит немцев начать прямую интервенцию в Россию. Вечером 1 августа Чичерин явился в германское посольство просить об этом Хельффериха. Но немцам было уже не до интервенций – с 18 июля по всему Западному фронту германские армии отступали. Для Людендорфа и Кайзера поражение Германии было теперь несомненным фактом ближайшего будущего. Из-за нехватки живой силы немцы уже сократили свою армию на двадцать дивизий. Откуда им найти войска для интервенции? Хельферрих вежливо отказал Чичерину, обещая «всяческую поддержку и координацию усилий». Не более. 6 августа германский МИД принял решение вовсе закрыть посольство в Москве – за ненадобностью. Все сотрудники посольства в течение августа уехали в Псков, оттуда в Ревель и на родину.

Свидетельство очевидца

В своих воспоминаниях Хельфферих пишет о визите Чичерина вечером 1 августа: «Ввиду сложившегося общественного мнения открытый военный союз с Германией невозможен, но возможны параллельные действия. Его правительство собирается сосредоточить свои силы в Вологде, чтобы защитить Москву. Условием параллельного действия заключается то, что мы не оккупируем Петроград, желательно также, чтобы мы не входили в Петергоф и Павловск. В действительности, такой подход означал, что, желая получить возможность защитить Москву, советское правительство вынуждено было просить нас защитить Петроград… [Чичерин] был не меньше обеспокоен событиями на юго-востоке… После того, как я задал ему ряд вопросов, он наконец сформулировал, какого вмешательства они ждут от нас: мощный удар по [генералу] Алексееву, и никакой в дальнейшем поддержки Краснову. Здесь, как и в случае действий на севере, и по тем же причинам, возможен был не открытый военный союз, но фактическое сотрудничество… Этим шагом большевицкий режим призывал Германию ввести свои войска на территорию Великороссии». – Helfferich. Der Weltkrieg. Bd. 3. – S. 653.

По мере ухудшения военного положения немецкие политические круги все яснее сознавали, что та подлость, которую они совершили в отношении России, поддерживая большевиков, не принесла им пользы, но, скорее, опозорила славное имя немецкого рыцарства, а с точки зрения христианской, явилась и явным грехом. Германское правительство совершило в отношении России то, чего оно, безусловно, не желало для своей страны, а это, нежелаемое – военное поражение и революция, теперь быстро приближались и не без помощи большевиков. Увидев, что в Германии дело идет к революции, большевики развернули исключительно интенсивную подрывную пропаганду. Теперь миллионы марок шли на революцию не из Германии в Россию, а из большевицкой России в Германию. «Вся советская Россия, всеми своими силами и средствами поддержит революционную власть в Германии», – объявлял ВЦИК 4 октября. В конце октября 1918 г. германский МИД впервые высказался за разрыв отношений с большевиками. В меморандуме, составленном в это время в МИД, объявлялось: «Мы, испортившие свою репутацию тем, что изобрели большевизм и выпустили его на волю во вред России, должны теперь, в последний момент, по крайней мере, не протягивать ему руку помощи, чтобы не потерять доверия России будущего». 4 ноября отношения были разорваны официально.

А тем временем англо-американские войска под командованием генерал-майора Мейнарда численностью до 11 тысяч человек высадились в Мурманске, к ним тут же присоединилось до 5 тысяч русских ополченцев. 7 августа отряды Каппеля и чехо-словаки освободили Казань, донские казаки Краснова осадили Царицын. Ленин понимал, что его режим висит на волоске, что немцы ему больше не помощь, что революции в Германии ждать не приходится, да и если начнется эта революция после поражения Германии, большевикам она поможет мало – судьбу России будут решать победители, преданная Лениным Антанта. Своим товарищам по ЦК РКП (б) и Совнаркому он советовал паковать чемоданы, но решил сделать попытку переломить ситуацию. Способов было теоретически два – расширить социальную базу режима, смягчив репрессии и призвав к сотрудничеству меньшевиков и эсеров, но это был отказ от абсолютной власти. Второй способ был в усилении жестокости, в неограниченном терроре против всех, кто не с большевиками, в убийстве одних, в изнурении голодом других, в подкупе золотом и вседозволенностью третьих, в запугивании четвертых. Это был страшный путь, обещавший моря крови и неисчислимые страдания для народа России, проклятия потомков. Он также не давал гарантии победы. Он давал только шанс удержать власть, когда сила немцев таяла на глазах. Ленин и Совнарком избрали этот путь, путь красного террора.

2.2.11. Убийство Царской семьи и членов династии

С 9 марта 1917 г. Николай II вместе с семьей находился под арестом в Царском Селе. Временное правительство создало особую комиссию с целью изучения материалов для предания суду Императора и его супруги по обвинению в государственной измене. Комиссия старалась добыть компрометирующие документы и свидетельства, однако не добыла ничего, подтверждающего обвинение. Но вместо того, чтобы заявить об этом, правительство Керенского решило отправить царскую семью в Тобольск.

Николая II, членов его семьи и сорок пять верных придворных и слуг привезли в Тобольск в начале августа 1917 г. и держали под арестом в губернаторском доме (а часть придворных – в расположенном по соседству доме купца Корнилова). Здесь и застал их большевицкий переворот. В дневнике Государя за 17 ноября остались такие слова: «Тошно читать описания в газетах того, что произошло… в Петрограде и Москве! Гораздо хуже и позорнее событий Смутного времени!» 29 января 1918 г. Совнарком обсуждал вопрос «о переводе Николая Романова в Петроград для предания суду». Главным обвинителем намечался Троцкий. Однако ни перевод в Петроград, ни суд не состоялись.

Перед большевиками встал вопрос: за что судить? Только за то, что он родился наследником и был Императором? А за что судить его супругу? За то, что супруга? А в чем можно обвинить детей Царя? К тому же суд над ними мог быть только открытым. Поэтому получалось, что всех засудить не удастся даже большевицким судом. Но убить Царя и, по возможности, всех членов династии было, безусловно, целью большевиков. Пока живы старые правители, власть большевиков над захваченной ими Россией не может быть твердой. Большевики помнили, что во Франции через 20 лет после революции произошла реставрация династии Бурбонов. В России они собирались править намного дольше 20 лет, и потому всякая возможность монархической реставрации должна была исключаться. Кроме того, убийство Царя ставило кровавую печать на установленный большевиками режим. Новые правители, совершив такое злодеяние, были бы «повязаны кровью», не могли надеяться на пощаду и должны были бороться с противниками их режима до конца. «Казнь царской семьи нужна была не только для того, чтобы запугать, ужаснуть, лишить надежды врага, но и для того, чтобы встряхнуть собственные ряды, показать, что отступления нет, что впереди или полная победа или полная гибель», – цинично признавался Троцкий самому себе (запись в дневнике 9 апреля 1935 г.).

Решением ВЦИК от 6 апреля 1918 г. Николай II был вместе с семьей переведен из Тобольска в Екатеринбург. 19 мая в протоколе ЦК РКП (б) появилась запись, что переговорить с уральцами о дальнейшей участи Николая II поручается Якову Свердлову. В конце июня в Москву для обсуждения вопроса об убийстве Царя прибыл военный комиссар Уральской области, самый влиятельный большевик Урала – Исайя Исаакович Голощекин (товарищ Филипп), которого Свердлов и Ленин прекрасно знали по совместной подпольной работе. Голощекин, как и многие уральские большевики, жаждал расправиться с Царем и его семьей и не понимал, почему в Москве медлят.

В ночь с 12 на 13 июня под Пермью чекисты во главе с Г. И. Мясниковым убили Великого князя Михаила Александровича и его секретаря англичанина Брайана Джонсона. Убийство пытались скрыть; объявили, что Михаил похищен белогвардейцами, позже говорилось о самосуде народа, но, конечно же, это была специально организованная Лениным акция – «генеральная репетиция цареубийства» и, возможно, мера устрашения для Николая II, чтобы он был более сговорчив в планировавшихся большевиками и Вильгельмом переговорах свергнутого русского Царя с германцами.

2 июля на заседании Совнаркома было принято решение о национализации имущества семьи Романовых. Решение тем более странное, что все их имущество уже несколько месяцев как было присвоено большевиками или разворовано «революционным народом». Скорее всего, именно на этом заседании и было принято решение, определившее участь Царя и его семьи. 4 июля охрана дома особого назначения была изъята из рук Уральского совета и передана ЧК. Вместо слесаря Александра Дмитриевича Авдеева комендантом дома назначен Янкель Хаимович (Яков Михайлович) Юровский – чекист и «комиссар юстиции» Уральской области. Он сменил всю внутреннюю охрану. Арестанты думали, что эта смена произошла, чтобы прекратить кражи их имущества, которые при Авдееве были заурядным явлением. Кражи действительно прекратились, но не об имуществе Романовых заботились в Москве. 7 июля Ленин распорядился, чтобы между председателем Уральского совета Александром Белобородовым и Кремлем была установлена прямая связь «ввиду чрезвычайной важности событий». 14 июля в Екатеринбург вернулся Голощекин с полномочиями привести смертный приговор в исполнение. В тот же день он сообщил в исполкоме Уральского совета «об отношении центральной власти к расстрелу Романовых». Исполком утвердил решение Москвы. О том, что необходимо готовиться к убийству Николая II, Голощекин сообщил Юровскому. 15 июля Юровский приступил к подготовке убийства. 16 июля состоялось официальное решение президиума Уралсовета «о ликвидации семьи Романовых». Командир военной дружины Верх-Исетского завода П. З. Ермаков должен был обеспечить уничтожение либо надежное сокрытие трупов.

В убийстве приняли непосредственное участие 12 человек. В том числе – Я. М. Юровский, Г. П. Никулин, М. А. Медведев (Кудрин), П. З. Ермаков, П. С. Медведев, А. А. Стрекотин, возможно чекист А. Г. Кабанов. Об остальных участниках убийства следственная комиссия и 1918–1920 гг. и 1991–1998 гг. не смогла найти никаких сведений. Известно только, что в группу входило 6–7 «латышей», то есть плохо говоривших по-русски людей североевропейской внешности. С пятью из них Юровский говорил по-немецки. На стене дома Ипатьева следователь Соколов обнаружил надпись на венгерском – «Верхаш Андраш. Охранник. 15 июля 1918». Два «латыша» стрелять в девиц отказались и были удалены из группы. Удивительно, что не сохранилось ни имен, ни должностей, ни послужных списков этих людей, по всей видимости, хорошо проверенных в ЧК. Убийство Царя ведь готовилось на «государственном уровне». Только один из этих «латышей» объявился впоследствии и рассказал о своих «подвигах». Им оказался австриец Ганс Мейер, бежавший в 1956 г. из ГДР. Есть подозрения, что он действовал в 1956 г. по заданию КГБ. Впрочем, его признания вызывают у историков большие сомнения. В убийстве последнего русского Царя и его семьи далеко не все еще ясно.

В ночь на 17 июля Николай II и его семья были без суда и следствия убиты чекистами под командованием Юровского в подвале дома военного инженера Ипатьева. Зверство убийц было столь велико, что они пристрелили даже одну из четырех собак императорской семьи, а двух насмерть забили прикладами. Сразу же после убийства останки вывезли за город, где над телами женщин были совершены гнусные надругательства. Затем тела попытались уничтожить с помощью огня и соляной кислоты, а потом захоронили. Кроме Юровского, сокрытием и попыткой уничтожения тел руководил сотрудник местной ЧК И. И. Родзинский. Юровский выдал убийцам 8 тыс. рублей и велел поделить деньги на всех.

Были убиты Император Николай Александрович, его супруга Императрица Александра Федоровна, четыре их дочери – Ольга, Мария, Татьяна и Анастасия 17–22 лет, четырнадцатилетний Цесаревич Алексей и четыре верных друга, отказавшихся оставить семью Императора в эти страшные дни, – доктор Евгений Сергеевич Боткин, камердинер Алоизий Егорович Трупп, повар Иван Михайлович Харитонов и горничная Анна Степановна Демидова. 18 июля по докладу Свердлова ВЦИК и Совнарком одобрили это злодеяние. 19 июля ВЦИК официально заявил, что решение о расстреле Николая II принято в Екатеринбурге, без консультаций с Совнаркомом, а супруга и дети «казненного Николая Романова» эвакуированы в надежное место. Это была стопроцентная ложь.

Свидетельство очевидца

Вот описание убийства, которое руководивший им Юровский предложил в 1920 г. красному историку М. Н. Покровскому: «Были сделаны все приготовления: отобрано 12 человек (в т. ч. 6 латышей) с наганами, которые должны были привести приговор в исполнение. 2 из латышей отказались стрелять в девиц. Когда приехал автомобиль (в 1.30 ночи – увозить трупы) все спали. Разбудили Боткина, а он всех остальных. Объяснение было дано такое: „Ввиду того, что в городе неспокойно, необходимо перевести семью Романовых из верхнего этажа в нижний“. Одевались с полчаса. Внизу была выбрана комната с деревянной оштукатуренной перегородкой (чтобы избежать рикошетов); из нее была вынесена вся мебель. Команда была наготове в соседней комнате. Романовы ни о чём не догадывались. Комендант (т. е. сам Юровский) отправился за ними лично, один, и свёл их по лестнице в нижнюю комнату. Николай нес на руках Алексея (у мальчика был тяжелый приступ гемофилии), остальные несли с собой подушечки и разные мелкие вещи. Войдя в пустую комнату, Александра Федоровна спросила: „Что же и стула нет? Разве и сесть нельзя?“ Комендант велел внести два стула. Николай посадил на один Алексея, на другой села Александра Федоровна. Остальным комендант велел стать в ряд. Когда стали, позвали команду. Когда вошла команда, комендант сказал Романовым, что ввиду того, что их родственники продолжают наступление на советскую Россию, Уралисполком постановил их расстрелять. Николай повернулся спиной к команде, лицом к семье, потом, как бы опомнившись, обернулся к коменданту, с вопросом: „Что? Что?“ Комендант наскоро повторил и приказал команде готовиться. Команде заранее было указано – кому в кого стрелять и приказано целить прямо в сердце, чтобы избежать большого количества крови и покончить скорее. Николай больше ничего не произнес, опять обернувшись к семье, другие произнесли несколько несвязных восклицаний, все длилось несколько секунд. Затем началась стрельба, продолжавшаяся две-три минуты. Николай был убит самим комендантом наповал, затем сразу же умерли Александра Федоровна и люди Романовых… Алексей, три из его сестер и доктор Боткин были еще живы. Их пришлось пристреливать… Одну из девиц пытались доколоть штыком… Потом стали выносить трупы и укладывать в автомобиль…» – Покаяние. Материалы правительственной комиссии… – С. 193–194.

21 июля стража, охранявшая дом Ипатьева, была снята. В тот же день население Екатеринбурга узнало о случившемся из листовок, расклеенных по городу. Вечером того же дня в городском театре на тему убийства Николая II выступали с проклятиями в адрес Государя Голощекин, Сафаров, Толмачов и другие убийцы. 23 июля текст листовки был напечатан в газете «Уральский Рабочий». Вот текст листовки 21 июля:

Документ

«Расстрел Николая Романова.

В последние дни столице Красного Урала Екатеринбургу серьезно угрожала опасность приближения Чехо-словацких банд, в тоже время был раскрыт новый заговор контр-революционеров имевших целью вырвать из рук советской власти Коронованного палача. В виду этого Уральский областной комитет постановил разстрелять Николая Романова, что и было приведено в исполнение шестнадцатого июля. Жена и сын Николая Романова в надежном месте.

Всероссийский Центр. Испол. Комит. Признал решение Уральского областного совета правильным».

В уральском городке Алапаевске с конца мая 1918 г. большевики содержали под русской и австрийской стражей нескольких представителей дома Романовых, их друзей и слуг – Великую княгиню Елизавету Федоровну (вдову великого князя Сергея Александровича и сестру Императрицы Александры Федоровны), Великого князя Сергея Михайловича, князей императорской крови Иоанна Константиновича, Константина Константиновича и Игоря Константиновича (сыновей Великого князя Константина Константиновича и троюродных братьев Императора Николая II) и князя В. П. Палея (сына великого князя Павла Александровича и двоюродного брата Императора Николая II). 21 июня от них удалили слуг и приближенных (кроме управляющего имениями Великого князя Сергея Михайловича – Ф. С. Ремеза и келейницы Елизаветы Федоровны – инокини Варвары Яковлевой), отобрали драгоценности и ввели строгий тюремный режим. Примерно в полночь с 17 на 18 июля большевики вывезли узников в урочище Межевое близ Верхне-Синячихинского завода и там, жестоко избив, сбросили в шахту. Дабы замести следы, в три часа 15 минут утра 18 июля большевики инсценировали нападение на опустевшую школу, где до того содержались узники, и сообщили о «побеге князей». «Операцией» по уничтожению алапаевских узников руководили комиссар юстиции Алапаевского совета рабочих и крестьянских депутатов Ефим Соловьев и председатель Алапаевской ЧК Николай Говырин. Участвовало в ней более двадцати человек. Великий князь Сергей Михайлович оказал сопротивление и был застрелен, остальные сброшены живыми. Великая княгиня, монахиня Елизавета Федоровна, князья императорской крови Иоанн, Константин и Игорь Константиновичи, князь Владимир Павлович Палей, Фёдор Семенович Ремез и инокиня Варвара умерли от ран, недостатка воздуха и воды через несколько дней. Местные жители позднее рассказывали, что слышали доносившееся из шахты молитвенное пение.

Вместе с лицами царствовавшего дома Романовых в эти же дни были убиты на Урале их верные друзья и слуги, следовавшие за Императором, великими князьями и княгинями до последней возможности – фрейлина Анастасия Васильевна Гендрикова, гофлектриса Екатерина Адольфовна Шнейдер, генерал-адъютант Илья Леонидович Татищев, гофмаршал князь Василий Александрович Долгорукий, дядька Цесаревича Алексея Клементий Григорьевич Нагорный, камердинер Иван Дмитриевич Седнев, камердинер Василий Федорович Челышев, личный шофер Великого князя Михаила Александровича Петр Яковлевич Борунов.

Через 8 дней после цареубийства Екатеринбург заняли Белые войска генерала Сергея Николаевича Войцеховского, наступавшие из Сибири (Алапаевск был освобожден через месяц – 28 сентября), и комиссия Омского правительства незамедлительно занялась изучением обстоятельств всех трех групповых убийств. Останки алапаевских страдальцев были обнаружены следственной комиссией. Останки Великого князя Михаила, Брайана Джонсона, Государя Николая II и убитых с ним найти тогда не удалось.

Мнение историка

«Зверское убийство Николая II, его жены, детей и прислуги – поистине уникальное событие в мировой истории. Да, и в прежние времена иные монархические персоны подвергались казни – например, в Англии и во Франции, но всегда после судебного процесса, публично, и, уж конечно, исключая то, чтобы вместе с ними казнили их детей, врачей, поваров, слуг, придворных дам. Большевицкая ликвидация царской семьи скорее напоминает темное убийство, совершенное бандой преступников, попытавшихся уничтожить все следы преступления», – пишет датский ученый Б. Енсен. – Среди цареубийц. М., 2001. – С. 119.

Присутствие при убийстве Императора и его семьи уполномоченного германского командования весьма вероятно. Имен всех убийц мы не знаем. Кто-то из них оставил на стене комнаты, где произошло убийство, надпись: «Belsatzar ward in selbiger Nacht von seinen Knechten umgebracht» – «В эту ночь Валтасар был убит своими слугами». Революционный солдат или латышский стрелок вряд ли назвали бы себя в 1918 г. «слугами» царя. Но с точки зрения нерусского подданного убийство в Ипатьевском доме вполне могло восприниматься как восстание холопов на своего господина, и потому такому наблюдателю вспомнились эти стихи Гейне. Очень возможно, что сам наблюдатель в убийстве не участвовал, и о его присутствии было строго-настрого запрещено говорить, тогда как сами участники похвалялись убийством и до самой своей смерти ничуть не раскаивались (Юровский умер в 1938 г., Белобородов и Голощекин были убиты своими же во время большого террора – в 1938 и 1941 гг., Медведев умер в 1964, чекист И. Родзинский – в 1970-е годы).

Царская семья была убита не потому, что ее боялись отдать в руки Белых – вывезти Императора и его близких из Екатеринбурга можно было и 16 и даже 22 июля, когда в Москву был отправлен царский багаж и доставлен вполне благополучно. Это страшное убийство было в первую очередь местью и делом сатанинской злобы для всех тех, кто его желал совершить и совершил.

Свидетельство очевидца

«Немцы допустили убийство царя и его семьи, имея полную возможность приказать большевикам этого не делать. Они допустили (если не приказали прямо большевикам это совершить) расстрел того, кто тогда был самым вероятным, самым легитимным и самым удобным кандидатом русского монархического движения. Допустив убийство царя со всей семьей, немцы обезглавили русских монархистов…

Не желая, конечно, этого, своими переговорами Нольде, Кривошеин и прочие монархисты навели немцев на мысль об опасности для них Николая II и его семьи, не говоря уж о сибирском движении, которое просто могло, захватив царя с семьей, вызвать величайшее волнение в России в тот момент, когда там, ввиду борьбы на Западном фронте, должен был бы быть абсолютный мир. Когда Нольде жаловался мне на „легкомыслие и недальновидность“ Гинденбурга и Мирбаха, не желавших монархического переворота с Николаем II во главе, то он мог с большим успехом отнести эти эпитеты к себе и своим единомышленникам.

Ясно, во всяком случае, что большевики никогда не решились бы на расстрел, не посоветовавшись с немцами или не будучи совершенно точно осведомлены, что те посмотрят на это сквозь пальцы или такой акт будет им определенно приятен. Николай II с семьей были убиты, по меньшей мере, при попустительстве немцев…» – писал Г. Н. Михайловский. – Записки. Т. 2. М., 1993. С. 109–110.

Н. В. Чарыков, дядя по матери Г. Н. Михайловского, являлся кадровым сотрудником Императорского МИД и занимал, в том числе, пост посла в Константинополе. Во время смуты был министром народного просвещения и председателем особой дипломатической комиссии в Крымском правительстве генерала Сулькевича. Разговор Чарыкова с Михайловским состоялся в Симферополе в начале октября 1918 г.:

«Отвечая на мучительный вопрос, из-за которого в значительной мере сорвалось германофильское движение в русских антибольшевицких кругах, – вопрос об отношении немцев к Николаю II и вообще Романовым, Чарыков сказал: „Немцы разлюбили Романовых со времен франко-русского союза, а Николая II они ненавидели и боялись его воцарения“. На вопрос, верит ли он, что немцы сознательно допустили гибель всей царской семьи, чтобы устранить возможность возрождения монархии в России при монархе, объявившем им войну и не захотевшем заключить с ними сепаратный мир, Чарыков ответил: „Если бы они не хотели расстрела Николая II и его семьи, им стоило только шевельнуть пальцем, и большевики никогда не посмели бы это сделать“.

„Как было встречено известие об убийстве Николая II в среде немецкого командования? “ – спросил я. „Шампанским“, – ответил Чарыков. Так из уст человека, находившегося на крайнем юге России, я услышал то, что с трудом угадывалось немногими в Петрограде и Москве…» – Г. Н. Михайловский. Записки. Т. 2. С. 120–121.

Документ

21 июля в Казанском соборе на Красной площади совершалось патриаршее служение литургии. После чтения Евангелия Патриарх Тихон неожиданно вышел на амвон и начал говорить: «Мы должны, повинуясь учению Слова Божия, осудить это дело, иначе кровь расстрелянного падет и на нас, а не только на тех, кто совершил его. Не будем здесь оценивать и судить дела бывшего Государя: беспристрастный суд над ним принадлежит истории, а он теперь предстоит пред нелицеприятным судом Божиим, но мы знаем, что он, отрекаясь от престола, делал это, имея в виду благо России и из любви к ней… Он ничего не предпринимал для улучшения своего положения, безропотно покорился судьбе… и вдруг он приговаривается к расстрелу где-то в глубине России, небольшой кучкой людей, не за какую-либо вину, а за то только, что его будто бы кто-то хотел похитить. Приказ этот приводят в исполнение, и это деяние – уже после расстрела – одобряется высшей властью. Наша совесть примириться с этим не может. И мы должны во всеуслышание заявить об этом, как христиане, как сыны Церкви. Пусть за это называют нас контрреволюционерами, пусть заточают в тюрьму, пусть нас расстреливают».

Патриарх говорил с волнением и тихо. В соборе почувствовали «облегчение от сознания, что заговорили те, кому следует говорить и будить совесть. Правда, на улицах говорят различно, некоторые злорадствуют и одобряют убийство…» – свидетельствовал в те дни на Поместном Соборе Российской Православной Церкви протоиерей П. Н. Лахостский.

Весть об убийстве Государя русское общество встретило очень по-разному. Приход к власти большевиков и их зверства и бесчинства заставили многих культурных и верующих людей еще глубже раскаяться в революционных мечтаниях 1916 г. и восторгах февраля 1917-го. В этой среде крепли вновь монархические настроения и любовь к отрекшемуся Императору и его семье. Его считали «товарищем по несчастью», первым из обманувшихся страдальцев. Но большая часть народа еще была во власти бунта, еще была ослеплена вседозволенностью грабежа и позором дезертирства. На панихидах по Государю и его семье молилось немного людей.

Свидетельство очевидца

«На всех, кого мне приходилось видеть в Петрограде, это известие произвело ошеломляющее впечатление: одни просто не поверили, другие молча плакали, большинство просто тупо молчало. Но на толпу, на то, что принято называть „народом“ – эта весть произвела впечатление, которого я не ожидал.

В день напечатания известия я был два раза на улице, ездил в трамвае и нигде не видел ни малейшего проблеска жалости или сострадания. Известие читалось громко, с усмешками, издевательствами и самыми безжалостными комментариями… Какое-то бессмысленное очерствение, какая-то похвальба кровожадностью. Самые отвратительные выражения: „давно бы так“, „ну-ка поцарствуй еще“, „крышка Николашке“, „эх, брат Романов, доплясался“, – слышались кругом от самой юной молодежи, а старшие либо отворачивались, либо безучастно молчали». – В. Н. Коковцов. Воспоминания. – С. 531.

Генерал Деникин с горечью пишет об отношении общественности к цареубийству летом 1918 г.: «Когда во время Второго Кубанского похода, на станции Тихорецкой, получив известие о смерти Императора, я приказал Добровольческой армии отслужить панихиды, этот факт вызвал жестокое осуждение в демократических кругах и печати… Забыли мудрое слово: „Мне отмщение, и Аз воздам“…». – А. И. Деникин. Очерки русской смуты. Т. 1. М.: Наука, 1991. – С. 128.

Германия 19 июля направила официальный протест Радеку и Воровскому и выразила озабоченность «судьбой немецких принцесс» – Александры Федоровны, Елизаветы Федоровны и их детей. Радек на этот протест ответил вполне издевательски: «Если бы Германия действительно была озабочена судьбой экс-царицы и ее детей, то они могли бы получить возможность покинуть Россию по гуманитарным соображениям». Больше Германия ничего не предпринимала, и через месяц Ленин мог заверить Воровского, что «вопрос о Николае Романове исчерпан и никакой паники нет». Немецкие деньги продолжали идти в карманы большевиков так же регулярно, как и до июльского убийства.

Уже после капитуляции Германии, полностью по своей инициативе, в ночь на 30 января 1919 г. в Петропавловской крепости Петрограда большевики убили Великих князей Георгия Михайловича, Дмитрия Константиновича, Николая Михайловича, Павла Александровича. Ходатайства о них Ленину со стороны западных держав и российских общественных деятелей не помогли и не могли помочь… Жители Петрограда с ужасом рассказывали, что тела убитых Великих князей были скормлены зверям Петроградского зоопарка. Примечательно, что еще в сентябре 1918 г. датский посланник в Петербурге Харальд Скавениус договорился с генеральным консулом Германии в Петербурге Гансом Карлом Брайтером, что тот попробует освободить Великих князей из тюрьмы, если они его об этом попросят. Великий князь Георгий Михайлович с гневом отверг это предложение, исходящее от врагов России, обрекая себя и своих братьев на смерть.

После убийства в бумагах Великой княжны Ольги Николаевны нашли переписанное ею стихотворение, которое Владислав Ходасевич и ряд других критиков сочли «почти безусловно» творением самой Великой княжны, написанным в Екатеринбурге незадолго до трагической гибели. «Читая эти неопытные, писанные не напоказ, а воистину молитвенные стихи, скрытые, может быть, даже от самых близких людей, нельзя же не преклониться перед изумительною моральною высотой, в них сказавшейся. Это не «литература», не «искусство как прием»: тут впрямь и в буквальном смысле жертва молится за своих палачей – в полном и ясном сознании того, что делает». – Владислав Ходасевич. Собрание сочинений в восьми томах. Т. 2. – С. 314–320 и примечания к статье.

Пошли нам, Господи, терпенье

В годину буйных, мрачных дней

Сносить народное гоненье

И пытки наших палачей.

Дай крепость нам, о Боже правый,

Злодейства ближнего прощать

И крест тяжелый и кровавый

С Твоею кротостью встречать.

И в дни мятежного волненья,

Когда ограбят нас враги,

Терпеть позор и оскорбленья,

Христос-Спаситель, помоги!

Владыка мира, Бог вселенной,

Благослови молитвой нас

И дай покой душе смиренной

В невыносимый смертный час!

И у преддверия могилы

Вдохни в уста Твоих рабов

НЕЧЕЛОВЕЧЕСКИЕ СИЛЫ

Молиться кротко за врагов.

В 1923 г. это стихотворение было издано в Берлине в сборнике патриотических стихов малоизвестного поэта Сергея Бехтеева «Песни русской скорби и слез» (Переиздано М.: Новая книга,1996, с. 23). По версии Сергея Бехтеева, это написанное им стихотворение было им же послано в октябре 1917 г. через графиню А. В. Гендрикову Великим княжнам в Тобольск. В авторстве Бехтеева есть основания сомневаться: трудно представить, что когда положение Царской семьи в Тобольске было еще сравнительно благополучным, незнакомый им поэт осмелился бы предложить столь страшную перспективу самим будущим жертвам, да еще как бы от первого лица. Это было бы дело очень дурного вкуса.

Мнение мыслителя

Имея за спиной опыт Французской революции и убийства короля Людовика XVI, граф Жозеф де Местр писал в 1797 г.: «Любое посягательство на Верховную власть, сотворенное от имени Народа, всегда есть в большей или меньшей мере национальное преступление, ибо всегда Нация виновна в том, что некое число мятежников в состоянии совершить преступление от ее имени… Жизнь всякого человека драгоценна для него, но жизнь тех, от кого зависит множество жизней, жизнь государей драгоценна для всех. А если жизнь Государя пресекается преступлением, на месте, которое он занимал, разверзается ужасная пропасть и туда низвергается все, что его окружало. Каждая капля крови Людовика XVI обойдется Франции потоками крови. Четыре миллиона французов быть может заплатят своей головой за великое народное преступление – за противорелигиозный и противообщественный мятеж, увенчавшийся цареубийством». – Рассуждения о Франции. М., 1997. – С. 24–25.

Останки девяти из 11 убитых в доме Ипатьева были обнаружены 1 июня 1979 г. под Екатеринбургом (тогда – Свердловском) в Поросенковом логе. Эксгумация проводилась 11–13 июня 1991 г., а 17 июля 1998 г. они были торжественно, с воинскими почестями, преданы земле по указу Президента Б. Н. Ельцина и в его присутствии в Екатерининском приделе Петропавловского собора в Санкт-Петербурге. 29 июля 2007 г. в 20 метрах от места обнаружения останков девяти убитых обнаружены были останки юноши и девушки, предположительно являющихся Цесаревичем Алексеем и Великой княжной Марией. Полное генетическое сходство их митохондриальной ДНК с ДНК Императрицы Александры Федоровны и ранее найденных останков трех молодых девушек – Великих княжон – было подтверждено в 2009 г. Бытовавшее мнение, что похороненные в Петропавловской крепости не являются Императором Николаем II, членами его семьи и их слугами, к настоящему времени оказалось полностью дезавуированным.

Документ

В Послании Святейшего Патриарха Московского и Всея Руси Алексия II и Священного Синода Русской Православной Церкви к 75-летию убиения Императора Николая II и его семьи сказано: «Грех цареубийства, происшедший при равнодушии граждан России, народом нашим не раскаян. Будучи преступлением и Божеского и человеческого закона, этот грех лежит тяжелейшим грузом на душе народа, на его нравственном самосознании… Мы призываем к покаянию весь наш народ, всех чад его, независимо от их политических воззрений и взглядов на историю, независимо от этнического происхождения, религиозной принадлежности, от их отношения к идее монархии и к личности последнего Российского Императора. Отрекаясь от грехов прошлого, мы должны понять: благие цели должны достигаться достойными средствами. Созидая и обновляя жизнь народа, нельзя идти по пути беззакония и безнравственности. Совершая любое дело, даже самое доброе и полезное, нельзя приносить в жертву человеческую жизнь и свободу, чьё-либо доброе имя, нравственные нормы и нормы закона…»

17 июля 1998 г., когда останки жертв убийства в Ипатьевском доме были преданы христианскому погребению в Петропавловском соборе, Президент России Б. Н. Ельцин, в прошлом сам секретарь Свердловского обкома и разрушитель Ипатьевского особняка, исповедал над гробами страдальцев и свою личную вину, и вину народа: «Долгие годы мы замалчивали это чудовищное преступление, но надо сказать правду, расправа в Екатеринбурге стала одной из самых постыдных страниц нашей истории. Предавая земле останки невинно убиенных, мы хотим искупить грех своих предков. Виновны те, кто совершил это злодеяние, и те, кто его десятилетиями оправдывал. Виновны все мы».

Мнение историка

«В том, как было подготовлено и совершено убийство царской семьи, как его сначала отрицали, а потом оправдывали, есть какая-то исключительная гнусность, нечто, что отличает его от других актов цареубийства и позволяет усматривать в нём прелюдию к массовым убийствам ХХ века… Подобно героям „Бесов“ Достоевского, большевики должны были проливать кровь, чтобы связать своих колеблющихся последователей узами коллективной вины. Чем более невинные жертвы оказывались на совести партии, тем отчетливей должен был понимать рядовой большевик, что отступление, колебание, компромисс – невозможны, что он связан со своими вождями прочнейшей из нитей и обречен следовать за ними до „полной победы“ – любой ценой – или „полной гибели“. Екатеринбургское убийство знаменовало собой начало „красного террора“, формально объявленного шестью неделями позже… Когда правительство присваивает себе право убивать людей не потому, что они что-то сделали или даже могли сделать, а потому что их смерть нужна, мы вступаем в мир, в котором действуют совершенно новые нравственные законы. В этом и состоит символическое значение события, случившегося в ночь с 16 на 17 июля в Екатеринбурге. Совершенное по тайному приказу правительства убийство… стало первым шагом человечества на пути сознательного геноцида. Тот же ход мыслей, который заставил большевиков вынести смертный приговор царской семье, привел вскоре и в самой России, и за ее пределами к слепому уничтожению миллионов человеческих существ, вся вина которых заключалась в том, что они оказались помехой при реализации тех или иных грандиозных замыслов переустройства мiра». – Р. Пайпс. Русская революция. Т. II. Большевики в борьбе за власть. М., 2006. – С. 591–593.

Судьба членов Императорского дома после революции

Представители Императорского дома Романовых, принадлежавшие к нему на 1917 г., помимо семьи самого Императора Николая II, делились на пять ветвей, две старшие из которых – прямые потомки Александра II, а остальные происходили от нецарствовавших детей Николая I.

1. Дети брата Александра III в. к. Владимира Александровича: Кирилл (р. 1876; контр-адмирал), Борис (р. 1877; генерал-майор), Андрей (р. 1879; генерал-майор) и Елена (р. 1882; жена греческого наследного принца) Владимировичи, а также дети Кирилла – Владимир (р. 1917), Мария (р. 1907) и Кира (р. 1909).

2. Другой брат Александра III в. к. Павел Александрович (р. 1860; генерал от кавалерии) и его дети Дмитрий (р. 1891; штабс-ротмистр л. – гв. Конного полка) и Мария (р. 1890).

3. Потомки в. к. Константина Николаевича: его дети – Николай Константинович (р. 1850), Дмитрий Константинович (р. 1860; генерал от кавалерии), Ольга (р. 1851; королева Греческая), и дети умершего в 1915 г. в.к. Константина Константиновича – Иоанн (р. 1886; штабс-ротмистр л. – гв. Конного полка), Гавриил (р. 1887; полковник л. – гв. Гусарского полка), Константин (р. 1890; капитан л. – гв. Измайловского полка), Игорь (р. 1894; штабс-ротмистр л. – гв. Гусарского полка), Георгий (р. 1903), Татьяна (р. 1890; жена кн. К. А. Багратион-Мухранского) и Вера (р. 1906), а также дети Иоанна – Всеволод (р. 1914) и Екатерина (р. 1915).

4. Потомки в. к. Николая Николаевича «старшего»: его дети – Николай «младший» (р. 1856; генерал от кавалерии), Петр (р. 1864; генерал-лейтенант) Николаевичи, а также дети Петра – Роман (р. 1896; подпоручик л. – гв. Саперного полка), Марина (р. 1892) и Надежда (р. 1898).

5. Потомки в. к. Михаила Николаевича: его дети – Николай (р. 1859; генерал от инфантерии), Анастасия (р. 1860; жена герц. Ф. Мекленбург-Шверинского), Михаил (р. 1861; полковник л. – гв. 1-й артиллерийской бригады), Георгий (р. 1863; генерал-лейтенант), Александр (р. 1866; адмирал) и Сергей (р. 1869; генерал от артиллерии) Михайловичи, дети Александра Михайловича – Андрей (р. 1897; корнет Кавалергардского полка), Федор (р. 1898; кадет Пажеского корпуса), Никита (р. 1900; гардемарин Морского корпуса), Дмитрий (р. 1901), Ростислав (р. 1902), Василий (р. 1907) и Ирина (р. 1895; жена кн. Ф. Ф. Юсупова, графа Сумарокова-Эльстон) и дочери Георгия Михайловича Нина (р. 1901) и Ксения (р. 1903).

К Императорскому дому принадлежали также потомки от брака в. к. Марии Николаевны с герц. Максимилианом Лейхтенбергским – дочь Евгения (р. 1845; жена принца А. П. Ольденбургского) и дети ее умершего брата Георгия – князья Романовские, герцоги Лейхтенбергские: Александр (р. 1881; полковник л. – гв. Гусарского полка), Сергей (р. 1890; старший лейтенант 2-го Балтийского флотского экипажа) и Елена (р. 1892).

Большевиками были убиты: Император Николай II с женой и детьми 17 июля 1918 в Екатеринбурге; в. к. Сергей Михайлович, в. к. Елизавета Федоровна, Иоанн, Константин и Игорь Константиновичи и сын Великого князя Павла Александровича от морганатического брака – двадцатиоднолетний князь Владимир Палей – 18 июля 1918 г. в Алапаевске; в. к. Михаил Александрович – 13 июня 1918 г. в Перми; четверо старших великих князей: Павел Александрович, Дмитрий Константинович, Георгий и Николай Михайловичи – 30 января 1919 г. в Петрограде.

Великий князь Николай Константинович умер, по всей видимости, своей смертью (от воспаления легких) в Ташкенте утром 14 января 1918 г. и похоронен там же в ограде Военного Георгиевского собора.

Остальным членам Императорского дома удалось уехать за границу. Безусловным старшинством среди этих лиц обладал в. к. Кирилл Владимирович, стоявший к 1917 г. по правам на престол первым после Михаила Александровича, который и стал главой династии в эмиграции, а актом 26 июля 1922 г. провозгласил себя блюстителем российского престола.

В 20-х годах наиболее популярной фигурой среди русской эмиграции в целом был в. к. Николай Николаевич, бывший Верховный главнокомандующий и командующий Кавказским фронтом во время Первой Мировой войны. Он был особенно популярен в военных кругах, а в 1924 г. и официально заявил о возглавлении им армии (Русская Армия ген. Врангеля продолжала существовать до осени 1924 г., когда была преобразована в РОВС) и всех военных организаций, оставаясь в этом качестве до своей смерти в 1929 г. Однако претензий на престол он не имел, и, когда в мае – июне 1922 г. избранный на Рейхенгалльском съезде (где монархическое движение в эмиграции впервые осмелилось организационно и идейно заявить о себе) Высший Монархический Совет во главе с Н. Е. Марковым предложил ему возглавить монархическое движение, Николай Николаевич отказался это сделать.

После того как сведения о смерти в. к. Михаила Александровича окончательно подтвердились, 13 сентября 1924 г. в.к. Кирилл Владимирович провозгласил себя императором Кириллом I (в силу формулы Закона о престолонаследии: «По кончине Императора, Наследник Его вступает на Престол силою самого закона о наследии, присвояющего Ему сие право»). Этот акт был одобрен всеми членами Императорского дома, кроме вдовствующей императрицы Марии Федоровны (все еще не верившей в смерть детей) и – по политическим соображениям – Николаем и Петром Николаевичами и сыном последнего Романом, которые считали, что вопрос о государственной власти в России должен быть в будущем решен народным волеизъявлением.

В дальнейшем члены Императорского дома играли в эмиграции заметную роль, возглавляя различные организации (в т. ч. гвардейские полковые объединения), а целый ряд их был весьма близок РОВСу. Прежде всего, это был Сергей Георгиевич Романовский, герцог Лейхтенбергский, сам участник Белого движения. Он тесно сотрудничал с РОВСом вплоть до смерти. В числе других членов Императорского дома, связанных с РОВСом, были Андрей Владимирович, Анастасия Николаевна, Дмитрий Павлович (с декабря 1931 г. почетный председатель Союза русских военных инвалидов), Гавриил и Вера Константиновичи (когда после похищения большевиками главы РОВСа ген. Е. К. Миллера организация переживала тяжелые времена, в члены Военного Совещания для возглавления и реформы РОВСа предполагалось ввести Бориса и Андрея Владимировичей, С. Г. Романовского, Гавриила Константиновича и Никиту Александровича).

После смерти в 1938 г. в.к. Кирилла Владимировича права главы Императорского дома перешли к его сыну Владимиру Кирилловичу, что также никем из других Романовых сомнению не подвергалось. Все мужские представители старшего поколения всех ветвей Императорского дома скончались к середине 50-х годов: Борис Владимирович (ум. в 1943 г.), Андрей Владимирович (1956), Дмитрий Павлович (1942), Гавриил Константинович (1955), Петр Николаевич (1931), Михаил Михайлович (ум. 1929), Александр Михайлович (1933).

23 декабря 1969 г. Владимир Кириллович объявил блюстительницей престола свою дочь Марию (р. 1953). К этому времени в живых оставались еще Роман Петрович (ум. 1978), Андрей, Никита, Дмитрий, Ростислав и Василий Александровичи и Всеволод Иоаннович, которые были династически «старше» Марии и – в случае смерти Владимира Кирилловича прежде них – последовательно наследовали бы престол (но по причине неравнородности своих браков не могли бы удерживать его в своем потомстве). После смерти в 1989 г. последнего из них Мария была провозглашена наследницей престола, а после смерти отца (1992 г.) унаследовала положение Главы Императорского дома. От брака с принцем Францем-Вильгельмом Прусским она имеет сына Георгия (р. 1981).

Из лиц, состоявших членами Императорского дома на 1917 г., к 2008 г. в живых не осталось ни одного человека: последней в 2007 г. скончалась княжна Екатерина Иоанновна (1915 г. рождения).

Литература

Покаяние. Материалы правительственной комиссии по изучению вопросов, связанных с исследованием и перезахоронением останков Российского Императора Николая II и членов его семьи. М., 1998.

Н. А. Соколов. Убийство Царской семьи. М., 1990.

Н. Г. Росс, сост. Гибель царской семьи. Материалы следствия. Франкфурт-на-Майне: Посев, 1987. 644 с.

2.2.12. ВЧК, Красный террор, заложничество. Избиение ведущего социального слоя России

В конце 1917 – начале 1918 г. Красный террор во многом носил «неофициальный» характер, как, например, расправы солдат и матросов над офицерами. В это время власти в центре готовились к проведению массового террора, развертывая карательный аппарат. Изначально советская юридическая система создавалась для борьбы со всеми лицами, недовольными действиями большевиков. 2 декабря 1917 г. Троцкий объяснял большевицкому Исполкому: «В том, что пролетариат добивает падающий класс, нет ничего безнравственного. Это его право. Вы возмущаетесь… тем мягким террором, который мы направляем против своих классовых противников, но знайте, что не далее как через месяц этот террор примет более грозные формы, по образцу террора великих революционеров Франции. Не крепость, а гильотина будет для наших врагов».

Красный террор был закономерным явлением. Захватив власть незаконно, в результате переворота, и пойдя на радикальные меры по присвоению себе чужой собственности, большевики неизбежно сталкивались с народным сопротивлением, которое они подавляли с помощью карательного аппарата, физически уничтожая своих потенциальных противников. Это было продемонстрировано уже в январе 1918 г. разгоном Учредительного собрания, несогласного с их действиями, и расстрелом демонстраций в его защиту.

7 (20) декабря 1917 г. Совнарком учредил Всероссийскую чрезвычайную комиссию по борьбе с контрреволюцией, спекуляцией и саботажем (ВЧК или ЧК) под председательством Феликса Эдмундовича Дзержинского. Она заменила большевикам ВРК в роли главного органа насилия. Массовые насилия начались уже в декабре 1917 г.: в Севастополе и Одессе матросы убили около 500 офицеров. После разгона Учредительного собрания и написанного Троцким воззвания «Социалистическое отечество в опасности» поднялась первая волна красного террора. В январе – марте 1918 г. произошли убийства многих офицеров, юнкеров и штатских интеллигентных людей в Армавире, Евпатории, Симферополе, Ялте, Минеральных Водах, вновь в Севастополе, в Киеве, Таганроге, Ростове-на-Дону и других городах. Убийства сопровождались истязаниями и отличались неимоверной жестокостью: в Таганроге юнкеров живьем бросали в доменные печи, в иных местах, садистски искалечив, топили в море. Убийства совершались местными ревкомами. В начале 1918 г. в Воронеже, Туле, Твери, Омске большевики обстреливали крестные ходы: были убитые и раненые.

На III съезде Советов в январе 1918 г. Ленин заявил, что «ни один еще вопрос классовой борьбы не решался в истории иначе, как насилием», предложив расстреливать спекулянтов на месте. 31 января 1918 г. СНК предписал увеличить число тюремных мест и «обезопасить Советскую республику от классовых врагов путем их изоляции в концентрационных лагерях». Кроме того, для устрашения противников советской власти была применена система заложничества. 21 февраля 1918 г. ВЧК получила право внесудебной расправы над противниками большевиков. Чекисты официально ввели в практику допросов пытки, и их начальство само требовало дополнять ими допрос, «пока арестованный все не расскажет».

24 марта 1918 г. ВЧК постановила создавать местные ЧК – губернские (ГубЧК) и уездные. Множество монастырей было превращено в места заключения. Всероссийская ЧК в 1918 г. заняла в Москве дома страховых обществ «Якорь» и «Россия» на Лубянке. Её продолжатель – ФСБ – занимает то же самое, только очень разросшееся здание и сегодня.

С расширением сети органов ЧК к групповым убийствам добавляется множество убийств индивидуальных. Массовые расстрелы заложников после декретов 1918 г. о красном терроре не идут уже стихийно, но по директивам из Москвы. За службу царской власти убивают ее чиновников, судей, жандармов, полицейских. Чтобы не восстали против советской власти, убивают офицеров и любых бывших военнослужащих ударных отрядов, особенно корниловцев.

Свидетельство очевидца

«Звонит на станцию „Власть Народа“: дайте 60–42. Соединяют, но телефон, оказывается, занят – и „Власть Народа“ неожиданно подслушивает чей-то разговор с Кремлем: – У меня пятнадцать офицеров и адъютант Каледина. Что делать? – Немедленно расстрелять». – И. Бунин. Окаянные дни. Запись под 24 февраля 1918 г.

В мае и июне в Москве шли масштабные облавы с целью искоренить Белое подполье. 18 июня 1918 г. в помощь ЧК были созданы чрезвычайные судебные органы – революционные трибуналы. Непредвзятые приговоры здесь почти исключались, так как и защитники, и обвинители представляли интересы большевиков. 26 июня 1918 г. Ленин пишет Зиновьеву: «Надо поощрять энергию и массовидность террора против контрреволюционеров, и особенно в Питере, пример коего решает».

Только по газетным сообщениям, попавшим в поле зрения С. П. Мельгунова (автора первого обобщающего труда о Красном терроре), в июле 1918 г. было совершено 1115 расстрелов. После покушений 30 августа на Ленина и Урицкого, 4 и 5 сентября Совнарком объявляет два декрета о Красном терроре. Убийство заложников «из буржуазии и офицерства» объявлялось законной мерой пресечения «малейших попыток сопротивления» советской власти. И не только объявлялось. По всей России сотни тысяч людей были убиты самым ужасным образом как заложники, то есть по определению без суда и следствия, так как лично их не за что было судить даже советской власти. Так, в октябре 1918 г. в Пятигорске местной ЧК во главе с Георгием Атарбековым (Атарбекяном) были зарублены на кладбище 73 заложника из аристократии и офицерства, в том числе генерал Н. В. Рузский, принимавший 2 марта 1917 г. отречение Государя, и болгарский доброволец на русской службе генерал Радко-Дмитриев.

Документ

После убийства председателя Петроградской ЧК палача и садиста Моисея Урицкого «Красная газета», официальный орган Петроградского совдепа, возглавляемого Зиновьевым, писала: «Убит Урицкий. На единичный террор наших врагов мы должны ответить массовым террором… За смерть одного нашего борца должны поплатиться жизнью тысячи врагов» (вечерний вып. 30.08.1918). На следующий день: «Кровь за кровь. Без пощады, без сострадания мы будем избивать врагов десятками, сотнями. Пусть их наберутся тысячи. Пусть они захлебнутся в собственной крови!.. За кровь товарища Урицкого, за ранение тов. Ленина, за покушение на тов. Зиновьева, за неотмщенную кровь товарищей Володарского, Нахимсона, латышей, матросов – пусть прольется кровь буржуазии и ее слуг – больше крови!» (утренний вып. 31.08.1918). А уже через четыре дня та же газета с видимым огорчением сообщала в передовой: «Вместо обещанных нескольких тысяч белогвардейцев и их вдохновителей – буржуев расстреляно едва несколько сот» (утренний вып. 4.09.1918). В действительности только по сохранившимся спискам в те дни в Петрограде было расстреляно до 900 заложников и еще 512 в Кронштадте.

Карл Маркс учил, что, так как человек – продукт своей среды, судить его надо не по «субъективной» вине, а по «объективному» признаку принадлежности к определенному классу. 1 ноября 1918 г. М. И. Лацис (Ян Судрабс) дает установку своим подчиненным: «Мы не ведем войны против отдельных лиц – мы истребляем буржуазию как класс. Не ищите на следствии материала и доказательств того, что обвиняемый действовал делом или словом против советской власти. Первый вопрос, который вы должны ему предложить, какого он происхождения, воспитания, образования или профессии. Эти вопросы и должны определить судьбу обвиняемого. В этом смысл и сущность Красного террора». В том же ноябре Ленин вторит Лацису: «Для нас важно, что ЧК осуществляют непосредственно диктатуру пролетариата, и в этом отношении их роль неоценима. Иного пути к освобождению масс, кроме подавления путем насилия эксплуататоров, – нет. Этим и занимаются чрезвычайные комиссии, и в этом их заслуга перед пролетариатом».

Террор приобретает широчайший характер – его цель уничтожение прежнего ведущего слоя России, чтобы на его место поставить большевиков, управляющих малограмотным, идеологически оболваненным народом. О гибели множества взрослых напоминали толпы их беспризорных детей, бродящих по стране.

Свидетельство очевидца

«Моя жена была однажды по делам гимназии Стоюниной в канцелярии начальника учебных заведений. Ожидая приема, она слышала рассказ этого начальника о том, что он накануне вернулся из Тверской губернии, куда ездил руководить „красною неделею“, – вспоминал философ Н. О. Лосский события конца 1918 г. – Комиссар, присланный откуда-либо из центра, призывал к себе начальника уезда и распоряжался, чтобы в течение недели было расстреляно такое-то число лиц. Кого именно расстрелять, определялось следующим образом, согласно рассказу, слышанному моею женою. Начальник уезда принёс комиссару тетрадь со списком имен священников, бывших офицеров, помещиков, фабрикантов, вообще лиц, считавшихся по своему душевному строю неспособными стать строителями коммунизма. Комиссар, перелистывая тетрадь, тыкал пальцами наугад на ту или другую строку; на чьё имя случайно попадал палец, тот и подлежал расстрелу». – Н. О. Лосский. Воспоминания. Жизнь и философский путь. М., 2008. – С. 184.

Планомерный, целеустремленный террор, охвативший все население, распространяется и на Красную армию. В июле в Красной армии создаются большевиками «особые отделы» с функциями ЧК. 14 августа 1918 г., после поражений на Волге, Троцкий предупреждает: «Если какая-нибудь часть отступит самовольно, первым будет расстрелян комиссар части, вторым – командир. Трусы, шкурники и предатели не уйдут от пули».

Свидетельство очевидца

А. Ф. Саликовский – член партии народных социалистов, проживавший в 1919 г. в Киеве, вспоминал: «Весною 1919 г. (кажется в мае) прибыл в Киев царским поездом Троцкий для смотра войск Киевского округа. Войска дефилировали перед ним на Софиевской площади в присутствии огромной толпы любопытных… Троцкий обошёл все ряды Красной армии и, быстро вглядываясь в лица солдат, время от времени говорил тому или иному красноармейцу: „Выйди из ряда!“ К концу обхода таких отмеченных Троцким солдат набралось около 300. Троцкого спросили, что с ними делать.

– Расстрелять!

Так „гениальный вождь“ демонстрировал свою проницательность и укреплял свой авторитет и „железную дисциплину“ в Красной армии».

Оригинал воспоминаний хранится в коллекции С. П. Мельгунова в архиве Гуверовского института в США (коробка 1, дело 3, л. л. 35–38).

А. Ф. Саликовский. Троцкий в Киеве / Красный террор глазами очевидцев. М.: Айрис – Пресс, 2009. С. 66–67.

Троцким были созданы заградительные отряды, которые должны были стрелять в отступающих, и введены процентные расстрелы личного состава в качестве наказания. Первым так поступили с разбитым Белыми под Свияжском Петроградским рабочим полком. Расстреляны были его комиссар, командир и 27 красноармейцев. Отражая наступление Юденича на Петроград, Троцкий 3 ноября 1919 г. издал приказ по 7-й армии: «Командиры и комиссары отвечают за свои части перед Советской Республикой <…> Коммунистам быть на самых опасных местах, подавая пример мужества <…> Отступающих без приказа после предупреждения истреблять на месте. Заградительным отрядам передавать дезертиров немедленно трибуналу, <> сеятелей паники истреблять на месте». Главком Красной армии И. И. (Юкумс) Вацетис писал Ленину: «Дисциплина в Красной армии основана на жестоких наказаниях, в особенности на расстрелах… Беспощадными наказаниями и расстрелами мы навеяли террор на всех… Смертная казнь… у нас на фронтах практикуется настолько часто и по всевозможным поводам и случаям, что наша дисциплина в Красной армии может быть названа кровавой дисциплиной». Один из руководителей ЧК Лацис призывал убивать всех военнопленных: «Закон гражданской войны – вырезать всех раненых в боях против тебя… Борьба идет не на жизнь, а на смерть. Поэтому бей, чтобы не быть побитому» («Известия» 23 августа 1918 г.). Троцкий обещал, что если офицеры РККА попытаются перейти к Белым, «от них останется одно мокрое место» («Известия» 30 июня 1918 г.). По приказу С. С. Каменева пленных белых офицеров не просто убивали, но жестоко мучили перед этим – вбивали гвозди в плечи по числу звезд на погонах, вырезали на груди георгиевские кресты, лампасы на ногах, отрезали половые органы и впихивали в рот жертв.

Разгул красного террора в сентябре – ноябре 1918 г. смутил многих коммунистов. В партии возникла дискуссия об определении полномочий ЧК, о подчинении ее Наркомюсту, об ограничении ее деятельности следственными функциями. Московская организация большевиков особенно много высказывалась на эту тему. Однако за чекистов заступился Ленин, и на всем протяжении Гражданской войны их деятельность оставалась почти неподконтрольной. Дзержинский не только сохранил все свои полномочия, но расширил их, взяв под свой контроль ранее независимые от ЧК ревтрибуналы. К началу 1921 г. было 86 областных и республиканских ЧК, 16 особых отделов и 508 уездных ЧК. Каждая из них убила огромное число людей.

Чтобы представить себе повседневный лик Красного террора, приведем выдержки из следственных актов и судебно-медицинской экспертизы различных ведомств – как правительств Колчака и Деникина, так и большевиков.

ДОКУМЕНТ

«…Труп номер 1 – весь череп полностью разбит, нижняя челюсть сломана. В нем Нина Константиновна Богданович и опознала своего мужа, Семена Павловича Богдановича. У трупа номер 2 – штыковая рана в грудь и огнестрельная в голову. У трупа номер 3 раздроблен череп. Труп номер 4, по виду военный, череп полностью разбит. Номер 5 – обе челюсти разбиты, большая часть черепа с виском разбита. Нина Константиновна Богданович заявила, что это – Кожуро, убитый большевиками вместе с ее мужем. Номер 6, по одежде военный, череп разбит. Номер 7 – в осколки разбиты обе челюсти, нижняя часть лица – сплошная масса осколков, череп разбит».

«У номера 9 раздроблена голова и левая бедренная кость, еще при жизни на ней были разрушены мягкие ткани. Номер 10 при себе имеет документы на имя Зенкова от уездного военного начальника об отпуске по болезни и обязанность явиться на освидетельствование 4 марта 1918 г. и „удостоверение на имя солдата 1-го ударного батальона Павла Зенкова“. Нижняя челюсть раздроблена, левая плечевая кость в верхней трети – разломлена.

У номера 20 нижняя челюсть с зубами раздроблена ударом непонятного орудия в подбородок. На теле и в голове имеются огнестрельные раны».

«Об участи архиепископа Андроника точных сведений еще не имеется; есть лишь указания, что он был закопан в землю живьем, по-видимому, в Мотовилихинском заводе».

«В отношении епископа Феофана имеются определенные сведения, что он, после истязания, был утоплен в проруби реки Камы…»

«Одним из спасшихся обитателей баржи была подробно описана ужасная смерть несчастных заложников, которых убивали по очереди топорами, ружьями и молотками. Экзекуция продолжалась всю ночь. Трупы замученных были брошены в Каму… Была описана страшная мучительная смерть захваченных красными на Уфимском фронте двадцати шести чехов. Их беспрерывно мучили три дня и три ночи, и потом топором отсекали отдельные члены туловища, пока они не скончались в страшных муках».

«Окружили завод и произвели проверку рабочих. У кого оказывался рабочий билет, того отпускали, а остальных выводили и собирали на церковной площади, где всех расстреляли из пулеметов. Всего было убито в день захвата города около восьмисот человек».

«В один из праздничных дней два пьяных красноармейца проходили мимо городской купальни, где купались дети. Один из красноармейцев стал хвастаться, что он стреляет без промаха, в доказательство же предложил застрелить купающегося мальчика. Затем, к ужасу проходивших горожан, красноармеец действительно прицелился в купающегося мальчика, выстрелил и убил его…»

«Расстреливали тогда 7 человек, в том числе служащую из отдела снабжения… Выступил комиссар Окулов и заявив, что ему хочется сейчас попробовать свой „браунинг“, убил из него первого из числа приговоренных. Затем вышел, кажется, коммунист Заякин и, помахивая своей шашкой, отрубил в 2 приема другому приговоренному голову. Третий комиссар, не зная, чем бы отличиться от своих товарищей, приказал следующему из осужденных рыть себе могилу. Могила оказалась слишком короткой. Тогда, схватив топор, коммунист отрубил несчастному ноги по могиле».

«…В последних боях установлено несколько случаев увечья и издевательства красных над нашими ранеными, оставшимися на поле боя. Так, например, при занятии нашими частями 13 сентября деревни Меньщикова (что в 62 верстах южнее станицы Омутинской) найдены изуродованными и замученными красными наши стрелки, попавшие в плен: у одного – в глаза воткнуты спички, много штыковых ран и следы побоев по всему телу. По показанию жителей деревни Меньщикова, спички были воткнуты в глаза еще живому стрелку и в таком виде его вели до леса, где он был добит штыками».

«Приказываю вам сжечь деревни Боровую, Ярковское и Бигшу Гилеволиповской волости. НР 128/оп. Комбриг–115 Полисонов, военный комиссар Попов».

«Ялуторовский уезд. В Бобылевской волости в ночь на 15 ноября нашими проходящими кавалеристами, неизвестно какой части, зарублено 13 человек местных граждан. Они изрублены на улицах и на квартирах».

«От пятидесяти домов не осталось и следа, только обгорелые трубы торчали; из ямы, покрытой обломками досок, вышли старик-татарин со старухой – чудом спасшиеся; на глазах их производились пытки и расстрелы… Наконец, они показали огромную яму, наполненную до верха разлагавшимися трупами, каковых было более пятидесяти».

«Андреев назначил комиссию для… осмотра укупоренных ящиков… обнаружили деньги… в бумагах, золоте, серебре… золотых серьгах, оторванных вместе с мочками ушей. Составлялись протоколы на выловленные трупы из озер и рек… У женщин были отрезаны груди, у мужчин – раздроблены ядра, у всех выловленных трупов были голые черепа…»

«Вопрос: вы выяснили, кого расстреляли и какие у вас имеются материалы об их виновности, и если есть, то предъявите их?

Ответ: материалов нет никаких. Единственное, что у нас имеется – это список расстрелянных, и то неполный. Список этот мы получили от следственной комиссии штаба 3-й дивизии Ефремова. В этом списке значится всего 47 человек, это значительно меньше того, сколько было расстреляно на самом деле, я не знаю, за что многих расстреляли, многие были расстреляны совсем зря.

Вопрос: как вы обвиняли и распределяли арестованных?

Ответ: приехал товарищ Ефремов в городскую тюрьму вместе со мной и с охраной, к нему начали приводить арестованных по составленному списку. Товарищ Ефремов спрашивал: „кто это?“ Из толпы отвечали: „буржуй, буржуй“. После этого товарищ Ефремов приказывал отвести его и над фамилией означенного лица в списке ставился крестик, что означало расстрел». – С. С. Балмасов. Красный террор на Востоке России 1918–1922. М., Посев, 2006.

«Арестованная по доносу домового комитета (из-за созвучия фамилий) и через три недели выпущенная Ел. (близкий нам человек) рассказывает между прочим: Расстреливают офицеров, сидящих с женами вместе, человек 10–11 в день. Выводят на двор, комендант с папироской в зубах считает, – уводят. При Ел. этот комендант (коменданты все из последних низов), проходя мимо тут же стоящих, помертвевших жен, шутил: вот вы теперь молодая вдовушка. Да не жалейте, ваш муж мерзавец был, в Красной армии служить не хотел.

Недавно расстреляли профессора Б. Никольского. Имущество его и великолепную библиотеку конфисковали. Жена его сошла с ума. Осталась дочь 18 лет и сын 17-ти. На днях сына потребовали во „Всевобуч“ (всеобщее военное обучение). Он явился. Там ему сразу комиссар с хохотком объявил… А вы знаете, где тело вашего папашки? Мы его зверькам скормили. Зверей Зоологического сада, еще не подохших, кормят свежими трупами расстрелянных, благо Петропавловская крепость близко, – это всем известно… Объявление так подействовало на мальчика, что он четвертый день лежит в бреду (имя комиссара я знаю).

Вчера доктор Х. утешал И.И., что у них теперь хорошо устроились, несмотря на недостаток мяса: сердце и печень человеческих трупов пропускают через мясорубку – и выделывают пептоны, питательную среду, бульон… для культуры бацилл, например». – З. Н. Гиппиус. Петербургский дневник. – С. 54–55.

Вот акт Комиссии Рерберга, которая производила свои расследования немедленно после занятия Киева добровольческой армией в августе 1919 г.: «… Весь цементный пол большого гаража (речь идет о губернской киевской ЧК. – Отв. ред.) был залит уже не бежавшей вследствие жары, а стоявшей на несколько дюймов кровью, смешанной в ужасающую массу с мозгом, черепными костями, клочьями волос и другими человеческими остатками. Все стены были забрызганы кровью, на них рядом с тысячами дыр от пуль налипли частицы мозга и куски головной кожи. Из середины гаража в соседнее помещение, где был подземный сток, вел желоб в четверть метра ширины и глубины и приблизительно в десять метров длины. Этот желоб был на всем протяжении до верху наполнен кровью… В саду того же дома лежали наспех поверхностно зарытые 127 трупов последней бойни… Тут нам особенно бросилось в глаза, что у всех трупов размозжены черепа, у многих даже совсем расплющены головы… Некоторые были совсем без головы, но головы не отрубались, а… отрывались… Около упомянутой могилы мы натолкнулись в углу сада на другую более старую могилу, в которой было приблизительно 80 трупов. Здесь мы обнаружили на телах разнообразнейшие повреждения и изуродования… Тут лежали трупы с распоротыми животами, у других не было членов, некоторые были вообще совершенно изрублены. У некоторых были выколоты глаза и в то же время их головы, лица, шеи и туловища были покрыты колотыми ранами. Мы нашли труп с вбитым в грудь клином. У нескольких не было языков. В одном углу могилы мы нашли некоторое количество только рук и ног. В стороне от могилы у забора сада мы нашли несколько трупов, на которых не было следов насильственной смерти. Когда через несколько дней их вскрыли врачи, то оказалось, что их рты, дыхательные и глотательные пути были заполнены землей. Следовательно, несчастные были погребены заживо и, стараясь дышать, глотали землю. В этой могиле лежали люди разных возрастов и полов. Тут были старики, мужчины, женщины и дети. Одна женщина была связана веревкой со своей дочкой, девочкой лет восьми…» – С. П. Мельгунов. Красный террор в России. М., 1990. – С. 127–128.

Свидетельство очевидца

«Бывало, раньше совесть во мне заговорит, да теперь прошло – научил товарищ стакан крови человеческой выпить: выпил – сердце каменным стало», – делился опытом палач харьковской чрезвычайки Иванович». – А. И. Деникин. Очерки русской смуты. Том V. Вооруженные силы Юга России. Берлин, 1926. – С. 129.

ДОКУМЕНТ

«Среди одесских палачей был негр Джонсон, специально выписанный из Москвы. Джонсон был синонимом зла и изуверств. Сдирать кожу с живого человека перед казнью, отрезать конечности при пытках и т. п. – на это способен был один палач – негр Джонсон. Он ли один»? – С. П. Мельгунов. Красный террор в России. М., 2006. С. 203.

В январе 1920 г. была частично отменена смертная казнь, но уже в мае она была восстановлена. По мере того как большевики подавляли сопротивление Белых армий и народных восстаний, возникали новые, невиданные по своим масштабам формы Красного террора. Это – массовые расстрелы белогвардейцев и их сторонников. Самыми известными стали крымские убийства под руководством Бела Куна и Розалии Землячки, начавшиеся после ухода Врангеля в ноябре 1920 и продолжавшиеся до июня 1921 г. По разным источникам, в Крыму было истреблено от 50 до 76 тыс. человек. Подобные массовые убийства производились в Архангельске, в казачьих областях и в местах крестьянских восстаний. В Сибири, при подавлении крестьянских восстаний, согласно одной из сводок карательных отрядов, за одного убитого карателя убивали 15 крестьян. Самые известные акты массового убийства приведены ниже. Цифры включают убийства, осуществленные различными способами.

Наиболее известные акты массового террора

Сам спасшийся чудом из рук ЧК поэт Иван Савин так описал матери гибель своих братьев во время убийств в Крыму после ухода армии Врангеля в ноябре – декабре 1920 г.:

Братьям моим, Михаилу и Павлу

Ты кровь их соберешь по капле, мама,

И зарыдав у Богородицы в ногах,

Расскажешь, как зияла эта яма,

Сынами вырытая в проклятых песках,

Как пулемет на камне ждал угрюмо,

И тот в бушлате, звонко крикнул: «Что, начнем?»

Как голый мальчик, чтоб уже не думать,

Над ямой стал и горло проколол гвоздём.

Как вырвал пьяный конвоир лопату

Из рук сестры в косынке и сказал: «Ложись»,

Как сын твой старший гладил руки брату,

Как стыла под ногами глинистая слизь.

И плыл рассвет ноябрьский над туманом,

И тополь чуть желтел в невидимом луче,

И старый прапорщик, во френче рваном,

С чернильной звездочкой на сломанном плече,

Вдруг начал петь – и эти бредовые

Мольбы бросал свинцовой брызжущей струе:

Всех убиенных помяни, Россия,

Егда приидеши во царствие Твое…

В результате расказачивания погибло свыше 500 тыс. казаков. Почти полностью были истреблены уральские казаки. Террор против крестьян занимает особое место среди преступлений большевиков. Он особенно усилился после поражения белогвардейцев, с конца 1920 г.: Тамбовское и Сибирское восстания 1920–1921 гг. были подавленны с особой жестокостью. В результате погибли сотни тысяч сельских тружеников, уничтожались все жители целых деревень. В 1922 г. следовала связанная с кампанией по изъятию церковных ценностей волна убийств духовенства. Общее число жертв красного террора 1918–1922 гг. в исторической литературе сегодня оценивается как «не менее 2 миллионов».

Трудновообразимую цифру «не менее 2 миллионов» можно себе образно представить так. Интенсивный террор длился с июля 1918 по февраль 1922 г., примерно 1300 дней. На середину этого периода действовало 610 Чрезвычайных комиссий разного уровня. Если предположить, что каждая из них расстреливала в среднем по 2 человека в день, это уже почти 1,6 миллиона. Мы не знаем, сколько она расстреливала на самом деле, но знаем, что в то же время действовало и более 1000 ревтрибуналов разного рода, каждый из которых тоже постоянно выносил смертные приговоры. Кроме того, по меньшей мере полмиллиона было уничтожено при массовых акциях террора, как указано выше.

Из оценок современников интересна таблица, опубликованная в эдинбургской газете «The Scotsman» (7.XI.1923). Ее источник не указан; возможно, это данные британской разведки (русское население ходило в британские представительства с жалобами на большевиков). В списке явно не хватает казаков и членов их семей и неполно охвачены другие массовые убийства. Но итог близок к оценке деникинской Особой комиссии по расследованию злодеяний большевиков.

Жертвы красного террора 1918–1922 гг. по британским данным

28 епископов

1219 священников

6000 профессоров и преподавателей

9000 врачей

12 950 землевладельцев

54 000 офицеров

70 000 полицейских (?)

193 290 рабочих

260 000 солдат

355 260 различных работников умственного труда

815 000 крестьян

1 776 747 итого.

Заметки ответственного редактора

Сегодня изучение красного террора затруднено по трем причинам: 1. Доступ к документам ведомственных архивов крайне ограничен. 2. Официальные документы часто фальсифицированы. Как показал С. П. Мельгунов, отчеты о расстрелах преуменьшались в 2–3 раза. 3. Огромное число убийств при подавлении восстаний вообще никак не регистрировалось. Тем не менее изучение красного террора важно как из «любви к отеческим гробам», так и для понимания природы большевицкой власти, которой бы без этого террора не было.

К 1921 г. в аппарате ЧК служит уже более 230 тысяч человек. Из них 77,3 % – русские, 9,1 % – евреи, 3,5 % – латыши, 3,1 % – украинцы, 1,7 % – поляки и 5,3 % – иные. При этом только 1 % имеет высшее образование. В мае 1919 г. создаются Войска внутренней охраны республики (ВОХР), тоже подчиненные ЧК. Их состав, около 120 тысяч, через год удваивается. Одной из задач ВОХР становится охрана концентрационных лагерей, которые создаются с лета 1918 г. В руководящих органах ЧК доминировали нерусские – поляки, армяне, евреи, латыши. «Мягок, чересчур мягок этот русский, – говаривал Ленин, – он не способен проводить суровые меры революционного террора». Как и в Опричнину Ивана Грозного, терроризировать русский народ тирану было проще руками инородцев.

Свидетельство очевидца

«Моя младшая сестра была на агрономическом факультете Таврического (т. е. Симферопольского) университета, я расспросил ее о подругах, и, как водится, на курсе оказалось несколько евреек, которые служили в чрезвычайке. Одну из них, с которой я познакомился в студенческой столовой, я и уговорил сделать «доброе дело», т. е. поместить моего родственника в санаторий. Девятнадцатилетняя еврейка, на совести которой было уже немало расстрелянных офицеров и которую именно за это и ценили, дала мне тут же письмо к самому главному еврею в местной чрезвычайке, который при мне весьма любезно написал письмо Ульянову (брат Ленина, председатель Совнаркома Крымской республики в начале 1919 года. – А.З.) <…>

Не могу здесь не отметить, что эта девятнадцатилетняя еврейка, которая мне все устроила, с откровенностью объяснила, почему все чрезвычайки находятся в руках евреев. „Эти русские – мягкотелые славяне и постоянно говорят о прекращении террора и чрезвычаек, – говорила она мне. – Если только их пустить в чрезвычайки на видные посты, то все рухнет, начнется мягкотелость, славянское разгильдяйство и от террора ничего не останется. Мы, евреи, не даем пощады и знаем: как только прекратится террор, от коммунизма и коммунистов никакого следа не останется. Вот почему мы пускаем русских на какие угодно места, только не в чрезвычайку“. Так с государственностью Дантона рассуждала провинциальная еврейка-чекистка, отдавая себе полный отчет о том, на чем именно держится успех большевизма». – Г. Н. Михайловский. Записки. Т. 2. С. 175–177. Конечно, эта молодая чекистка извращала истину. Более 70 % сотрудников ЧК этнически были русскими. Однако ее заявление отражает атмосферу безумия красного террора.

12 мая 1919 г. Совнарком издал декрет, в подробностях разъясняющий систему организации концентрационных лагерей и вводящий принцип их полной самоокупаемости – труд заключенных должен был содержать их самих, охрану и администрацию лагеря, а также давать доход государству. В конце 1920 г. в советской России было 84 концентрационных лагеря с приблизительно 50 тысячами заключенных, к октябрю 1923 г. число лагерей возросло до 315, а число заключенных в них – до 70 тысяч. За побег одного заключенного расстреливалась десятка. Заключенных держали на ужасающе голодном пайке, убивали за малейшую провинность, знали только по номерам. Сходство с созданными через двадцать лет нацистскими лагерями было столь разительно, что если бы сообщения о жизни в советских концентрационных лагерях не были бы опубликованы в 1920-е гг., то можно было бы заподозрить злостную фальсификацию. Но страшные описания советских лагерей, полученные от бежавших из них смельчаков, или из писем, всеми правдами и неправдами переданных на волю и попавших за границу, появляются с начала 1920-х гг. Советскую практику сразу же заметил мало кому тогда известный Адольф Гитлер. 13 марта 1921 г. он писал в «Volkischer Beobachter»: «При необходимости можно исключить развращающее влияние евреев на наш народ, заключив проводников этого влияния в концентрационные лагеря».

По мысли большевиков, террор должен был парализовать волю к сопротивлению у противников советской власти. Люди образованные, мыслящие, особенно молодые, способные к активной и сознательной борьбе, уничтожались в первую очередь, если не шли на активное сотрудничество с большевицким режимом. Студенчество, юнкера, кадеты, семинаристы истреблялись поголовно, если они не были известны, как убежденные социалисты. Особенно тщательно выявляли большевики и истребляли тех людей, которые пользовались в обществе авторитетом и могли объединять вокруг себя недовольных режимом – популярных священнослужителей, земских деятелей, сельских старост, рабочих активистов. Красный террор был не суммой хаотических жестокостей, но продуманной большевиками до деталей и тщательно осуществленной системой удержания политической власти.

То, что нашлись сотни тысяч добровольных и охотных исполнителей сатанинских деяний красных террористов, с веселостью убивавших и глумившихся над своими жертвами, над страданиями невинных – страшный приговор старой, дореволюционной России, ее ведущему слою. Народ нравственно не был воспитан, не был приучен к добру, был развращен многовековым презрением к нему богатых и сильных, не был просвещен церковью и не был сплочен национально. Исполнители красного террора легко забыли все религиозные понятия и бестрепетно поднимали руку на своего брата по крови – будь то русский, армянин, еврей, латыш или поляк. Исключения были немногочисленны. «А в наши дни и воздух пахнет смертью», – писал в 1919 г. молодой Борис Пастернак. Задача террора была атомизировать общество, принудить его членов выживать поодиночке. Жестокие убийства не виновных ни в чем людей приучали к мысли, что единственный способ выжить – служить режиму и при этом не иметь собственного мнения, «колебаться вместе с линией партии» – как определял один советский анекдот. Тогда еще был шанс выжить, да и то небольшой. Второй способ существовать заключался в том, чтобы, не сотрудничая активно с преступной властью, затаиться и прожить жизнь незаметно, ничего не обсуждая и не осуждая, – пироги ешь с грибами, да держи язык за зубами, гласила народная мудрость тех лет. По этому второму пути пошли многие. Даже своих детей боялись они учить правде и сами забывали ее постепенно.

Историческая справка

Многие чекисты находились в параноидальной одержимости в своем служении «Великой всемирной революции». Характерно описание мыслей начальника губчека – Андрея Срубова в одной из первых революционных повестей – «Щепка», написанной в 1923 г. молодым Красным писателем, а до того – красноармейцем – В. Зазубриным (настоящее имя – Владимир Яковлевич Зубцов [1895–1937]), знавшим работу в ЧК не понаслышке. После жуткого описания очередного массового убийства в подвале ЧК автор подводит итог:

«Ванька Мудыня, Семен Худоногов, Наум Непомнящих мертвенно-бледные, устало расстегивающие полушубки с рукавами, покрасневшими от крови. Алексей Боже с белками глаз, воспаленными кровавым возбуждением, с лицом, забрызганным кровью, с желтыми зубами в красном оскале губ, в черной копоти усов. Ефим Соломин с деловитостью, серьезной и невозмутимой, трущий под курносым носом, сбрасывающий с усов и бороды кровавые запекшиеся сгустки, поправляющий захватанный козырек, оторвавшийся наполовину от зеленой фуражки с красной звездой.

Но разве интересно Ей (Великой революции. – Отв. ред.) это? Ей необходимо только заставить убивать одних, приказать умирать другим. Только. И чекисты и Срубов, и приговоренные одинаково были ничтожными пешками, маленькими винтиками в этом стихийном беге заводского механизма. На этом заводе уголь и пар – Ее гневная сила, хозяйка здесь Она – жестокая и прекрасная. И Срубов, закутанный в черный мех полушубка, в рыжий мех шапки, в серый дым незатухающей трубки, почувствовал Ее дыхание. От ощущения близости той новой напряженной энергии рванул мускулы, натянул жилы, быстрее погнал кровь. Для Нее и в Ее интересах Срубов готов на все. Для Нее и убийство – радость. И если нужно будет, то он не колеблясь сам станет лепить пули в затылки приговоренных. Пусть хоть один чекист попробует струсить, – он сейчас же уложит его на месте. Срубов полон радостной решимости. Для Нее и ради Нее».

В начале 1920-х гг. Зазубрина высоко ценили и Ленин, и Горький, он был очень популярен, но повесть «Щепка» опубликовать тогда не решились. Она была издана только в 1989 г. Сам В. Зазубрин был арестован по распоряжению Сталина в 1936 г. и убит 31 августа 1937 г.

В обществе, где большевиков уже к лету 1918 г. не поддерживал почти никто, кроме их подручных и замаранных в преступлениях попутчиков, – террор был единственным способом удержать власть. Дзержинский и Ленин гордо заявляли, что террор и его главное орудие ЧК спасли революцию. И это была правда, если под революцией понимать тот страшный режим, который большевики навязали всем народам России, а потом распространили чуть ли не на треть земного шара. Именно в годы Гражданской войны коммунисты создали карательную систему, которая долгие десятилетия будет ограждать всевластие компартии и приведет к гибели новые миллионы наших граждан.

Мнение историка

Красный террор был с первых шагов существенным элементом большевицкого режима. Порой он усиливался, порой ослабевал, но никогда не прекращался полностью. Как черная грозовая туча, он постоянно висел над советской Россией… Для большевиков террор был не орудием обороны, а методом управления». – Р. Пайпс. Русская революция. Т. 2. – С. 594–595.

Красный террор, по мысли теоретиков коммунизма, имел своей целью не только запугивание, но и искусственный селективный отбор людей, годных к продолжению рода в социалистическом «завтра». «Пролетарское принуждение во всех формах, начиная от расстрелов и кончая трудовой повинностью, является, как парадоксально это ни звучит, методом выработки коммунистического человечества из человеческого материала капиталистической эпохи», – утверждает в 1920 г. Николай Бухарин.

Свидетельство очевидца

«Смертные приговоры выносились и приводились в исполнение не в порядке наказания за преступление, а в порядке ликвидации чужеродного и потому непригодного для социалистического строительства материала. Помещики, буржуи, священники, кулаки, белые офицеры так же просто выводились в расход, как в рационально поставленных хозяйствах выводится в расход одна порода скота ради введения другой». – Федор Степун. Бывшее и несбывшееся. М.; СПб., 1995. – С. 458.

«Мой брат, зарегистрированный офицер, был вызван накануне в Симферополь. Из Симферополя он пришел пешком с окровавленными икрами. Оказывается, под предлогом регистрации целую группу офицеров вызвали в Симферополь на расстрел. Когда их под конвоем вывели в поле, мой брат и два офицера с ним бросились бежать в разные стороны. Им удалось скрыться, хотя вслед и стреляли. Остальные были расстреляны. Брат шел пешком, опасаясь железных дорог, где происходила бойня офицеров уходящими красными частями». – Г. Михайловский. Записки. Т. 2. – С. 178–179. Описаны события марта – апреля 1919 г.

Красный террор практически не был в те годы осужден свободным миром. Его отрицали немцы в 1918 г., чтобы оправдать своих союзников большевиков – когда гетман Скоропадский обратил внимание Берлина на преступления, творимые в советской России, он получил ответ государственного секретаря Германии фон Хинце, что «по немецким сведениям, и речи нет о терроре – речь идет только о препятствовании советского правительства попыткам безответственных элементов вызвать анархию и беспорядок». Террор старались не замечать европейские знаменитости – писатели, артисты, политики. Ромен Роллан, Эптон Синклер смеялись над ужасающими фактами или оправдывали их. Бертран Рассел говорил в 1925 г., что в современных ему США творятся такие же преступления против человека, как и в советской России. Очень немногие увидели в опубликованных на Западе материалах о красном терроре «трагедию человеческой истории, в которой убивают, чтобы не быть убитыми». Одним из таких был Альберт Эйнштейн, которому и принадлежат эти слова.

Красный террор нанес невосполнимый ущерб нравственному состоянию общества на многие десятилетия вперед, сделав миллионы братьев и соплеменников хладнокровными убийцами друг друга. Наша земля буквально пропитана невинно пролитой кровью, и воздух насыщен стоном страданий бесчисленных жертв. Большевицкий террор отучил людей от честности, сотрудничества, взаимопомощи, солидарности. Приучил выживать в одиночку, часто – губя близких ради собственной шкуры. Террор уничтожил лучших, которые отказались склонить головы перед большевиками, отказались стать рабами. Они не дали потомства, не продолжили род, не научили своих детей своим примером гражданского мужества и правды. Отсюда нравственная неполноценность очень многих россиян, передающаяся от той страшной эпохи из поколения в поколение. Уничтожение ведущего слоя общества привело к глубокой культурной деградации народа, а убийство сотен тысяч лучших тружеников – рабочих и крестьян – к разрушению всей хозяйственной жизни России. В религиозном обществе террор в таких масштабах был бы делом немыслимым. Лишение человека жизни – Божьего дара, глумление над человеческим телом, искупленным Христом, невозможно для верующего человека, тем более, что он знает, что за каждое дело, доброе или злое, совершенное им, ему воздастся сторицей. Чтобы утвердить террор в качестве основания своей политики, большевикам необходимо было подавить, заставить молчать ту меньшую часть общества, которая продолжала верить в Бога и составляла Церковь Христову.

Мнение мыслителя

«В истории движения обществ к цивилизации не зафиксировано ни одного случая, чтобы во времена революции или войны не совершалось злодеяний… Можно утверждать, что при определенной степени напряженности, отклонения от нормы, злодеяния совершаются даже в самых цивилизованных обществах современности. Во время бедствий маска цивилизации срывается с примитивной физиономии человеческого большинства. Тем не менее моральная ответственность за надломы цивилизаций лежит на совести их лидеров». – Арнольд Тойнби. Постижение Истории. М., 1991. – С. 304–305.

«Кому понадобилось, в чьих интересах лишить жизни этих молодых, сильных людей, не проживших и половины отмеренного им срока? „Их смерть необходима во имя счастья человечества и светлого будущего грядущих поколений!“ Хотел бы я посмотреть на эти счастливые поколения, которые построят свое счастье на крови и страданиях предыдущих генераций. Думаю, если у них будут хотя бы зачатки нравственности, они не посмеют быть счастливы». – Питирим Сорокин. Дальняя дорога. Автобиография. М.: Терра, 1992. – С. 121.

Литература

С. С. Балмасов. Красный террор на Востоке России 1918–1922. М., 2006.

А. Л. Литвин. Красный и белый террор в России 1918–1922 гг. Казань, 1995.

С. П. Мельгунов. Красный террор в России. М., 1990.

Красный террор глазами очевидцев (сост. С. В. Волков). М.: Айрис, 2009.

2.2.13. Борьба с верой и Церковью. Новомученичество

Уже в первые три месяца своего существования большевицкий режим принял ряд законодательных актов, призванных уничтожить все организованные и законные проявления церковной жизни. Декретом Совнаркома от 11 декабря 1917 г. у Русской Православной Церкви отбирались все учебные заведения. Воплощая в жизнь догмат Коммунистического Манифеста о ликвидации религии и семьи, 17–18 декабря 1917 г. были приняты декреты, признававшие законным только гражданский брак с максимально упрощённой процедурой заключения и расторжения. 16 января 1918 г. был подписан декрет, который ликвидировал институт военного и морского духовенства. Красной армии предстояло с этого времени иметь в своих рядах в качестве «духовных» воспитателей комиссаров, придавших ей человеконенавистнический характер. 20 января 1918 г. объявляется декрет о «Свободе совести, церковных и религиозных обществах», который должен был стать законодательной основой или, вернее, законодательным прикрытием антицерковной политики большевиков. Этот декрет, более известный как декрет об отделении Церкви от государства, получил в постановлении Поместного Собора от 25 января 1918 г. следующую характеристику: «Изданный советом народных комиссаров декрет об отделении Церкви от государства представляет собой, под видом закона о свободе совести злостное покушение на весь строй жизни Православной Церкви и акт открытого против неё гонения»[17]. Для того чтобы убедиться в справедливости подобной характеристики, достаточно познакомиться лишь с некоторыми статьями упомянутого декрета:

«5. Свободное исполнение религиозных обрядов обеспечивается постольку, поскольку они не нарушают общественного порядка и не сопровождаются посягательством на права граждан и Советской республики. Местные власти имеют право принимать все необходимые меры для обеспечения в этих случаях общественного порядка и безопасности».

«9. Школа отделяется от Церкви. Преподавание религиозных вероучений во всех государственных, общественных, а также частных учебных заведениях, где преподаются общеобразовательные предметы, не допускается. Граждане могут обучать и обучаться религии частным образом».

«12. Никакие церковные религиозные общества не имеют права владеть собственностью. Прав юридического лица они не имеют».

«13. Все имущества существующих в России церковных религиозных обществ объявляются народным достоянием. Здания, предметы, предназначенные специально для богослужебных целей, отдаются по особым постановлениям местной и центральной государственной власти в бесплатное пользование соответствующих религиозных обществ».

10 июля 1918 г. первая большевицкая конституция в 65-й статье объявила духовенство и монашествующих лишенными избирательных прав.

Однако реальная политика большевицкого режима по отношению к Церкви по масштабам и ожесточённости своих репрессий с самого начала далеко выходила за границы, обозначенные даже его собственным законодательством. Идеи богоборчества и человекобожия быстро нашли отклик в сердцах немалого числа русских людей.

Свидетельство очевидца

В 1919 г. характерный диалог состоялся между философом Н. О. Лосским, читавшим в Петрограде в Доме искусств лекцию «Бог в системе органического мировоззрения», и одним из его слушателей: «В заключение попросил слова матрос, один из тех, кого Троцкий называл „краса и гордость революции“. Это был мужчина высокого роста и могучего сложения. Он стоял в группе таких же, как он, молодцов матросов. „Профессор Лосский говорит о Боге что-то непонятное и ненужное. Где Бог? – Бог – это я, – провозгласил он, тыкая себя рукою в грудь. – Боги – это они“, – указал он на своих товарищей». – Н. О. Лосский. Воспоминания. Жизнь и философский путь. М., 2008. – С. 187.

Первое убийство большевиками православного священника совершилось уже 31 октября 1917 г., когда отряд красногвардейцев расправился в Царском Селе с протоиереем Иоанном Кочуровым. Именно в день принятия Поместным Собором упомянутого выше постановления о декрете Совнаркома об отделении Церкви от государства в Киеве красногвардейцами был убит один из авторитетнейших иерархов Русской Православной Церкви, почётный председатель Поместного Собора митрополит Киевский Владимир. Эти мученические кончины не только ознаменовали собой начало гонений, воздвигнутых большевицким режимом на Русскую Православную Церковь, но и содержали в себе черты тех многочисленных и жестоких расправ над духовенством и активными верующими, которые будут характерны для большевиков в течение всей Гражданской войны. Декрет 23 января способствовал усилению прямых гонений: убийству священников, стрельбе по крестным ходам, закрытию монастырей, начатой в 1919 г. кампании осквернения мощей святых.

Патриарх Тихон ответил на гонения посланием от 19 января (2 февраля н. с.) 1918 г., в котором обращался к «извергам рода человеческого с грозным словом обличения и прещения» и призывал верных чад Церкви противостоять врагам «силою веры вашей, вашего властного всенародного вопля» и, если надо, «пострадать за дело Христово». Всего лишь через три месяца после захвата власти в России большевиками Патриарх рисует страшную картину попрания закона, уважения к человеку, его жизни, имуществу, вере и призывает народ к мирному сопротивлению «делу сатанинскому».

В результате спровоцированных большевиками массовых убийств духовенства революционной толпой, в процессе проведения чекистами акций, направленных на физическое уничтожение ведущих представителей церковной иерархии, а также в связи с повсеместными расстрелами заложников, в числе которых значительную долю составляли священнослужители, во время Гражданской войны погибли около 8 тысяч представителей православного духовенства и монашества.

ДОКУМЕНТ

«Забыты и попраны заповеди Христовы о любви к ближним, ежедневно доходят до нас известия об ужасных и зверских избиениях ни в чём не повинных и даже на одре болезни лежащих людей, виновных разве только в том, что честно исполнили свой долг перед родиной, что все силы свои полагали на служение благу народному. И все это совершается не только под покровом ночной темноты, но и въявь, при дневном свете, с неслыханной доселе дерзостью и беспощадной жестокостью, без всякого суда и с попранием всякого права и законности – совершается в наши дни во всех почти городах и весях нашей отчизны: и в столицах и на отдаленных окраинах (в Петрограде, Москве, Иркутске, Севастополе и др.)…

Опомнитесь, безумцы, прекратите ваши кровавые расправы. Ведь то, что творите вы, не только жестокое дело: это поистине дело сатанинское, за которое подлежите вы огню геенскому в жизни будущей – загробной и страшному проклятию потомства в жизни настоящей – земной.

Властию, данною нам от Бога, запрещаем вам приступать к Тайнам Христовым, анафематствуем вас, если только вы носите еще имена христианские и хотя по рождению своему принадлежите к Церкви Православной. Заклинаем и всех вас, верных чад Православной Церкви Христовой, не вступать с таковыми извергами рода человеческого в какое-либо общение», – говорил Патриарх Тихон в послании 19 января (2 февраля) 1918 г. – Послания святителя Тихона, Патриарха Московского и Всея Руси. М., 1990. – С. 13.

Невзирая на захват власти большевиками, продолжалась работа Всероссийского Поместного православного Собора. В условиях разгоравшейся Гражданской войны Собор призывал народ к покаянию «в грехе небрежения Божескими и человеческими законами». Но остановить революционный вал оказалось делом невозможным. Православная Церковь лишь фиксировала тревожные симптомы социально-политического разложения страны, отдавая себе отчет в том, что последствия этого разложения могут оказаться ужасающими и необратимыми.

Очередным свидетельством переживавшегося тогда «скорбного времени» стало определение Собора от 30 августа (12 сентября) 1918 г. об охране церковных святынь от кощунственного захвата и поругания. Само его название говорило за себя – Церковь вступала в годину гонений и смут, когда надругательства над православными святынями становились нормой жизни богоборческого государства. В этих условиях Собор, зная позицию Совнаркома, выраженную в декрете от 23 января 1918 г., специально указал, что «святые храмы и часовни со всеми священными предметами, в них находящимися, суть достояние Божие, состоящее в исключительном обладании Святой Божией Церкви в лице всех православно-верующих чад ее, возглавляемых богоучрежденной иерархией. Всякое отторжение сего достояния от Церкви есть кощунственный захват и насилие». Под страхом церковного отлучения православным запрещалось участвовать в изъятиях храмов, часовен и находившихся в них священных предметов.

7 (20) сентября 1918 г. Собор вынужденно окончил свою деятельность, но у него остался весьма значительный список не обсуждавшихся в общих заседаниях вопросов, по которым не было принято никаких решений. Однако рассматривать эти вопросы в то время было невозможно. Русская Церковь вступила в новую полосу своего бытия, вынужденная думать не о реформах, а о выживании в условиях насилия, творимого под лозунгами «свободы совести» и заклинаний «воинствующего атеизма» (только на 1918 г. пришлось 3000 расстрелов священнослужителей). В подобных условиях невозможно было думать об исполнении многих постановлений Поместного Собора 1917–1918 гг. Но и много лет спустя Собор продолжал оставаться для верующих нравственным ориентиром, «церковным маяком», указывавшим путь в бурном море советского богоборчества.

Кровавые репрессии обрушивались в годы Гражданской войны на все категории русского православного народа независимо от политической позиции и особенностей церковно-общественной деятельности. Так, в июне 1918 г. в Перми был расстрелян придерживавшийся монархических взглядов архиепископ Пермский Андроник (Никольский), который в знак протеста против большевицких гонений затворил пермские приходские храмы. В феврале 1920 г. в Омске был убит архиепископ Сильвестр (Ольшевский), возглавлявший Сибирское Временное Высшее Церковное Управление. В августе 1918 г. в Петрограде был схвачен известный своим либерализмом и народолюбием протоиерей Философ Орнатский, который вскоре был расстрелян с двумя своими сыновьями гвардейским штабс-капитаном Борисом Орнатским и военным врачом Николаем Орнатским. 31 марта 1918 г. св. Патриарх Тихон совершил первую соборную заупокойную литургию по 15 мученикам, известным тогда Поместному Собору.

Документ

25 октября 1918 г. в послании Совету Народных Комиссаров святейший Патриарх Тихон писал: «Целый год вы держите в руках своих государственную власть и уже собираетесь праздновать годовщину октябрьской революции, но реками пролитая кровь братьев наших, безжалостно убитых по вашему призыву, вопиет к небу и вынуждает Нас сказать вам горькое слово правды… Вы разделили весь народ на враждующие между собой станы и ввергли его в небывалое по жестокости братоубийство. Любовь Христову вы открыто заменили ненавистью и вместо мира искусственно разожгли классовую вражду. И не предвидится конца порожденной вами войне, так как вы стремитесь руками русских рабочих и крестьян поставить торжество призраку мировой революции … Никто не чувствует себя в безопасности; все живут под постоянным страхом обыска, грабежа, выселения, ареста, расстрела. Хватают сотнями беззащитных, гноят целыми месяцами в тюрьмах, казнят смертию часто без всякого следствия и суда, даже без упрощенного, вами введенного, суда. Казнят не только тех, которые пред вами в чем-либо провинились, но и тех, которые даже пред вами заведомо ни в чем не виноваты, а взяты лишь в качестве „заложников“… Казнят епископов, священников, монахов и монахинь, ни в чем не повинных, а просто по огульному обвинению в какой-то расплывчатой и неопределенной „контрреволюции“… Но вам мало, что вы обагрили руки русского народа братскою кровью; прикрываясь различными названиями – контрибуцией, реквизицией и национализацией, вы толкнули его на самый открытый и беззастенчивый грабеж. По вашему наущению разграблены или отняты земли, усадьбы, заводы, фабрики, дома, скот, грабят деньги, вещи, мебель, одежду. Сначала под именем „буржуев“ грабили людей состоятельных, потом под именем „кулаков“ стали грабить более зажиточных и трудолюбивых крестьян, умножая, таким образом, нищих, хотя вы не можете не сознавать, что с разорением великого множества отдельных граждан уничтожается народное богатство и разоряется сама страна. Соблазнив темный и невежественный народ возможностью легкой и безнаказанной наживы, вы отуманили его совесть, заглушили в нем сознание греха; но какими бы названиями ни прикрывались злодеяния – убийство, насилие, грабеж всегда останутся тяжкими и вопиющими к Небу об отмщении грехами и преступлениями… Мы знаем, что наши обличения вызовут у вас только злобу и негодование и что вы будете искать в них лишь повода для обвинения нас в противлении власти, но чем выше будет подниматься „столп злобы“ вашей, тем вернейшим будет он свидетельством справедливости наших обличений». – Акты Святейшего Тихона, Патриарха Московского и всея России, позднейшие документы и переписка о каноническом преемстве высшей церковной власти. 1917–1943. М., 1994. – С. 149–151.

24 ноября 1918 г. под домашний арест был заключен сам Патриарх Тихон. Этот арест стал первым в многочисленной череде арестов, которыми большевицкий режим стремился сломить волю Патриарха и поставить под контроль его первосвятительское служение.

Литература

Русская Православная церковь в советское время (1917–1991). Материалы и документы по истории отношений между государством и Церковью. Составитель Герд Штриккер. Кн. 1. М., 1995.

2.2.14. Создание однопартийного режима

Отстаивая «диктатуру пролетариата», Ленин писал: «Научное понятие диктатуры означает не что иное, как ничем не ограниченную, никакими законами, никакими абсолютно правилами не стесненную, непосредственно на насилие опирающуюся власть». Популярность, свободная массовая поддержка нужна была большевикам только для того, чтобы прийти к власти. Захватив власть, они предполагали заставить общество поддерживать их и соглашаться на их политику, нравится она людям или не нравится, угодна или не угодна. Быстро потеряв из-за бандитских приемов властвования политическую опору в обществе, большевики начали с весны – лета 1918 г. строить иную опору – организационную. Во-первых, партийный аппарат, во-вторых, аппарат ЧК и, в-третьих, контролируемую ими армию.

Через 8 месяцев после захвата власти «государство нового типа» обрело свои очертания:

1) Концентрация всей власти в руках партии, то есть группы частных лиц (pars = часть), претендующих на обладание абсолютной истиной.

2) Подчинение этой власти слитого с ней госаппарата, стремящегося к политической, экономической и информационной монополии, к управлению всей жизнью подданных.

3) Обеспечение этой монополии органами неограниченного террора, открытая дискриминация неугодных групп населения вплоть до их физического истребления.

На первом месте стояло «партийное строительство». Весной 1918 г. в РКП (б) числится 115 тысяч человек. ЦК напоминает, что в правящей партии не место «бездельникам, хулиганам, авантюристам, пьяницам и ворам», для чего в 1919 г. идет «перерегистрация», или первая чистка. Но к марту 1921 г. численность РКП (б) достигла 733 тысяч – охотников быть с властью оказалось много. Принятый в конце 1919 г. устав РКП (б) вводит кандидатский стаж. В разгар Гражданской войны около половины членов партии направляется в армию. По окончании войны 20 % заняты физическим трудом, а 80 % – административной работой. В это время 0,6 % членов партии имели высшее, а 6,4 % законченное среднее образование. Партийцам были положены особые пайки и привилегии. Для подготовки смены в октябре 1918 г. был основан Комсомол – Коммунистический союз молодежи. Цели партии изложены в Программе, принятой на VIII съезде РКП (б) в марте 1919 г.

25 марта 1919 г. на первом пленуме ЦК, избранного съездом, было впервые образовано Политическое бюро (Политбюро) ЦК РКП (б), которое стало на все время большевицкой диктатуры главным реальным центром власти над партией и страной. В состав Политбюро на правах членов вошли Л. Б. Каменев, Н. Н. Крестинский, В. И. Ленин, И. В. Сталин и Л. Д. Троцкий. На правах кандидатов в члены – Н. И. Бухарин, Г. Е. Зиновьев и М. И. Калинин.

Документ

В Программе РКП (б) марта 1919 г. в частности сказано:

«Октябрьская революция… осуществила диктатуру пролетариата, начавшего при поддержке беднейшего крестьянства создавать основы коммунистического общества… началась эра всемирной пролетарской, коммунистической революции… Советская власть открыто признает неизбежность классового характера всякого государства, пока совершенно не исчезнет деление общества на классы, а вместе с ним и всякая государственная власть. Советское государство, по самой своей сущности, направлено к подавлению сопротивления эксплуататоров… Пролетарская демократия на место формального провозглашения прав и свобод ставит их фактическое предоставление прежде всего и больше всего именно тем классам населения, которые были угнетены капиталистами… Не ограничиваясь формальным равноправием женщин, партия стремится освободить их от материальных тягот устарелого домашнего хозяйства путем замены его домами-коммунами, общественными столовыми, центральными прачечными, яслями… Красная Армия, как орудие пролетарской диктатуры, должна по необходимости иметь открыто классовый характер… необходимы политические комиссары наряду с боевыми начальниками и создание в каждой части коммунистических ячеек… В области народного просвещения РКП ставит своей задачей дело превращения школы… в орудие коммунистического перерождения общества… Партия стремится к полному разрушению… религиозных предрассудков, организуя самую широкую научно-просветительскую и антирелигиозную пропаганду… [Надо] неуклонно продолжать и довести до конца экспроприацию буржуазии, превращение средств производства и обращения в собственность Советской Республики… максимальное объединение всей хозяйственной деятельности страны по одному общегосударственному плану… В работе создания новой социалистической дисциплины главнейшая роль выпадает на долю профессиональных союзов [которым следует] порвать со старым шаблоном… Стремясь к равенству вознаграждения за всякий труд и к полному коммунизму, Советская власть не может ставить своей задачей немедленного осуществления этого равенства в данный момент… РКП стремится к созданию наиболее благоприятных условий научной работы в ее связи с поднятием производительных сил страны. Советская власть, осуществляя полную отмену частной собственности на землю, перешла уже к проведению в жизнь целого ряда мер, направленных к организации крупного социалистического земледелия… В области распределения задача Советской власти в настоящее время состоит в том, чтобы неуклонно продолжать замену торговли планомерным, организованным в общегосударственном масштабе распределением продуктов… РКП выдвигает на первый план принципы монополизации всего банковского дела в руках советского государства [и] радикальное упрощение банковских операций путем превращения банкового аппарата в аппарат единообразного учета и общего счетоводства Советской республики. По мере организации планомерного общественного хозяйства это приведет к уничтожению банка, к превращению его в централизованную бухгалтерию коммунистического общества. В первое время перехода от капитализма к коммунизму РКП стремится к проведению ряда мер, расширяющих область безденежного расчета и подготовляющих уничтожение денег… Покрытие государственных расходов должно покоиться на непосредственном обращении части доходов различных государственных монополий в доход государства».

Партия оставалась частной организацией единомышленников. Ни в конституции 1918 г., ни в конституции 1924 г. о ней не сказано ни слова. Но она, захватив власть в октябре 1917 г., не выпускала ее из рук до 1991 г. – три четверти века. Партия была построена как строго централизованная система. Она управлялась Центральным Комитетом и Политическим бюро, в которые новые члены назначаются (кооптируются) самими же ЦК и Политбюро, а не избираются низовыми организациями. Партия назначала своих членов на все государственные посты. Они управляли государством и его ведомствами, подчиняясь только партийным решениям. Никаких свободных выборов в какие-либо государственные органы не было до 1989 г. Существование независимых от коммунистической партии иных «частных корпораций» и политических партий было немыслимо.

И в законодательные, и в исполнительные, и в судебные органы люди назначались коммунистической партией, а не выбирались. Россия по конституции имела вид парламентской республики, но в действительности была страной, захваченной и удерживаемой коммунистической бандой. «Наша партия – правительственная партия, и то постановление, которое вынесет партийный съезд, будет обязательным для всей республики», – объявлял Ленин на Х съезде ВКП (б) в 1921 г. Но даже это была только часть правды. Решения в действительности принимал не съезд, а узкая группа сторонников вождя, в тот момент Ленина, и, как правило, следуя его указаниям. Съезд лишь штамповал решения Политбюро ВКП (б).

ВКП (б), как и любая преступная группировка, пополнялась из захваченного ею общества теми лицами, которые соглашались с ее принципами и целями, готовы были безоговорочно исполнять идущие от партийного руководства приказы и в обмен получали власть, блага и преимущества, которых лишено было порабощенное бандой население России.

10 июля 1918 г. была принята первая советская Конституция, провозгласившая основной своей задачей «установление диктатуры городского и сельского пролетариата и беднейшего крестьянства… в целях полного подавления буржуазии, уничтожения эксплуатации человека человеком и водворения социализма». Конституция далее провозглашала, что «руководствуясь интересами рабочего класса в целом, РСФСР лишает отдельных лиц и отдельные группы прав, которые пользуются ими в ущерб интересам социалистической революции». Во исполнение этой декларации власть ограничила целые социальные слои в возможностях приобретения жёстко нормированного продовольствия, сохранения прежних жилищных условий, получения работы, поступления в учебные заведения и обрекла массу людей на гибель или нищету. Конституция лишила эти социальные слои и избирательных прав. В обиход надолго вошло зловещее слово «лишенцы».

Начиная с Конституции 1936 г. о лишенцах больше нет речи в советских правовых документах, но в действительности лишенцем становился каждый, кого коммунисты не считали вполне верным своему режиму, – лишенцами оставались верующие, целые народы, лица, взятые под подозрение, и, в конечном счете, весь российский народ, лишенный прав и свобод, естественных для человека, – права на жизнь, имущество, политический выбор, судебную защиту, доступ к источникам информации, веру в Бога, права покидать свою страну и свободно возвращаться обратно. Понятно, что такая система могла удерживаться только ложью и насилием. Ложью – что партия исполняет волю народа (для этого существовала пропаганда) и насилием над теми, кто в это не верил и осмеливался свое неверие проявлять (для этого существовала ЧК-НКВД и Красная армия).

Уже в феврале 1919 г. Дзержинский объявляет во ВЦИКе, что массовое сопротивление в основном подавлено, но классовый враг проникает в советские учреждения поодиночке для саботажа. Надо искать отдельные нити, а для этого в каждом учреждении за сотрудниками должен следить чекист. Одновременно отстраивается сеть секретных сотрудников-осведомителей (сексот). В марте Дзержинский, оставаясь во главе ЧК, становится и наркомом внутренних дел. Для борьбы с частной торговлей («мешочничеством») ЧК берет под контроль весь транспорт. В 1921 г. Наркомат путей сообщения тоже переходит в ведение Дзержинского. ЧК надзирает за принудительными работами, в частности заготовкой дров, которые, из-за недоступности угля и нефти Юга России, в 1918–1919 гг. составляют от 70 до 88 % топливного баланса (вместо 14 % в мирное время). «В интересах революционной законности» ЧК была 6 февраля 1922 г. реорганизована в Государственное политическое управление (ГПУ) и подчинена Народному комиссариату внутренних дел (НКВД).

Укреплению Красной армии способствовал тот же июльский 1918 г. V съезд Советов, который принял первую советскую конституцию. Он принял решения о всеобщей воинской повинности, об отмене выборов командиров, о введении воинских уставов. Пока главную опасность представляли Белые армии, вся «совдепiя» (как называли тогда Белые не освобожденную ими часть России) была обращена в «единый военный лагерь». Об этом было объявлено декретом Совнаркома от 2 сентября 1918 г., учредившим и единое командование под председательством Троцкого – Реввоенсовет республики. Последний входил в Совет обороны, где были представлены все ведомства, причастные к мобилизации людских и материальных ресурсов на войну. На декабрь 1918 г. было теоретически развернуто 12 армий (позже их число увеличилось до 20) и намечен рост вооруженных сил, который на практике выглядел так:

Численность Красной армии (тыс. человек)

Боевой состав представлял собой не более половины общего не только из-за бюрократизации тыловых служб, но и потому, что в мае 1919 г. под единое командование Реввоенсовета были поставлены военизированные части различных ведомств – погранохраны, Наркомата путей сообщения, Наркомпрода (реквизиционные отряды), созданные ЧК Части особого назначения (ЧОН) и ВОХР.

Гигантская армия требовала от обнищавшего народа львиной доли всего производства муки, зернофуража, мяса, тканей, обуви, усугубляя бедствия людей. Но еще важней оказались психологические и административные последствия милитаризации. Служба в армии стала главным путем выдвижения партийных работников. Вернувшись в гражданскую жизнь, они принесли туда приказной военный язык: «штурм небес», «штурм пятилетки», «нет таких крепостей, которые не взяли бы большевики».

Названный позже тоталитарным, такой строй был неприемлем для очень многих: социалисты не принимали его потому, что большевики отрицали демократические начала и отказывались делить с ними власть; патриоты – потому, что большевики предали в войне интересы России и разрушали все правовые и духовные ценности, на которых веками стояла страна. Уже в конце 1918 г. по России пели частушку: «Полюбили сгоряча русские рабочие / Троцкого и Ильича, и все такое прочее».

Все не большевики, кто умом, а кто сердцем понимали, что для большевиков человек – не высшая ценность, а только средство для достижения своей цели – беспредельного мирового господства. Но далеко не все решались на борьбу с тоталитарным режимом.

2.2.15. Начало сопротивления большевицкому режиму

Часть представителей старой элиты предпочла как можно быстрее бежать из обезумевшей страны, по возможности увозя с собой деньги и драгоценности. Самым ловким это удалось, другие вырвались «как бы из огня», лишившись всего имущества, третьи были схвачены и погибли в застенках ЧК. Были и такие, кто по разным причинам пошел на сотрудничество с большевиками. Одни, понимая свою вину перед народом и наивно веря в идеалы революции, другие – предполагая сделать успешную карьеру при новой власти. Были люди, которые, не идя ни на какое сотрудничество с коммунистами, решили испить чашу страданий до конца, понимая, что в свершившейся катастрофе есть доля вины их и их предков. Судьба почти всех из них оказалась печальной – лишь единицы сохранили жизнь и избежали застенков и лагерей. В той или иной степени соучастниками большевиков или пассивными наблюдателями чинимых ими преступлений оказалось большинство жителей России. Большинство, но не все.

Небольшое меньшинство граждански мыслящих образованных русских людей, принадлежавших чуть ли не ко всем национальностям и исповеданьям рухнувшей Империи, приняли решение силой сопротивляться нахлынувшему злу. Уже между февралем и октябрем 1917 г. в разных городах страны стали создаваться группы патриотов, которые выступали за восстановление порядка в тылу и на фронте, за возобновление боевых действий против наступающих австро-германцев, за непримиримую борьбу с предателями, сеющими на немецкие деньги революционную смуту. В своём большинстве эти люди были молодыми офицерами и учащимися военных училищ, но с ними вместе были и их гражданские друзья и единомышленники. Рядом с мужчинами в этих первых антибольшевицких организациях работали и мужественные женщины. Их как могли поддерживали боевые генералы и адмиралы, государственные служащие, профессора университетов, национально мыслящие предприниматели.

Эти люди вовсе не были безоглядными приверженцами старого дореволюционного порядка. Имея образование и политический опыт, они лучше других понимали все несовершенства, всю неправду старой России. Но они любили свою родину, они желали исправления её недостатков, а не её гибели. Очень характерно, что основу антибольшевицкого движения составили не аристократы, не выходцы из былых привилегированных групп императорской России, но внуки крепостных крестьян, дети сельских священников, сыновья рабочих, казаки, получившие среднее специальное и высшее образование, ставшие офицерами, учителями, банковскими служащими, предпринимателями, инженерами. Они твёрдо верили, что если удастся победить разрушителей страны – большевиков, восстановить порядок, мир, закон, довести страну до свободно избранного всем населением Учредительного собрания, вся Россия изменится в ближайшие годы и десятилетия так же, как изменились их судьбы. Далеко не все из них надеялись на скорую победу. Неравенство сил было слишком очевидным, враждебность к заговорщикам большинства простого народа – явной. Но в этих отчаянных обстоятельствах участники антибольшевицких движений сознательно стремились к жертвенному подвигу – или они пробудят своей борьбой здоровые силы в русском народе, или своим мужеством, своей беззаветной верностью отчизне дадут пример для подражания будущим поколениям, которым Бог судит возродить отечество.

«Если бы в этот трагический момент нашей истории не нашлось среди русского народа людей, готовых восстать против безумия и преступлений советской власти и принести свою кровь и жизнь за разрушаемую родину – это был бы не народ, а навоз для удобрения беспредельных полей Старого Континента, обречённый на колонизацию пришельцев с Запада и Востока. К счастью, мы принадлежим к замученному, но великому русскому народу», – писал уже после Гражданской войны генерал Антон Деникин.

Протест против захвата власти большевиками начался уже в день переворота. Вечером 25 октября (7 ноября) на II съезде Советов делегаты от эсеров, меньшевиков, еврейского Бунда и фронтовых армейских комитетов приняли декларацию против «военного заговора и захвата власти» и покинули зал. В ту же ночь на собрании городской думы Петрограда образовался Комитет спасения родины и революции. Туда вошли эсеры, меньшевики, народные социалисты, группа «Единство» Плеханова, представители фронтовых и флотских комитетов, профсоюзов и весь президиум Предпарламента. Председатель Предпарламента Н. Д. Авксентьев возглавил Комитет и обратился к стране с призывом не выполнять распоряжений насильников и восстановить Временное правительство. Государственные служащие объявили забастовку, длившуюся до января 1918 г. Решение не признавать веления комиссаров, «преступным насилием захвативших державную власть», утвердил Правительствующий Сенат – высший судебный орган России, собравшись 22 ноября.

Военная комиссия Комитета спасения попыталась 29 октября (11 ноября) вооруженным путем ликвидировать штаб большевиков в Смольном, но Авксентьев не нашел поддержки среди казаков и других частей Петроградского гарнизона. Офицеры и казаки были настроены против Керенского из-за того, что он предал Корнилова, а рядовые солдаты не видели большой разницы между Керенским и Лениным и считали их конфликт чисто личной борьбой за власть. В поддержку Временного правительства не выступил никто – помимо немногих офицеров и юнкеров Владимирского, Павловского, Михайловского и Николаевского инженерного училищ Петрограда, – тех, что защищали Зимний дворец. Они заняли Михайловский манеж, где стояли броневики, и несколько кварталов в центре и на Петроградской стороне. Силы были неравны – училища были расстреляны артиллерией, многие юнкера погибли в бою, другие арестованы и убиты в течение нескольких следующих дней. Много мертвых тел так и остались неопознанными, другие были выданы родственникам со следами страшных издевательств и пыток. Так, при похоронах 35 юнкеров иудейского вероисповеданья на Еврейском кладбище возникли проблемы с совершением погребального обряда «из-за обезображенности тел». Это сопротивление, поднявшееся уже не по принуждению власти, а чувством долга и сознанием личной ответственности за Россию, стало одним из первых актов антибольшевицкой борьбы. Различные источники говорят о 250–300 жертвах.

Командующий Северным фронтом генерал В. А. Черемисов отказал приехавшему к нему Керенскому в поддержке и телеграфировал подчиненным: «Политическая борьба в Петрограде не должна касаться армии». Но Керенского поддержал генерал П. Н. Краснов, располагавший примерно 700 казаков из бывшего корпуса генерала Крымова, 18 орудиями и одним броневиком. 27 октября Краснов занял Гатчину. 28-го, после двух залпов конной батареи, его казаки заняли Царское Село и… «утонули» в его 16-тысячном «нейтральном» гарнизоне. 30 октября (12 ноября) казаки Краснова провели «рекогносцировку» на Пулковских высотах. Увидев, что им одним Петрограда не взять, они заключили с большевиками перемирие. Керенский скрылся в доме лесника под Лугой. Его поддержали командующие других фронтов, но когда их эшелоны подоспели, было уже поздно.

27 октября в Москве распропагандированный большевиками 1-й батальон 56-го запасного пехотного полка захватил Кремль. Московский гарнизон несколько дней колебался, не зная, на чью сторону ему встать, но офицеры, собравшиеся в Александровском военном училище, приняли решение оказать сопротивление захватчикам.

Наподобие петроградского Комитета спасения, в Москве возник Комитет общественной безопасности (КОБ), возглавленный эсером, городским головой В. В. Рудневым. Но он не помог стихийно начавшемуся формированию «Белой гвардии», куда вступали студенты Московского университета (около 600 человек), офицеры, курсанты военных училищ, члены союза инженеров – всего около 2,5 тысячи. Не присоединилось к восстанию и большинство находившихся в Москве офицеров. Они предпочли роль зрителей. А после капитуляции большевиков командующий военным округом полковник К. И. Рябцов не удосужился выполнить требование Комитета безопасности об их разоружении и аресте, не защитил склады оружия. Очаг большевицкого восстания был сохранен. Уличные бои и одновременные переговоры между Комитетом безопасности и местным ВРК длились неделю. За это время большевики подтянули подкрепления с окраин и из провинции. Бои в городе усилились. 31 октября сдалось Алексеевское училище и школа прапорщиков – им уже не хватало патронов. Склады патронов были в руках большевиков. Начался обстрел Кремля из орудий. Митрополита Платона, умолявшего от имени Всероссийского Церковного Собора не разрушать святыни, никто не слушал. Многим казалось, что уже не за что и не за кого сражаться – всё гибло. Второго ноября последние защитники Временного правительства сложили оружие. Власть в Москве перешла к большевикам.

Историческая справка

На собрании в Александровском военном училище выступил Георгиевский кавалер полковник Константин Константинович Дорофеев. Именно его выступление побудило офицеров выступить против большевиков. Один из участников боев в Москве, муж поэтессы Марины Цветаевой – Сергей Эфрон вспоминал об этом так: «На трибуну, минуя председателя, всходит полковник Генштаба. Небольшого роста, с быстрыми и решительными движениями… Господа офицеры! Говорить больше не о чем. Все ясно. Мы окружены предательством. Уже льется кровь мальчиков и женщин. Я слышал сейчас крики: в бой! за оружие! Это единственный ответ, который может быть. Итак, за оружие!».

Руководители выступления решили послать депутацию к генералу А. А. Брусилову, проживавшему в Москве. Но получили иной ответ. Вот как описывает поведение генерала один из участников депутации К. Соколов: «Общий же голос был тот, что необходимо, чтобы авторитетный генерал принял команду. На состоявшемся совещании, где участвовал Н. Н. Щепкин, Новгородцев и много офицеров, было решено послать депутацию к Брусилову… Я был в составе этой депутации, и мы пошли к Брусилову немедленно. В своей квартире, в одном из переулков на Остоженке, он сидел в черном бешмете, этот овеянный победами вождь армий, сухонький и седоватый, и ничего нельзя было прочесть на его бесстрастном лице. „Я нахожусь в распоряжении Временного правительства, и если оно мне прикажет, то приму командование“, – сказал Брусилов в ответ на горячие, обращенные к нему мольбы. Ушли ни с чем».

В это время всей Москве было прекрасно известно, что Временное правительство арестовано большевиками и, соответственно, никаких приказов ждать от него не имеет смысла.

Стали создаваться роты от семи до пятнадцати человек. Юнкера Александровского училища под командованием молодого прапорщика 56-го пехотного полка Александра Трембовельского, недавно окончившего это училище, тайком прошли через Александровский сад к Боровицким воротам и проникли в Кремль. Связав караульного, юнкера кинулись к Никольским воротам и разоружили солдат. Затем, после короткого боя у Спасских ворот, были открыты и они. Кремль освободили.

В это время в Лефортове Алексеевское военное училище, кадеты старших классов трёх московских корпусов и Суворовского кадетского корпуса вели бой с превосходящими силами солдат и рабочих. В Замоскворечье выступила школа прапорщиков. К вечеру 29 октября со стороны Красной площади начались атаки большевиков. Грянул бой: юнкера отбивались ружейным и пулёметным огнём. Особенно отличились две восемнадцатилетние девушки-пулемётчицы – сёстры Вера и Мария Мерсье.

Свидетельство очевидца

Молодой офицер-фронтовик, прапорщик Сергей Мамонтов в феврале 1918 г. пришел было в Московское Алексеевское военное училище на регистрацию офицеров, объявленную недавно победившими большевиками. «На необъятном поле была громадная толпа. Очередь в восемь рядов тянулась на версту. Люди теснились к воротам училища, как бараны на заклание. Спорили из-за мест. Говорили, что здесь 56 000 офицеров и, судя по тому, что я видел, это возможно. И надо сказать, что из этой громадной армии только 700 человек приняли участие в боях в октябре 1917 г. (с большевиками в Москве. – А.З.). Если бы все явились, то все бы разнесли, и никакой революции не было. Досадно было смотреть на сборище этих трусов. Они-то и попали в Гулаги и на Лубянку. Пусть не жалуются». – Походы и кони. Записки поручика Сергея Мамонтова. М.: Материк, 2001. – С. 45.

Еще в ноябре 1917 г. профсоюз типографских рабочих создал в Петрограде Комитет борьбы за свободу печати, ставший зародышем независимого движения в лице Собрания уполномоченных фабрик и заводов. В марте 1918 г. уполномоченные 52 предприятий выступили с заявлением:

«Новая власть называет себя советской и рабочей и крестьянской. А на деле важнейшие вопросы государственной жизни решаются помимо Советов; ЦИК вовсе не собирается или собирается затем, чтобы безмолвно одобрить шаги, без него самодержавно предпринятые народными комиссарами. Советы, не согласные с политикой правительства, бесцеремонно разгоняются вооруженной силой; и всюду голос рабочих и крестьян бесцеремонно подавляется… На деле всякая попытка рабочих выразить свою волю в Советах путем перевыборов пресекается и не раз уже петроградские рабочие слышали из уст новой власти угрозы пулеметами, испытали расстрелы своих собраний и манифестаций… Под видом социализма нам дали окончательное разрушение промышленности и расстройство финансов, нам дали расхищение народного достояния и накопленных капиталов людьми с ненасытным аппетитом… Профессиональные союзы разрушены, заводские комитеты не могут нас защитить, городская дума разогнана, кооперативам ставят помехи… Нам обещали свободу, а что мы видим на деле? Где свобода слова, собраний, союзов, печати, мирных манифестаций? Все растоптано полицейскими каблуками, все раздавлено вооруженной рукой. В годовщину революции, оплаченной нашей кровью, мы снова видим на себе железные оковы бесправия… Мы дошли до позора бессудных расстрелов, до кровавого ужаса смертных казней, совершаемых людьми, которые являются одновременно и доносчиками, и сыщиками, и провокаторами, и следователями, и обвинителями, и судьями, и палачами…»

Уполномоченные адресовали эти слова IV съезду Советов, требуя отставки Совнаркома. В мае последовали митинги на Путиловском и Обуховском заводах, требования отмены ограничений на свободу торговли, перевыборов Петросовета тайным голосованием, отмены продовольственных отрядов, создания свободных профсоюзов. С апреля движение уполномоченных охватило Москву, Орел, Самару, Тулу, Тверь, Воронеж, Харьков. В районе Нижнего Новгорода, в частности в Сормове, с мая по июль 1918 г. шли забастовки, и до 1922 г. сохранялись очаги сопротивления. В Петрограде в июле 1918 г. была объявлена всеобщая забастовка, но участвовало в ней лишь около 15 % рабочих. Хлебный паек в пределах 100–200 грамм в день и безработица не располагали к политической активности. ЧК арестовала лидеров движения А. Н. Смирнова и Н. Н. Глебова.

Уже с весны 1918 г. меньшевики и эсеры стали естественной альтернативой для тех, кто верил в социализм, но хотел его видеть «с человеческим лицом». В марте 1918 г. ЦК меньшевиков принял решение усилить влияние партии в местных Советах. В апреле – июне 1918 г. на выборах в Советы Казани, Орла, Тамбова, Тулы, Ярославля блок меньшевиков и эсеров получил от 67 % до 87 % голосов. В 23 крупных городах, бывших под советской властью, большинство получила оппозиция. Это означало, что на следующем съезде Советов оппозиция могла получить большинство во ВЦИКе и сместить ленинское правительство демократическим путем. Этого большевики допустить не могли, и 14 июня 1918 г. ВЦИК просто исключил всех меньшевиков и эсеров из Советов. Так большевики покончили навсегда с независимой от них советской властью. Это был третий учиненный большевиками переворот после захвата Временного правительства в октябре 1917 г. и разгона Учредительного собрания в январе 1918 г. Большевики все дальше выходили за границы легальности, проявляя свою сущность преступного сообщества. После постановления 14 июня большевицкая власть окончательно перестала быть «советской». Участие в выборах в Советы теперь утратило смысл. Но меньшевики упрочили свое влияние в рабочей среде. В Туле летом 1918 г. прошли политические забастовки на военных заводах.

После падения монархии и прихода социал-демократов к власти в Германии Ленин в декабре 1918 г., ориентируясь на новую немецкую власть, изменил курс, выпустил меньшевиков (т. е. таких же, как и немецкие, правых социал-демократов) из тюрем и разрешил им на время открытую деятельность. В Москве в течение февраля 1919 г. выходила газета «Всегда вперед» – единственный на контролируемой большевиками территории оппозиционный орган. В качестве ответного шага меньшевики признали «историческую необходимость» Октябрьского переворота и объявили нейтралитет в Гражданской войне.

Но заигрывание с меньшевиками, и в меньшей мере с эсерами, длилось недолго. В марте 1919 г. около 60 тысяч рабочих забастовали на крупнейших заводах Петрограда, выступая против «диктатуры коммунистов» и «братоубийственной войны». Резолюция, принятая на Путиловском заводе 10 марта, заявляла, что большевики предали идеалы революции, обманули трудящихся и не представляют собой власть рабочих и крестьян. Путиловцы требовали свободных выборов Советов на всех уровнях, передачи управления заводом профсоюзу, свободы торговли для кооперативов рабочих и крестьян, освобождения арестованных, в том числе лидера левых эсеров Марии Спиридоновой. Кронштадтские матросы отказались выступить против рабочих. Подавляли рабочих особые отряды ЧК – 18 тысяч человек с 250 пулеметами. Как и в 1918 г., рабочие волнения перекинулись на провинцию, охватили Тулу, Сормово, Брянск, Тверь и Иваново-Вознесенск.

В Астрахани восстание вспыхнуло в январе 1918 г. Оно опиралось на казаков, калмыков, офицеров, учащуюся молодежь и длилось с 11 по 16 января. Около 1300 восставших взяли город под свой контроль, но не смогли захватить крепость, где засели большевики, к которым на пятый день подоспели вооруженные крестьяне. Восставшие потеряли убитыми более 150 человек, около половины уцелевших ушли в степь.

Эсер Ф. М. Онипко представил в январе детальный план убийства Ленина и Троцкого, но ЦК эсеров категорически воспротивился, следуя установке: «Против большевиков – силой идеи, против реакции – силой оружия». В других городах против большевицких главарей совершались акты индивидуального террора. В июне 1918 г. рабочий Сергеев в Петрограде убил комиссара печати В. Володарского. 30 августа поэт Леонид Каннегиссер убил шефа питерской ЧК М. С. Урицкого. В тот же день в Москве Фанни Каплан двумя выстрелами из револьвера тяжело ранила Ленина. 8 октября 1919 г. анархисты под руководством рабочего Казимира Ковалева взорвали дом в Леонтьевском переулке в Москве, где на заседании горкома компартии ждали Ленина.

В апреле 1919 г. ЧК провела по всей стране массовые аресты меньшевиков и эсеров. Меньшевики стали переходить «от легальности к подполью» и занялись разработкой программы выхода из военного коммунизма, которую Ю. О. Мартов огласил с трибуны VII съезда Советов в декабре 1919 г. Полтора года спустя Ленин себе ее присвоил, объявив новую экономическую политику. На партийном совещании в апреле 1920 г. меньшевики объявили задачей «всех марксистских социалистических партий» «не диктатуру пролетариата, а последовательно проведенное народовластие». В августе настала новая волна репрессий, и последнее Всероссийское совещание меньшевиков в октябре 1922 г. уже прямо выступило против советской власти, «за демократические свободы для всех». Затем часть меньшевиков скрылась в подполье, часть ушла к большевикам, а часть – в эмиграцию.

Историческая справка

Леонид Иоакимович Каннегиссер родился в марте 1896 г. в семье инженера-механика, директора завода Общества судостроительных, механических и литейных заводов в Николаеве – крупнейшего кораблестроительного завода юга России И. С. Каннегиссера (1860–1930). Его мать – врач Роза Львовна Сакер (1863–1946). Юность Леонида проходит в Петербурге, куда переезжает его отец, возглавивший управление всей русской металлургической промышленностью. Леонид окончил частную гимназию Гуревича, рано стал писать стихи. Георгий Иванов так характеризовал творчество Леонида Каннегиссера: «Оставшееся от него – только опыты, пробы пера, предчувствия. Но то, что это „настоящее“, видно по каждой строчке».

В 1913 г. Леонид поступил на экономическое отделение Политехнического института. Богатый, красивый, культурный и исключительно одаренный юноша стал завсегдатаем поэтических салонов, входил в окружение М. Кузьмина. Часто собрания культурной петербургской молодежи проходили и в изысканном доме его родителей в Саперном переулке. Каннегиссер был особенно дружен с Сергеем Есениным, с которым они обменялись стихотворными посланиями.

В 1917 г., после того как было разрешено евреям становиться офицерами, Каннегиссер поступил в Михайловское артиллерийское училище. Он показал себя пламенным русским патриотом, горячим сторонником новой, послефевральской России и войны до победного конца. По политическим взглядам считал себя близким к народным социалистам. Свое кредо молодой поэт выразил в стихотворении, написанном в июне 1917 г.

На солнце, сверкая штыками —

Пехота. За ней, в глубине, —

Донцы-казаки. Пред полками —

Керенский на белом коне.

Он поднял усталые веки,

Он речь говорит. Тишина.

О, голос! Запомнить навеки:

Россия. Свобода. Война.

Сердца из огня и железа,

А дух – зеленеющий дуб,

И песня-орёл, Марсельеза,

Летит из серебряных труб.

На битву! – и бесы отпрянут,

И сквозь потемневшую твердь

Архангелы с завистью глянут

На нашу весёлую смерть.

И если, шатаясь от боли,

К тебе припаду я, о, мать,

И буду в покинутом поле

С простреленной грудью лежать —

Тогда у блаженного входа

В предсмертном и радостном сне,

Я вспомню – Россия, Свобода,

Керенский на белом коне.

В ночь с 25 на 26 октября 1917 г. Леонид вместе с другими юнкерами-михайловцами защищал от большевиков Зимний дворец с заседавшим в нем Временным правительством.

После Октябрьского переворота Каннегиссер входил в подпольную антибольшевицкую группу, возглавляемую его двоюродным братом М. Филоненко, который поддерживал тесную связь с Борисом Савинковым. Савинков отдал приказ о ликвидации М. С. Урицкого, исполнить который взялся Каннегиссер.

Утром 30 августа 1918 г. Леонид Каннегиссер застрелил наповал Моисея Урицкого из револьвера с шести шагов в здании Министерства иностранных дел на Дворцовой площади. Леонид был схвачен после короткой погони. Он сразу же заявил, что его действия продиктованы желанием искупить вину своей нации за содеянное евреями-большевиками: «Я еврей. Я убил вампира-еврея, каплю за каплей пившего кровь русского народа. Я стремился показать русскому народу, что для нас Урицкий не еврей. Он – отщепенец. Я убил его в надежде восстановить доброе имя русских евреев». После нескольких месяцев допросов и, по всей видимости, пыток Леонид Каннегиссер был убит в застенках Петроградской ЧК в октябре 1918 г. Один из присутствовавших при этом чекистов позднее сказал его отцу: «Ваш сын умер как герой…» Стихи Леонида Каннегиссера и воспоминания о нём были изданы в Париже в 1928 г. По сообщению Марка Алданова, близко знавшего поэта, в Париже хранился и дневник Леонида, доведенный до лета 1918 г.

Фанни (Фейга) Ефимовна Каплан (настоящая фамилия – Ройтблат). Родилась 10 февраля 1890 г. в еврейской семье учителя в Волынской губернии на Украине. С ранней юности присоединилась к анархистам. Когда ей было 16 лет, на ее квартире изготавливали бомбы, одна из которых предназначалась Киевскому генерал-губернатору. По делу о покушении на жизнь губернатора арестована в 1906 г., приговорена к смертной казни, замененной из-за несовершеннолетия Каплан пожизненной каторгой. В Сибири познакомилась с Марией Спиридоновой и другими эсерами и вступила в ПСР. После Февральской революции освобождена по амнистии. Жила в Крыму, семья эмигрировала в США. Убить Ленина она решила еще в феврале 1918 г., чтобы отомстить за разгон Учредительного собрания и подписание Брестского мира.

30 августа, когда Ленин садился в свой «Роллс-Ройс» после выступления на заводе Михельсона у Серпуховской заставы, Фанни Каплан три раза выстрелила в него из «браунинга» отравленными пулями. Две пули попали в цель – одна в руку, другая через нижнюю челюсть прошла в шею. Ленин был в очень тяжелом состоянии, и его спасение врачи считали маловероятным, но Ленин выжил и оправился от ран очень быстро. «Я застрелила Ленина, – сообщила Фанни Каплан в ЧК, – потому что считаю его предателем. Из-за того, что он долго живет, наступление социализма откладывается на десятилетия». Она заявила, что симпатизирует политике Комитета членов Учредительного собрания в Самаре и доверяет Чернову. Союзу с Германией она предпочитает союз с Англией и Францией. Фанни Каплан отказалась выдать сообщников, была переведена с Лубянки в подземную кремлевскую тюрьму и без суда застрелена 3 сентября комендантом Кремля матросом П. Мальковым по приказу ЧК. Тело Ф. Каплан было по указанию Свердлова «уничтожено без следа». Позднее открылось, что покушение было тщательно разработанной акцией боевой эсеровской группы Семенова. Непосредственно в покушении на Ленина Каплан помогал опытный эсер-террорист рабочий Новиков.

Литература

Н.Н… Головин. Российская контрреволюция в 1917–1918 гг. в 2-х т. М: Айрис, 2011.

2.2.16. Комитет членов Учредительного собрания (Комуч). Народная армия

Под прикрытием чехо-словаков в июне вышли из подполья дружины эсеров и офицерские организации: в Омске (руководитель П. П. Иванов-Ринов – до 2 тысяч чел.), в Новониколаевске (А. Н. Гришин-Алмазов – до 600 чел.), в Томске (А. Н. Пепеляев и другие – до 1 тысячи чел.), в Барнауле (П. Г. Ракин – до 600 чел.), в Иркутске (А. В. Эллерц-Усов – до 1 тысячи чел.). Общая численность вооруженного Белого подполья в Сибири достигала 13 тысяч. В Новониколаевске (Новосибирске) создался его общий штаб. Выступившие против большевиков силы нашли широкую поддержку прежде всего у казаков, крестьян, кооперативных союзов, рабочих и духовенства.

Историческая справка

Подпольная офицерская организация подполковника Николая Галкина существовала с конца 1917 г. В Самаре тогда было 5 тысяч офицеров, но в организацию эту почти никто из них не входил. Входили в неё, между тем, дружины социалистов-революционеров, которые полностью поддерживали цель организации – свержение большевиков и созыв Всероссийского Учредительного собрания. Организация была малочисленна, оружия было мало, старших и опытных офицеров в ней практически не было, и требовалось соблюдать большую осторожность, чтобы не обнаружить её существование. В целях предосторожности молодёжь была организована по системе «десятков» – знали друг друга по большей части только в своём десятке. Общих собраний не было – встречались группами, каждый раз в разных местах – в самарском яхт-клубе, в студенческих чайных, в саду кафедрального собора и так далее. «Примерно в феврале месяце, – вспоминает Вырыпаев, – меня однажды пригласили к себе ученики последнего класса коммерческого училища, в котором я учился семь лет назад. Они мне объяснили, что в городе существует противобольшевицкая организация, состоящая в большинстве из учащейся молодёжи, а также из прапорщиков и подпоручиков (военного времени). Во главе организации стоит подполковник артиллерии Галкин. Они просили меня вступать в организацию и помочь им. Галкину обо мне уже говорили, и он будет рад меня видеть». Основные надежды возлагались организацией на восставший Чехословацкий корпус, который как раз тогда подходил к Самаре. Чехи шли эшелонами через Пензу и Сызрань – в Самаре среди большевиков началась паника; «по улицам во всех направлениях, без всякого освещения сновали грузовики с каким-то имуществом, большая часть уходила на север, часть грузилась на стоявшие под парами пароходы, которые, не задерживаясь, шли вверх по Волге», – пишет Вырыпаев. На рассвете 8 июня передовые отряды чехов, числом не более батальона, вошли в город – красные почти не оказывали сопротивления. Члены офицерской организации заняли все наиболее важные пункты в городе.

В освобожденной от большевиков чехо-словаками Самаре 8 июня 1918 г. 34 депутата Учредительного собрания, в основном эсеры, образовали Комитет членов Учредительного собрания (Комуч) во главе с эсером В. К. Вольским, возглавивший гражданскую власть. Комуч восстановил свободу слова, печати, собраний, органы местного самоуправления и большинство законов Временного правительства. В качестве государственного флага он сохранил красный. В качестве военного специалиста в состав правительства был введен подполковник Николай Александрович Галкин. Большевиков Комуч преследовал как предателей родины и революции. Комуч оставил крестьянам захваченные ими земли, провел в августе 1918 г. выборы в городские думы Поволжья и Урала. На них эсеры и меньшевики получили меньше голосов, чем в ноябре 1917 г. Выдвинулись либеральный «деловой блок» и депутаты от казаков – общество, обретя опыт жизни при большевиках, правело очень быстро.

Комуч учредил Народную армию без погон и под Георгиевским флагом. Видным командиром в ней стал подполковник В. О. Каппель. Армия, числом до 17 тысяч человек, комплектовалась по принципу территориальной милиции, но добровольцев в нее поступило немного, а мобилизация не удалась. Своей судьбы под большевиками крестьяне не предвидели, закрепить захваченные земли в частную собственность эсеры им отнюдь не обещали, а их стремление возобновить войну с Германией было крестьянам вовсе не по душе. В армию вступала главным образом городская молодежь.

Свидетельство очевидца

Сразу же, как вспоминают очевидцы, повсюду стали расклеиваться призывы нового правительства записываться добровольцами в Народную армию. Коридоры женской гимназии, где были развешаны объявления по отделам и родам оружия, заполнились молодёжью. Население Самары, как казалось тогда, было воодушевлено созданием этой новой русской армии. «Нам приветливо кланялись, махали руками, дружелюбно улыбались совершенно незнакомые люди, – пишет Вырыпаев. – Эти приветствия, восторженные улыбки и дружелюбные взгляды тогда в нас, молодых и неопытных, укрепляли веру в наше правое дело, и все мы не задумывались отдать свои жизни за спасение родины».

Между тем чехам, пребывание которых в Самаре было тогда очень желательным, самим требовалась помощь, так как большевики преследовали их арьергарды, отходящие от Пензы на восток.

Историческая справка

Владимир Оскарович Каппель (1883–1920). Генерал-лейтенант. Родился в уездном городе Белеве Тульской губернии, в семье отставного офицера, потомственного дворянина Московской губернии, родом из Швеции. Окончил 2-й Санкт-Петербургский кадетский корпус и поступил в Николаевское кавалерийское училище, которое отлично закончил в 1906 г. и был выпущен корнетом в 17-й Уланский Новомиргородский полк. Командир полка так характеризовал поручика Каппеля: «В служебном отношении хорошо подготовлен… Нравственности очень хорошей, отличный семьянин. Любим товарищами, пользуется среди них авторитетом. В тактическом отношении, как строевой офицер, очень хорошо подготовлен. (…) Имеет большую способность вселять в людях дух энергии и охоту к службе. Обладает хорошим здоровьем, все трудности походной жизни переносить может. Азартным играм и употреблению спиртных напитков не подвержен». Каппель пытался поступить в академию Генерального штаба, и потерпев неудачу в первый раз, не оставил надежд на продолжение образования, и в итоге поступил в Академию, которую закончил по первому разряду в 1913 г. Прекрасно знал французский и немецкий языки.

В Великую войну Каппель был на должности старшего адъютанта штаба 37-й пехотной дивизии. За воинскую доблесть удостоен ордена Св. Владимира 4-й степени с мечами, Св. Станислава 2-й степени с мечами, Св. Анны 4-й степени с надписью «За храбрость». Ко времени февральской революции Каппель был произведен в подполковники и назначен на должность помощника начальника оперативного отделения штаба Юго-Западного фронта. Каппеля отличал демократизм взглядов, он не был категорическим сторонником возвращения к «старому порядку», но по убеждениям был монархистом. Весной 1918 г. для Каппеля начинается новый этап служения народу и отечеству – он вступает в Белую борьбу. Его боевое руководство отличалось решительностью, почти дерзостью и верой в подчинённых ему людей, в их жертвенность и смелость. Себе он не приписывал побед, благодаря которым его имя стало одним из самых известных на Востоке России. Вырыпаев вспоминает, как Каппель принял командование над народной армией: «Состоялось собрание офицеров Генерального штаба, на котором обсуждался вопрос, кому возглавить добровольческие воинские части. Желающих не находилось. Решено было бросить жребий. Тогда попросил слова скромный на вид и мало кому известный, недавно прибывший в Самару в составе штаба Поволжского фронта офицер: „Раз нет желающих, то временно, пока не найдется старший, разрешите мне повести части против большевиков“». Этим офицером и был Каппель.

Свержение советской власти проходило практически при полном равнодушии населения: большинство было радо водворению порядка и закона, но мало кто хотел идти воевать с большевиками, т. к. считали, это делом армии. Но беда была в том, что армии-то как раз и не было: её только предстояло создать. Необходимо было развивать наступление и объединять силы восставших на Волге, Урале и в Сибири. Потратив не более двух недель на создание воинских частей, Белые в 20-х числах июня 1918 г. перешли в наступление по расходящимся направлениям: чешский командир Радола Гайда и подполковник Анатолий Пепеляев двинулись на восток вдоль по линии Великого Сибирского пути, а полковник Григорий Вержбицкий и командир чешских легионеров полковник Ян Сыровый – на запад. Начиналось полномасштабное формирование Восточного фронта.

Армия с полным основанием могла называться Народной армией. Каппель не раз говорил о том, что в тот момент, когда Россия охвачена страданиями, всем нужно забыть, кто кем был до революции, и всеми силами стремиться облегчить эти страдания. И хотя сам Каппель был монархистом, он убеждал своих добровольцев в том, что не время рассуждать о будущей форме правления: залог победы – доверие населения, а для того, чтобы оно было и впредь, нужно понимать, чего народ ждал от революции.

Под командованием Каппеля был отряд в 250 штыков и 45 сабель. С этими незначительными силами нужно было взять Сызрань, со стороны которой наступали большевики. Девятого июня в 5 часов утра каппелевцы в лоб атаковал город. В обход на станцию Заборовка был послан конный отряд и два орудия с 10 снарядами, командовал которым капитан Вырыпаев. Как только начался бой, орудия выпустили весь запас снарядов, а кавалерия атаковала уже бежавших в панике большевиков. По свидетельству очевидцев, население встретило Народную армию ликованием.

Свидетельство очевидца

Вырыпаев писал об освобождении Сызрани следующее: «Эта первая операция молодого отряда под командой Каппеля была головокружительной по своему успеху и прошла с пунктуальной точностью даже в самых мелочах, согласно распоряжениям Каппеля. За всю операцию было потеряно убитыми лишь четыре человека… Эта победа дала как бы толчок для дальнейших действий и вселила в бойцов не только глубокое доверие к их начальнику, но и преклонение перед его знанием военного дела и ясным пониманием атмосферы и духа гражданской войны».

После победы в Сызрани отряд Каппеля двинулся в Самару, а оттуда на пароходе «Мефодий» – вверх по Волге в район Ставрополя Волжского.

Историческая справка

Каппель постоянно был вместе со своими добровольцами, жил с ними одной жизнью, и они все больше ценили своего вождя и были бесконечно ему преданы. Подполковник постоянно подчёркивал, что прежде всего необходимо беречь людей – дорог каждый боец, каппелевцы же, в свою очередь, не требовали себе ни наград, ни солидного жалованья – они сознавали, что главное сейчас – их готовность жертвовать собой. Вырыпаев вспоминает, как по совету одного из членов Комуча, который постоянно следовал с отрядом Каппеля, он обратился к бойцам отряда с вопросом о наградах и жалованье. Они ответили ему, что выбранное после Учредительного собрания законное русское правительство сумеет вознаградить их, а пока им достаточно иметь деньги на самое необходимое.

В стремительных боях под Ставрополем, Сенгилеем и Климовкой добровольцы одерживали все новые победы.

Историческая справка

Под Климовкой двое добровольцев из отряда Каппеля попали в плен к Красным и были замучены ими. Крестьяне рассказывали потом Белым, как этих двоих шестнадцатилетних мальчиков водили по улицам села, избивали, отрезали им уши и носы и, наконец, умертвили – их тела невозможно было узнать, так они были обезображены. То, что сделали большевики с мальчиками-добровольцами, произвело тяжёлое впечатление на отряд. Вскоре им был захвачен командующий Сенгилеевским фронтом бывший поручик Мельников, служивший теперь большевикам. Как оказалось, именно он выдал добровольцев на страшный самосуд. По приговору военно-полевого суда Мельников был расстрелян.

Большевики Симбирска тщательно готовились отразить удар Народной армии с Волги, однако Каппель со своим отрядом обошёл город с юга и запада и 21 июня стремительно ворвался в Симбирск с фланга и тыла, где Красные не ожидали его. Красные в панике бежали, бросая пулемёты, орудия, не успев даже расстрелять арестованных офицеров. Через четыре часа в Симбирск вошли чехи. Население города приветствовало Белых как освободителей.

Свидетельство очевидца

В только что освобожденном от большевиков Симбирске Каппель выступал с речью перед населением в переполненном здании городского театра. Об этой речи вспоминает соратник Каппеля капитан Вырыпаев: «Его речь была удивительно проста, но дышала искренностью и воодушевлением… многие присутствовавшие плакали. Плакали и закалённые в боях офицеры, только что освобождённые из большевицких застенков. Да и немудрено: ведь он звал на борьбу за поруганную Родину, за народ, за свободу. Отечество, свобода и жизнь народа были в опасности… Каппель говорил – и не было сомнения, что он глубоко любит народ, верит в него и что он первый готов отдать жизнь свою за Родину… С этого дня отряд Каппеля стал быстро пополняться добровольцами. Все, кто верил в дело освобождения России и любил своё отечество, брали винтовки и становились в строй. Рядом стояли и офицер, и рабочий, и инженер, и мужик, и техник, и купец. Крепко они держали национальный флаг в руках, и их вождь объединил всех своей верой в идею, святую идею освобождения родной страны».

Из Симбирска чешские легионеры и армия Каппеля двинулись вверх по Волге на Казань. В Казани обстановка была неизмеримо тяжелей, чем в Самаре. Большевики объявили под страхом расстрела немедленную регистрацию всех офицеров, однако, несмотря на то, что огромное количество офицеров приказу подчинилось, часть офицерства ушла в подполье. Тайную офицерскую организацию возглавил генерал-лейтенант Иван Иванович Попов, командовавший в конце Великой войны 32-й пехотной дивизией. Но развернуть деятельность организации не удалось: генерал Попов был схвачен 22 мая и расстрелян в Москве. На его квартире ЧК нашла списки членов организации. Начались аресты и расстрелы на месте.

Историческая справка

Операцию Каппеля и чешских легионеров Степанова по взятию Казани поддержали с тыла партизаны поручика Георгия Ватягина. Член офицерской организации Попова Фёдор Мейбом, сумевший покинуть Казань, когда начались аресты, так описывает своё первое знакомство с отрядом Ватягина, в который случайно попал с двумя товарищами-офицерами: «Поручик Ватягин приказал своему отряду строиться. Боже! Да это все только мальчики – кадеты, гимназисты, реалисты и юнкера Казанского военного училища, в среднем 16—17-летние. Спрашивается: где же их отцы? Где старшие братья»? К сожалению… многочисленные офицерские организации Симбирска и Казани выставили сотни бойцов вместо тысяч. Ватягин повёл мальчиков в штыковую атаку. Одновременно Красных атаковала чешская кавалерия Степанова. Большевики побежали…

7 августа Народная армия вошла в Казань. В плен был взят весь Красный 5-й латышский полк. Очевидец вспоминает: «Улицы города Казани были забиты народом. Колокольный звон всех церквей извещал о нашей победе, нас забрасывали цветами, и ясно было слышно, как тысячные голоса поют «Христос Воскресе!». Здесь Белые стали обладателями золотого запаса России, украденного большевиками в Москве в ноябре 1917 г. Золотой запас было погружен на пароход «Фельдмаршал Суворов» – 650 миллионов золотых рублей в монетах, 100 миллионов рублей в кредитных билетах и другие ценности. Все это в полной сохранности было передано правительству Комуча.

Историческая справка

В Казани был сформирован татарский конный отряд, численностью около 600 сабель, командиром которого стал капитан Мейбом. Мейбом описывает, как добровольцы из татар, несмотря на то, что по халатности командования им долго не выдавали ни обмундирования, ни снаряжения, ни пищи, терпеливо ждали в казарменном дворе, пока их примут. Когда он вышел к ним, на приказ строиться поднялось несколько человек – оказалось, остальные не знали русского языка. Из нескольких сотен татар солдат было человек двадцать, в унтер-офицерских чинах – четыре человека. Необходимо было проводить с татарами строевые занятия, немедленно обучать их стрельбе и приёмам штыкового боя, а времени было мало. Но когда татарам пришлось идти в бой, отряд проявил себя блестяще. Мейбом пишет: «Красные во весь рост идут на сближение. Открываю огонь. Против нашей части – мадьяры (венгры. – Отв. ред.). Меткость огня моих бедных татар ниже всякой критики. Противник это чувствует и начинает идти на сближение быстрее. Вижу, что огнём я ничего не смогу сделать, поднимаю солдат и веду их в контратаку. Дружно, как один человек поднялись мои татары и с криками „Алла!“ и „Ура!“, перегоняя друг друга, пошли в штыки. Мадьяры не выдержали и стали откатываться назад. Добровольцы левого фланга, увидев наш успех, также перешли в контратаку. Моим офицерам пришлось употребить всю энергию и изобретательность, чтобы вернуть татар обратно…»

В конце августа под Свияжском Красные остановили наступление Каппеля. На юге крестьяне-добровольцы 6 сентября взяли Вольск (близ Саратова).

Крупным и организованным вооруженным выступлением против большевиков стало Ярославское восстание 6—21 июля 1918 г. Его подготовил Союз защиты родины и свободы, возглавляемый бывшим эсером-террористом Б. В. Савинковым. С ним сотрудничали меньшевики, лишенные представительства в местном Совете, и союзы офицеров. На политических «верхах» эти силы могли казаться несовместимыми, но на «низах» были товарищами в борьбе против большевиков. Скорее всего, выступление Савинкова было синхронизировано с восстанием левых эсеров в Москве. Восставших поддержало духовенство и купечество, к ним примкнули милиция, красная автоброневая часть, рабочие железной дороги, крестьяне, учащиеся лицея и гимназий – только в черте города более 6 тыс. жителей. Восставшие заняли главные объекты города, разоружили коммунистов, создали гражданское управление, восстановили городское самоуправление и действие российских законов.

Документ

«Граждане, власть большевиков в Ярославской губернии свергнута. Те, кто несколько месяцев тому назад обманом захватил власть и затем, путем неслыханных насилий и издевательства над здоровой волей народа, держали ее в своих руках, те, кто привели народ к голоду и безработице, восстановили брата на брата, рассеяли по карманам народную казну, теперь сидят в тюрьме и ждут возмездия… Как самая первая мера, будет водворен строгий законный порядок и все покушения на личность и частную собственность граждан… будут беспощадно караться… Призываю твёрдо помнить, что мы боремся против насильников, за принципы свободы и неприкосновенности личности». С этого воззвания 6 июля, в котором далее шло подробное указание о восстановлении губернской и уездной администрации, судов, земского и городского самоуправления, началось восстание в Ярославле. – Ярославское восстание. Июль 1918. Москва: Посев, 1998. – С. 97–99.

Восставшие объявили, что они Северная армия Добровольческой армии генерала Алексеева, что они исполняют союзнический долг и выступают на стороне Антанты против Германии и ее союзника – большевиков. В частности, восставшие тут же арестовали всех немецких военных в городе (а их было немало) и как военнопленных заключили в казармы. «Еще немного усилий, и предатели, засевшие в Кремле, разорившие страну и морящие голодом народ, будут сметены с лица русской земли. Все, кто способен носить оружие, пусть идет в Добровольческую армию», – объявлял полковник А. Перхуров.

Восстание охватило Муром и Рыбинск, где его возглавил полковник Бредис, но там быстро было подавлено. Ярославль же продержался 18 дней, хотя против него были брошены крупные соединения немецких войск, латышей и китайцев, а центр города полностью разрушила артиллерия и авиация. Руководивший восстанием полковник А. П. Перхуров с сотней человек пробился по Заволжью к Каппелю в Казань.

Историческая справка

Основой военной организации Савинкова в Москве в 1918 г. стали латыши, но не красные стрелки, а офицеры латышских стрелковых батальонов. 120 офицеров латышских батальонов собрались в декабре 1917 г. в Петрограде для защиты Учредительного собрания. Рядовые полков в последнюю минуту отказались от принятого на войсковых собраниях решения защищать Учредительное собрание и перешли к большевикам, составив их «гвардию». Старший среди латышских офицеров, командир 1-го стрелкового латышского полка полковник Фридрих Андреевич Бредис твердо высказался за участие в русском добровольческом движении. «Будем сражаться за свободную Латвию в свободной России», – призвал он офицеров-латышей. «Уступление большевиками российской территории немцам означало уничтожение латышской нации, – объясняет эту позицию Бредиса его соратник генерал-майор Карл Иванович Гоппер. – Поэтому национально настроенная часть стрелков и офицеры… готовы были на всякую жертву, чтобы вырвать победу у немцев, а своей ближайшей задачей считали борьбу с большевизмом как пособником немцев». Полковник Бредис высказал надежду, что в Москве удастся создать крепкую офицерскую организацию, способную очистить древнюю столицу от большевиков и протянуть руку генералу Алексееву. Офицеры разъехались – часть на Дон к Алексееву, часть на Украину к графу Келлеру, часть – в Москву к Савинкову. В Москве собралось до 60 латышских офицеров. Среди них полковник Гоппер и адъютант 2-го Рижского латышского полка капитан Рубис. Они небольшими группами пробрались в Ярославль. – Генерал Карл Гоппер. Четыре катастрофы. Воспоминания. Рига, 1935. – С. 7–9.

В Ижевске и Воткинске в августе – ноябре 1918 г. также вспыхнуло мощное восстание рабочих. Как и в Ярославле, большевики проиграли здесь выборы в местный Совет и разогнали его. На военных заводах они стали разжигать «классовую борьбу» между пришлыми и коренными рабочими, называя последних «буржуями».

Историческая справка

Вряд ли где-нибудь в России были тогда более старые трудовые рабочие традиции, нежели на Ижевском и Воткинском заводах. Старейшие в стране промышленные предприятия были основаны в 1752 г. мастером Дерябиным и с 1809 г. перешли в ведение военного ведомства, т. е. стали государственными. На заводе сменилось не одно поколение рабочих, нередко сыновья и внуки работали на тех же станках, в тех же мастерских, что и их отцы и деды. Завод вырастил много замечательных мастеров. Участник Ижевского восстания Авенир Ефимов пишет:

«В большие праздники в соборе и на улицах можно было видеть рабочих в кафтанах старинного покроя. Это были мастера, получившие кафтаны по Царскому указу в награду за отличную работу и разные заслуги. Они очень гордились Царским подарком, а сами со стороны остального населения пользовались большим почётом и уважением… Из поколения в поколение складывались характер и качества ижевских рабочих: трудолюбие, независимость взглядов, любовь к крепкому семейному и общественному укладу, привязанность к своему кормильцу-заводу, стойкость душевных качеств, горячее русское сердце, не склонное терпеть несправедливость и обиду, и готовность отдать все, не исключая своей жизни, за родную страну и правое дело».

Перед Первой Мировой войной они выделывали для армии около полумиллиона винтовок в год. Тогда на Ижевском заводе работало до 18 000 рабочих, что вместе с семьями составляло около 50 000 человек. С началом Первой Мировой войны сотни рабочих добровольцами пошли на фронт защищать родину, хотя имели право на бронь как работники оборонных предприятий. Многие из них за доблесть и мужество были произведены в офицеры. После развала армии герои-фронтовики вернулись домой и были враждебно встречены представителями новой власти. Ижевские рабочие дважды избирали в Совет умеренных и беспартийных представителей, и дважды Совет разгонялся коммунистами, а некоторые его члены были арестованы или убиты наёмными убийцами. Начались преследования со стороны комиссаров – обыски, аресты, пытки в ЧК. В противовес большевицкому Совету образовался Совет фронтовиков, который поддерживало большинство рабочих и крестьян, работавших при заводе, общим числом более 40 тысяч человек.

И вот, испугавшись поражения под Казанью, большевики решили мобилизовать ижевцев-фронтовиков.

«Большевики решили обманным путём отправить на Казанский фронт… в первую очередь ижевцев-фронтовиков», – пишет другой участник восстания – Дмитрий Михайлов. Однако оказалось это не так просто.

«Утром 7 августа коммунисты собрали митинг и… требовали подчиниться приказу и выступить на фронт. Рабочие отказались. Послышались крики: „Долой Советы!“ Председатель Совета фронтовиков капитан Солдатов повёл всех с площади к штабу „Союза фронтовиков“ на Казанской улице. Рабочие стройно с пением ушли. Так началось открытое выступление против Красной власти, пока без кровавого столкновения…

Вечером стало известно, что Солдатов и многие члены „Союза фронтовиков“ арестованы. Рано утром 8 августа загудел гудок, этот гудок был слышен за 40 вёрст кругом. Рабочие бросились на завод в пристрелочную мастерскую, где были винтовки и патроны. Разоружили растерявшихся часовых из пленных австрийцев, разобрали винтовки, поделили патроны…» На следующий день рабочие уже налаживали оборону завода и формировали роты с такими названиями, как 10-я техническая (из техников завода), 15-я крестьянская, 30-я лесная. Лесная была сформирована из лесников, под командованием лесничего Лесина, блестяще проводившего потом разведки в районы Красных, узнавая все возможные данные о расположении и силах противника.

«Ижевский завод зажил жизнью „военного лагеря“. Рабочие сражались на фронтах, несли охранение, работали у станков. Выделка винтовок, упавшая при большевиках до 600 штук в сутки, поднялась до 2500. Все население приняло участие в обороне завода – женщины кормили бойцов на фронте, рыли окопы, работали на заводе; подростки также рыли окопы, набивали пулемётные ленты, делали много другой работы по своим силам», – вспоминает Авенир Ефимов.

…Кто не слыхал, как с врагами сражался

Ижевский полк под кровавой Уфой?

Как с гармонистом в атаку бросался

Ижевец – русский рабочий простой?!

Годы пройдут над отчизной свободной,

Сложится много красивых баллад,

Но не забудется в песне народной

Ижевец – истинный русский солдат…

– запели их наскоро сколоченные роты. 17 августа, когда Красные повели с двух сторон наступление на ижевцев, вспыхнуло восстание рабочих на заводе в Воткинске. Во главе восставших воткинцев встал капитан Георгий Юрьев. Он был кадровым офицером Императорской армии, в годы Великой войны сражался в рядах 5-й артиллерийской бригады. Будучи умным и энергичным человеком, хорошим организатором, он завоевал полное доверие рабочих и впоследствии командовал воткинцами вплоть до своей гибели на фронте осенью 1919 г. У воткинцев в отличие от ижевцев оружия было мало, но их Союз фронтовиков сумел пробраться с завода в Ижевск и получить оружие. А затем вместе с 15-й ротой двинулись на помощь воткинскому заводу. Совместными усилиями рабочие изгнали большевиков из города и завода. Была создана объединённая Ижевско-Воткинская Народная армия, командующим которой стал единственный полковник на заводе – георгиевский кавалер Дмитрий Федичкин. По словам участников событий, по окончании боя, со всех церквей раздался колокольный звон. Как на Пасху жители Воткинска обнимали друг друга при приветствии. На похороны погибших собралось практически все население завода. «У открытых могил, – вспоминает Михайлов, – люди плакали и давали клятву защищать вновь завоёванную свободу и родину до последнего издыхания…»

К восставшим сразу же присоединились крестьяне окрестных уездов, тесно связанные с рабочими заводов общим делом и промыслом. Полковник Федичкин и штаб обороны начали вооружать их винтовками, руководить организацией их отрядов, давать им боевые задания. Крестьяне, в свою очередь, снабжали заводы съестными припасами. В Елабужском уезде под влиянием событий в Ижевске и Воткинске самостоятельно вспыхнуло и разрослось крестьянское восстание, во главе которого встал подполковник Викторин Молчанов, кадровый офицер Императорской армии. Возглавив отряд из 9000 повстанцев, он присоединился к Белым войскам Восточного фронта.

Освободив огромную территорию, восставшие вошли в Пермскую губернию. Участники событий пишут о необычайном боевом воодушевлении ижевцев и воткинцев. Однако серьёзной проблемой было отсутствие огнеприпасов: снарядов и патронов. Организовать их выделку в достаточном количестве на оружейных заводах не было возможности – не хватало специализированного оборудования, а кустарное производство не могло удовлетворить нужды фронта. В сентябре положение восставших ухудшилось.

Под прикрытием Прикамской армии местные эсеры создали правительство – Прикамский Комуч. Красные направили к Ижевску венгерские части. После упорных боев, в 100-й день восстания, 14 ноября, защитники переправились через Каму: 10 тысяч вооруженных ижевцев, 15 тысяч воткинцев и часть гражданского населения отступили к Уфе. Эти отряды образовали Ижевскую и Воткинскую дивизии в армии Колчака. Ижевцы и воткинцы прошли весь путь до Тихого океана, являясь одной из самых дисциплинированных и боеспособных частей Белой армии.

На Урале основную боевую силу сопротивления большевикам составили казаки Оренбургского и Уральского войск и юнкера Оренбургского казачьего училища. Уральское казачье войско, расположенное южнее Оренбургского и тянущееся узкой полосой станиц вдоль реки Урал до Гурьева, всю Гражданскую войну сражалось практически в одиночестве, отрезанное от основных фронтов Востока России. К концу декабря 1917 – началу января 1918 г. с фронта вернулись регулярные казачьи полки, казаки разъехались по домам в станицы. В начале ноября офицерами, кадетами и гимназистами казачьих учебных заведений была организована Белая гвардия, которая поддерживала порядок в Уральске – столице войска. Вместе с тем действовал подпольный большевицкий совет, из людей, присланных из центра России для ведения революционной работы среди казаков. По ночам вспыхивали жаркие перестрелки противоборствующих сторон, но порядок в городе поддерживался. Командир 3-го Уральского казачьего полка кавалер ордена Святого Георгия 4-й степени и Георгиевского оружия, полковник Матвей Мартынов с одобрения войскового съезда организовал офицерский отряд и однажды ночью в начале февраля 1918 г. арестовал всех активных членов большевицкого подполья. Тогда из Саратова, от местного красного комиссара Антонова стали направляться телеграммы с требованием освободить арестованных. Казаки отвечали категорическим отказом. В результате успешных действий полковника Мартынова и отсутствия сил у большевиков, занятых на оренбургском фронте, Уральск остался в руках казачьего правительства. Атаманом Оренбургского казачьего войска в октябре 1917 г. стал полковник Александр Ильич Дутов. Как только казачьему правительству стало известно о большевицком перевороте в Петрограде, во избежание волнений в Оренбурге оно разоружило и демобилизовало запасные части и до середины декабря соблюдало «нейтралитет». Поезда шли тогда из красной Самары в красный Ташкент через белый Оренбург – важнейший стратегический узел, связывающий Центральную Россию с Сибирью и Туркестаном.

Историческая справка

События революции и начала Гражданской войны медленно вторгались в сознание людей. Многим не верилось, что спокойная, старая жизнь исчезла навсегда. Кадету пятого класса Оренбургского Неплюевского кадетского корпуса Евгению Яконовскому зимой 1917/18 г. было 14 лет. Как и многие его однокашники, он не мог принять революционных нововведений: переименования кадетов корпуса в гимназистов, которым даже не давали оружия, разнузданности пьяных солдат и хулиганов, избивавших и грабивших кадетов и всех, кто осмеливался носить форму и погоны. Сам кадетский корпус превращался в осаждённую крепость, покидать которую вечером и в одиночку становилось рискованно. Стычки с симпатизировавшими большевикам солдатами стали обыденным делом.

Порядку, который навел в городе полковник Дутов, угрожали наступавшие из Самары и Ташкента отряды большевиков. Пока с Центральной Россией была железнодорожная связь, к оренбургским кадетам прорывались небольшие группы ярославских, симбирских, нижегородских кадетов, рассказывавших о жестоких расправах, которые большевики устраивали над кадетами: их топили в воде, выбрасывали на полном ходу из поездов, просто убивали… Однако 17 декабря 1917 г. поезда из Самары на Оренбург остановились – началось наступление Красного отряда Кобозева. Проводившаяся Дутовым мобилизация казаков провалилась, и оборонять Оренбург приходилось горстке людей. Фронт держали юнкера Оренбургского военного училища, добровольцы-партизаны из числа учащейся молодежи и 120 офицеров, переправленных из Москвы.

Тогда кадеты Неплюевского кадетского корпуса с разрешения своего командира выступили на помощь юнкерам Оренбургского кавалерийского казачьего училища. Ещё 2 января 1918 г. в Неплюевском кадетском корпусе проходил бал в честь корпусного праздника – последний в его истории. На следующее утро Красные начали новое наступление на Оренбург, и полилась кадетская кровь. Первое наступление Красных было отбито, а в боях с наступавшим красногвардейским отрядом под станицей Сырт, расположенной в 50 верстах от Оренбурга, был ранен кадет 7-го класса Михаил Пискунов и убит кадет Михаил Кулагин. Обоим мальчишкам не было и 16 лет. На Ташкенском фронте группу кадетов возглавил Евгений Красноусов – тоже кадет 7-го класса…

К 15 января обстановка значительно осложнилась. Кадет Яконовский вспоминает: «Пятнадцатого утром вся рота собирается в одном из классов. Пришел сын нашего историка, прапорщик Хрусталёв. Он прошлогоднего 89-го выпуска и недавно окончил Павловское училище. Восемнадцать лет. „Ребята, если мы не поможем, завтра большевики будут в Оренбурге. На фронте двести человек. Вас просит командир Добровольческого батальона, через меня. Я и Миллер – командуем ротами“. Менее чем через час мы были все в сборе. Нас спешно одели. Ватные куртки, штаны, бараньи полушубки, валенки, папахи. До вокзала шли в кадетских фуражках. Первый раз запели ротой уже дошедшую до Оренбурга песню:

Смело мы в бой пойдём за Русь Святую…»

Продолжение припева этой самой известной песни Белого движения: «И, как один, прольём кровь молодую!» Так в солнечный морозный день с песней в хорошо натопленных теплушках около 60 кадетов добрались до станции Карагалла, где держали оборону казаки, две роты добровольцев из социалистов-революционеров и офицерская рота. Неплюевцы и с ними Яконовский сменили в заставе офицерскую роту. Начинается длительное ожидание, первая в жизни Евгения тревожная ночь в большой землянке. Наутро 16 января послышалась ружейная стрельба, потом редко забила артиллерия Красных. Кадеты ответили пулемётом. Началось наступление: со станции Поповка чёрными цепями двинулись большевики.

«Вы – на Карагаллу, бегом с донесением», – приказывает Яконовскому капитан. Как ни тяжело бросать товарищей по корпусу в самом начале боя, но кадет преодолевает себя и добирается до железнодорожного полотна. Сверху с насыпи хорошо виден разворачивающийся бой, но надо спешить. «Я как-то сразу не сообразил, что-то, что свистит и мяукает в воздухе или со стеклянным звоном бьет по рельсам, – это и есть пули, которые убивают людей. Но, поняв это, я до первой крови не мог вообразить, что они могут убить или ранить. Потом я много слышал и пуль, и снарядов и знал, что значит их жужжание и мяуканье, и относился к ним, как относятся все: боялся и старался, по мере возможности, не показывать, что я боюсь. Удавалось это, конечно, „по-разному“, но в это утро, шестнадцатого января восемнадцатого года, я спокойно шел по железнодорожному полотну Самаро-Ташкентской железной дороги, под жестоким ружейным и пулеметным обстрелом», – вспоминал многими годами позже кадет.

Прибыл на Карагаллу, доложил, и – снова на фронт. В восьмистах шагах напротив друг друга в окопах залегли кадеты-неплюевцы в своих чёрно-красных фуражках и цепь зарывшихся в снегу Красных матросов. Кадеты покуривают выданную махорку, торчащий в амбразуре пулемёт молчит. Евгений присоединяется к своим однокашникам. Неожиданно матросы поднимаются и пытаются сделать перебежку, продвигаются на пятьсот шагов. Кадеты отвечают несколькими согласованными залпами и пулемётной очередью. Красная атака захлёбывается с потерями. «За красной цепью, вне достижимости ружейного огня, останавливается эшелон. Виден как на ладони паровоз и красные вагоны, из которых высыпают люди и двигаются густыми цепями на поддержку матросов.

Матросы снова поднялись и идут перебежками. Между залпами „Беглый огонь!“ – командует прапорщик Хрусталёв. „Миллер ранен!“ – кричат с правого фланга. Наш томный юнкер идёт вдоль окопа, побледневший со стиснутыми зубами, поддерживая левой рукой правую, которую заливает кровь. Кровь на снегу окопа и на бруствере. Для Неплюевского корпуса она, увы, не первая. Почти сразу после ранения Миллера убит пулей в лоб один из офицеров-пулемётчиков.

„Рота… пли. Рота… пли, – командует Хрусталёв. – Веселей, ребята, веселей”. Матросы не просто останавливаются, а убегают. „Рота… пли“. Винтовки накаляются. „Ур-р-ра… Рота… пли“»…

В тот день кадеты понесли несравненно меньшие потери, чем большевики. Им удалось отбросить противника на старые позиции.

В апреле 1918 г. со стороны Саратова части Красной армии перешли границу Уральского казачьего войска. Немногочисленные казачьи отряды, плохо вооружённые, отчаянно держали оборону, нанося тяжёлые потери бросавшим в бой все новые и новые части большевикам. В мае уральцы установили связь с чехословаками и оренбургскими казаками и образовали свой фронт против Красной армии, наступавшей со стороны Самары и Саратова. И все же, несмотря на сопротивление казаков, к концу июня фронт приблизился к Уральску. Крестьяне соседних губерний присылали на помощь казакам, защищавшим столицу войска, свои дружины, киргизское население оказывало им значительную материальную поддержку. Уральцы сражались на четырёх фронтах, практически держа круговую оборону. Против них воевал Красный командир Василий Чапаев. В сражении у Красновской станицы войска Чапаева были разбиты казаками полковника Мартынова. Сам полковник, будучи раненным, не мог идти в атаку верхом. Приказав шофёру автомобиля ехать впереди атакующей лавы, он, стоя в полный рост в машине, под шквальным огнём противника двинулся вперёд. Казаки, воодушевлённые примером своего командира, смели наступающие большевицкие цепи. В течение 1918 г. большевики восемь раз атаковали Уральск, и все восемь раз атаки их были отбиты казаками. Уральское казачество, равно как и Терское на Юге России, было практически едино в борьбе с большевиками. Почти никто из казаков этих войск не перешёл к Красным. Почти половина уральских казаков были старообрядцами.

Историческая справка

Когда части Красной армии оказались от Уральска в 12 верстах и готовились штурмовать его при поддержке авиации и бронетехники, старики, возмущённые равнодушием фронтовиков, организовали отряд, который возглавил 56-летний полковник Николай Мизинов. Вооружённые шашками времён Русско-турецкой войны 1877–1878 годов, пиками и вилами, казаки в конном строю атаковали боевые порядки Красных. С гиком и свистом, развернувшись в лаву, они с шестивёрстного расстояния полным намётом врезались в красную пехоту и обратили её в бегство. Тогда большевицкое командование выдвинуло вперёд броневики. С ними едва ли можно было сражаться холодным оружием. Но тогда казачья конница, оказавшаяся в пекле боя, недолго думая, понеслась на впервые виденный ею броневик. Растерявшийся пулемётчик не успел опомниться, как старики уже были у самой машины, и огонь пулемёта не мог их достать. Пулемётчик был сражён пикой одного казака, в то время как другой, накинув верёвку на броневик, собирался тащить его к своим… Разумеется, захватить броневик казакам не удалось, но водитель предпочёл увезти его с боевых позиций. Атака стариков действительно помогла переломить тогда ситуацию под Уральском – Красные были отбиты. Но многие старики погибли в этой атаке. Погиб и их командир, полковник Мизинов.

Один старый казак – Мокий Алексеевич Кабаев (1839–1921) старообрядческий священник, участник Русско-турецкой войны 1877–1878 гг. – создал отряд из шестидесяти человек. Офицер уральского казачьего войска, молодой хорунжий так описывает крестоносцев-казаков и их командира: «Старик казак, старообрядец, участвовавший ещё в походе Скобелева, он не мог примириться с мыслью, что на его родном Яике будут хозяйничать большевики. Он в них видел врагов веры, слуг антихриста, и с ними он решил бороться, но бороться силою веры, силою креста, и к этой борьбе он призывал всех верующих. Он собрал вокруг себя таких же стариков, как и сам, и со своим небольшим отрядом выступил на фронт. На груди каждого из казаков этого отряда висел большой восьмиконечный крест, а впереди отряда седой старик вёз старинную икону. Это было главное вооружение стариков, и с этим вооружением – с верой и крестом – они делали чудеса. С пением псалмов они шли в атаку на Красных, и те не выдерживали, бежали или сдавались в плен, и после становились лучшими солдатами в наших полках».

Беспрерывно участвуя в боях, старики практически все погибли. Те же, кто остались в живых, разъехались по разным полкам, в каждый полк привезли по иконе, которые вместе со знамёнами несли в бой. Старики укрепляли других казаков своей непоколебимой верой. Сам же Кабаев ездил по разным отрядам, появляясь на своём белом коне в белом кителе и синих с малиновыми лампасами шароварах, там, где разгорался бой. Он молился с казаками, благословлял их и воодушевлял: «Не бойтесь, детки, Господь с вами, идите, и делайте своё дело во имя Его. Ни один волос не упадёт с головы вашей, если не будет на то воля Господня». И с ним было не страшно… Кабаев был словно заговорённый: находясь подчас в пекле самого ада боя, он оставался целым и невредимым.

7 июля атаман Дутов торжественно въехал в Оренбург, встреченный населением города как освободитель. 20 июля русские и чешские части полковника Вержбицкого освободили Тюмень. Сразу же после этого на запад выступили сибирские казаки. Отряды оренбургских казаков участвовали вместе с чехо-словаками и сибирскими войсками в освобождении Екатеринбурга. Белые вошли в город в ночь с 24 на 25 июля, через неделю после убийства Государя…

В июле командующий Красным Волжским фронтом левый эсер М. А. Муравьев попытался повернуть свои войска против большевиков, но они ему не подчинились. Ленин приказал перебросить на Волгу 30 тысяч красноармейцев с западной границы. С ними новый командующий, бывший полковник царского генштаба латыш И. И. Вацетис, 10 сентября отбил Казань. Стратегически обстановка на Восточном фронте складывалась далеко не в пользу Белых. Во-первых, на огромных пространствах от Тихого океана до Волги проживало не более 20 % населения России, так что мобилизационные возможности большевиков были несоизмеримо больше; во-вторых, в Центральной России была развита сеть железных дорог, чего не было на Востоке, и это также затрудняло маневр и мобилизационные возможности Белых. В-третьих, основные запасы вооружения, созданные для Русской армии в годы Великой войны, оказались в руках большевиков, равно как и 80 % промышленного потенциала страны, находящегося в Петрограде и Москве. В-четвертых, подавляющее большинство офицеров главной ударной потенциальной силы возможной антибольшевицкой контрреволюции – в конце 1917–1918 гг. тоже оказалось в крупных городах, контролировавшихся Советами. И, в-пятых, что, наверное, является самым главным, на Востоке России политическая власть была разрозненной, не было единства целей и взглядов на будущее.

Летом – осенью 1918 г. действовали Народная армия (Комуча) и Сибирская армия (Временного Сибирского правительства), а также формирования восставших казаков (Оренбургского, Уральского, Сибирского, Семиреченского, Забайкальского, Амурского, Енисейского, Уссурийского казачьих войск) и разного рода добровольческие отряды. Только формально все они подчинялись назначенному Уфимским правительством верховному главнокомандующему генерал-лейтенанту Василию Болдыреву.

Сентябрьские бои на Волжском фронте серьезно ухудшили положение правительства Комуча в Самаре. 14 сентября Северная и Южная группы объединились около Самары, рассчитывая удержать т. н. Самарскую луку (изгиб Волги) и Сызранский мост. Командование принял чешский полковник Швец (один из немногих кадровых военных в составе руководства легиона). Самара осталась последним волжским городом, падение которого стало бы равносильным и падению самого Комуча. Правительство становилось все менее популярным. В надёжность Народной армии многие не верили: на армию падала тень недоверия к «партийному» эсеровскому Комучу. Многие офицеры с возмущением говорили, что не хотят воевать «за эсеров», что Комуч «мешает борьбе». Настроение населения было неопределённым.

Свидетельство очевидца

Полковник Константин Сахаров, направлявшийся в Самару для получения назначения, вспоминает: «… Все дышало какой-то сумятицей, взволнованностью, неуверенностью. Крестьяне бузулукского большого села Марьевка, где мы остановились на ночлег из-за поломки автомобиля, жаловались мне на чехов и на новое правительство учредителей за то, что они произвели жестокую экзекуцию этого села.

– Вишь ты, Ваше благородье, или как тебя звать, не знаем, – у нас некоторые горлотяпы отказались идти в солдаты, ну к примеру, как большевики они. А мы ничего, мы миром решили идти. Скажем так: полсела, чтобы идти в солдаты, а полсела против того. Пришли это две роты чехов и всех перепороли без разбору, правого и виноватого. Что ж, это порядок?

– Да ещё как-то пороли! Смехота! – Виновных-то, самых большевиков, не тронули, а которых хорошие мужики, перепороли. Вон, дядя Филипп сидит – сидеть не может, а у него два сына в солдаты в Народную армию ушли…»

Сахаров пытался объяснить крестьянам, что порядок теперь возможно установить, покончив с большевиками, только совместными усилиями. Крестьяне молча слушали, а дядя Филипп ответил: «Эх, не то барин, – нам бы какая власть ни была, все равно, – только бы справедливая была да порядок бы установила. Да чтобы землю за нами оставили. Если бы землю-то нам дали, мы бы все на Царя согласились…» А земля оставалась, между тем, нераспаханной: крестьяне не знали, кто продал им землю, и не знали, могут ли они работать на ней, да и не было уверенности в том, что посеянное достанется им, крестьянам: не будет отнято или уничтожено в вихре Гражданской войны…

7 октября Красные взяли Самару. Волжский фронт окончательно развалился. Остатки Народной армии отходили на Бугульму (каппелевцы) и Бугуруслан (чехи) по линии Самаро-Златоустовской железной дороги. Весь октябрь прошел в напряженных арьергардных боях. Сопротивление чешских частей слабело. Связь с уральскими и оренбургскими казаками была прервана, пали Оренбург и Уральск, и теперь приходилось сражаться на два фронта против красных войск, наступавших с Волги и из Туркестана. Создалась реальная угроза захвата Уфы, и Директория 9 октября переехала в Омск.

Народная армия во многом держалась благодаря помощи чехов, но в рядах чешских легионеров уже не было прежнего энтузиазма. Чехи боялись, что теперь, после поражений на фронте, им не удастся пробить себе дорогу на родину, в Европу. Среди них все больше проявлялась апатия к борьбе, разочарование в ней. Результатом стал самовольный уход с фронта отдельных солдат и офицеров и даже целых частей легиона в тыл. Полковник Швец тяжело переживал создавшееся положение, и когда его часть во время сражения не исполнила приказа, он не выдержал – застрелился, не выходя из вагона, где был расположен штаб. После того как 11 ноября Германия заключила перемирие, удержать чехов на фронте стало невозможно: они были отправлены в тыл, на охрану Транссибирской магистрали. Антибольшевицкому сопротивлению на Востоке России теперь приходилось рассчитывать только на собственные силы.

Теперь единственный отряд, державшийся крепко и отступавший с боями, – был отряд Каппеля. Произведённый в генералы, Каппель командовал Народной армией, переименованной в Волжскую группу. Волжская группа пробивалась от Волги до Уфы, в страшную ноябрьскую стужу, безо всякой помощи.

2.2.17. Уфимское совещание. Директория

Пока на Волге шли бои, в Екатеринбурге 13 августа образовалось Уральское областное правительство из кадетов и правых социалистов. В Томске еще 23 июня на совещании Областной думы под председательством известного адвоката Петра Вологодского было образовано Временное сибирское правительство, переехавшее затем в Омск. В отличие от Комуча, у него не было всероссийских претензий. Его девиз: «Через автономную Сибирь к возрождению Российского государства», а его флаг бело-зеленый, символ снегов и лесов Сибири. Оно отменило все советские декреты, включая социализацию земли (помещичьих владений в Сибири не было), налаживало самоуправление, милицию, хозяйство, образование и железнодорожный транспорт. Сибирская армия строилась на началах строгой дисциплины, без комитетов и митингов. В Сибирскую армию к началу августа поступило 32 тысячи добровольцев. Но сформировать армию только на принципе добровольчества было невозможно. Как и на Волге, в Сибири скоро объявили об обязательном призыве на военную службу новобранцев двадцатилетнего возраста. Был разработан детальный план набора, определены пункты сбора, размещения и обучения мобилизованных. Эффективность подобных мер сказалась очень скоро: сибирская мобилизация дала 200 тысяч человек пополнения. Она скоро стала наиболее многочисленной среди всех Белых армий. Правда, надёжность и порядочность мобилизованных оставляла желать лучшего. В относительно спокойной Сибири устойчивость власти зависела от политической стабильности тыла. Для победы над большевиками решающим становился принцип твёрдой власти: «Во имя конечной победы можно временно поступиться демократическими нормами». Правительство опиралось на местные деловые и академические круги, но в избранную еще в декабре 1917 г. областную думу входили эсеры, меньшевики и большевики, постоянно видевшие в работе исполнительной власти «происки реакции».

К осени 1918 г. сложилось еще несколько правительств: Кабинет при Временном Правителе России на Дальнем Востоке генерал-лейтенанте Д. Л. Хорвате, Оренбургское и Уральское казачьи правительства. В июле 1918 г. в Туркестане образовалось Закаспийское правительство из эсеров. Все они строились по территориальному признаку, провозглашая независимость от «большевицкого центра», что отнюдь не означало отделения от будущей «свободной России».

Государственное совещание в Уфе было последней попыткой революционной демократии создать всероссийскую власть. Государственное совещание начало работу 8 сентября 1918 г. 200 делегатов представляли Комуч, Сибирское и Уральское правительства, 7 казачьих войск, национальные автономии, социалистические партии и КДП Народной Свободы. Но не допускались «деловые круги», правые организации. Председателем Совещания стал бывший глава «Предпарламента» Н. Д. Авксентьев. Целью работы объявлялось «построение единой российской государственности».

Решено было возобновить работу Учредительного собрания созыва 1917 г. не ранее 1 января 1919 г. при кворуме 250 депутатов. Если к указанному сроку кворум не набирался, то Собрание возобновляло работу при кворуме в 170 депутатов с 1 февраля 1919 г. И только потом предполагалось провести новые выборы. Совещание приняло «Программу работ», определявшую основные направления внутренней и внешней политики будущей России. Стремясь к компромиссу, совещание приняло обтекаемые формулировки по спорным вопросам о земле, о федеративной структуре России и новом Учредительном собрании, но выразило волю к вооруженной борьбе с большевиками.

22 сентября 1918 г. Уфимским совещанием был утвержден список Директории из 5 человек в качестве российского правительства: Н. Д. Авксентьев (председатель), его заместитель эсер А. А. Аргунов, Н. И. Астров, его заместитель член ЦК кадетской партии В. А. Виноградов, генерал-лейтенант В. Г. Болдырев (Верховный Главнокомандующий всеми Российскими вооруженными силами), его заместитель генерал от инфантерии М. В. Алексеев, П. В. Вологодский (председатель Временного Сибирского правительства), его заместитель министр народного просвещения В. В. Сапожников, Н. В. Чайковский (народный социалист, возглавлявший противобольшевицкую власть в Архангельске), его заместитель эсер В. М. Зензинов. Наличный состав был представлен Авксентьевым, Аргуновым, Виноградовым, ген. Болдыревым, Вологодским, Сапожниковым и Зензиновым. Временное Всероссийское правительство, образованное на Уфимском государственном совещании, было признано «единственным носителем верховной власти на всем пространстве Государства Российского». Таким образом, большевицкий Совнарком был вновь объявлен вне закона. Отсутствие в правительстве фигур «общероссийского масштаба» снижало его авторитет. Но создание единой власти было позитивным актом. Директория не имела административного аппарата, но ей формально подчинялись объединенные в октябре 1918 г. Сибирская и Народная армии, командование которыми принял генерал Болдырев.

Угроза захвата Уфы красными заставила Директорию переехать в Омск. Здесь Грамотой от 6 ноября 1918 г. ликвидировались все областные правительства. При Директории был создан Совет министров нового состава, включавший большинство министров Временного Сибирского правительства. Возглавлял его П. Вологодский, а военным министром стал вице-адмирал А. В. Колчак.

Сходно развивались события и на Европейском Севере России. Англичане после Брестского мира высадили в Романове-на-Мурмане 9 марта 1918 г. небольшой десант морской пехоты для охраны гигантских военных складов. Большинство населения Романова составляли приезжие рабочие новой железной дороги, которые сочувствовали большевикам, но высадка союзников 9 марта была согласована с Краевым Советом, который отнесся к намерениям англичан благосклонно, так как не поддерживал Москву в заключении Брестского договора. В Архангельске, где советская власть установилась в феврале, представители Антанты распространяли заявления, в которых говорилось о необходимости защиты России от немецкой оккупации и свержения большевицкого правительства. С англо-французскими миссиями прочную связь установили уже образовавшиеся здесь подпольные офицерские организации. Ещё задолго до появления союзников в Архангельск приезжали представители Белых организаций, которые, чтобы не возбудить подозрения у местной власти, пошли служить в красноармейские части или на работу в советские учреждения. Капитан 2-го ранга Г. Е. Чаплин, действовавший под видом английского офицера, тайно осуществлял координацию офицерских объединений и искал единомышленников среди бывших кадровых военных, служивших теперь в Красных частях. Чаплина поддержал полковник Потапов, командовавший Красными войсками.

Ядром заговорщиков стал Беломорский конный отряд, в котором было много кадровых офицеров. Когда в начале августа эскадра союзников подошла к Архангельску, подпольные организации были готовы к восстанию: Потапов заранее вывел войска гарнизона из города, приказы большевицкого Совета обороны по заграждению фарватера с целью помешать пройти по нему союзному флоту были проигнорированы командующим флотом. Председатель архангельского общества лоцманов С. Бутаков лично провёл по фарватеру союзную эскадру. В ночь с 1 на 2 августа в городе выступили члены офицерской организации Чаплина. Среди комиссаров началась паника, и они стали спешно эвакуироваться на юг по железной дороге и по Северной Двине. В Архангельске высадились англичане, французы и американцы под командованием английского генерала Пуля, который сразу же заявил, что союзники прибыли сюда для защиты своих интересов в связи с угрозой со стороны немцев, с которыми продолжается война. В то же время они были готовы оказать помощь русским, остававшимся верными союзническому долгу.

В освобождённом Архангельске была организована новая власть – «Верховное управление Северной области» (ВУСО), созданное из членов Учредительного собрания от Архангельской и других губерний Севера России, во главе с народным социалистом Н. В. Чайковским, преобразованное в сентябре во Временное правительство Северной области.

«Во имя спасения Родины и завоеваний революции» ВУСО упразднило Советы, восстановило гражданские свободы и деятельность судов, полагаясь в экономике на земство, кооперативы, городские управы и финансовую помощь союзников. Оборону Северного края новое правительство надеялось осуществлять при помощи союзников: Англия, Франция, Сербия, США и Канада не только отправляли своих солдат и офицеров на фронт, вооружали, снаряжали русские Белые силы, но смогли наладить устойчивые поставки продовольствия, медикаментов, различных товаров. Бедной ресурсами Северной области они были необходимы.

Состав ВУСО, в котором преобладали эсеры, не вызывал симпатий у военных. Его членов подозревали даже в сотрудничестве с большевиками. Особое возмущение вызывал принятый правительством в качестве государственного красный флаг. В начале сентября 1918 г. группа офицеров во главе с Чаплиным арестовала всех членов правительства и отвезла их в Соловецкий монастырь. На следующий день было издано подписанное Чаплиным обращение «К гражданам Архангельска и Северной области». В нём отмечалось, что ВУСО «взялось за восстановление страны, сохранив старые рамки партийности…», но следует «во имя спасения родины» создать при помощи союзников мощную армию, соединиться с силами, идущими с Востока, и освободить Москву…».

Однако Чаплин преувеличил степень недоверия населения к ВУСО и переоценил собственные силы – заговорщики оказались в изоляции и были вынуждены пойти на переговоры с членами правительства при посредничестве союзников. Члены правительства заявили о своей отставке, и было сформировано новое Временное правительство Северной области с участием кадетов и октябристов, которое возглавил Н. В. Чайковский. Красный флаг был заменен на трёхцветный национальный и Андреевский военно-морской. На выборах в городскую думу Архангельска в октябре 1918 г. социалисты получили 53 % голосов, а правоцентристский блок – 43 %. Чайковский по приглашению русского посла во Франции в январе 1919 г. отбыл в Париж для участия в мирной конференции и назначил генерал-губернатором и командующим войсками генерала Е. К. Миллера.

Союзниками было начато формирование славяно-британского и славяно-французского легионов. В течение августа – декабря основную часть борьбы на фронте несли союзные части, а также офицерские дружины и крестьянские партизанские отряды. В течение сентября – октября 1918 г., после окончания полевых работ, началось формирование повстанческих отрядов в долине реки Онеги и под Шенкурском. А на Крайнем Севере на реке Печоре, в районе старинного села Усть-Цильма, активно действовал крестьянский отряд, выросший к декабрю до 500 бойцов-добровольцев. Местные крестьяне, прекрасно знавшие окружающие леса и реки, действовали самостоятельно и совместно с частями союзников.

Самыми надёжными среди добровольцев были крестьяне Тарасовского и Пинежского уездов. Возмущённые нарушением прав собственности и реквизициями со стороны большевиков они сражались за свою землю и свободу не на жизнь, а на смерть.

Бои шли по линиям железных дорог Мурманск – Петрозаводск и Архангельск – Вологда и вдоль Северной Двины. Северяне активно использовали природные преимущества обороны. Лесные просеки перекрывались засеками из подрубленных сосен и елей, на полянах сооружались блокпосты из брёвен с прорубленными отверстиями для пулемётов. Мощные дома и амбары северных деревень с толстыми бревенчатыми стенами и небольшими окнами также использовались в качестве укреплённых пунктов. Недостатка в оружии и обмундировании, благодаря союзной помощи, не было.

Военные действия на Севере были единственными, где заметную роль играли войска Антанты. В Архангельске стояло около 15 тысяч британских войск и небольшие отряды иных союзных государств. Фронт проходил от Олонца до Шенкурска и Печоры. Потери англичан за время боев составили 327 человек убитыми. В марте 1919 г. передовые разъезды Северной армии в районе Печоры вошли в контакт с разъездами Сибирской армии.

Историческая справка

«…Народ на Севере свободолюбив и, давно привыкнув к самостоятельной жизни, держит себя с достоинством…» – записал о крестьянах Северной области военный прокурор Северной области С. Добровольский. Это чувство собственного достоинства постоянно присутствовало в том, как партизаны держали себя с начальниками: «Партизаны эти, входя в избу командира полка, не рапортовали о своём прибытии по уставу внутренней службы, а истово перекрестившись на иконы и несколько раз глубоко поклонившись им, говорили ему: „А я к Вашей (а то и твоей) милости пришёл“. В обращении не чувствовалось рабской манеры…»

Кое-где командованию приходилось настойчиво, но по большей части тщетно призывать крестьян-партизан к гуманному отношению с пленными – после тех страданий, которые пришлось претерпеть им и их близким от большевицкой власти, крестьяне в некоторых уездах были страшно ожесточены. Так, по воспоминаниям Добровольского, на Печоре охотники ставили силки для ловли большевиков, которых потом убивали. Один охотник истребил подобным образом шестьдесят Красных, и когда его пытались убедить в невозможности таких методов борьбы, выяснилось, что все его близкие были убиты Красным отрядом, а сам крестьянин спасся случайно, но был подвергнут страшным пыткам: ему на грудь лили кипяток из самовара – лили пока самовар не опустел. Вся грудь крестьянина была в язвах. Переубедить его было невозможно: «Нам с ними не жить, либо они, либо мы»… Пленные же красноармейцы были здесь, в Северной области, по словам Добровольского, более надёжными в строю, чем на всех других фронтах Белой борьбы – они ненавидели своих комиссаров за жестокие дисциплинарные меры, которые применялись к ним с тем, чтобы заставить их идти в бой. Практически все части из пленных красноармейцев оставались верными Белым до конца.

Литература

А. Д. Казанчиев. Уфимская Директория 1918 г. Уфа, 2003.

Рабочее оппозиционное движение в большевистской России. Собрания уполномоченных фабрик и заводов. Документы и материалы / под ред. Д. Б. Павлова. М., 2006.

В. М. Чернов. Перед бурей. Воспоминания. Мемуары. М., 2003.

2.2.18 Создание Добровольческой армии

Самой униженной группой населения в России к концу 1917 г. было офицерство. «Золотопогонники» олицетворяли для большевиков «свергнутые имущие классы», хотя 270 тысяч офицеров, в большинстве своем наскоро обученные в школах военного времени, представляли все слои населения. Стремясь, как и другие, к самоорганизации, офицеры создавали профессиональные объединения. Со времени Корниловского выступления они приобретают политическую окраску. После Октябрьского переворота Белый крест, Белый легион, Союз офицеров армии и флота и другие создают подпольные дружины (как те, что выступили в мае – июне 1918 г. в Сибири и в августе в Архангельске), отправляют добровольцев на Дон.

Возглавивший Белый крест гененерал М. В. Алексеев прибыл в столицу Войска Донского Новочеркасск 2 (15) ноября 1917 г. Этот день принято считать началом Белого движения. Вскоре донской атаман A. M. Каледин объявил об отказе казачьего правительства признавать власть большевиков. В Новочеркасск устремились первые добровольцы, в их числе юнкера из Петрограда и Москвы. Одна только М. А. Нестерович-Берг организовала отправку 3 тысяч офицеров из красной Москвы на Дон. Пробирались на Дон с огромным риском, многие были пойманы большевиками в пути и поплатились жизнью за намерение вступить в борьбу с коммунистами. Но другим переход удавался: кого выручала доблесть, кого – хитрость, кого – случай.

Свидетельство очевидца

Вот характерные воспоминания Белого офицера подполковника В. Павлова о судьбе одного из своих боевых товарищей: «Выехав из Москвы с подложными солдатскими документами, прапорщик Р. вышел в Брянске за кипятком, но его арестовал красногвардейский патруль и отправил в местную тюрьму, где уже находилось 30 офицеров Корниловского ударного полка, которые ему сообщили об уходе Корнилова на Дон. Через некоторое время выяснилось, что начальник тюрьмы не сочувствует большевикам, а местная офицерская организация и учащаяся молодежь готовят налет на тюрьму и освобождение арестованных. В эту же ночь раздались выстрелы, начальник тюрьмы отдал ключи от камер, и арестованные разбежались кто куда. Чтобы замести следы, прапорщик Р. направился в Смоленск и, пробыв там несколько дней, купил билет на поезд, следующий в Тамбов. В Козлове он пересел на поезд, который двигался на Дон, но, доехав до станции Кантемировка, офицер опять попал в руки красногвардейского патруля. Его отвели в комнату в здании вокзала, где уже сидело 20 человек арестованных офицеров, которым грозил расстрел. После короткого совещания было решено бежать. Командование группой взял на себя поручик Михайлов из 3-го Кавказского кавалерийского корпуса. План у офицеров был таков: как только прибывает очередной эшелон, все разом бросаются на часовых, обезоруживают их и разбегаются в разные стороны. Через некоторое время подошел эшелон. Поручик Михайлов отдал приказ: вперед! Все разом бросились к выходу. Прапорщик Р. сбил ударом кулака часового и бросился к отходящему поезду, вскочив на ходу на подножку вагона. Станция осталась позади, но вдруг кто-то из пассажиров закричал, что в эшелоне – красногвардейцы. Прапорщик Р. выпрыгнул и оказался в одной гимнастерке, т. к. шинель у него отобрали при обыске, в чистом заснеженном поле. После четырех часов ходьбы он увидел хутор на другом берегу речки. Переплыв ее, он постучал в дверь хаты. Открыл дверь старый казак, который за несколько дней откормил и обогрел измученного офицера и, дав ему зимнюю одежду и еду на дорогу, отправил в Новочеркасск пешком, указав направление движения. Через сутки прапорщик Р. встретил Белый партизанский отряд есаула Чернецова».

В Новочеркасске, в помещении лазарета на Барочной улице началось формирование добровольческих частей. 27 декабря 1917 г. штаб Алексеевской организации был переведен в Ростов и расположился в доме известного ростовского купца Н. Е. Парамонова на Пушкинской улице. В этот же день организация была переименована в Добровольческую армию. Постепенно в Ростов были передислоцированы все добровольческие части. Однако финансовое состояние армии было критическим. Генерал Алексеев вынужден был заявить Парамонову, что если тот в ближайшее время не достанет денег на содержание армии, то он, Алексеев, подпишет приказ об ее роспуске. Без десяти четыре дня Парамонов на извозчике привез 500 тысяч рублей, из которых 300 тысяч были его собственные деньги, а 200 тысяч дал Б. А. Гордон – директор правления крупных табачных фирм. Основная часть делового мира богатейшего Ростова не дала ни копейки на содержание армии.

Историческая справка

Николай Елпидифорович Парамонов (1878, станица Нижне-Чирская (Область Войска Донского) – 1952, Байройт (Бавария). Из богатой казачьей купеческой семьи. Исключен из университета за революционную деятельность. Впоследствии поддерживал социал-демократов деньгами, создавал подпольные типографии. В 1903 г. создал легальную типографию «Донская речь», где печатались книги Льва Толстого, Максима Горького и писателей его круга. Капитал Н. Е. Парамонова к 1917 г. достигал 20 млн. рублей. Вел обширную торговлю зерном, занимался судостроением и судоремонтом, владел пароходами, баржами и пристанями. Основной судостроительный завод находился в Калаче-на-Дону. Владелец нескольких угольных шахт. Шахта «Елпидифор» глубиной в 500 метров считалась лучшей по оборудованию и безопасности в России. Много усилий тратил на организацию современных условий жизни и труда своих рабочих, основал для них университет, сеть школ, детских садов, больниц, аптек. В 1913 г. осужден за «призывы к свержению государственной власти» на три года крепости, но амнистирован в связи с 300-летием династии Романовых. Пожертвовал на дело обороны в 1914 г. один миллион рублей. После Октябрьского переворота посетил Москву и разочаровался в деятельности революционеров. С трудом через Украину вернувшись на Дон, стал горячим сторонником Белого движения. Казачью самостийность отвергал, поддерживал генерала Деникина, был членом Войскового Круга и близким другом его секретаря писателя Федора Крюкова. Однако, разочаровавшись в деятельности Белых, подал в отставку. С обналиченными средствами выехал за границу на собственном пароходе «Принцип». Выбрал местом жительства Германию. Поддерживал в эмиграции генерала Краснова, выделял средства на издание его книг. Вместе с Красновым стал учредителем «Общества Русской Правды». В 1944 г. с женой Анной Игнатьевной переехал в Карловы Вары, затем – в Баварию. Вместе с сыном в 1946 г. организовал издание книг на русском языке для русских беженцев, бывших военнопленных и перемещенных лиц. Это была русская классика. В последние годы горько сожалел о своей революционной деятельности в старой России – «лучше бы этого не было», говорил он. Похоронен на городском кладбище баварского города Байройт. Его потомки стали известными предпринимателями в Европе и США.

Борис Абрамович Гордон (1881, Ростов-на-Дону – 30 апреля 1954, Нью-Йорк). Окончил Технологический институт в Санкт-Петербурге. Директор Русского общества пароходства и торговли, Общества табачной торговли «В. Асмолов и Ко», Общества печатного дела «А. М. Гордон с сыном». Владелец и издатель газеты «Приазовский край» (Ростов-на-Дону). Широко занимался благотворительностью. В Гражданскую войну оказывал материальную поддержку Добровольческой армии. Эмигрировал во Францию. С 1931 г. и до закрытия в 1939 г. издатель журнала «Иллюстрированная Россия» (Париж). В качестве приложения к журналу издавал русскую классику. Одновременно продолжал заниматься инженерными работами. Создатель оригинальных носилок для транспортировки больных и раненых. В 1937 г. демонстрировал свое изобретение на Парижской выставке. С 1942 г. проживал в Нью-Йорке. Продолжал оказывать помощь нуждающимся русским эмигрантам по всему миру. Похоронен в Нью-Йорке.

В Ростов-на-Дону пробрались из Быховской тюрьмы генералы Корнилов, Деникин, Лукомский, Марков, Романовский. Командование Добровольческой армией принял генерал Корнилов.

Историческая справка

Генерал Корнилов прибыл в Новочеркасск 6 декабря (с. с.) под видом «старца Лариона» в загримированном виде. Помог многолетний опыт работы в военной разведке, а также побега из немецкого плена. Генерал Корнилов шел на Дон с Текинским (туркменским) полком, охранявшим его и арестованных генералов в Быхове. Поход начался 20 ноября, и за трое суток полк прошел около 350 верст, а 26 ноября возле городка Унечи, невдалеке от Брянска, произошел бой с превосходящими силами большевиков, которые были рассеяны текинцами. Усталость от похода и боев была страшной, текинцы начали роптать. Корнилов, посоветовавшись с офицерами, решил отделиться от полка и пробираться на Дон самостоятельно. Большая часть текинцев решила вернуться в Туркмению, но некоторые, во главе с адъютантом Корнилова Резак-беком ханом Хаджиевым, дошли до Новочеркасска и составила конвой главнокомандующего.

Резак-бек хан Хаджиев происходил из семьи Хивинского хана. Родился в 1895 г. в Хиве. В 1916 г. закончил Тверское кавалерийское училище и вышел из него поручиком в Текинский конный полк. Участник Ледового похода, затем воевал против большевиков в Закаспийской области и в Сибири в Белых войсках Восточного фронта. В эмиграции в Китае, Японии, затем – в Мексике. Умер в 1966 г. Автор воспоминаний – «Великий Бояр», Белград, 1929.

Прибытие на Дон Корнилова и многих политиков обеспечило создание первых правительственных структур. Возник «триумвират» Каледин – Корнилов – Алексеев. Каледин представлял интересы казачества, Алексеев определял политический курс, а Корнилов стал командующим Добровольческой армией. Законосовещательным органом при «триумвирате» стал Донской Гражданский Совет. В него вошли кадеты – П. Н. Милюков, Г. Н. Трубецкой, М. М. Федоров, казаки – глава донского правительства М. П. Богаевский, ростовский предприниматель Н. Е. Парамонов; и «революционные демократы» – Б. Н. Савинков, армейский комиссар В. К. Вендзягольский. Предполагалось включение в состав Совета и Г. В. Плеханова.

27 декабря (9 января 1918 г.) Корнилов огласил свою политическую декларацию. «… Уничтожение классовых привилегий, сохранение неприкосновенности личности и жилища… восстановление в полном объеме свободы слова и печати… В России вводится всеобщее обязательное начальное образование… Правительство, созданное по программе генерала Корнилова, ответственно в своих действиях только перед Учредительным собранием, коему оно и передаст всю полноту государственной власти… Церковь должна получить полную автономию в делах религии… Сложный аграрный вопрос представляется на разрешение Учредительного собрания… Все граждане равны перед судом… За рабочими сохраняются все политико-экономические завоевания революции в области нормирования труда, свободы рабочих союзов… за исключением насильственной социализации предприятий и рабочего контроля, ведущего к гибели отечественной промышленности… За отдельными народностями, входящими в состав России, признается право на широкую местную автономию при условии сохранения государственного единства… Полное исполнение всех принятых Россией союзных обязательств и международных договоров».

Историческая справка

24 декабря 1917 г. в Новочеркасск прибыли два офицера Русской армии, которым суждено было сыграть значительную роль в годы Гражданской войны на Юге России, – полковники Александр Павлович Кутепов – последний командир лейб-гвардии Преображенского полка и Николай Степанович Тимановский – бывший командир 13-го стрелкового полка и Георгиевского батальона при Ставке. Полковник Кутепов сразу же был назначен начальником обороны Таганрогского района. Прощание его с «первым полком России» было трагическим. В конце ноября 1917 г. вышел приказ о демобилизации старослужащих солдат, и все надежные бойцы разъехались по домам. Преображенский полк замитинговал и стал полностью небоеспособным. 1 декабря пришел приказ большевицкого правительства – объявить полку свое отношение к советской власти. Полк объявил себя нейтральным. «Все они – одна сволочь, скорее бы по домам» – так резюмировал председатель солдатского комитета общее настроение полка. Кутепов 2 декабря 1917 г. последним своим приказом распустил полк, основанный Петром Великим в 1683 году.

Декларация вышла за 9 дней до начала Учредительного собрания. Позже приверженность Учредительному собранию толковалась Белыми в том смысле, что после падения большевиков оно должно быть избрано заново как Национальное собрание. Единоличная военная власть, безусловно, виделась временной. В разной форме Белые правительства признавали сложившиеся на селе земельные отношения. Лозунг «единой и неделимой России» признавал местные автономии и позже сменился готовностью к федеративному устройству. В целом от декларации генерала Корнилова Белое движение не отказалось и не предрешало вопроса о форме правления: республика или монархия.

Большинство казаков в 1917 г. считало, что Октябрьский переворот их не касается, но в январе 1918 г. настроения сдвинулись в пользу большевиков. Сопротивление на Дону, кроме частей зарождающейся Добровольческой армии, вели лишь партизанские отряды есаула В. М. Чернецова, сотника Г. А. Грекова по прозвищу «белый дьявол» и генерала Э. Ф. Семилетова. С гибелью 21 января 1918 г. есаула Чернецова «отлетела душа» сопротивления. Попытки создать антибольшевицкий фронт на Дону не удались.

Незадолго до гибели, выступая на многолюдном офицерском собрании в Новочеркасске, Чернецов говорил офицерам, не желавшим подвергать опасности свою жизнь: «Господа офицеры, если так придется, что большевики меня повесят, то я буду знать – за что я умираю. Но если придется так, что большевики будут вешать и убивать вас, благодаря вашей инертности, – то вы не будете знать, за что вы умираете»… После перерыва была объявлена запись офицеров. Из 800 собравшихся записалось 27. Возмущенный Чернецов с презрением бросил: «Всех вас я согнул бы в бараний рог, и первое, что сделал бы, – лишил бы содержания! Позор!» После этой фразы записалось 115 человек, а на следующий день на сборный пункт явилось 30 из них. Офицеры, не пошедшие в ряды добровольцев и оставшиеся в Ростове, все почти были расстреляны большевиками после того, как город был ими захвачен.

Историческая справка

Василий Михайлович Чернецов (1890–1918) – казак станицы Усть-Белокалитвинской Области Войска Донского, окончил Новочеркасское казачье юнкерское училище, участвовал в Первой Мировой войне в рядах 26-го Донского казачьего полка, с 1916 г. командир сводной партизанской сотни при 4-й Донской казачьей дивизии, есаул. Награжден Георгиевским оружием 23.01.1917. В начале 1917 г. был в очередной раз ранен и эвакуирован для лечения на Дон. В конце ноября сформировал один из первых на Дону партизанских отрядов для борьбы с большевиками, в который вступили добровольцы – офицеры, молодежь высших и средних учебных заведений. Вел бои с отрядами Красной гвардии.

Виктор Ларионов, шедший в рядах Юнкерской батареи, вспоминает о партизанском казачьем отряде есаула Чернецова, сформированном из донских кадетов, юнкеров, гимназистов, семинаристов и офицеров-добровольцев. «Наши орудия часто сопровождали этот лихой отряд… Сплошного фронта в то время не было. Война имела железнодорожный характер. Воевали поездами: впереди платформа с пушкой и пулемётами, позади вагоны с группой партизан, которые в начале боя выскакивают из вагонов и, рассыпавшись в цепь, атакуют Красных. Идёт встречный бой. Есаул Чернецов с успехом применял собственную партизанскую тактику. Он с малой группой выходил в тыл скопления Красной гвардии у одного из железнодорожных узлов, оставляя часть группы на железной дороге с фронта и с тыла. Тысяча красногвардейцев и матросов, латышей и китайцев в панике бежала в разные стороны от двухсот партизан-мальчишек – чернецовцев, бросая свои поезда…».

Есаул Чернецов в январе 1918 г. через чин был произведён Донским войсковым Кругом в полковники. Созданный на Дону «Революционный комитет» под председательством урядника Подтёлкова поставил своей задачей захватить отряд, доставлявший большевикам столько неприятностей. 21 января, когда во время затянувшегося боя партизаны Чернецова расстреляли почти все патроны, революционные казаки 27-го Донского полка окружили отряд. Парламентёры, отправленные их вождём – старшиной Голубовым, обещали пропустить партизан к своим в станицу Каменскую при условии взаимного сложения оружия. Чернецов согласился, но как только его отряд сложил оружие, с тыла на чернецовцев накинулись казаки и стали нещадно избивать их прикладами и нагайками. Отряд был пленён. «Нас гнали, – писал Николай Туроверов, тогда 18-летний хорунжий в отряде Чернецова, – если кто из раненых и избитых партизан отставал хотя бы на шаг, его били, подгоняя прикладами и плетьми. Мы знали, что нас гонят на Глубокую для передачи красногвардейцам. Знали, что нас ожидает. Некоторые партизаны из самых юных, не выдержав, падали на землю и истерически кричали, прося казаков убить их сейчас. Их поднимали ударами, и снова гнали, и снова били. Это была страшная, окровавленная, с обезумевшими глазами толпа детей в подштанниках, идущая по январской степи». Во время этого жуткого движения под конвоем Чернецов внезапно ударил наотмашь по лицу ехавшего рядом с ним главу революционного казачьего комитета подхорунжего Подтёлкова и крикнул: «Дети, бегите! Ура!» «Окровавленные партизаны, до этого времени едва передвигавшие ноги, подхватили этот крик с силой и верой, которая может быть только у обречённых смертников, почуявших свободу… Я видел, как, широко раскинув руки, свалился с седла Подтелков, как ринулся вскачь от нас во все стороны конвой, как какой-то партизан, стянув за ногу казака, вскочил на его лошадь и поскакал с криком: „Ура! Генерал Чернецов!“» Многим тогда удалось спастись под покровом сумерек, но те, кто были пойманы, по словам Ларионова, были забиты насмерть шпалами на железнодорожном полотне. Среди них товарищ Ларионова по гимназии. Сам полковник Чернецов был зарублен Подтёлковым.

Видя нежелание уставших от войны казаков сопротивляться большевикам, 29 января (ст. ст.) застрелился атаман Каледин. Генерал Алексеев решил перевести армию в Екатеринодар, надеясь на поддержку кубанского казачества. 9 (22) февраля 1918 г. 4 тысячи бойцов Добровольческой армии (из них 4/5 офицеры) выступили из Ростова в Ледяной поход (1-й Кубанский). Генерал Алексеев в приказе по армии писал: «… Мы уходим в степи. Можем вернуться, если на то будет Милость Божья, но нужно зажечь светоч, чтобы была хоть одна светлая точка среди охватившей Россию тьмы». У армии не было тыла, вся канцелярия помещалась в саквояже адъютанта Алексеева.

Историческая справка

На следующий день, 23 февраля, отряд матросов под командованием П. Е. Дыбенко бежал под Псковом от германского ландштурма, состоявшего из солдат немецкого обоза, неспособных к службе в строю. Через десять лет это событие было мифологизировано Сталиным и превращено в праздник, отмечаемый до сих пор как день Российской армии.

Свидетельство очевидца

Генерал Деникин вспоминал о начале похода: «Мы уходили. За нами следом шло безумие. Оно вторгалось в оставленные города бесшабашным разгулом, ненавистью, грабежами и убийствами. Там остались наши раненые, которых вытаскивали из лазаретов на улицу и убивали. Там брошены наши семьи, обречённые на существование, полное вечного страха перед большевицкой расправой, если какой-нибудь непредвиденный случай раскроет их имя… Мы начинали поход в условиях необычайных: кучка людей, затерянных в широкой Донской степи, посреди бушующего моря, затопившего родную землю; среди них два верховных главнокомандующих Русской армией, главнокомандующий фронтом, начальники высоких штабов, корпусные командиры, старые полковники… С винтовкой, с вещевым мешком через плечо, заключавшим скудные пожитки, шли они в длинной колонне, утопая в глубоком снегу. Уходили от тёмной ночи и духовного рабства в безвестные скитания… Пока есть жизнь, пока есть силы, не все потеряно. Увидеть светоч, слабо мерцающий, услышать голос, зовущий к борьбе, тех, кто пока еще не проснулся… В этом был весь глубокий смысл Первого Кубанского похода. Не стоит подходить с холодной аргументацией политики и стратегии к тому явлению, в котором все в области духа и творимого подвига. По привольным степям Дона и Кубани ходила Добровольческая армия – малая числом, оборванная, затравленная, окруженная – как символ гонимой России и русской государственности. На всем необъятном просторе страны оставалось только одно место, где открыто развевался трехцветный национальный флаг – это ставка Корнилова». – А. И. Деникин. Очерки русской смуты. Т. 2. М.: Айрис-пресс. 2006. – С. 226.

Степи между Доном и Кубанью были запружены отходившими с полуторамиллионного Кавказского фронта солдатами и Красными отрядами Р. Ф. Сиверса. Из 80 дней похода половину пришлось провести в жестоких боях. Мартовская метель сменялась оттепелью, люди переходили реки вброд, а потом на них замерзала одежда – отсюда «ледяной» поход. Реквизиций не допускали, за провиант и фураж местному населению платили царскими рублями, которые вез с собой в сундуке генерал Алексеев. Всех раненых везли с собой, но пленных не брали: их некуда было отправить – тыла у добровольцев не было.

Историческая справка

«Поход Добровольческой армии к Екатеринодару по количеству совершённых подвигов и перенесённых страданий не имеет себе равного во всей военной истории… Добровольческая армия состояла в дни похода на Кубань почти исключительно из офицеров. В её солдатских рядах стояли полковники и капитаны, командовавшие на войне батальонами и полками. В ней за солдат, кроме офицеров, были юноши-юнкера и мальчики-кадеты и лишь изредка попадались старые солдаты, оставшиеся верными России. Это делало её сильной духом в боях…» – писал о Добровольческой армии донской атаман, генерал и писатель Пётр Николаевич Краснов.

По свидетельству участников похода, прежде чем покинуть Ростов генерал Корнилов приказал в частях объявить юным добровольцам о том, что они могут покинуть ряды армии. В Студенческом батальоне генерал Боровский с волнением объявил своим детям: «Предоставленной мне властью освобождаю вас от данного вами слова. Вы свой долг уже выполнили, охраняя Ставку и город. Кто из вас хочет оставаться в батальоне – оставайтесь. Но… раньше, чем окончательно решить, вспомните ещё раз о ваших семьях… Мы уходим в тяжёлый путь… Придётся пробиваться по степи и горам… Нести жертвы… Подумайте!» Но ушли единицы. А вечером почти все вернулись в батальон.

В ночь с 9 на 10 февраля 1918 г. Добровольческая армия вышла из Ростова в сторону станицы Аксайской. По описаниям очевидцев, первым на хрупкий лёд Дона ступил, опираясь на палку, больной генерал Алексеев. Когда он благополучно перешёл Дон, то за ним тронулась вся армия. Юнкера батареи подполковника Дмитрия Миончинского разобрали орудия и по частям перетаскивали их через Дон, собирая на противоположном берегу. В течение следующих трёх дней Добровольческая армия переформировывалась в станице Ольгинской.

Свидетельство очевидца

Подполковник В. Павлов пишет: «12 февраля в 8 часов утра на одной из площадей станицы выстраивались все части Добровольческой армии… Около 11 часов прекратилось всякое движение. Части подравнялись. Раздалась команда: „Смирно! Господа офицеры!“ Перед нами проезжала группа всадников. Впереди генерал Корнилов, за которым непосредственно ехал казак с трехцветным Русским флагом. Генерала Корнилова не все видели раньше, но все сразу же узнали его. Он и Национальный флаг! В этом было что-то величественное, знаменательное, захватывающее! Взоры всех и чувства были направлены туда… Генерал Марков подошёл к строю энергичной, бодрой, молодой походкой и обратился к выстроившимся со следующей речью: „Не много же Вас здесь. По правде говоря, из трехсоттысячного офицерского корпуса я ожидал увидеть больше. Но не огорчайтесь! Я глубоко убежден, что даже с такими малыми силами мы совершим великие дела. Не спрашивайте меня, куда и зачем мы идем – я все равно скажу, что идем к черту на рога за синей птицей…“»

В эти же дни Донские партизанские отряды, состоявшие из офицеров, небольшого числа верных долгу казаков, юнкеров, кадетов и гимназистов из казачьих учебных заведений, ушли в Сальские степи. Возглавлял полуторатысячный отряд генерал-майор Петр Харитонович Попов, начальник Новочеркасского казачьего училища. Этот поход будет впоследствии назван Степным. Его главной целью было сохранение казачьих офицерских кадров для будущей борьбы: в степях, вдали от железных дорог, было намного проще отбиться от большевиков, полагавшихся во многом на свои броневые поезда. Генерал Попов не сомневался в том, что произвол большевиков вызовет в скором времени на Дону восстание.

Историческая справка

В рядах партизан шёл и Николай Туроверов – будущий известный поэт, посвятивший тяжёлым дням Степного похода свои стихи:

Мы отдали все, что имели,

Тебе, восемнадцатый год,

В твоей азиатской метели

Степной, за Россию, поход…

Расходясь в двух направлениях, два маленьких осколка некогда славной Русской армии двинулись в неизвестность с верой в то, что они исполняют долг спасения отчизны.

Добровольческая армия отправилась на Кубань, кратчайшей дорогой к кубанской столице – Екатеринодару. По дороге было решено зайти в Ставропольскую губернию, где в селе Лежанка обосновались большевики. В конце февраля армия подошла к селу и вступила в первый крупный бой с Красной гвардией. С флангов Корниловский и Партизанский полки нанесли удар по войскам Красных в обход села, а Офицерский генерала Маркова полк ударил в лоб и, захватив мост, ворвался в Лежанку. Атаку на мост возглавил полковник Николай Тимановский. Пятнадцатилетним гимназистом он в 1904 г. бежал на фронт в Маньчжурию, был ранен под Мукденом и награжден солдатским Георгиевским крестом. Теперь он шёл в полный рост, не кланяясь пулям, на укреплённые позиции врага.

По словам очевидцев, тот бой был поистине ужасным. С фланга, пройдя по ледяной воде реку вброд сквозь камыши, рота штабс-капитана Владимира Згривца ворвалась в село, уничтожив пулемёты, охранявшие мост. Большевики были полностью разбиты. Исключительное мужество проявила тогда баронесса Софья Боде – одна из девушек, окончивших Александровское военное училище в Москве и готовившаяся вступить в бой с немцами на фронтах Первой Мировой войны. Потери Белых были незначительными, Красные же потеряли только убитыми более 600 человек. Картины страшных большевицких зверств предстали перед глазами офицеров. Священника местной церкви замучили, вспоров живот и намотав кишки на уличный столб. Неудивительно, что людьми начинало овладевать ожесточение. Все пленные большевики были расстреляны.

После боя у Лежанки армия повернула на юго-запад и вошла в пределы Кубанской области. События на Кубани развивались драматически, о чём, естественно, не могли знать ни Корнилов, ни его офицеры, потому что связь в стране между отдельными её частями была полностью разрушена.

В конце января 1918 г. у станции Энем близ Екатеринодара состоялся первый бой с большевиками двух кубанских отрядов капитана Виктора Покровского и войскового старшины Петра Галаева. Объединённые силы Белых не превышали 350 человек, в то время как большевицкий отряд насчитывал более 4000 штыков. Но в этом бою Красные потерпели сокрушительное поражение. Потери Белых были невелики, но среди погибших был сам Пётр Галаев и восемнадцатилетняя девушка Татьяна Бархаш, окончившая вместе с баронессой Боде в 1917 г. Александровское военное училище в Москве. После боёв в Москве в ноябре того же года она пробралась на Кубань, где вступила в отряд войскового старшины Галаева пулемётчиком, стала командиром взвода. Во время боя под шквальным огнём наступавших большевиков Татьяна выкатила пулемет на центр моста и в упор буквально смела наступавшие волны пехоты, переломив тем самым течение боя и заплатив за совершённый подвиг своей жизнью.

Под напором большевицких войск немногочисленные Белые кубанские отряды числом не более трёх тысяч человек вынуждены были отойти в предгорья Кавказа. Здесь в середине марта возле аула Шенджей произошло объединение кубанцев с Добровольческой армией генерала Корнилова.

В черкесских аулах добровольцев встречали приветливо. Вход в аулы указывали белые ленточки – знак миролюбия жителей. Хозяева здесь голодали, но, соблюдая законы горского гостеприимства, делились с добровольцами последним – до прихода Белых небогатые черкесские аулы были разорены большевиками. Разграблен скот, угнаны лошади, разрублены даже пчелиные ульи: черкесы фактически лишились всего самого им необходимого. Собрав под видом мобилизации в один аул цвет черкесской молодёжи, большевики перебили их всех. Груды изуродованных трупов, по словам очевидцев, черкесы молча показали добровольцам. Поголовно все черкесы взяли в руки оружие и встали под зеленое знамя Пророка для борьбы за веру, свободу и правду бок о бок со своими русскими братьями. В Добровольческой армии был создан Черкесский конный полк, прошедший всю войну в рядах Белой армии.

Пятнадцатого марта добровольцы двинулись из аулов на соединение с екатеринодарцами. Перед штурмом станицы Ново-Дмитровской – местной базы большевиков – была форсирована горная река, превратившаяся из-за дождя в бурный поток и снесшая все мосты. Под непрерывным огнём Красных первым из добровольцев в неё вошел генерал Сергей Леонидович Марков с улыбкой на лице, сказав при этом в шутку: «Сыровато!» За ним устремилась вся армия. Так описывает Половцев этот переход, давший имя «Ледяной» Первому Кубанскому походу: «Добровольцы не могут сами сесть верхом – вся одежда превратилась в лёд. Их подсаживают и поочерёдно перевозят через поток. Менее терпеливые бросаются сами в эту кашу из снега и воды, держа над головой винтовки и патроны… Артиллерия добровольцев молчит. Орудия вмёрзли в грязь при остановке, и их бросили. Неприятельский огонь неистовствует, и грохот орудий вырывается из завываний бури. Добровольцы лезут на крутой, обледенелый откос берега. Скользят, падают, метель слепит глаза, руки коченеют от холодной как лёд винтовки; вперёд, вперёд на эти бьющие в упор пулемёты! Вот кучка офицеров уже на гребне и ударила в штыки…» В жесточайшем штыковом бою большевики были побеждены.

Под Ново-Дмитровской, снегом зане́сены,

Мокрые, скованы льдом,

Шли мы безропотно, дра́лися весело,

Грелись в бою штыковом!

– так в песне Марковского полка был увековечен штурм Ново-Дмитровской. После пятидневного отдыха Добровольческая армия выступила в поход и, ведя непрерывные бои, 27 марта подошла к Екатеринодару.

Корнилов постоянно маневрировал, под ледяным ветром и снегом выводил свои полки из окружения. 4 марта в станицу Кореновскую пришло известие о захвате красными Екатеринодара. Оставался один путь – штурм кубанской столицы. 14 марта Добровольческая армия соединилась с отрядом кубанцев капитана В. Л. Покровского, и 27 марта начался штурм Екатеринодара. Многократные лобовые атаки не дали результата, сотни бойцов погибли; утром 31 марта разрывом снаряда был убит Корнилов. Новый командующий армией генерал-лейтенант А. И. Деникин приказал отступать. Многим казалось, что после гибели Корнилова и неудачного штурма нельзя продолжать борьбу. Армия оказалась запертой в кольце железных дорог, по которым курсировали красные бронепоезда. Но вера и воля взяли верх над усталостью и отчаянием.

Между тем события на Дону развивались стремительно. После ухода добровольцев красногвардейцы и матросы под предводительством бывшего войскового старшины Н. М. Голубова ворвались в Новочеркасск. Был арестован донской атаман Назаров, избранный вместо застрелившегося Каледина, и все члены Донского правительства. Через некоторое время они были убиты большевиками. Расстрелы офицеров, грабежи и убийства шли постоянно. Это привело к тому, что в станицах начали организовываться партизанские отряды, а в апреле 1918 г. вспыхнуло восстание в Новочеркасске и Ростове. 29 марта (11 апреля н. с.) Н. М. Голубов был застрелен казаками на митинге в станице Заплавской. Восстание вспыхнуло в полную мощь. В конце апреля был разгромлен красногвардейский отряд Подтелкова, а сам он и его подручный Кривошлыков были повешены восставшими. Вернувшиеся казаки отряда генерала Попова поддержали своих товарищей, но силы были неравны. Успех клонился в сторону большевиков. Но к Ростову подходили с юга добровольцы генерала Алексеева, а с севера отряд полковника Дроздовского.

Добровольческая армия прошла более 1000 верст за 80 дней, проведя 44 сражения. В походе был сформирован костяк Добровольческой армии. Потеряв сотни бойцов и своего вождя, армия, тем не менее, пришла в большем численном составе (5 тысяч человек), пополненная кубанскими казаками и с окрепшим боевым духом. 30 апреля (с. с.) 1918 г. Добровольческая армия пришла в станицу Мечетинскую и расположилась в ней на отдых. Потери только одного Корниловского ударного полка за Ледяной поход составили убитыми и ранеными 2229 человек, т. е. полк дважды сменил свой первоначальный состав. Командиром полка вместо погибшего М. О. Неженцева был назначен полковник А. П. Кутепов.

Одновременно был совершен переход с Румынского фронта 1-й отдельной бригады добровольцев полковника Михаила Гордеевича Дроздовского. В конце декабря 1917 г. в Яссах, на Румынском фронте, по инициативе полковника Дроздовского началось формирование добровольцев. Вопреки приказу штаба Румынского фронта о прекращении подобных формирований, отряд русских добровольцев Румынского фронта в составе около тысячи человек отправился на Дон для соединения с Добровольческой армией. Пройдя 1200 верст по южной Украине, в самую ночь Пасхи отряд Дроздовского вошел в Ростов и тем переломил ход сражения Добровольческой армии с большевиками в пользу Белых.

Свидетельство очевидца

Антон Туркул, тогда 26-летний фельдфебель второй офицерской роты в отряде Дроздовского, вспоминает, как в полночь на Пасху дроздовцы вошли в Ростов: «Ночь была безветренная, тёплая и прекрасная – воистину Святая ночь. Одна полурота осталась на вокзале, а с другой я дошёл по ночным улицам до ростовского кафедрального собора. В темноте сухо рассыпалась редкая ружейная стрельба… С несколькими офицерами вошёл в собор. Нас обдало теплотой огней и дыханья, живой теплотой огромной толпы молящихся…

Впереди качались, сияя, серебряные хоругви: крестный ход только что вернулся. С амвона архиерей в белых ризах возгласил:

– Христос Воскресе!

Молящиеся невнятно и дружно выдохнули:

– Воистину…

Мы были так рады, что вместо боя застали в Ростове светлую заутреню, что начали осторожно пробираться вперёд, чтобы похристосоваться с владыкой…»

В храме на офицеров смотрели с изумлением, недоверием и даже страхом – никто не знал, кто они. Но, поняв, что это Белые, люди потеплели – стали христосоваться…

«В два часа ночи, – продолжает Туркул, – на вокзал приехал Дроздовский. Его обступили, с ним христосовались. Его сухощавую фигуру среди лёгких огней и тонкое лицо в отблёскивающем пенсне я тоже помню как во сне. И как во сне, необыкновенном и нежном, подошла к нему маленькая девочка. Она как бы сквозила светом в своём белом праздничном платье. На худеньких ручках она подала Дроздовскому узелок. Кажется с куличом, и внезапно, лёгким детским голосом, замирающим в тишине, стала говорить нашему командиру стихи. Я видел, как дрогнуло пенсне Дроздовского, как он побледнел… Он поднял ребёнка на руки, целуя маленькие ручки…».

На третий день Пасхи, 25 апреля, был освобождён Новочеркасск. Отдохнув в Новочеркасске, отряд в составе двух тысяч добровольцев прибыл в станицу Мечетенскую на соединение с основными силами Добровольческой армии.

Первые месяцы борьбы вдохновили белых бойцов. По словам участника похода, «из Ростова вышли партизанские отряды, вернулось на Дон крепкое ядро армии. В борьбе выковывались нравственные начала: верность дисциплине, долгу, чести, расшатанные в революции и заново выработанные кровью и подвигом».

За это время изменился и Дон. После месяца под советской властью, натерпевшись произвола, «уравнения» имущества, «расказачивания», убийств, донские казаки восстали. Собравшийся здесь Круг спасения Дона избрал ген. П. Н. Краснова атаманом. «Всевеликое войско Донское», объявив себя отдельным государством, возобновило действие российских законов, принятых до февраля 1917 г. Была восстановлена дисциплина, открыто 3 новых высших учебных заведения и много школ. Восстановление экономики опиралось на союзы кооперативов. Донская армия, полностью реорганизованная, к концу лета достигла 50 тыс. Немцы в обмен на зерно помогли ее вооружить с русских складов на занятой ими Украине. Многими в Германии Краснов и его Донское правительство рассматривались как более солидные союзники, чем большевики. Ориентация Краснова на Германию создавала трудности добровольцам, ориентированным на Антанту, но Белый тыл был теперь обеспечен.

Литература

А. И. Ушаков, В. П. Федюк. Лавр Корнилов. М., 2006.

Р. Гуль. Ледяной поход. М., 1991.

2.2.19. Политика держав в отношении России. Ясское совещание

Сразу же после Октябрьского переворота русский посол во Франции В. А. Маклаков телеграфировал коллегам в Лондон, Вашингтон и Рим о том, что «насильственное свержение Временного правительства нарушило законную преемственносить власти в России». С тех пор и до 1921 г. назначенные Временным правительством в западные столицы послы выполняли роль представителей Белых правительств, чью борьбу с большевиками страны Антанты до ноября 1918 г. рассматривали как часть войны с Германией. На этом основании они оказывали Белым поддержку.

В сентябре 1918 г. победа окончательно склонилась на сторону Антанты. Все ухищрения Центральных держав, инспирировавших революции, не гнушавшихся ни одобрением террора, ни цареубийствами, ни распространением заведомо лживой информации, закончились бедой для них самих. «Помол дьявола, – по старой итальянской поговорке, – весь ушел в труху».

15 сентября англо-французские, греческие и сербские войска под общим командованием генерала Франше д’Эспере перешли в наступление на Салоникском фронте. Началось быстрое освобождение Сербии. 29 сентября Болгария объявила о выходе из войны. В октябре была освобождена крепость Ниш, 1 ноября – Белград. 30 октября объявила о выходе из войны Турция. В Галлиполи началась высадка войск Антанты. В течение октября Австро-Венгрия развалилась. Чехи, хорваты, венгры объявили о создании независимых государств. Революционные вооруженные толпы под красными флагами заполнили города Габсбургской империи. 3 ноября Австро-Венгрия объявила о выходе из войны. 11 ноября в Шёнбрунне молодой австрийский Император Карл под угрозой штурма дворца австрийской рабочей гвардией отрекся от престола, предоставляя «народу Немецкой Австрии создать какой ему угодно политический порядок». На следующий день Австрия была провозглашена республикой.

26 сентября маршал Фош начал решительное наступление на Западном фронте. 123 дивизиям Антанты – английским, французским, американским и бельгийским противостояли 196 немецких, но они были недоукомплектованы и измотаны. Через два дня упорных боев начальник немецкого генштаба Эрих Людендорф доложил главнокомандующему – фельдмаршалу Гинденбургу, что немецкие войска более не могут сдерживать неприятеля и надо начинать переговоры о перемирии. Дабы добиться более благоприятных условий мира, Гинденбург приказал в конце октября «большому флоту» Германии выйти в море и разгромить британский флот. Но приказ не был выполнен. Уже в Северном море, в боевом походе 29 октября взбунтовались моряки. Они вернулись на базы в Киль и Вильгельмсхафен, покинули корабли и отказались воевать. На мачтах эскадры были подняты красные флаги. В первых числах ноября бурлила уже вся Германия. Солдаты уходили с фронта, в германских королевствах и княжествах создавались рабочие правительства. 8 ноября в Компьенский лес прибыла германская делегация просить мира. 9 ноября Германский Кайзер Вильгельм II отрекся от престола и уехал в нейтральную Голландию. В Германии была провозглашена республика. Правительство сформировали социал-демократы. 11 ноября перемирие было подписано на Западном фронте.

Окончание Первой Мировой войны изменило и положение России. Большевики разом лишились всех своих союзников и оказались лицом к лицу с антибольшевицкими армиями и со странами Антанты, считавшими большевиков союзниками врага. После ноября 1918 г., как отмечал российский дипломатический представитель в Лондоне В. Д. Набоков, заграничная помощь предоставлялась «уже не для общей цели борьбы с Германией, а для восстановления порядка и законности в России». Для этого становилось необходимым создание дружественного Антанте «единого Российского правительства», признанного равноправного субъекта международного права.

С этой целью в небольшом румынском городе Яссы с 3 ноября по 22 декабря 1918 г. прошло совещание, представлявшее структуры либерального Всероссийского Национального Центра, правоцентристского Совета Государственного Объединения России и социал-демократического Союза Возрождения России. В Яссах собрались виднейшие политические противники большевицкого режима – А. В. Кривошеин, П. Н. Милюков, С. Н. Третьяков, В. П. Рябушинский, В. И. Гурко, Н. В. Савич, Н. И. Астров, М. М. Федоров, В. В. Меллер-Закомельский, М. С. Маргулиес, И. И. Бунаков-Фондаминский и др. На заседаниях вырабатывался внешнеполитический курс Белого движения, разрабатывались планы совместных с Антантой действий против большевиков, обсуждались модели будущей политической власти.

Уфимская Директория, эсеровская по преимуществу, предложила организовать «коллегиальную гражданскую диктатуру» в своем составе и этой диктатуре подчинить главнокомандующего. Но большинство участников ясского совещания не согласилось с этой формой и утвердило принцип «твердой единоначальной военной власти» (на Белом Юге – это командование Добровольческой армии). П. Н. Милюков отмечал: «Высший тип диктатуры мы находим в лице Добровольческой армии, потому что эта армия сохранила идею непрерывности борьбы и первая встала под знамя общерусской идеи». Предполагалось, что окончательное решение о создании «единой всероссийской власти» будет принято после «регулярных контактов с теми антибольшевицкими силами, которые действуют на Востоке».

В качестве военного диктатора были выдвинуты две кандидатуры – генерала А. И. Деникина и бывшего Верховного главнокомандующего Великого князя Николая Николаевича, который пережил большевицкую власть в Крыму и теперь ждал решения политиков. И он, и генерал Деникин были готовы возглавить борьбу за освобождение России. В это время общественные настроения в России, безусловно, были правее, чем в 1917 г., но восстановление монархии поддерживали немногие. И хотя Великий князь не выступал за монархию и сам вовсе не претендовал на престол, его принадлежность к царствовавшему дому заставила большинство членов Ясского совещания предпочесть генерала Деникина, известного своей верностью генералу Корнилову с первых дней его борьбы, вставшего во главе Добровольческой армии после гибели Корнилова и успешно боровшегося с большевиками на юге России. По политическим своим взглядам Деникин был приверженцем демократических ценностей, по социальному происхождению – внук крепостного крестьянина, по убеждениям – глубоко православный человек.

За Деникина горячо ратовал П. Н. Милюков, убеждая, что после того, как Учредительное собрание успело объявить Россию республикой, выдвижение на пост военного вождя члена Династии оттолкнет многих сторонников антибольшевицкой борьбы. При голосовании 8 членов Ясской группы проголосовали за Деникина, 4 – за Великого князя Николая Николаевича. На переговорах с дипломатами Антанты русские общественные деятели единодушно поддержали генерала Деникина.

Совещание обратилось к союзникам с резолюцией о необходимости широкой дипломатической, финансовой и военной поддержки генерала Деникина. Его кандидатура была выдвинута на пост Верховного Правителя России. С юга России уходили немецкие войска. Требовалось незамедлительно занять оставляемые ими районы Украины. Политическое руководство Белого Юга обратилось к странам Антанты с просьбой высадки войск в черноморских портах для совместного занятия Новороссии и Донецкого бассейна.

Историческая справка

Антон Иванович Деникин (1872–1947). Генерал-лейтенант. Родился в бедной семье в небольшом городке недалеко от Варшавы. Его отец, Иван Ефимович, крепостной крестьянин Саратовской губернии, к 49 годам сумел получить офицерский чин. Сын избрал тот же путь. Окончив Ловичское реальное училище, Антон Деникин поступил на военно-училищные курсы при Киевском пехотном юнкерском училище и через два года начал строевую службу. Затем успешно сдал экзамены и поступил в Николаевскую академию Генерального штаба.

Генерал Деникин всю свою жизнь действовал по принципу «честная служба, а не выслуживание» перед «власть предержащими». В начале Русско-японской войны, в марте 1904 г. он подал рапорт о переводе в действующую армию. Был назначен офицером для особых поручений при штабе 8-го армейского корпуса, где исполнял обязанности начальника штаба 3-й Заамурской бригады пограничной стражи. В августе 1905 г. назначен начальником штаба Сводного кавалерийского корпуса генерала Мищенко. Награждён орденами Св. Станислава и Св. Анны 3-й степени с мечами и бантами и 2-й степени с мечами. Произведён в чин полковника «за боевые отличия».

В начале Великой войны назначен на должность генерал-квартирмейстера 8-й армии генерала Брусилова. По собственному желанию перешёл в строй и был назначен в сентябре 1914 г. командующим 4-й стрелковой («Железной») бригадой, развернутой в 1915 г. в дивизию. Бригаду бросали на самые опасные участки фронта. Во время Гродекской битвы, когда генерал Корнилов повёл в атаку последний резерв своего полка, судьба свела с ним генерала Деникина, командующего прославленной «Железной» бригадой. За воинскую доблесть генерал Деникин был награждён Георгиевским оружием, орденом Св. Георгия 4-й, а потом и 3-й степени (за бои у Гродека, за маневр у Горного Лужка, за сражение у Лутовиско). За прорыв неприятельских позиций во время Брусиловского наступления в 1916 г. и вторичное взятие Луцка Деникину вручили Георгиевское оружие, осыпанное бриллиантами, с надписью «За двукратное освобождение Луцка».

В марте 1917 г. уже при Временном правительстве Деникин был назначен помощником начальника штаба Верховного Главнокомандующего, а в мае того же года – главнокомандующим армиями Западного фронта. В июле 1917 г., после назначения генерала Корнилова Верховным главнокомандующим, Деникин был назначен на его место главнокомандующим армиями Юго-Западного фронта. Потом за активную поддержку генерала Корнилова Деникин был отрешён от должности и заключён в Быховскую тюрьму.

В ноябре 1917 г. генерал выехал из Быхова в Новочеркасск, где принял участие в организации Добровольческой армии. В 1-й Кубанский поход выступил на должности заместителя командующего Добровольческой армией. После гибели генерала Корнилова вступил в командование и в июне 1918 г. повел армию во 2-й Кубанский поход. После смерти генерала Алексеева Деникин стал Главнокомандующим Добровольческой армией.

Уже в эмиграции, в Бельгии, Деникин приступил к работе над своим фундаментальным пятитомным трудом «Очерки русской смуты», которые можно считать наиболее объективным сочинением, посвящённым истории Гражданской войны. Германское вторжение во Францию в мае – июне 1940 г. вынудило генерала Деникина, не желавшего оказаться под немецкой оккупацией, срочно покинуть Бур-ла-Рэн (под Парижем). Генерал Деникин осуждал политику Гитлера и называл его «злейшим врагом России». В то же время он надеялся, что после разгрома Германии Русская армия свергнет коммунистическую власть. В мае 1945 г. он вернулся в Париж, а в конце ноября того же года, по приглашению одного из своих соратников, переехал в США. Скончался генерал Деникин от сердечного приступа 7 августа 1947 г. в больнице Мичиганского университета и был похоронен на кладбище в Детройте.

15 декабря 1952 г. останки Деникина были перенесены на Свято-Владимирское православное кладбище в Касвилле, Нью-Джерси, а 3 октября 2005 г., в соответствии с его последней волей, – с воинскими почестями были перезахоронены на родине, на кладбище Донского монастыря в Москве.

Был принят проект создания «Русского Национального Совета», призванного стать посредником между главами иностранных государств и «государственно настроенной русской общественностью». Позднее это намерение осуществилось в форме созданного в январе 1919 г. Русского Политического Совещания в Париже. После создания Вооруженных Сил Юга России (ВСЮР) 26 декабря (ст. ст.) 1918 г., в Праздник Рождества Христова, страны Антанты могли ориентироваться на единое военно-политическое руководство Белого Юга России.

Русские политики просили о высадке на юге России до 12 дивизий стран Антанты, чтобы исключить возможность какого-либо противодействия со стороны большевиков. Однако Антанта не могла на это пойти. Её войска были страшно измотаны, во французской и итальянской армиях шло революционное брожение, британские социал-демократы готовы были к революционным выступлениям в случае возобновления войны на русском фронте. «Мировая война закончена, и пусть русские сами разбираются, какой строй им больше подходит. Без Германии русский большевизм нам не опасен, а вот если наши войска восстанут, отказавшись идти в Россию, или там наберутся революционной заразы – вот это опасно» – так думало большинство политиков стран Запада в конце 1918 года.

10 января 1919 г. было опубликовано обращение президента США Вудро Вильсона «ко всем российским правительствам» (т. е. большевицкое правительство американский президент считал не менее правомочным, чем Белые администрации). В обращении предлагалось провести переговоры антибольшевицкой России с большевиками на Принцевых островах в Мраморном море. Результатом переговоров должно было стать «прекращение междоусобной борьбы» и признание независимости государств Закавказья, Прибалтики, Туркестана, Польши и Финляндии. Однако «примирить» Красных и Белых было невозможно. Перспектива же разделения некогда единой Империи на отдельные государства была неприемлема ни для Белых, сражавшихся за «Единую, Неделимую Россию», ни для Красных с их идеей «мирового социализма», не признающего «национальных границ». Совнарком не выдвинул принципиальных возражений инициативе Вильсона, но Белые правительства ее отвергли: сесть за стол переговоров с большевикам, после всего того, что большевики совершили в России, было немыслимо.

Главную помощь союзники оказывали Белым не войсками, но снаряжением и вооружением, хотя в Одессе, Херсоне, Николаеве, Севастополе, Владивостоке в начале 1919 г. высадились французские, английские, американские и греческие десанты и отряды добровольцев. В Новороссийск и Владивосток стало прибывать английское вооружение и обмундирование, в Белые армии отправлены военные представители. В армии Колчака каждый винтовочный патрон был британского производства. Великобритания поставила Омскому правительству с октября 1918 по октябрь 1919 г. 97 тысяч тонн вооружения и снаряжения, включая 600 000 винтовок, 6831 пулемет, более 200 000 комплектов обмундирования.

Но воевать с Красной армией войска Антанты не собирались. В марте – апреле 1919 г. все они были выведены с Белого Юга.

Литература

Я. А. Бутаков. Белое движение на юге России: Концепция и практика государственного строительства (конец 1917 – начало 1920 г.). М., 2000.

Л. А. Молчанов. Газетный мир антибольшевистской России. М., 2001.

Н. В. Савич. Совещание в Яссах // Воспоминания. – С. 264–270.

2.2.20. Сибирское правительство. Адмирал Колчак

Во время работы Ясского совещания, за тысячи километров от него, в столице Белой Сибири – Омске произошел государственный переворот. В ночь на 18 ноября 1918 г. полковники Сибирского казачьего войска Волков и Катанаев со своими казаками под предлогом «борьбы с противоправительственной агитацией» арестовали членов Директории эсеров Авксентьева, Аргунова и Зензинова. Чрезвычайное заседание Совета министров оказалось перед выбором: освободить арестованных и возобновить работу Директории или признать арест актом «распада Директории» и, взяв на себя ее полномочия, передать власть единоличному правителю. После непродолжительных прений Совет министров выбрал второй вариант, который был вполне в духе решений Ясского совещания и, очень возможно, поддерживался представителями Антанты в Омске. Совет министров объявил Колчаку о решении передать ему всю полноту власти. Вице-адмирал Александр Васильевич Колчак был объявлен Верховным Правителем России и Верховным Главнокомандующим её вооруженными силами. Одновременно Колчак был произведен в полные адмиралы.

Документ

Заявление А. В. Колчака о принятии им на себя Верховной власти:

«Къ населенію Россіи.

18 ноября 1918 г.

Всероссійское Временное правительство распалось. Совѣтъ Министровъ принялъ всю полноту власти и передалъ её мнѣ, адмиралу русскаго флота Александру КОЛЧАКЪ.

Принявъ крестъ этой власти въ исключительно трудныхъ условіяхъ гражданской войны и полнаго разстройства государственной жизни, объявляю: я не пойду ни по пути реакціи, ни по гибельному пути партійности. Главной своей цѣлью ставлю созданіе боеспособной арміи для побѣды надъ большевизмомъ и установленіе законности и правопорядка, дабы народъ могъ безпрепятственно избрать себѣ образъ правленія, который онъ пожелаетъ, и осуществить великія идеи свободы, нынѣ провозглашенныя по всему міру. Призываю васъ, граждане, къ единенію, къ борьбѣ съ большевизмомъ, труду и жертвамъ.

Верховный правитель Адмиралъ КОЛЧАКЪ

18-го Ноября 1918 г. Омскъ»

Были приняты указы о создании Российского правительства в составе действовавшего Совета министров во главе с Вологодским и Совета правительства во главе с Верховным Правителем России. Эти изменения имели важное государственно-правовое значение. В соответствии с Основными законами России 1906 г. (ст. 41–52) Верховный Правитель назначается и Совет правительства создается, когда Император не может по тем или иным причинам править (несовершеннолетие, тяжелая болезнь и т. п.). Верховный Правитель, таким образом, является регентом. После убийства Николая II, его брата Михаила и сына Алексея русский престол был пуст. Указ 18 ноября 1918 г., во-первых, подтверждал тот факт, что новая власть продолжает историческую российскую государственность и создает верховную власть на основании ее Основных законов, а, во-вторых, утверждая должность Верховного Правителя России, вновь открывал возможность восстановления монархии правомерным образом в благоприятный момент. События 18 ноября 1918 г. иногда называют «переворотом», но на самом деле это был поворот от революционной внезаконности к русскому национальному правопорядку, поколебленному в феврале и разрушенному в октябре 1917 г. Это был шаг к возрождению России. Сохранялся и принцип преемственности с существовавшей ранее властью Директории, поскольку принятые ею законы не отменялись, но правовая полноценность актов Учредительного собрания 1918 г. ставилась под сомнение. В политическом плане указ 18 ноября 1918 г. означал отказ от коалиционной («коллегиальной») власти в пользу «единоличной диктатуры», окончательно сформировавший политическую модель Белого движения. Главной своей целью Колчак объявил «создание боеспособной армии, победу над большевиками и установление законности и порядка» в России.

Историческая справка

Александр Васильевич Колчак (1873–1920). Адмирал, Верховный Правитель России и Главнокомандующий Российской армией. Родился в Петербурге в семье потомственного военного – морского артиллериста. Образование начал в Петербургской классической гимназии, а с 1888 г. продолжил его в Морском кадетском корпусе. Окончив корпус в 1894 г. с почётной премией, был произведён в мичманы, а через шесть лет – в лейтенанты. Принял предложение от барона Э. В. Толля участвовать в Северной Полярной экспедиции, за которую получил орден Св. Владимира 4-й степени. С началом Русско-японской войны был назначен в 1-ю Тихоокеанскую эскадру. Прибыв в Порт-Артур, поступил сначала вахтенным начальником на крейсер «Аскольд», а затем стал командиром миноносца «Сердитый». Катастрофа при Цусиме приводит Колчака к мысли о необходимости реформ в русском флоте. Созданный под его председательством «Военно-морской кружок» занимается анализом опыта недавней войны. С 1908 г. Колчак работает над вопросами разведки Северного морского пути. После – снова служба на Балтике: Морской Генеральный штаб, лекции в Николаевской морской академии, должность флаг-капитана в штабе Командующего флотом адмирала Н. О. Эссена. Во время Великой войны Колчак стал капитаном 1-го ранга. В 1914 г. на его счету постановка мин на Або-Аландской позиции. Как признание заслуг – ордена Св. Георгия 4-й степени, Владимира 3-й степени с мечами. В 1916 г. Колчак производится в контр-адмиралы и получает минную дивизию, а затем становится вице-адмиралом и командующим Черноморским флотом.

После Февральской революции Севастопольский совет отстранил Колчака от командования и адмирал возвратился в Петроград. Здесь Колчак получил приглашение от англо-американской миссии и в качестве военного советника отбыл в Англию, а затем – в США. Ответив согласием на предложение партии кадетов баллотироваться по их списку в Учредительное собрание, Колчак возвращается в Россию. Октябрьский переворот задерживает его в Японии. Там он пробыл до сентября 1918 г., пока не принял решения пробиться на Юг России – к генералу Алексееву. Однако образование антибольшевицкого Восточного фронта, создание Временного Всероссийского правительства в Омске и воссоздание Российской армии делали необходимым его пребывание на востоке России.

Переворот 18 ноября 1918 г. выдвинул Колчака на вершину власти. Сам он к этому не стремился и воспринимал власть как «тяжкий крест», но от которого и не отрекся. Вместе с армией адмирал Колчак с лета 1919 г. отступал на Восток под ударами большевицких сил. В конце декабря поезд Колчака был остановлен в Нижнеудинске. Накануне нового 1920 г. в Иркутске вспыхнуло эсеро-большевицкое восстание. Российское правительство перестало существовать. 4 января 1920 г. Колчак передал Верховную правительственную власть Деникину, а управление Восточной окраиной – забайкальскому атаману генерал-лейтенанту Г. М. Семенову. После этого он перешел в чешский вагон – под покровительство союзников. 15 января 1920 г. чехи выдали Колчака в руки Политцентра, захватившего власть в Иркутске. С 21 января начались допросы, но вскоре большевицкий ревком, следуя прямому приказу Ленина, принял решение казнить Колчака без суда. 7 февраля 1920 г. вместе с премьером его правительства Виктором Николаевичем Пепеляевым бывший Верховный Правитель был расстрелян на берегу реки Ушаковки (приток Ангары). Тела убитых были спущены в прорубь под лед.

В ноябре 2004 г. в Иркутске был установлен памятник Верховному Правителю России, а в августе 2005 г. имя Колчака было возвращено острову, открытому адмиралом во время экспедиции в Карском море (при СССР – остров Расторгуева).

Эсеры восприняли переворот с негодованием, были крайне возмущены недемократичным характером происшедшего. Однако практически все армии постепенно признали власть Верховного Правителя: сразу же пришли телеграммы с Дальнего Востока, от контролировавшего край генерала Хорвата, о необходимости поддержать Колчака телеграфировал всем высшим войсковым начальникам и атаманам Иванов-Ринов, командующий Сибирской армией и атаман Сибирского казачьего войска. Признали Колчака генералы Антон Деникин и Евгений Миллер. 29 января 1919 г. архиепископ Омский Сильвестр привёл к присяге на верность России адмирала Колчака и его министров.

Историческая справка

Отказался поддержать адмирала атаман Семёнов. Самостоятельно распоряжавшийся под Читой Семёнов прервал телеграфную связь с Омском, начал задерживать грузы, предназначавшиеся для фронта, арестовывать пассажиров. Все это чуть было не привело к вооружённому столкновению между Колчаком и Семёновым. Тогда атаман Дутов телеграфировал Семёнову: «… Я, старый боец за родину и казачество, прошу Вас учесть всю пагубность Вашей позиции, грозящей гибелью родине и всему казачеству… Вы совершаете преступление перед всей родиной и, в частности, перед казачеством. За время борьбы я много раз получал обидные отказы в своих законных просьбах, и вот уже второй год войско дерётся за родину и казачество, не получая ни от кого ни копейки денег, и обмундировывалось своими средствами, помня лишь одну цель – спасение родины, – и всегда признавало единую всероссийскую власть без всяких ультиматумов, хотя бы в ущерб благосостоянию войска. Мы, разорённые и имеющие много сожжённых дотла станиц, продолжаем борьбу, и в рядах наших сыны, отцы и дети служат вместе. Мы, изнемогая в борьбе, с единственной надеждой взирали на Сибирь и Владивосток, откуда ожидали патроны и другие материалы, и вдруг узнаём, что Вы, наш брат, казак, задержали их… Неужели Вы допустите, чтобы славное имя атамана Семёнова в наших степях произносилось с проклятием?..» Благодаря этой телеграмме в скором времени конфликт между атаманом и Верховным Правителем был исчерпан: Семёнов подчинился.

В этой ситуации требовалось получить максимально возможную общественную поддержку, ведь от этого зависела степень устойчивости Белой власти и перспектива победы в Гражданской войне. Как отмечал российский премьер Вологодский, «власть, какими бы прекрасными намерениями она ни задавалась, всегда будет оторвана от жизни, будет висеть в воздухе, если она не будет прислушиваться к голосу общественности». Арестованных «директоров» сразу же освободили, и они, получив денежные компенсации, выехали за границу. Арестовавшие их офицеры были даже отданы под суд, однако позднее оправданы.

Верховный Правитель России в своих заявлениях подчеркивал, что не пойдет «ни по пути реакции, ни по гибельному пути партийности». О созыве нового Учредительного собрания говорилось как о «непременном условии восстановления политической системы». При этом отмечалось, что «правительство не считает себя вправе заменить неотъемлемое право на свободные и законные выборы простым восстановлением Собрания 1917 г., избранного под режимом большевицких насилий». Вновь избранное Собрание решило бы все вопросы, «касающиеся изменения территориальных границ и внешних отношений». Колчак заявлял и о невозможности «возврата к старому режиму, существовавшему в России до февраля 1917 г.». Декларировалось «равенство перед законом всех граждан, без всяких привилегий».

Историческая справка

Твёрдым сподвижником Колчака стал Омский архиепископ Сильвестр. В ноябре 1918 г. он обратился с посланием к воинам армии Верховного Правителя, призывая их спасти родину от гибели и позора, защитить Церковь. Архиепископ обращался к воинам, называя их страстотерпцами, то есть теми, кто претерпевает страдания во имя Христово. Владыка много ездил по освобождённым Белыми землям, произносил проповеди. В армию возвратились военные священники. Более того, были созданы отдельные боевые части, состоящие только из церковнослужителей и верующих: Православная дружина Святого Креста, 333-й имени Марии Магдалины полк, Святая Бригада, три полка – Иисуса Христа, Богородицы и Николая Чудотворца.

Российское правительство создало основы будущего государственного устройства. Помимо проекта созыва Национального Учредительного собрания им были приняты «Грамоты» по аграрному вопросу, о созыве губернских представительных учреждений. В мае 1919 г. начало работу Государственное Экономическое Совещание, состоявшее из деятелей земского и городского самоуправлений, ученых-экономистов, правительственных чиновников, промышленников, финансистов и кооператоров. Его председатель, управляющий делами правительства Г. К. Гинс, видел в нем реальный союз «власти и общества».

Осенью 1919 г. Колчак преобразовал Экономическое Совещание в выборное Государственное Земское Совещание, наделив его правом выдвигать и обсуждать законы, контролировать работу правительства. Это, по оценке Вологодского, был уже «фундамент Парламента». Однако неудачи на фронте помешали воплотить задуманные реформы.

Историческая справка

Георгий Константинович Гинс родился в Новогеоргиевске (Модлин, Польша) в 1887 г. в семье офицера. Окончил гимназию в Кишиневе в 1904 г., а юридический факультет Санкт-Петербургского университета – в 1909-м. Работал при Министерстве юстиции, затем в Переселенческом управлении, занимаясь вопросами распределения оросительных вод в Туркестане. Это послужило основой для его магистерской диссертации «Водное право и предметы общего пользования», защищенной в Париже в 1929 г. В 1916 г. Гинс стал приват-доцентом Петроградского университета, в 1918 г. получил кафедру гражданского права в Политехническом институте в Омске. Его работа в правительстве адмирала Колчака нашла отражение в мемуарном двухтомнике «Сибирь, союзники и Колчак» (первое издание – Пекин, 1920). В 1920–1938 гг. преподавал на русском юридическом факультете в Харбине, вел адвокатскую практику, написал ряд работ по проблемам Китая и Японии. В 1941 г. выехал в США. Там сначала редактировал газету «Русская Жизнь» (Сан-Франциско), затем, с 1945 по 1954 г., преподавал в Калифорнийском унверситете в Беркли, а с 1954 по 1964 г. работал на «Голосе Америки». Скончался в 1971 г. Автор многих работ на русском и английском языках. Среди них книги «Предприниматель» (1940), «Советское право и советское общество» (1954), «Упадок коммунизма» (1956), «Социальная психология» (1936), «Право и культура» (1938) и др.

Литература

П. Н. Зырянов. Адмирал Колчак, Верховный Правитель России. М., 2006.

И. Ф. Плотников. Александр Васильевич Колчак. Исследователь, адмирал, Верховный Правитель России. М., 2002.

Н. Г. Перейра. Сибирь: политика и общество в Гражданской войне. М., 1996.

2.2.21. Цели и задачи антикоммунистической борьбы

Антибольшевицкая борьба была едина в непримиримом отношении к перевороту октября 1917 г. и к осуществившим его большевикам. Она разделялась на так называемую «демократическую контрреволюцию» и более многочисленное и организованное Белое движение. Представители Белого движения считали себя выразителями законной «национальной власти», используя термины «русский» (Русская армия), «российский» (Колчак – Верховный Правитель России) и подчеркивая свое преемство с добольшевицкой Россией. Имели место и персональная, и правовая преемственность. В состав Белых правительств входили чиновники Императорской России, губернаторы, деятели земского и городского самоуправлений. Декреты советского правительства считались у Белых «юридически ничтожными», и при освобождении ими той или иной области восстанавливались законодательные нормы дореволюционного правопорядка. Их статус «законных носителей государственной власти», в отличие от «узурпаторов-большевиков», должен был обеспечить им поддержку и России, и международного сообщества. Признание всеми Белыми правительствами Колчака в качестве Верховного Правителя России дало военно-политическую стабильность Белых фронтов, межобластное, межправительственное взаимодействие.

Основоположники Белого движения вовсе не пользовались этим названием, начиная свою борьбу. «Белыми», «белогвардейцами» добровольцев начали называть их противники большевики, по якобы существовавшей аналогии между Добровольческой армией и эмигрантской белой армией эпохи Французской революции конца XVIII столетия. По существу, это неправильно. В то время как французская белая армия сражалась за идею легитимной монархии, выбрав для своего флага белый цвет (цвет королевского дома Бурбонов), наша Добровольческая армия вовсе не была ни реставраторской, ни монархической. Она сражалась, как пели первые добровольцы, «за Россию и свободу», специально подчеркивая, что «царь нам не кумир». Но название «белое» постепенно привилось, добровольцы стали им пользоваться, придавая ему иной смысл. Белый цвет стал символом чистоты устремлений его участников, противопоставляемый классовой ненависти и перманентной революции, олицетворявшихся красным цветом – цветом крови. «Я почти не знаю таких белых, которые бы осуждали себя за участие в этом движении, – писал через много лет один из активных участников антибольшевицкой борьбы митрополит Вениамин Федченков. – Наоборот, они всегда считали, что так нужно было, что этого требовал долг перед родиной, что сюда звало русское сердце, что это было геройским подвигом, о котором отрадно вспомнить. Нашлись же люди, которые и жизнь отдали за „единую, великую, неделимую“ – не раскаивался и я… Много было недостатков и даже пороков у нас, но все же движение было патриотическим и геройским. Не случайно оно получило имя „белое“. Пусть мы были и сероваты, и нечисты, но идея движения, особенно в начале, была белая». В Белом движении был представлен весь политический спектр – от монархистов до социалистов, в него объединились все, кому дороги были Россия и свобода, независимо от того, каких конкретных политических взглядов на будущее устроение России они придерживались. Задача Белых была в том, чтобы освободить страну от большевицкой тирании, а потом уже сам народ свободно решит, как устроить свою жизнь. Деятели Белого дела часто говорили, что, так как белый цвет включает все цвета радуги, он является символом политической солидарности, без которой большевизм одолеть невозможно.

В письме министру иностранных дел Верховного Правителя С. Д. Сазонову А. И. Деникин 2 января 1919 г. писал: «Мы боремся за самое бытие России, не преследуем никаких реакционных целей, не поддерживаем интересов какой-либо одной политической партии и не покровительствуем никакому отдельному сословию. Мы не предрешаем ни будущего государственного устройства, ни путей и способов, коими русский народ объявит свою волю».

Каждый пункт этой программы был прямым противопоставлением Белого дела большевизму. Для большевиков Россия была только средством, только плацдармом мировой революции. Большевики были узкооднопартийны и всех несогласных считали врагами, подлежащими уничтожению или подавлению. Большевики объявляли себя выразителями интересов одного класса – пролетариата, а не всего общества. Будущее большевики видели только в коммуне и социализации собственности, они не только предрешали будущее, они его осуществляли ценой великих насилий и безмерных жестокостей.

Белые, напротив, стояли на естественном принципе общественного многообразия – есть разные группы, разные общественные слои, различные политические и хозяйственные интересы – но все эти группы состоят из людей, а каждый человек – гражданин России, не менее важен и ценен, чем любой другой, – каждый бесценен. Для победы в «борьбе с большевизмом» считался необходимым приоритет единоличной власти над коллегиальной, военной власти над гражданской (военная диктатура). Но после окончания войны предусматривался созыв Национального Учредительного собрания, призванного разрешить вопрос о форме власти в стране (монархия или республика), выбрать главу государства, а также утвердить проекты социально-политических и экономических реформ. До Всероссийского Собрания допускался созыв областных собраний, призванных стать совещательными органами при единоличных правителях. В Омске в 1919 г. был разработан избирательный закон, по которому выборы должны проводиться на основе всеобщего, равного, прямого (в крупных городах) и двухступенчатого (в селах) избирательного права при тайном голосовании. Выборы Учредительного собрания 1917 г. признавались нелегитимными, так как прошли после «большевицкого переворота» с рядом противоправных ограничений (например, запрет КДП). В этом состояло отличие Российского правительства Колчака от правительств «демократической контрреволюции» (Комитета Членов Учредительного собрания, Временного Всероссийского правительства в Уфе), утверждавших принцип прямой преемственности от Всероссийского Учредительного собрания 1917 г. и отрицавших военную диктатуру.

Впоследствии Белое движение постепенно отходит от идеи Учредительного собрания: «Мы за Учредилку умирать не будем», – говорили многие Белые бойцы. И вожди Белого дела призывали сражаться не за Учредительное собрание, а «за Россию», в которой в той или иной форме после победы обязательно будет создано народное представительство – Национальное собрание, Народное собрание. Само слово «учредительное» стало отвергаться потому, что ужасы коммунистической диктатуры заставили многих пожалеть о потерянной старой России, которую Белые все больше желали не учредить заново, но, преобразовав во многих отношениях, возродить.

Документ

Выступая в Ростове-на-Дону перед городским обществом 31 июля 1919 г., генерал Деникин так очертил свою цель: «Революция безнадежно провалилась. Теперь возможны только два явления: эволюция или контрреволюция. Я иду путем эволюции, памятуя, что новые крайние утопические опыты вызвали бы в стране новые потрясения и неминуемое пришествие самой черной реакции.

Эта эволюция ведет к объединению и спасению страны, к уничтожению старой бытовой неправды, к созданию таких условий, при которых были бы обеспечены жизнь, свобода и труд граждан; ведет, наконец, к возможности в нормальной спокойной обстановке созвать Всероссийское Учредительное собрание.

Страшно тяжел этот путь. Словно плуг по дикой, поросшей чертополохом целине, национальная идея проводит глубокие борозды по русскому полю, где все разрушено, все загажено, где со всех сторон встают как будто непреодолимые препятствия. Но будет вспахано поле, если… Я скажу словами любимого писателя. Давно читал. Передам, быть может, не дословно, но верно: „Бывают минуты, когда наша пошехонская старина приводит меня в изумление. Но такой минуты, когда бы сердце мое перестало болеть по ней, я положительно не запомню. Бедная эта страна, её любить надо“».

Единство Белого движения выразилось в общности политических и экономических программ. Принцип «Единой, Неделимой России», как объяснял его генерал Деникин, означал, с одной стороны, признание de facto независимости частей бывшей Российской Империи (Финляндии, Прибалтийских республик), признанных мировыми державами. С другой стороны, остальные государственные новообразования на территории России (Украина, Горская республика, республики Кавказа) считались нелегитимными. Для них допускалась «областная автономия». Казачьи войска сохраняли право иметь собственные органы власти, вооруженные силы в пределах общероссийских структур. Представителю ВСЮР при правительстве Грузии генералу Баратову А. И. Деникин разъяснял принцип национально-государственной политики: «Широкая внутренняя автономия в делах местной, краевой и народной жизни составляет одно из оснований будущей государственной жизни России».

Законопроекты по аграрной политике сводились к восстановлению права собственности на землю, но восстановление прежних правоотношений не исключало их существенного реформирования. Предполагалось «частичное отчуждение помещичьей земли добровольное или принудительное в пользу крестьян за выкуп» (Декларации по земельному вопросу Колчака и Деникина марта 1919 г.). В рабочей политике – сохранялись профсоюзы, 8-часовой рабочий день, социальное страхование, право на забастовки (Декларации по рабочему вопросу – февраль, май 1919 г.). Полностью восстанавливались права собственности на городскую недвижимость, промышленные предприятия, банки. Предполагалось расширение прав местного самоуправления и общественных организаций, вместо политических партий в выборах участвовали межпартийные и беспартийные объединения (муниципальные выборы на юге России в 1919–1920 гг., выборы Государственного Земского Совещания в Сибири осенью 1919 г.).

ДОКУМЕНТ

В письме в Особое совещание по решению аграрного вопроса от 24 марта 1919 г. А. И. Деникин писал: «Не ожидая окончательной разработки земельного положения, надлежит теперь же принять меры к облегчению перехода земель к малоземельным и к поднятию производительности сельскохозяйственного труда. При этом власть должна не допускать мести и классовой вражды, подчиняя частные интересы благу государства».

Документ

«За что мы боремся? Декларация Главного командования на Юге России от 10 апреля 1919 г.:

1. Уничтожение большевицкой анархии и водворение в стране правового порядка.

2. Восстановление могущественной, Единой и Неделимой России.

3. Созыв Народного собрания на основах всеобщего избирательного права.

4. Проведение децентрализации власти путем установления областной автономии и широкого местного самоуправления.

5. Гарантия полной гражданской свободы и свободы вероисповедания.

6. Немедленный приступ к земельной реформе для устранения земельной нужды трудящегося населения.

7. Немедленное проведение рабочего законодательства, обеспечивающего трудящиеся классы от эксплуатации их государством и капиталом»

А. И. Деникин. За что мы боремся? – б/м; б/г.

Вводилась уголовная ответственность (до смертной казни включительно) для большевиков, комиссаров, сотрудников ЧК, а также работников советской власти и военнослужащих РККА.

Над политической программой будущей России работали и общероссийское и областные Белые правительства – прежде всего Особое совещание при главкоме ВСЮР. Однако разработки эти не предавались огласке – «до взятия Москвы». Они писались разными людьми в разных концах России и все же шли в одном направлении, что свидетельствует об идейном единстве Белых. Они в разной мере узаконивали «черный передел», но не на основе «социализации земли», как эсеровское Учредительное собрание 1918 г., а на основе частной собственности. Они подчеркивали важность местного самоуправления при временной диктаторской власти в центре, признавали необходимость созыва законодательного собрания. Отвлекаясь от вынужденных мер военного времени, они подчеркивали важность свободной торговли, рыночного ценообразования и частного владения предприятиями. Они признавали роль профсоюзов, но отрицали препятствующие управлению предприятиями фабзавкомы. Признавали, особенно на Севере, в Сибири и в казачьих областях, важность опоры экономики на кооперативное движение. Все эти установки Белых были увезены в эмиграцию и формировали там видение будущей, послесоветской России.

Примечательно и утверждение общероссийской символики Белым движением: флаг – трехцветный национальный и Андреевский военно-морской, герб – двуглавый орел без знаков императорской власти, гимн – «Коль Славен наш Господь в Сионе» или марш Преображенского полка.

Белые пошли сражаться за «Россию и свободу», за право русского человека, любой национальности и вероисповедания на достойную и свободную жизнь. Белые ждали, что сами русские люди через своих свободно избранных представителей в областные думы и Учредительное собрание определят свою жизнь и судьбу своих детей. Красные, как мы уже видели, преследовали совершенно иную цель – принудить народ под страхом смерти воплощать в жизнь коммунистические идеи, выдуманные далеко от России и нигде еще не опробованные на практике. Для Красных Россия была полигоном мировой революции, для Белых – любимой и единственной родиной.

Литература

Г. А. Трукан. Антибольшевистские правительства России. М., 2000;

Д. Лехович. Белые против красных. Судьба генерала Антона Деникина. М., 2005.

В. Ж. Цветков. «Белогвардейская альтернатива». Как собирались обустроить Россию Колчак, Деникин и Врангель. // Родина. № 4, 2004.

2.2.22. Ход военных действий в 1918–1919 гг. Красная армия и Белые армии

С весны 1918 г. развернулись боевые действия на Севере, Востоке и Юге России. Основу большевицких вооруженных сил составляли отряды Красной гвардии из добровольцев и неорганизованные рабоче-крестьянские формирования. Военные действия на Дону и Кубани показали их низкую боеспособность. С июня 1918 г. Красная армия стала создаваться на основе всеобщей воинской повинности, перейдя к нормам регулярной армии. Тактика военных действий 1918–1920 гг. ломала сложившиеся стереотипы. Гражданская война стала маневренной, сплошных линий фронта не было, решающее значение имели захват инициативы, внезапность.

Южное направление

Отступление добровольцев от Екатеринодара вовсе не означало неудачу похода. Поражение под стенами кубанской столицы восполнялось тем, что добровольцы, вернувшись на Дон, принесли с собой веру в возможность борьбы, и эту веру они вливали в сердца тех, кто её потерял. Добровольческая армия, возвратившись на Дон из 1-го Кубанского похода, стала готовиться на неоккупированной немцами территории к новому выступлению. Перед командованием армии встал вопрос о выборе операционного направления. Главная цель – освобождение Москвы и свержение большевицкой власти – не вызывала сомнений ни у кого. Но пути её достижения видели различно. Некоторые настаивали на немедленном движении Добровольческой армии совместно с донцами на Царицын, который, помимо возможности установления связи с уральскими казаками, мог дать добровольцам независимую от казачьих областей базу (там имелись пушечный и снарядный заводы и громадные запасы военного имущества). На Волге можно было также рассчитывать и на сочувственное настроение населения Саратовской губернии, в которой к тому времени уже были восстания против большевиков. Но генерал Деникин поставил ближайшей задачей армии освобождение Задонья и Кубани, обосновывая это тем, что Добровольческую армию связывало нравственное обязательство перед кубанцами, пошедшими с добровольцами прежде всего для того, чтобы освободить свои станицы.

Свидетельство очевидца

«Итак – на Кубань! Стратегически план операции заключался в следующем: овладеть Торговой, прервав там железнодорожное сообщение Северного Кавказа с Центральной Россией; прикрыв затем себя со стороны Царицына, повернуть на Тихорецкую. По овладении этим важным узлом Северо-кавказских дорог, обеспечив операцию с севера и юга захватом Кущевки и Кавказской, продолжать движение на Екатеринодар для овладения этим военным и политическим центром области и всего Северного Кавказа… Нас было мало: 8–9 тысяч против 80—100 тысяч большевиков. Но за нами было военное искусство… В армии был порыв, сознание правоты своего дела, уверенность в своей силе и надежда на будущее», – писал генерал Деникин.

23 июня 1918 г. Добровольческая армия выступила во II Кубанский поход. На Северном Кавказе действовали Красные войска числом около 100 тыс., под командой Ивана Лукича Сорокина (убитого в ноябре своими же). Деникин перед походом запретил убивать пленных. Теперь расстреливали комиссаров и коммунистов, а другим пленным предлагали служить в Белых частях.

Позднее, в ноябре 1918 г. генерал Деникин издал приказ офицерам Русской армии, пошедшим служить большевикам, в котором, в частности, говорилось: «Всех, кто не оставит безотлагательно ряды Красной армии, ждёт проклятие народное и полевой суд Русской армии – суровый и беспощадный». Офицеров, пошедших на службу к Красным, судили военно-полевым судом, как изменников, но, учитывая вынужденный характер их согласия служить большевикам, не казнили, но рядовыми определяли в Белые полки.

Свидетельство очевидца

22 июня 1918 г. генерал Деникин писал жене: «Операция развивается как по нотам. Завтра – новый бой: взятие крупного большевицкого центра Белой Глины… Хотел быть жестоким и не выполнил обещания. Объявил прощение всем глупым вооруженным людям, дерущимся против меня: стекаются сотнями и сдают оружие… Среди грозной обстановки, жестокой и беспощадной борьбы – не черствеет почему-то сердце и так хочется ласки и покоя. Только. Как единственной награды за Крестный путь».

Историческая справка

Пусть свищут пули, льётся кровь,

Пусть смерть несут гранаты, —

Мы смело двинемся вперед:

Мы – Русские солдаты!

В нас кровь отцов-богатырей

И дело наше право:

Сумеем честь мы отстоять

Иль умереть со славой, —

в этих словах марша Алексеевского (Партизанского) ударного полка, кадр которого составляли в основном юнкера, кадеты, студенты и даже гимназисты, отражён настрой, с которым шли в те дни добровольцы.

26 июня завязался упорный бой за станцию Шаблиевская. Её штурмовала дивизия генерала Маркова. Станция была взята, но в этом бою случайным разрывом снаряда генерал Марков был смертельно ранен. Гибель прославленного героя оплакивала вся армия. По свидетельству генерала Деникина, последними словами генерала Маркова, обратившегося к склонившимся над ним офицерам, были: «Прощайте, господа… Вот видите, то вы умирали за меня, а сейчас я умираю за вас…» 1-й Офицерский полк, которым командовал в Ледяном походе генерал Марков, с этого дня получил имя 1-го офицерского генерала Маркова полка.

Историческая справка

Сергей Леонидович Марков. Генерал-лейтенант. Родился в 1878 г. в Санкт-Петербургской губернии в семье офицера, потомственного московского дворянина. Окончил 1-й Московский кадетский корпус и поступил в Константиновское артиллерийское училище. Из училища был с блестящим результатом выпущен в Лейб-гвардии 2-ю артиллерийскую бригаду. Затем выдержал конкурс и поступил в Николаевскую академию Генерального штаба. Окончил по первому разряду два класса и дополнительный курс и «за отличные успехи в науках» был произведён в штабс-капитаны. В 1904 г., только завершив обучение в Академии, по собственному желанию отправился на маньчжурский фронт. Был награждён многими боевыми орденами, в том числе орденом Св. Владимира 4-й степени.

С 1911 г. подполковник Марков стал штатным преподавателем Николаевской военной академии, где читал курс истории военного искусства периода Петра I, помимо Академии Марков преподавал в Павловском и Михайловском артиллерийском училищах тактику, военную географию и русскую военную историю. Был произведён в декабре 1913 г. в полковники. Великая война свела Маркова с Деникиным. В 1914 г. Марков становится начальником штаба «Железной» дивизии генерала Деникина на Австрийском фронте, а с марта 1915 г. – командиром 13-го стрелкового полка в дивизии генерала Деникина. С тех пор, как писал Деникин, «со своим славным полком Марков шёл от одной победы к другой. (…) Он не жил, а горел в сплошном порыве». Марков всегда находился во главе своих стрелков, с которыми сроднился, многих знал в лицо, вдохновлял их личным примером мужественного служения. Марков стал Георгиевским кавалером. В декабре 1915 г. за боевые отличия Марков был произведён в генерал-майоры. В 1916 г. Марков назначен в Кавказскую армию начальником штаба 22-й Кавалерийской дивизии. После возвращения с фронта Марков вновь читал лекции в Николаевской военной академии.

После Февральской революции Марков – 2-й генерал-квартирмейстер штаба Верховного Главнокомандующего, с мая 1917 г. начальник штаба Западного фронта, а с августа 1917 г. начальник штаба Юго-Западного фронта. Генерал Марков поддержал выступление генерала Корнилова в августе 1917 г., был арестован и отправлен в Быховскую тюрьму. В середине декабря 1917 г. Марков прибыл в Новочеркасск. Активно участвовал в формировании Добровольческой армии. Его деятельность отличалась бескомпромиссным служением идеалам патриотизма, воинского долга и офицерской чести. Он отличался подчёркнутой скромностью, даже аскетизмом, деля со своими подчинёнными все тяготы походов.

С января 1918 г. Марков был назначен начальником штаба 1-й Добровольческой дивизии, а в феврале стал командиром Сводно-офицерского полка и затем командиром 1-й Отдельной пехотной бригады. С июня – начальник 1-й пехотной дивизии. «Не раз и не два в ужасном безлюдье сами собой приходили на ум мысли – нет Маркова…» – так с горечью пишет Антон Иванович Деникин о безвременной смерти своего близкого друга и соратника по тяжелым боям Великой и Гражданской войн.

В октябре 2003 г. в городе Сальске Ростовской области генералу Маркову был открыт памятник, ставший первым памятником Белому генералу в послекоммунистической России.

14 июля начался штурм станции Тихорецкой, являвшейся крупным железнодорожным узлом. Большевики были разбиты и отступили к Екатеринодару. В течение месяца на просторах Юга России кипели бои, и главная стратегическая цель была достигнута: 100-тысячная Красная армия Сорокина была отрезана от Таманской армии Ковтюха. Большевиков разбивали по частям. Именно этот маневр позволил генералу Деникину нанести поражение армии Сорокина и 14 августа 1918 г. освободить Екатеринодар.

Свидетельство очевидца

«Красные были всегда многочисленнее нас, – писал участник 2-го Кубанского похода поручик Сергей Мамонтов, – но у них не было дисциплины и офицеров, и нам всегда удавалось их бить. Патроны они получали со складов Кавказского фронта, но плохо сумели организовать доставку, и часто патронов у них было мало, как и у нас. Но Красные, менее дисциплинированные, расходовали патроны в начале боя, наши же сохраняли их под конец».

Один за другим Белые отбивали города, станицы, железнодорожные узлы. После Екатеринодара были освобождены Ставрополь и Новороссийск. С выходом из войны Турции 30 октября открылись Босфор и Дарданеллы и в Новороссийск начала поступать помощь союзников по Антанте – оружие, обмундирование, боеприпасы, новейшая техника – танки, самолеты. После взятия Ставрополя в продолжение ещё двух месяцев, в тяжелых боях, преодолевая упорное сопротивление 75-тысячной 11-й армии Красных, 25-тысячная Кавказская группа Добровольческой армии под командованием генерала В. З. Май-Маевского продолжала выполнять поставленную задачу, освобождая Северный Кавказ и занимая западное побережье Каспийского моря. Большое количество оружия и боеприпасов досталось Белым после капитуляции в ноябре 1918 г. остатков XI армии РККА.

Свидетельство очевидца

В бою под селом Белая Глина погиб любимый командир 1-го Дроздовского полка, георгиевский кавалер за Русско-японскую войну, полковник Михаил Антонович Жебрак-Русанович. «Мы заняли Великокняжескую, Николаевскую, Песчанокопскую, подошли к Белой Глине, – пишет Антон Туркул, – и под Белой Глиной натолкнулись на всю 39-ю советскую дивизию, подвезённую с Кавказа. Жебрак сам повёл в атаку 2-й и 3-й батальоны. Наш 1-й батальон был в резерве.

Мы прислушивались к бою. Ночь кипела от огня. Ночью же мы узнали, что полковник Жебрак убит со всеми чинами его штаба. На рассвете поднялся в атаку наш 1-й батальон… Командир пулемётного взвода 2-й роты поручик Милентий Димитраш заметил в утренней мгле цепи большевиков… Красные собирались нас атаковать. Димитраш – он почему-то был без фуражки, я помню, как ветер трепал его рыжеватые волосы, помню, как сухо светились его зеленоватые рысьи глаза, – вышел с пулемётом перед нашей цепью. Он сам сел за пулемёт и открыл огонь… Корниловцы уже наступали во фланг Белой Глины. Мы тоже пошли вперёд. 39-я советская дрогнула… Потери нашего полка были огромны. В ночной атаке 2-й и 3-й батальоны потеряли больше четырёхсот человек. Семьдесят человек было убито в атаке с Жербаком, многие, тяжело раненные, умирали в селе Торговом, куда их привезли… В поле, где только что промчался бой, на целине, заросшей жёсткой травой, утром мы искали тело нашего полковника Жебрака. Мы нашли его среди тел девяти офицеров его верного штаба. Командира едва можно было признать»… Полковника Жебрака Красные взяли ещё живым, били прикладами, пытали, жгли на огне… Его запытали.

«Если бы не вера в Дроздовского и в вождя Белого дела Деникина, – пишет Туркул, – если бы не понимание, что мы бьёмся за человеческую Россию против всей бесчеловеческой тьмы, мы распались бы в ту зловещую ночь и не встали бы никогда. Но мы встали. И через пять суток, ожесточённые, шли в новый бой на станицу Тихорецкая, куда откатилась 39-я советская. В голове шёл 1-й солдатский батальон, наш Белый батальон, только что сформированный из захваченных Красных. Среди них не было старых солдат, но одни заводские парни, чёрнорабочие, бывшие красногвардейцы… все они радовались плену и уверяли, что советчина… им осточертела, что они поняли, где правда».

Бывшие красноармейцы и впредь бесстрашно сражались в рядах Белой армии. За ту блестящую атаку они заслужили похвалу Дроздовского. Их батальон был переименован в 1-й пехотный солдатский полк, а позже ему было передано знамя 83-го Самурского полка и полк стал именоваться Самурским. «Полнота веры в наше дело преображала каждого из нас. Она нас возвышала, очищала. Каждый как бы становился носителем общей правды. Все пополнения, приходившие к нам, захватывало этим вдохновением. Мы каждый день отдавали кровь и жизнь», – писал Туркул.

В середине 1918 г. на Северном Кавказе тлеющий огонь Гражданской войны превратился в бушующее пламя. Люди начинали понимать, что такое большевизм. На Кавказе рядом с аулами горцев раскинулись станицы Терского и Кубанского казачьих войск. Столетия казаков и горцев связывали сложные отношения: от дружески-родственных до враждебных. И все, как хорошее, так и плохое, вышло наружу с удесятерённой силой в дни Гражданской войны. В первой половине июня 1918 г. восстали казаки Пятигорского отдела под командованием полковника Константина Агоева, георгиевского кавалера за Великую войну. В конце июня состоялся казачий съезд в Моздоке, который заявил о полном разрыве с большевиками. Терские казаки боролись на восьми фронтах, причём не только с большевиками, но и с горцами. Чеченцы и ингуши поддержали большевиков, а осетины, кабардинцы и черкесы – Белых. Поощряя национальную вражду, большевики привлекали в свои ряды чеченцев и ингушей, обещая им крупное денежное вознаграждение и земли своих врагов. Кончилось дело тем, что, взяв деньги и все разграбив, чеченцы и ингуши разошлись по своим аулам. Позднее чеченцы и ингуши восстали против большевиков и частично влились в ряды Белых. После ухода Белых с Кавказа они десятилетиями будут, проклиная тот свой кратковременный союз с большевиками, вести в горах непримиримую партизанскую войну против коммунистов.

Фронтом у станицы Прохладная, где наступали главные силы большевиков, командовал офицер-осетин Эльмурза Мистулов, георгиевский кавалер за Русско-японскую войну. В годы Первой Мировой он сражался на Кавказском фронте, командуя казачьей бригадой. На Терскую область Красные наступали с четырёх сторон, но казаки героически сражались с многократно превосходящими силами противника. 12 августа большевицкая власть города Грозного приказала разоружиться Грозненской станице. Казаки ответили отказом, и закипели бои в самом городе. Станица Боргустанская, находящаяся на стыке двух войск – Терского и Кубанского, на склонах Боргустанского хребта, вела борьбу в одиночестве. Храбрым её жителям не впервой было встречаться в бою с горцами. Всю Кавказскую войну XIX века она была форпостом борьбы с Шамилем. «Мы не терцы, не кубанцы, мы – лихие Боргустанцы», – говорили о себе казаки этой станицы. Командовал боргустанцами полковник Скобельцын. Несколько раз оставляя станицу, казаки вновь с боя брали её, пока дождались помощи от центра восстания.

Уже в конце мая 1918 г. полковник Андрей Григорьевич Шкуро, бежавший из тюрьмы Кисловодска, сформировал недалеко от города вместе с полковником Яковом Слащёвым, бывшим командиром лейб-гвардии Финляндского полка, партизанский отряд из пятнадцати человек. На весь отряд было лишь четыре винтовки и два револьвера. С этими малыми силами они освободили станицу Суворовскую, Бекешевскую и ряд других. За короткое время отряд разросся до нескольких сотен человек и овладел рядом городов в южном Ставрополье. Шкуро был произведен в генерал-майоры, его дивизия влилась в Добровольческую армию.

В середине мая вспыхнуло восстание кубанских казаков на Таманском полуострове. Там жили казаки-черноморцы, потомки запорожцев, традиционно служившие в Таманском и Уманском полках Кубанского казачьего войска. В годы Великой войны они сражались на Кавказском фронте. Теперь, как и терцам, им пришлось сражаться с армией Ковтюха. Но если в Терском войске было единство, обусловленное в основном необходимостью борьбы с красными горцами, то в Кубанском войске единства не было. На Тамани ряд станиц объявили нейтралитет, а некоторые даже перешли на сторону большевиков. Все это привело к тому, что казаки должны были эвакуироваться в Крым, где находились тогда части Германской армии, которые, высадив десант на Тамани, прогнали из казачьих станиц большевиков.

Донская армия в июле и сентябре 1918 г. пыталась взять Царицын. Его защищали 42 тысячи войск под командой К. Е. Ворошилова и И. В. Сталина. При третьей попытке в январе 1919 г. казаки ворвались в предместья, но к тому времени немцы ушли с Украины. Красные оттуда ударили в тыл Донской армии, и значительная ее часть разбежалась. Казаки верхнедонских станиц отказались сражаться против Красных. Атаман Краснов, который в своей политике делал ставку на Центральные державы, ушел 2 февраля 1919 г. в отставку. Новым Донским атаманом большой войсковой круг избрал генерал-лейтенанта Африкана Петровича Богаевского. На Рождество 1918/19 г. для осуществления единого командования генерал Деникин по соглашению с атаманами Донского и Кубанского войск вступил в командование всеми сухопутными и морскими силами, действующими против большевиков на Юге, приняв должность Главнокомандующего Вооруженными силами Юга России. (ВСЮР). При главкоме ВСЮР было образовано Особое совещание, ставшее зачатком гражданского правительства. В нем главную роль играли члены КДП. Генерал Деникин официально признал адмирала Колчака Верховным Правителем России и объявил, что подчиняется всем его приказам.

Продвигаясь с боями на восток к Каспийскому морю, Белые сильно теснили Красных. Один за другим освобождались города: Георгиевск, Моздок, Кизляр. В начале февраля генерал Павел Шатилов вошёл в Грозный, а затем, после ожесточённых уличных боев, продолжавшихся семь дней, дивизия генерала Шкуро и пластунская бригада генерала Александра Геймана освободили Владикавказ. Северо-Кавказская операция Добровольческой армии закончилась. В пределах Северного Кавказа не осталось ни одной операционной группы Красных войск. «Сопротивление Северо-Кавказской армии было сломлено. Красноармейцы распылились. На своей русской земле, не смея заходить в станицы, они шли по железнодорожным путям и тысячами гибли от холода, голода и тифа. Так бесславно гибли те, которые еще недавно громили турецкую армию и штурмом брали Эрзерум», – описывал Михаил Левитов конец XI (Таманской) Красной армии. К середине февраля 1919 г. Кавказская Добровольческая армия, имея обеспеченный и относительно мирный тыл, получила возможность повернуть на север для «похода на Москву».

Перед Главнокомандующим Вооруженными силами Юга России встал вопрос: направить ли главные силы на взятие Царицына и тем самым бросить на произвол судьбы Дон и оставить большевикам Донецкий бассейн, или же, не оставляя Царицынского направления, сохранить во что бы то ни стало каменноугольный бассейн, этот важнейший плацдарм для будущего наступления на Москву, и не дать погибнуть Дону.

Генерал Деникин остановился на втором решении, и с февраля 1919 г. с Северного Кавказа на Дон потянулись кубанские и терские дивизии. С конца февраля началось жестокое противостояние в Донецком бассейне. Красные, несколько раз переходившие в наступление, даже имея первоначальный успех, неизменно отбрасывались в исходное положение пехотой и бронепоездами, добровольцами генерала Май-Маевского и кубанцами Шкуро.

В марте 1919 г. вспыхнуло восстание казаков Верхне-Донского округа. В течение трёх месяцев казаки сражались с превосходящими силами большевиков, нанося им одно поражение за другим. В конце мая восставшие соединились с основными силами Донской армии.

Начало мая 1919 г. стало поворотным моментом в судьбе Вооруженных сил Юга России. Большевицкий фронт дрогнул, и все Белые армии Юга – от Каспийского до Черного морей, – перешли в наступление. «Май 1919 г., – вспоминал Туркул. – Само сочетание этих двух слов вызывает как бы прилив свежего дыхания. Начало большого наступления, наш сильный порыв, когда казалось, что с нами поднимается, докатится до Москвы вся живая Россия, сметая советскую власть. Я вижу их всех, моих боевых товарищей, их молодые улыбки, весёлые глаза. Я вижу нашу сильную светлую молодёжь, слышу её порывистое дыхание, то взрывы дружного пения, то порывы „ура“».

Кавказская армия генерала П. Н. Врангеля (кубанские и терские казаки), совершив бросок через калмыцкие степи, со второго захода, прорвав с помощью танков, управляемых английскими добровольцами, проволочные заграждения, 30 июня взяла «неприступный красный Верден» – Царицын. В Царицыне сдались 40 тыс. солдат и офицеров РККА, Белым достались сотни грузовиков с военным снаряжением. Передовые части Кавказской армии начали наступление на Саратов и Астрахань и заняли плацдарм на левом берегу Волги напротив Царицына. В августе в заволжских степях разъезды Врангеля встретились с Уральскими казаками.

В июне Белые войска освободили Екатеринослав и Харьков. В армию шел приток добровольцев; но применялась и выборочная мобилизация. «Цветные полки» – Алексеевский, Дроздовский, Корниловский и Марковский – пополнились; последние три были развернуты в дивизии. Это были ударные силы ВСЮР. Цветными они назывались ввиду разного цвета погон и других деталей формы: сине-белого у алексеевцев, черно-белого у марковцев, красно-черного у корниловцев и малинового у дроздовцев.

Свидетельство очевидца

В толпе, встречавшей добровольцев в Харькове, по словам полковника Туркула, все спрашивали, подчинился ли генерал Деникин адмиралу Колчаку. «Меня подняли, чтобы лучше слышать ответ. Я помню, как перестало волноваться море голов, как толпа замерла без шапок. В глубокой тишине я сказал, что Главнокомандующий вооружёнными силами Юга России генерал Деникин подчинился Верховному правителю адмиралу Колчаку, и был оглушён „ура“».

3 июля, в только что взятом Царицыне, генерал Деникин издал знаменитую директиву армиям: «Имея конечной целью захват сердца России – Москвы, приказываю…» Далее указывались направления движений армий, причем для Кавказской назывались такие пункты, как Саратов, Пенза, Нижний Новгород, Владимир, Воронеж и другие города. В задачу Добровольческого корпуса ставилось наступление на Москву по кратчайшему направлению через Курск, Орёл и Тулу, с обеспечением своего тыла с запада занятием Киева и других переправ через Днепр и Десну. Директива эта, получившая в военных кругах название «Московской», потом, в дни неудач Белых армий Юга, осуждалась за якобы чрезмерный оптимизм. Но её оптимизм был вполне обоснован: ещё никогда советская власть не была в более тяжёлом положении и не испытывала большей тревоги за свою судьбу, чем в то время.

После нанесённых Белыми весенних поражений Красное командование напрягало все силы, чтобы восстановить Южный фронт. Был смещён ряд военачальников. Революционные, заградительные и карательные отряды применяли жёстокий террор для установления в войсках дисциплины. Новые мобилизации вызвали приток пополнений, и армии Южного фронта были усилены новыми дивизиями. Этими мерами Красному командованию удалось довести численность своих армий до 180 тысяч человек. Кроме того, Красная армия выросла и в боевых качествах: учреждение в апреле 1918 г. института политических комиссаров в каждой воинской части позволило большевикам достаточно широко использовать офицеров старой Русской армии. Это оказало Красным большую помощь в деле создания регулярной вооруженной силы. Уже на майском 1919 г. параде в Москве части РККА показали выправку и строй, заставившие вспомнить старую Императорскую армию. Говорят, что старые генералы, пошедшие на службу к большевикам, не могли сдержать слез умиления, глядя на ладно идущие шеренги Красных курсантов и ударных латышских и эстонских полков.

К началу 1919 г. в составе Рабоче-Крестьянской Красной армии (РККА) против Белых действовало 15 армий. К концу 1920 г. их общая численность возросла до 5 млн. человек. Максимальная же общая численность Белых армий доходила всего до 500 тыс. Высшее военное руководство сосредотачивалось у Председателя Революционного Военного Совета республики (РВСР) Л. Д. Троцкого и Главнокомандующего Вооруженными Силами Республики С. С. Каменева. Армиям Красных противостояли объединенные под Верховным командованием адмирала А. В. Колчака армии Восточного фронта: Сибирская (генерал-лейтенант Р. Гайда), Западная (генерал от артиллерии М. В. Ханжин), Южная (генерал-майор П. А. Белов), Оренбургская (генерал-лейтенант А. И. Дутов) и Уральская (генерал-лейтенант В. С. Толстов), а также армии ВСЮР под командованием Главкома ВСЮР генерал-лейтенанта Деникина: Добровольческая (генерал-лейтенант В. З. Май-Маевский), Донская (генерал-лейтенант В. И. Сидорин) и Кавказская (генерал-лейтенант П. Н. Врангель) армии. На Петроград наступали войска Главнокомандующего Северо-Западным фронтом генерала от инфантерии Н. Н. Юденича и Главнокомандующего войсками Северной области генерал-лейтенанта Е. К. Миллера.

В конце лета Добровольческая армия преследовала отступавшие части Красных армий, продвигаясь на Воронеж и Курск. Добровольцы генерала Май-Маевского захватывали тысячи пленных. Состоявшие из мобилизованных крестьян, 8-я и 33-я советские дивизии в полном составе перешли к Белым. Из пленных красноармейцев была образована Тульская дивизия. На левом фланге 13 августа 1919 г. войска генерала Николая Бредова вошли в Киев, 20 сентября на правом фланге корпус генерала Александра Кутепова освободил от большевиков Курск, 30 сентября генерал Шкуро вошёл в Воронеж. 10-й армии РККА удалось к сентябрю оттеснить малочисленную Кавказскую армию от Саратова назад к Царицыну, но на Московском направлении наступление продолжалось.

14 октября корниловцы освободили Орёл, а 5-й кавалерийский корпус генерала Юзефовича вошёл в Новгород-Северский. Белые бронепоезда заняли оборону в 20 километрах к северу от Орла, конные разъезды Белых вошли в Тульскую губернию. 40-дневный рейд 4-го Донского корпуса ген. К. К. Мамантова по Тамбовской, Воронежской и Рязанской губерниям в июле – августе разрушил тылы Красных. Ко второй половине октября фронт Вооруженных сил Юга протянулся от Астрахани на Царицын – Воронеж – Орёл и Киев. До Москвы оставалось 250 км. 98 тысяч Белых противостояли 150 тысячам Красных.

Это был момент, когда Белым армиям ценою неимоверных усилий и жертв удалось ближе всего подойти к Москве. Широкое наступление было поддержано серией восстаний в губерниях, контролируемых большевиками. В марте 1919 г. началось антибольшевицкое восстание в Астрахани. Восстание опиралось на рабочих, которые год назад, как и крестьяне, еще сочувствовали большевикам, но теперь протестовали против несправедливых пайков, произвольных арестов и мобилизации в Красную армию. На нескольких заводах начались забастовки и митинги. Власти их пытались рассеять, но толпа рабочих вышла с заводов с криками «Долой коммунистов!», «Бей комиссаров!». Восставшие действительно убили нескольких коммунистов, захватили здание партийного комитета и установили на колокольне пулемет. Бои длились два дня. Под руководством С. М. Кирова – председателя местного ВРК – восстание подавлял чекист Г. А. Атарбеков – «палач Астрахани». Рабочие кварталы были разбиты артиллерией, арестованных свозили на баржи и расстреливали или топили. Даже красноармейцы покушались на жизнь Атарбекова за его жестокость. Белые пытались, но не смогли прийти на помощь восстанию.

Тогда же, в марте 1919 в районе Ставрополя-на-Волге (Тольятти) вспыхнуло восстание, названное «чапанной войной» (по роду крестьянской одежды). А. В. Долинин, 25-летний крепкий крестьянин из села Ягодное, избранный «комендантом», призывал: «Товарищи братья красноармейцы! Мы, восставшие труженики, кормильцы всего населения России крестьяне, обращаемся к вам и заявляем, что мы восстали не против советской власти, но восстали против диктатуры, засилия коммунистов – тиранов и грабителей. Мы объявляем, что советская власть остается на местах. Советы не уничтожаются, но в советах должны быть выборные от населения лица, известные народу данной местности. Мы ни на шаг не отступаем от Конституции РСФСР и руководствуемся ею. Призываем вас, братья красноармейцы, примкнуть к нам, восставшим за справедливое дело…» Повстанцам не удалось слиться с наступавшей весной 1919 г. армией Колчака – она до Волги не дошла. К лету 1919 г. восстание было подавлено, но часть повстанцев ушла к Уральским казакам и в сентябре 1919 г. участвовала в уничтожении Красной группировки В. И. Чапаева.

В течение весны и лета 1919 г. в Красном тылу полыхали восстания – казачье в станице Вешенской, немецких колонистов под Одессой, крестьянские в Ливнах, Борисоглебске, Димитрове, под Киевом и Полтавой. Их участники вливались в Белую армию, когда наступление ВСЮР достигало их мест. Но восстания происходили и далеко за линией фронта: в Карелии, в Полесье, под Ржевом, на средней Волге в районе Сызрани, «степные партизаны» действовали в южном Поволжье. Около трети войск Красной армии приходилось держать в тылу как резерв для подавления народных восстаний.

Восточное направление

Адмирал Колчак принял решение наступать одновременно на Самару, (то есть двигаться на соединение с ВСЮР для совместного наступления на Москву) и на Вятку на соединение с Северной армией генерала Миллера. Зима 1918/19 г. стала для Омска временем подготовки к решительному наступлению. 24 декабря корпус Сибирской армии под командованием генерала А. Н. Пепеляева неожиданным ударом в трескучие морозы освободил Пермь и взял 20 тысяч пленных. В феврале 1919 г. сильные морозы остановили боевые действия на линии Пермь – Уфа – Оренбург – Уральск. Удерживая проходы через Урал, Колчак спешно формировал новые части. Сибирская и Народная армии были упразднены, а войска разделены на отдельные армии: Сибирскую (на Пермском направлении с базой в Екатеринбурге), Западную (на Уфимском направлении с базой в Челябинске) и Оренбургскую (на южном направлении). Оренбургской армией командовал генерал Дутов, Западной – генерал Ханжин, а Сибирской – чешский генерал Гайда. В состав Западной армии вошла и ижевская бригада, прикреплённая к 3-му уральскому корпусу – плохо одетые, недоедавшие ижевцы рвались в бой после долгого бездействия. Остатки Народной армии – Волжский корпус генерала Каппеля – отводились в тыл на переформирование.

Сибирская армия, державшая фронт на севере, была наиболее подготовленной, многочисленной и хорошо снабжённой. Именно ей предстояло нанести главный удар от Перми на Вятку для соединения с войсками Архангельского фронта. Одновременно с этим планировалось нанесение удара в направлении Волги силами Западной армии генерала Ханжина. В ходе предстоящего весеннего наступления Белым армиям нужно было не только восстановить позиции, утраченные осенью 1918 г., но и прорвать большевицкий фронт по направлению к Москве.

Несколько месяцев без поддержки сражалось Уральское казачье войско, против которого с середины декабря большевики начали новое крупномасштабное наступление. Армии адмирала Колчака не смогли соединиться с уральцами с востока, а помощь от генерала Деникина приходила нестабильно: между Уральской армией и Вооруженными Силами Юга России находился большевицкий фронт. Уральск пал после жестоких боёв в январе, и казакам не удалось больше отбить его. В тех боях был смертельно ранен их командующий – генерал-лейтенант Мартынов. Большевики продолжали наступать, а моральный дух казаков был в значительной степени подорван – подавленные всем происшедшим, обескураженные растерянностью Войскового правительства, они начали расходиться по домам, фронт таял. К началу марта Красные захватили уже больше половины территории Уральского казачьего войска. И чем дальше отходили казаки, тем очевидней становилась для них угроза голода – в нижнем течении Урала не было запасов продовольствия. Тогда в надежде исправить положение Войсковой Съезд принял решение передать власть георгиевскому кавалеру полковнику Владимиру Толстову, кандидатура которого была поддержана большинством казаков. И Толстов, человек выдающейся храбрости и вместе с тем очень жёсткий, став атаманом Уральского казачьего войска, сумел укрепить дисциплину и поднять боевой дух войска.

В первых числах марта, не дожидаясь весенней распутицы, началось общее наступление объединенных Сибирской, Западной (бывшей Народной) и Южной (преимущественно казачьей) армий (около 150 тыс. бойцов). Наступление развернулось от Глазова (под Вяткой) до Оренбурга и Уральска. Первой стремительно двинулась Сибирская армия под бело-зелёными сибирскими знамёнами. Южные группы войск Колчака ударили по направлению Самары и Симбирска. Отчаянно сражались ижевцы в составе Уральского корпуса, наступавшего по южному направлению.

Свидетельство очевидца

«Враг не выдерживал ни одного удара, – вспоминает ижевец Ефимов, – если он был силён с фронта, обход с фланга или в тыл, обычно по глубокому снегу, решал участь боя. Во время атаки одной деревни батальон бросился в незамёрзшую горную речку и, по горло в ледяной воде, атаковал противника. Только выбив врага из деревни, они пошли в избы сушить свою одежду, обратившуюся в ледяную кору. Пленные красноармейцы говорили, что не могут понять, как Белые способны так быстро атаковать по глубокому снегу. У них прошёл слух, что противник движется на паровых лыжах…»

Вскоре была освобождена Уфа – красные поспешно отступали на запад южнее железной дороги Уфа – Самара. Был освобождён Воткинск. За полтора месяца Уральские казаки вернули потерянные территории, освободили от большевиков приграничные районы Самарской и Саратовской губерний. Уральск и Оренбург были прочно блокированы казачьими армиями. По плану общего наступления, принятому Колчаком к середине апреля, Сибирская армия должна была теперь выйти к Казани и далее двинуться на Вятку и Вологду для соединения с Северной армией генерала Миллера. Западная армия должна была выйти к Симбирску и Сызрани, а затем прорваться на соединение с Вооруженными силами Юга России генерала Деникина.

Ижевцы рвались домой – командование обещало отпустить их сразу после освобождения Ижевска. Однако когда Сибирская армия Гайды освободила Ижевск, генерал Ханжин не захотел расставаться с ижевской бригадой. Тогда ижевцы стали в полном порядке рота за ротой уходить домой. Все офицеры остались, тем не менее, на своих постах. «Прибытие на завод ижевцев, – пишет Ефимов, – было рядом ужасных личных трагедий. Редко кто нашёл свою семью невредимой. Действительность превзошла все слухи, доходившие к ижевцам на фронт…»

Тем временем Западная армия уже громила тылы противника. Под Вяткой победоносно сражалась с Красными башкирская дивизия Владимира Голицына. К концу апреля армии Верховного Правителя вышли на подступы к Казани, Самаре и Симбирску, освободив огромную территорию с важными промышленными и сельскохозяйственными ресурсами и населением свыше пяти миллионов человек. Перед армией открывалась дорога на Москву.

Но уже в мае на Восточном фронте наступление стало выдыхаться: Красные сосредоточили здесь сильную группировку войск, перебросив сюда почти все резервы. Подвозились все новые красноармейские части. «Все на Колчака!» – гласил лозунг большевицкого правительства в эти дни. Командование 5-й армией Красных на Восточном фронте было поручено Тухачевскому. На Западную армию, продвижение которой к Самаре было наиболее угрожающим, был направлен первый удар: грозя окружением, Тухачевский начинает неуклонно теснить части генерала Ханжина на восток. Резервы Белых были уже истощены. Только что начавший разворачиваться Волжский корпус, пополнившийся за последнее время пленными красноармейцами, получил приказ без промедления выступить на фронт. Необученные и непроверенные части бывших красноармейцев целиком переходили к противнику или разбегались. Части каппелевцев несли большие потери.

В сибирском тылу вспыхнули тщательно подготовленные большевицким и эсеровским подпольем восстания. Сибирские крестьяне тяготились мобилизацией и реквизициями. Борьбу адмирала Колчака с большевиками они не считали своей и потому солдат и хлеб давали ему неохотно, тем более что не знали большей частью, какова она на деле – советская власть. А большевицкие агитаторы убеждали сибиряков, что адмиралы и казачьи атаманы ведут борьбу за свои привилегии, против народной свободы. Многие им верили, тем более потому, что при мобилизации и реквизициях Белым нередко приходилось прибегать к силовому принуждению, а атаманы, не подчинявшиеся Колчаку, особенно Григорий Семенов и барон Унгерн фон Штернберг в Забайкалье, насилия, конфискации и даже убийства крестьян совершали, нарушая государственные законы (даже военного времени) и приказы Верховного Правителя России. Простые же люди не всегда могли разобраться, где законная власть, а где атаманская вольница.

Под Оренбургом Белые потерпели первое поражение. В конце мая у реки Белая под Уфой разворачивается решающее сражение. Переправившись через реку, с леденящими душу криками бросились в атаку башкиры Голицына, молча, без единого выстрела двинулись старые оренбургские казаки, опрокинув своими пиками части красных рабочих. Но теперь красных было разбить непросто – московские, петроградские и уральские большевики под началом Тухачевского стояли прочно. После отчаянного сопротивления 9 июня Белые вынуждены были оставить Уфу. Западная армия, выбиваясь из сил, отходила через Уральские горы. Белым не удалось задержаться на рубежах Уральского хребта, и в июле Красные вырвались на просторы Сибири. Тяжёлые бои под Челябинском и Златоустом показали, что большевики не пожалеют никаких сил, чтобы не допустить прорыва Белой армии к Волге.

И все-таки, несмотря на неудачи весеннего наступления, армия была вполне боеспособной. Теперь в её задачи входило оказание содействия ВСЮР генерала Деникина в их наступлении на Москву путём отвлечения на себя частей Красной армии. В августе развернулось сражение на реке Тобол, в результате которого Красные потерпели поражение. Тобольск был отвоеван Белыми. В сентябре бои возобновились с новой силой. Поголовно было мобилизовано сибирское казачество. Из чиновников, студентов и гимназистов спешно формировались добровольческие дружины. Но все больше появлялось в армиях Колчака признаков разложения. Среди пополнения много было ненадёжных, распущенных в тылу солдат. Участились дознания о грабежах.

Уральские казаки, не имевшие ни необходимого для борьбы с бронетехникой вооружения, ни опытных и авторитетных офицеров, тем временем штурмовали свою захваченную большевиками столицу – Уральск. Штурмовали безуспешно. В июле на помощь Красным подошла дивизия Чапаева, переброшенная с фронта Колчака, и сняла блокаду с Уральска. С тяжёлыми боями казаки отступали вниз по течению реки Урал. К началу сентября большевицкие войска закрепились в станице Лбищенской и её окрестностях. Только в Лбищенске в распоряжении Чапаева, руководившего к тому времени объединёнными силами Красных, было более 3500 штыков и шашек, десятки пулеметов и два аэроплана. Но, несмотря на это, уральское командование приняло решение о проведении специальной операции. Был сформирован сводный отряд из Лбищенского, двух Партизанских конных и Поздняковского (по имени командира) конного полка, в состав которого вошли крестьяне Саратовской губернии. План операции был разработан под руководством полковника Генерального штаба Михаила Изергина, прибывшего с Юга России из армии генерала Деникина для координации действий двух армий. Отряд возглавил полковник Николай Бородин. В ночь с 31 августа на 1 сентября 1919 г. четыре полка уральцев вышли с хутора Каленого в степь в западном направлении, перпендикулярно реке Урал. Фронт тянулся узкой полоской – на юге были силы Белых, а большевики наступали с севера. Необходимо было обойти фронт и выйти в тыл Красным. Отряд двигался вверх по Уралу, находясь в 50–60 верстах от него. Поход был изнурительным. К 4 сентября казаки достигли окрестностей Лбищенска и остановились там, чтобы дать отдохнуть коням. Ни Чапаев, ни его заместители не беспокоились сообщениями о том, что недалеко от станицы появились казачьи разъезды.

В 3 часа утра 5 сентября казаки подошли вплотную к Лбищенску и по сигналу без выстрела вошли в станицу. Все это был настолько внезапно для Красных, что они не успели опомниться, казаки же, вступив на улицы станицы, сражались отчаянно. Так, урядник Юткин во время пулеметной дуэли при штурме чапаевского штаба был ранен пулей в грудь навылет, но не пошел на перевязку, а продолжал сражаться не только у штаба, но принял участие в преследовании Красных и бое возле реки Урал. Полковник Бородин погиб. Но большевики потеряли тогда более 1500 человек убитыми и 800 – пленными, а казаки – убитыми и раненными – 150 человек. В ходе уличных боёв Красный командир Чапаев был ранен в руку, а затем при попытках организовать оборону штаба – смертельно в живот. Несколько человек переправило его на плоту на азиатский берег Урала, где Чапаев, не приходя в сознание, умер. Казаки снова стали готовиться к штурму Уральска.

Северо-Западное направление

На северо-западе России, в оккупированном немцами Пскове, группа молодых русских офицеров в сентябре 1918 г. добилась у германского командования разрешения на формирование Особого Псковского добровольческого корпуса. Из этого корпуса выросла Северо-Западная армия. В октябре в Пскове было открыто бюро по приёму добровольцев. В первые же дни более тысячи человек записалось в добровольцы в Пскове, и немцы позволили открыть подобные бюро в Острове, Режице, Двинске, Нарве, Ревеле, Риге и других городах. Были созданы Псковский, Островский и Режицкий полки по 500 человек, отряды внешней и внутренней охраны, а также отряды полковников Неплюева, Афанасьева и Бибикова. В начале ноября в Псков перешёл от Красных конный отряд ротмистра Станислава Булак-Балаховича с артиллерийской батареей, а также несколько судов Чудской флотилии капитана 2-го ранга Балтийского флота Дмитрия Нелидова. Все чаще стали происходить столкновения с Красными. Особенно хорошо действовала озёрная флотилия. Пароходы сбили батареи, охранявшие проход в Чудское озеро, и завладели им, что позволило бомбардировать в городе Гдове находящиеся там крупные штабы Красных и военные базы, расположенные по берегам Чудского озера.

Историческая справка

В Псков пробралась делегация от талабских рыбаков, живших на трёх островах Псковского озера. На самом большом из них находился отряд в полсотни красноармейцев с комиссарами, которые чинили полный произвол и реквизировали весь улов рыбы, обещая за это присылку хлеба. Но хлеб не приходил, и рыбаки начали голодать. Узнав, что в Пскове Белые, рыбаки прислали трёх человек в штаб генерала Вандама и попросили Белых помочь им освободить острова. Тогда один из ротмистров из отряда Булак-Балаховича, Борис Пермикин, собрал группу в семнадцать добровольцев и, раздобыв два пулемёта, взялся добраться до островов. Для этой цели барону Кистеру было поручено в 24 часа починить небольшой пароход, стоявший на реке Великой. Позже Кистер вспоминал: «С наступлением ночи мы достигли устья и в темноте поплыли к озеру. Ночь была лунная… Перед рассветом мы уже были перед большим островом и бросили якорь… Ротмистр Пермикин с 12 офицерами и одним рыбаком в лодке подплыли бесшумно к главному острову, высадились незамеченными и установили пулемёт против сельского правления… где спали полсотни красноармейцев и комиссары. Достаточно было двух ручных гранат и одной очереди из пулемёта, чтобы весь этот большевицкий «гарнизон» повыскакивал полураздетыми с поднятыми руками для сдачи. Тотчас же раздался на колокольне маленькой церкви набат, и все жители острова радостно высыпали наружу, приветствуя Белых». Почти все рыбачье население острова – от 15-летних мальчиков до стариков – готово было идти на борьбу за освобождение родины от большевиков. Они просили организовать их в отряд. В этот новый добровольческий отряд попросились и все 50 красноармейцев, бывших на острове. Под командованием Пермикина образовался Талабский батальон. Впоследствии батальон, пополнявшийся крестьянами (часто старообрядцами), молодёжью (гимназистами и кадетами) и пленными красноармейцами, развернулся в Талабский полк. Этот полк, состоящий из столь разных людей, Пермикин сумел так сплотить и воодушевить, что он стал одним из лучших полков Северо-Западной армии. «Небольшого роста худощавый, с цыганскими чертами лица, негромким и как будто простуженным голосом он отдавал приказания и намечал предполагаемую операцию, – вспоминает о Пермикине Александр Гершельман, командовавший в июне 1919 г. артиллерийским взводом Талабского полка. – … Он вдавался во все подробности и часто ими увлекался… Он был сторонником неожиданных действий, а потому его излюбленным временем для боя была ночь. Крайне бережливый по отношению к своим солдатам, он требовал того же от командиров рот, заставляя их вдумываться в задачу, и был врагом неоправданных результатом дела потерь».

В середине ноября немцы начали эвакуацию Пскова. Рано утром 25 ноября большевики двинулись на Псков с северо-востока, где их встретила добровольческая молодёжь сводного Русского отряда под командованием полковника Ветренко. Эта добровольческая часть, несмотря на свою малочисленность, храбро встретила атаки Красных. Местами доходило до рукопашной. Но германская рота, охранявшая левый фланг, открыла его и отступила без боя. В самом городе вспыхнуло подготовленное большевиками восстание. Красные заняли Псков. В городе сразу же начались расстрелы. На запад от Пскова редкими колоннами отступали русские части, враждебно встречаемые местным населением. Корпус с боями отошёл на территорию Эстонии.

В середине декабря начальник русских добровольческих частей на Северо-Западе полковник фон Неф заключил договор о совместных действиях с эстонским правительством, и русские, эстонские и финские добровольцы смогли отбросить большевиков от Ревеля. Тем временем в Гельсингфорсе (в Финляндии) генерал Николай Николаевич Юденич разрабатывал планы по формированию новых добровольческих частей. Ещё будучи в Петрограде, после Октябрьского переворота Юденич создал из преданных ему офицеров подпольную организацию. В октябре его люди пробрались в Псков, для того чтобы ознакомиться с обстановкой, в которой формировался Северный корпус. После этого генерал принял решение перебраться на свободную от большевиков территорию, чтобы открыто начать борьбу. Генерал просил финское правительство разрешить формирование на территории Финляндии русской добровольческой армии, но переговоры с финнами шли тяжело, так как за помощь Белым в борьбе с большевиками Финляндия требовала признания её независимости, чего Юденич не считал себя вправе сделать.

В конце января 1919 г. Юденич послал адмиралу Колчаку телеграмму, в которой просил поддержать его политически и финансово, и направил письмо Деникину, в котором писал: «Если моя личность не угодна адмиралу Колчаку, Вам или союзникам, сообщите, я отойду в сторону, но не губите само дело»… И Колчак, и Деникин приветствовали создание Северо-Западного фронта Белой борьбы и поддержали Юденича. В порт Ревеля стали приходить транспорты союзников с оружием и припасами для Северо-Западной армии. В Великобритании было сильное движение, которое требовало прекращения снабжения оружием Белой России. С одной стороны, иногда орудия приходили без замков, а с другой – случалось, что в транспорте продовольствия вдруг оказывались винтовки, не указанные в накладных. Как будто боролись два течения, вспоминали очевидцы.

В конце октября в Риге началось формирование отрядов Земской обороны – так называемого Балтийского ландсвера при активном участии светлейшего князя Анатолия Ливена и капитана Климента Дыдорова, командовавшего Русской Сводной ротой. Но после капитуляции Германии большевики перешли в наступление и захватили Ригу. Отступившие оттуда русские части начали переформировываться в Либаве (в Латвии) и готовиться к новому походу. Князь Ливен приступил здесь к формированию отряда из русских офицеров – Либавский добровольческий стрелковый отряд, более известный как Ливенский. Отряд временно вошёл в состав Балтийского ландсвера – немецкого добровольческого корпуса.

Генерал Юденич считал, что, поскольку большая часть Красной армии действовала на других фронтах, то наступление на Петроград, пусть даже небольшими силами, может привести к успеху. Лесистая местность Петербургской губернии помогала партизанским частям совершать набеги в тылы Красных. Основой для наступления должны были стать части Северного корпуса, расположенные на территории Эстонии и Латвии. Генерал Александр Родзянко (племянник последнего Председателя Государственной Думы) начал готовить корпус к штурму Петрограда. В ночь с 12 на 13 мая Северный корпус прорвал фронт под Нарвой и ударил по линии Ямбург – Гдов – река Желча. К 15 мая весь район между реками Плюссой и Лугой был в руках Белых. Через несколько дней подразделения эстонской армии выбили Красных из Пскова. Вместе с эстонцами в город вошёл отряд Булак-Балаховича. А Северный корпус, который с 1 июня возглавил генерал Родзянко, уже наступал в районе Гатчины. Телеграммой Верховного Правителя России генерала Колчака Юденич был назначен Главнокомандующим всеми российскими сухопутными и морскими вооружёнными силами, сражавшимися на Северо-Западном фронте.

Историческая справка

…Вечером 12 июня комиссары Кронштадта с тревогой сообщили коменданту форта «Красная горка» Н. Н. Неклюдову, что два крепостных полка отказываются идти в наступление, отданное штабом бригады. Солдаты угрожали, что если их будут принуждать к этому наступлению, они повернут оружие против большевиков. Карательный отряд коммунистов должен был арестовать зачинщиков неповиновения. Ночью отряд прибывал в форт. Большевики не подозревали, что Неклюдов, узнав обо всем, отдал приказ своему помощнику быть готовым к перевороту… Ночью к Неклюдову постучали, и на пороге появился вооружённый до зубов коммунист: «Товарищ комендант, я явился к Вам для инструкции во главе карательного отряда из коммунистов для подавления восстания в 1-м и 2-м Кронштадтских крепостных полках». «В подобные отряды, – пишет Неклюдов, – набирались либо слепые фанатики, либо отъявленные негодяи, палачи по призванию, но и те и другие необыкновенно мужественные, легко идущие на смерть». Перед Неклюдовым стоял человек, без колебаний отправлявший на смерть невинных людей, – и этот человек не догадывался, что комендант, к которому он прибыл за распоряжениями, сейчас пристально вглядывающийся ему в лицо, через минуту арестует его… Весь отряд коммунистов был разоружён и отправлен под арест – комендант уже отдавал приказания по телефону командирам частей об аресте комиссаров и коммунистов. Отказов не было.

План восстания, готовившийся подпольной офицерской организацией уже давно, по словам Неклюдова, состоял в том, чтобы поднять против большевиков гарнизон Кронштадта, Балтийский флот, а потом и Петроградский гарнизон, организовать временное правительство и, арестовав комиссаров и коммунистов в армии и во всех государственных учреждениях, начать переговоры о совместных действиях с командующими Белых армий. Однако в Кронштадте обстановка сложилась не в пользу восставших – большевики взяли там верх. По форту был открыт огонь с линкора «Петропавловск». А с суши к Ораниенбауму уже подступали пехотные части из Петрограда и Красные бронепоезда. Восставшие в течение трёх дней, в ожидании помощи от английского флота и от Белых эстонцев Ингерманландского полка, держали оборону форта, по которому велась стрельба с двух Красных судов. Все постройки на территории форта были сожжены. Помощь так и не пришла. Неклюдов отдал измученному бессонницей и голодом гарнизону приказ об отступлении. Шесть тысяч человек вышли из Красной горки и с боями прибыли к генералу Родзянко, чтобы примкнуть к Северному корпусу.

Из пехотных частей, вновь прибывших в распоряжение Северного корпуса, был образован Красногорский полк, из матросов – Андреевский. С 19 июня Северный корпус, пополнившийся в ходе наступления новыми добровольцами и перешедшими на сторону Белых Красными частями (на сторону Белых перешёл, кроме прочего, весь Семёновский полк, посланный против Белых под Петроградом), был переименован в Северную, а с 1 июля 1919 г. в Северо-Западную добровольческую армию. Юденичу удалось разработать проект совместного с финнами похода на Петроград, который был утверждён Колчаком. В июле из Латвии прибыли Белые части полковника князя Ливена.

В середине июля части 7-й Красной армии возобновили наступление на Ямбург. В ходе тяжелых боёв им удалось оттеснить поредевшие части Северо-Западной армии за реку Лугу. А в конце августа, из-за отхода 2-й эстонской дивизии с позиций в районе Пскова, перешедшие в наступление большевики овладели городом. Плацдарм для возможного наступления на Петроград уменьшился почти в два раза. В августе 1919 г. по настоянию англичан в Таллине было создано Правительство русской северо-западной области во главе с нефтепромышленником С. Г. Лианозовым. Военным министром стал генерал Н. Н. Юденич.

Наступившая осень 1919 г. стала переломной для Белой борьбы на северо-западе. Эстония официально предупредила, что если до зимы Северо-Западная армия не начнет боевых действий, то «правительство не в силах будет воспрепятствовать народным настроениям, требующим мира с большевиками». Англичане, со своей стороны, также настойчиво требовали наступления армии на Петроград, заявляя о готовности оказать содействие с моря. Юденичу были известны впечатляющие результаты «похода на Москву» Вооруженных сил Юга России, подходивших к Орлу и Брянску. Налицо была возможность комбинированного удара Белых армий (единственного за всю историю Гражданской войны) на Петроград и Москву.

К октябрю 1919 г. состав армии вырос до 17 тыс. человек. Значительную часть армии составляли военнопленные красноармейцы и добровольцы. Юденич решил ударить на Петроград, не дожидаясь, пока будет «укреплен тыл» и «обеспечены фланги». В этом случае только стремительность, неожиданность удара должны были обеспечить победу. Под натиском Белых части 7-й армии Красных в беспорядке отступали.

Свидетельство очевидца

Писатель Александр Куприн, находившийся в те дни в Гатчине, писал: «Победоносное наступление Северо-Западной армии было подобно для нас разряду электрической машины. Оно гальванизировало человеческие полутрупы в Петербурге, во всех пригородах и дачных посёлках. Пробудившиеся сердца загорелись сладкими надеждами и радостным упованием… Я до сих пор не устаю спрашивать об этом петербуржцев того времени. Все они, все без исключения говорят о том восторге, с которым они ждали наступления Белых на столицу. Не было дома, где бы не молились за освободителей и где бы не держали в запасе кирпичи, кипяток и керосин на головы поработителям…» А из советских газет нельзя было ни о чём узнать тогда – ни о наступлении Деникина, ни о Колчаке – кругом была ложь. 16 октября, всего через неделю после начала боев, Белые вышли на ближние подступы к Петрограду, освободив Гатчину. «Одновременно со вступлением Белой армии, – пишет Куприн, – приехали в Гатчину на огромных грузовых автомобилях благотворительные американцы. Они привезли с собою – исключительно для того, чтоб подкормить изголодавшихся на жмыхах и клюкве детей – значительные запасы печенья, сгущенного молока, рису, какао, шоколаду, яиц, сахара, чая и белого хлеба. Это были канадские американцы. Воспоминания о них для меня священны. Они широко снабжали необходимыми медицинскими средствами все военные аптеки и госпитали. Они перевозили раненых и больных. В их обращении с русскими была спокойная вежливость и истинная христианская доброта – сотни людей благословляли их…»

Двадцатого октября подразделения 1-й дивизии освободили Павловск и Царское Село. 5-я (Ливенская) дивизия вступила в Лигово на крайнем левом фланге. Уже был виден купол Исаакиевского собора.

Свидетельство очевидца

В комендантскую, куда зашёл по делу Александр Куприн, издававший к этому времени армейскую газету «Приневский край», вбежал с донесением к капитану молодой офицер 1-й роты Талабского полка:

«– Понимаете, господин капитан. Средняя Рогатка… – говорил он, ещё задыхаясь от бега, – это на север к Пулкову. Стрелок мне кричит: смотрите, смотрите, господин поручик, кумпол! Кумпол! Я смотрю за его пальцем… а солнце только стало всходить… Гляжу, – батюшки мои, Господи! – действительно, блестит купол Исаакия, он милый, единственный на свете. Здания не видно, а купол так и светит, так и переливается, так и дрожит в воздухе (…) Я с третьего класса Пажеского знаю его как родного. Он, он, красавец. Купол святого Далматского! Господи, как хорошо! – Он перекрестился… Перекрестились и все…»

Белые полки вышли к Пулковским высотам, а разъезды разведчиков доходили даже до Нарвской заставы. Наступили решающие дни битвы за Петроград – все ждали освобождения.

«Добровольцы – двадцать тысяч в – сверхчеловеческой обстановке непрестанных на все стороны боёв, дневных и предпочтительно ночных, с необеспеченным флангом, с единственной задачей быстроты и дерзости, со стремительным движением вперёд, во время которого люди не успевали есть и выспаться. Армия не разлагалась и не бежала, не грабила, не дезертировала. Сами большевики писали в красных газетах, что она дерётся отчаянно», – писал Куприн. Под снарядами бронепоездов скакал генерал Пермикин, указывая путь танку в заболоченной местности. Английские и французские танки хорошо помогали при наступлении, но часто выходили из строя машины, отходили в тыл. Впереди цепей шёл в атаку со своими солдатами генерал Родзянко. Красные солдаты сотнями сдавались. Пермикин, который, по словам Куприна, обладал даром распознавать с первого взгляда в пленном красноармейце того, кто будет верен до конца, учил своих стрелков: «Война не страшна ни мне, ни вам. Ужасно то, что братьям пришлось убивать братьев. Чем скорее мы её покончим, тем меньше будет жертв. Потом забудем усталость. Станем появляться сразу во всех местах. Но жителей не обижать. Пленному первый кусок. Для большевиков всякий солдат, свой и чужой, – ходячее пушечное мясо. А для нас он, прежде всего, человек, брат и русский».

Несколько дней продолжались упорные бои за Пулковские высоты, овладение которыми позволяло взять под обстрел дальнобойных орудий южную окраину города. Большевики сосредоточили против Северо-Западной армии до 50 тысяч бойцов, большая часть которых была переброшена с других фронтов. В Петрограде большевики перекрывали пулемётами перекрёстки и мосты через каналы, спешно мобилизовывали рабочих, заградительные отряды гнали их в бой, не задумываясь над потерями… Десять тысяч человек погибло тогда со стороны Красных на Пулковских высотах.

Тем временем в Петрограде готовилась поднять восстание подпольная организация Национального Центра: полковник Генерального штаба Вольдемар Люндеквист ждал, как было условлено, выхода войск Северо-Западной армии на рубеж Обводного канала – к границам города.

Северное направление

На Севере осенью 1918 г. планировалось проведение операций в направлении Котлас – Вятка. В перспективе ожидалось соединение с силами чехословацкого корпуса по линии Архангельск – Вологда – Екатеринбург. Однако бои, продолжавшиеся весь август, не принесли ожидаемых результатов. В сентябре 1918 г. в Архангельск прибыли новые контингенты союзников. 4 сентября в порту высадился пехотный полк американской армии. Он сразу же был отправлен на Северодвинский участок фронта. Таким образом, численность иностранных сил на Севере выросла до 15 тысяч человек. В результате упорных боев союзные войска смогли продвинуться на 90 км. Но с началом суровой зимы военные действия остановились.

13 января 1919 г. в Архангельск прибыл генерал-лейтенант Миллер. Он принял должность архангельского генерал-губернатора и командующего войсками на Севере России. Было создано Национальное ополчение Северной области, сформировано восемь стрелковых полков, численностью до 15 тыс. бойцов. В конце марта была предпринята экспедиция для установления связи с армией Колчака, и в районе Печоры удалось соединиться с правым флангом Сибирской армии. В апреле генерал Миллер принял решение о признании адмирала Колчака Верховным Правителем России и о подчинении ему. В мае в Архангельске высадились части британских добровольцев.

Историческая справка

Евгений Карлович Миллер (1867–1939). Родился в городе Двинске в старинной дворянской немецкой семье, несколько поколений которой находились на русской службе. Окончил Николаевский кадетский корпус, потом по первому разряду завершил обучение в Николаевском кавалерийском училище и, пройдя службу в лейб-гвардии Гусарском Его Императорского Величества полку, поступил в Академию Генерального штаба. С 1898 по 1907 г. служил русским военным агентом (т. е. атташе) в Бельгии, Голландии и Италии. В дальнейшем командовал полком, за отличие по службе был произведён в генерал-майоры и назначен начальником Николаевского кавалерийского училища. Через три года Миллер становится начальником штаба Московского военного округа. В Великую войну служил начальником штаба 12-й и 5-й армий, командовал 24-м армейским корпусом, был произведен в чин генерал-лейтенанта, награждён многими орденами.

В апреле 1917 г. был ранен взбунтовавшимися солдатами, арестован ими и отправлен в Петроград. В августе 1917 г. Миллер был назначен представителем Ставки при Итальянском главном командовании.

Не принявший власть большевиков Миллер в январе 1919 г. прибыл в Архангельск. 29 августа 1919 г. адмирал Колчак назначил Миллера Главным Начальником Северного края. В условиях эвакуации союзных войск из Северной области рассчитывал на продолжение борьбы и возможность объединения действий с Финляндией, а также с повстанческими отрядами, действовавшими в Коми крае. В ходе начавшегося наступления на Петрозаводск Белым войскам удалось оттянуть на себя часть Красных сил, готовившихся к переброске под Петроград. В феврале 1920 г. принял должность исполняющего обязанности председателя Временного правительства Северной области. 19 февраля 1920 г. отбыл из Архангельска в Финляндию.

В 1920–1922 гг. в Париже генерал Миллер стал главноуполномоченным генерала Врангеля по военным и морским делам, затем стал его начальником штаба. С 1929 г. по 1930 г. – был заместителем председателя Русского Общевоинского Союза. После похищения в 1930 г. председателя Союза генерала Александра Кутепова агентами ОГПУ Миллер стал председателем РОВС. 22 сентября 1937 г. Миллер был похищен в Париже сотрудниками НКВД и доставлен в Москву. Находясь во внутренней тюрьме на Большой Лубянке, Миллер, не представляя ещё, в каком положении он находится, писал жене, утешая её, потом писал народному комиссару внутренних дел СССР Ежову, просил разрешить побывать в церкви, пусть с закрытым лицом, писал митрополиту Московскому Сергию, просил Евангелие на русском языке. «Я особенно болезненно ощущаю невозможность посещения церкви. Условия, при которых я покинул дом, не позволили мне взять с собой даже Евангелия…» – писал он. Генерал не знал, что никому его письма не передадут. 11 мая 1939 г. генерал Миллер был убит чекистами в подвале Московского крематория.

Антибольшевицкое подполье

В мае 1918 г. в Москве была создана подпольная антибольшевицкая организация Всероссийский Национальный центр, которая ставила своими целями разработку планов послебольшевицкого обустройства России, организацию сбора военной и экономической информации в Красном тылу, выяснение общественных настроений, привлечение на сторону Белых тех, кто был недоволен порядками большевиков; переправу в Белые армии добровольцев, организацию диверсионных актов на военных и промышленных объектах. Организация была создана тремя влиятельными членами ЦК кадетской партии – Н. И. Астровым, В. А. Степановым и Н. Н. Щепкиным. В руководящее ядро Центра ими был приглашен и Д. Н. Шипов. С июня 1918 г. Московскую организацию возглавил Николай Николаевич Щепкин. Петроградскую организацию возглавили инженер Вильгельм Штейнингер, а после осовобождения из ЧК в марте 1919 г. к нему присоединился один из храбрейших русских флотоводцев, герой обороны Рижского залива в августе – сентябре 1917 г., вице-адмирал Михаил Коронатович Бахирёв. Лидерами Национального центра являлись кадеты: Н. И. Астров, В. А. Степанов, П. Б. Струве, М. М. Федоров, П. И. Новгородцев, П. В. Герасимов, А. А. Червен-Водали, Н. А. Огородников, князь С. Е. Трубецкой, профессор Н. К. Кольцов, С. А. Котляревский, М. С. Фельдштейн. Национальный центр разрабатывал программы экономического возрождения России, которые возглавляли ученые-экономисты Кафенгауз и Букшпан. Н. Н. Щепкин поддерживал тесные контакты с духовенством, в том числе и с Патриархом Тихоном.

Историческая справка

Николай Николаевич Щепкин родился в Москве 7 мая 1854 г. Происходил из потомственных дворян, чье имение находилось рядом с селом Тихвинским на реке Клязьме недалеко от Москвы. Его дед М. С. Щепкин был знаменитым актером, отец – многолетним гласным Московской городской думы и членом Московской губернской земской управы. Н. Щепкин окончил физический факультет Московского университета, в 1877 г. добровольцем ушел на Русско-турецкую войну. За мужество был награжден солдатским Георгиевским крестом и произведен в офицеры. В 1885–1894 гг. – мировой судья в Москве. С 1889 г. почти без перерыва являлся гласным Московской городской думы, принадлежа к ее либеральному крылу. В 1894 г. избран товарищем Городского головы, ответственным за всю хозяйственную жизнь города. Среди иных улучшений городской жизни по инициативе Н. Щепкина в Москве было в 1900 г. организовано трамвайное сообщение на электрической тяге. В 1904–1905 гг. Н. Н. Щепкин возглавил политическое движение Московской думы, выдвинувшей к Императорскому правительству требование дарования всему обществу гражданских свобод. При создании Конституционно-демократической партии Щепкин включается в состав ЦК и избирается сначала заместителем председателя, а вскоре – председателем ее Московского горкома. Н. Щепкин принадлежал к левому крылу КДП, был убежденным республиканцем. Он поддержал Выборгское воззвание и выступал за сближение с умеренными социалистами. В конце 1909 г. на довыборах в Государственную Думу по первой курии от Москвы (на освободившееся после смерти октябриста Ф. Н. Плевако место) Щепкин уверенно побеждает октябристского кандидата. В 1912 г. он вновь избирается от Москвы (теперь уже от второй курии) в Государственную Думу. После начала Мировой войны Щепкин был одним из инициаторов создания Военной комиссии Московской думы, а вскоре при его активном участии организуется Всероссийский союз городов. Щепкин наиболее деятелен в помощи раненым воинам, создании лазаретов, помощи русским военнопленным, помощи семьям воинов, призванных в армию. Он – товарищ председателя главного комитета Союза городов, особоуполномоченный Союза городов на Западном фронте.

Февральскую революцию Н. Щепкин принял очень активно. Временное правительство назначило его комиссаром по Туркестану. В июне 1917 г. он заочно вновь избирается гласным Московской думы. Осенью 1917 был членом Временного совета Российской Республики (Предпарламента).

После Октябрьского переворота Щепкин вернулся в Москву, чтобы участвовать в антибольшевицком подпольном движении. В ноябре 1917 г. был в числе организаторов одной из первых антибольшевицких организаций – «Девятки». Ему удается объединить антибольшевицкие силы в рамках Союза Возрождения, Национального центра, Тактического центра. В мае 1919 г. он возглавил Белое антибольшевицкое подполье, вёл активную шифрованную переписку с главнокомандующими Белыми армиями – Юденичем, Деникиным, с Верховным Правителем адмиралом Колчаком. Письма свои он подписывал очень мирно – «Дядя Кока». После ареста Петроградского руководства Национального центра Щепкин не сомневался, что вскоре придет и его очередь. Другу он говорил: «Чувствую, что круг сжимается все уже и уже… чувствую, что мы погибнем, но это не важно, я давно готов к смерти, жизнь мне не дорога, только бы дело наше не пропало».

Н. Щепкин был арестован чекистами у себя дома вечером 28 августа. На допросах вел себя с несгибаемым мужеством. Всю ответственность брал на себя, соратников не выдавал. Товарищи по застенку изумлялись, как об этом позднее вспоминала П. Е. Мельгунова-Степанова, спокойной бодрости и ясности духа этого шестидесятипятилетнего штатского человека. Вместе с другими арестованными ЧК участниками Национального центра был убит в середине сентября 1919 г. Его тело было похоронено в общей могиле у Калитниковского кладбища.

Разработанная в середине 1918 г. программа Национального центра включала в том числе следующие пункты: «Борьба с Германией и ее союзниками, борьба с большевизмом, восстановление единой и неделимой России, верность союзникам (Антанте), поддержка Добровольческой армии как основной русской силы для восстановления России, образование всероссийского правительства в тесной связи с Добровольческой армией и творческая работа для создания новой России, форму правления которой может установить сам русский народ, через свободно избранное им народное собрание».

Ячейки Национального центра в течение второй половины 1918 – начала 1919 г. были созданы во всех губернских и во многих уездных городах России, находившихся под контролем большевиков. Военная организация Национального центра состояла из районных штабов Добровольческой армии – Московского, Петроградского и иных и подчиненных штабам офицерских групп.

Национальный центр подчинялся Верховному Правителю России адмиралу Колчаку и поддерживал тесные отношения со штабами всех Белых армий. Активно он сотрудничал и с разведкой стран Антанты, действовавшей в большевицкой зоне. Петроградская организация Национального центра подготовила и осуществила восстания на фортах Красная Горка и Серая Лошадь в ходе летнего наступления Северо-Западной армии, она готовила городское восстание во время октябрьского наступления на Петроград. Во время наступления на Москву армий генерала Деникина московская организация Центра постоянно информировала ВСЮР о настроениях в тылу Красных, о тех лозунгах, которые следует выдвигать: «Долой Гражданскую войну, долой коммунистов, свободная торговля и частная собственность – о Советах умалчивайте». По некоторым данным, Московский штаб Добровольческой армии готовил восстание в городе в случае выхода основных сил Деникина к Оке.

В апреле 1919 г. была создана организация «Тактический центр», объединявшая в своем составе «Союз общественных деятелей», Национальный центр, «Союз возрождения», которые сохраняли организационную обособленность и автономность. «Тактический центр» осуществлял координацию действий входящих в него организаций. В «Тактический центр» вошли: Д. М. Щепкин, С. М. Леонтьев (от «Союза общественных деятелей»), Н. Н. Щепкин, О. П. Герасимов, князь С. Е. Трубецкой (от Национального центра), С. П. Мельгунов (от «Союза возрождения»). Была создана военная комиссия в составе Н. Н. Щепкина, С. М. Леонтьева, Н. А. Огородникова и, после ареста последнего, С. Е. Трубецкого.

В течение года о существовании организации Национального центра в ЧК только догадывались. Но в конце июля 1919 г. на границе с Финляндией и в Вятке были перехвачены связные Белого подполья с адресами, шифровками и явками. В начале августа аресты были проведены в Петрограде, 28 августа – в Москве. Среди арестованных были Н. Н. Щепкин и В. Штейнингер, Д. Н. Шипов, адмирал Бахирев. Они держались мужественно и многое скрыли от чекистов. Военная организация до конца не была раскрыта и продолжала готовить восстания в столицах. 23 сентября большевицкая пресса опубликовала список из 67 расстрелянных членов «контрреволюционной и шпионской организации». Список начинали имена Щепкина и Штейнингера. Был среди погибших и Николай Павлович Крашенинников, которого чекисты перехватили в Вятке. Он вез Национальному центру от Колчака миллион рублей на организацию подпольной работы в Красном тылу. Большинство расстрелянных являлись кадровыми офицерами Русской армии. Газета «Известия» назвала убитых «кровожадными пьявками, на совести которых смерти бесчисленных рабочих». По сообщению П. Е. Мельгуновой-Степановой (Памяти погибших. Париж, 1929. С. 74), число людей, казненных по делу Национального центра в сентябре 1919 г., значительно превосходило 67 человек, имена которых были опубликованы. Адмирал Н. К. Бахирев был расстрелян большевиками 16 января 1920 г.

Осенью 1919 г. положение советской России стало критическим. Были проведены тотальные мобилизации коммунистов и комсомольцев под лозунгами «Все – на защиту Петрограда» и «Все – на оборону Москвы».

Литература

С. В. Волков. Трагедия русского офицерства. М., 2001.

Н. Е. Какурин. Как сражалась революция. Т. 1–2. М., 1990.

В. Ж. Цветков. Полководческое искусство Гражданской войны // Великие полководцы и флотоводцы (современная энциклопедия). М., 2007.

Валерий Шамбаров. Белогвардейщина. М., 1999.

А. В. Посадский. От Царицына до Сызрани: очерки Гражданской войны на Волге. М.: Аиро-XXI, 2010.

2.2.23. Русские области, освобожденные от большевиков. Положение, управление, общественные настроения

В освобожденных от большевиков областях России перед Белой властью открывалась страшная картина всеобщего разорения, оскудения, настоящее царство смерти. Даже те области, где большевики похозяйничали полгода, как Харьковская губерния, находились в совершенно плачевном состоянии – промышленность замерла, деревня обессилена в непрерывной борьбе с продотрядами с голодного севера, учебные заведения закрылись, земские учреждения уничтожены, множество людей погибло в чрезвычайках, храмы и монастыри осквернены, клирики и монахи частью разогнаны, частью убиты.

Там, где большевики властвовали с 1917 г., как, например, в Царицыне, положение было еще ужасней. Когда части Кавказской Добровольческой армии генерала Врангеля в июне 1919 г. вошли в Царицын, командующий столкнулся с огромными трудностями в организации гражданского управления освобожденным краем, так как «за продолжительное владычество красных была уничтожена подавляющая часть местных интеллигентных сил… все мало-мальски состоятельное или интеллигентное население было истреблено. Магазинов и лавок не существовало. Зимой в городе свирепствовали страшные эпидемии, смертность была огромна… по словам жителей, в овраге у городской тюрьмы было свалено до 12 тыс. трупов». «Все население, кроме власть имущих и их присных, обратилось в какие-то ходячие трупы. Не только на лицах жителей не было улыбки, но и во всем существе их отражались забитость, запуганность и полная растерянность. Два с лишним года владычествовали большевики в Царицыне и уничтожили в нём все – семью, промышленность, торговлю, культуру, саму жизнь. Когда, наконец, 17 июня город был освобожден от этого ига, он казался совершенно мертвым и пустынным и только через несколько дней начал, как муравейник, оживать», – подчеркивала Особая комиссия по расследованию деяний большевиков.

После прихода Белых жизнь всюду быстро налаживалась. В том же Царицыне крестьяне тут же навезли с левого берега Волги всякой живности и зелени, бойко пошла торговля, стали открываться магазины. Столь же быстро ожили Харьков, Киев, Одесса, Екатеринослав, Пермь, Курск, Чернигов, города Донецкого бассейна. В Донбассе в 1916 г. добывалось 148 млн. пудов угля. При первом занятии бассейна большевиками в конце 1917 г. добыча упала до 27 млн. пудов. Немцы, оккупировав Донбасс, довели вновь добычу до 48 млн. пудов. Вторая большевицкая оккупация вызвала новое падение добычи до 16–17 млн. пудов. Освободив бассейн в мае, Белые создали условия, при которых производство угля к октябрю уже поднялось до 42 млн. пудов в год. Превращенный в пустыню Криворожско-Донецкий промышленный район оживал на глазах.

Сразу же после занятия областей Белыми цены на продукты падали в три-четыре раза, и продукты появлялись в изобилии. Недоедание, дороговизна некоторых видов продуктов оставались, но голод исчезал полностью. И все это происходило не из-за какой-то ухищренной экономической политики, а просто потому, что сами собой снимались все запреты на свободную торговлю, свободный труд, свободный обмен, свободное предпринимательство, свободное кооперативное движение. За одну вторую половину октября 1919 г. один Харьковский окружной суд зарегистрировал 32 новых кооперативных общества.

Экономическое положение исправлялось так быстро и так прочно, что даже неудачи Белых армий в конце 1919 г. не могли его серьезно поколебать. Искусственность голода и разрухи в большевицкой зоне становилась для всех очевидной.

Вторым важнейшим и немедленным следствием освобождения было прекращение массового террора, бессудных расправ и санкционированных властью грабежей населения. Общество немедленно возвращалось к свободной жизни. Появлялись все партии от эсеров и эсдеков до монархистов и националистов, начинали издаваться газеты всех направлений, люди вновь получали информацию о событиях в России и мире. Рабочие вновь объединялись в профсоюзы.

В 1918–1919 гг. создались коалиционные межпартийные объединения, обеспечившие политическую поддержку Белому движению. Крупнейшими из них стали либеральный Всероссийский Национальный центр (во главе с кадетами Астровым и Федоровым), социал-демократический «Союз Возрождения России» (во главе с В. А. Мякотиным, С. П. Мельгуновым), а также правоцентристский «Совет Государственного Объединения России» (во главе с октябристом Н. В. Савичем, графом А. А. Бобринским, бывшим министром земледелия А. В. Кривошеиным). Наибольшим влиянием на юге России пользовался Национальный центр. Астров и Федоров направляли работу Особого Совещания при командующем Добровольческой армией (позднее при Главнокомандующем Вооруженными Силами Юга России) А. И. Деникине. Свободная общественная жизнь буквально «кипела» в Белых областях, являя невероятный контраст с большевицкой зоной, где власть уничтожала всякую независимую от нее силу, всякое свободное мнение.

После освобождения от большевиков того или иного города, вслед за следователями Особой комиссии огромные толпы людей шли в скорбные подвалы чрезвычаек, к местам массовых захоронений, разыскивая в грудах искалеченных трупов своих родных и близких.

Свидетельство очевидца

В Харькове населению города пришлось пережить страшные дни до прихода Белых. Туркул с содроганием пишет о том, как отнеслись жители Харькова к только что пленённой добровольцами команде Красного броневика «Товарищ Артём». «Это были отчаянные ребята, матросы в тельниках и кожаных куртках, чёрные от копоти и машинного масла, один в крови. Мне сказали, что начальник броневика, коренастый, с кривыми ногами, страшно сильный матрос, был ближайшим помощником харьковского палача, председателя чека Саенко (который учил своих подручных пить человеческую кровь)… Я впервые увидел здесь ярость толпы, ужасную и отвратительную… Их били палками, зонтиками, на них плевали, женщины кидались на них, царапали им лица. Конвоиры оттаскивали одних – кидались другие… С жадной яростью толпа кричала нам, чтобы мы прикончили матросню на месте, что мы не смеем уводить их, зверей, чекистов, мучителей. Какой-то старик тряс мне руки с рыданием: „Куда вы их ведёте, расстреливайте на месте, как они расстреляли моего сына, дочь! Они не солдаты, они палачи!“ Но для нас, – пишет Туркул о захваченной команде броневика, – они были пленные солдаты, и мы их вели и вывели… из ярой толпы. Проверка и допрос установили, что эти отчаянные ребята действительно все до одного были чекистами, все зверствовали в Харькове. Их расстреляли». Ненависть к харьковским чекистам была вполне естественной, хуже было то, что жестокость одних неизбежно приводила к ожесточению других и часто толкала людей на новую жестокость. Колоссальное мужество и веру нужно было иметь всем тем, чьи дети, жёны, родители были замучены большевиками, чтобы не ожесточиться. Часто командованию Белых войск не удавалось предотвращать в армии бессудные расправы над большевиками.

Восстанавливался гражданский суд, действовали военные трибуналы, но повсюду применялось не «революционное правосознание», а законы Российского государства. Суды, составленные из людей разных политических взглядов, чаще всего кадетов и правых социалистов, не часто выносили суровые приговоры, да и те (если это были приговоры к смерти) обычно смягчались главнокомандующим. Казнили только тех, кто запятнал себя службой в ЧК, на руководящих большевицких постах, связанных с упрочением большевицкой власти, явными жестокостями в отношении пленных и мирного населения. По законам военного времени казнили шпионов и диверсантов.

Красный террор представлял собой государственную политику, нацеленную на истребление определенных слоев населения и запугивание остальных. У Белых таких целей не было. Картинки в советских книгах, на которых Белые «вешают рабочих и крестьян», умалчивают о том, что вешали их как чекистов и комиссаров, а вовсе не как рабочих и крестьян. Если узко определить террор как убийство безоружных и к уголовным делам непричастных людей ради политического эффекта, то Белые террора в этом смысле вообще не практиковали. Чекисты и комиссары возмущались «Белым террором» именно потому, что опасались быть казненными за причастность к уголовно наказуемым делам, к «преступному сообществу» по позднейшей классификации Нюрнбергского процесса, за преступления против человечности или за военные преступления. За лето 1918 г. правительство Комуча на Волге казнило около 1000 большевиков. А за 2 года власти в Крыму Белые казнили 281 человека. «26 бакинских комиссаров» были казнены за то, что при наличии значительных сил сдали Баку союзникам Турции без боя. Полковник К. И. Рябцов, командовавший московским гарнизоном в критические дни октября 1917 г., был позже расстрелян Белыми за преступную бездеятельность, которая помогла Красным захватить город. Эти казни совершались по суду, с применением уголовного уложения. Они ничего общего не имели с массовым уничтожением целых социальных слоев, практиковавшимся большевиками.

Мнение историка

«Белые действительно казнили большевиков и тех, кто им сочувствовал. Расправы эти были и массовыми, и весьма жестокими. Но они никогда не возводили террор в ранг особой политики и не создавали для этого формальных институтов, таких как ЧК. Обычно такие казни производились по распоряжению армейских офицеров, действовавших по собственной инициативе. Часто они были эмоциональной реакцией на опустошительные картины, которые открывались взору на территориях, отвоеванных у Красной армии. Будучи вполне одиозным, террор Белых армий, в отличие от Красного террора, никогда не был систематическим». – Р. Пайпс. Русская революция. Т. 2. – С. 598.

Рабочие были вполне защищены в своих правах указом от 23 марта 1919 г., и соревнование труда и капитала стало носить цивилизованный характер, хотя большевики из-за линии фронта пытались (и не всегда безуспешно) вбить клин между «пролетариатом» и Белой властью.

Документ

«Необходимо принять меры, – указывали из Москвы, – чтобы соглашение между правительством и рабочими не состоялось, учитывая всю важность для правительства Деникина, если бы этот первый шаг увенчался успехом. Данный случай является благодарной почвой для демонстрирования классового антагонизма». – Очерки истории русской смуты. Т. IV. – С. 405.

Положение крестьян было более сложным. За 1917–1918 гг. крестьяне поделили между собой практически всю помещичью землю, успели снять с нее два урожая и засеяли в третий раз. И большевики, и другие социалисты убеждали крестьян, что земля – их владение. Но основанная на российском праве Белая власть не могла попрать принцип священности частной собственности. С другой стороны, отбирать у крестьян захваченную ими землю было немыслимо. Многие представители правого течения в Особом совещании, сами – крупные землевладельцы (М. Родзянко, Н. Савич), предлагали вернуть в той или иной форме захваченную земельную собственность помещикам и сохранить помещичье землевладение. Кое-где на Украине и в Курской губернии землю у крестьян отбирали воинской силой и упорствовавших мужиков даже пороли. Но эти эксцессы были полностью пресечены приказом Главнокомандующего ВСЮР. До полного прекращения властвования большевиков и до созыва Законодательного Всероссийского собрания землю было приказано оставить в руках ее фактических владельцев. Законным владельцам предполагалось отдавать часть снятого урожая – третий сноп, или половину хлеба и трав и 1/6 корнеплодов.

Документ

Верховный Правитель адмирал Колчак в секретной телеграмме Деникину от 23 октября 1919 г. писал: «Понимая сложность земельного вопроса и невозможность его разрешения до окончания гражданской войны, я считаю единственным выходом для настоящего момента по возможности охранять фактически создавшийся переход земли в руки крестьян, допуская исключения лишь при серьезной необходимости и в самых осторожных формах. Глубоко убежден, что только такая политика обеспечит необходимое сочувствие крестьян освободительной войне, предупреждая восстания и устранит возможность разлагающей противоправительственной пропаганды в войсках и населении».

Белая администрация прилагала много усилий к поддержке сельского хозяйства, широко практиковались ссуды на семена, на аренду сельскохозяйственных машин, давались освобождения и отсрочки по призыву в армию, снижалась арендная плата за землю, выдавались компенсации за незаконные реквизиции. Земледельческий налог на плодородных черноземных землях взимался в 1919 г. в размере пяти пудов хлеба с десятины (около 8 % урожая). Все эти меры невероятно отличались от продотрядов и продразверсток, практиковавшихся большевиками. Эффект сельскохозяйственной политики Белых был налицо – на освобождаемых от большевиков территориях стоимость продуктов питания и других предметов первой необходимости сразу же резко падала.

Восстановив рыночное хозяйство и опираясь на золото, захваченное в Казани, и денежные ресурсы, размещенные за границей, Белое правительство смогло создать сравнительно надежное денежное обращение на освобожденной территории. Инфляция, несмотря на работу печатного станка, вполне контролировалась и не приводила к полному обесценению денег, как в большевицкой зоне. Даже в январе 1920 г., в момент отступления Белых армий, цена хлеба в Белой зоне России не превышала 20 рублей за фунт, а цена золотого французского франка на Новороссийской бирже – 100–150 рублей. Т. е. белый рубль в сравнении с 1913 г. упал в 300–500 раз (в 1913 г. 1 франк составлял 37,5 коп. золотом). Красный рубль упал в сравнении с 1913 г. к январю 1920 г. 16 800 раз, т. е. перестал вовсе что-либо стоить. Сам Ленин называл советские «дензнаки» – «ленинки» «крашеной бумагой» и хохотал в разговоре с Бертраном Расселом над глупостью крестьян, отдававших за эту «бумагу» большевикам урожай.

Чтобы помочь нищему населению, администрация ВСЮР разрешила было обмен 500 рублей «ленинок» на деньги Белого юга на предъявителя один к одному. Деньги повезли возами, и от этого плана пришлось отказаться. Большевицкие деньги были полностью аннулированы, а голодающим первую помощь оказывали продуктами, за работу же, постой и другие услуги сразу же платили белыми деньгами. Благодаря этим мерам уровень жизни стал исправляться на Украине и в великорусском Черноземье на глазах.

Следует заметить, что хотя Белые правительства контролировали 9/10 золотого запаса Императорской России (652 млн. рублей находилось у Омского правительства и 320 млн. – за рубежом, под контролем союзников), большевики сохранили в своих руках 147 млн. рублей золотого запаса, а тотальным ограблением населения и конфискацией ценностей, находившихся в частном владении, существенно увеличили свою казну.

Наконец, на освобожденной территории сразу же вновь начиналась религиозная жизнь, открывались храмы, мечети, буддийские молельни, быстро восстанавливалось нормальное школьное образование. Возрождением образования на освобожденных землях занимались такие замечательные люди, как профессор Павел Иванович Новгородцев (1866–1924).

И все же практически все очевидцы и участники Белой борьбы подчеркивали невероятный контраст между героизмом и самопожертвованием армии и своекорыстием, алчностью, расхлябанностью тыла. Она сразу же бросалась в глаза – смущала одних, растлевала других, а кое-кого побуждала и вовсе покидать ряды Белых армий. На фронте умирали, в тылу – обогащались и прожигали жизнь, скрываясь от призыва. На фронте проливали кровь за будущую Россию, в тылу, огражденная штыками Белых бойцов, догнивала Россия вчерашняя, та, что породила революцию. «Дело не в правой или левой политике, а в том, что мы совершенно не справились с тылом», – сказал один из видных генералов ВСЮР, член Особого Совещания. Его слова, без указания лица, приводит Деникин.

«В городах шёл разврат, разгул, пьянство и кутежи, в которые очертя голову бросалось и офицерство, приезжавшее с фронта. „Жизни – грош цена. Хоть день, да мой!..“ Шёл пир во время чумы, возбуждая злобу или отвращение в сторонних зрителях, придавленных нуждой, в тех праведниках, которые кормились голодным пайком, ютились в тесноте и холоде реквизированной комнаты, ходили в истрепанном платье, занимая иногда очень высокие должности общественной или государственной службы и неся ее с величайшим бескорыстием. Таких было немало, но не они, к сожалению, давали общий тон жизни Юга. Великие потрясения не проходят без поражения морального облика народа. Русская смута, наряду с примерами высокого самопожертвования, всколыхнула еще в большей степени всю грязную накипь, все низменные стороны, таившиеся в глубинах человеческой души…» – писал генерал Деникин. Следует добавить, что он сам был одним из таких «праведников», не имевшим денег даже на пошив новой формы взамен истрепавшейся или на наём прислуги – жена главнокомандующего сама стирала и готовила обеды.

Свидетельство очевидца

«Опасаюсь, чтобы Тебя не спровоцировали, предложив валюту под видом узаконенного пособия, – пишет главнокомандующий ВСЮР генерал Деникин жене 20 февраля 1920 г. – Боже сохрани! Ни от каких учреждений, министров не принимай ничего. Продавай вещи, победствуй немного, быть может, мне удастся как-нибудь помочь, наконец, лучше в долг от варягов получать (как это ни оскорбительно), чем дать пример тем господам, которые только об обеспечении своих животов и думают».

Спекуляции военным имуществом, дефицитными материалами, услугами транспорта были распространены повсеместно. На счетах в европейских банках некоторых «тыловиков» множились десятки тысяч, а то и миллионы франков и фунтов стерлингов, а в это время Белому воинству не выплачивали месяцами денежного довольствия, не обеспечивали обмундированием и продуктами. Среди прочего, это ослабляло энтузиазм союзников помогать Белым – они видели, как поставляемые ими ресурсы разворовываются тыловым начальством и не достигают ни фронта, ни бедствующих обывателей.

Документ

Торгово-промышленное совещание, проходившее в Ростове-на-Дону в октябре 1919 г., вынуждено было даже принять специальную резолюцию, в которой указывалось: «Совещание считает своим долгом указать на угрожающее падение нравственного уровня во всех профессиях, соприкасающихся с промышленностью и торговлей. Падение это ныне охватило все круги этих профессий и выражается в непомерном росте спекуляции, в общем упадке деловой морали, в страшном падении производительности труда…»

Взятка и связи освобождали от призыва в армию и защищали от сурового наказания за дезертирство. Если крестьяне и казаки, не желавшие сражаться ни за Красных, ни за Белых, уходили в горы и леса, становились «зелеными», то молодежь высших классов освобождалась за взятку и благодаря связям устраивала себе «бронь» от призыва.

Свидетельство очевидца

Вырыпаев вспоминает: «За ноябрь месяц 1918 г., в страшные морозы в Приуралье, Волжская группа несла большие потери обмороженными. На неоднократные требования прислать тёплые вещи из Омска не было ответа». Каппель попросил поручика съездить в Омск. «Прибыв в Омск вечером, я нашёл все отделы снабжения закрытыми. Через своих приятелей я узнал о несметных количествах тёплых вещей, сданных в интендантство. Это меня окрылило, и я с нетерпением стал ждать завтрашнего дня. А когда сумерки сменились ночью, Омск меня, отвыкшего от тыла, просто ошеломил каким-то исступленным разгулом и почти поголовным пьянством, похожим на пир во время чумы». Вырыпаеву стало не по себе, и он поинтересовался у окружающих, не праздник ли в Омске, но получил ответ, что это – обычная вечерняя жизнь тылового Омска… Перед глазами поручика встали картины боёв и замерзающих соратников… В тылу жизнь текла размеренно – там едва ли было понятно негодование Вырыпаева, вызванное предложением «подождать недельку» в Омске, пока вещи «распределят по частям». Только при помощи знакомого чеха Вырыпаеву удалось получить из их штаба тёплые вещи для каппелевцев…

«Классовый эгоизм процветал пышно повсюду, не склонный не только к жертвам, но и к уступкам. Он одинаково владел и хозяином и работником, и крестьянином и помещиком, и пролетарием и буржуем. Все требовали от власти защиты своих прав и интересов, но очень немногие склонны были оказать ей реальную помощь… Материальная помощь армии и правительству со стороны имущих классов выражалась цифрами ничтожными – в полном смысле слова. И в то же время претензии этих классов были весьма велики…» – писал Деникин.

Эгоизм проявляли не только отдельные люди, но и целые государственные образования. Так, Донское казачье правительство продавало уголь-антрацит в Константинополь, в то время как из-за отсутствия топлива Белая Одесса оставалась без воды и света; Кубань вывозила пшеницу в Грузию, а соседняя Новороссийская губерния голодала.

Разгул и безнравственность тыла провоцировали и действующую армию. Чтобы кутить в тылу, надо было иметь деньги. Все чаще Белые войска оказывались замешанными в грабежах. Грабили большей частью не обывательское добро, но награбленное уже большевиками, ими брошенное при отступлении. Трофейное топливо, ценности, иное имущество не сдавали в тыл – «все равно разворуют тыловые крысы», – а тут же продавали или везли домой – на Дон, Кубань, Терек, в родные станицы, в дома и храмы. Но бывали, и не так редко, случаи грабежей среди мирного населения. Эти возмутительные факты начальство старалось пресекать со всей строгостью, но получалось не всегда.

«Каждый день – картины хищений, грабежей, насилий по всей территории вооруженных сил, – писал 29 апреля 1919 г. генерал Деникин жене. – Русский народ снизу доверху пал так низко, что не знаю, когда ему удастся подняться из грязи. Помощи в этом деле ниоткуда не вижу. В бессильной злобе обещал каторгу и повешенье. Но не могу же я сам, один ловить и вешать мародеров фронта и тыла». Один из участников борьбы на северо-западе России писал: «Конечно, в этой борьбе, когда даже самое необходимое надо добывать самому, трудно провести резкую грань между реквизицией и военной добычей, с одной стороны, и грабежом – с другой. Поэтому человек со слабыми нравственными устоями легко переходит эту границу. Недаром здесь грабёж в шутку называют „партизанством“». Это «партизанство», существовавшее на всех фронтах Белой борьбы, было бедой, которая бросала тень на Белое дело.

Историческая справка

Никакие меры в отношении нарушителей не могли быть безусловно действенными. Много, очень много значил личный нравственный пример командира. Но в обстановке, когда низкие поступки стали обыденностью, каждый человек должен был решать, поступать ли ему «как все», или же несмотря ни на что вести себя благородно, сознавая ответственность перед Богом за каждый свой поступок. Сергей Мамонтов описывает случай, как он, поддавшись общим настроениям, отправился однажды с другими офицерами на грабёж крестьян. С чувством отвращения, но внушая себе, что раз все берут, то должен взять и он, Мамонтов взял себе у испуганных хозяев красивый шёлковый платок. В тот момент он переживал смутные чувства; «с одной стороны, – пишет он, – я был глубоко возмущён и сдерживался, чтобы не вступиться за несчастных. Но появилось и другое, скверное чувство, и оно постепенно усиливалось. Опьянение неограниченной властью». Когда на следующий день брат Мамонтова случайно увидел платок, он спросил, что это. «Я сильно покраснел.

– Понимаю… и тебе не стыдно?

Мне было очень стыдно, но я все же сказал:

– Все же это делают.

– Пусть другие делают, что им нравится, но не ты… Нет не ты…» И Сергей нашёл в себе мужество никогда больше не поступать подобным образом.

Преступления, чинимые Белыми на фронте и в тылу, были не редки. Но они никогда не превращались в политику Белой власти. Напротив, они всегда рассматривались как преступления, как зло и беззаконие, с которым надо было бороться и с которым более или менее успешно боролись все главноначальствующие над фронтами, практически все губернаторы и высшие гражданские власти Белого тыла. Эти преступления во многом объясняются общим падением морали во время революции и Гражданской войны, а во многом – и той гражданской и экономической свободой, которая была естественна для освобожденной части России и которая, в своем положительном смысле, была главной целью Белой борьбы. Белое дело было борьбой за свободу и достоинство человека. Злоупотребления и преступления Белых являлись эксцессами свободы, а отнюдь не рационально избранными методами утверждения их власти.

Литература

Г. А. Бордюгов, А. И. Ушаков, В. Ю. Чураков. Белое дело: идеология, основы, режимы власти. М., 1998.

В. Д. Зимина. Белое движение в годы гражданской войны. Волгоград, 1995.

А. П. Ракова. Омск – столица Белой России. Омск, 2010.

В. Ж. Цветков. Белое движение в России // Вопросы истории. № 7, 2000.

2.2.24. Церковь и религиозные движения в годы Гражданской войны

Несмотря на ощутимые военные поражения большевиков весной и летом 1919 г., именно в этот период ими была осуществлена беспрецедентная по своей кощунственности и весьма кровопролитная для православного духовенства антицерковная кампания, связанная с постановлением Наркомата юстиции об организованном вскрытии мощей, которое было принято 16 февраля 1919 г. Стремясь дискредитировать Церковь в глазах народных масс, почитавших именно нетленные мощи, большевицкие власти провели к осени 1920 г. 63 организованных вскрытия мощей многих широко почитавшихся подвижников – в том числе преп. Сергия Радонежского, преп. Серафима Саровского, Великого князя Владимира, Крестителя Руси. Подобные акции проходили, как правило, в столь кощунственных формах, что не могли не провоцировать отдельных представителей духовенства и в особенности активных мирян на сопротивление хулителям церковных святынь. В этих случаях власти обрушивали на православных христиан нарочито жестокие репрессии, обвиняя их в активной контрреволюции. В числе первых была разгромлена Троице-Сергиева лавра и превращена в антирелигиозный музей.

Св. Патриарх Тихон своим указом епархиальным архиереям 17 февраля 1919 г. об «устранении поводов к глумлению и соблазну в отношении святых мощей» и своим письмом к председателю Совнаркома Ленину от 2 апреля 1919 г. пытался сократить масштабы репрессий, которым подвергались в период этой кампании духовенство и миряне, но его усилия оказались тщетными.

Освобождая русскую землю от большевицкой власти, Белые встречали ужасающие примеры религиозного кощунства и религиозно мотивированных злодеяний. В Лубнах перед своим уходом большевики расстреляли поголовно всех монахов Спасо-Мгарского монастыря во главе с настоятелем. Покровский монастырь Киева была обращен в больницу для сифилитиков-красноармейцев. Повсюду местные жители рассказывали о зверских убийствах большевиками священников, епископов, монахов и монахинь, где могли – указывали их могилы. Часто убийства совершались буквально в день отступления и оставлялись Белым как последний «привет» отходящего Красного воинства.

Свидетельство очевидца

Более чем обычным является описание бесчинств, которые Дыбенко и его товарищи устроили в Спасовом скиту Харьковской епархии: «Забравшись в храм под предводительством Дыбенки, красноармейцы вместе с приехавшими с ними любовницами ходили по храму в шапках, курили, ругали скверно-матерно Иисуса Христа и Матерь Божию, похитили антиминс, занавес от Царских врат, разорвав его на части, церковные одежды, подризники, платки для утирания губ причащающихся, опрокинули Престол, пронзили штыком икону Спасителя. После ухода бесчинствовавшего отряда в одном из притворов храма были обнаружены экскременты…» – А. Деникин. Очерки русской смуты. Т. V. – С. 82.

Гражданская война разделила Россию линией фронта. Епархии, освобожденные Белыми, оказались лишёнными связи с Патриархом и Синодом, находившимися в Москве. Необходимость решать вопросы церковной жизни, которые требовали благословения высшего церковного управления, побуждала правящих архиереев, оказавшихся в подобном положении, создавать на местах временные соборные органы высшей церковной власти. Это были постоянно действующие совещания архиереев нескольких епархий, на которые либо избирались, либо делегировались представители духовенства и мирян данных епархий и которые брали на себя решение вопросов, подлежащих компетенции высших органов церковной власти.

Получившие название «Временное Высшее Церковное Управление» (ВВЦУ), такие органы власти возникли ноябре 1918 г. в Сибири во главе с архиепископом Омским Сильвестром, а в мае 1919 г. – на юге России сначала во главе с архиепископом Донским Митрофаном (Симашкевичем), а с ноября 1919 г. во главе с митрополитом Киевским Антонием (Храповицким). Эти органы церковной власти успешно осуществляли управление епархиями на основе определений и постановлений, принятых на Поместном Соборе 1917–1918 гг. Епархиальное духовенство, находившееся в каноническом подчинении Сибирскому и Южному ВВЦУ, трудилось и в вооруженных силах Белых армий, в которых сохранялся институт военного духовенства, и стремилось духовно сплотить и укрепить все патриотически настроенные общественные силы России. Страдания, потери близких людей, боязнь за свою жизнь открыли много сердец вере в Бога. «Сколько стояло тогда в этих церквах людей, прежде никогда не бывавших в них, сколько плакало никогда не плакавших», – записывал Иван Бунин в дневник в июне 1918 г. Священникам приходилось трудиться, не покладая рук.

Историческая справка

Среди решительно обратившихся в эти годы к Церкви был и философ Дмитрий Васильевич Болдырев (1885–1920), которого Н. О. Лосский считал «самым талантливым своим учеником». Болдырев окончил историко-филологический факультет Петербургского университета и был оставлен при кафедре философии. Стажировался в Гейдельбергском и Марбургском университетах. Знаток иконы и древнерусского искусства. С 1918 г. – приват-доцент Пермского университета (кафедра философии). Болдырев в 1919 г. стал директором пресс-бюро Русского бюро печати при правительстве Колчака. В эти месяцы он, по словам Лосского, «надевая стихарь, проповедовал защиту религии и родины против безбожной и бесчеловечной власти». «Большевики… только по языку русские, – говорил он. – Они не русские в самом главном. Если враг есть отступник, снявший Крест, то, очевидно, оружие против него есть именно этот Крест. Мы, борющиеся против большевиков, естественно становимся крестоносцами». Не ограничиваясь сферой пропаганды, Болдырев создает дружину Святого Креста и идёт сражаться. После оставления Колчаком Омска он отправил жену и двухлетнего сына во Владивосток, а сам остался с Верховным Правителем. В Иркутске был арестован по указанию Политического центра и, скорее всего, разделил бы участь министров Омского правительства, убитых большевиками в течение лета 1920 г., но умер от сыпного тифа в тюремном госпитале в Иркутске 12 мая. Находясь в тюрьме, философ ободрял сокамерников: «Братья, разве такое терпели до нас борцы за веру и родину? За свои идеи? За дело общеславянское? За державу? Стыдно и нам падать духом!» Вдовой и почитателями таланта и гражданского подвига Болдырева была издана в 1935 г. в Харбине его незавершенная книга «Знание и бытие».

«Его талант, философский и художественный, дал бы блестящие результаты, если бы не преждевременная гибель его в годы Гражданской войны», – писал о Болдыреве Н. О. Лосский (Воспоминания, с. 149).

Н. О. Лосский. Д. В. Болдырев. Некролог // Мысль. 1922, № 1.

Документ

В контексте политики св. Патриарха Тихона, направленной на сдерживание все возраставших гонений на Русскую Православную Церковь на территории, которую контролировали большевики в 1919 г., следует рассматривать и его послание к чадам Церкви от 21 июля 1919 г., написанное в период активного наступления Вооружённых Сил Юга России. «Трудная, но и высокая задача для христианина – сохранить в себе великое счастье незлобия и любви и тогда, когда ниспровергнут твой враг, и когда угнетенный страдалец призывается изречь свой суд над недавним своим угнетателем и гонителем, – писал св. Патриарх Тихон, как будто обращаясь к наступавшим тогда на Москву белогвардейцам. – И Промысл Божий уже ставит перед некоторыми из чад Русской Православной Церкви это испытание… Не дай врагу Христа, диаволу, увлечь тебя страстью отмщения и посрамить подвиг твоего исповедничества, посрамить цену твоих страданий от руки насильников и гонителей Христа… Мы содрогаемся, что возможны такие явления, когда при военных действиях один лагерь защищает передние свои ряды заложниками из жен и детей противного лагеря. Мы содрогаемся варварством нашего времени, когда заложники берутся в обеспечение чужой жизни и неприкосновенности. Мы содрогаемся от ужаса и боли, когда после покушения на представителей нашего современного правительства в Петрограде и Москве, как бы в дар любви им и в свидетельство преданности, в искупление вины злоумышленников, воздвигались целые курганы из тел лиц, совершенно не причастных к этим покушениям… Мы содрогались, но ведь эти действия шли там, где не знают или не признают Христа, где считают религию „опиумом для народа“, где христианские идеалы – „вредный пережиток“, где открыто и цинично возводится в насущную задачу истребление одного класса другим и междоусобная брань… Нам ли, христианам, идти по этому пути? О, да не будет!» – Акты Святейшего Тихона, Патриарха Московского и всея России, позднейшие документы и переписка о каноническом преемстве высшей церковной власти. 1917–1943. М., 1994. – С. 160–161.

В канун праздника Воздвиженья Креста Господня (27 сентября) по постановлению Синода и с благословения местных архиереев во многих русских епархиях, в том числе и в Москве, в Петрограде, в Троице-Сергиевской лавре с 1918 г. стали проводиться особые «дни покаяния». Церковь считала Гражданскую войну и религиозные гонения результатом тяжких грехов самого русского народа и надеялась раскаяниями в них восстановить мир и тишину и перебороть смуту. Желающие принять участие в днях покаяния накладывали на себя трехдневный пост и потом, за длящейся всю ночь службой исповедовались в своих грехах и на литургии причащались Святых Тайн. Особый чин всенародного покаяния, составленный Петроградским митрополитом Вениамином, был издан специальной брошюрой и напечатан в «Церковных ведомостях». В сентябре 1920 г. дни покаяния были назначены в Крыму. Протоиереем профессором Сергием Булгаковым было по поручению епископов составлено специальное послание. «Эти три дня в городе Севастополе денно и нощно… шли богослужения и исповеди. А на праздник Воздвижения Креста Господня причащались. Настроение было молитвенно покаянным», – вспоминает митрополит Вениамин (Федченков), тогда епископ Севастопольский.

Обличения преступных деяний большевицкого режима и духовных немощей русского народа, в значительной своей части активно не сопротивлявшегося большевикам, были постоянной темой посланий св. Патриарха Тихона в период Гражданской войны. При этом ни в одном из своих официальных заявлений предстоятель Русской Православной Церкви в отличие от многих архипастырей, действовавших на территории, занятой Белыми, не преподал благословения и даже не выступил с безусловной поддержкой Белого движения. Однако, несмотря на столь политически сдержанную позицию священноначалия Русской Православной Церкви, гонения большевицкого режима по отношению к православным христианам не только продолжались на протяжении всего периода Гражданской войны, но и значительно усилились на её заключительном этапе в 1922 г.

2.2.25. Евреи в Гражданской войне

Значительную часть комиссаров и чекистов, проводивших Красный террор, составляли евреи. Евреями были «первый человек» Октябрьского переворота – Лев Троцкий, такие виднейшие вожди большевиков, как Моисей Володарский, Моисей Урицкий, Лев Каменев, Петр Войков, Григорий Зиновьев, Карл Радек, Яков Свердлов, Яков Юровский и многие другие. Но большинство русского еврейства было так же далеко от коммунистов, как и большинство всех иных народов России. В губерниях, где значительную часть населения составляли евреи, они голосовали в ноябре 1917 г. или за демократических социалистов (эсеров и меньшевиков), или за сионистов. На Всероссийском еврейском конгрессе в 1917 г. сионистские кандидаты получили 60 % голосов. Интеллигентное еврейство предпочитало кадетов. То немалое число евреев, которое оказалось среди большевицкого руководства, все вместе составляли ничтожное меньшинство от многомиллионного российского еврейства. Большинство русских евреев считали их выродками, забывшими свою веру и национальные корни, и активным участием в большевизме порочащими имя Божье и провоцирующими антисемитизм среди народов России.

В руководстве РКП (б) и в партии коммунистов в целом численное преимущество было за русскими. Немало среди садистов-большевиков было грузин, армян, латышей, поляков, китайцев, а также лиц других национальностей. И Ленин, и Бухарин, и Молотов, и Дзержинский, и Лацис, и Сталин и много других крупнейших деятелей движения – апологетов террора, евреями не являлись. Но в той же степени, как и большевики-евреи, все они были вероотступниками, предавшими свой народ и культуру. Большевизм вообще был вненационален, и лидеры коммунистов делили людей не по национальным, а по классовым признакам. Однако в условиях Гражданской войны в России, особенно в ее южных районах, на Украине, Дону и в Бессарабии, где традиции антисемитизма были довольно сильны, именно участие в Красном терроре евреев вызывало особую ненависть населения. Большевики же, не обращавшие внимания на такие «мелочи», как национальность своих комиссаров, только подливали масла в огонь. Например, в Киевской чрезвычайке, прославившейся своими садистическими массовыми жестокостями, большевики-евреи составляли три четверти «персонала». Вполне оторванные от еврейской общины, эти люди, однако, из-за множества родственных связей старались щадить своих соплеменников, что не могло не усиливать антисемитизм украинцев. Даже на должности, связанные с контролем над Церковью, в Киеве были назначены комиссары Коган и Рутгайзер, без разрешения которых запрещалось крестить, венчать и погребать по православному обряду. Это вызывало ненависть в Белых войсках не только к большевикам еврейской национальности, но часто и к евреям как таковым, когда Белые вошли в Крым и на Украину весной – летом 1919 г.

Политика московских большевиков по еврейскому вопросу была столь же циничной и прагматичной, как и по всем иным. В конце 1918 г. ВЧК не рекомендовала брать в заложники и расстреливать богатых евреев, так как их заключение и казнь оставляют большинство местного нееврейского населения равнодушным. Рост же антисемитизма в 1919 г. на юге России заставил Ленина издать в мае 1919 г. секретную инструкцию, рекомендовавшую областным ЧК в зоне военных действий на юге России показательно расстрелять несколько десятков представителей «еврейской буржуазии… для целей агитационных» и не назначать евреев на высшие посты, чтобы снять с большевиков обвинения в проеврейских симпатиях.

Далеко не все солдаты и офицеры Белых армий могли провести различие между преступниками комиссарами и ни в чем не повинным еврейством. А. И. Деникину даже пришлось перевести в запас многих Белых офицеров – евреев, так как их вчерашние товарищи по оружию теперь отказывались сражаться бок о бок с ними и подвергали часто доблестных бойцов незаслуженным оскорблениям.

Все годы Гражданской войны на Украине шли погромы еврейского населения. Застарелый антисемитизм, особенно укорененный на юге России, проявился в это смутное время в самых ужасающих формах. Отличались не только Белые, но и красные-неевреи, а особенно свирепствовали петлюровцы и «зеленые». Из 887 известных погромов на Украине времени Гражданской войны 493 были совершены национальными украинскими войсками Симона Петлюры, 307 – независимыми атаманами и батьками, особенно Зеленым и Григорьевым, 213 – Вооруженными Силами Юга России, 106 – Красной армией. Отступая, например, из-под Львова в 1920 г. конармия Буденного творила страшные злодеяния в еврейских местечках Галиции. Следует заметить, что анархист Нестор Махно был противником еврейских погромов и не санкционировал их. В его войсках были даже отряды еврейской самообороны.

Главный раввин Москвы Яков Мазех сказал в 1922 г.: «Троцкие устраивают революции, а Бронштейны (Бронштейн – настоящая фамилия Троцкого) платят по счетам». Счет оказался очень высоким и трагическим. Земле была предана 31 071 жертва погромов, но, учитывая без вести пропавших, сожженных, утопленных евреев, число жертв вполне может превысить и 50 тысяч человек. Уцелевшие украинские евреи остались нищими, многие лишились жилья и всего скарба.

Свидетельство очевидца

«Опять еврейские погромы, – пишет Иван Бунин, живший тогда в Одессе и страшно переживавший любые безнравственные поступки в рядах Добровольческой армии. – До революции они были редким, исключительным явлением. За последние два года они стали явлением действительно бытовым, чуть ли не ежедневным… Наш общий долг без конца восставать против всего этого, без конца говорить то, что известно каждому мало-мальски здравому человеку… Нельзя жить без Божеских и человеческих законов, жить без власти, без защиты, без обуздания своевольника – нельзя».

Документ

Твердо в защиту гонимого еврейства прозвучал голос Патриарха Тихона: «Доносятся вести о еврейских погромах, избиение племени, без разбора возраста, вины, пола, убеждений. Озлобленный обстоятельствами жизни человек ищет виновников своих неудач и, чтобы сорвать на них свои обиды, горе и страдания, размахивается так, что под ударами его ослепленной жаждой мести руки падает масса невинных жертв… И в массовой резне тонут жизни вовсе не причастных причинам, пролившим такое озлобление. Православная Русь, да идет мимо тебя этот позор. Да не постигнет тебя это проклятье. Да не обагрится твоя рука в крови, вопиющей к Небу. Не дай врагу Христа Диаволу увлечь тебя…» – Послание 6 (21) июля 1919 г.

Местное православное население спасало евреев от погромщиков, прятало их в своих домах, просило Белые власти навести порядок. «Нет никакого сомнения в том, что многие евреи были обязаны этому жизнью, и без этого количество жертв оказалось бы неизмеримо большим», – отмечал еврейский ученый Н. И. Штиф. Белая администрация боролась с насилиями над евреями всеми возможными силами. Издавались листовки, писались статьи, работали военно-полевые суды, в еврейских местечках выставлялись усиленные патрули. Генералы Драгомиров и Бредов, управлявшие Киевской областью, подписали немало смертных приговоров и даже ужесточали решения местных полевых судов, часто снисходительных к погромщикам. «Если бы только войска имели малейшее основание полагать, что высшая власть одобрительно относится к погромам, то судьба еврейства Южной России была бы несравненно трагичнее», – констатировал А. И. Деникин.

Историческая справка

Генерал Шкуро, казаков которого особенно часто, и не без оснований, обвиняли в погромах и грабежах, пишет: «По мере продвижения моей группы к северу и к западу от Донской области стали попадаться населённые пункты с многочисленным еврейским населением. Расположенные по обывательским квартирам казаки слышали повсюду негодующие речи о доминирующей роли евреев в большевизме, о том, что значительный процент комиссаров и чекистов – евреи… Однако в Екатеринославе нас встретило одинаково радушно как русское, так и еврейское население. Явившиеся ко мне депутаты высказывали возмущение деятельностью своих единоплеменников – большевиков, которые одинаково бесчинствовали и над русскими и над евреями, не примкнувшими к большевизму. Уже ходили слухи о готовящихся еврейских погромах, и евреи просили защитить их». Когда однажды Шкуро доложили о начавшемся погроме в еврейском квартале, разорении нескольких еврейских домов и насилиях над женщинами, он немедленно прибыл на место со своей «волчьей сотней», прекратив бесчинства, в которых участвовали его казаки. Шестеро погромщиков были преданы военно-полевому суду и повешены с надписью «за мародёрство и грабёж».

Несмотря на погромы и унижения, значительная часть образованного еврейства выбрала вместе со своими русскими друзьями путь Белой борьбы. Среди них были и такие всероссийски известные политики, как Мордехай Винавер, и простые студенты, молодые инженеры, коммерсанты, гимназисты.

Свидетельство очевидца

«В 3-й, помнится, роте моего батальона командовал взводом молодой подпоручик, черноволосый, белозубый и весёлый храбрец, распорядительный офицер с превосходным самообладанием, за что он и получил командование взводом в офицерской роте, где было много старших его по чину. Он, кажется, учился где-то за границей и казался нам иностранцем». Подпоручик был убит в боях уже после освобождения Харькова, и его похоронили с воинскими почестями. Хор пропел ему «Вечную память». А скоро, находясь по вызову командования в Харькове, Туркул встретил в городе еврейскую похоронную процессию. «Шла большая толпа. Я невольно остановился: на крышке чёрного гроба алела дроздовская фуражка… Вокруг меня стали шептаться: „Командир, его командир“». Туркул узнал идущую за катафалком жену подпоручика, которую видел мельком в батальонном штабе: она приезжала к мужу как раз перед тем, как он погиб. Жена перевезла его прах в Харьков. «Уже не на православном, а на еврейском кладбище с отданием воинских почестей был погребён этот подпоручик нашей 3-й роты. Его молодой жене, окаменевшей от горя, я молча пожал на прощание руку…» – Генерал Туркул. Дроздовцы в огне.

26 июня 1919 г. депутация южнорусских евреев посетила Деникина в Таганроге. Делегаты просили осудить погромы и вернуть офицеров евреев в свои полки. «Я описал им бывшие на этой почве инциденты… – вспоминает Главнокомандующий. – Один из представителей горячо и взволнованно заявил: „Пусть! Пусть они подвергнутся моральным мукам, даже смерти! Мы идем на это, мы жертвуем своими детьми!..“» Среди воинов Белой армии были евреи, прошедшие Ледяной поход, всю войну и разделившие чужбину со всем Белым воинством. Один из таких героев – георгиевский кавалер Михаил Арнольдович Кацман, был одним из 30 добровольцев, откликнувшихся на призыв есаула Чернецова к более чем 800 донским офицерам на общем собрании 30 ноября 1917 г. в Новочеркасске. Кацман воевал в отряде Чернецова, а затем во 2-м Корниловском полку, умер во Франции в 1983 г.

Свидетельство очевидца

Сам офицер Добровольческой армии, еврей Д. О. Линский размышлял о путях еврейства в Белой борьбе: «Еврейству открывался, может быть, неповторяемый случай биться так за русскую землю, чтобы раз навсегда исчезло из уст клеветников утверждение, что Россия – для евреев география, а не отчизна… Здесь не могло и не может быть выбора: победа противных большевизму сил через страдания ведет к возрождению всей страны и в том числе еврейского народа… Еврейство должно было целиком вложиться в русское дело, отдать ему свои жизни и средства… Надо было сквозь темные пятна белых риз узреть чистую душу Белого движения… В рядах той армии, где было бы много еврейских юношей, в составе той армии, которая бы опиралась на широкую материальную поддержку еврейства, антисемитизм задохнулся бы… Еврейство отстраняли от подвига участия в русском деле, но еврейство обязано было отстранить отстраняющих». – Д. О. Линский. О национальном самосознании русского еврея // Россия и евреи. Сб. 1. Берлин, 1924. – С. 149–150.

Литература

О. В. Будницкий. Российские евреи между красными и белыми. – М.: РОССПЭН, 2006.

2.2.26. Украина в Гражданской войне

За 1917–1920 гг. на территории Украины сменились более десяти различных правительств. В апреле 1918 г. при поддержке Германии генерал Императорской свиты, командир одного из гвардейских русских полков, богатый помещик Павел (Павло) Скоропадский совершил государственный переворот. Он распустил Центральную Раду, низложил только что избранного Радой Президента Народной Украины профессора Грушевского и объявил о создании Украинской Державы во главе с гетманом, которым стал он сам. Один Скоропадский – Иван Ильич уже был украинским гетманом в начале XVIII в. Павел Скоропадский образовал правительство беспартийных специалистов и расклеил по городам плакаты «Вся власть на Украине принадлежит мне».

Примечание ответственного редактора

Профессор Василий Зеньковский не без оснований полагал, что митрополит Антоний является сторонником политики еще Царского правительства, направленной на постепенное «обрусение» Украинской церкви и потому в принципе не допускавшей назначения украинцев епископами в малороссийские губернии. Однако в первые десятилетия ХХ века украинское национальное начало жаждало творческой свободы в рамках единой Русской Церкви. Пока Зеньковский был министром вероисповеданий, он вел дело именно к этому – автономная Украинская Церковь в составе Церкви общерусской. В том, что сделал впоследствии самопровозглашенный епископ Липковский, основавший автокефальную Украинскую Церковь, есть доля вины и митрополита Антония (Храповицкого), архиепископа Евлогия (Георгиевского) и др. Назначение Антония (Храповицкого) Киевским митрополитом многие украинские патриоты рассматривали в 1918 г. как прямое оскорбление «украинства». Потому правительство гетмана Скоропадского, вынужденное опираться как на русские, так и на украинские национальные силы, не могло вести себя иначе как сдерживать и ограничивать притязания митрополита Антония.

Первый состав правительства Скоропадского, возглавляемого Ф. А. Лизогубом (председателем Полтавской земской управы), состоял из людей с общерусскими интересами, но постепенно, под давлением Германии и местных националистов администрация Скоропадского все больше начала противопоставлять себя России. На всеукраинском съезде народных учителей Гетман уже говорил о «двухсотлетнем ярме Московщины», угнетавшем живые силы украинского народа. Одной из антирусских акций была и попытка гетманского правительства помешать назначению на Киевскую митрополию вместо убитого большевиками митрополита Владимира известного противника «украинства» митрополита Харьковского Антония (Храповицкого). Съезд украинского духовенства избрал владыку Антония на Киевскую кафедру, но Скоропадский долго не желал утверждать это избрание, мечтая о постепенном строительстве Украинской православной автономной церкви. В этом его поддерживал министр исповеданий, известный богослов профессор Василий Васильевич Зеньковский.

Проводимая в угоду немцам украинизация не встречала сочувствия в городах, а отмена земельной реформы и попытки вернуть имущество помещикам – порой сопровождавшиеся поркой крестьян, – вызывали возмущение на селе. Оккупационная политика немецких властей, реквизиции способствовали росту недовольства украинского населения.

Свидетельство очевидца

«Гетманская эпоха не пользовалась популярностью. Виною тому, прежде всего, лживость, лежавшая в основе всей ее политики, а затем и отсутствие у ней собственных корней в населении: режим держался почти исключительно силою и обаянием германских штыков. В тот день, что эта поддержка была отнята, режим пал. Искренних сторонников, готовых проливать за него кровь, у гетманского режима не было, а те немногие, которые в декабре 1918 г. защищали подступы к Киеву, были гетманом и его главнокомандующим брошены на произвол судьбы самым постыдным образом…» – вспоминал видный сотрудник гетманского правительства А. А. Татищев. – Земли и люди… – С. 315.

Одновременно с этим, с согласия Гетмана, симпатизировавшего Белому движению, на Украине происходило формирование офицерских дружин, большая часть которых присоединилась позднее к Добровольческой армии. Что особенно важно, в большевицкой зоне России многим тысячам людей удавалось, объявив о своем украинском происхождении, получить соответствующие документы и выехать на спокойную и сытую Украину, спасаясь, таким образом, из лап ЧК и голодных страданий. Гетманская администрация, как могла, помогала этому вызволению русских людей. Часть выехавших позднее ушла в эмиграцию, молодежь пополнила ряды Белого движения. Скоропадский очень помогал в снабжении и военном снаряжении армии Войска Донского, а из Донской области это оружие и снаряжение шло и добровольцам Деникина, о чем Гетман был прекрасно осведомлен.

Существенной военной силы Скоропадскому создать не удалось, а вооруженное сопротивление ему и немецкой оккупации росло. Только западнее Киева возникло около 20 партизанских отрядов, на юге и востоке действовали отряды атаманов Махно, Григорьева, Зеленого и других. Эсеры организовали взрывы на военных складах, крупные пожары, в июле ими был убит командующий германскими войсками фельдмаршал Эйхгорн. Когда стало ясно, что Германия на пороге военного поражения, Скоропадский хотел переориентироваться на союз с Деникиным и Антантой: 14 ноября 1918 г. он издал грамоту о союзе с «великой, свободной от большевиков Россией» и уволил своих министров «щирых националистов». Но в Белой Церкви против него вспыхнуло восстание непримиримого самостийника социалиста Симона Васильевича Петлюры, ранее командовавшего войсками Рады. Петлюровцы 14 декабря заняли Киев, Скоропадский бежал в Германию.

Так после ухода немецких войск в Украине на короткое время восстановилась власть Украинской Народной Республики (УНР). Верховной формой правления стала Директория из пяти человек, председателм которой стал Владимир Кириллович Винниченко, а командующим армией – Симон Петлюра. Политика УНР немногим отличалась от политики советской – в аграрной области провозглашалась ликвидация частновладельческих имений, национализация промышленности и транспорта, государственный контроль над рынком. Массового террора УНР гнушалась, но отдельные убийства противников Директории происходили «при невыясненных обстоятельствах» каждый день. Первыми были убиты «при попытке бежать» при переводе из Михайловского монастыря в тюрьму прямо у памятника Богдану Хмельницкому старик генерал граф Келлер и его адъютант кавалергард Пантелеев.

Свергнув Гетмана, отряды Директории, достигавшие 200 тысяч человек, стали распадаться. Часть ушла к большевикам. Украина погрузилась в хаос насилия и грабежей, которые совершали банды разных «атаманов» и «батек». Ширились еврейские погромы: их пик приходится на весну – осень 1919 г. В марте в Проскурове петлюровцы Запорожской бригады поставили себе задачу вырезать все еврейское население города и убили холодным оружием три тысячи человек.

Из иррегулярных отрядов самым значительным были анархисты Нестора Махно, впервые появившиеся в апреле 1918 г. в селе Александровского уезда Екатеринославской губернии – Гуляй-поле. Конные соединения махновцев, общей численностью до 15 тысяч, носились с пулеметами на тачанках по степям между Днестром и Доном. Меняя лошадей, они проходили до 100 км в день, держа в страхе местное население. Весной 1919 г. части Махно числились в составе Красной армии, но в июне он с нею порвал, что помогло Деникину взять Донецкий угольный бассейн. Порой Махно выступал и против других повстанцев. Он убил атамана Григорьева, люди которого к нему перешли. Однако в решающий момент осенью 1919 г. он ударил в тыл Деникину, а год спустя участвовал в штурме Перекопа.

Историческая справка

Обладая блестящими качествами полевого командира, Нестор Иванович Махно снискал уважение даже у Белых генералов. Яков Александрович Слащов, войска которого сражались против Махно, не раз нанося ему поражения, предлагал атаману анархистов союз против большевиков, предупреждая его, что он будет предан своими московскими «друзьями». Однако Махно большевики были по духу, все-таки ближе, нежели Белые. Предостережения Слащова оказались, однако, пророческими. После занятия Крыма большевики пригласили махновских командиров во главе с Семеном Каретником на совещание в Мелитополь, во время которого они были арестованы и расстреляны. Их подчиненные с боем прорвались на Украину и еще полгода сражались с частями Красной армии под руководством самого Махно, который за годы Гражданской войны был ранен 18 раз и потерял ногу. Идеи «вольной анархической республики» без помещиков, жандармов, податей и вообще любых государственных обязанностей граждан, пропагандируемые Махно, несмотря на свою полную утопичность и нереальность, были невероятно популярны в среде малограмотного украинского селянства. Именно поэтому отряды Махно, которые в период неудач сокращались до нескольких десятков человек, в основном – преданных ему командиров, за считаные дни увеличивались до десятков тысяч бойцов, превращаясь в грозную военную силу, недооценка которой осенью 1919 г. сыграла роковую роль для Белого дела на Юге России. В августе 1921 г. обескровленные отряды махновцев, форсировав Днестр, пересекли границу с Румынией. Сам Нестор Махно в эмиграции жил в Париже, работая сапожником. Умер 7 июля 1934 г., оставив после себя мемуары и несколько стихотворений, посвященных Гражданской войне. В одном из них как нельзя более проявляется весь накал борьбы в те огненные дни на Украине:

Кони версты рвут наметом,

Нам свобода дорога,

Через прорезь пулемета

Я ищу в пыли врага.

Застрочу огнем кинжальным,

Как поближе подпущу.

Ничего в бою не жаль мне,

Ни о чем я не грущу.

Только радуюсь убойной

Силе моего дружка.

Видеть я могу спокойно

Только мертвого врага.

У меня одна забота,

Нет важней ее забот…

Кони версты рвут наметом,

Косит белых пулемет.

В Одессе 5 декабря 1918 г. высадились французы. Предварительно русские добровольцы генерала А. Н. Гришина-Алмазова очистили город от петлюровцев. Французы высадились и в Севастополе. Они не признавали Украину и официально были за единую Россию, но поддержку Белым оказывали скупо и не дали русским добровольцам выйти на соединение с Деникиным. Две неудачные стычки с партизанами Григорьева и ненадежность своих матросов и солдат заставили французов в марте покинуть Одессу, а в апреле и Севастополь.

В конце ноября 1918 г. по приказу Ленина было сформировано большевицкое правительство Украины во главе с Г. Л. Пятаковым. Большевики, располагая частями Красной армии и приняв несколько перешедших на их сторону банд, начали военные действия против Директории. В январе они оккупировали Харьков, 6 февраля 1919 г. вновь заняли Киев. Был образован Украинский Совнарком во главе Х. Г. Раковским и ЦИК во главе с Г. И. Петровским. Украинские большевики не только повторяли экономический и политический курс большевиков московских, но были более радикальными в отношении «коммунизации» деревни, создания комитетов «незаможних селян» и совхозов вместо бывших имений.

Директория бежала на Западную Украину, двое ее членов уехали за границу, а Петлюра возглавил правительство, кочевавшее по стране, и делил власть с другим кочевым правительством – галицийским, которое поляки вытеснили из Львова. В отличие от сторонников Петлюры, галичане сочувствовали Белому движению.

Когда развернулось летнее наступление ВСЮР, Белые части 23 августа 1919 г. высадились в Одессе, а 31-го заняли Киев. Советское правительство Пятакова оттуда бежало. Несмотря на Красный террор, в городах сохранилось Белое подполье, которое примкнуло к Добровольческой армии. Части генерала Н. Э. Бредова вступили в Киев одновременно с отрядом галичан, и на следующий день на совместном параде были подняты русский и украинский флаги. Прискакавший представитель Петлюры русский флаг сорвал, после чего Бредов и командовавший галичанами генерал Л. Кравс договорились, во избежание инцидентов, отвести украинские части за город. Но петлюровцы и далее провоцировали конфликты, переговоры с ними ни к чему не вели, и 11 сентября они объявили ВСЮР войну, обратившись за помощью к Ленину. Не дожидаясь такой помощи, Бредов успешно перешел в наступление. Петлюра в ноябре бежал в Польшу. Бои с петлюровцами отвлекли силы Белых, когда каждый солдат был нужен в решающей битве под Орлом. Галицийские части армии Директории перешли на сторону ВСЮР. Советское украинское правительство бежало в Москву. Деникин разделил Украину на Киевскую, Харьковскую и Новороссийскую области. В обращении, опубликованном перед занятием добровольцами Киева, он провозгласил своей целью «культурно-национальную автономию областей Малороссии в единой России».

После неудачи «похода на Москву» Белые быстро отступили с Украины. Красная армия в декабре 1919 г. вошла в Киев. Весной 1920 г. польские войска заняли Киев, заключив с Директорией соглашение против РСФСР. Пилсудский гарантировал признание независимости Украины при условии изменения ее границ (в состав Польши должны были войти земли Восточной Галиции и Волыни). Но после окончания военных действий против большевиков 20 ноября 1920 г. польское правительство распустило Директорию. Ее лидеры эмигрировали. Выжившие после свирепой эпидемии тифа галичане Кравса вступили в формировавшуюся в 1920 г. на территории Польши III (Западную) армию Врангеля. Петлюра был убит 25 мая 1926 г. в Париже Шоломом Шварцбардом, у которого петлюровцы во время погромов убили шестнадцать родственников, в том числе и обоих родителей. Шварцбард был полностью оправдан французским судом.

Свидетельство очевидца

«Кто передаст словами то, что пережили города Южной России? Киев, Харьков, Одесса, Херсон, Екатеринослав, если мы вспомним лишь крупные центры. Перенаселенные города, куда от деревенского террора бежало все могущее бежать из деревни население, переполненные к тому же беженцами военного времени из Царства Польского и Прибалтийского Края, беженцами от большевицкого террора из Центральной России – по несколько раз переходили из рук в руки, платили контрибуции не только деньгами и имуществом, но и жизнью обывателей, разграбляемых то большевиками, то махновцами, иногда на протяжении нескольких дней… В этой вакханалии произвола, насилия, разнузданности и утонченного издевательства над человеческой личностью, многие впали в мистическое равнодушие ко всему окружающему, другие потеряли рассудок». – Н. М. Могилянский. Трагедия Украйны // Архив русской революции. Т. XI. Берлин, 1923. – С. 105.

Почему большевики, не особенно скрывавшие свои великодержавные цели, так легко и почти без сопротивления могли всякий раз захватывать Украину, когда рушилась внешняя сила, заинтересованная в самостийности, – Германия в 1918 г., Польша – в 1920? Украина была огромной, богатой и людной страной. Если бы ее население и часть бывшей Императорской армии, считающая себя национально-украинской, действительно объединились под «жовто-блакитным прапором», то страдающим от анархии и разрухи московским большевикам пришлось бы смириться с украинской независимостью, как смирился несравненно сильнейший Ленина Сталин в 1939–1940 гг. с независимостью маленькой, но единодушной Финляндии. Почему не отстояла свою независимость Украина?

«Клич – Хай живе вильна Украйна! – совершенно не будил ни разума, ни чувства в сколько-нибудь широких кругах населения, отзываясь неестественной бутафорией, – писал в своих очерках генерал Деникин. – Ничего «народного», «общественного», «национального» не было в столкновении советских и украинских банд – безыдейных, малочисленных и неорганизованных». «Огромное большинство украинского населения было против нас, – отмечал председатель Директории Рады В. К. Винниченко, анализируя причины поражения дела «самостийности» Украины. – Когда советские войска, укрепившись в январе 1919 г. в Харькове, в феврале двинулись на Киев, их с большим энтузиазмом приветствовало население». (Видродження нации. – Вена, 1920). Большевицкая пропаганда среди украинских национальных войск – «синих жупанов» – была весьма успешной.

Гражданская война на Украине выявила отсутствие у украинского национального движения сколь-либо надежной общественной основы. Города Украины по преимуществу были русскоязычны. Для зажиточного населения единственным смыслом самостийности могла бы быть отделенность от большевицкой России, но, во-первых, командовавшие в Раде социалисты слишком походили на русских большевиков, а во-вторых, ни за ними, ни за гетманом Скоропадским не стояло никакой общественной силы, которая могла бы защитить от Красной армии. Оплот национализма, украинское крестьянство, желало не столько украинизации, сколько земли, принадлежащей помещикам. Поскольку московские коммунисты обещали крестьянам землю еще решительней, чем Рада, и при этом не планировали крестового похода против украинского языка, они вполне устраивали малорусскую деревню. Их соперник, Петлюра, также обещавший свободу полного ограбления помещиков, скомпрометировал себя угодничеством перед Польшей, в сферу влияния которой он согласился включить Украину соглашением, подписанным в Варшаве 2 декабря 1919 г. В крупных польских землевладельцах украинское крестьянство видело своих главных притеснителей, их землю оно желало экспроприировать, а потому возвращение генералиссимуса Симона Петлюры к традиционной для части украинской элиты пропольской ориентации вызвало у землелюбивого хлибороба стремление к большевицкой России, где у него, как он ошибочно полагал, никто не собирался отбирать награбленное.

Мнение ученого

«Украинское национальное движение не вызвало широкого отклика ни у крестьян, ни у промышленных рабочих. Оно оставалось занятием небольшой группы энтузиастов – интеллектуалов, состоявшей главным образом из преподавателей самого разного уровня (от университетских профессоров до сельских учителей), литераторов и священников. Украинский национализм так и не вышел за границы малоросской разночинной интеллигенции». – Э. Карр. История Советской России. Т. 1. Москва, 1990. – С. 237.

Для большей части населения Украины национализм стал лишь дополнительной опорой регионализма. Когда отделение от России сулило хозяйственные или политические преимущества, такое отделение могло осуществляться на идейном основании украинства. Но когда ради утверждения независимости приходилось поступаться экономическими или социальными интересами, украинский национализм оказывался слишком зыбкой ценностью для подавляющего большинства населения. В 1918–1920 гг., в отличие от соседней Польши, где национальная идея сплотила все слои народа и привела его к независимости, украинский национализм смог, да и то опираясь на внешнюю силу, создать только слабое государство, просуществовавшее с перерывами два десятка месяцев.

Мнение ответственного редактора

Украинская идея для подавляющего большинства национально мыслящих украинцев в годы революции и Гражданской войны продолжала оставаться идеей автономизма, федерализма. Это было самосознание двухуровневое: и украинский региональный колорит, и общерусские задачи находили в нем свое воплощение, не мешая друг другу. Однако унизительные и грубые ограничения, налагавшиеся царской администрацией на «украинство», привели к надрыву украинской души. Существуя одновременно на двух уровнях, украинское национальное самосознание вынуждено было отказаться, оторвать от себя родную русскую часть, лишить себя высокой культуры и перспективы, ожесточиться в утверждении только украинского, перейти от автономизма к сепаратизму. Украинский национализм всегда был именно надрывом, надрывом человека, любящего и мать, и отца, но из-за жестокости батьки вынужденного встать на защиту матери.

Генерал Деникин вполне понимал, что великорусско-украинский разрыв лечится только любовью и терпимостью к столь близкому, но иному. Но его убеждения разделялись немногими в администрации ВСЮР и не стали, быть может, не успели стать, органической частью Белой украинской политики. Гетманская Украина в союзе с ВСЮР – это был шанс сплотить антибольшевицкий фронт. Но взаимное ожесточение, нелюбовность и национальный эгоизм оказались столь велики, что рухнула и эта возможность. Примечательно, что союз с ВСЮР больше ценили австрийские украинцы – галичане, чем российские украинцы – киевляне. Знающие Россию не понаслышке российские украинцы чаще были настроены решительно на независимость Украины.

Литература

В. П. Федюк. Белые. Антибольшевистское движение на юге России. 1917–1918 гг. М., 1996.

А. Грациози. Большевики и крестьяне на Украине, 1918–1919 годы. М., 1997.

В. К. Винниченко. Видродження нации. Т. 1–3. Вена, 1920.

Петр Аршинов. История махновского движения. – Запорожье, 1995.

Н. В. Герасименко. Батько Махно. Репринтное издание 1928 г. М., 1990.

Нестор Махно. Воспоминания. М., 1992.

2.2.27. Балтийские области в годы Гражданской войны

После поражения Германии в Мировой войне и ухода немецких войск из Прибалтики вышли из подполья латвийские и эстонские национальные вожди. 18 ноября 1918 г. Латвийский Национальный Совет провозглашает независимость Латвии и назначает первым ее президентом Яниса Чаксте, вице-президентом Густава Земгалса, премьер-министром Карлиса Ульманиса. В Эстонии 11 ноября восстанавливается ликвидированная немцами в конце февраля независимая республика, во главе которой вновь встает Константин Пятс.

Но не дремлют и большевики. После капитуляции Германии коммунистическая Россия немедленно денонсирует Брестский трактат и пытается восстановить свой контроль над утраченными западными областями. Поскольку делать это впрямую, способом грубого захвата, не совсем удобно – ведь большевики громогласно клялись в своей абсолютной приверженности принципу права наций на самоопределение, – они находят нехитрое идеологическое оправдание. Надо помочь рабочим и крестьянам Прибалтики сбросить иго своей буржуазии.

«Советская Россия никогда не смотрела на западные области как на свои владения. Она всегда считала, что области эти составляют неотъемлемое владение трудовых масс населяющих их национальностей, что эти трудовые массы имеют полное право свободного определения своей политической судьбы. Разумеется, это не исключает, а предполагает всемерную помощь нашим эстляндским товарищам со стороны Советской России в их борьбе за освобождение трудовой Эстонии от ига буржуазии», – писал Сталин (Соч., т. 4, с. 178).

11 ноября командующий Красной армией латыш Якумс Вацетис приказал генералу И. Иванову, командиру 6-й дивизии, занять позиции вдоль реки Нарвы. Через несколько дней Красная армия вошла на территорию Латвии, Эстонии и Литвы. В течение ноября 1918 – января 1919 г. Красная армия, состоящая в значительной степени из национальных эстонских и латышских полков, оккупировала большую часть Эстонии, почти всю Латвию и больше половины Литвы с Вильно, Шяуляем и Мемелем. 30 ноября в Нарве провозглашена Эстонская трудовая коммуна во главе с Яном Анвельтом, 17 декабря в Вольмаре Латвийская советская республика во главе с Петром Стучкой, в январе 1919 г. – в Вильнюсе – Литовская советская республика, во главе которой встали московские большевики белорусско-литовского происхождения – В. Мицкевич-Капсукас и Ж. Ангаретис, советником которых по большевизации страны стал бывший посол большевиков в Берлине – А. Иоффе. 3 января красные латышские стрелки заняли Ригу. Правительство Ульманиса бежало в Либаву. 25 декабря секретарь ЦК ВКП (б) Григорий Зиновьев заявил, что Латвия, Литва и Эстония создают преграду, отсекающую Советскую Россию от революционной Германии. И призвал убрать этот барьер, «чтобы большевики могли делать революцию в Скандинавии», а Балтийские страны должны стать «океаном социальной революции».

Примечательно, что большая часть латышских стрелков поддержала это очевидно марионеточное Красное правительство, да и крестьяне встречали Красных поначалу весьма приветливо. Первоначальный энтузиазм, с которым большевиков принимали в Латвии или Эстонии, был связан с надеждами на радикальные экономические преобразования. В частности, эстонцы ждали более последовательной земельной реформы, чем та, которую планировали провести «буржуазные» лидеры, такие как К. Пятс, который предлагал землю у помещиков выкупить. В Латвии Красных латышских стрелков, ворвавшихся из России, приняли за освободителей от немцев. Но в занятых районах большевики сразу же начали творить обычные для них злодеяния против мирного населения. Одних протестантских пасторов за несколько месяцев оккупации было убито сорок человек. Зимой 1918/19 г. в до того сытой Риге от голода умерло более 8 тысяч человек.

Политика большевиков, оказавшись экономически разрушительной, политически – не демократической, быстро утратила популярность в Латвии и Эстонии. Когда же начались репрессии против католической Церкви, быстро остыли к большевикам литовцы и латгальцы. Вскоре иллюзий по поводу большевиков в Прибалтике ни у кого не осталось.

Свидетельство историка

«В Риге одновременно соединились элементы разных красных „эпох“ – стихийные расстрелы и организованный террор ЧК, отдельные хулиганские грабежи и повальные грабежи с реквизициями драгоценностей, „излишков“ одежды и продовольствия. Прошло меньше месяца советской власти, и настал голод. Карточки не отоваривались, а купить еду было невозможно. Еще месяц, и на улицах стали подбирать умирающих от истощения, причем тех же рабочих. А в это время властитель Прибалтики комиссар Стучка устраивал в бывшем Дворянском собрании пышную свадьбу дочери, куда съехались гости со всей России. Рассказывали, что нигде до тех пор не было видано одновременно такого количества драгоценностей, как на участниках этого бала… И вовсю свирепствовал террор. Волнами катились аресты. Несколько тюрем были забиты до отказа. Расстрелов было столько, что солдаты отказывались в них участвовать. Эту „священную обязанность“ взяли на себя молодые женщины латышки. Они составили целый отряд, выглядевший достаточно живописно, поскольку рядились в одежду, снятую перед казнью со своих жертв, каждая – на свой вкус… В таком виде женское палаческое подразделение участвовало во всех коммунистических парадах и шествиях. И прославилось крайним садизмом, истязая раздетых донага приговоренных, перед тем как их расстрелять». – В. Шамбаров. Белогвардейщина. М., 1999. – С. 228.

Антанта решила вступиться за молодые балтийские республики. Образовавшиеся национальные антибольшевицкие правительства Литвы (во главе с М. Слежявичюсом), Латвии (во главе с К. Ульманисом) и Эстонии (председатель О. Штрандман) были признаны Антантой и поддерживались кредитами и вооружением. В восточную Балтику вошел союзный флот. В декабре на рейдах Либавы и Ревеля затрепетали вымпелы британской эскадры вице-адмирала Синклера. Эстонцы, не деморализованные эвакуациями и длительной германской оккупацией, смогли быстрее организоваться для защиты от большевиков. Во главе национальной армии, собранной из солдат и офицеров эстонской национальности, встал талантливый военачальник, полковник Русской Императорской армии Иоганн Лайдонер.

Историческая справка

Иоганн Лайдонер (Johan Laidoner, в России – Иван Яковлевич). Родился в 1884 г. в семье сельского батрака в Вирацской волости Феллинского уезда Эстляндской губернии. В 1912 г. закончил Академию Генерального штаба в Петербурге. Во время Мировой войны адъютант штаба 21-й пехотной дивизии, начальник разведки штаба Западного фронта. Награжден Георгиевским оружием за доблесть. В 1917 г. командир эстонской национальной 1-й дивизии. Главнокомандующий вооруженными силами Эстонии. С 1920 г. – генерал-лейтенант. Руководил комиссией Лиги Наций по урегулированию турецко-иракского территориального спора. С 1924 по 1934 г. в отставке. С марта 1934 г. вновь главнокомандующий в авторитарном правительстве Протектора Эстонии К. Пятса. С 24 февраля 1939 г. – полный генерал. В июле 1940 г. арестован НКВД и вывезен в Пензу. Умер во Владимирском централе 13 февраля 1953 г. Похоронен в общей могиле на Князь-Владимирском кладбище.

Благодаря английскому и французскому оружию и экипировке, но ценой собственной крови, вместе с финскими ополченцами, отрядами латышских и русских воинов эстонцы в январе – марте 1919 г. разгромили красноармейцев, выгнали их с территории Эстонии и продолжили наступление в Псковской и Петроградской губерниях.

Историческая справка

Особым героизмом при освобождении Эстонии от большевиков отличился партизанский отряд поручика Юлиана Куприянова. Именно этот отряд освободил 14 января 1919 г. Тарту (Юрьев). В освобожденном Тарту партизаны Куприянова увидели последствия короткой большевицкой оккупации этого древнего университетского города. Они узнали, что немецкие дворяне были расстреляны 9 января на льду реки Наровы, а в ночь своего ухода большевики зверски убили в подвале банка несколько десятков заложников – среди них пастора Тартуского университета профессора Трауготта и православного епископа эстонца Павла Кульбуша. В начале февраля поручик Куприянов погиб в тяжелом бою под Валгой, в котором национальные эстонские части и русские добровольцы разгромили полки Красных латышских стрелков.

Однако опасность, происходящая от большевиков, оказалась не единственной. Несмотря на капитуляцию Германии, многочисленные призывы о помощи со стороны немецкого населения Балтии заставили германское правительство в январе 1919 г. послать генерал-майора графа Рюдигера фон дер Гольца во главе «железной дивизии» защитить соплеменников и от Красных, и от националистов. 3 февраля немецкие войска входят в Либаву с твердым намерением расправиться с правительством Ульманиса, а затем двинуться на Красную Ригу. Латвийский премьер и его министры бегут на британский крейсер. Но у англичан нет ни желания, ни сил вмешиваться в события, которые происходят на берегу. Немцы и поддерживающие их латышские части (около 3,5 тысячи штыков) полковника Яниса Балодиса в ходе боев с Красными латышскими стрелками постепенно занимают всю Курляндию и 22 мая 1919 г. освобождают от большевиков Ригу. 22 апреля фон дер Гольц предлагает возглавить латвийское правительство германофилу, пастору Андриевсу Недре.

Историческая справка

Карлис Ульманис (Karlis Ulmanis) (в Российской Империи – Карл Индрикович) родился 4 сентября 1877 г. на хуторе Пикшас в Добленском уезде Курляндской губернии в крестьянской семье. Изучал агрономические науки в Германии, Швейцарии и США. Вернулся в Россию незадолго до Мировой войны. Работал агрономом в Вольмаре и редактором журнала «Zeme» (Земля). Автор нескольких книг о сельском хозяйстве. Один из организаторов и лидеров Латышского крестьянского союза, созданного в апреле 1917 г. Заместитель комиссара Временного правительства России в Лифляндской губернии. Придерживался социалистических убеждений. Четырежды избирался премьер-министром Латвии. 15 мая 1934 г. встал во главе военного переворота в Латвии. С 11 апреля 1936 г. по 21 июля 1940 г. Президент Латвийской республики. Именовался «народным вождем». Арестован НКВД после оккупации Латвии Красной армией в 1940 г. Умер в тюрьме в Красноводске (Туркмения) 20 сентября 1942 г. Похоронен на местном кладбище.

Гольца поддержал Петр Бермондт-Авалов и его «Западная армия», костяк которой составляли российские офицеры немецкого происхождения. Бермондт был авантюристом – он сам себе присвоил звание «генерала», а также, возможно, и «князя». Фон дер Гольц и Авалов выступили с идеей немецко-русского альянса, задачей которого было бы сокрушение большевизма и восстановление Империи под гарантиями Германии. Им удалось сплотить местные литовские, латышские, эстонские вооруженные силы в борьбе с наступавшими силами большевиков. Однако после взятия первых населенных пунктов, в том числе и Риги, победители устроили там кровавую расправу с мирными жителями, арестовали местные республиканские власти, что лишило их поддержки местного населения. Развивая наступление, «Железная дивизия» устремляется через поля Лифляндии на Ревель. Но на ее пути встает уже закаленная победами над большевиками армия Лайдонера. Близ Цесиса 22 июня происходит решительное сражение, в котором «Железная дивизия» терпит поражение от эстонцев и сражавшихся вместе с ними латышей Яниса Земитанса. Немцы уходят из Риги, и в нее возвращаются министры Ульманиса. Генералу фон дер Гольцу приказано удалиться в Восточную Пруссию, но его армия тут же объявляет себя частью русской освободительной армии, сражающейся с большевиками. Командование над ней принимает Бермондт-Авалов. Но теперь популярность этой «армии» среди коренного населения Прибалтики мала – после авантюры Гольца-Бермондта народы Прибалтики пришли к убеждению, что свержение большевизма в России силами Антанты и белогвардейскими военными формированиями не сулит им ничего хорошего.

К августу 1919 г. была ликвидирована и Литовская советская республика. 19 августа округ Вильно был оккупирован польской армией (его население было преимущественно польским и еврейским, а не литовским).

Главное, что могло подвигнуть балтийского крестьянина сражаться за независимость, была помещичья земля, но переход ее в его руки могла гарантировать только национальная власть. Русские Белые последовательно возвращали на северо-западе землевладельцам их имения, захваченные крестьянами, а Красные насаждали коммуну и продразверстку. Поэтому во главе эстонского и латышского движений за независимость стояли крестьянские партии Пятса и Ульманиса. Среди первых декретов новой власти была безоговорочная конфискация помещичьих немецких хозяйств, названная Я. Тенниссоном «обузданием феодальных устремлений Прибалтийских немцев».

В Латвии было конфисковано 1338 немецких землевладений общей площадью 8,5 миллиона акров, в Эстонии – 1149 землевладений площадью в 6 миллионов акров. Фактически это была окончательная победа коренных народов над захватившими край семь столетий назад немецкими рыцарями. Властное присутствие немцев в Балтии было уничтожено «войной за независимость», и наиболее состоятельные из них поспешили бежать в Германию, спасая хотя бы свою жизнь. Национальные вожди Латвии и Эстонии, используя благоприятную ситуацию военного поражения Германии и старинный немецко-балтийский антагонизм, смогли через сведение счетов с «баронами» создать массовую базу для антибольшевицкой борьбы. В 1920 г. Учредительные собрания в Ревеле и Риге признали законным черный передел, совершенный в 1918–1919 гг. эстонскими и латвийскими крестьянами.

Смута в Балтийском крае заставляет Антанту назначить в этот район специальную миссию, возглавляемую генералом сэром Хьюбертом Гошем. В его обязанности входит укрепление антибольшевицких режимов в Латвии, Литве и Эстонии, организация помощи Белому русскому движению, действующему из Эстонии и, если окажется возможным, обеспечение правового признания независимости балтийских государств со стороны адмирала Колчака и его представителя на северо-западе – генерала Юденича.

Части Северного корпуса в Эстонии и отряды князя А. П. Ливена из Латвии создали Северо-Западный фронт Белого движения под командованием Юденича. На Рижском совещании 26 августа 1919 г. было решено начать наступление на Петроград при поддержке Эстонии и Латвии – созданное в Ревеле Северо-Западное правительство России, не дожидаясь санкции Колчака, заявило о признании de facto независимости Эстонии.

Белые войска Юденича, сражавшиеся под Петроградом, вызывали все большие сомнения националистов. Генерал Юденич, по мнению эстонцев и латышей, игнорировал дружественного к русским эстонского президента Пятса, а финляндского главу государства Маннергейма считал «низшим себя по званию». Среди балтийцев и финнов усиливалась русофобия. Все чаще в спину русским слышался шепот – «куррат» – черти. Эстонцы не верили, что Белые, если победят, согласятся на независимость или даже на широкую автономию балтийских стран, подозревали, что они хотят вернуть землю ненавистным баронам. Эстонцы хотели гарантий и территориальных уступок, просили генерала Гоша заставить Юденича позволить им занять Кронштадт и побережье Финского залива, населенное родственными эстонцам ингерманландскими финнами. Командующий британскими кораблями огневой поддержки наступления на Петроград адмирал Коуэн обратился к Юденичу с соответствующей телеграммой.

Свидетельство очевидца

Государственный контролер Северо-Западного Белого правительства В. Горн описывает такой случай: «После взятия Гатчины Юденич поехал осмотреть состояние этого города. Главнокомандующий и его свита сидели в салон-вагоне. На одной из промежуточных между Ямбургом и Гатчиной станций в вагон зашел корреспондент эстонских газет и вежливо попросил ген. Юденича дозволить ему проехать некоторое расстояние в салоне генерала. Юденич разрешил это корреспонденту, и, перейдя к прерванному разговору, видимо, совсем забыл о приютившемся где-то корреспонденте. В то время наша армия делала непрерывные военные успехи, генерал был в благодушно-розоватом настроении и, обращаясь к своим собеседникам, между прочим, пообещал им: Вот сначала возьмем Петроград, а потом повернем штыки на Ревель…» (В. Горн. 1927. – С. 143–144).

Вновь провозглашенные республики стали искать любых политических партнеров, готовых дать хоть какие-то гарантии мира и безопасности. Антанта с признанием новых республик не торопилась, зато большевицкая Россия оказалась первой, готовой подписать мирные договоры. Большевики, опасаясь одновременного наступления на Москву и Петроград Белых армий, терпя одно поражение за другим от добровольцев Деникина летом 1919 г., 31 августа предложили мир и признание независимости Эстонии, а 11 сентября – Латвии, Литве и Финляндии.

14—15 сентября представители всех четырех этих балтийских стран обсудили в Ревеле вопрос об отношениях с московским большевицким режимом и приняли решение начать с ним переговоры. Несмотря на протест Великобритании, требовавшей продолжения помощи Белому движению, Латвия, Эстония и Литва уведомили Москву, что будут готовы к переговорам не позднее 25 октября. Желая спасти положение, Антанта предложила Колчаку и Деникину перехватить у большевиков инициативу и срочно признать независимость балтийских государств, но получила твердый отказ.

Генерал Юденич приказал армии Бермондта влиться в Русскую армию, готовящуюся к наступлению от Нарвы на Петроград. Но Западная армия Бермондта предполагала не столько сражаться с большевиками, сколько свести счеты с «социалистом» Ульманисом и вернуть собственность немецких и русских помещиков в Балтийском крае. Бермондт-Авалов, проигнорировав приказ Юденича, в октябре 1919 г., в разгар операции Северо-Западной армии против большевицких войск под Петроградом, приказал наступать на Ригу, где находилось правительство Ульманиса. Его части вновь оккупировали Курляндию и 8 октября заняли Московское предместье Риги на левом берегу Даугавы. В результате латвийские и эстонские войска, и так сражавшиеся вполсилы, вовсе покинули противобольшевицкий фронт, чтобы вести бои с отрядами Бермондта. Артиллерийский огонь британских и французских миноносцев отогнал Бермондта от Риги, Западная армия была разбита, но уход эстонских и латвийских полков из-под Петрограда привел к поражению Белой армии.

Когда 25 октября 1919 г. под Ропшей и Красным Селом шли решающие бои Белых войск с Красной армией, правительство Эстонии послало дипкурьера в Москву с предложением мира, в которое входило полное прекращение помощи и разоружение Белых войск на территории Эстонии в обмен на признание ее независимости. Поражение Белых было воспринято в Ревеле с плохо скрываемой радостью. Отступающие отряды, уходя из-под огня Красных, на берегах Наровы натыкались на эстонские пулеметы. Беженцы буквально замерзали в снегу перед проволочными заграждениями Нарвы в ожидании разрешения перейти эстонскую границу.

Пресса и общественное мнение Эстонии однозначно высказывались за мир с большевиками, в Тарту начались переговоры о мире, но война не прекращалась. Москва, не прерывая переговоров, старалась разгромить заодно с Юденичем и балтийские республики. В ноябре – декабре Нарва выдерживала временами до четырнадцати лобовых атак Красных войск в день. Создав плацдарм на левом берегу реки Наровы, Красные пытались перерезать железную дорогу на Таллин и оккупировать электростанции и сланцевые месторождения Кохтла-Ярве. Возглавляемая Литвиновым и Иоффе советская делегация требовала от Эстонии территориальных уступок в Выруском и Нарвском уездах, демилитаризации десятикилометровой зоны вдоль Наровы, отказывалась вернуть корабли и эвакуированные заводы.

Одновременно Красная армия предпринимала попытки через Латгалию прорваться в центральную Лифляндию и расчленить Балтию. Население Латгалии поддерживало красноармейцев, и Максим Литвинов, все более ужесточая требования Москвы, соглашался на мир с Латвией только при условии отторжения от нее восточной части Латгалии и демилитаризации западной, при гарантии автономии для местной прокоммунистической администрации.

Воспользовавшись поражением Северо-Западной армии генерала Юденича, балтийские власти решили быстро покончить по крайней мере с одним из врагов своей независимости, угодив одновременно и большевикам, и собственному общественному мнению. Армия была быстро разоружена и интернирована. Брошенные в холодные бараки, обобранные, почти лишенные продовольствия, солдаты сотнями умирали от тифа и ран. Восточная часть Эстонии покрылась могильными холмами солдат и офицеров Русской армии. В Латвии тогда же были разоружены и интернированы остатки войск Бермондта-Авалова.

Зимой 1919/20 г. эстонские войска смогли перейти в наступление под Нарвой и Псковом, а латвийские, при поддержке армии польского генерала Эдварда Смиглу-Ридса, освободили от Красных Латгалию. Перед лицом возможной большой войны с Польшей на западе и с Японией на востоке, раздраженные сообщениями о подготовке контрнаступления ВСЮР, московские коммунисты были теперь готовы на мир с балтийскими странами «без аннексий и контрибуций». Тайные инструкции, теперь полученные из Москвы Адольфом Иоффе, допускали территориальные уступки со стороны Советской России и выплату контрибуции в золоте.

9 февраля 1920 г. в Тарту был подписан мирный договор с Эстонией, по которому Россия уступала Эстонии земли Псковской и Петроградской губерний, занятые армией Лайдонера, правый берег Наровы с Ивангородом и Печорский уезд, составившие около 5 % территории Эстонии, и выплачивала ей 15 миллионов золотых рублей. Мир был куплен, и в начавшейся войне большевиков с Польшей Эстония сохраняла нейтралитет.

12 июля был подписан советско-литовский мирный договор. Литва не только признала Советскую Россию, но и выступила ее союзником в советско-польской войне. Красная армия, заняв Вильно 20 августа 1920 г., через неделю передала его «буржуазному» литовскому правительству. Когда большевицкая армия Тухачевского была разгромлена под Варшавой и начала стремительно отступать на восток, поляки вновь заняли Виленский округ. 7 октября комиссия Лиги Наций заставила Польшу согласиться на передачу Виленского округа Литве, но через два дня польский генерал Люциан Желиговский оккупировал округ, назвал его Центральной Литвой (Шроткова Литва) и объявил независимым государством. Литва не признала этой оккупации и продолжала считать Вильно своей столицей (фактической столицей стал Каунас). Правитель Польши Пилсудский предложил Литве создать с Польшей конфедеративное государство, но Литва категорически отказалась.

Сразу же за соглашением о прекращении огня с Польшей 8 августа был подписан в Риге и мир Советской России с Латвией (11 августа 1920 г.). Латвия отказалась эвакуировать восточную Латгалию и уступить Пыталовский уезд Псковской губернии, который армия Балодиса заняла в конце 1919 г. Деньги Латвии большевики дать отказалась, но территориальные захваты признали и невмешательство в политическую жизнь Латвийской республики пообещали.

Подписавшими оказались новые, не вполне легитимные субъекты международного права. Предшествующий договор об устроении статуса Прибалтики, подписанный от имени Российского Императора в Ништадте в 1721 г., упоминал в качестве политических субъектов немецкое рыцарство, а местное ненемецкое население не упоминалось вовсе. Теперь же в договорные отношения вступали прибалтийские народы, получившие политическую власть в ходе военных событий и политической смуты. Свою правосубъектность финны, поляки и литовцы производили от своего исторического государственного прошлого; эстонцы и латыши – утверждениями о достигнутой «государственной зрелости». Мировому сообществу еще предстояло признать основательность этих доводов. Но другой стороной в соглашениях выступал не народ России, а действовавшие от его имени, захватившие власть над ним прямым насилием большевики. И это снижало правомерность новых мирных договоров.

2.2.28 Финляндия в годы Гражданской войны

После поражения Германии дивизия фон дер Гольца была отправлена в Латвию, а Маннергейм 19 ноября 1918 г. был объявлен регентом Финляндии до проведения президентских выборов. Он активно поддерживал деятельность в Гельсингфорсе (ныне – Хельсинки) «Русского Комитета» во главе с последним обер-прокурором Священного Синода в 1917 г. А. В. Карташевым и ген. Юденичем. Маннергейм был готов серьезно помочь Белому движению, но при условии признания независимости Финляндии. Через реку Сестру на Петроград он готов был двинуть 20-тысячную финскую армию, подчинив ее общему русскому командованию. Тогда освобождение Белыми Петрограда стало бы верным делом. Понимая это, Юденич дал обязательство признать независимость Финляндии, и так уже признанную почти всеми странами. Но внешнеполитическое ведомство Верховного Правителя Колчака 20 июля 1919 г. его отвергло: такие вопросы решит будущее Учредительное собрание, а не генерал Юденич, написал Колчак в телеграмме Маннергейму. Верховный Правитель России запретил генералу Юденичу продолжать переговоры на эту тему. Многих возмутил такой формализм Колчака, но он не считал себя вправе нарушать 1-ю ст. Основных законов России, гласившую «Государство Российское едино и нераздельно», и 2-ю ст., которая специально подчеркивала, что «Великое княжество Финляндское составляет нераздельную часть государства Российского». Выступая защитником закона, Колчак не желал быть его нарушителем. Он не мог подтвердить акт независимости, данный Лениным. Только сам российский народ в лице свободно им избранных представителей мог пересмотреть законы и даровать полную независимость какой-либо части Российского государства.

Генерал Маннергейм оставался сторонником помощи Белой России, несмотря на отсутствие гарантий независимости. Более того, он считал, что помощь Финской армии в освобождении Петрограда от большевиков в будущем сама станет лучшей гарантией. «Если сосед, который долго жил под гнетом России, готов оказать ей рыцарскую помощь, это может считаться высоким поступком», – писал он. 17 июля 1919 г. Финляндия оказала поддержку образовавшемуся в мае 1919 г. Олонецкому правительству. Его председатель Г. Куттуев заключил соглашение с Маннергеймом о военной помощи и политическом сотрудничестве. В августе 1919 г., после боев с советскими войсками, отряды Олонецкой республики отступили на территорию Финляндии.

Маннергейм утвердил новую республиканскую конституцию Финляндии. До того основным законом Великого княжества был законодательный акт, данный еще в 1772 г. шведским королем Густавом III и подтвержденный в 1809 г. русским Императором Александром I. На 25 июля были назначены выборы первого президента Финляндии Финским Сеймом. Соперником Маннергейма на выборах был правый социалист профессор Карл Стольберг, и он одержал убедительную победу над генералом – 143 голоса против 50. Маннергейм вновь покинул Финляндию и отправился по столицам Европы, убеждая создать единый антикоммунистический фронт поддержки Белых армий. Он посетил Париж, Лондон, Варшаву. Но – безуспешно.

В Финляндии общественное мнение также было на стороне примирения с большевиками. К. Стольберг симпатизировал большевицкой России и считал бесперспективной поддержку Белых. Северный фронт против большевиков Петрограда так и не был создан. Финские войска не выступили на помощь Юденичу. Во время похода армии Юденича в сентябре – октябре 1919 г. на Карельском перешейке сражались лишь небольшие отряды финских добровольцев под командованием полковника Ю. Эльвенгрена.

14 октября 1920 г. в Тарту был подписан мирный договор между Белой Финляндией и советской Россией. За отказ от продолжения поддержки русского антикоммунистического сопротивления Ленин подтвердил все границы бывшего Великого княжества и прирезал Финляндии обширные земли, ранее входившие в Олонецкую и Архангельскую губернии России, в том числе округ Печенги с никелевыми рудниками и выходом на Баренцево море.

В октябре 1921 г. в Карелии началось крестьянское восстание против большевицкой власти за присоединение и других районов Карелии к Финляндии. Но финны его не поддержали, и повстанцы были разбиты к февралю 1922 г.

Документ

28 октября 1919 г. Маннергейм писал из Парижа президенту Стольбергу: «Господин Президент!.. Развитие событий, по всей видимости, последний раз дает нашему народу возможность принять участие в решающем сражении против самой жестокой деспотии, какую только знал мир. Относительно малыми силами мы сможем обезопасить нашу свободу, обеспечить нашей молодой республике спокойное и счастливое будущее и доказать всему миру суверенитет Финляндии… Все европейское общество уверено, что судьба Петрограда находится в руках Финляндии. Освобождение Петрограда – это не чисто финско-русский вопрос, это всемирный вопрос окончательного мира… Если Белые войска, сражающиеся сейчас под Петроградом, будут разбиты, то в этом окажемся виноватыми мы… Заключение мира с большевиками поставит нас в один с ними ряд в глазах мировой общественности и не даст ничего кроме ложных надежд на будущее… Те решения, которые будут приняты в ближайшее время, покажут, сможет ли будущий мир обвинить наш героический народ в том, что он трусливо отказался от обязанности, которой требуют интересы всего человечества и забота о его собственном благе». – К.-Г. Маннергейм. Мемуары. М., 1999. – С. 178.

Литература

А. В. Смолин. Белое движение на северо-западе России. СПб., 1999.

Интервенция на северо-западе России 1917–1920 гг. СПб., 1995.

В. М. Холодковский. Финляндия и советская Россия. 1918–1920. М., 1975.

Полковник М. С. Свечников. Революция и гражданская война в Финляндии 1917–1918 гг. М., 1923.

2.2.29. Белоруссия в годы Гражданской войны

Белорусская Народная Республика прекратила свое существование одновременно с капитуляцией германских армий. Минские большевики тут же захватили власть и, следуя приказу московского ЦК РКП (б), переданному И. Сталиным председателю совета Западной области А. Ф. Мясникову, приступили к строительству Белорусской Советской Социалистической Республики. Комическим штрихом в захвате большевиками Белоруссии было то, что заботу о белорусской независимости проявлял в Москве грузин, а его исполнителем на месте был армянин, будущий председатель совнаркома Армянской ССР А. Ф. Мясников.

Историческая справка

Советский исторический журнал так писал об этом ключевом моменте белорусской независимости: «Товарищ Сталин сообщил Мясникову решение ЦК РКП (б) о создании БССР и вызвал в Москву представителя областного комитета. Он дал указания, чтобы Ковенская и Виленская губернии отошли к литовскому советскому правительству. Товарищ Сталин выдвинул также основные принципы образования БССР… Правительство БССР должно было состоять из 15 человек. Товарищ Сталин занимался и персональным подбором людей». – «Историк-марксист», 1940, № I. С. 63–78.

В руках московских большевиков белорусский национализм оказался всего лишь орудием для достижения собственных целей. «Сегодня выезжают в Смоленск белорусы, – писал Сталин Мясникову, – везут с собой манифест (о независимости). Просьба ЦК партии и Ленина принять их как младших братьев, может быть еще неопытных, но готовых отдать свою жизнь партийной советской работе».

Мнение главного редактора

Зачем же понадобилось Ленину и Сталину заставлять «минских товарищей» провозглашать в начале 1919 г. независимость Белоруссии? Очевидно, что с той же самой целью, что и польским геополитикам рассуждать о Польско-Литовско-Русской древней федерации. В руках Москвы белорусская идея могла оправдать денонсацию Брестского мира и включение западных частей края в Советское государство. Помимо этого, большевицкая Москва не желала казаться душительницей какой-либо национальной свободы, когда-то выдвинув принцип права наций на самоопределение. Поскольку Белорусское государство уже было создано «буржуазными элементами», его следовало не уничтожать, а революционизировать. На практике же государственность была дана народу, который ее не искал, и независимость предоставлена людям, которые не стремились к обладанию ею. «Это был, возможно, наиболее крайний, во всяком случае в Европе, пример обращения к принципу самоопределения наций с целью не столько удовлетворить, сколько вызвать национальное самосознание», – констатировал по поводу образования БССР Э. Карр. – История Советской России. Кн. I. – С. 250.

Белорусская Рада нашла убежище от большевиков в Польше, и она триумфально вернулась в Минск в августе 1919 г. вместе с польской армией, продвинувшейся на восток до Борисова, Бобруйска и Мозыря. Наступление Красной армии во второй половине лета 1920 г. изгнало польские легионы из Белоруссии. Вместе с ними бежала и Рада. Рижский мир 18 марта 1921 г. признал за Польшей значительную часть Белоруссии к западу от Минска. Некоторое время в польском Гродно еще заседала безвластная Рада, но изменившаяся международная ситуация не делала ее дальнейшее существование сколь-либо необходимым, и она была распущена администрацией Пилсудского, а западнобелорусские земли без всякой федеративности просто инкорпорированы в состав Второй Речи Посполитой.

Маленькая Белорусская республика, составлявшая часть нынешней Минской области, оставалась лишь в составе СССР. Могилев, Гомель, Полоцк, Витебск не вошли в это «суверенное советское государство», но стали частью РСФСР (до 1924–1926 гг.).

Цель «насаждения белорусской национальности искусственно», как сказал на съезде РКП (б) И. Сталин, была совсем не в доктринерском следовании принципу «самоопределения». Когда Рижский мир установил советско-польскую границу значительно восточней этнической границы польского народа – «линии Керзона», сохранение маленькой, прилипшей к государственной западной границе СССР Белоруссии оставляло открытой возможность нового «самоопределения» всей белорусской нации и отторжения от Польши ее восточных русскоязычных воеводств. Такой план действий был у промосковской «Белорусской крестьянско-рабочей громады», политической организации, созданной в Западной (Польской) Белоруссии в 1925 г. и разгромленной польской дефензивой (политической полицией) в январе 1927 г.

Историческая справка

Антибольшевицкое движение в Белоруссии было представлено партизанскими группами (Пинско-Волынский добровольческий отряд), которые, однако, не смогли сорганизоваться вокруг единого центра. В марте 1919 г. в Гомеле началось восстание под командованием полковника Стрекопытова. Позднее эти отряды перешли в Северо-Западную армию Юденича. Активно действовали части, объединенные под командованием генерал-майора С. Н. Булак-Булаховича. После того как польские войска заняли Минск, по согласованию с маршалом Пилсудским в Польше и Белоруссии началось формирование Русской Народной армии, а затем 3-й Русской армии, подчиненной ген. Врангелю. Руководство осуществлял Русский Политический Комитет, в котором активную роль играли Б. В. Савинков и генерал-лейтенант П. В. Глазенап. В октябре-ноябре 1920 г. 3-я Русская армия начала наступление и заняла город Мозырь, однако далее продвинуться не смогла. 27 ноября 1920 г. восстание против советской власти было поднято в Слуцке.

Литература

А. С. Кручинин. С. Булак-Булахович // В книге: «Белое движение. Исторические портреты. А. В. Колчак, Н. Н. Юденич, Г. М. Семенов». М., 2004.

История Беларуси. Минск, 2000.

Terry D. Martin. The Affirmative Action Empire: Nations and Nationalism in the Soviet Union, 1923–1939. Ithaca, N.Y.: Cornell University Press, 2001.

2.2.30. Кавказ в годы Гражданской войны

Военное поражение Центральных держав принципиально изменило ситуацию на русском Кавказе. По условиям капитуляции все войска потерпевших поражение держав выводились из пределов России. Во второй половине ноября они действительно покинули Кавказ. В Закавказье вошли войска Антанты, главным образом британские. По всей линии Закавказской железной дороги были размещены английские войска. США предоставляли республикам Закавказья льготные кредиты, ими также оказывалась гуманитарная помощь по линии Международного Красного Креста. Северный же Кавказ был признан зоной контроля администрации Вооруженных сил Юга России.

Независимость закавказских государств Антанта не признала. Когда 17 ноября 1918 г. в Баку прибыли английские войска, командующий ими генерал Томсон тут же приказал спустить развевавшийся на пристани национальный флаг Азербайджана, заявив: «Великая война окончена полной победой Антанты. Я пришел как ее представитель сюда, в Баку, в пределы России в ее границах до войны 1914 г., на русскую землю, на Кавказ, принадлежащий России от моря Каспийского и до Черного моря».

Точно так же понимало государственную ситуацию Кавказа и русское правительство адмирала А. В. Колчака. Главнокомандующий его вооруженными силами на Юге России генерал А. И. Деникин дал инструкцию в Тифлис главному представителю ВСЮР в Закавказье генералу Баратову:

«Все Закавказье в пределах границ до начала войны 1914 г. должно быть рассматриваемо как неотделимая часть Российского Государства… Надлежит подготавливать почву для безболезненного воссоединения этих областей в одно целое с Россией под верховным управлением общероссийской государственной власти. <…> Одновременно с тем, впредь до окончательного установления общегосударственной российской власти допускается самостоятельное управление этих областей, ныне в них образовавшееся и существующее».

Однако государства Антанты не спешили восстанавливать русскую администрацию в Закавказье. Они de facto признали существовавшие на Кавказе национальные правительства Грузии, Азербайджана и Армении. Национальные же правительства Закавказья демонстрировали «под Антантой» свою антироссийскую позицию не менее решительно, чем во время германо-турецкой оккупации. Председатель правительства Грузии Ной Жордания, социал-демократ и еще недавно приверженец культурно-национальной автономии (а не территориальной, как Чхенкели) в составе единой России, провозглашал 11 января 1919 г. в парламенте, «что в пределах Грузии не будет выходить ни одна газета, будет ли она русская, армянская или другая, которая не будет решительно стоять на почве независимости Грузии».

Грузинское правительство активно поддерживало исламских экстремистов на Северном Кавказе. Штаб вождя чеченского движения против ВСЮР Ахмеда Цаликова находился в Тифлисе, а грузинский генерал Кереселидзе командовал его армией. Из Тифлиса чеченцам поступало вооружение, в их рядах воевал грузинский легион, десятки офицеров и инструкторов.

Азербайджанское правительство также поддерживало антироссийские настроения и действия на Северном Кавказе и не скрывало своих желаний соединить Дагестан и Чечню с Азербайджаном.

Документ

17 апреля 1919 г. на стенах бакинских домов была расклеена листовка – воззвание всех партий парламента Азербайджанской республики: «Граждане, братья Азербайджанцы! На Северном Кавказе свободолюбивые горцы, верные заветам своих предков и принципам свободы и независимости малых народов, истекают кровью в неравной схватке с реакционными силами Деникина и Ко. Геройская защита горцами своей независимости должна пробудить в гражданах Азербайджана сознание, что генерал Деникин, представитель мрака и порабощения, не пощадит самостоятельности и Азербайджана. Святой долг каждого мусульманина своевременно придти на помощь братьям горцам. Интерпартийная комиссия формирует на помощь горцам азербайджанский добровольческий отряд под руководством опытных офицеров. Граждане! Записывайтесь в ряды добровольцев! Запись производится в здании парламента». – А. И. Деникин. Очерки русской смуты. Т. 4. Берлин, 1925. – С. 171.

За этой политикой ясно просматривалась Турция. Вожди Азербайджана находились в тесном сотрудничестве с эрзерумским правительством Кемаль-паши (будущий Кемаль Мустафа Ататюрк). Турецкие офицеры вместе с грузинскими и азербайджанскими поднимали горцев Северного Кавказа против Деникина, азербайджанские власти арестовывали и заключали в тюрьмы русских офицеров, приезжавших из Добровольческой армии на территорию республики, а английская администрация этому фактически не противилась. Когда же британские офицеры, аккредитованные при штабе Деникина, выступали на стороне русских, за «единую и неделимую Россию» или хотя бы за безусловное подчинение администрации ВСЮР Северного Кавказа, их неизменно одергивали из Лондона, а то и отзывали. Так, был переведен из России военный представитель Великобритании на северо-востоке Кавказа полковник Роулинсон, после того как он в сентябре 1919 г. объявил горцам: «Правительство Англии поддерживает генерала Деникина и его цели… Английская миссия хорошо знает, что восстание горцев не есть национальное движение, а большевицкое и вызвано отдельными лицами, преследующими личные цели… Противодействие генералу Деникину будет рассматриваться как факт недоброжелательства к союзникам».

1 февраля 1919 г. британские военные власти на Переднем Востоке информировали генерала Деникина, что к югу от линии Кызыл-Бурун – Закаталы – Кавказский главный хребет – Туапсе ни его администрация, ни войска находиться не могут (телеграмма военной миссии № 74791). В случае нарушения этого условия всякая помощь Добровольческой армии со стороны Великобритании может быть прекращена. Эта «демаркационная линия», проведенная союзной России державой по телу России без всякого ее согласия, отсекала от русской власти все Закавказье, половину Черноморской губернии и большую часть Дагестанской области. Игнорируя эти условия, генерал Деникин силой утвердил свою власть на всем Северном Кавказе, и англичане не без протестов согласились на новую разграничительную линию, оставлявшую ВСЮР всю Черноморскую губернию и Дагестан, определив тем самым на Кавказе фактически нынешнюю границу Российской Федерации. Закавказье же они не желали передавать ни при каких обстоятельствах.

Свидетельство очевидца

Глава ВСЮР генерал А. И. Деникин писал:

«Ввиду того, что Англия, вопреки первоначальным заявлениям, отказалась двинуть свои войска против большевиков, а территория Закавказья была уже свободна от турок и германцев, решение (об оккупации всего Закавказья. – А.З.) лишено было всяких стратегических обоснований. Оно могло быть продиктовано только мотивами политико-экономическими: грузинский марганец, бакинская нефть и нефтепровод Баку – Тифлис – Батум сами по себе определяли вехи английской политики и английского распространения. Помимо этого, стремясь установить протекторат над Персией, Англия желала естественной преграды против России и территорий, по которым проходят пути к открытому морю в Батум». – А. И. Деникин. Очерки русской смуты. Т. 4. Берлин, 1925. – С. 132.

Географическая карта политических предпочтений в Закавказье была весьма мозаичной. После ухода турок, кроме Грузии и Азербайджана, образовалась Батумская область, Республика Юго-Западного Кавказа (Карская область, Артвинский округ Батумской обл., Ахалцихский уезд Тифлисской губ.), Армения (из северной части Эриваньской губернии), Аракская республика (из части губернии к югу от реки Арпа – Нахичеванский и Шаруро-Даралагезский уезды), так называемая «Республика Андроника» (Зангезурский и Шушинский уезды Елизаветпольской губернии), Ленкоранская республика (Бакинская губерния к югу от Куры) и «нейтральная зона» между Арменией и Грузией (Ахалкалакский уезд Тифлисской губернии). Если Азербайджан и Грузия, точнее культурная часть грузин и азербайджанцев-татар, были настроены решительно антироссийски и ориентированы на полную национальную независимость (Грузия) или соединение с Турцией (Азербайджан), то другие частицы этой мозаики скорее тяготели к России.

Ленкоранская республика, сначала большевицкая, а после июльского переворота полковника Ильяшевича – Белая, населенная русскими и талышами, страшилась Азербайджана и тянулась к России.

Батумская область, населенная грузинами, исповедующими ислам, со значительным русским и армянским меньшинствами, не желала входить в Грузию, стремилась к России и даже послала на Парижскую конференцию свою делегацию с этими наказами.

Армения долго медлила с провозглашением независимости, тяготела к России, с готовностью принимала русских офицеров и чиновников на службу. Большая часть армянских политиков (половина Дашнакцютюн, Народная партия, социалисты-революционеры) склонялась к воссоединению с Россией после преодоления смуты.

О политических устремлениях Аракской республики, населенной в большинстве мусульманами, известно немного, но так как ее независимость решительно поддерживало эрзерумское правительство Кемаль-паши, можно предположить, что оно было протурецким, но скрывало это в обстоятельствах британской оккупации края.

Республика Андроника, напротив, была ориентирована на Армению и Россию, и общественность Карабаха во главе с Шушинским городским головой подали русской администрации петицию, в которой они подтверждали, что считают себя исконно русскими подданными и рассчитывают на заступничество России.

Республика Юго-Западного Кавказа первоначально возникла как марионеточное государство, ведомое Турцией, когда последней было велено победителями уйти из пределов Российской Империи. Правительство-Шуро этой республики возглавлял Нури-паша, брат Энвер-паши. Но когда стало ясно, что турецкую администрацию в крае англичане терпеть не будут, Шуро просило Деникина о скорейшем назначении в Карс русского губернатора. «Если не турецкая, то только русская власть», – откровенно говорили турки юго-западного Кавказа представителю ВСЮР полковнику Лесли 31 декабря 1918 г. в Карсе. Прибывшего же в Карс в январе 1919 г. английского представителя полковника Тимперлея Шуро приветствовало словами: «Мы рады вас приветствовать как союзников, победителей и как дорогих гостей на русской земле».

При столь сложной мозаике политических интересов и предпочтений Антанта уже в апреле 1919 г. избирает политику, ведущую к полному отторжению Закавказья от России. В это время верховный представитель союзных держав в Закавказье генерал Уокер предложил посланцу Деникина генералу Эрдели следующие варианты решения кавказской проблемы: «Признание самостоятельности образовавшихся республик с полным отделением их от России или образование соединенного государства на Кавказе в отделе от России либо в конфедерации с ней».

Не останавливаясь на словах, англичане стали тут же претворять их в жизнь. В Батуме был «с почестями» спущен русский флаг и на его месте взвился британский «юнион джек». В Азербайджане англичане никак не препятствовали военной операции против русской Мугани (Ленкоранская республика), повлекшей обычные для гражданской войны насилия и жестокости. Республику Юго-Запада Кавказа англичане просто разделили между Грузией и Арменией. Армении передали также Аракскую республику, а Азербайджану – Шушинский и Зангезурский уезды (Республику Андроника). Что делать с Батумской областью, англичане не знали. Думали даже отдать ее Армении. Грузины требовали ее себе, местное население было против, но возвращать область России британская администрация и не помышляла.

Особое давление союзники оказывали на Армению, отличавшуюся русофильством. Член армянской делегации на Парижских переговорах Пападжанов говорил русскому министру иностранных дел Сазонову, что у многих армян создается опасение, «не потому ли англичане лучше относятся к грузинам, что те определенно отвернулись от русских».

Свидетельство очевидца

Полковник Зинкевич, эмиссар Деникина в Эривани и начальник Генерального штаба Армении, докладывал, что представитель Антанты в Армении американский генерал Хаскел «потребовал от правительства Армении, чтобы оно не сносилось с главнокомандующим ВСЮР помимо него… когда же американцы видят проявления симпатий к России, они убеждают армян, что Россия никогда больше не будет великим государством и что поэтому на нее нельзя рассчитывать в смысле помощи». – Служебная записка № 7 от 30 сентября 1919 г.

Русские политики были уверены, что англичане желают отторгнуть Кавказ в корыстных целях, создав в этом богатом регионе зону своего влияния. И считать так были основания.

Свидетельство очевидца

Промышленные и финансовые круги Великобритании не скрывали своего интереса к наследию рушащейся Российской Империи. В декабре 1918 г. на ежегодном собрании кавказских нефтяных компаний в Лондоне представитель Bibi-Elibat Oil Company Ltd., например, заявлял: «На Кавказе – от Батума до Баку и от Владикавказа до Тифлиса, Малой Азии, Месопотамии, Персии британские войска появились и были приветствуемы народами почти всех национальностей и верований, которые взирают на нас, как на освободителей одних от турецкого, других от большевицкого ига. Никогда еще в истории наших островов не было такого благоприятного случая для мирного проникновения британского влияния и британской торговли, для создания второй Индии или Египта… Русская нефтяная промышленность, широко финансируемая и правильно организованная под британским началом, была бы ценнейшим приобретением истории». – А. И. Деникин. Очерки русской смуты. Т. 4–5. Москва: Айрис-Пресс, 2006. – С. 202.

Но вряд ли экономическая выгода была главным стимулом Антанты, заставлявшим ее вести дело к отторжению Закавказья, да и иных окраин от России. Не могло это быть и результатом безоглядной поддержки принципа права народов на самоопределение. Во-первых, в самой Британской империи это право в 1918–1920 гг. не готовы были нигде реализовывать, а, во-вторых, былые союзники России не столько исполняли волю кавказских народов, сколько формировали ее. Мысль, что Россия сама должна решить судьбу своих окраин после победы над большевиками, совершенно не высказывалась политическими предводителями стран Согласия в годы Гражданской войны. Распадение России на этнические государства, в том числе и отпадение от нее Кавказа, являлось политической целью Антанты в 1919–1920 гг. Деникину, Колчаку, Юденичу помогали, чтобы они смогли покончить с большевизмом, но противодействовали всякий раз, когда они заговаривали о «единой и неделимой России» и пытались создать надежный тыл Белых армий в инородческих губерниях. Не экономический интерес и не радение о судьбе малых народов, но страх перед «огромной и непредсказуемой» Россией толкал на эти нравственно сомнительные шаги государственных деятелей Европы и Соединенных Штатов. Антанта интриговала против «Единой России» на Кавказе до тех пор, пока армии Деникина победоносно продвигались к Москве. Когда же после битвы в междуречье Десны и Дона поздней осенью 1919 г. военное счастье изменило Белым и началось их отступление к предгорьям Кавказа, англичане начали вывод войск из Закавказья, оставляя народы региона один на один с большевиками. Проливать кровь своих солдат за свободу республик Закавказья Антанта не стала.

ДОКУМЕНТ

В Палате общин Британского парламента Ллойд-Джордж в речи, произнесенной 17 ноября 1919 г., говорил: «Адмирал Колчак и генерал Деникин ведут борьбу не только за уничтожение большевиков и восстановление законности и порядка, но и за Единую Россию. Этот лозунг неприемлем для многих народностей… Не мне указывать – соответствует ли этот лозунг политике Великобритании. Один из наших великих государственных деятелей, лорд Биконсфилд видел в огромной, великой и могучей России, сползающей подобно леднику в направлении Персии, Афганистана и Индии, самую грозную опасность для Великой Британской Империи».

Короткий период независимости Кавказа был ознаменован межнациональными конфликтами, вопиющими беззакониями и небывалой хозяйственной и административной разрухой.

Грузия, самое развитое и сильное из кавказских государственных новообразований, представляла себя Западу в этот период как социал-демократическая республика, проводившая небывалый эксперимент по строительству демократического и социалистического государства на Востоке. И действительно, почти все руководящие должности в правительстве, армии и администрации Грузии были в руках у социал-демократов (меньшевиков), многие из которых до того являлись депутатами Государственной Думы и Учредительного собрания. В правительстве Грузии социал-демократы имели все посты, кроме одного, в Национальном собрании 109 мест из 130. Но все это была только видимость. В Грузии национализм долго скрывал себя под меньшевицкими облачениями. Вместо явной поддержки межэтнических столкновений социал-демократы придали национальной напряженности вид классово-политического конфликта, в котором армяне преобразились в «буржуазию», а русские – в «бюрократию». При этом на высших государственных и командных должностях в независимой Грузии оказались только грузины и, главным образом, имеретинцы, часто родственники.

Несмотря на то что грузинские «отцы» республики Ной Жордания, Георгадзе, Гогечкори, Рамишвили постоянно говорили об освобождении грузин от русского колониального гнета, сама Грузия 1918–1921 годов была не национальным государством, но малой империей, завоевавшей и пытавшейся удержать в своем составе области, где этнических грузин жило очень мало и коренное население которых явно выражало свое желание быть вместе с Россией, Арменией или Турцией.

Историческая справка

Данные ученого:

В 1918 г. население Грузии (без Ардагана, Ахалкалак и Ахалциха, оккупированных тогда турками) в этническом отношении состояло из 1 млн. 600 тыс. грузин, 400 тыс. армян, 250 тыс. русских, 70 тыс. осетин, 100 тыс. абхазов и 150 тыс. аджарцев. – R. G. Suny. The Making of the Georgian nation. Bloomington, Stanford, 1988.

Грузия предъявила права на Адлер и Сочи и, воспользовавшись хаосом 1918 г., оккупировала всю южную часть Черноморской губернии, в которой не было ни тогда, ни ранее никакого грузинского населения – этот родной для черкесов и абазинцев край после их исхода в Турцию в XIX в. был заселен русскими и армянами. Когда же в январе 1919 г. из-за притеснений, чинимых грузинами, восстали армяне Сочинского уезда и русские Добровольческие части заняли этот уезд, выйдя на границу Черноморской губернии и Сухумского округа – реку Бзыбь, начались антирусские действия грузинской администрации: 24 февраля 1919 г. были конфискованы земли русских землевладельцев в Грузии, арестованы активисты Русского национального совета в Тифлисе, военнослужащие. В Великий четверг 1919 г. грузинские власти опечатали и отобрали у русских прихожан кафедральный собор Тифлиса. В марте 1919 г. английские войска разъединили русских и грузин на Черноморском побережье, но при этом содействовали оттеснению русских на север до реки Мехадыр.

Грузия за это время воевала с Арменией за пограничные земли Джавакха и подавляла восстания армян в Борчалинском уезде (43,5 % армян, 1,5 % грузин, остальные – турки) и в Джигетии (Сочинский уезд). 16 декабря 1918 г. все жившие в Грузии армяне мужского пола от 18 до 45 лет были объявлены военнопленными и помещены в концентрационный лагерь под Кутаисом. С Азербайджаном Грузия была на грани войны из-за Закатальского округа, населенного преимущественно лезгинами (47,6 % лезгины, 14,7 % грузины-ингилойцы мусульманской веры, большинство остальных – азербайджанцы), которых грузинские князья считали своими крепостными-хизанами. Грузинские регулярные войска и гвардейцы Валико Джугели жестоко подавляли осетинские восстания в Сашкери и крестьянские волнения в Душетии, Раче, Тианети и Лечхуми. Меньшевики послали национальных гвардейцев в населенные осетинами северные уезды Тифлисской губернии, где они повели беспощадную борьбу с восставшими. Деревни сжигались, смертная казнь была восстановлена. Цензура печати была введена по всей Грузии при освещении национальных споров.

В апреле 1919 г. грузинские войска генерала Квинитадзе с боями заняли северную часть Республики Юго-Западного Кавказа до Ардагана и установили репрессивно-полицейский режим в районах, населенных турками-месхетинцами. Религиозно-этническая война в Аджарии, куда грузинские войска вошли после эвакуации англичан в июле 1920 г., продолжалась вплоть до занятия области в 1921 г. Красной армией.

Но помимо кровавых межнациональных конфликтов и войн с соседями, грузинское государство не могло выйти и из административного хаоса. Хотя в отличие от всех других народов края, за исключением армян, грузины к 1917 г. имели большой кадр национальной интеллигенции, образованное высшее сословие и солдат и офицеров, хорошо подготовленных в старой Русской армии, им так и не удалось создать работающий государственный механизм.

Внимательно следивший за положением в Закавказье А. И. Деникин писал в своих воспоминаниях: «Грузинские газеты отмечали новое растущее зло – непотизм, кумовство, землячество, – наложившее отпечаток на все правительственные учреждения и приведшее к небывалому взяточничеству, спекуляции и хищениям». Многочисленные воспоминания очевидцев-грузин отнюдь не смягчают эту картину, но только расцвечивают её новыми подробностями.

И все же грузинским меньшевикам удалось создать в этих сложных условиях достаточно жизнеспособное государство и добиться признания на Западе. Для социалистического интернационала (II) Грузия была единственной социалистической страной в мире. В сентябре 1920 г. Грузию посетили «столпы» Социнтерна – Карл Каутский, Эмиль Вандервельде и Рамсей Макдональд. Они вынесли из поездки весьма благоприятные впечатления. И действительно, аграрная реформа в Грузии привела к перераспределению земли в пользу крестьян (изымались и перераспределялись все земельные излишки свыше 40 акров), были национализированы крупные предприятия и транспорт.

Выборы января 1920 г. в Грузии принесли меньшевикам решительную победу. За них было подано 640 тысяч голосов, в то время как за большевиков – только 24 тысячи. Нация постепенно консолидировалась. Глава правительства Ной Жордания так сформулировал курс своей администрации: «Наш путь идет к Европе, путь России – к Азии. Я должен решительно заявить, что предпочитаю империалистов Запада фанатикам Востока».

В феврале 1920 г., после аналогичного решения Верховного Совета Антанты, Главком ВСЮР признал Грузию de facto, что позволило вывести на ее территорию остатки Белых войск, не успевших эвакуироваться из Новороссийска в Крым. 27 января 1921 г. Верховный Совет Антанты дипломатически признал Грузию de jure.

Азербайджан, в отличие от Грузии, испытывал огромный недостаток в национальных образованных кадрах. Правительство Азербайджана (председатель М. Г. Гаджинский) вынуждено было привлекать русских советников. Часто административные и государственные должности замещали люди вовсе не имевшие специальной подготовки и опыта. Их единственными преимуществами были татарская национальность и родственные связи.

Свидетельство очевидца

«Национализация административного аппарата привела к тому, что в глазах населения „старый полицейско-бюрократический режим“ (дореволюционной России. – Отв. ред.) казался гуманнейшим. Насилие, произвол и повальное взяточничество превзошли всякие ожидания, а в районах с преобладающим населением „национальных меньшинств“, особенно армянским и русским, создались совершенно невозможные условия существования <…> Дома, поля, инвентарь, имущество людей, бежавших от турецкого нашествия и теперь вернувшихся, были захвачены татарами и положение беженцев оказалось безвыходным». – А. И. Деникин. Очерки русской смуты. Т. 4. – С. 170.

«Незначительная у татар интеллигенция порасхватала все сколько-нибудь интересные должности: министров, их товарищей, директоров департаментов, членов Парламента, губернаторов и т. д. …На должности же поскромнее некого было и назначать: на место мировых судей назначались бывшие судебные приставы и переводчики, служившие в судебных учреждениях. В особенности же ухудшился состав в администрации и полиции, где произвол и взяточничество свили себе прочное гнездо. Из провинции доходили самые невозможные, ужасные вести о произволе местных сатрапов над бедным населением, которое все чаще и чаще вспоминало времена Русской Имперской власти… – Хорошо помню, как из Кубинского уезда (Бакинской губернии. – Отв. ред.), где царьком был брат премьер-министра, занимавший скромную должность Уездного Начальника, раздавалось общее требование со стороны татарского населения прислать на ревизию Члена Окружного Суда и непременно русского. Недоверие к власти было полное». – Б. Байков. Воспоминания о революции в Закавказье. – С. 155.

Документ

А. И. Деникин также приводит в своих воспоминаниях письма жителей Азербайджана в администрацию ВСЮР. В июне 1919 г. русские крестьяне-молокане Шемахинского уезда Бакинской губернии жаловались: «Мы обили все пороги… ногайка и тюрьма – единственный ответ, который получают потерпевшие. Нас грабят… доводя до отчаяния». – А. И. Деникин. Очерки русской смуты. Т. 4. – С. 171.

Особенно тяжелое положение сложилось в вооруженных силах республики. Кавказские татары не призывались на воинскую службу в России, а платили специальный военный налог – откуп. В офицерские школы их принимали, и потому небольшое число офицеров-азербайджанцев имелось, а подготовленных солдат не было вовсе. Для подавления народных восстаний, резни армян в Шуше и при захвате русской Мугани сил такой армии хватало, но в более или менее правильном военном столкновении она была бессильна.

А война в Карабахе с армянами «храброго Андроника» шла постоянно. Британская администрация почему-то передала населенные армянами уезды Елизаветпольской губернии под юрисдикцию Азербайджана. Британский администратор Карабаха полковник Шательворт не препятствовал притеснениям армян, чинимым татарской администрацией губернатора Салтанова. Межнациональные трения завершились страшной резней, в которой погибла большая часть армян города Шуши. Бакинский парламент отказался даже осудить свершителей Шушинской резни, и в Карабахе вспыхнула война. Англичане пытались разъединить армянские и азербайджанские войска. Когда же они ушли из региона, азербайджанская армия была в начале ноября 1919 г. полностью разгромлена армянами. Только вмешательство англичан смогло предотвратить поход армянских войск на Елизаветполь (Гянджу) и Шемаху.

Положение Армении было особенно бедственным. Зажатая между враждебными ей Турцией, Азербайджаном и Грузией, лишенная выхода к морю, наводненная беженцами из турецкой Армении, крайне бедная плодородной землей и водой, страна буквально вымирала от голода и эпидемий. В этих обстоятельствах она естественно тянулась к России, медлила с провозглашением независимости и поддерживала самые близкие отношения с ВСЮР.

Соединенные Штаты стали осуществлять широкую помощь армянам, а президент США В. Вильсон предложил создать Великую Армению от Киликии до Трапезунда. Предложение было абсурдно. На пространствах нового государства когда-то действительно бывших армянских земель перед Мировой войной армяне составляли лишь четверть населения. Но часть партии Дашнакцютюн поддержала эти планы, и дашнаки просили президента США превратить Армению в американскую подмандатную территорию. Вильсон вышел с этим предложением в Сенат США, но Сенат президента не поддержал. Когда 15 мая 1919 г. Армения наконец была провозглашена правительством Хатисова независимой республикой, декларация объявляла соединение и русских и турецких земель исторической Армении в единое государство: «Согласно воле всего народа правительство провозглашает Армению на вечные времена объединенной и независимой». 10 августа 1920 г. Армения присоединилась к Севрскому договору, и под ее юрисдикцию формально отошли земли Вана, Эрзерума и Трапезунда. Но революционное правительство Кемаль-паши не признавало марионеточное правительство в Константинополе и отторжение армянами, как они считали, исконных турецких земель, на которых только что было вырезано все армянское население, сочло для себя оскорбительным. Между кемалистским турецким режимом и Арменией началась война.

Видимо, из-за крайней трудности положения, а также и из-за большей национальной сплоченности армян государственная администрация действовала здесь лучше, чем в соседних государствах. Но жестокие национальные притеснения мусульманского населения также имели место и в Карской области, и в Нахичевани. К югу от Эривани в Садахло местные татары восстали против армян, создав свой маленький мусульманский Карабах. Война же с Грузией и Азербайджаном в горячей или холодной форме была постоянным аспектом жизни независимой Армении.

Деникину удалось быстро занять Северный Кавказ. В начале 1919 г. на территорию Осетии, Ингушетии и Чечни вступили части Добровольческой армии. Терское казачество поддержало Белых. Остатки 11-й и 12-й советских армий отошли в горы.

В марте 1919 г. Деникин объявил о созыве горских съездов в Кабарде, Осетии, Ингушетии, Чечне и Дагестане. Эти съезды избрали Правителей и Советы при них, обладавшие обширными судебно-административными полномочиями. Правителями избирались уважаемые военные, бывшие генералы Императорской армии – генерал от артиллерии Э. Х. Алиев, генерал-майор М. Халилов. Назначенный Главноначальствующим Северного Кавказа генерал от кавалерии И. Г. Эрдели должен был согласовывать свои решения с местным самоуправлением. Сообразно с величиной территории и культурным уровнем населения, горским племенам предоставлено было достаточно широкое самоуправление в их этнографических границах, с выборной администрацией и с полным невмешательством власти в вопросы религии, шариата и народного образования. ВСЮР осуществляли ассигнования на эти цели из казны.

Западная часть туземных народов Кавказа – адыгейцы, черкесы, кабардинцы и осетины-христиане в своем подавляющем большинстве поддержали Белое движение и Единую Россию. Здесь создавались органы местного самоуправления, формировались национальные войсковые соединения, готовые служить в Белой армии. Волнения происходили среди балкарцев и осетин, поддерживавших большевицкую партию «Кермен», но они были малочисленны. Лояльна русской власти была и равнинная Чечня.

Наиболее прочно русская администрация установилась в Осетии. В Кабарде злоупотребления местных властей вызывали неудовольствие народа, но они были направлены не против Белой власти, которой кабардинцы хранили верность, а против своих старшин и узденей, от засилья которых искали управы у русских начальников.

Напротив, горная Чечня, Ингушетия и Дагестан оставались враждебными Белым, симпатизировали большевикам и одновременно желали союза с единоверной Турцией. В Дагестане власть оставалась у Горского правительства во главе с П. Коцевым. После ухода с Кавказа турок и разгрома большевиков горские министры попытались заключить союз с Англией. Англичане отказались официально признать Горское правительство, как они признали Грузию, Армению и Азербайджан. С большим трудом администрации генерала Ляхова (главноначальствующий в Терско-Дагестанском крае) удалось ликвидировать Горскую республику. В мае 1919 г. Дагестан был занят ВСЮР. Горские министры выехали в Стамбул, Тифлис и Баку, а позднее – в Париж.

Если Западный Кавказ идею независимости от России не поддерживал вовсе, то в Дагестане и горной Чечне она была популярна. Восстания Али-хаджи и Узун-хаджи сотрясали северо-восточный Кавказ в 1919 г. В ауле Гуниб, столице легендарного Шамиля, один из его сподвижников, 102-летний имам Узун-хаджи Гоцинский объявил о создании шариатского государства (имамата), провозгласив священную войну против Белого движения. Его немедленно поддержали большевики – Гикало и Шерипов. Объединив силы, большевики и исламисты подняли в августе 1919 г. восстание в Нагорной Чечне и Дагестане. В октябре 1919 г., в момент решающих боев под Орлом, в горах шли не менее ожесточенные сражения. Около половины терских казачьих полков вынуждены были оставаться на Кавказе, вместо того чтобы поддержать наступление Белых войск на Москву. К началу 1920 г. Белые удерживали за собой равнинную часть Чечни и Дагестана, однако не смогли ликвидировать силы восставших в горах.

Свидетельство очевидца

«Почва для народного неудовольствия была подготовлена разнообразными причинами, – отмечал генерал А. И. Деникин, – тяжелое экономическое положение, темнота масс, бытовые навыки, острая вражда между горцами и терцами, несправедливости и поборы местной туземной администрации, в Дагестане – насилия, чинимые войсками и чинами флота и т. д. и т. п.». – А. И. Деникин. Очерки русской смуты. Т. 4. – С. 243.

Возможно, русской администрации и удалось бы восстановить мир в этой неспокойной части Кавказа. Имам Гоцинский и Али-хаджа склонялись к соглашению с Белыми, опасаясь большевиков и убеждаясь в терпимом и даже доброжелательном отношении русских властей к вере и обычаям горцев. Но поражение Белых армий не позволило продлиться этому диалогу. В марте 1920 г. части ВСЮР отступили в Грузию. Вслед за ними в города Чечни и Дагестана вошли горские повстанцы, а вскоре и войска Красной армии. Однако большевицкая власть не собиралась мириться с существованием «шариатского государства» на Кавказе. Вожди горцев были убиты в застенках ЧК.

Полностью отказался поддержать большевиков калмыцкий народ. Попытки расколоть калмыков на богатых и бедных, натравить калмыков на казаков совершенно не встречали поддержки среди рядовых калмыков. Народ оставался богобоязненным и верным своим вождям – нойонам и зайсангам.

Историческая справка

Уланов Бадьма Наранович (1886, ст. Ново-Александровская Донского войска – 23 апр. 1969 г., Нью-Йорк, США). Присяжный поверенный. Калмык. Сын подъесаула. Окончил в 1911 г. юридический факультет. Товарищ (заместитель) председателя Донского Войскового круга. Обосновался в станице Великокняжеской. Участвовал в открытии реального училища и женской гимназии. Выборщик в 1-ю Государственную Думу. Член Всероссийского Учредительного собрания. В 1921 г. из Константинополя переехал в Чехословакию. Преподавал в Пражской гимназии калмыцкий язык. Участвовал в составлении грамматики калмыцкого языка. Издал три хрестоматии «Хонхо», журнал «Улан Залат» (два номера). В 1956 г. перехал в США.

Еще 29 сентября 1917 г. калмыцкие вожди во главе с нойоном Тундутовым добились перевода астраханских калмыков в состав Астраханского казачьего войска.

В ноябре 1917 г. собрался Большой круг Калмыцкого войска. 15–24 декабря 1917 г. в Астрахани прошел съезд Малого Законодательного круга Калмыцкой части Астраханского казачьего войска. Атаманом калмыцкой части Астраханского казачьего войска был утвержден нойон Тундутов. В состав Калмыцкого войскового правительства вошли также С. Б. Баянов, Н. О. Очиров, нойон Т. Б. Тюмень, зайсанг Э.-А. Сарангов. Было принято решение о формировании трех казачьих полков из калмыков. Калмыки поддержали Белых, и калмыцкая кавалерия, особенно из числа калмыков – донских казаков, активно участвовала в операциях ВСЮР на Северном Кавказе. В составе Белых армий Юга России (Деникина и Краснова) к началу 1919 г. было 4 калмыцких полка: 80-й Зюнгарский, 3-й Калмыцкий, 2-й Астраханский сводный, Манычский калмыцкий. Кроме того, калмыки несли службу в частях, укомплектованных в Сальском округе (61, 62, 76, 78, 81-м Донских полках). В числе лидеров Белого движения на Юге России были калмыки – нойон Д. Ц. Тундутов, Б. Н. Уланов.

Когда части 10, 11-й и 12-й большевицких армий, потерпев поражение в боях с Кавказской армией, отступали через калмыцкие кочевья, творя насилия, отбирая у калмыков уцелевший скот и имущество, настроения в улусах Калмыцкой степи стали обретать устойчиво антисоветский характер. Весной 1919 г. отряды С. Г. Улагая и Д. П. Драценко вошли на территорию Калмыкии и встретили поддержку местного населения. ВСЮР удалось сформировать еще три калмыцких полка – 3-й и 4-й Манычские и Ставропольский конный, которые позволили развернуть Астраханскую бригаду в конную дивизию, и несколько партизанских отрядов (С.-Д. Б. Тюменя, О. Босхомджиева, Д. Онкорова и др.). За короткий период почти вся территория Калмыкии оказалась занята ВСЮР и Белыми партизанами. Формирование же Красной Калмыцкой кавдивизии было сорвано – в нее практически никто не пошел, а мобилизованные силой при первом удобном случае переходили к Белым. В Крыму в Русской армии генерала Врангеля были Зюнгарский и 2-й Астраханский калмыцкий полки. Ни один народ России не дал в процентном отношении больше воинов Белой армии, чем калмыки. Большинство калмыков отступили к Черному морю в марте 1920 г. вместе со своими стадами и кибитками, спасаясь от большевиков. Небольшая часть (около 1 тысячи) смогла эвакуироваться, но огромное множество попало в руки ЧК. За годы Гражданской войны, по современным оценкам, погибло около четверти всех калмыков – 55 тыс. человек. В Калмыкии к 1922 г. осталось всего 8 % лошадей, 24 % верблюдов, 39 % крупного и 29 % мелкого скота от поголовья 1916 г.

Свидетельство очевидца

«Погиб целый народ – калмыки… На моих глазах произошла почти полная гибель этого несчастного племени. Как известно, калмыки – буддисты, жили они, кочуя, скотоводством. Когда пришла наша „великая и бескровная революция“ и вся Россия потонула в повальном грабеже, одни только калмыки остались совершенно непричастны ему. Являются к ним агитаторы с самым настойчивым призывом „грабить награбленное“ – калмыки только головой трясут: „Бог этого не велит!“ Их объявляют контрреволюционерами, хватают, заточают – они не сдаются. Публикуются свирепейшие декреты – „за распространение среди калмыцкого народа лозунгов, противодействующих проведению в жизнь революционной борьбы, семьи виновных будут истребляемы поголовно, начиная с семилетнего возраста!“ – калмыки не сдаются и тут. Революционное крестьянство захватывает земли, отведенные некогда царским правительством для их пастбищ – калмыки принуждены двигаться куда глаза глядят для спасения скота от голодной смерти… рогатый скот и отары их захватываются и пожираются красноармейцами, косяки лошадей отнимаются для нужд Красной армии… Так, изнемогая от всяческих лишений и разорения, скучиваясь и подвергаясь разным эпидемиям, калмыки доходят до берегов Черного моря и там останавливаются огромными станами, стоят, ждут, что придут какие-то корабли за ними, – и мрут, мрут от голода среди остатков дохнущего скота… Говорят, их погибло только на черноморских берегах не менее 50 тысяч! А, ведь, надо помнить, что их и всего-то было тысяч 250. Тысячами, целыми вагонами доставляли нам в Ростов и богов их – оскверненных, часто на куски разбитых, в похабных надписях Будд. От жертвенников, от кумирней не осталось теперь, может быть, ни единого следа…» – И. А. Бунин. Записная книжка // Публицистика 1918–1953 гг. М., 1998. – С. 90–91.

Литература

R. G. Suny. Social Democrats in Power: Menshevik Georgia and the Russian Civil War // Party, State and Society in the Russian Civil War. Explorations in Social History / ed. by D. P. Koenker et oth. Bloomington, 1989. – P. 326.

Б. Байков. Воспоминания о революции в Закавказье (1917–1920 гг.) // Архив Русской Революции. Т. IX. Берлин, 1923. – С. 192.

Г. И. Квинитадзе. Воспоминания. 1917–1921. Париж: YMCA-Press, 1985. – C. 38.

F. Kazemzadeh. The Struggle for Transcaucasia (1917–1921). New York, 1951.

Доного Хаджи Мурад. Контрреволюция. Махачкала, 2004.

2.2.31. Средняя Азия в годы Гражданской войны

Символом большевицкой политики в Туркестане стал «Хлопковый декрет» (декрет № 7), согласно которому государство конфисковало весь хлопок, находящийся в Туркестане. Этот декрет и иные действия большевиков в духе политики «военного коммунизма» ввергли всегда богатый продовольствием и не опустошенный Мировой войной Туркестан уже в 1918 г., в острый продовольственный кризис, от которого более всего пострадали казахи.

Жестокая и бесчеловечная политика большевиков спровоцировала партизанскую войну. Партизан коммунисты именовали «басмачами», что на тюркском языке означает «грабитель», «разбойник». Но на самом деле повстанческие отряды были ответом патриотов на разбойничьи действия коммунистов. К местным повстанцам сразу же стали присоединяться русские, украинские и казацкие поселенцы. К ним примкнуло и немногочисленное Белое офицерство Туркестана.

Военные действия в Средней Азии начались с антибольшевицких восстаний весной 1918 г. в Ташкенте и Асхабаде. Но если первое было подавлено большевиками, то второе завершилось успехом. Белые взяли под контроль территорию нынешнего Туркменистана. Образованное временное правительство Закаспийской Области во главе с эсером Ф. А. Фунтиковым и С. Джусаном заявило о своем подчинении Деникину и рассчитывало на соединение с армиями Колчака. В течение 1918–1920 гг. боевые действия велись по линии железной дороги от Мерва и Кушки до Красноводска. Осенью 1919 г. силами Отдельной Семиреченской армии под командованием генерал-майора Б. В. Анненкова была ликвидирована советская власть в Семиречье. В Ставке Деникина строили планы создания фронта, объединившего Войска Северного Кавказа, Войска Закаспийской области с Южной армией Колчака, а также с уральскими и оренбургскими казаками.

Важные очаги сопротивления большевикам находились в Фергане – узбеки Эргаш-бека и Мадамин-бека, русские полковника Монстрова (родной брат генерала Лавра Корнилова, полковник П. Г. Корнилов возглавил штаб «мусульманской армии» Мадамин-бека), в Самаркандской области – таджикские отряды Хамрокула, в Семиречье – казаки генерал-лейтенанта А. М. Ионова и казахские формирования «Алаш». Свои антибольшевицкие организации создали офицеры Туркестанского военного округа – «Туркестанская военная организация», и рабочие дружины Среднеазиатской железной дороги. Большую роль сыграли прибывшие в Туркестан части Текинского конного полка под командованием адъютанта Корнилова хана Р. Хаджиева.

В сентябре 1919 г. из Омска в Бухару Верховный Правитель адмирал Колчак отправил военную миссию из 150 офицеров с оружием и боеприпасами для армии Бухарского эмира. Помимо отправки военной миссии Колчак послал Хиве и Бухаре особые грамоты, в которых заявлял о признании за ними прав автономии в составе России.

Чтобы не допустить объединения войск Северного Кавказа и Закаспийской области с Южной армией Колчака, с уральскими и оренбургскими казаками, ЦК большевиков в разгар боев под Орлом настаивал на развитии наступления М. В. Фрунзе с Южного Урала на Туркестан. Задача «вбить клин» между Колчаком и Деникиным имела смысл и как «запасной вариант» на случай оставления Москвы. Фрунзе начал наступление осенью 1919 г. Успех ему обеспечивали «военспецы» – штабные офицеры Императорской армии, разрабатывавшие планы действий, и чекисты, державшие в страхе красноармейцев и производившие «зачистку» завоеванной территории. Большевики применяли в борьбе с повстанческим движением тотальный террор и тактику «выжженной земли», широко использовали институт заложничества как один из способов возместить недостаток боевой мощи своих армейских частей. Особенно массовые зверства против местного населения имели место в Ферганской долине. В позднейших трудах Фрунзе объявил террор частью своей военной доктрины.

Войска Закаспийской области, не получая подкреплений, медленно отступали и к февралю 1920 г. были вынуждены эвакуироваться через Каспийское море на Кавказ, а затем в Грузию. Остатки Южной и Оренбургской армий отступили через Семиречье в Китай, а Уральская армия отошла в Иран. В результате этих «голодных походов» по безводной степи погибло около 17 тысяч казаков и беженцев.

В феврале 1920 г. большевики свергли хивинского хана и объявили территорию ханства Хорезмской Советской Народной Республикой. В августе – сентябре 1920 г. красноармейский корпус во главе с Фрунзе вторгся в Бухарский эмират и захватил Бухару. Большевиками была провозглашена Бухарская Советская Народная Республика. Во главе обоих государств большевики поставили марионеточные правительства бывших джадидов, объявивших о своем переходе в компартию. Захваты Бухары и Хивы лишь усилили повстанческое движение по всей Средней Азии. Наиболее мощной была группировка Джунайд-хана в Хорезме и Закаспийской области.

Антибольшевицкое сопротивление в Туркестане продолжалось и в 1921–1922 гг. Его лидером стал бывший военный министр Османской империи, военный преступник генерал Энвер-паша, ответственный за уничтожение множества армян, халдеев и иных христиан в годы Мировой войны. После победы Мустафы Кемаль-паши (Ататюрка) и свержения султаната в Турции Энвер-паша бежал в Германию. В 1920 г. по приглашению Карла Радека он приехал в Москву, встречался с Лениным и был принят с почетом на службу в аппарат РККА. С 1921 г. Энвер-паша активно пропагандировал идею «мировой революции» как основу для противодействия британскому «мировому империализму». Он принимал участие в работе съезда народов Востока в Баку, а в 1921 г. занял должность инструктора по формированию частей Красной армии в Бухаре.

Оказавшись в Бухаре, Энвер-паша начал активную деятельность по консолидации антибольшевицких мусульманско-тюркских сил. Он организовал подпольный «Комитет национального объединения». Энвер-паша разорвал сотрудничество с большевиками и стал признанным вождём антикоммунистической оппозиции. Из разрозненных повстанческих групп ему удалось сформировать в течение лета – осени 1921 г. единую боеспособную армию. В феврале 1922 г. совместно с отрядами хана Ибрагим-бека он взял штурмом Душанбе. Энвер-паша был провозглашен эмиром. В его планы входило создание в Средней Азии единого тюркского исламского государства, противостоящего Советской России и секулярной Турецкой Республике Кемаль-паши, которую признали и поддерживали большевики.

Главной опорой Энвер-паши были турецкие офицеры-пантюркисты, военнопленные Мировой войны, отправленные царским правительством в Туркестан. Многие повстанческие командиры Восточной Бухары и Ферганы присоединились к Энвер-паше. К нему примкнула и часть большевицко-джадидской верхушки Бухарского «народного» правительства, привлеченная пантюркистской и панисламистской риторикой нового эмира. Однако Энверу и его турецким офицерам не хватило ни средств, ни времени, ни политической гибкости для создания единого фронта борьбы с большевиками. Энвер-паша погиб в бою с Красной кавалерийской бригадой в августе 1922 г. в Кухистане.

К концу 1922 г. кавалерия Буденного разгромила основные силы повстанцев в Восточной Бухаре и Фергане. Военные успехи большевиков сопровождались массовыми репрессиями против мирного населения. С победой над отрядами туркмена Джунайд-хана в Хорезме, узбека Ибрагим-бека в Восточной Бухаре и Селим-паши (1923–1926 гг.) было сломлено организованное сопротивление Красной власти. Повстанческое движение в Средней Азии окончательно затухает со смертью символа борьбы против большевиков Джунайд-хана в 1938 г.

Литература

А. И. Зевелев и др. Басмачество: возникновение, сущность, крах. М., 1981.

Ш. Шукуров, Р. Шукуров. Центральная Азия. Опыт истории духа, М., 2001.

А. И. Пылев. Политическое положение Бухарского эмирата и Хивинского ханства в 1917–1920 гг. СПб., 2005.

В. Ж. Цветков. «Забытый фронт» (К истории Белого движения в Туркестане. 1917–1920 гг.) // Гражданская война в России. М., 2002.

2.2.32. Польша в годы Гражданской войны. Советско-польская война и Рижский мир

Независимость Польши, провозглашенная Временным правительством в марте 1917 г., весьма озаботила Германию и Австро-Венгрию, армии которых в это время занимали все польские земли. Польские депутаты австрийского и германского парламентов в полном согласии с Польским Национальным комитетом, созданным поляками в Париже и возглавляемым эндеком Романом Дмовским, выдвинули требование единой, независимой и нейтральной Польши. Польские бригады, созданные на занятых Центральными державами польских землях, отказались в июле 1917 г. принести присягу на «братство по оружию» с армиями Германии и Австро-Венгрии. Командующий польскими войсками и одновременно глава секретной Польской военной организации Юзеф Пилсудский был арестован германскими властями и вывезен в Германию. Арестованы и отправлены в концентрационные лагеря были и несколько тысяч польских солдат и офицеров. Опасаясь общепольского восстания, Центральные державы 12 сентября 1917 г. все же объявили о создании польской государственной власти. Два императора – германский и австрийский утвердили состав Регентского совета Польши из трех человек и стали готовить выборы в законодательный Государственный совет Польши. Регентский совет составили видные аристократы, симпатизировавшие скорее России, чем Германии – архиепископ Варшавский Александр Каковский, князь Здзислав Любомирский и граф Юзеф Островский. 7 декабря Регентский совет сформировал правительство во главе с известным историком и публицистом Яном Кухажевским. Германия и Австрия передали польскому правительству только вопросы образования и судопроизводства. Контроль над вооруженными силами ему доверен не был.

На переговорах в Бресте большевики сначала требовали своего участия в определении судьбы Польши, тем более, что среди населения этой страны нарастало радикальное социалистическое движение, близкое к большевизму. Центральные державы с этим требованием большевиков не соглашались и 9 февраля 1918 г. подписали договор с Украиной, определивший восточную границу Польши. Украине была передана Холмская губерния, а Восточная Галиция со Львовом превращалась в особую автономную украинскую провинцию Австрии, хотя до того вся Галиция контролировалась поляками. Соглашение с Украиной с негодованием было встречено в польском обществе, которое в своем большинстве мечтало не просто о возрождении национального государства, но о восстановлении той Польши, которая была в начале XVIII века – с огромными украинскими, белорусскими, литовскими и латвийскими землями, а то и вовсе «от моря и до моря», как в XVI столетии. Эндеки Романа Дмовского хотели провести восточную границу Польши близко к границам Речи Посполитой 1792 г., ППС Юзефа Пилсудского агитировала не только за границу 1772 г., но и за федерацию Польши с Украиной, Белоруссией, Латвией и Литвой, которые должны были стать младшими партнёрами Польши.

Подписав 3 марта Брестский мир, большевики отдали решение судеб Польши и Украины целиком в руки Центральных держав.

Центральные державы очень опасались польского национального движения. Польские полки, вновь созданные в начале 1918 г., были разоружены, не без сопротивления, в течение мая – июня. Одновременно польскую армию на Западном фронте создавали страны Антанты. Её возглавил генерал Юзеф Галлер, бывший командующий вторым польским корпусом германской армии. Антанта горячо поддерживала создание независимой Польши и если до свержения большевиками Временного правительства избегала вмешиваться во внутренние российско-польские отношения, то после захвата Лениным власти она объявила себя гарантом польской независимости. 5 января 1918 г. за независимость Польши высказался премьер-министр Великобритании Дэвид Ллойд-Джордж, а 8 января президент США Вудро Вильсон заявил, что США поддерживают воссоздание независимого Польского государства с выходом к Балтийскому морю. 3 июня Державы Согласия признали этот принцип в совместной Версальской декларации о послевоенном устройстве мира. 7 октября, когда поражение Германии было уже для всех очевидным, Регентский совет Польши объявил о создании Польского государства в соответствии с принципами Версальской декларации. Новым главой правительства Регентский совет назначил национального демократа Юзефа Свежинского. 3 ноября Свежинский создал национальное правительство Польши.

С распадом Австро-Венгрии под контроль польской администрации перешли Галиция, Силезия и Люблинская провинция. В Кракове 31 октября начала работу польская комиссия по ликвидации австрийской власти на польских землях. Комиссию возглавил бывший крестьянин Винцентий Витос.

Сторонники Пилсудского старались отобрать власть у эндеков Дмовского и Свежинского. В ночь с 6 на 7 ноября 1918 г. ими было создано Временное народное правительство Польской Республики. Его премьером стал Игнатий Дашинский, а среди министров преобладали социалисты и крестьянские социалисты («левица»). Народное правительство объявило о соединении всех польских земель в единое государство, об аграрной реформе через конфискацию крупной земельной собственности и национализацию крупной промышленности. 10 ноября в Варшаву приехал освобожденный Пилсудский, а на следующий день поляки начали разоружать деморализованные и революционизированные германские войска. Регентский совет, назначив Пилсудского верховным главнокомандующим, а 14 ноября – правителем страны (Naczelnik Panstwa), заявил о самороспуске. Пилсудский сформировал левое социалистическое правительство во главе с социалистом Енджеем Морачевским. Правые партии («правица») были отстранены от власти. Но крайне левые, сторонники Ленина, находились к Морачевскому в оппозиции. Они организовали Советы рабочих депутатов, а 16 декабря польские и еврейские социал-демократы большевицкого толка объединились в Коммунистическую рабочую партию Польши (КРПП). Коммунисты выступили против создания независимого польского государства, за мировую революцию.

1 ноября начались кровавые польско-украинские столкновения в Восточной Галиции, где городское население было преимущественно польским и еврейским, а сельское – украинским. 27 декабря началось Великопольское восстание в населенных поляками районах Пруссии. В столице этих земель – Познани – был создан Верховный народный совет, состоящий главным образом из эндеков. Познанский совет не признавал социалистического правительства Пилсудского. Оказавшись перед возможностью раскола политической нации, Пилсудский благоразумно отказался от партийного противостояния и 16 января 1919 г. сформировал правительство из националистов «правицы» под руководством выдающегося композитора Игнация Яна Падеревского. Проведенные 26 января всеобщие выборы показали правильность этого решения Пилсудского. Социалисты на выборах потерпели поражение – по всей Польше большинство голосов получила НДП Дмовского. Социалистические реформы, в том числе и аграрная, были остановлены. Введен только 8-часовой рабочий день на заводах.

28 июня 1919 г. по Версальскому мирному договору Германию обязали передать Польше Познанскую провинцию и Гданьское Поморье. Сам Данциг (Гданьск) объявлялся вольным городом. В ряде пограничных районов со смешанным населением – в Верхней Силезии, Восточной Пруссии должны были быть проведены плебисциты. Страны-победительницы определили восточную границу Польши с Россией по линии, намеченной 8 декабря 1919 г. в Спа. В июне 1920 г., продолженная на юг до границы с Румынией, она получила название по имени британского министра иностранных дел лорда Керзона. Линия Керзона почти совпадает с нынешней восточной границей Польши. Вильно Антанта утвердила за Литвой и потребовала от Пилсудского помочь Деникину в борьбе с большевиками.

Но планы Пилсудского были иными – он мечтал о Великой Польше, окруженной вассальными славянскими и балтийскими государствами. Он вовсе не был удовлетворен предложенной ему Антантой восточной границей и двинул свои войска на Украину. Там царил хаос: Симон Петлюра воевал в 1919 г. и с большевиками, и с Деникиным. Поляки в начале 1919 г. вели бои с большевиками в Белоруссии и на Волыни, но прекратили их на время наступления Деникина. В октябре Пилсудский, втайне от Деникина и Антанты, заверил Ленина, что наступать не будет. Своей цели он скорее рассчитывал добиться от Ленина, чем от Деникина. Белых он боялся значительно больше, чем Красных и видел в них продолжателей ненавистной ему старой России – «империалистов и реакционеров», а не ее уничтожителей, которыми он считал большевиков. Представитель Пилсудского на переговорах с большевиками, которых представлял старинный знакомый Пилсудского Юлиан Мархлевский (переговоры проходили в местечке Микашевичи), сказал ему 26 октября, в разгар боев Деникина под Орлом: «Нам важно, чтобы вы победили Деникина. Берите свои полки, посылайте их против Деникина или против Юденича. Мы вас не тронем». Красные перебросили 43 тыс. войск с Волыни под Елец и тем сломили Белый фронт. Верные своему слову, поляки не пришли на помощь Белым. 15 декабря войска ВСЮР покинули Киев, Красная армия туда вступила в третий раз. Позднее Пилсудский не раз хвалился, что он решил исход Гражданской войны в России в пользу большевиков. С ним соглашались и потерпевшие поражение Белые – Деникин, фон Лампе, и сами Красные – маршал Тухачевский, Карл Радек.

Выждав поражения Деникина, Пилсудский готовит новое наступление в союзе с Петлюрой, который после поражения, нанесенного ему большевиками, готов был обсуждать вопрос о польско-украинской конфедерации. 21 апреля Пилсудский и Петлюра подписали договор о военном союзе. 7 мая 1920 г. поляки и украинцы заняли Киев, но большевики, сами готовившие с января 1920 г. вторжение в Польшу, перешли в мощное контрнаступление.

В июне фронт рухнул. Красные армии Тухачевского и Буденного достигли линии Керзона. Поляки запросили мир, обязались отвести войска за линию Керзона и отказаться от каких-либо претензий на украинские, белорусские и литовские земли. Великобритания и Франция в так называемой «ноте Керзона» объявили, что если большевики перейдут Буг, то они начнут с ними войну. Мнения в ЦК большевиков разделились, но Ленин и Сталин настаивали на продолжении войны на территории Польши, желая потом распространить революционную войну на всю Европу, до Италии и Великобритании. Ленин, воодушевленный победой, требует «штыком проверить, не созрела ли социалистическая революция в Польше» и «потрясти систему мирового империализма». Точка зрения Ленина победила. ЦК большевиков решает отклонить предложение Англии о посредничестве и продолжать наступление, пока Польша не сдастся на милость победителя. 2 июля Тухачевский объявил по Красной армии приказ: «Через труп Белой Польши лежит путь к мировому пожару. На штыках принесем счастье и мир трудящемуся человечеству. Пробил час наступления. На Вильну, Минск, Варшаву – марш!» 11 июля Красная армия взяла Минск, 14 – Вильну, 19 – Гродно, 1 августа – Брест-Литовск.

Документ

Из секретного доклада Мархлевского Ленину о переговорах с представителем Пилсудского 18 октября 1919 г.: «Он удивляется, что это для Советского правительства не ясно, ибо поляки дали доказательства. А именно, когда большевицкая армия отступала от Киева, поляки имели возможность перерезать ей путь на Мозырь. Это была бы полная гибель этой армии. Во-вторых, поляки не двинулись на Двинск, хотя была возможность. По его утверждению, польское командование надеялось, что это будет понято в Москве как знак и доказательство, что поляки не желают идти дальше занятых ими позиций и не желают помогать Деникину. Я заметил, что такие „символические знаки“ не всегда понятны, и указывал на то, что по польским же газетам в Варшаву приехал для переговоров представитель Деникина. Он ответил, что конечно Польше нельзя в данный момент (он это очень подчеркивал) порывать резко с Деникиным, посему представителя, правда, приняли, но он ничего не добился. Я заметил, что по этим же сведениям имеются вербовочные бюро в Вильне для Юденича, в Варшаве для Деникина. Он ответил, что это было. Был даже 1 батальон русских на фронте (Лунинецкое направление), но он снят, солдаты отпущены, офицеры в концентрационном лагере. Вербовка же уже прекращена. Пленные солдаты из бывшей войны в ничтожном только количестве пошли к Деникину: теперь их задерживают и отправляют в концентрационный лагерь. Потом был обычный разговор: для Польши Деникин смертельная опасность и т. д. Затем он задал вопрос, считаю ли я возможным негласное соглашение об остановке военных действий? Я ответил, что такое соглашение очень неудовлетворительно: по какой-либо причине произойдет стычка в одном месте и сейчас же соглашение может быть взорвано. Он согласился, что такое соглашение долго продолжаться не может, но неделю и даже месяц можно так продержаться; я спросил, почему же, если Эстония, Латвия и Литва могут вести переговоры, этого не может сделать Польша. Он заявил, что сейчас Польша не может, но вскоре сможет. Я спросил, мешает ли Антанта? Он увертывался, указывая на то, что положение с Антантой очень сложное. Что решаются очень важные вопросы и потому сейчас Польша еще не совсем свободна, но скоро у нее будут „развязаны руки“. Я добивался более точного ответа: Силезия ли тут или чехи, но не получил ответа. Он только заметил, что вся граница с бывшей Австрией для Польши еще не установлена. Возвращаясь к вопросу о тайном соглашении, я заявил, что считаю его возможным. Он видимо обрадовался и стал сейчас расспрашивать о форме. Я сказал, что об этом можно столковаться. Например, переговоры пойдут тогда уже между военными, они смогут установить рубежи, за которые армии не пойдут. Гарантии, однако, должны быть серьезные, например устное ручательство с одной стороны Пилсудского, с другой Ленина, что заключенные условия будут соблюдаться. Он эту форму счел подходящей».

17 июля ЦК ВКП (б) принимает решение советизировать Польшу. В Белостоке 30 июля 1920 г. создается «Полревком» во главе с ярыми большевиками – Ф. Э. Дзержинским и Юлианом Мархлевским, – объявивший себя польским правительством. Социалисты всей Европы от британских лейбористов до Федерации Социнтерна поддержали большевиков против Польши. Части Красной армии подходят в августе на 25 км к Варшаве. Красная армия численно превосходит польскую почти вдвое – 220 тыс. против 120 тыс. человек.

Ленин в своей обычной манере призывает широко снабжать польских крестьян господским лесом и господской землей, «вешать кулаков, помещиков, попов» и сваливать эти убийства на партизан. Убийства и грабежи широко практикует Красная армия, но польские крестьяне и рабочие вовсе не желают становиться убийцами и грабителями своих соплеменников, да еще и перед лицом русской агрессии. В намного более культурной Польше планы Ленина с треском провалились. Рабочие записываются в полки Пилсудского, а крестьяне создают антисоветские партизанские отряды. Пилсудский, собрав ударный кулак из 20 тыс. отборных войск, опираясь на патриотизм населения, ловким маневром совершает «чудо на Висле». 13–15 августа в кровавом сражении у стен Варшавы он наголову разбивает армию Тухачевского. 16 августа начинается общее польское контрнаступление. Поляки взяли 95 тысяч пленных на Висле, большинство из которых оказалось, по словам британского дипломата – «смирными крепостными, безразличными к советской власти», а одна десятая – «фанатичными дьяволами». К октябрю Красная армия потеряла более 150 тысяч солдат интернированными, пленными и убитыми. 18 октября подписано перемирие, в котором оговаривается независимость Украины и Белоруссии, но в сфере влияния советской России. Благодаря этому документу и созданы Украинская и Белорусская советские социалистические республики. 18 марта 1921 г. в Риге подписан польско-советский мирный договор. Новой границей Польши признается на востоке линия по рекам Збруч и Двина. Таким образом, Ленин уступил Польше Западные области Украины и Белоруссии – Волынь, Восточную Галицию, Брест, Гродно, Полесье.

Свидетельство очевидца

«В Красной армии поляки видели врагов, а не братьев и освободителей. Они чувствовали, думали и действовали не классовым революционным образом, но как националисты, как империалисты. Революция в Польше, на которую мы рассчитывали, не произошла. Рабочие и крестьяне, обманутые приспешниками Пилсудского, Дашинского, защищали своего классового врага, позволили нашим храбрым красным солдатам голодать, устраивали на них засады и забивали до смерти», – жаловался Ленин Кларе Цеткин. – C. Zetkin. Reminiscences of Lenin. London, 1929. – P. 20.

Среди самих большевиков развернулась бурная полемика, кто виноват в польской катастрофе. Сталин и Тухачевский обвиняли друг друга в ЦК и стали врагами с этого момента. Трагично сложилась и судьба пленных красноармейцев в Польше. 16–18 тысяч из них погибли до наступления весны от тифа, голода и холода в концентрационных лагерях, брошенные Лениным и большевиками на произвол судьбы – Гаагскую конвенцию о законах войны, разработанную и принятую когда-то по инициативе Императора Николая II (см. 1.1.11), председатель Совнаркома подписать отказался, заявив, что эта конвенция воспитывает «шкурные чувства» у солдат.

17 марта 1921 г. Сейм принял конституцию Польши, объявлявшую ее демократической парламентской республикой, возрожденной Речью Посполитой. Тактически Пилсудский оказался прав – Большую Польшу, хотя и не от моря до моря, ему удалось построить. Но страну раздирали национальные и социальные противоречия. Не менее 35 % населения Польши составили меньшинства – украинцы (16 %), евреи (10 %), белорусы, литовцы, немцы. Крестьяне, особенно на востоке страны, где помещиками были поляки, а арендаторами – украинцы и белорусы, с завистью смотрели на жизнь крестьян в СССР, которая из-за границы казалась привлекательной и богатой. Эндеки, которые мечтали построить именно польскую Польшу, видимо, были более правы, чем маршал-социалист Пилсудский.

Свидетельство очевидца

В 1937 г. генерал Деникин писал: «В необыкновенно сложной и тревожной конъюнктуре своего внутреннего и международного положения Польша, волею судеб и следствием своей политики, поставлена между молотом и наковальней. И не раз еще, быть может, неповинному польскому народу придется горько пожалеть о том, что в 1919 г. вожди его предали Россию». – А. И. Деникин. Кто спас Советскую власть от гибели. М., 1991. – С. 5.

Стратегическое поражение Пилсудского обнаружилось через 20 лет, когда созданная с его помощью коммунистическая Россия вместе с силами германского нацизма, овладевшего Германией из-за страха немцев перед советским коммунизмом, разделили в августе – сентябре 1939 г. польское государство Пилсудского. До этих трагических дней сам маршал не дожил. Он мирно скончался 12 мая 1935 г. С высшими воинскими почестями его тело было предано земле в краковском Вавеле.

Литература

И. В. Михутина. Польско-советская война 1919–1920 гг. М., 1994.

Т. М. Симонова. Советская Россия (СССР) и Польша. Русские антисоветские формирования в Польше (1919–1925 гг.). М.: Квадрига; Зебра Е, 2013.

Józef Mackiewicz. The Triumph of Provocation; Transl. by Jerzy Hauptmann, S. D. Lukac, and Martin Dewhirst; Foreword by Jeremy Black; Chronology by Nina Karsov. Yale university press, 2009.

2.2.33. Белая дипломатия в годы Гражданской войны

После Февраля 1917 г. многих послов Императорской России сменили не профессиональные дипломаты, а известные политики, юристы, финансисты (В. А. Маклаков, Б. А. Бахметев, В. Д. Набоков и др.). Основная задача дипломатии Белых правительств заключалась в создании условий для международного признания Белого движения. Сразу же после Октябрьского переворота посол во Франции Маклаков телеграфировал коллегам в Лондон, Рим и Вашингтон о «насильственном свержении Временного правительства, нарушившем законную преемственность власти в России». Высказывались предложения о создании на основе посольств «объединяющего центра для русского представительства». На протяжении всей Гражданской войны российские посольства (особенно во Франции, Великобритании и США) были центрами, координирующими отношения Белых правительств с союзниками.

До ноября 1918 г. страны Антанты рассматривали войну с большевиками как продолжение войны со странами Четверного Союза. При поддержке союзников весной – летом 1918 г. действовали Верховное управление Северной области, Временное Сибирское правительство, Комуч. Во внешней политике Белые правительства провозглашали «верность союзническим обязательствам», «договорам, заключенным Российской Империей и Временным правительством», а после окончания войны выступали за «полноправное представительство России во всех международных организациях». Этому соответствовало и отношение стран Антанты к России. За его основу был взят шестой пункт из знаменитого обращения Президента США Вудро Вильсона к Конгрессу от 8 января 1918 г. С этим обращением Вудро Вильсон в декабре 1918 г. прибыл в Европу на мирную конференцию, которая открылась в Париже в январе 1919 г.

В декабре 1918 г. бывший министр иностранных дел Российской Империи С. Д. Сазонов выехал в Париж как «представитель Государства Российского на Международном мирном Конгрессе». Он объединил в своем лице всю внешнюю политику Белых правительств. После провозглашения Колчака Верховным Правителем были предприняты попытки международного признания России на Версальской мирной конференции, где работало Русское Политическое Совещание (глава – бывший премьер Временного правительства Львов, Чайковский, Струве, Савинков, Маклаков, Милюков). В структуре Совещания работали три комиссии: Дипломатическая (во главе с послом в США Б. А. Бахметевым), Финансово-Экономическая (во главе с банкиром А. Г. Рафаловичем) и Военная (во главе с генералом от инфантерии Д. Г. Щербачевым).

Князь Львов из Омска выехал в Париж через Вашингтон и Лондон и смог встретиться с американским президентом Вудро Вильсоном и британским премьером Ллойд Джорджем, безуспешно пытаясь убедить их в важности признания Российского правительства и расширении масштабов помощи Белому движению. Лидеры Антанты ожидали больших военных успехов Белых армий и требовали «демократизации» политики Белых правительств, особенно в отношении признания независимости образовавшихся после распада Империи государств. Совещание же не выходило за пределы принятого Белым движением тезиса о признании суверенитета всех новообразований «волей Всероссийского Учредительного собрания».

26 мая 1919 г. Верховный совет Антанты информировал Колчака, что не надеется больше договориться с большевиками и потому готов поддерживать его правительство (о признании не говорилось) оружием и продовольствием, если Верховный Правитель согласится на следующие условия:

– Провести в случае победы демократические выборы в Учредительное собрание и созвать его;

– Провести на подконтрольных территориях в ближайшее время выборы в органы местного самоуправления;

– Отменить классовые привилегии, воздержаться от возврата к старой земельной системе и не сделает ни малейшей попытки восстановить тот режим, конец которому положила революция;

– Признать независимость Польши и Финляндии;

– Принять помощь Мирной конференции в решении территориальных споров России со странами Балтии, Кавказа, Средней Азии;

– Присоединиться к Лиге Наций;

– Подтвердить ответственность России за долги.

Верховный Правитель принял эти условия, кроме независимости Финляндии, которую готов был признать de facto, но официально утвердить ее могло только Учредительное собрание. Адмирал Колчак в своем официальном ответе от 4 июля особо подчеркнул, что «не может быть никакого возврата к режиму, существовавшему в России до февраля 1917 г.» и признал «все обязательства и декреты», принятые Временным правительством в 1917 г. Временное же правительство в свое время подтвердило все финансовые обязательства Императорской России.

В этот момент максимальных успехов Белого движения Союзные Державы были готовы признать правительство Колчака и de jure. Но начавшаяся вскоре полоса поражений Белых заставила страны Антанты повременить с признанием, а потом и вовсе отказаться от мысли о нём. За исключением двух телеграмм (от 26 мая и 4 июня 1919 г.), в которых говорилось о «поддержке» Колчака, других официальных заявлений о признании сделано не было. Вильсон говорил о «невмешательстве» во внутренние дела России. Ллойд Джордж опасался критики от тред-юнионов (английских профсоюзов), поддерживавших советскую власть (позднее обнаружилось, что в 1919 г. верхушка тред-юнионов щедро оплачивалась большевиками). Осторожной была позиция «уставшей от войны» Франции. Только Югославия (Королевство Сербов, Хорватов и Словенцев) признала Российское правительство Колчака. Представители Русского Политического Совещания так и не были приглашены к участию в комитетах и комиссиях Версальской конференции (за исключением вопроса об аннексии Бессарабии Румынией).

Но, несмотря на отказ от активной военной поддержки Белых (с лета 1919 г. начался поэтапный вывод иностранных войск со всех фронтов, до осени 1922 г. на Дальнем Востоке оставались лишь японцы), страны Антанты, особенно Англия, продолжали поставлять вооружение и выдавать кредиты.

В условиях эвакуации армии ген. Врангеля из Крыма, отсутствия центра общероссийской власти главы дипломатических миссий провозгласили в феврале 1921 г. создание Совета послов во главе со старостой (дуайеном) российского дипкорпуса, послом в Италии М. Н. Гирсом. Совет объявил себя единственным законным представителем российских интересов и выступал за прекращение поддержки вооруженного Белого движения, возможности которого русские дипломаты полагали исчерпанными. Они надеялись на создание противобольшевицкой коалиции держав. Но надеждам этим не суждено было сбыться.

Документ:

14 ПУНКТОВ ВУДРО ВИЛЬСОНА, ПРЕДСТАВЛЕННЫХ КОНГРЕССУ США 8 января 1918 г.

1. Открытые мирные договоры, открыто обсуждённые, после которых не будет никаких тайных международных соглашений какого-либо рода, а дипломатия всегда будет действовать откровенно и на виду у всех.

2. Абсолютная свобода судоходства на морях вне территориальных вод как в мирное, так и военное время, кроме случаев, когда некоторые моря будут частью или полностью закрыты в международном порядке для исполнения международных договоров.

3. Устранение, насколько это возможно, всех экономических барьеров и установление равенства условий для торговли всех наций, стоящих за мир и объединяющих свои усилия к поддержанию такового.

4. Справедливые гарантии того, что национальные вооружения будут сокращены до предельного минимума, совместимого с государственной безопасностью.

5. Свободное, чистосердечное и абсолютно беспристрастное разрешение всех колониальных споров, основанное на строгом соблюдении принципа, что при разрешении всех вопросов, касающихся суверенитета, интересы населения должны иметь одинаковый вес по сравнению со справедливыми требованиями того правительства, права которого должны быть определены.

6. Освобождение всех русских территорий и такое разрешение всех затрагивающих Россию вопросов, которое гарантирует ей самое полное и свободное содействие со стороны других наций в деле получения полной и беспрепятственной возможности принять независимое решение относительно ее собственного политического развития и ее национальной политики и обеспечение ей радушного приема в сообществе свободных наций при том образе правления, который она сама для себя изберёт. И более, чем прием, также и всяческую поддержку во всем, в чем она нуждается и чего она сама себе желает. Отношение к России со стороны наций, ее сестер, в грядущие месяцы будет пробным камнем их добрых чувств, понимания ими ее нужд и умения отделить их от своих собственных интересов, а также показателем их мудрости и бескорыстия их симпатий.

7. Бельгия, – весь мир согласится, – должна быть освобождена и восстановлена, без попытки ограничить суверенитет, которым она пользуется наравне со всеми другими свободными нациями. Никакое другое действие не может более, чем это, послужить к восстановлению между народами доверия к тем законам, которые они сами установили и определяли в качестве руководства для своих взаимных сношений. Без этого целительного акта все построение и все действие международного права будет навсегда поражено.

8. Вся французская территория должна быть освобождена и оккупированные части возвращены, а зло, нанесенное Франции Пруссией в 1871 г. в отношении Эльзас-Лотарингии, которое нарушало всеобщий мир почти что 50 лет, должно быть исправлено, чтобы мирные отношения могли снова быть установлены в интересах всех.

9. Исправление границ Италии должно быть произведено на основе ясно различимых национальных границ.

10. Народы Австро-Венгрии, место которых в Лиге Наций мы хотим видеть огражденным и обеспеченным, должны получить широчайшую возможность автономного развития.

11. Румыния, Сербия и Черногория должны быть освобождены. Занятые территории должны быть возвращены. Сербии должен быть предоставлен свободный и надежный доступ к морю. Взаимоотношения различных балканских государств должны быть определены дружественным путем в соответствии с исторически установленными принципами принадлежности и национальности. Должны быть установлены международные гарантии политической и экономической независимости и территориальной целости различных балканских государств.

12. Турецкие части Османской империи, в современном ее составе, должны получить обеспеченный и прочный суверенитет, но другие национальности, ныне находящиеся под властью турок, должны получить недвусмысленную гарантию существования и абсолютно нерушимые условия автономного развития. Дарданеллы должны быть постоянно открыты для свободного прохода судов и торговли всех наций под международными гарантиями.

13. Должно быть создано независимое Польское государство, которое должно включать в себя все территории с неоспоримо польским населением, которому должен быть обеспечен свободный и надежный доступ к морю, а политическая и экономическая независимость которого, равно как и территориальная целостность, должны быть гарантированы международным договором.

14. Должно быть образовано общее объединение наций на основе особых статутов в целях создания взаимной гарантии политической независимости и территориальной целости как больших, так и малых государств.

Литература

Г. А. Трукан. Антибольшевистские правительства России. М., 2000.

В. И. Голдин. Интервенция и антибольшевистское движение на Русском Севере. 1918–1920 гг. М., 1993.

2.2.34. Красная внешняя политика в годы Гражданской войны. Коминтерн

Потерпев неудачу в попытках использовать Брест-Литовские переговоры для революционизирования европейского пролетариата, большевики не ослабили усилий по разжиганию мировой революции. «Мы, – говорил Ленин, – думали: или сейчас, или, по крайней мере, очень быстро наступит революция в остальных странах, капиталистически более развитых, или, в противном случае, мы должны погибнуть». Наиболее активных действий они ожидали прежде всего от «германского рабочего класса», а также от «пролетариев» остальных развитых западных стран. И не только ждали, но и всячески стимулировали их, помогая леворадикальным организациям Европы как морально, так и материально. Не забывали они и Востока, стараясь способствовать развитию антиимперского и коммунистического движений в Турции, Персии, Китае, Монголии, а также в других азиатских странах. Чтобы завоевать на свою сторону турецких и персидских патриотов, например, они сразу же после Октябрьского переворота аннулировали тайные договоры о разделе Турции и Персии, заключенные царским правительством с другими державами Антанты. В 1919 г. они отказались от прав и привилегий, приобретенных Россией в Китае.

Время, однако, шло, а надежды большевиков не оправдывались. С нетерпением ожидавшаяся ими германская революция, случившаяся, наконец, в ноябре 1918 г., оказалась отнюдь не социалистической, а буржуазной. И все же в 1919 г. большевики были еще полны надежд на мировую революцию. Весной в Баварии, Бремене, Венгрии, Словакии были провозглашены советские республики. Долго они не продержались. Занятый борьбой с Белыми в России, Ленин не мог оказать им нужной поддержки. В Венгрии четырехмесячный террор прибывшего из советской России Бела Куна (которым непосредственно руководил Ленин) оставил страшный кровавый след и донельзя усилил антисемитизм венгров (95 процентов сторонников Бела Куна были евреями).

Историческая справка

Бела Кун (1886–1939) – венгерский коммунистический лидер. Родился в Трансильвании, в семье сельского писаря-еврея. В гимназии увлекся революционными идеями. С 1902 г. – член социал-демократической партии Венгрии. Поступил на юридический факультет Коложварского университета. За организацию беспорядков, которые привели к человеческим жертвам, был приговорен судом к тюремному заключению. После освобождения руководил крайне левым крылом социал-демократов горнодобывающего района Венгрии – Жильвельда. В Первую Мировую войну воевал в рядах австро-венгерской армии. В 1916 г. попал в плен и был отправлен в Томск, где вел среди русских военных революционную пропаганду. В том же году вступил в РСДРП (б). После Февральской революции работал в томском губернском комитете, в большевицкой печати. После Октябрьского переворота сформировал группу командиров из австро-венгерских пленных. Это была самая крупная из групп «интернационалистов-мадьяр», воевавших в Красной армии. Направлен большевиками в Петроград, где редактировал коммунистическую газету на венгерском языке, писал брошюры, призывающие венгров идти в Красную армию, организовал венгерскую партийную школу.

Бела Кун помогал большевикам удержать власть в Москве во время восстания левых эсеров в июле 1918 г. – отбил у восставших телеграф и захватил в плен нескольких членов их штаба. Потом работал в бюро ЦК партии большевиков на Украине. Осенью 1918 г. его откомандировали на Уральский фронт, а в конце того же года – в Венгрию, где он организовал коммунистическую партию. В марте 1919 г. эта партия захватила власть и объявила страну Венгерской Советской республикой. Под руководством Куна было создано правительство, в котором он стал народным комиссаром по иностранным и военным делам. Фактически Кун руководил всей политикой нового государства, стал организатором захлестнувшего страну Красного террора, который привел в ужас Европу. Террору положили конец армии Франции и Румынии, освободившие Венгрию от большевиков в августе 1919 г. Куну пришлось вернуться в советскую Россию.

В октябре 1920 г. он был назначен членом Реввоенсовета Южного фронта. После ухода войск Русской армии генерала П. Н. Врангеля из Крыма Бела Кун вместе с секретарем Крымского обкома Розалией Землячкой организовал на полуострове невиданный террор. Под их руководством без счета убивали солдат и офицеров Русской армии, которые остались на родине, поверив в объявленную большевиками амнистию; беженцев из советской России, которые не захотели или не смогли эвакуироваться с Белыми; местных представителей деловой, интеллектуальной, культурной элиты общества; представителей бывших привилегированных классов, включая стариков, женщин и детей. За 1920–1922 гг. в Крыму было уничтожено, по разным источникам, от 50 до 100 тысяч человек. Так венгерский коммунист выполнил приказ Кремля: «Вымести Крым железной метлой».

С 1921 г. Бела Кун работал в Исполкоме и Президиуме Коминтерна, был инициатором ряда попыток «экспорта революции» из России. Одной из таких попыток (Германия, 1921) он руководил лично. В мае 1921 – апреле 1923 г. занимал высокие посты на Урале, затем участвовал в создании Российского Коммунистического Союза Молодежи (Комсомола). В 1936–1938 гг. входил в состав коммунистического руководства Испании, участвовал в создании там аппарата коммунистических спецслужб, повинных в гибели тысяч испанцев. Бела Кун после возвращения в СССР был арестован и убит по приказу Сталина в 1939 г.

В Берлине в январе 1919 г. правительство немецких социалистов (в отличие от русских!) подавило коммунистическое восстание спартаковцев военной силой. Его лидеров Карла Либкнехта и Розу Люксембург убили, а помогавшего им Карла Радека вернули в советскую Россию. Ленин был в ярости: «Во главе всемирно-образцовой марксистской рабочей партии Германии оказалась кучка отъявленных мерзавцев, самой грязной продавшейся капиталистам сволочи…» Не проявил подлинной коммунистической активности и рабочий класс других стран Европы и США. Что же касается Азии, то там развертывалось только национально-освободительное движение, а отнюдь не коммунистическое.

Чтобы отмежеваться от «мерзавцев», объединенных в социалистический II Интернационал, в марте 1919 г. в Москве из наличных иностранных коммунистов наскоро собирается I конгресс коммунистического, или III Интернационала (Коминтерн). На II конгресс в июле – августе 1920 г. прибыли уже делегаты из 36 стран и объявили, что Коминтерн – это «интернациональная партия вооруженного восстания и пролетарской диктатуры», куда местные компартии входят как ее секции. В числе «21 условия приема» были: железная дисциплина; отказ от идейных уклонов; наличие нелегальной организации; работа в армии; захват профсоюзов. Ленин и Троцкий, состоя в ЦК российской компартии и советском правительстве, сразу вошли и в Исполком Коминтерна. Его задачи были определены так: «Только насильственное свержение буржуазии, конфискация ее собственности, разрушение всего буржуазного государственного аппарата снизу доверху, парламентского, судебного, военного, бюрократического, административного, муниципального <…> могут обеспечить торжество пролетарской революции».

Во главе Коминтерна стал действовать выборный орган – Исполнительный комитет Коминтерна (ИККИ), в работе которого приняли участие не только большевики, но и представители других коммунистических групп. Общее руководство, однако, принадлежало российским коммунистам, да и располагался ИККИ в Москве, напротив Кремля, на Сапожниковской площади (угол Воздвиженки и Моховой улицы). Председателем ИККИ Ленин поставил Зиновьева. Под эгидой Коминтерна в Москве в начале 20-х гг. открылись школы по подготовке кадров зарубежных компартий: Военная школа, Коммунистический университет трудящихся Востока (КУТВ), Коммунистический университет национальных меньшинств Запада (КУНМЗ), а в середине 20-х гг. и Международная ленинская школа (МЛШ). В разные страны для организации там революций отправились коминтерновские эмиссары.

Впрочем, иностранным коммунистам в Москве доверяли не вполне. Их переписку с родственниками за границей с самого 1919 г. втайне от них тщательно перлюстрировали и просматривали. Все, что на взгляд чекистов, читавших письма коминтерновцев, могло порочить советскую власть и советскую жизнь, вымарывалось. Письма же, написанные на тех языках, которых никто из допущенных до перлюстрации чекистов не знал (например, на китайском), просто сжигались все подряд.

Одновременно большевицкие лидеры стремились проводить и «вооруженную дипломатию». Уж очень им хотелось «всех» разбить «до конца», поскорее перейдя от «от оборонительной политики» (т. е. от борьбы с иностранной интервенцией в самой России) «к наступательной» (выражение Ленина). В 1920 г. наряду с интервенцией в Польше они стали активно разрабатывать варианты вторжения Красной армии в Венгрию, Италию, Чехословакию и Румынию. Ленин не уставал повторять: «Наше дело есть дело всемирной пролетарской революции, дело создания всемирной Советской республики!» 23 июля 1920 г. Ленин писал Сталину в Харьков: «Положение Коминтерна превосходное. Зиновьев, Бухарин и также и я думаем, что следовало бы спровоцировать революцию тотчас в Италии. Мое личное мнение, что для этого надо советизировать Венгрию, а может быть также Чехию и Румынию. Надо обдумать внимательно. Сообщите Ваше подробное мнение… Нужно сняться с якоря и пуститься в путь, пока империализм не успел еще мало-мальски наладить свою разлаженную телегу».

Тогда же в большевицком ЦК начали обсуждать план включения в советскую конфедерацию Германии, Польши, Венгрии и Финляндии. В конце 1920 – начале 1921 гг., несмотря на мирные договоры с Арменией и Грузией, в этих странах на красноармейских штыках была установлена советская власть. В то же время Красная армия и Красный каспийский флот предприняли безуспешную попытку «советизации» северной провинции Персии, Гиляна. Весной 1921 г. Ленин стал настаивать на захвате Стамбула, убедив Политбюро принять план соответствующей военной операции («План т. Е.»). Его, однако, осуществить не удалось. Зато летом того же года Красная армия вторглась в Монголию, где быстро поставила во главе страны прокоминтерновскую «Народную партию».

Вслед за II конгрессом Коминтерна, в только что захваченном большевиками Баку в сентябре 1920 г. собрался Конгресс народов Востока и объявил «священную войну» британскому империализму. С 1920 г. поддержка «национально-освободительных движений» в колониальных странах стала неотъемлемой частью советской внешней политики. Большевики, за счет награбленных драгоценностей, конфискованных предметов искусства и церковных богатств, которые сбывались на Запад, щедро финансировали деятельность компартий на Западе и антиколониальных движений на Востоке. Коминтерн вел радиопередачи из Москвы на многих языках. Знаменитая Башня Шухова в Москве на Шаболовке первоначально была радиостанцией Коминтерна.

На III и IV конгрессах Коминтерна в 1921 и 1922 гг. Ленин призывает отказаться от «левых фраз», признает, что «мы совершили огромное количество глупостей», но ужесточает контроль над иностранными компартиями: советская Россия – «отечество всех трудящихся», ему коммунист любой страны должен быть верен прежде всего.

Неудача российских большевиков в Польше, а ранее в Берлине, показала, что зарубежный пролетариат не готов «ставить интересы мирового социализма выше интересов национальных», и советская внешняя политика становится «двуручной». Левая рука, Г. Е. Зиновьев, как глава Коминтерна ведет подрывную работу против буржуазных правительств. Правая рука, нарком по иностранным делам Г. В. Чичерин, устанавливает с ними дипломатические отношения, исход которых Ленин видит так: «Существование Советской республики рядом с империалистическими государствами продолжительное время немыслимо. В конце концов, либо одно, либо другое победит. А пока это наступит, ряд самых ужасных столкновений между Советской республикой и буржуазными государствами неизбежен». На ближайшее время Ленин считает необходимым ставить «практическую задачу» «использования вражды между капиталистическими странами, стравливая их друг с другом».

«Капиталистов» надо использовать и для укрепления советской экономики, пока они готовы «продать веревку, на которой их потом повесят». В ноябре 1920 г. Совнарком издал декрет «О концессиях», но он мало кого привлек из деловых людей Запада. Однако в марте 1921 г. Л. Б. Красин подписал в Лондоне торговое соглашение, поскольку британский премьер Ллойд Джордж выразил готовность торговать «хоть с людоедами», а британские профсоюзы заявляли, что «впечатлены социалистическим экспериментом» в России. Правда, условием соглашения было то, что советское правительство воздержится от антибританской пропаганды в Азии. Чего оно делать не думало и на протесты отвечало, что пропаганду ведет III Интернационал, который «ошибочно отожествлять с советским правительством». Поскольку состав их руководящих органов был почти одинаков, англичанам такую мысль было трудно усвоить, и договор развития не получил. К тому же советскому «Внешторгу» и нечем в то время было торговать, кроме остатков награбленного, а обнаружение национализированной собственности частных лиц среди выставленных большевиками на продажу товаров вызывало один судебный процесс за другим.

На международной конференции по восстановлению Европы в Генуе 10 апреля 1922 г. советская делегация отстаивала «экономическое сотрудничество между государствами, представляющими две системы собственности». Но западная сторона настаивала на признании царских долгов и компенсации своих граждан за убытки, понесенные в революции, а советская требовала возмещения убытков, причиненных интервенцией. Прощупывая настроения западных партнеров, Георгий Чичерин заявил, что советская Россия готова признать как довоенные, так и военный долги и вернуть собственность иностранным гражданам или в натуральной форме, или денежной компенсацией, но только в случае немедленного признания большевицкого режима de jure и предоставления крупных кредитов. Кредиты большевикам давать побоялись и договориться не удалось.

Крупный международный скандал вызвало предложение нефтяной голландско-британской компании Royal Dutch Shell большевикам монополизировать все производство и экспорт российской нефти. Франция, Бельгия и США выступили против этой сделки. Франция потребовала вернуть собственность своих компаний в России, а США – высказались за политику «открытых дверей» в бизнесе. Сделка не состоялась.

Историческая справка

Григорий Евсеевич Зиновьев (настоящие имя и фамилия – Овсей-Гершен Аронович Радомысльский) родился в Елисаветграде Херсонской губернии в семье хозяина молочной фермы в сентябре 1883 г. Получил домашнее образование. К революционному движению примкнул в конце 1890-х гг. В 1901 г. вступил в РСДРП, а в 1903 г., после раскола партии, присоединился к большевикам. В 1904 г. учился в Бернском университете, но не закончил его. Активно участвовал в первой русской революции 1905–1907 гг., после поражения которой был избран кандидатом в члены ЦК большевицкой партии. В 1908 г. был арестован, но, проведя три месяца в тюрьме, освобожден «по состоянию здоровья». После этого эмигрировал в Швейцарию. С 1911 г. являлся ближайшим помощником Ленина, сделавшим его в 1912 г. полноправным членом ЦК. В апреле 1917 г. с помощью германских властей в вагоне Ленина вернулся в Петроград. После неудачной попытки большевиков взять власть в июле 1917 г. бежал в Финляндию, где вместе с Лениным скрывался на станции Разлив. Осенью 1917 г. выступал против вооруженного свержения Временного правительства, а затем – против создания однопартийного большевицкого правительства. За это был обвинен Лениным в «предательстве» и «дезертирстве». Признал свои «ошибки» и в декабре 1917 г. был избран председателем Петроградского (с 1924 г. – Ленинградского) совета, а в 1919 г. – кандидатом в члены Политбюро и председателем Исполкома Коминтерна. В 1923–1924 гг. вместе со Сталиным и Каменевым фактически руководил партией, ведя активную борьбу за власть с Троцким, но в 1925 г. выступил против Сталина и в апреле следующего года, объединившись с Троцким, возглавил левую оппозицию в ВКП (б). В 1926 г. был снят с постов в Коминтерне и Ленсовете и выведен из состава Политбюро. В 1927 г. исключен из партии, но через год, капитулировав перед Сталиным, – восстановлен. С 1928 г. являлся ректором Казанского университета, но в 1932 г. был вновь исключен из партии и на этот раз отправлен в ссылку. В 1934 г. арестован и осужден на 10 лет тюремного заключения. В августе же 1936 г. по новому делу приговорен к расстрелу. Убит 25 августа 1936 г. Место захоронения неизвестно. Реабилитирован Пленумом Верховного суда СССР 13 июня 1988 г.

Зато близ Генуи, в Рапалло, в апреле 1922 г. Чичерин договорился с немецким министром иностранных дел Вальтером Ратенау об отказе от взаимных репараций, немедленном возобновлении дипломатических и консульских отношений и установлении принципа наибольшего благоприятствования и взаимопомощи в торговых и хозяйственных отношениях между двумя странами. Этот договор позволил большевикам дезавуировать прежние обещания британскому правительству о частичной уплате царских долгов.

Мирные договора и договора о дипломатическом признании советской России 1920–1922 гг. сделали большевицкий режим, совершивший за первое пятилетие своего существования невероятные преступления против человечности и намеренный совершать их и впредь и внутри России, и во всем мире, респектабельным и полноправным членом международного сообщества. Заключая соглашения с большевиками, обмениваясь с ними дипломатическими представительствами, нормальные государства соглашались не видеть чинимых большевиками преступлений и, тем самым, становились их соучастниками и потворщиками. К 1922–1923 гг. большевики добились своей главной дипломатической цели – сделали свой режим законным в глазах мирового сообщества, ни в чем существенном не поступившись в области своих методов, целей и задач. Этим была крайне снижена нравственная планка в международных отношениях во всем мире. Так, дипломатическими средствами, большевики продолжали расшатывать моральные основания цивилизованного сообщества.

Литература

Большевистское руководство. Переписка. 1912–1927. Сб. документов. М., 1996.

М. А. Персиц. Застенчивая интервенция. О советском вторжении в Иран и Бухару в 1920–1921 гг. Изд. 2-е, расшир. и испр. М., 1999.

2.2.35. Отступление Белых армий в 1919–1920 гг.

Против Сибирскойармии адмирала Колчака к началу мая 1919 г. с юга начали контрнаступление значительно усиленные Красные войска М. В. Фрунзе. Мобилизованные в Сибирскую армию крестьяне при отступлении сдавались в плен, точно так же, как до того сдавались в плен при отступлении Красных крестьяне, мобилизованные большевиками. 17 июля перешла в наступление под Челябинском большевицкая 5-я армия М. Н. Тухачевского. Белые пробовали взять Красный клин в окружение, но безуспешно, и после почти трех недель отчаянных боев под Челябинском армия Колчака в начале августа 1919 г. оставила Урал.

Чтобы поддержать Деникина под Орлом и Юденича под Петроградом, войска Колчака перешли в сентябре 1919 г. в последнее контрнаступление. Между Тоболом и Ишимом вновь развернулись кровопролитные бои, был отвоеван Тобольск. Но в октябре наступление выдохлось – Восточный фронт вновь неудержимо покатился на восток.

14 ноября 1919 г. была оставлена столица Белой Сибири – Омск. Новой столицей был назначен Иркутск. Колчак одним из последних покинул Омск. Вместе с Верховным Правителем следовал эшелон, в котором везли золотой запас России, отбитый у большевиков в Казани. 14 декабря Красные взяли Новониколаевск (Новосибирск), захватив 40 тыс. пленных и 30 железнодорожных эшелонов. Четырехмесячное отступление далее за Байкал получило имя Великого Сибирского ледяного похода.

Историческая справка

При отступлении Белой армии отказался оставить свою паству владыка Сильвестр – он остался в Омске. Большевики сразу же после взятия города арестовали архиепископа. В течение двух месяцев его истязали, требуя «раскаяния» и отречения от Бога. Ничего не добившись, безбожники подвергли святителя жестокой и мучительной смерти. Прибив его руки гвоздями к полу и таким образом распяв, долгое время раскалёнными шомполами прижигали его тело и в заключении раскалённым докрасна шомполом пронзили сердце. В 1998 г. его останки были найдены в руинах разрушенного кафедрального собора. В августе 2000 г. на Юбилейном Архиерейском Соборе Русской Православной Церкви архиепископ Сильвестр был причислен к лику святых.

Правительство к этому времени переехало в Иркутск, где его неприязненно встретила местная общественность. От Колчака требовали «демократизации режима», созыва представительных органов власти. Он готов был идти на уступки, назначил новым премьером видного деятеля КДП Виктора Николаевича Пепеляева (брата генерала Анатолия Николаевича Пепеляева). Однако эсеровское подполье, поддержавшее Белых летом 1918 г., теперь требовало полной ликвидации «реакционной диктатуры» и перемирия с большевиками. Инспирированные эсерами восстания вспыхнули в ноябре во Владивостоке (чешский генерал Р. Гайда), в январе в Красноярске (ген. Б. М. Зиневич) и в Иркутске (эсеровский Политцентр). Чехи блокировали Транссибирскую магистраль, не пускали на поезда русских солдат и беженцев, и тем пришлось отступать в зимних условиях тремя колоннами через тайгу. Южная устремилась по тракту Барнаул – Кузнецк – Минусинск; Средняя двигалась вдоль Транссибирской магистрали; Северная отходила вдоль рек севернее Транссиба.

Десятки тысяч отступавших погибли от холода и тифа. У Красноярска был бой с восставшим гарнизоном города: армия Каппеля оказалась в окружении, из которого с большим трудом вырвалась на восток. Большевики перешедшего на сторону эсеров «народно-революционного» генерала Б. М. Зиневича расстреляли, а личный состав гарнизона – около 60 тыс. – поместили в концентрационный лагерь под Красноярском, где три четверти заключенных погибли от холода, голода и эпидемий. Армия шла через тайгу, все труднее становилось с ночлегами – иногда за сотни вёрст не встречалось ничего, кроме маленьких изб, почти без хозяйственных построек. Ночевали в страшной тесноте все – от солдата до генерала. Кому-то приходилось часами стоять на улице.

Свидетельство очевидца

Начальник 4-й Уфимской стрелковой дивизии Павел Петров вспоминает, каким непростым испытанием становилась для отступающей армии сибирская зима: «В армии ещё перед Омском, – пишет он, – перестали надеяться на получение какой-либо обуви и одежды; в Омске нам удалось достать немного валенок, но это было каплей в море. После Омска начинается добывание полушубков и валенок, саней и лошадей по деревням на пути. Сначала все это шло в рамках платных реквизиций, но чем дальше, тем больше начиналось своевольство… Борьба с такими злоупотреблениями в этой обстановке ограничивалась только мерами против злостных случаев и мародёров. И это скоро стало слабеть, так как люди мёрзли…»

С отступающими ехали женщины, дети, старики – их родные, их семьи. Они делили с армией голод, холод, болезни. Людей косил тиф. Тифозные были во всех обозах, мёртвых везли, чтобы похоронить на ночлеге. Но, как отмечает Петров, крестьяне не особенно боялись заразиться: они, напротив, всегда помогали ухаживать за больными. То же было и в семьях рабочих. «Помню, – пишет Петров, – в какой-то еврейской семье близ Тулуна мы встретили самый радушный приём и уход за больными – хозяйка принесла даже свои подушки и бельё. Больше опасались заразы в домах нашей служилой интеллигенции и всячески старались изолироваться».

После того как Красные заняли Новониколаевск, главнокомандующим (вместо генерала Сахарова) был назначен генерал Каппель. Верховный Правитель Колчак принял план нового командующего об отводе войск за Енисей. Сам Каппель с частью армии отступал вдоль реки Кан.

Историческая справка

По льду реки, прикрытому снегом, струится вода, видимо из незамерзающих источников, превращающаяся в лёд при 35-градусном морозе. «На каждой остановке трагедия, – вспоминает Павел Петров, – сани во время движения по мокрым местам захватывают, загребают снег и обмерзают, становятся тяжёлыми. Надо обрубать лёд. Если же пришлось остановиться на мокром месте, то сани примерзают так, что лошади не могут их взять. Уже много окончательно выбившихся из сил лошадей; еле стоят, или ложатся, чтобы больше не вставать…» Валенки скоро покрывались толстым слоем льда – начинали мёрзнуть ноги. Генерал Каппель лично руководил движением и шёл вместе с 4-й Уфимской дивизией в головной колонне. Жалея своего коня, он часто шёл пешком, утопая в снегу, и в какой-то момент зачерпнул в сапоги воду. Никому ничего не сказав, Каппель продолжал идти, пока, на вторые сутки, не начал терять сознание. Его уложили в сани, но, попадая в мокрый снег, сани постоянно вмерзали, и сдвинуть их с места было почти невозможно. Тогда, как пишет Вырыпаев, «генерала Каппеля, бывшего без сознания, посадили на коня, и один доброволец… огромный и сильный детина на богатырском коне, почти на своих руках, то есть поддерживая генерала, не приходившего в себя, на третьи сутки довёз его до первого жилья, таёжной деревни Барги…». Ноги Каппеля до колен затвердели как камень. В примитивных условиях, простым ножом, доктор ампутировал генералу обмороженные пятки и часть пальцев на обеих ногах. Едва придя в себя, оправившись от боли, генерал начал снова отдавать распоряжения. Ему достали удобные, обитые мехом сани, но он хотел ехать верхом. На руках, бледного, стиснувшего зубы от боли генерала вынесли во двор и посадили в седло. Для всех было неожиданной радостью и поддержкой увидеть командующего снова в седле, как прежде. Но на самом деле ни ходить, ни даже встать на ноги Каппель не мог – на ночлег его снимали с коня и вносили в избу. Так продолжалось несколько дней, пока не началось ухудшение. Доктора не заметили, что у Каппеля началось крупозное воспаление лёгких – он кашлял, временами у него начинался сильнейший жар, он стал терять сознание. Чехи, с большим уважением относившиеся к Каппелю, наперебой предлагали ему место в своих эшелонах, двигавшихся параллельно русским частям. Вырыпаев уговаривал генерала согласиться. Но Каппель категорически отказывался оставить армию в тяжёлый момент и повторял, что готов умереть, но только среди своих бойцов. Недалеко от Иркутска он был осмотрен румынским врачом, который нашёл его положение безнадёжным. На следующий день, 26 января 1920 г., генерал, с именем которого связывалось столько надежд, не приходя в сознание, скончался… В его смерть отказывались верить. Вырыпаев пишет, что кем-то были распущены слухи, что в закрытом гробу везут какие-то ценности, «а сам Каппель уехал вперёд, чтобы приготовить место идущим каппелевцам…». «Наша вера в победу со смертью нашего вождя поколебалась, – пишет Федор Мейбом. – Тайга стала для нас ещё страшнее. Старые, закалённые, испытанные множеством боёв солдаты плакали, как малые дети…»

В Нижнеудинске поезд, в котором покинул Омск Колчак, был задержан чехословаками: французский генерал Жанен, командовавший в Сибири союзническими подразделениями (в том числе чехословацкими), попросил Колчака не двигаться дальше в целях безопасности. В Иркутске тем временем началось восстание в казармах. Начальник иркутского гарнизона не смог добиться у чехословацкого командования разрешения на усмирение мятежа. Большевики, пользуясь тем, что чехи стремились уже только к тому, чтобы наконец попасть к себе на родину, обещали им беспрепятственный отъезд в случае выдачи ими Верховного Правителя и золотого запаса… В ночь на 13 января конвой Колчака и охрана поезда с золотым запасом были разоружены. 15 января, когда поезд подошёл к Иркутску, чехи выдали адмирала Иркутскому революционному правительству. Последним указом Верховный Правитель передал Верховную власть генералу Деникину, а контроль за Дальним Востоком поручил атаману Семёнову. 25 января Каппель передал командование армией молодому генералу Сергею Войцеховскому.

Историческая справка

Сергей Николаевич Войцеховский. Из дворян Витебской губернии, сын подполковника, родился 16 октября 1883 г. Окончил Константиновское артиллерийское училище и Академию генерального штаба (1912 г.) по 1-му разряду с отличием. В Мировую войну воевал в Карпатах и Днестровской котловине, награжден рядом орденов, ранен, произведен в подполковники в августе 1916 г. Командир 3-го стрелкового чехословацкого полка им. Яна Жижки с декабря 1917 г. Член Военной коллегии временного исполкома чехословацких войск в России. Командовал антибольшевицкими войсками на Урале, освободил Златоуст и Екатеринбург. Генерал-майор с марта 1919 г. с зачислением в русскую службу. Награжден за освобождение Челябинска орденом Св. Георгия 4-й степени и за Тобольскую операцию сентября 1919 г. орденом Св. Георгия 3-й степени. Главнокомандующий Восточным фронтом с 25 января 1920 г. Вывел войска в Читу и 27 апреля 1920 г., оставив русскую службу, отбыл в Чехословакию. Занимал командные посты в чехословацкой армии. С 1929 г. – генерал армии. С 1939 г. под германской оккупацией создал и возглавил подпольную организацию «Obrana naroda», член подпольного антинацистского чехословацкого правительства, военный министр. 11 мая 1945 г. арестован советской контрразведкой Смерш, содержался в Бутырской тюрьме Москвы с 30 мая 1945 г. 15 сентября Особым совещанием НКВД осужден по 58 ст. на 10 лет заключения. Умер в Озерном лагере близ станции Тайшет в Сибири 7 апреля 1951 г. Похоронен на кладбище лагерной больницы. 28 октября 1997 г. указом Президента Чешской Республики Вацлава Гавела генерал Войцеховский награжден посмертно высшей наградой Чехии – орденом Белого льва 3-й степени.

Части под командованием Войцеховского повели наступление на Иркутск вдоль Транссиба. 1 февраля 1920 г. генерал приказал штурмовать город. Мейбом вспоминает, как во время страшной снежной бури каппелевцы заняли позицию для атаки Иркутска и начали медленно приближаться к городу. Завязались жестокие бои. Узнав о расстреле Колчака, генерал Войцеховский прекратил штурм Иркутска и, обойдя город, двинулся на Читу.

Свидетельство очевидца

«Нам ничего не оставалось, – пишет Мейбом, – как, обходя Иркутск, идти прямо в жуткую сибирскую тайгу. Метель усилилась. Её вой как бы провожал нас навсегда. Впереди шла кавалерия, прокладывая путь нам, пехоте, затем тянулись бесконечной вереницей сани с ранеными и больными сыпным тифом. Тиф – это был настоящий бич нашей армии. Он безжалостно косил и без того поредевшие ряды бойцов. По обе стороны нашей армии шла армия голодных волков… они попробовали нападать на сани моего обоза, но были встречены пулемётной очередью… Последние запасы консервов кончились. Стали есть падшую конину; хлеб кончился… Кончились спички, не стало костров. Спали на снегу, и многие, засыпая, уже не просыпались. Сотни вёрст глубокого снега, тысячелетние, гигантские деревья и непроходимый кустарник… Мой полк таял, сыпной тиф свирепствовал, количество саней, занятых больными, все увеличивалось… Большинство из них были буйными, и их приходилось вязать верёвками – они кричали, некоторые пели, все это неслось по тайге, производя жуткое впечатление…» У многих измученных, находившихся на волоске от смерти людей притуплялось чувство сострадания к окружающим – на него не было сил. И уже многие не волновались об остававшихся в тайге умирающих, уже не подбирали к себе в повозки тех, у кого пали заморенные лошади. Но наряду с фактами, свидетельствующими о растущем безразличии ко всему, столько было совершенно иного, столько проявлялось в почти невыносимых условиях похода жертвенной заботы о больных, раненых соратниках и их близких. «Вижу, седой генерал вылез из саней и на ходу застывшими руками заботливо закрывает одеялом молодого солдата, больного тифом. Вы думаете, что отец ухаживает за сыном. Нет. Генерал ухаживает за больным вестовым. Там – сестра, вместо отдыха на ночлеге, усталая, еле держащаяся на ногах, заботливо перевязывает раненых и поит их чаем, чтобы отогреть. Последним куском делится с больными, зачастую сама оставаясь голодной», – пишет каппелевец А. Бадров в путевых заметках из Ледяного похода.

Февральским утром, на рассвете, в мороз, доходящий до 35 градусов, главные части каппелевской армии подошли к озеру Байкал и начали спускаться на гладкий лёд озера. Что ждало армию на другом берегу – никто не знал. Кони падали на отполированном ветром льду. Упал и большой конь, вёзший деревянный гроб с телом Каппеля – встать он уже не мог. Спустить гроб под лёд большинство каппелевцев отказалось категорически, и один доброволец-волжанин предложил впрячь в сани, везущие гроб, свою маленькую лошадку. Вслед за этими санями тянулись десятки саней с тифозными каппелевцами, погруженными по трое-четверо. Переход через Байкал длился день. С наступлением сумерек головные части каппелевцев вошли в посёлок Мысовск, где оказались, по счастью, не большевики, а рота союзных тогда японцев. Население посёлка с сочувствием встретило измученные части каппелевцев: их звали к себе, обогревали, кормили. Здесь же была отслужена первая панихида по генералу Каппелю. «Нельзя забыть, – пишет Вырыпаев, – как толпа бойцов, не могущая попасть в церковь, где стоял гроб, упала на колени на улице, прямо в снег, при пении “Вечная память”…»

В начале марта каппелевцы дошли до Читы и объявили о своём подчинении атаману Семёнову, крепко державшемуся при поддержке японцев в Забайкалье. Приказом по войскам Дальневосточной армии все офицеры, прошедшие Сибирский Ледяной поход, производились в следующий чин и награждались орденом, представлявшим собой терновый венок и золотой меч на георгиевской ленте.

Историческая справка

При огромном стечении народа похоронили в Чите генерала Каппеля. После того, как Белым пришлось оставить Читу и покинуть Россию, прах генерала Каппеля был перевезён каппелевцами в Китай, в Харбин, где он был погребён в ограде военной церкви Иверской Божьей матери у алтаря. В 1945 г., после занятия Красной армией Маньчжурии, могила Каппеля была уничтожена сотрудниками НКВД. В декабре 2006 г. прах генерала Каппеля был возвращён в Россию и 12 января 2007 г. по благословению патриарха Алексия II погребён с отданием воинских почестей в Донском монастыре Москвы.

Уральское казачество

После отступления Колчака уральские казаки не могли уже сдерживать натиск Красной армии. Им не удалось провести операцию по освобождению Уральска, а разразившаяся эпидемия тифа привела к тому, что их полки уменьшились до размеров сотен, и Уральская отдельная армия практически лишилась боеспособности. Однако ультиматум о сдаче в плен, выдвинутый со стороны Красного командования, армия отказалась принять. Несколько месяцев потом, страдая от голода и морозов, армия и шедшие с нею беженцы отступали к Каспийскому морю. Из 17,5 тыс. человек только четверть под командой атамана B. С. Толстова смогла добраться до пункта эвакуации – Форта-Александровска (сейчас – Форт-Шевченко), и лишь небольшая часть смогла эвакуироваться. При подходе Красной эскадры многие казаки сдались большевикам, но, включённые в их кавалерийские части, они дезертировали оттуда и продолжили борьбу на Западном фронте. Другие по берегу Каспийского моря с семьями ушли в Персию. Группа атамана А. И. Дутова ушла в 1920 г. через Семиречье в Китай. Там, в Кульдже, в 1921 г. чекисты атамана настигли и убили.

Конец Северо-Западной армии

21—23 октября 1919 г. продолжались беспрерывные бои в нескольких километрах от Обводного канала Петрограда, к которому Северо-Западной армии так и не суждено было выйти. В начале ноября на петроградском рынке случайно попалась шестнадцатилетняя дочь одного из возглавителей готовившегося в городе восстания – И. Р. Кюрца. Она нечаянно выронила пистолет. Начались обыски, организация была раскрыта и заговорщики расстреляны в петроградской ЧК…

Николаевская железная дорога на Петроград не была перерезана – полковник Ветренко, соединению которого Юденич приказал взять станцию Тосно, не исполнил приказа – позднее он перешел к Красным и служил у них. Благодаря этому красные подвезли из Москвы 50 тысяч подкреплений, и 21 октября, под личным командованием Троцкого, повели контрнаступление. Предполагалось нанести два удара по сходящимся направлениям – со стороны Петрограда – Тосно и Луги. Группировки Красных, соединившись в Ямбурге, должны были окружить Северо-Западную армию.

Резервов у Юденича не было, Бермондт-Авалов сражался с латышами под Ригой, эстонцы вели переговоры с Лениным о мире. Белые оставили Царское Село и Павловск. Идя на риск, Юденич полностью обнажил правый фланг, сняв части 4-й дивизии от Луги. Было оставлено Красное Село. Собрав все силы в ударную группу под командованием полковника Пермикина, Белые двинулись в контрнаступление. Однако в последний момент, несмотря на то, что группа Пермикина успешно шла вперёд, Юденич приказал не начинать штурма Красного Села – Красные ударили по открытому правому флангу Северо-Западной армии… 1 ноября они уже заняли Лугу. Железная дорога Псков – Петроград оказалась под контролем большевиков. Через два дня Белые вынуждены были оставить Гатчину.

Белые отходили. В арьергарде, прикрывая отступление, шёл истекавший кровью, уже больше чем наполовину состоящий из пленных красноармейцев, но по-прежнему единый и потому стойкий Талабский полк. 14 ноября Ямбург, последний крупный центр, находившийся под контролем Белых, был оставлен. Вся Северо-Западная армия оказалась прижатой к эстонской пограничной полосе у Нарвы. Против них были свежие части Красных и их бронепоезда. Сильные холода усугубляли тяжёлое положение Белых. Началась страшная эпидемия тифа, уничтожившая остатки армии. Наконец границу Эстония открыла, но при условии полного разоружения Северо-Западной армии: ее остатки должны были перейти на беженское положение. Полки разоружались, солдаты и офицеры направлялись на лесозаготовки и торфяники. Четырнадцать тысяч Белых воинов и членов их семей лежали на нарах в бараках для тифозных. Семёновцы, талабцы, островцы… «Жуткая картина, – пишет рядовой доброволец Северо-Западной армии. – Из числа помещённых здесь за сутки умирало, по крайней мере, по пяти человек. На место умерших прибывали новые. И так каждый день». 22 января 1920 г. Юденич издал приказ о роспуске армии.

Северная Добровольческая армия в июне 1919 г., когда Колчак назначил Миллера Главнокомандующим войсками Северного фронта, насчитывала уже около 25 тысяч человек. В августе на Двинском направлении наступали вместе русские и англичане. Плечом к плечу шли крестьяне Шенкурского, Тарасовского и Пинежского уездов и британские солдаты, поражавшие русских своим хладнокровием, шутившие в атаках, под градом пуль. Отлично показала себя в сражениях англо-австралийская колонна. Когда, двинувшись в обход, по болотам, англо-австралийцы поняли, что проводник их ошибся и вывел колонну за большевицкую линию окопов, было уже поздно – их встретили пулемётным огнём. Слегка побледневшие англичане и австралийцы, в своих неизменных широкополых шляпах, не дрогнули: ринулись на большевиков, и только потеряв двух офицеров и около десяти солдат, в полном порядке отступили.

Но к августу 1919 г. правительство Великобритании приняло решение об эвакуации своих войск из Северной области. Становилось очевидным, что силам русского антибольшевицкого фронта вряд ли удастся удержаться. Несмотря на предложения эвакуации вместе с союзниками двадцатитысячной армии и не менее десяти тысяч населения, не желающего оставаться под властью большевиков, Миллер принял решение продолжить военные действия, не сокращая фронта.

Осенью 1919 г., к тому времени, когда на всех фронтах Белые войска уже отступали, Северная Добровольческая армия продолжала успешное наступление на нескольких участках. Белые приближались к Петрозаводску, вышли к Онежскому озеру. Был освобождён весь Пинежский район и Яренский уезд Вологодской губернии. Однако далее успех развить не удалось: 4 февраля 1920 г. большевики начали контрнаступление на Двинском фронте. В середине февраля развернулись решающие бои. Стрелки северных полков сдавались в плен, дезертировали, и фронт распался. По мнению начальников, до полной гибели армии оставалось от двух недель до месяца. Нужно было принимать срочные меры по эвакуации из Архангельска всех тех, кто не хотел оставаться под властью большевиков.

На рассвете 19 февраля паровая яхта «Ярославна» и ледокол «Минин» собрали на своих бортах офицеров, солдат, членов их семей, раненых, больных, беженцев и штаб Главнокомандующего генерала Миллера. Генерал Миллер до последнего момента рвался на фронт с несколькими офицерами, состоявшими при нём. Его еле отговорили – фронта уже не было. Архангельск накануне перешёл в руки исполнительного комитета рабочих, и по улицам ходили рабочие и матросы с красными флагами, нападавшие на офицеров. В 11 утра «Минин» и «Ярославна» вышли в море.

Свидетельство очевидца

Сергей Добровольский стоял на карауле у орудий и пулемётов на «Ярославне» в те последние часы перед отплытием: «Каким-то призрачным, воздушным казался в полумраке город, блиставший перед разлукой какой-то особой красотой. За выдвинутою вперёд пристанью дальнего плавания выделялись во мраке высокие валы начинающегося бульвара, напоминавшие по своим контурам бастионы Петропавловской крепости, а за ними золотились высокие купола собора. Где мы? Не на Неве ли? И мысль, оторвавшись от жестокой действительности, несётся к далёкому прошлому… Вдруг издалека начинают долетать скорбные и размеренные звуки церковного колокола, как будто хоронят кого-то близкого, дорогого. Звонят в подворье Сурского женского монастыря на ночное богослужение… Последние молитвы перед предстоящими тяжкими испытаниями… Ночью мы достигли полосы ледяных полей, причём состояние льдов было таково, что стало ясно, что «Ярославне» дальше не пройти, а поэтому морским командованием было отдано распоряжение о переходе всех на «Минин». Незабываемая картина. Тёмная непроглядная ночь. Кругом ледяные поля и среди них два затерявшихся корабля с потерявшими родину пассажирами…»

Ледокол, вместимость которого была 120 человек, теперь принял на свой борт более тысячи. Утром 21 февраля вдали показался ледокол «Канада», начавший, связавшись с Красным Архангельском, обстрел «Минина». Снаряды ложились практически рядом с «Мининым», не защищённым бронёй – попадание могло вызвать пожар, а в каютах, где были женщины и дети, уже нарастала паника. Тогда на «Минине» было принято решение начать стрельбу из единственной пушки, взятой с «Ярославны». «Наша стрельба, судя по наблюдениям, была очень удачной», – пишет Добровольский. «Канада», после того, что один из снарядов с «Минина» попал в цель, развернулась и ушла. «Минин» двинулся дальше среди льдов, держа курс на Белый Мурманск. Однако днём было перехвачено сообщение о том, что в Мурманске произошло большевицкое восстание, и командующий войсками Мурманского района приказал своим частям отступать к финляндской границе. «Минин» с потушенными огнями миновал уже Красный Мурманск, где его готовились атаковать, и взял курс на Норвегию. В норвежских водах «Минин» встретился с пароходом «Ломоносов», на борту которого удалось уйти мурманским офицерам, отряду бельгийских добровольцев и английским лётчикам. Норвегия, вопреки всем опасениям, с готовностью и теплотой приняла на свою землю русских беженцев. Мало кто из русских предполагал тогда, что Россию они покинули навсегда…

Свидетельство очевидца

«Как только мы подошли к Гаммерфесту и город узнал о нашем прибытии, на пароход были присланы в громадном количестве продовольствие, фрукты и шоколад, для чего многие торговцы очистили положительно все свои магазины, причём… норвежцы отказались принять какую бы то ни было плату».

Отдельные части Северной Добровольческой армии продолжали сопротивляться до конца марта 1920 г. К тем, кто остался на удалённых участках Архангельского фронта, судьба не была так милостива, как к тем, кто ушёл на «Минине». Двинувшись тремя группами на Мурманск, разбив большевиков, поднявших восстание в городе Онеге, они пробились к Мурманской железной дороге и узнали, что Мурманск уже пал. Полторы тысячи человек, через тайгу, проваливаясь по горло в полузамёрзшие карельские болота, за две недели добрались с Мурманского участка фронта до финской границы. Другие были встречены большевиками и после некоторых колебаний сдались, не видя возможности принять бой. Только одиннадцать офицеров, не желавших разделить судьбу пленных, бросившись вперёд, на лыжах дошли до Финляндии.

Вооруженные силы Юга России в октябре 1919 г. числом менее 100 тысяч были растянуты огромной дугой от Киева до Орла и Царицына. Несколько полков с фронта пришлось бросить к Екатеринославу, против анархистов Махно. Видя, как успешно развивается Белое наступление на Юге России, Красное командование разработало план новой операции, имевшей целью уничтожение ядра Добровольческой армии. 22 сентября 1919 г. Главковерх Каменев отдал директиву о переброске на Южный фронт наиболее крепкой и надежной латышской дивизии и конницы Семёна Будённого, которые стали теснить Белых, и в частности корпус генерала Кутепова. Ввиду отсутствия стратегических резервов, парировать удары большевиков добровольцам было нелегко. Со второй половины октября Красные на всем фронте перешли в наступление. Командующий Красным Южным фронтом царский полковник А. И. Егоров предполагал срезать выдвинутый к Орлу клин Белых. С северо-запада он двинул ударную группу Латышской и Эстонской дивизий в составе 14-й армии, с востока – конницу Буденного. После двух недель жесточайших боев, в ходе которых военное счастье не раз менялось, Белые 20 октября оставили Орел, а 24-го – Воронеж. Они избежали окружения, но после сражения под Ельцом дальнейший отход стал неизбежным. Изнурённая боями, несшая большие потери и не получавшая пополнений Добровольческая армия медленно отходила на Юг.

Свидетельство очевидца

«Отход, – пишет Туркул, – Курск, Севск, Дмитриев, Льгов – оставлено все. Взрываем за собой мосты, водокачки, бронепоезда. За нами гул взрывов… Отход – это отчаяние». В изношенных сапогах, лёгких английских шинелях, обледеневшее тряпье вокруг голов… Советские полки хорошо, тепло одеты и обуты… «Болота, болотные речки. Грязь оттепелей, проклятые дикие метели. Глубокий снег, сугробы по грудь… Едва войдёшь в деревню на ночлег, уже подъём или ночной бой, без сна: Красные в деревне…» Отрывок из дневника одного из дроздовцев приводит Туркул, чтобы передать это страшное отчаяние: замёрзший эшелон на станции, «жарко, когда раскалена докрасна железная печка; холодно, едва она погасла. Голый по пояс офицер свесился с нар. – Стреляйте в меня! – кричит он. – Стреляйте мне в голову! Поручик или пьян, или сошёл с ума. – Не хочу жить. Стреляйте! Они всех моих перебили, отца… Всю жизнь опустошили… Стреляйте! – Поручика успокаивают, да и сам он очнулся, просит извинения: – Нервы износились. До крайности…»

После оставления Киева войска Киевской области и действовавшая на правом берегу Днепра Новороссийская группа войск были объединены и отходили, ведя бои с повстанческими бандами и с частями Красной армии. Длившееся месяцы отступление привело эти войска к берегам Чёрного моря. Английское морское командование дало гарантию, что части эти будут вывезены из Одессы на английских военных судах под прикрытием артиллерии в последний момент. Но случилось иначе. В феврале большевики ворвались в город, и отступавшие под пулемётным огнем отряды Белых собрались на молу. Только часть людей сумела попасть на английские суда. Группе генерала Бредова, прикрывавшей Одессу, не удалось погрузиться на корабли, и войскам Бредова было приказано, оставив Одессу, отходить в Румынию. На переправах через Днестр они были встречены румынскими пулемётами, и Бредову пришлось повернуть на север. Продвигаясь с боями вдоль Днестра, отряд пришёл в Польшу, где между генералом Бредовым и польским командованием был заключен договор о временном нахождении и последующей перевозке чинов отряда с находившимися при них семьями на территорию, занятую войсками генерала Деникина.

В Крыму в это время корпус генерала Якова Слащова героически оборонял Перекоп. Большевикам не удалось взять Крым, а Слащову было добавлено к фамилии наименование Крымский. «Смерч висел над Крымом/ Но спасли мы Крым./ Быль умчалась с дымом, / Подвиг наш – не дым!» – так в «Песне защитников Крыма» были отражены те героические дни.

В начале января 1920 г. на Юге России Белыми были оставлены Новочеркасск и Ростов. Отойдя на левый берег Дона, добровольцы и донцы заняли фронт. На главном ростовском направлении стоял Добровольческий корпус генерала Кутепова, а выше по Дону – Донская армия генерала Сидорина. После нескольких дней относительного затишья наступление Красных возобновилось. Переправившиеся через Дон части Красной армии были с большими для них потерями отброшены назад. 20 февраля 1920 г. Добровольческий корпус стремительной атакой вновь взял Ростов, в то время как Донская армия овладела станицей Аксайской на путях к Новочеркасску. Белые захватили 6 бронепоездов и 6 тысяч пленных, но продвижение на север не могло получить развития, так как конница Будённого прорвала фронт Кубанской армии и вышла в глубокий тыл Белых.

В конце февраля добровольцы вторично оставили Ростов. Скоро генерал Кутепов в полном согласии со строевыми начальниками Добровольческого корпуса доложил генералу Деникину, что создавшаяся обстановка требует немедленного принятия мер для сохранения и спасения офицерских кадров и всех борцов за идеи добровольческого движения. В самой форме такого обращения к своему Главнокомандующему Деникин усмотрел недоверие, и в этот день он бесповоротно решил оставить свой пост после эвакуации в Крым. «Этот день, – написал позже генерал Деникин, – был одним из тяжёлых в моей жизни».

В январе – марте 1920 г. развернулись сражения на Кубани. Во время операций на реке Маныч и под станцией Егорлыкской ВСЮР не смогли сдержать наступление Красных дивизий. Совершенно потеряв волю к сопротивлению после оставления 17 марта Екатеринодара, два донских корпуса и присоединившийся к ним кубанский, нестройной толпой, вперемежку с тысячами беженцев, двинулись по направлению к Новороссийску, грозя затопить собой весь тыл Добровольческой армии и отрезать её от города. Многие казаки бросали оружие. Всякая связь между штабами была потеряна.

Свидетельство очевидца

«Новороссийск… – вспоминает поручик Мамонтов. – При одном имени содрогаюсь. Громадная бухта, цементный завод, горы без всякой растительности и сильный ветер норд-ост. Все серо – цвета цемента. В этом порту Чёрного моря закончилось наше отступление от Орла через весь юг европейской России. Уже давно было известно, что наши войска могут эвакуироваться только из этого порта на Кавказе, чтобы переехать в Крым, который ещё держался. Остальная Россия была для нас потеряна».

Одновременная эвакуация всех Белых частей через Новороссийск была немыслима. Погрузить всех, не говоря уж об артиллерии, обозах, лошадях и запасах, которые приходилось бросать, было невозможно. Войска отходили от Кубани к Новороссийску очень быстро, а на рейде порта стояло слишком мало судов. Эвакуация была организована плохо, никто ей не руководил, в чём потом винили генерала Деникина. Дороги к Новороссийску были забиты брошенными и испорченными орудиями и повозками, а в самом городе, переполненном сверх всякой меры, шла борьба за место на пароходе – борьба за спасение. Много человеческих драм разыгралось в те дни.

Вечером 26 марта штаб Главнокомандующего, штаб Донского Атамана и командующего Донской армией поднялись на борт парохода «Цесаревич Георгий». Генерал Деникин с начальником штаба перешли на миноносец «Капитан Сакен». Посадка войск продолжалась всю ночь. Новороссийск, по свидетельству многих, стал настоящей катастрофой Белого движения: «Мы потеряли громадную, плодородную и густо заселённую территорию, весь материал и, вероятно, две трети нашей армии. Сколько офицеров, оставленных в лазаретах, застрелилось? Сколько было расстреляно и сколько утоплено в бухте?»

Часть беженцев удалось отправить в Турцию, около 25 тысяч военных – вывезти в Крым. Но десятки тысяч казаков попали в плен к Красным. Часть добровольцев, в том числе 3-й Дроздовский полк и несколько казачьих полков, не попав на корабли, пошли береговой полосой. Некоторые из них были подобраны каботажными судами, остальные, столкнувшись с преграждавшим путь большим отрядом «зеленых» (т. е. разбойников), рассеялись. Некоторые ушли в горы западного Кавказа. Там они как «Армия возрождения России» под командой генерала М. А. Фостикова вели партизанскую войну до сентября 1920 г., когда около 5 тыс. кубанцев через Грузию были эвакуированы в Белый Крым.

2.2.36. Белый Крым. 1920 г. Политика генерала Врангеля

В марте 1920 г., после Новороссийской катастрофы, гибели Северного и Северо-Западного фронтов, положение Белого дела представлялось обреченным. Прибывшие в Крым Белые полки были деморализованы. Англия, самый верный, как казалось, союзник, отказалась от поддержки Белого юга.

На маленьком Крымском полуострове сосредоточилось все, что осталось от недавно ещё грозных Вооруженных сил Юга России. Войска были сведены в три корпуса: Крымский, Добровольческий и Донской, насчитывавшие в своих рядах 35 тысяч бойцов при 100 орудиях и при почти полном отсутствии материальной части, обозов и лошадей. 4 апреля 1920 г. Деникин сложил с себя полномочия Главнокомандующего Вооруженными Силами Юга России и, по просьбе собранного по этому вопросу Военного совета, передал их генерал-лейтенанту Петру Николаевичу Врангелю.

В приказе Деникина говорилось: «§ 1. Генерал-лейтенант Врангель назначается Главнокомандующим Вооруженными силами Юга России. § 2. Всем, честно шедшим со мной в тяжелой борьбе, низкий поклон. Господи, дай победу армии, спаси Россию». В тот же вечер на борту английского миноносца генерал Деникин покинул русскую землю.

Историческая справка

Барон Пётр Николаевич Врангель (1878–1928) родился в семье, принадлежащей к старинному немецкому роду. Окончил Ростовское реальное училище и Горный институт в Санкт-Петербурге. Служил рядовым в лейб-гвардии Конном полку. В 1902 г. выдержал испытание на корнета гвардии при Николаевском кавалерийском училище. Во время Русско-японской войны по собственному желанию был определён в Забайкальский казачий полк и в декабре 1904 г. произведён в сотники «за отличия в делах против японцев». Награждён орденами Св. Анны 4-й степени с надписью «За храбрость» и Св. Станислава с мечами и бантом. Через шесть лет Врангель окончил Академию Генерального штаба, но остался в Конном полку. В августе 1914 г. Врангель, командуя эскадроном этого полка, взял в конной атаке немецкую батарею и стал первым георгиевским кавалером Великой войны. В декабре был произведён в полковники, а за бои 1915 г. награждён Георгиевским оружием. С октября 1915 г. Врангель был назначен командиром 1-го Нерчинского полка Забайкальского казачьего войска, в декабре 1916 г. – командиром 2-й бригады Уссурийской конной дивизии. В январе 1917 г. был произведён «за боевое отличие» в генерал-майоры и временно принял командование Уссурийской конной дивизией. 9 сентября 1917 г. назначен командующим 3-м конным корпусом, но в командование не вступил. После захвата власти большевиками Врангель уволился из армии и уехал в Ялту.

В августе 1918 г. он прибыл в Добровольческую армию и был назначен командиром бригады в 1-й конной дивизии, а затем начальником дивизии. В ноябре 1918 г. назначен командиром 1-го конного корпуса и произведён в генерал-лейтенанты «за боевые отличия». В декабре 1918 г. Врангель был назначен на должность командующего Кавказской армией, с которой совершил поход на Царицын. С генералом Деникиным у Врангеля были разногласия, в частности по вопросу выбора направления наступления на Москву и в вопросах внутренней политики. В ноябре 1919 г., после неудачного наступления на Москву, был назначен командующим Добровольческой армией, но в январе 1920 г. Врангель подал в отставку, считая неправильными действия генерала Деникина.

Приняв на себя командование после Новороссийской катастрофы, генерал Врангель, прежде всего, начал восстанавливать дисциплину и укреплять моральное состояние войск. Врангель допускал возможность проведения широких демократических реформ, несмотря на условия войны. Будучи монархистом по убеждениям, он считал, тем не менее, что вопрос о форме государственного правления может решаться лишь после «полного прекращения смуты». После эвакуации из Крыма, в Константинополе, генерал Врангель стремился воспрепятствовать распылению армии, находившейся в лагерях в Галлиполи и на острове Лемнос. Ему удалось организовать переезд воинских частей в Болгарию и в Югославию. Сам генерал Врангель со своим штабом переехал из Константинополя в Югославию, в Сремски Карловицы. Стремясь сохранить кадры Русской армии за границей, в надежде на продолжение борьбы, генерал Врангель отдал 1 сентября 1924 г. приказ о создании Русского Общевоинского Союза (РОВС). В сентябре 1927 г. генерал Врангель переехал с семьей в Брюссель, оставаясь руководителем РОВСа. Однако вскоре он неожиданно тяжело заболел и скончался 25 апреля 1928 г. Весьма вероятно, что генерал был отравлен по заданию ОГПУ. Генерал Врангель похоронен в Белграде в русском храме Св. Троицы.

От Врангеля требовалось ясное определение целей Белого движения. 25 марта 1920 г. во время молебна на Нахимовской площади в Севастополе новый Главком заявил, что только продолжение вооруженной борьбы с советской властью является единственно возможным для Белого движения. «Я верю, – говорил он, – что Господь не допустит гибели правого дела, что Он даст мне ум и силы вывести армию из тяжелого положения». Но для этого требовалось восстановление не только фронта, но и тыла.

Принцип единоличной диктатуры сохранялся. «Мы в осажденной крепости, – утверждал Врангель, – и лишь единая твердая власть может спасти положение. Надо побить врага, прежде всего, сейчас не место партийной борьбе. Для меня нет ни монархистов, ни республиканцев, а есть лишь люди знания и труда». На пост премьера Правительства Юга России Врангель пригласил ближайшего помощника П. А. Столыпина А. В. Кривошеина. Начальник переселенческого управления и сотрудник Кривошеина сенатор Г. В. Глинка принял Управление земледелия, бывший депутат Государственной Думы Н. В. Савич стал Государственным контролером, а известный философ и экономист П. Б. Струве – министром иностранных дел. Интеллектуально это было сильнейшее правительство России, политически оно состояло из политиков центра и умеренно правой ориентации.

Врангель был убежден, что «не триумфальным шествием из Крыма к Москве можно освободить Россию, а созданием хотя бы на клочке русской земли такого порядка и таких условий жизни, которые потянули бы к себе все помыслы и силы стонущего под Красным игом народа». Крым должен был стать своеобразным «опытным полем», на котором можно было бы создать «модель Белой России», альтернативную «России большевицкой». В национальной политике, отношениях с казачеством Врангель провозгласил федеративный принцип. 22 июля с атаманами Дона, Кубани, Терека и Астрахани (генералами А. П. Богаевским, Г. А. Вдовенко и В. П. Ляховым) было заключено соглашение, гарантировавшее казачьим войскам «полную независимость в их внутреннем устройстве».

Определенные успехи были достигнуты и во внешней политике. Франция признала Правительство Юга России de facto.

Но главной частью политики Врангеля стала земельная реформа. 25 мая, накануне наступления Белой армии, был обнародован «Приказ о земле». «Армия должна нести землю на штыках» – таков был смысл аграрной политики. Вся земля, в том числе и «захваченная» у помещиков в ходе «черного передела» 1917–1918 гг., оставалась у крестьян. «Приказ о земле» закреплял землю за крестьянами в собственность, хотя и за небольшой выкуп, гарантировал им свободу местного самоуправления через создание волостных и уездных земельных советов, а помещики не могли даже возвращаться в имения.

С земельной реформой была тесно связана реформа местного самоуправления. «Кому земля, тому и распоряжение земским делом, на том и ответ за это дело и за порядок его ведения» – так в приказе 28 июля определялись Врангелем задачи нового волостного земства. Правительство разработало проект системы всеобщего начального и среднего образования. Эффективность земельной и земской реформ, даже в условиях неустойчивости фронта, была высока. К октябрю прошли выборы земельных советов, началось разверстание участков, были подготовлены документы о праве крестьянской собственности на землю, приступили к работе первые волостные земства.

Продолжение вооруженной борьбы в Белой Таврии в 1920 г. потребовало реорганизации армии. В течение апреля – мая было ликвидировано около 50 различных штабов и управлений. Вооруженные Силы юга России были переименованы в Русскую армию, подчеркивая тем самым преемственность от регулярной армии России до 1917 г. Была возрождена наградная система. Теперь за боевые отличия награждали орденом Св. Николая Чудотворца, статус которого был близок к статусу ордена Св. Георгия.

Военные действия лета – осени 1920 г. отличались большим упорством. 8 июня Русская армия вырвалась из крымской «бутылки». Пять дней продолжались жестокие бои. Отчаянно защищавшиеся Красные были отброшены на правый берег Днепра, потеряв 8 тысяч пленными, 30 орудий и оставив при отступлении большие склады боевых припасов. Задача, поставленная войскам, была выполнена, и выходы из Крыма открыты. Июль и август прошли в беспрерывных боях. В сентябре, в ходе наступления на Донбасс, Русская армия добилась своих наибольших успехов: она разбила Красный конный корпус Д. П. Жлобы, казаки Донского корпуса освободили один из центров Донбасса – Юзовку. Из Екатеринослава спешно эвакуировались советские учреждения. Пять с половиной месяцев длилась борьба Русской армии на равнинах Северной Таврии на фронте от Днепра до Таганрога. Оценивая боевой дух Белого воинства, ЦК Коммунистической партии в директивном письме, разосланном во все организации, писал: «Солдаты Врангеля сплочены в части великолепно, дерутся отчаянно и сдаче в плен предпочитают самоубийство».

Была сделана и высадка на Кубани, и хотя плацдарм там удержать не удалось, немало кубанцев получили возможность уйти от Красной власти в Белый Крым. Красные же переправились 7 августа через Днепр у Каховки и стали теснить силы Врангеля. Ликвидировать Каховский плацдарм Белым не удалось. После Челябинска, Орла и Петрограда это была четвертая победа Красных, решившая исход Гражданской войны. Врангеля ожидала та же неудача, которая годом раньше свела на нет все успехи Деникина: фронт растянулся и немногочисленные полки Русской армии не смогли его удержать.

Главной чертой всех боевых действий этого периода была их непрерывность. Затихая на одном участке фронта, бои сейчас же вспыхивали на другом, куда перебрасывались только что вышедшие из боя Белые полки. И если Красные, обладая численным превосходством, могли сменять одни дивизии другими, то на стороне Белых везде и всюду дрались со все новыми и новыми Красными частями, неся тяжелые и невосполнимые потери, одни и те же корниловцы, марковцы, дроздовцы и другие старые части. Мобилизации исчерпали людские ресурсы в Крыму и в Северной Таврии. По сути, единственным источником пополнения, за исключением прибывших из Польши нескольких тысяч «бредовцев», оставались военнопленные красноармейцы, а они далеко не всегда были надёжны. Влитые в Белые войска, они понижали их боеспособность. Русская армия буквально таяла. Тем временем советское правительство настойчиво склоняло Польшу к заключению мира, и, несмотря на уговоры Врангеля, и на тот факт, что действия поляков к этому времени были успешными, они уступили большевикам и начали с ними переговоры. Перемирие, заключенное 12 октября между советской Россией и Польшей, стало для Русской армии катастрофой: оно позволил Красному командованию перебросить с Западного фронта на Южный большую часть освободившихся сил и довести численность войск до 133 тысяч человек против 30 тысяч бойцов Русской армии. Был брошен лозунг: «Врангель еще жив – добить его без пощады!»

Учитывая создавшуюся обстановку, генералу Врангелю предстояло решить вопрос – продолжать ли бои в Северной Таврии или же отвести армию в Крым и обороняться на позициях Перекопа? Но отход в Крым обрекал армию и население на голод и другие лишения. На совещании генерала Врангеля со своими ближайшими помощниками было принято решение принять бой в Северной Таврии.

В конце октября начались страшные бои, продолжавшиеся неделю. Все пять Красных армий Южного фронта двинулись в наступление с задачей отрезать Русской армии путь отступления в Крым. 1-я конная армия Буденного прорвалась к Перекопу. Лишь стойкость полков 1-го корпуса генерала Кутепова и донских казаков спасла положение. Под их прикрытием полки Русской армии, бронепоезда, раненые и обоз «втянулись» обратно в «крымскую бутылку». Марковцы 21 октября оставили Геническ и, подорвав мост через пролив на Арабатскую Стрелку, отошли к Ак-Монайским позициям. Но и теперь не исчезала надежда. В официальных заявлениях говорилось о «зимовке» в Крыму и о неизбежном падении советской власти к весне 1921 г. Франция поспешила прислать в Крым транспорты с теплыми вещами для армии и гражданского населения.

Свидетельство очевидца

…Тогда здесь, в Крыму, находился и старик священник Мокий Кабаев – тот самый уральский казак, что шёл с крестом на большевиков (см. 2.2.16). Он не собирался мириться с тем, что для Белых уже почти не оставалось надежды. Офицер Уральского казачьего войска, оставивший воспоминания о Кабаеве, лечился тогда в Севастополе от ранения. Он описал свою неожиданную встречу с этим непоколебимым в своей вере человеком. «Однажды, выходя после обедни из Собора, я увидел знакомую фигуру. Это был Кабаев. Он был на костылях, с непокрытой головою, в каком-то больничном халате и с восьмиконечным крестом на груди. Прохожие принимали его за нищего, и некоторые подавали ему свои гроши, но он их не брал. Я подошёл к нему. Он меня не узнал, а когда я сказал, что я уралец, он заволновался и начал быстро-быстро рассказывать, что хочет собрать крестоносцев и идти освобождать Россию и родное Войско». В Севастополе многие знали Кабаева, который не раз, собрав где-нибудь вокруг себя кучку народа, убеждал их идти с крестом освобождать Россию от безбожников. Его считали юродивым – смеялись, шутили, бранились. «И только изредка какая-нибудь женщина, протягивая ему сотенную бумажку, говорила: „Помолись, родимый, о душе новопреставленного воина…“ Он не брал денег, но вынимал старый потёртый поминальник и дрожащей рукой вписывал туда имя убитого…» После ухода армии Врангеля из Крыма Мокий Алексеевич Кабаев укрылся в Херсонесском монастыре. 4 мая 1921 г. Кабаеву был выдан пропуск, и он поехал на родину в Уральск, но 19 мая был схвачен в Харькове, опознан, при нём были найдены уличающие документы, что он был священником в Уральском казачьем войске. Мокий Алексеевич был доставлен в Уральск под конвоем 14 июня 1921 г. и после непродолжительного следствия расстрелян с двумя казаками 19 августа 1921 г. – А. Трегубов. Последняя легенда мятежного Урала // «Станица», № 1 (50), январь 2008. – С. 29–31.

Белые части неимоверными усилиями сдерживали Красных на позициях Перекопа. «Сколько времени мы пробыли в боях на Перекопе, не могу в точности сказать, – писал поручик Мамонтов. – Был один сплошной и очень упорный бой, днём и ночью. Время спуталось. Может быть, всего несколько дней, вероятнее, неделю, а может быть, и десять дней. Время казалось нам вечностью в ужасных условиях».

Николай Туроверов посвятил стихи этим боям за Перекоп:

…Искрился лёд отсветом блеска

Коротких вспышек батарей,

И от Днепра до Геническа

Стояло зарево огней. <…>

Нас было мало, слишком мало.

От вражьих толп темнела даль;

Но твёрдым блеском засверкала

Из ножен вынутая сталь.

Последних пламенных порывов

Была исполнена душа,

В железном грохоте разрывов

Вскипали воды Сиваша.

И ждали все, внимая знаку,

И подан был знакомый знак…

Полк шёл в последнюю атаку,

Венчая путь своих атак…

Большевицкое командование не собиралось ждать весны. В третью годовщину октября 1917 г. начался штурм Перекопа и в лоб, и от Геническа в обход на Арабатскую Стрелку к Ак-Монайским позициям. Предпринятые перегруппировки Белых войск не были закончены – полкам приходилось идти в бой без подготовки и отдыха. Первый штурм был отбит, но в ночь на 8 ноября Красные двинулись в наступление. В течение трёх дней и четырёх ночей на всей линии Перекопского перешейка чередовались яростные атаки пехоты и конницы 6-й Красной армии и контратаки пехотных частей генерала Кутепова и конницы генерала Барбовича. Отходя с тяжелыми потерями (особенно в командном составе), в этих последних боях Белые воины явили пример почти невероятной стойкости и высокого самопожертвования. Красные уже знали о своей победе, и все же контратаки Белых были отчаянны, стремительны и порою заставляли Красных дрогнуть и откатиться назад. Командующий Красным Южным фронтом доносил 12 ноября Ленину: «Потери наши чрезвычайно тяжелы, некоторые дивизии потеряли 3/4 своего состава, а общая убыль достигает убитыми и ранеными при штурме перешейков не менее 10 тыс. человек». Но Красное командование не смущалось никакими жертвами.

В ночь на 11 ноября две Красные дивизии прорвали последнюю позицию Белых, открыв себе дорогу на Крым. «Однажды утром, – вспоминает поручик Мамонтов, – мы увидели чёрную линию южнее нас. Она двигалась справа налево, в глубь Крыма. Это была красная кавалерия. Она прорвала фронт южнее нас и отрезала нам путь к отступлению. Вся война, все жертвы, страдания и потери стали вдруг бесполезными. Но мы были в таком состоянии усталости и отупения, что приняли почти с облегчением ужасную весть: уходим грузиться на пароходы, чтобы покинуть Россию».

Генерал Врангель отдал войскам директиву – оторвавшись от противника, идти к берегу для погрузки на суда. План эвакуации из Крыма к этому времени был готов: генерал Врангель сразу после принятия на себя командования армией посчитал необходимым обезопасить армию и население на случай несчастья на фронте. Одновременно Врангель подписал приказ, объявляющий населению об оставлении армией Крыма и о посадке на суда всех тех, кому угрожала непосредственная опасность от насилия врага. Войска продолжали отход: 1-й и 2-й корпуса на Евпаторию и Севастополь, конница генерала Барбовича на Ялту, кубанцы на Феодосию, донцы на Керчь. Ещё днем 10 ноября генерал Врангель пригласил представителей русской и иностранной печати и ознакомил их с создавшимся положением: «Армия, сражавшаяся не только за честь и свободу своей родины, но и за общее дело мировой культуры и цивилизации, оставленная всем миром, – истекает кровью. Горсть раздетых, голодных, выбившихся из сил героев ещё продолжает отстаивать последнюю пядь родной земли и будет держаться до конца, спасая тех, кто искал защиты за их штыками». В Севастополе погрузка лазаретов и многочисленных управлений шла в полном порядке. Последнее прикрытие погрузки было возложено на заставы юнкеров Алексеевского, Сергиевского артиллерийского и Донского Атаманского училищ и части генерала Кутепова. Закончить всю погрузку было указано к полудню 14 ноября.

Документ

«Приказ правителя Юга России и главнокомандующего Русской армией. 29 октября (с. с.) 1920 г. Севастополь.

Русские люди! Оставшаяся одна в борьбе с насильниками, Русская армия ведет неравный бой, защищая последний клочок русской земли, где существует право и правда.

В сознании лежащей на мне ответственности я обязан заблаговременно предвидеть все случайности.

По моему приказанию уже приступлено к эвакуации и посадке на суда в портах Крыма всех, кто разделял с армией ее крестный путь, семей военнослужащих, чинов гражданского ведомства с их семьями и отдельных лиц, которым могла бы грозить опасность в случае прихода врага.

Армия прикроет посадку, памятуя, что необходимые для ее эвакуации суда также стоят в полной готовности в портах, согласно установленному расписанию. Для выполнения долга перед армией и населением сделано все, что в пределах сил человеческих.

Дальнейшие наши пути полны неизвестности.

Другой земли, кроме Крыма, у нас нет. Нет и государственной казны. Откровенно, как всегда, предупреждаю всех о том, что их ожидает. Да ниспошлет Господь всем силы и разума одолеть и пережить русское лихолетье.

Генерал Врангель»

Около 10 часов генерал Врангель с командующим флотом вице-адмиралом Михаилом Александровичем Кедровым обошел на катере грузившиеся суда. Юнкера выстроились на площади. Поздоровавшись с ними, генерал Врангель поблагодарил их за славную службу и отдал им приказ грузиться. Глава американской военной миссии адмирал Мак-Колли, горячо пожимая руку Главнокомандующего перед строем юнкеров, говорил: «Я всегда был поклонником Вашего дела и более чем когда-либо являюсь таковым сегодня». В 14 часов 40 минут катер с генералом Врангелем на борту отошел от пристани и направился на крейсер «Генерал Корнилов». Суда одно за другим выходили в море… Потеплело, на море был штиль… Генерал Врангель, как и обещал, с честью вывел армию и флот. На 126 судах было вывезено около 146 тысяч человек, в том числе 50 тысяч чинов армии и 6 тысяч раненых. Остальные – личный состав военных и административных тыловых учреждений, в небольшом количестве семьи военнослужащих, гражданские беженцы. Пароходы вышли в море, переполненные до крайности. Все трюмы, палубы, проходы, мостики были буквально забиты людьми.

Помню горечь солёного ветра,

Перегруженный крен корабля;

Полосою синего фетра

Исчезала в тумане земля;

Но ни криков, ни стонов, ни жалоб,

Ни протянутых к берегу рук.

– Тишина переполненных палуб

Напряглась, как натянутый лук;

Напряглась и такою осталась

Тетива наших душ навсегда.

Чёрной пропастью мне показалась

За бортом голубая вода… —

писал Туроверов.

На крейсере «Генерал Корнилов» Главнокомандующий обошел все порты погрузки – Ялту, Феодосию, Керчь. Французские и английские боевые корабли, помогавшие в эвакуации, салютовали ему последним салютом как Главе Русского государства. Крейсер отвечал салютом на салют. С рейда Феодосии 17 ноября в 15 часов 40 минут генерал Врангель приказал «Генералу Корнилову» взять курс на Босфор… Вооруженная борьба с большевиками на Юге России была окончена с оружием в руках, сопротивлением врагу до последней пяди русской земли.

Большевики пообещали простить всех Белых солдат и офицеров, которые не уйдут из Крыма, а сдадутся на их милость. Большевики, как всегда, обманули. 55 тысяч человек, поверивших и оставшихся, было убито по приказу Бела Куна и Розалии Землячки, безусловно исполнивших волю Ленина.

Литература

П. Н. Врангель. Воспоминания. Франкфурт-Майн, 1969 или др. издания.

Крым. Врангель. 1920 год. М., 2006.

Н. Г. Росс. Врангель в Крыму. Frankfurt/Main, 1982.

А. И. Ушаков, В. П. Федюк. Белый юг. Ноябрь 1919 – ноябрь 1920 г. М., 1997.

В. Ж. Цветков. Петр Николаевич Врангель. В кн. Белое движение. М., 2005.

2.2.37. Дальневосточная Республика и Земский собор 1922 г.

На Дальнем Востоке сопротивление продолжалось. Атаман Григорий Семенов, еще в апреле 1918 г. при поддержке японцев объявивший себя главой Временного забайкальского правительства, после отступления японцев летом 1920 г. отошел в Маньчжурию. Оттуда семеновские и каппелевские войска прошли в Приморье. 26 мая 1921 г. они свергли во Владивостоке власть советской Дальневосточной Республики и создали под прикрытием японской армии Временное Приамурское правительство во главе с местными уроженцами, крупными предпринимателями, вышедшими из крестьян братьями Спиридоном и Николаем Дионисьевичами Меркуловыми. Правительство опиралось на Приамурское Народное Собрание – единственный парламент, избранный в годы Гражданской войны на территории Белых. Наибольшее влияние в нем имели социал-демократы (большевики к выборам не допускались) и блок «несоциалистических организаций». В конце 1921 г. Дальневосточная («Белоповстанческая») армия начала наступление против войск просоветской Дальневосточной Республики (ДВР). Республика, хотя и имела формально независимый статус («буфер» между РСФСР и Японией), управлялась марионеточным правительством во главе с коммунистом, уроженцем Чернобыля (Киевская губ.) юристом Абрамом Моисеевичем Краснощёком (псевд. – Александр Михайлович Краснощеков, Тобинсон) и социалистическим, по партийному составу, Народным Собранием, заседавшим в Чите. 22 декабря Белые заняли Хабаровск, но уже в феврале 1922 г. под давлением армии ДВР оставили город. Ожидавшегося антибольшевицкого восстания в Приамурье так и не произошло. Народ, измученный пятилетней Гражданской войной, был готов принять любую власть.

Документ

Листовка Временного Приамурского правительства 1921 г.:

«Что обещали и что дали коммунисты.

Граждане!

Прошло уже четыре года, в течение которых мы ждали терпеливо, что даст нам большевистская власть.

Все мы помним хорошо, что они обещали нам, когда взяли власть всероссийскую в свои руки.

Они обещали нам равенство.

Что дали они нам, граждане?!

Они дали нам рабство!

Они дали нам равенство, потому что все мы – равные, одинаково бесправные рабы перед владыками-комиссарами.

Они крестьянам обещали землю.

Да, они дали эту землю крестьянам.

Но на каких условиях они дали землю крестьянину?!

Они заставили его, как бесправного раба, работать на этой земле, трудиться в поте лица с утра до вечера, а все, что пожнет крестьянин, все, что родится у него на земле после его трудов и кровавого пота – они брали себе, оставляя крестьянину-мужику столько хлеба, сколько нужно, чтобы он не умер голодной смертью, а продолжал бы кормить бездельников тунеядцев комиссаров.

Они обещали рабочим четыре часа труда в сутки.

Теперь они их, рабочих, под угрозой смерти, заставляют работать 12 часов в сутки, 14 часов и даже больше.

Довольно!

Довольно терпеть дольше этих лжецов и насильников!

Не верьте им!

Гоните их прочь от себя!

Довольно им, тунеядцам, разорять русскую землю.

Не место им среди честных рабочих людей.

Прочь! Прочь гоните их из нашего края, где мы сорвали их красные кровавые тряпки, где уже развевается исконный Русский Трехцветный Флаг.

Пусть народ сам устраивает свою судьбу!»

В 1921 г. на Дальнем Востоке была предпринята последняя попытка опереться в борьбе с большевиками на помощь национальных государств. В 1921 г. генерал-лейтенант барон Роман Федорович Унгерн фон Штернберг ввел свою Азиатскую дивизию в Монголию и, разбив китайские оккупационные войска, объявил о возрождении в своем лице «Трех великих династий»: монгольской – Чингизидов, китайской – Цинь и российской – Романовых. Барона поддержала монгольская знать, предоставив ему отряды своих цэриков. Он повел наступление на Забайкалье, а большевики в ответ ввели войска в Монголию, чтобы защититься от «бандитских вылазок недобитой белогвардейщины». Потерпев поражение в Забайкалье, в августе 1921 г. дивизия Унгерна ушла в Маньчжурию, а сам он был Красными в сентябре расстрелян. Наркоминдел Чичерин обещал в телеграммах Красным монголам во главе с Сухэ-Батором полную самостоятельность за помощь в борьбе с Белыми. И действительно, Монголия стала первой страной «социалистического лагеря», не вошедшей формально в СССР, хотя всецело подчиненной Москве. Ее столица Урга была переименована в Улан-Батор (Красный Богатырь).

Летом 1922 г. Япония начала переговоры с ДВР о выводе войск. Надежда оставалась только на собственные силы. Белая армия понесла большие потери, возник конфликт между Народным Собранием, поддержанным левыми партиями, и правительством, которое поддержали правые. Раскол власти грозил гибелью Белому Приморью. Единственным выходом представлялось установление новой власти, способной объединить все антибольшевицкие силы.

В этой ситуации правительство Меркуловых вернулось к опыту «единоличного правления», типичному для Белых режимов. 6 июня 1922 г. был принят указ о созыве Приамурского Земского Собора для выбора Правителя. Собор избирался по принципу представительства. Народное Собрание распускалось.

Земский Собор составили министры правительства, все наличные епископы, командный состав армии и флота, представители казачества, высшей школы, старообрядческих общин, профсоюзов и сельских обществ. 23 июля 1922 г. после военного парада, крестного хода и молебна открылись соборные заседания. Первым же своим актом 31 июля Собор утвердил, что «право на осуществление Верховной Власти в России принадлежит династии Дома Романовых». Было решено, что Верховным Правителем России может быть только член Дома Романовых, «династией для сего указанный».

Так впервые после марта 1917 г. был решен вопрос о форме правления. Колчак, будучи Верховным Правителем, исходил из принципа «непредрешения», считая главной задачей «борьбу с большевизмом». Но, как отмечал один из участников Собора, «Белые генералы, как бы популярны ни были их имена, всегда будут казаться узурпаторами власти».

Правителем Приамурского края Собор избрал генерал-лейтенанта Михаила Константиновича Дитерихса. Убежденный монархист, бывший Главнокомандующий Восточным фронтом, руководитель расследования убийства Царской Семьи, он имел большой авторитет в среде правых военных и политиков. 8–9 августа 1922 г. им были изданы указы, установившие управление Белого Приморья. Представительная власть осуществлялась Земской Думой и Приамурским Церковным Собором, а основой местного самоуправления стал церковный приход. Армия переименовалась в Земскую Рать (в напоминание о том, что в Смутное время XVII в. ей противостояла воровская рать), Дитерихс стал ее Воеводой. Но история Белого Приморья была недолгой.

10 августа Земский Собор завершил свою работу, а 4 сентября начались переговоры между ДВР, Советской Россией и Японией в городе Чанчуне. Уходя, японцы передали Белым Спасский укрепрайон. 2 сентября Дитерихс приказал начать наступление на Хабаровск, но Земская Рать продвинулась лишь на несколько десятков километров. 8—14 октября начались бои в районе Спасска, завершившиеся отступлением Белых перед превосходящими силами Народно-Революционной армии ДВР (её возглавлял командовавший Красными войсками при штурме Перекопа В. К. Блюхер). Понимая невозможность дальнейшего сопротивления, Дитерихс отдал приказ об отступлении. Все желающие покинуть Приморье могли это сделать на 35 кораблях Сибирской флотилии под командованием контр-адмирала Г. К. Старка и через пограничный с Китаем пост Посьет. 26 октября был оставлен Владивосток. 3 ноября 1922 г. (через пять лет после начала Белого движения) последние Белые воины отступили в Китай (всего за границу ушло в эти дни около 20 тысяч человек).

Свидетельство очевидца

«Серое осеннее утро 2 ноября 1922 г., – вспоминает подпоручик Серафим Рождественский. – Наш дивизион бронепоездов Земской Рати в пешем порядке вытянулся на дорогу из русского Хунчуна, вернее из здания русской таможни и пограничного поста, направляясь в сторону китайской границы и города Хунчун. Кругом голые сопки, а позади синели в дымке горы. Там – наш Посьет, Ново-Киевское, а ещё дальше, через залив – Владивосток. Там оставленная нами Родина…» Китайцы разоружали проходившие хмурые и молчаливые части Белых воинов. В ту первую ночь в изгнании Рождественский не мог уснуть: «Я вышел на улицу. У дороги на Хунчун были слышны крики и скрип арб и телег. Это увозили в крепость наше оружие. Все небо было в звёздах. Стало холодно, но уходить не хотелось. Смотрел туда, где Россия. Но там было темно…»

В китайских казармах располагался штаб генерала Дитерихса. Когда через несколько дней, после оставления России, подпоручик Рождественский зашёл в штаб навестить своего друга Каратаева, прикомандированного к штабу Дитерихса, он заметил в комнате у постели генерала две большие иконы.

«Генерал узнал меня и пригласил на чай. Перед чаем Михаил Константинович Дитерихс вдруг обратился ко мне и к Каратаеву:

– Господа, давайте вместе помолимся. – И генерал, встав на колени, отчётливо прочитал молитву.

– Все мы великие грешники, – говорил за чаем генерал. – Да, да, грешники. Вот и наступила расплата за все наши грехи. И теперь все наше спасение в молитве… – Генерал выглядел измученным и состарившимся, – пишет Рождественский. – Каратаев говорил, что Дитерихс по ночам долго молится…»

14 ноября 1922 г. Народное Собрание ДВР приняло решение о вхождении в состав РСФСР.

В России оставалась только Сибирская Добровольческая дружина генерал-лейтенанта Анатолия Николаевича Пепеляева (брата расстрелянного премьера), сражавшаяся в Якутии, но и она была вынуждена сдаться большевикам в Аяне 17 июня 1923 г. Генерал Пепеляев, проведя пятнадцать лет в большевицких тюрьмах, был убит в Новосибирске 14 января 1938 г.

Литература

Генерал Дитерихс. М., 2004.

Ю. Н. Ципкин. Приморье: последний оплот Белого движения в России (1920–1922 гг.). // Белая армия. Белое дело. № 4. Екатеринбург, 1997.

Е. А. Белов. Барон Унгерн фон Штернберг: Биография. Идеология. Военные походы. 1920–1921 гг. М., 2003.

2.2.38. Захват большевиками национальных образований. Национальное сопротивление

Споры за власть и землю между национальными новообразованиями (как тогда называли новые государства на территории России) и между ними и Белым правительством России ослабляли единство антибольшевицкого фронта и мешали сосредоточиться на решении внутренних проблем, в частности аграрных, связанных с крестьянским малоземельем, нехваткой зерна. Это вызывало недовольство населения своими правительствами, создавало симпатии к местным коммунистам, полностью согласовывавшим свои действия с указаниями российских большевиков. Лозунги «национальной независимости» теряли привлекательность.

Советская национальная политика формально строилась на принципах «самоопределения» народов, однако на практике ориентировалась, прежде всего, на идеи «мировой революции», «экспорта революции», что позволило бы осуществить один из главных принципов марксизма – построение всемирного государства «диктатуры пролетариата». Помимо политических, советское руководство исходило и из сугубо экономических соображений. Хлеб и уголь Украины, нефть и марганец Кавказа, хлопок Туркестана – все это должно было обеспечивать первое в мире социалистическое государство. Географическое положение окраин бывшей Российской Империи позволяло распространять советское влияние на Восток и Юг Евразии.

Украина стала первым государством, сохранение которого в сфере «социалистического влияния» признавалось необходимым с позиции большевицкого руководства. Еще в апреле 1918 г. в Таганроге была создана коммунистическая партия большевиков Украины. На своем съезде в июне 1918 г. в Москве она признала себя частью РКП (б) и обязалась выполнять распоряжения ЦК РКП (б). Представителем российской компартии в составе КП (б) У стал Сталин. Однако первый опыт «большевизации Украины» оказался неудачным. Большевицкое украинское правительство Раковского повторяло аграрную политику РСФСР, направленную на создание коммун и совхозов, и не пользовалось по этой причине каким-либо авторитетом среди крестьянства. Во время наступления войск Деникина Красное украинское правительство бежало в Москву. В октябре 1919 г. решением ЦК РКП (б) украинский ЦК и Украинский Совнарком были переформированы и в начале 1920 г. снова вернулись в Киев, поддерживаемые Красной армией. Под непосредственным руководством московской ВЧК осуществлялась подпольная работа т. н. «Зафронтбюро» КП (б) У, организовывавшего партизанское движение против Белой армии и армии УНР.

В 1920 г. Советская Украина заключила договор с Советской Россией. Но ее «самостоятельность» была фиктивной. Ее Конституция повторяла Конституцию РСФСР – КП (б) У по-прежнему руководствовалась в своей работе указаниями коммунистической партии России. Советская Украина в рамках заключенного военного союза с РСФСР не имела права создавать собственные вооруженные силы (мобилизованные украинцы отправлялись служить в РККА на общих основаниях с призванными в российских губерниях). Руководство фронтом и тылом осуществлял Революционный Военный Совет и Совет обороны РСФСР. Наркоматы путей сообщения, связи подчинялись аналогичным наркоматам РСФСР. Политическая модель отношений между Советской Россией и Советской Украиной использовалась позднее и при создании системы управления в Советском Союзе.

В разгар боев под Орлом осенью 1919 г. ЦК большевиков принял решение о развитии наступления армии М. В. Фрунзе с Южного Урала на Туркестан. Это было необходимо не только для того, чтобы помешать созданию единого фронта между Колчаком и Деникиным. Требовалось обеспечить «советизацию» Средней Азии, выйти, как мечтал Троцкий, на границы с Индией для создания «Красного Востока». Союзниками большевиков оказались здесь «младохивинцы» и «младобухарцы», выступавшие за проведение демократических реформ в своих государствах. Но после того, как в 1921 г. Хиву и Бухару заняла Красная армия, никакой поддержки от большевиков эти организации не получили и были распущены и запрещены.

В отношении республик Закавказья большевицкое руководство практически полностью игнорировало нормы международного права. 17 марта 1920 г. Ленин отдал приказ о захвате Азербайджана и Грузии. В апреле ЦК ВКП (б) создал Кавказское бюро для осуществления интервенции. Его председателем был назначен Серго Орджоникидзе. Операцию по захвату Закавказья должна была осуществить 11-я Красная армия, которой командовал Анатолий Геккер. Был разработан тщательный план захвата, с использованием местных восстаний большевиков, деятельностью Красных партизан, синхронизированной с вторжением регулярных войск.

Азербайджан, ожидая нападения, заключил военный союз с Грузией, но сам готовился к войне вяло. Оборонные линии к северу от Баку и на пограничной реке Самур почти не строились и не охранялись, большая часть азербайджанских войск находилась на юге страны и вела бои с армянской армией и армянскими повстанцами в Зангезуре.

27 апреля ЦК азербайджанской компартии вручил правительству Азербайджанской республики ультиматум с требованием передачи власти «в течение 12 часов». В это время части 11-й армии, легко сломив сопротивление пограничных отрядов, уже переходили южнее Дербента реку Самур. Азербайджанский батальон, прикрывавший переправы, был уничтожен, его командир полковник Туманишвили – взят в плен и расстрелян. В Баку началось хорошо подготовленное большевицкое восстание. И для его поддержки в город спешили бронепоезда 11-й армии. Комендантом захваченной страны был назначен С. М. Киров, отличившийся особой жестокостью в осуществлении политики Красного террора в Астрахани. В считаные часы в Баку и стране был установлен столь же жестокий режим Красного террора. Министры, генералы, депутаты Меджлиса, которые не успели бежать в Грузию или скрыться в горных деревнях, были арестованы и убиты. Среди них – председатель Совета министров Азербайджана Усубеков, военный министр генерал Мехмандаров, генерал-квартирмейстер штаба Усубов. Второй город Азербайджана – Елизаветполь – мужественно, но безуспешно обороняла несколько дней дивизия генерала Давид-бека Шихлинского.

4 мая Орджоникидзе телеграфировал Сталину, который непосредственно руководил всей операцией, что войска 11-й армии планируют войти в Тифлис не позднее 12 мая. Но переход в наступление польской армии на Украине спас на этот раз Грузию и Армению. 4 мая Ленин приказал Орджоникидзе вывести 11-ю армию из Закавказья, а 7 мая московские большевики подписали с правительством Грузии соглашение, в котором признавалась независимость Грузии и давалось обязательство невмешательства во внутренние дела республики. Правда, в секретном протоколе оговаривалось, что все арестованные за подготовку переворота в Грузии большевики, числом более тысячи, должны быть отпущены на свободу. Посланником в Тифлис был назначен усмиритель Азербайджана – С. М. Киров, который стал на месте спокойно готовить почву для завоевания Грузии с помощью выпущенных на свободу грузинских большевиков. Когда 25 мая в азербайджанском Елизаветполе вспыхнуло антибольшевицкое восстание, грузины не решились прийти на помощь и восстание было жестоко подавлено: большевики убили почти все население города – более сорока тысяч человек.

Не пришли к своим соплеменникам на помощь и турки. Кемаль-паша оставался нейтральным наблюдателем большевицкой экспансии в Закавказье. По всей видимости, раздел сфер влияния в русском Закавказье между правительством Кемаль-паши и большевицкой Москвой был определен еще весной 1920 г. перед оккупацией коммунистами Азербайджана. Большая часть Кавказа досталась коммунистам, а кемалистам, в благодарность за благожелательный нейтралитет и предательство соплеменников, Ленин выплатил огромную контрибуцию в золоте и вооружении и передал Республику Юго-Запада Кавказа с Карсом, Ардаганом, Артвином и священной для армян горой Арарат, а также земли Западной Армении, полученные Армянской республикой по Севрскому договору. Кемаль-паша, в свою очередь, не вел на территории, подконтрольной большевикам, пантюркистской пропаганды, а большевики, признав его правительство, обязались помогать турецким националистам в борьбе со «ставленниками Антанты» и Греческой армией, ведшей войну в Ионийской провинции, а также не поддерживать турецких коммунистов. Кемалисты весьма помогли большевикам при оккупации Армении и позднее Грузии. Демонстративное наступление кемалистских войск на Армению осенью 1920 г. заставило многих армян, сжав зубы, предпочесть туркам большевиков. А представитель Анкары в грузинском Генштабе Казим-бей постоянно снабжал Кемаль-пашу секретными сведениями, которые немедленно пересылались в Москву.

В июне РСФСР подписала аналогичный грузинскому договор с Армянской республикой, признав ее независимость в границах Эриваньской губернии Императорской России. Перемирие с Польшей и захват Белого Крыма решили судьбу Армении. 27 ноября 1920 г. Ленин и Сталин приказали Орджоникидзе ввести в Армению части 11-й армии. Как всегда, вторжение было синхронизировано с «народным восстанием». Но большевикам пришлось преодолеть сопротивление армянских войск, которые хотя и были истощены непрерывной войной на два фронта (в Нагорном Карабахе с Азербайджаном и в районе Эрзерума с Турцией), оказали посильное сопротивление. На многих офицерских должностях в армянской армии сражались русские Белые офицеры, и никто не считал эту войну русско-армянской. Все видели в ней ту же борьбу Белых с Красными, которая только что закончилась на Перекопе и еще продолжалась в Приамурье.

Последней независимой республикой Кавказа оставалась к началу 1921 г. Грузия. Еще с весны 1920 г., после поражения Белых армий, границу с ней через территорию Осетии постоянно нарушали Красные партизаны. 2 января 1921 г. Орджоникидзе и Киров подали Сталину и Ленину записку, в которой говорилось: «Нельзя надеяться на внутренний взрыв. Без нашей помощи советизация Грузии не произойдет… Как повод можно использовать восстания в Абхазии, Аджарии и т. д.». Сталин наложил на эту записку резолюцию – «Не отлагать».

26 января решение, предполагающее возможность захвата Грузии большевиками, принял пленум ЦК РКП (б). В ночь с 11 на 12 февраля в пограничном между Арменией и Грузией районе Борчало началось подготовленное Кавбюро восстание, к которому тут же присоединились размещенные на севере Армении части 11-й армии. Ленин, долго опасавшийся давать «добро» на вторжение в Грузию, боясь негативной реакции Социнтерна, поддался аргументам Сталина и 14 февраля согласился на вторжение при условии, если «реввоенсовет гарантирует успех операции». Оговорка не была случайной. В Москве знали, что грузинская армия отмобилизована и хорошо вооружена. Грузины были отличными бойцами, готовыми сражаться за свое достоинство и свободу. Правда, оборонную силу Грузии ослабляло кумовство и местничество в правительстве. Те области Грузии, которые не были представлены в правительстве «своими людьми», более склонны были к сговору с большевиками. Национальное тщеславие грузин подталкивало к большевикам и многих представителей национальных меньшинств – особенно абхазов и осетин. Большевики, строившие всю свою политику экспансии на разжигании всевозможных социальных противоречий, активно использовали эти слабости независимой Грузии.

Примечательно, что те национальные партии («младобухарцы», «младохивинцы» в Средней Азии, коммунисты на Кавказе), которые готовы были выступить против своих правительств, получали от советского наркома иностранных дел Чичерина гарантии всех возможных форм самостоятельности их республик после разгрома антибольшевицкой власти. Но, захватив ту или иную страну, большевики тут же «забывали» свои обещания. Включаясь в состав СССР, государства Кавказа и Средней Азии теряли не только независимость, но и какую-либо автономию. Представители местной аристократии, духовенства и небольшевицкой интеллигенции, как правило, уничтожались, если не успевали эмигрировать.

15 февраля 1921 г. Орджоникидзе послал Сталину шифровку на грузинском языке «Положение требует начать немедленно. Утром переходим (границу). Другого выхода нет». 16 февраля в районе Закатал части 11-й армии пересекли границу между Азербайджаном и Грузией и устремились к Тифлису, находящемуся в 80 км. Для успеха операции 11-й армии была придана кавалерия 13-й армии под командованием Буденного. В Грузии началось инспирированное из Москвы восстание. В этот же день, воспользовавшись внутриполитическим кризисом, на территорию Аджарии, в Батум и Ахалцих вторглись турецкие войска. Кемаль-паша, превратившийся из союзника во врага Грузии, требовал от правительства Жордании компенсировать нейтралитет Турции передачей туркам Ардагана и Артвина.

В феврале 1921 г., пользуясь отвлечением большевицких войск в Грузию, в Армении вспыхнуло народное восстание под руководством партии Дашнакцютюн. Восставшие освободили Ереван и попытались привлечь внимание всего мира и в особенности Версальской мирной конференции к беззаконному захвату большевицкой Россией Закавказских государств. Но встретили полное равнодушие. Мировые державы к 1921 г. согласились считать Закавказье «русской (т. е. большевицкой) зоной влияния», в чем они принципиально отказывали Деникину. Восстание с большой жестокостью было подавлено к июлю 1921 г., но в гористом Зангезуре партизанская борьба продолжалась до 1923 г. Остатки повстанческих армянских сил ушли в Иран с дозволения не могших их сломить большевиков.

Отдельные грузинские части дрались доблестно. В штыковых контратаках грузинские юнкера не раз обращали в бегство превосходящие силы красных. Среди грузин сражались и русские офицеры. Особенно отличились летчики боевой авиации – капитан Богомолов, поручик Строев. Как и в Армении, это была не борьба грузин и русских, но Белых и Красных на пространствах еще так недавно единой России. Да и главнокомандующий грузинской армией, георгиевский кавалер генерал-майор Императорской армии Георгий Квинитадзе (1874–1970) был испытанным боевым офицером русской службы, как и большинство его грузинских товарищей.

Свидетельство очевидца

В своих заметках об этой короткой войне генерал Квинитадзе в частности пишет: «Я поехал в Саганлуг. По дороге встретил одну из колонн пленных. Я слез с автомобиля и обошел их ряды. Так называемые большевицкие войска я видел впервые. Это были мои старые знакомые по русско-японской и Великой войне. Мне что-то в душе кольнуло; трудно видеть противника в том, с кем неоднократно ходил в бой. Я спросил некоторых, „чего они пришли“. „Что ж, забрали и пригнали“, – отвечали мне. Боже, какой знакомый ответ. Одеты они были хорошо, и это те же добродушные русские солдаты, большею частью молодые; правда, некоторые были со злым выражением лица, но эти были постарше, и их было немного». – Генерал Г. И. Квинитадзе. Воспоминания. 1917–1921. Париж, 1985. – С. 287.

Силы были слишком неравны, а тыловая база грузинской армии – мала. Несмотря на доблестное сопротивление грузинской армии в Тифлисской (16–25 февраля) и Батумской (12–18 марта) операциях, превосходящие силы Красной армии и грузинских коммунистов-повстанцев одержали верх. 18 марта грузинская армия, с боями отходившая к морю, капитулировала в Батуме. Турки к тому времени уже заняли Батум, и Казим-бек, сбросив маску, объявил себя его губернатором. 18 марта в Батум вошли войска Красной армии. Грузинское правительство Жордании по условиям капитуляции (под нажимом Социнтерна) смогло выехать в Константинополь на нескольких пароходах. Но большинство офицеров и гражданских лиц, желавших эвакуироваться, большевики и турки к отъезду не допустили. Их судьба была трагична.

25 февраля в занятом коммунистами Тифлисе была провозглашена советская республика. В августе 1924 г. в Грузии началось широкое народное восстание против власти большевиков, но оно было подавлено быстро и жестоко при безмолвии Запада.

Из ставших советскими Азербайджана, Армении и Грузии была создана Закавказская Советская Федеративная Республика (ЗСФСР), подписавшая в 1924 г. договор о создании СССР (вместе с РСФСР, БССР и УССР).

2.2.39. Уход Белой России в подполье и изгнанье

Русская – добровольная или вынужденная – эмиграция, совершившаяся в силу захвата власти большевиками и последующей за ней пятилетней Гражданской войны – явление в мировой истории уникальное: по численности (свыше миллиона душ), по составу – одновременно всесословному и элитарному, по длительности – 70 лет, по политическому значению и богатейшему культурному творчеству.

«Из России ушла не маленькая кучка людей, группировавшаяся вокруг опрокинутого жизнью мертвого принципа, но все те, в руках которых было сосредоточено руководство страны», – писал известный юрист Борис Нольде в первом номере «Последних Новостей», парижской ежедневной газеты, основанной 1 апреля 1920 г.

Еще до поражения Белого движения в Берлине и Париже оказались многочисленные представители политического мира, деловой среды, банкиры, промышленники, журналисты, собственно все те, кому опасно, да и не к чему стало жить в большевицкой России. После прекращения военных действий на фронтах социология эмиграции изменилась: более четверти покинувших страну принадлежали к армиям, сражавшимся под Петроградом, на Крайнем Севере, но главным образом на Юге России – в Крыму, на Дону и Кубани и в Сибири.

Первый поток прибыл в январе 1920 г. из Одессы, поспешно сданной французским командованием: 50 000 человек, число несоразмерное со всеми, кто хотел бежать, смогли эвакуироваться в трехдневной срок; второй – после поражения генерала Деникина, из Новороссийска в марте 1920 г., наконец, третий, наиболее многолюдный, из Крыма, куда генерал Врангель, ставший главнокомандующим, перевел часть армии из Кубани и где продержался чуть более полугода. Врангель провел беспримерную эвакуацию: «Все, что было в состоянии сражаться (70 000 человек), – писал он, – а также флот, все раненые офицеры без исключения и семьи военных и невоенных. Общее число эвакуированных достигло 130 000».

Сходное число, более ста тысяч человек, в октябре 1922 г., когда пало последнее небольшевицкое правительство во Владивостоке, хлынуло в китайскую Маньчжурию и обосновалось преимущественно в Харбине. Наряду с военными потоками многие в частном порядке переходили еще не запертые наглухо новые границы – финскую, эстонскую, польскую, румынскую. Завершением исхода был царственный «подарок» Ленина, осенью 1922 г. снарядившего «философский пароход», на котором были высланы навечно, под угрозой расстрела при попытке возвращения, 170 представителей интеллигенции, в частности весь цвет русской философской мысли: Н. Бердяев, С. Франк, Н. Лосский, И. Ильин и др. Протоиерей С. Булгаков был несколько позже выслан из Крыма, Ф. Степун – через польскую границу. После 1922 г. из России уже выезжали только единицы, пользующиеся командировками, чтобы оставаться на Западе. А к концу 1920-х гг. и этот путь был фактически прегражден.

В Турции оказалось выехавшее с Врангелем правительство без территории и армия без государства. В 1921 г. воинские части стали в полном составе разъезжаться на рудники в Болгарию, на стройки в Югославию, а в индивидуальном порядке – на работу во Францию и на учебу в Чехословакию, дававшую русским студентам стипендии. Британская комиссия Д. Симпсона в 1922 г. насчитала 863 тысячи «русских» эмигрантов, а согласно Лиге Наций, общее число (включая армян, грузин, украинцев и др.) составило 1 млн. 160 тысяч. Численность «Зарубежной Руси» оценивалась и более высокими цифрами – Ленину виделось 2 млн. – что оправдано только в том случае, если включить в ее число около 700 тысяч русских, никуда не эмигрировавших, а очутившихся за рубежом в результате изменения государственных границ – в Польше, Литве, Эстонии, Латвии, Румынии, Финляндии. Здесь они ощущали себя не эмигрантами, а национальным меньшинством. Российская диаспора состояла из представителей многих классов, не исключая рабочих и крестьян. Это был «сколок» общества, но социальные группы были представлены непропорционально. Поэтому эмиграция ассоциируется прежде всего с элитарными слоями. Около четверти от общего числа эвакуировавшихся составляли военные. Этот факт определил их лидирующее положение в Зарубежье.

Генерал Врангель мыслил эвакуацию как временную необходимость и рассчитывал, что если «Запад поймет мировую опасность большевизма и даст средства сохранить армию, то наш исход может привести и к победе». Первой его задачей было предоставить вывезенной армии минимальные средства для выживания и сохранить в ней единство и боевой дух. По договору с французским правительством, признавшим в 1920 г. правительство Врангеля в Крыму, эвакуированные поступали под покровительство Франции, обеспечивавшей их содержание, взамен чего Франция получала в залог 30 военных и вспомогательных судов русского флота, отправленных в Бизерту (Тунис).

Армия и сопутствующие ей беженцы были распределены в Константинополе, в Галлиполи и на соседних островах – Лемносе, Принцевых, в специальных созданных лагерях. Казаки были интернированы на острове Лемнос и в лагере Чилингир, в 85 км от Константинополя. Жизнь в лагерях была очень трудной, люди страдали от хронического недоедания, от недостаточной медицинской помощи, нехватки средств гигиены и отопления. Выдавали беженцам на человека в день 500 граммов хлеба или муки, 300 граммов картошки, 20 граммов растительного жира, 4 грамма чая, 30 граммов сахара, иногда мясные консервы, сухое молоко. В среднем меньше чем 2000 калорий в день. Жили в переполненных, порой протекающих палатках. Смертность, особенно среди стариков и детей, была очень высокой. Выделенные под кладбища участки заполнялись могилами с ужасающей быстротой.

Французская и британская администрация старались делать все возможное для облегчения жизни русских беженцев, но это было трудное, голодное послевоенное время. Страны-победильницы страдали и от разорения войной, и от многомиллионных потерь убитыми и искалеченными среди молодых мужчин самых работоспособных возрастов. Далеко не вся общественность Великобритании и Франции была настроена положительно к России и беженцам. Многие левые сочувствовали социальному эксперименту большевиков и поддерживали не Белых, а Красных, а правые справедливо считали, что развал Восточного фронта в результате русской революции и предательский Брестский мир стоили союзникам лишнего года войны, новых разрушений и миллионов жертв. Правительствам союзников приходилось убеждать противников помощи русским беженцам. Но значительная часть общественного мнения стран Антанты порой шла даже впереди правительств в желании помочь изгнанникам. Многие при этом руководствовались, особенно в Великобритании и Бельгии, ясно сознаваемыми христианскими принципами отношения к гонимым и обездоленным.

Но все же французский премьер Аристид Бриан счел принятое обязательство финансово тяжелым и политически несвоевременным. 25 марта 1921 г. верховный комиссар Франции на Востоке генерал Брюссо от имени президента Франции, получившего согласие Соединенных Штатов, подписал приказ, которым русским беженцам предлагался выбор: или Добровольческая армия соглашается репатриироваться в Россию, или пусть принимает предложение бразильского правительства возделывать в Бразилии целину, иначе всякая поддержка прекратится с 1 апреля 1921 г. Краткость назначенного срока вызвала панику. Подготовлялись транспорты для тех, кто с отчаяния согласился было на репатриацию. Французы организовали возвращение желающих в советскую Россию, но из лагеря Кабакджа уехало только 280 человек. В феврале 1921 г. из лагеря на острове Лемнос на пароходе «Решид Паша» уехало в советскую Россию около 500 человек. 30 марта 1921 г. на борт того же «Решид Паши» погрузилось 2775 человек (включая 35 женщин и 15 детей), и их увезли в советскую Россию. Но волна протестов мировой общественности вынудила французское правительство повременить. Срок был продлен. 14 октября 1921 г. Казачий союз организовал переселение 950 казаков на полевые работы в Чехословакию. Небольшое количество казаков поехали в Бразилию.

Историческая справка

В «Обзоре деятельности учреждений, подведомственных заведующему эвакуированными чинами ВСЮР и их семейств, за июнь 1920 года» говорится: «Английское командование оказалось сильно встревожено возбуждением общественного мнения за границей… Экстренно были посланы представители высшего английского командования с инструкциями из Лондона обследовать русских беженцев и облегчить их жизнь… На Лемносе появились великолепно оборудованные госпиталя, врачи, медикаменты. За последние три недели (июня) вовсе не было эпидемических заболеваний. Всех женщин и девочек одели… На пароходе «Астерия» на остров было отправлено 13 500 рационов добавочного питания для 450 русских детей… Привезены походные кухни, улучшена водопроводная сеть и канализация… Лучше всего говорит о резкой перемене условий жизни на острове в благоприятную сторону то обстоятельство, что многие семьи офицеров, получив разрешение выехать с Лемноса, медлят… а на свое иждивение перешло только пять семей…» – Л. П. Решетников. Русский Лемнос: исторический очерк. М., 2009.

Усилиями Врангеля и созданного им в Константинополе «Русского Совета», объединявшего вокруг армии русскую общественность, а также по настоятельным просьбам европейских государств, Сербия и Болгария согласились принять немалый контингент беженцев, каждая от 20 000 до 30 000. 28 августа 1921 г. началось переселение беженцев в Болгарию, Югославию и другие страны. Так началось расселение русской эмиграции.

Константин Николаевич Гулькевич, посланник России в Швеции, 22 марта 1920 г. в одном из писем отмечал: «Многим кажется прямо не по силам ходить в будущее российское (т. е. советское) консульство, получать там удостоверение о личности, помощь и защиту, необходимые в известных случаях. Эмигранты могли бы перейти в иностранное подданство, но многим, по словам Гулькевича, это было бы непреодолимо тяжело. Становиться советскими гражданами русские беженцы также категорически не желали. Они желали оставаться русскими гражданами, пусть и без России. Они были убеждены в том, что они и есть Россия, а советское государство – это преступное сообщество, захватившее родину.

С марта 1921 г. в решение судеб русских беженцев включилась только что созданная Лига Наций. Лига Наций была создана державами-победительницами 10 января 1920 г. Совет Лиги Наций состоял из четырех постоянных членов – Великобритании, Франции, Японии и Италии, и четырех сменяемых ежегодно. 20 февраля 1921 г. председатель Международного Комитета Красного Креста Г. Адор обратился в Совет Лиги Наций с письмом об отчаянном положении русских беженцев и о необходимости их материальной поддержки, трудоустройства, добровольной репатриации и правовой защиты. Письмо подготовил представитель Красного Креста в России и Восточной Европе, прекрасно разбиравшийся в русских проблемах швейцарец Эдуард Фрик. В письме отмечалось, что помощь Красного Креста, иных филантропических организаций и даже отдельных правительств ненадежна и недостаточна для такой большой группы людей, и содержалась рекомендация создать Верховный Комиссариат Лиги Наций по делам русских беженцев. Совет Лиги Наций уже через неделю, 28 февраля признал вопрос важным и поручил его скорейшую разработку специальной комиссии под руководством представителя Франции в ЛН – Г. Ганото. 27 июня Г. Ганото доложил на Совете ЛН соображения комиссии, и Совет постановил создать должность Верховного Комиссара по делам русских беженцев.

Понятно, что имелись в виду русские не в этническом смысле слова, не по крови, а русские в смысле подданства Российской Империи. Разъяснение давалось, что это люди, которые имеют или должны были бы иметь документы или Царского, или Временного правительства, что они являются гражданами Российского государства. Если кто-то таких документов не имеет, но объявляет себя русским беженцем, он должен подтвердить своё бывшее русское подданство свидетельскими показаниями и присягой.

На ответственную должность Верховного Комиссара по делам русских беженцев после некоторых колебаний предложили знаменитого полярного исследователя и филантропа Фритьофа Ведель-Ярлсберг Нансена. Нансен уже возглавлял к этому времени иную комиссию ЛН – по помощи голодающим в России. Он согласился принять на себя эту немалую дополнительную нагрузку. Примечательно, что русские эмигрантские организации были против. Они указывали, что сотрудничество с большевиками в комиссии по голодающим несовместимо с работой по помощи антибольшевицкой эмиграции, предлагали другую кандидатуру – американского полковника Ольдса, возглавлявшего представительство американского Красного Креста в Европе. Но Совет Лиги Наций принял решение в пользу Нансена.

20—24 августа в Женеве прошла правительственная конференция заинтересованных государств по вопросам русских беженцев. В ней приняли участие 10 стран – Болгария, Китай, Финляндия, Франция, Греция, Польша, Югославия, Румыния, Швейцария и Чехословакия и ряд международных организаций МККК, Международное бюро труда, Международное общество помощи детям. Кандидатура Ф. Нансена была окончательно одобрена, и он приступил к своим обязанностям 12 сентября. Одновременно страны-участницы договорились о финансовых отчислениях в пользу Комитета по делам русских беженцев и об их правовой защите. Было решено создать для тех русских, которые не желают принимать советское гражданство, специальный документ, удостоверяющий личность – паспорт апатрида, который хорошо известен под названием Нансеновского паспорта. Русским беженцем «признавалось лицо русского происхождения, не принявшее никакого иного подданства». В сентябре 1921 г. на новом межправительственном совещании при должности Верховного Комиссара по делам русских беженцев был создан специальный совещательный комитет, в который вошли международные и русские эмигрантские организации, занимавшиеся этим вопросом и участвовавшие в распределении средств и разработке правовых форм. Очень важным решением совещания было создание представительств Верховного Комиссара в странах мира. Русские беженцы, лишенные защиты своих исчезнувших посольств и консульств, получали теперь международную правовую защиту.

Это было как раз вовремя. Декретом ВЦИК и СНК от 15 декабря 1921 г. все лица, покинувшие Россию без разрешения советской власти после 7 ноября 1917 г. или ведшие вооруженную борьбу против советской власти, лишались гражданства. Те, кто находились за границей до 7 ноября 1917 г., могли подтвердить свое гражданство до 1 июня 1922 г. в советских консульствах. Если они не делали этого, то и они теряли право на советское гражданство. В консульства РСФСР до указанного срока явились очень немногие. На июль 1922 г. 1 миллион 160 тысяч русских, по данным Лиги Наций, были апатридами.

На совещании Комиссии 3–5 июля 1922 г. был одобрен и утвержден «сертификат для беженцев», то есть Нансеновский паспорт. За прошедшие с марта 1921 г. месяцы к русским беженцам добавилось 320 тысяч беженцев – армян из бывшей Османской империи, спасшихся от ужасающей резни. Паспорта выдавались и им, а Комиссия была теперь наименована «Комиссией по делам русских и армянских беженцев».

Владимир Набоков в «Других берегах» пишет, что «нансеновский паспорт» подобен удостоверению, выданному условно освобожденному заключенному. Но это неправда. Паспорт не только устанавливал личность беженца, он давал ему еще и права на труд, социальную защиту, призрение по старости и инвалидности, права на медицинское обслуживание, образование, защиту в суде, какие имелись и у граждан стран, подписавших конвенцию. Первоначально паспорт не давал автоматического права покидать страну регистрации и возвращаться назад, но это право было добавлено в 1928 г. Из бесправного апатрида русский беженец превращался в социально защищенное и правоспособное лицо. А злые языки говорили, что он даже пользуется большими правами, чем граждане страны.

За этот паспорт надо было платить во Франции 5 франков в год. Довольно много для бедных русских. В знак произведенной оплаты в паспорт наклеивалась марка с портретом Нансена. Те, кто не могли заплатить, получали и продлевали паспорт даром. Более того, были перечислены многие категории лиц, освобождавшиеся от оплаты: все раненные в Великую войну, все дети и подростки. В 1933 г. Лига Наций постановила, что стоимость паспорта может быть только равна или ниже стоимости национального паспорта при его получении гражданином страны. Поскольку в большинстве стран граждане паспорт получали даром, то и брать за Нансеновский паспорт денег нельзя было.

Сбор за паспорт распределялся так: половина шла в фонд Лиги Наций по русским беженцам, половина шла самим беженецким организациям. То есть никакой выгоды Лига Наций за это не получала. Это была чистая филантропия. Более того, огромные деньги дополнительно вливались в Комиссариат по русским беженцам, как добровольные пожертвования, так и обязательные платежи через систему Лиги Наций.

Паспорт мог получить любой человек, доказавший, что он беженец. И примерно 600 тысяч человек получили эти паспорта в итоге. Почему не все? Потому что многие приняли гражданство стран проживания. Например, в Англии 60 % беженцев приняли британское подданство. А в Чехословакии или Югославии не нужно было получать «нансеновский паспорт». Национальные документы давали бо́льшие права. В Югославии проживало 190 тысяч русских беженцев и 100 тысяч в Чехословакии.

В сентябре 1922 г. конвенцию ЛН о паспортах и представительствах признали 12 стран, в феврале 1923—22 страны, в июле 1923—30, а к концу 1930-х годов 51 страна состояла членом конвенции. СССР к конвенции не присоединился. В 1922 г. именно в связи с деятельностью Комиссии по делам русских беженцев её Верховному Комиссару Ф. Нансену была вручена Нобелевская премия мира.

Мнение ученого

Как замечает современная английская исследовательница Элина Мультанен: «Создание Комиссариата Лиги Наций по делам русских беженцев может рассматриваться как великое достижение: впервые беженцы стали объектом заботы не только отдельных государств и частных организаций, но и практически всего международного сообщества». – E. Multanen. British policy towards Russian refugees in the aftermath of the Bolshevik revolution // Revolutionary Russia. Vol. 12. No. l. June 1999. – Р. 44–45.

Для основной массы эмигрантов жизнь в первые два и даже три десятилетия изгнания была крайне трудной, а порою и просто нищей. В зависимости от политических и экономических обстоятельств эмигранты в течение тридцати лет покидали одни страны, переезжали в другие: в Европе с востока на запад, из Балканских стран, из Центральной Европы, Германии во Францию. Так, в Болгарии, с приходом к власти просоветского правительства Стамболийского в 1921 г., немало Белых офицеров было арестовано, знаменитый византолог Кондаков лишен кафедры; экономический кризис в Германии погнал эмигрантов из Берлина в Париж. В Азии, наоборот, расселение двигалось все более на восток и на юг, из Маньчжурии, после ее занятия японцами, в Китай, затем, в конце китайской гражданской войны и установления в Китае в 1949 г. коммунистического режима, на Филиппины и в США. Наиболее оседлыми для эмиграции странами оказалась Франция и, до Второй Мировой войны, Югославия.

Собственно эмиграция состояла по большей части из культурных слоев русского общества. Рождаемость была низкой, смертность брала свое, преобладание мужчин вело к смешанным бракам и ассимиляции, 182 тысячи вернулись в СССР. И через 15 лет, к 1937 г., от примерно 900 тысяч осталось 500 тысяч. Часть из них уехала за океан в США, Канаду, Парагвай, Бразилию, Аргентину, Австралию. Те, кто выехал за океан или шел на государственную службу, обычно принимали иностранное гражданство.

Но не все сторонники Белого дела покинули Россию. Многие в силу внешних обстоятельств (невозможность эвакуироваться, желание остаться с семьей), другие – принципиально, по убеждению, остались на родине. Иногда первые и почти всегда вторые выбирали путь сопротивления большевицкой власти. Они ждали благоприятного момента, чтобы продолжить борьбу. Между военными и политическими организациями эмиграции и их сторонниками на родине сохранялись связи. Газеты эмиграции часто публиковали письма, подписанные только инициалами, нелегально привезенные из России. Никто почти не думал, что большевицкий режим продлится многие десятилетия, и борьба с ним за освобождение родины не прекращалась ни в Зарубежье, ни в России.

Литература

П. Е. Ковалевский. Зарубежная Россия. Париж, 1971, 347 с.

Л. П. Решетников. Русский Лемнос: исторический очерк. М.: Новоспасский монастырь, 2009.

А. Б. Зубов. Эмиграция – наш путь в Россию // Новая газета. № 126; № 128 (2413; 2415). 16.11.2015; 20.11.2015. С. 16–17; 20–21.

Высылка вместо расстрела. Депортация интеллигенции в документах ВЧК – ОГПУ, 1921–1923. М.: Русский путь, 2005.

Т. Г. Масарик и «Русская акция» Чехословацкого правительства: К 150-летию со дня рождения Т. Г. Масарика. По материалам международной научной конференции / Отв. ред. М. Г. Вандалковская. М.: Русский Путь, 2005.

Русская акция помощи в Чехословакии: история, значение, наследие. Сост. Л. Бабка и И. Золотарев. Прага: Национальная библиотека Чешской республики, 2012.

2.2.40. Причины поражения Белого движения

Белое движение очень напоминает движение русских людей за освобождение своего отечества в годы Смуты начала XVII века. Оба движения были совершенно добровольными, патриотическими и жертвенными. Пожалуй, в русской истории нет других примеров столь явного проявления свободного коллективного гражданского подвига в обстоятельствах государственного развала, безвластия и мятежа. Но в начале XVII века народное движение завершилось победой, Земским Собором и восстановлением России, а в начале ХХ века Белые добровольцы потерпели поражение. Они не довели страну до гражданского мира, до Учредительного собрания, а были сброшены большевиками в Чёрное море осенью 1920 г. и в Японское море – осенью 1922-го. Почему?

За почти столетие со времени нашей Гражданской войны в попытках ответить на этот вопрос написаны сотни книг и, наверное, десятки тысяч статей. Обсуждались военные причины неудачи, международно-политические, идейно-пропагандистские, нравственно-религиозные. Многие из них названы верно. Главная же причина очень проста и лежит на поверхности – большая часть русских людей Белых не поддержала, к их призывам осталась равнодушной, если не враждебной. В 1919 г. был такой момент, когда Сибирская армия адмирала Колчака освободила всю Сибирь, Урал и подошла к Волге и Вятке; Южная армия генерала Деникина освободила весь Кавказ, Украину, дошла до Царицына, Орла, Воронежа; Северо-Западная армия генерала Юденича стояла на Пулковских высотах и Белые воины видели сияние золота на куполе Исаакиевского собора; Северная армия генерала Миллера освободила Архангельск, Мурманск и подходила к Вологде. Если бы все боеспособное население освобождённых районов встало в ряды Белой армии, то её численность превысила бы численность Императорской армии в Мировую войну, и большевики были бы разбиты за считаные недели. Но Белая армия была добровольческой, а добровольно умирать за Россию пошли очень немногие. Для большинства наших соотечественников Россия оказалась чужой страной. Посулы большевиков построить «новый мир», где вся земля будет у крестьян, заводы – у рабочих, где не будет больше ни господ, ни бар, ни Самого Бога – эти лживые посулы оказались значительно привлекательней честных призывов Белых сложить свои головы за Россию, её честь и славу, за свободу и достоинство человека. Да и не верили мужики генералам-золотопогонникам и дородным архиереям, призывавшим их на борьбу с новой властью – слишком долго такие же генералы и архиереи были их господами, и до самого февраля 1917 г. не хотели возвращать крестьянам землю и оправдывали несправедливый порядок, ссылаясь на Божью волю.

В военно-техническом отношении Гражданская война коренным образом отличалась от предшествовавшей ей Мировой. Реально задействованные в ней силы исчислялись не миллионами, а сотнями тысяч. Она была не окопной, а в высшей степени подвижной: бронепоезда и пулеметные тачанки – характерное ее оружие. И стала она последней в истории войной, в которой ключевую роль играла конница. Но в политическом смысле русская Гражданская война стала продолжением Мировой войны на пространствах одной страны и силами одной нации. Союзниками сторон Гражданской войны выступали противоборствующие в Мировой войне страны – на стороне большевиков – Центральные державы, на стороне Белых – Антанта. Большевики и Центральные державы были силой антинациональной и не скрывали этого – и Брестский мир, и Красный террор, и борьба с Церковью были известны всем и каждому уже в 1918 г. Белые и Антанта были силой национальной – и громко возвещали об этом. Над одними развевался непонятно какой и чей красный флаг, над другими – старый русский бело-сине-красный. Выбор был налицо. Он был прост и понятен. И выбор был сделан тогда русским народом. Выбор не за Россию, а против нее.

Стало общим местом, что Белые разрозненно наступали с окраин, тогда как у Красных были преимущества центральной позиции. Между тем важнее, чем разрозненность географическая, была разрозненность социальная. Исключительно интенсивной в русском обществе оказалась как межсословная ненависть, так и внутрисословные политические антагонизмы. Они заслонили собой любовь к родине. Иностранцы, вызвавшиеся помогать Белому делу, понять такое отсутствие патриотизма у большинства русского народа просто не могли. Многие, разочаровавшись, отходили в сторону, давая себе слово никогда больше не вмешиваться в «странные русские дела». Между тем, ничего удивительного в глухоте народа к призывам Белых нет.

Подавляющее большинство русского народа оставалось неграмотным или малограмотным, оно не было воспитано национально-патриотически, не знало и не любило своей истории, не испытывало благоговения перед отеческими гробами. Потомки, и не очень дальние, крепостных привыкли жить для себя, своих близких. Газета – в то время единственная форма идейного сплочения народа – до большинства не доходила. Понимать газетные статьи простые люди не были научены, даже если и читали по слогам, а телевизора и радио в Гражданскую войну еще не существовало. Крестьяне продолжали жить своей общинной жизнью, совершенно не понимая те политические процессы, участниками которых они стали помимо собственной воли. Они преклонялись перед именем «батюшки-царя», но видели в нём не национального вождя, а, скорее, религиозную фигуру – мессию, хранителя Правды на земле. Свержение царя означало свержение Правды, вседозволенность для очень и очень многих. А вседозволенность так соблазнительна, особенно, когда слаба вера…

В русском народе, особенно среди крепостных, на протяжении веков подавлялось чувство гражданской ответственности – способность к самоорганизации считалась опасной, бунтарской чертой характера. Все решают и устраивают вышестоящие – царь, чиновники, господа. Народу надо только уметь уклоняться от слишком удушающих объятий начальства, а уклоняться незаметно лучше поодиночке. И от большевиков предпочитали уклоняться, чем с ними бороться. И от Белых тоже уклонялись – «моя хата с краю…»

Христианская вера, так долго контролировавшаяся светской императорской бюрократией в собственных своих интересах для сохранения существовавшего несправедливого порядка, потеряла свою силу и привлекательность в сердцах большинства народа, перестала переживаться как сокровище правды и путь спасения. Она превратилась в элемент «старого порядка», отбрасываемый вместе с самим порядком, или в набор ритуальных магических формул «от сглаза», «от бездождия», «от болезней». Вера не уберегла русских от соблазна революцией, как она уберегла, скажем, калмыков. Понятия «можно – нельзя», «добро – зло» оказались очень разрушенными к ХХ веку. Потому убийство, грабеж, обман осуждались и проклинались, если были направлены на тебя и твоих близких, если же сам человек грабил, лгал и убивал, он не усматривал в том часто большого греха, а если и усматривал, то по-распутински прощал сам себя – «не согрешишь – не покаешься, не покаешься – не спасешься». Русскими старообрядцами, протестантами, мусульманами такая позиция отвергалась, но в судьбоносные годы революции и Гражданской войны сознательных и твердых в вере православных христиан в русском обществе оказалось даже меньше, чем сознательных и ответственных граждан.

После реформ Александра II Россия все быстрее шла по пути складывания гражданского общества. Но «быстрее» не значит – «быстро». Старые привычки изживались с трудом и не в одном поколении освобожденных русских людей. Школа, особенно средняя и высшая, прививала своим учащимся чувство национальной и гражданской ответственности, но даже в ней застарелый народнический социально-политический антагонизм, раскол на «мы и они» – «народ и бюрократию» – ослаблял, и ослаблял существенно, чувство национального единства.

Гражданская война расколола русский народ по линии сознательной любви к отечеству. За большевиками пошли те, кто думал в первую очередь не о родине, не о национальной чести и свободе, а о себе – своём куске земли, своей мирной жизни при равнодушии к другим и злобе на тех, кто мешал этому удобному самоустроению. Оказалось, что таких – подавляющее большинство в русском народе.

Крестьянская масса хотела только одного: чтобы ее оставили в покое и не втягивали в Гражданскую войну. Крестьяне защищали свои дворы, но в армию, которая защитила бы всех, не стремились. Особенно неудачно сложились отношения с крестьянством в Сибири, хотя вопрос о помещичьей земле там не стоял. Людские ресурсы Сибири – по сравнению с ресурсами советской России – были невелики, и для противостояния Красной армии Колчаку приходилось выжимать из крестьян сколько можно, включая недоимки за прошлые годы. И крестьянские восстания приняли к лету и осени 1919 г. широкий размах. Это был протест против военных реквизиций, мобилизаций и произвола. О том же, что ради России надо принести жертву собой и своим имуществом – сибиряки большей частью не помышляли. И дело даже не в недостаточном опыте жизни под Красными. Плохо образованные, они просто не умели понять, что на кон поставлена судьба родины, а значит, и их судьба. Уральским казакам-старообрядцам ответ подсказывала их вера, а у «новообрядцев» живой веры часто не хватало, а то и вовсе не было. Белое же командование, а тем более, почти неподвластные ему атаманы Анненков, Калмыков или Семенов, считали повстанцев за большевиков и обходились с ними по-большевицки. В результате крестьяне в Сибирской армии воевали неохотно и легко сдавались в плен.

Казаки воевали тем неохотнее, чем дальше они были от своих станиц. Рабской психологии в них не было, но патриотизма оказалось тоже немного, скорее удаль, а то и разбойничий посвист. Кубанцы до последнего не хотели подчиняться ВСЮР, утверждая свое собственное государство – казачье, самостийное. И после рейда генерала Мамантова по Красным тылам повернули казаки не на Москву, а на Дон, разбирать добычу.

Политические партии состояли из образованных и ответственных людей, но как часто смотрели они не далее своих партийных доктрин. Крайне правые монархисты во главе с депутатом Думы Марковым, стремившиеся к реставрации самодержавия, не желали ничего общего иметь с Белыми, видя в них «февралистов», тщетно пытались создать собственные отряды и кончили безумной «Бермонтиадой», походом на Ригу, погубившим наступление Юденича. Главные «февралисты», эсеры, видя в Белых генералах только «реакцию» и «диктатуру», выдвинули гибельный лозунг «Ни Ленин, ни Колчак». Меньшевики, считавшие себя рабочей партией, стали на сторону большевиков, когда те подавляли восстание рабочих в Ижевске. Коммерсанты наживались в условиях свободы торговли, но не спешили делиться с армией, которая им эту свободу дала. Добровольцы недоедали, а в Белом тылу как грибы росли миллионные состояния. Свидетельница событий Марианна Колосова писала:

…И солнца не видит незрячий, / И песни не слышит глухой.

Победу и боль неудачи / Разделим мы между собой.

Но будет кровавой расплата / Для тех, кто Россию забыл.

Торгуй, пока можешь, проклятый / Глухой обывательский тыл!

За Россию, за ее честь и славу пошли умирать очень немногие, и очень немногие обнаружили желание помогать этой борьбе своим имуществом, своим интеллектом, своим бескорыстным трудом. Как в Мировую войну, русские сдавались в плен во много раз чаще, чем англичане или немцы, так и в Гражданскую они шли сражаться за родину совсем не столь единодушно, как финны или поляки. И потому не смогли отстоять своей свободы, своего отечества, не смогли достойно ответить на вызов Красного интернационала.

Слыша политическую разноголосицу в стране, генерал Деникин полагал, что для сохранения единства армии она должна стоять вне политики: «насилию и анархии черни» надо противопоставить «сильную, патриотическую и дисциплинированную армию». Большевиков надо победить военной силой, а потом уже свободно избранное законодательное собрание будет решать политические вопросы. Но даже офицеры неохотно шли в Белую армию. На каждого добровольца приходились десять, если не пятьдесят офицеров, которые всеми правдами и неправдами стремились остаться в тылу, уклониться от борьбы. Они отнюдь не были большевиками, более того – все они были потенциальными жертвами ЧК и знали это. Они были, в отличие от солдат и крестьян, достаточно образованы, чтобы понимать общенациональные интересы, но в них не было привычки к ответственной самоорганизации. Они ждали приказа, а приказывать больше было некому. Их бывшие командиры могли только призывать на борьбу – но на призыв откликаются добровольно, а к добровольчеству привычка исчезла за два века абсолютной монархии.

Гражданскую войну начали Красные, совершив Октябрьский переворот, и они победили, подавив сопротивление горстки патриотической молодежи в Петрограде, Москве и других городах от Калуги до Иркутска, изгнав Добровольческую армию в кубанские степи. Победили под лозунгами «долой войну» и «землю крестьянам», ложь которых большинству наших соотечественников не была очевидна. В кубанские степи ушло 4 тысячи – и это со всей России! – а в одном Ростове-на-Дону осталось 20 тыс. офицеров, не пожелавших идти в поход.

Свидетельство очевидца

Подпольный представитель Добровольческой армии в Москве, член КДП, присяжный поверенный К. рассказывал полковнику Гопперу, что в декабре 1917 – феврале 1918 г. им были выданы субсидии на проезд в Донскую область к генералу Алексееву более чем тысяче офицерам. На самом же деле выехало туда не более ста человек. «Остальные, получивши возможность некоторое время прожить, на этом успокоились». – К. Гоппер. Четыре катастрофы. – С. 9.

«Разве мы в те же самые дни (лета 1918 г.) много думали о Белой армии и вообще о междоусобной братской борьбе? Где-то там кто-то дерется далеко, нас это не задевает, ну и ладно…» – вспоминал через много лет митрополит Вениамин (Федченков), которому вскоре предстояло встать во главе духовенства Белой армии. – На рубеже двух эпох. – С. 182.

На Белый призыв охотней всего откликнулись дети, учащаяся молодежь – юнкера, кадеты, гимназисты, реалисты, студенты, семинаристы. В Белом движении их было непропорционально много. Они были той новой сознательной Россией, которая приходила после 1906 г., новым, будущим гражданским русским обществом. Их отцы, почти все, еще были в прошлом. Как это ни парадоксально, Белое движение стало движением будущего, нарождавшейся свободной, религиозно сознательной и культурной России, России инициативного хозяина и ответственного гражданина. А большевицкая власть черпала свою силу в отживавшем прошлом, в вековом озлоблении крепостных, в неграмотности мужиков, в той лени и пьянстве, суеверии и безнравственности, которая была унаследована от умершей уже абсолютистской России. Потому-то в более развитых странах – Финляндии, Венгрии, Германии, Польше большевизм не прошел, а в России прошлое, «проклятое прошлое», если пользоваться словом наших народников, задушило будущее, раздавило его или изгнало из страны. И с неизбежностью в Россию вернулся и абсолютизм, и крепостное право, и бесплодная коммунистическая вера, а новая Россия продолжала жить только в изгнании…

Свидетельство очевидца

«Я сложил крестом на груди совершенно детские руки, холодные и в каплях дождя, – вспоминал генерал Туркул убитого под Яссами гимназиста из нового пополнения, его клеенчатую залитую кровью тетрадь с переписанными стихами Пушкина и Лермонтова, погнутый серебряный нательный крестик. – Тогда, как и теперь мы все почитали русский народ великим, великодушным, смелым и справедливым. Но какая же справедливость и какое великодушие в том, что вот русский мальчик убит русской же пулей и лежит на колее в поле? И убит он за то, что хотел защитить свободу и душу русского народа, величие, справедливость, достоинство России.

Сколько сотен тысяч взрослых, больших, должны были бы пойти в огонь за свое отечество, за свой народ, за самих себя вместо того мальчугана. Тогда ребенок не ходил бы с нами в атаки. Но сотни тысяч взрослых, здоровых, больших людей не отозвались, не тронулись, не пошли. Они пресмыкались по тылам, страшась только за свою в те времена еще упитанную человеческую шкуру.

А русский мальчуган пошел в огонь за всех. Он чуял, что у нас – правда и честь, что с нами русская святыня. Вся будущая Россия пришла к нам, потому что именно они, добровольцы – эти школьники, гимназисты, кадеты, реалисты – должны были стать творящей Россией, следующей за нами. Вся будущая Россия защищалась под нашими знаменами: она поняла, что советские насильники готовят ей смертельный удар.

Бедняки-офицеры, романтические штабс-капитаны и поручики, и эти мальчики-добровольцы, хотел бы я знать, каких таких „помещиков и фабрикантов“ они защищали? Они защищали Россию, свободного человека в России и человеческое русское будущее. Потому-то честная русская юность, все русское будущее – все было с нами». – Генерал А. Туркул. За Святую Русь! М., 1997. – С. 74–75.

Винят Белых и в отсутствии «идеологии». Но идея Белого движения была выражена очень просто и доступно уже в Корниловском марше 1917 г.: «За Россию, за свободу», и ее можно назвать национально-демократической. Позже ее развивали П. Б. Струве, Г. К. Гинс, И. А. Ильин, П. И. Новгородцев, отец Сергий Булгаков, Николай Лосский, Питирим Сорокин и многие другие, еще в России и уже в изгнании. Ничего подобного по интеллектуальной силе у большевиков и в помине не было. Но на войне не это было решающим. У эсеров была детальная идеология, а их Народная армия не привлекла и десятой доли тех добровольцев, что пошли к Белым. К Белым шли те, кто любил Россию больше себя и ценил свободу выше имущественного достатка. Трагедия России в том, что таких оказалось слишком мало.

Когда в 1921–1922 гг. по всей России прокатились крестьянские антибольшевицкие восстания, лозунгом их было не «за поруганную родину», а «за советы без коммунистов». Советская власть народу, ушедшему с фронта и забравшему землю с ее позволения в 1917 г., оставалась ближе власти национальной, которую представляли Белые и за которую они призывали идти в бой. Красные называли Белых представителями свергнутых классов, помещиков и капиталистов, которых среди них было немного. Народ в них, скорее, видел другое – представителей правопорядка, которому он, народ, изменил бегством с фронта и дележом чужих имений.

Наконец, о численном соотношении сил. Основой Белого сопротивления было офицерство – 0,2 % населения страны. Добровольно или по мобилизации большинство офицеров оказалось у Белых, примерно втрое меньше – у Красных, некоторое число привлекли армии новообразованных государств.

В распоряжении большевиков было три пятых населения, военные склады (откуда шло и обмундирование красноармейцев, включая характерную «богатырку», заготовленную для Императорской армии по рисунку В. М. Васнецова), военная промышленность и главные железнодорожные узлы. В период наибольших успехов в сентябре 1919 г. все четыре Белых армии, вместе взятые, реально насчитывали 250–300 тысяч человек. Красная же армия жесткими мерами мобилизации была доведена до 1,5 млн. – в 5 раз больше.

Со всех 150 миллионов русских граждан с грехом пополам набралось триста тысяч добровольцев, а большевикам в Гражданской войне вовсе и не надо было, чтобы все поддержали их добровольно и сознательно. Это было даже опасно: а вдруг – за них, да не совсем, как левые эсеры или меньшевики? Лучше иметь пассивное и покорное большинство, запуганное и дрожащее над своей только жизнью, над своим куском земли, а когда надо – идущее в бой по принуждению. И в России большевики такое пассивное большинство нашли.

2.2.41. Народные восстания 1920–1922 гг.

В феврале 1920 г. в Уфимской и смежных губерниях вспыхнуло «вилочное восстание». Начавшееся в деревне Новая Елань, оно, как и другие, было вызвано жестокостью продотрядов. Коммунисты заперли отказавшихся выдавать хлеб крестьян, с женщинами и детьми, без теплой одежды в ледяной амбар и отправились на выпивку, во время которой родственники посаженных в амбар их закололи вилами. Восстание захватило город Белебей и прилегающую территорию с 400 тыс. жителей. Дзержинский лично подбирал карательные отряды, применившие против восставших артиллерию. В апреле очевидец писал: «Настроение у крестьян самое подавленное за большое в марте месяце восстание. Они сильно поплатились, многих из них расстреляли, других выпороли, а часть посадили в дома принудительных работ. Население стало запуганное, боится больше всего солдат…»

Армия Врангеля успешно наступала в Северной Таврии, когда 14 июня 1920 г. 33 Белых офицера встретились с 67 вожаками крестьян-повстанцев в деревне Синие Кусты Борисоглебского уезда Тамбовской губернии. На «совещании ста» было решено создать две четко организованные партизанские армии. Два месяца ушло на их формирование. 19 августа вспыхнуло Тамбовское восстание. Поводом послужил произвол продотрядов, отбиравших у крестьян не только «излишки» хлеба, но и «проднорму», обрекая их на голод. Непокорных избивали, отбирали последнюю корову, а то и домашнее имущество. Отряды по борьбе с дезертирством угоняли единственных кормильцев многодетных семей.

Крестьяне разоружили Красный продотряд и разогнали Совет в селе Каменка. К октябрю восстание охватило пять уездов, где были упразднены органы большевицкой власти, перекинулось в Воронежскую губернию, перерезало важные железнодорожные линии и охватило территорию с 3,3 млн. населения. К двум партизанским армиям добавилась третья – конная, куда вошли казаки, отставшие во время отступления Белых. 14 ноября 1920 г. на совещании командиров воинских соединений и Союза трудового крестьянства (СТК) командующим Объединенной партизанской армии был избран поручик П. М. Токмаков, из местных крестьян. От 20 до 50 тысяч человек стояло под его командой. Начальником штаба второй армией был А. С. Антонов, с именем которого часто связывают восстание. Он, как и другие партизанские командиры, запасся оружием, добыв его еще у чешского легиона в 1918 г., а рейд Мамантова добавил крестьянам оружия, захваченного казаками на советских складах. Крестьяне организовали собственные суды, прокуратуру, милицию, школы. Начальное образование было объявлено обязательным, трехцветный флаг восстановлен как флаг государственный.

Гражданская управа опиралась на Союз трудового крестьянства и 900 его местных комитетов. Обнародованная еще в мае 1920 г. программа СТК требовала свержения власти Совнаркома и упразднения компартии, установления вплоть до созыва Учредительного собрания временной власти из лиц, участвовавших в борьбе с большевиками, допущения российского и иностранного капитала к восстановлению экономики. Левые эсеры пробовали создать свой, параллельный СТК, под красным флагом и с лозунгом «За советы без коммунистов», но не нашли у тамбовских крестьян поддержки.

В начале мая 1921 г. М. Н. Тухачевский был назначен Лениным командующим операцией РККА в Тамбовской губернии и бросил на подавление восстания до 100 тыс. красноармейцев, в том числе венгерские и китайские части, бронетехнику и самолеты. 12 июня он подписал приказ об использовании ядовитых газов против партизан. «Остатки разбитых банд и отдельные бандиты продолжают собираться в лесах… Леса, в которых укрываются бандиты, должны быть очищены с помощью удушающих газов. Все должно быть рассчитано так, чтобы газовая завеса, проникая в лес, уничтожала там все живое. Начальник артиллерии и специалисты, компетентные в такого рода операциях, должны обеспечить достаточное количество газов». У одного только села Пахотный Угол газами было убито 7000 крестьян, в том числе женщин и детей, прятавшихся в лесу.

Непокорные деревни сжигали дотла, мужское население частично расстреливали, частично угоняли на принудительные работы, имущество и скот отбирали. Главные силы восставших были побеждены к августу 1921 г. В боях погиб Токмаков. Антонов и его брат были убиты в бою в июне 1922 г. В концентрационные лагеря было брошено не менее 50 тысяч человек, главным образом члены семей и односельчане восставших. Большинство из них умерло в течение нескольких месяцев от бесчеловечного обращения, голода, дизентерии, холеры и тифа.

После ухода Белых из Сибири, когда к лету 1920 г. было восстановлено движение по Транссибирской магистрали, большевики возобновили реквизиции зерна и других продуктов. В ответ поднялась волна крестьянских восстаний. Ими часто руководили те же люди, кто ранее восставал против Колчака. Теперь эти люди повернули оружие против большевиков, возмущенные продразверсткой, мобилизацией в Красную армию и повальными репрессиями.

В Степном Алтае действовали крестьянские отряды партизан Ф. Д. Плотникова, который ранее выступал против Колчака. Они выдерживали бои с крупными соединениями Красных, уничтожали карательные отряды. Отступив в район Славгорода, они образовали Повстанческую народную армию численностью до 18 тыс. человек. Там находился и В. И. Игнатьев, создавший в июне в Омске Сибирский крестьянский союз с целью согласования действий для свержения власти коммунистов. Губернские комитеты Союза возникли в Новониколаевске, Барнауле, Красноярске, Тюмени, Тобольске. Остатки повстанцев Плотникова отступили осенью в Китай, а сам он вернулся на Алтай организовывать новые восстания.

К западу, в Семипалатинской губернии, тоже действовали отряды крестьянской самообороны. Летом 1920 г. к ним примкнул казачий отряд подъесаула Д. Я. Шишкина, ушедший затем мимо Павлодара в Китай. 15 июля в Бухтарминском крае вспыхнуло восстание, известное как «Сибирское беловодье». В нем участвовали русские крестьяне, казаки, киргизы. После начальных успехов и последовавших затем ожесточенных боев коммунисты подавили восстание к концу августа. Отдельные отряды, укрываясь на китайской территории, действовали до 1922 г.

В Томской губернии летом 1920 г. вспыхнули Колывановское восстание (по городу Колывань) и «Лубковщина» (по имени крестьянина-партизана П. К. Лубкова, действовавшего в Мариинском уезде). Первое охватило много деревень до самого Новониколаевска (Новосибирска), длилось с 6 по 11 июля 1920 г. и открыто отождествляло себя с Белым движением. Восставшие, около 6,5 тыс. человек, убили 300 коммунистов, захватили два парохода, но, будучи слабо вооружены, были быстро разбиты Красными, бросившими против них целую дивизию. За каждого своего убитого большевики обещали убивать 10 крестьян. Второе восстание длилось с 20 сентября по конец месяца. Лубков вел партизанскую войну против Белых еще с 1918 г., но теперь захватил бронепоезд коммунистов и несколько военных эшелонов, разобрал пути. Потерпев поражение, раненый Лубков ушел в тайгу, откуда продолжал сопротивление до 1921 г.

В Енисейской губернии в сентябре – октябре 1920 г. вспыхнули восстания, названные по селам, где они начались: Зеледеевское, Сережское и Голопуповское. В них участвовали крестьяне и енисейские («белоярские») казаки. Отряды численностью в 500–600 человек зачастую возглавляли Белые офицеры, сообщавшие им дисциплину и военный профессионализм, которых часто не хватало иным повстанцам. Белые офицеры превратились в Белых партизан после отступления армии Каппеля мимо Красноярска в январе 1920 г. Во время бунта генерала Б. М. Зиневича некоторым не удалось уйти на восток, но удалось, избежав советского плена, скрыться среди населения и потом примкнуть к партизанам.

Особенно отличился отряд полковника А. Р. Олиферова, совершавший рейды в Ачинский и Красноярский уезды и разбивший несколько превосходно вооруженных карательных отрядов. Другое подразделение, которым руководили четверо белых офицеров, успешно выдержало 40-минутный штыковой бой, разбив красный полк и отряд особого назначения. На зиму повстанцы отступили через тайгу в Нарымский край и в 1921 г. до конца лета возобновили свои действия в связи с Великим Западно-Сибирским восстанием.

В Иркутской губернии в октябре 1920 г. вспыхнули восстания Балаганское, Верхоленское и Голуметское. Руководили ими люди разного происхождения, от крестьянина-бедняка Донскова до штабс-капитана Черепанова, и участвовало в них около 2 тыс. русских поселенцев, казаков и бурятов. Восстания были подавлены к концу года; часть восставших ушла в тайгу.

В начале февраля 1921 г. вспыхнуло самое крупное крестьянское восстание – Западно-Сибирское. Оно началось в Ишимском уезде Тюменской губернии в ответ на реквизиции семенного зерна. Характерно для политики большевиков и то, что ради выполнения разверстки по шерсти они заставляли стричь овец зимой, в результате чего те дохли от холода. Восстание началось в селе Челноковском под руководством лесничего Ключенко; начальником штаба у него стал Н. Иноземцев из соседней, Викуловской волости. Видную роль в начале восстания играли женщины, захватывавшие грабивших их продотрядников. Восстание вскоре охватило все 7 уездов Тюменской, 4 уезда Омской губернии и Курганский уезд. Крестьяне захватывали советские учреждения и склады зерна, убивали коммунистов и сотрудников продотрядов. По советским данным, было убито 7,5 тысячи функционеров. Восставшие перерезали Транссибирскую магистраль, не смогли взять Тюмень и Ишим, но на два дня овладели Петропавловском и на два месяца утвердились в Тобольске; подошли к Акмолинску, в марте заняли Сургут и Березов. Всего в рядах повстанцев сражалось до 70 тысяч человек. В Тобольске власть взял временный городской совет под руководством Е. А. Корякова, опиравшийся на профсоюзные организации. Здесь же находился штаб Народной повстанческой армии, которой командовал 26-летний фельдфебель В. М. Желтовский при Н. Н. Острых (Силине) как начальнике штаба. Было создано Временное сибирское правительство, просуществовавшее три месяца.

Восставшие требовали «истинного народовластия», свободных выборов, денационализации промышленности. Их лозунги – «Да здравствует народная советская власть! Долой коммунистов!» Политическое руководство восстанием взял на себя, как и в Тамбове, Союз трудового крестьянства – внепартийное и несоциалистическое объединение. В числе командования повстанцев было немало младших офицеров армии Колчака. Крупные военные соединения и четыре бронепоезда красных к концу 1921 г. подавили Западно-Сибирское восстание. Потери регулярных войск РККА составили 2,5 тысячи убитыми, не считая потерь частей особого назначения. По сравнению с Тамбовским Западно-Сибирское восстание было шире, но намного хуже вооружено.

Пока пылало Западно-Сибирское восстание, оппозиция «военному» коммунизму нарастала и среди рабочих. В январе 1921 г. конференция рабочих-металлистов в Москве выносит резолюцию о неизбежном падении власти большевиков. В феврале Всероссийская конференция горнорабочих (60 % делегатов – коммунисты) требует восстановления свободной торговли. Волнения, забастовки и демонстрации охватывают Петроград, Москву и другие крупные промышленные центры. Поводом стало сокращение по распоряжению Совнаркома на треть хлебного рабочего пайка с 22 января 1921 г., но требования приняли политический характер: долой ЧК, долой коммунистов, свобода торговли, свободные выборы.

22 февраля рабочие крупнейших предприятий Петрограда провели выборы в Собрание рабочих уполномоченных. Большинство избранных в Собрание были солидарны с эсерами и меньшевиками, а не с большевиками. В своем первом воззвании Собрание уполномоченных призвало упразднить большевицкую диктатуру, провести свободные выборы в Советы, восстановить свободу слова, печати, собраний, освободить всех политических заключенных. Многие воинские части провели митинги, на которых были приняты резолюции в поддержку требований рабочих. Армейское командование не смогло помешать этому. Требования рабочих и их действия очень напоминали февраль 1917 г. 24 февраля войска ЧК открыли огонь по рабочей демонстрации в Петрограде, убив 12 ее участников. В тот же день было арестовано около тысячи рабочих и социалистических активистов. Демонстрации, однако, становились все более массовыми. Сотни красноармейцев покидали свои части и присоединялись к рабочим. В 9 часов вечера 26 февраля глава петроградских большевиков Зиновьев направил Ленину паническую телеграмму: «Рабочие вступили в контакт с солдатами в казармах… Мы ждем подкрепления войсками, затребованными из Новгорода. Если надежные части не прибудут в ближайшие часы, мы будем опрокинуты».

В Новгороде, между тем, войска, получив приказ двигаться в Петроград, 26 февраля взбунтовались: 700 человек разошлось, захватив оружие, а крестьяне разобрали пути Николаевской железной дороги.

На следующий день началось Кронштадтское восстание. Требования рабочих Петрограда 27 февраля 1921 г. поддержали команды линкоров «Петропавловск» и «Севастополь» в Кронштадте. В 11 ночи 28 февраля Зиновьев посылает Ленину новую телеграмму: «В Кронштадте два самых больших корабля – Севастополь, Петропавловск – приняли эсеровские черносотенные резолюции, предъявив ультиматум 24 часа. Среди рабочих Питера положение по-прежнему очень неустойчивое. Крупные заводы не работают. Предполагаем со стороны эсеров решение форсировать события».

«Эсеровско-черносотенные» резолюции были, между тем, вполне в духе Советов 1917 г., вполне «классовые». Они требовали свободы действий только для «рабочих и крестьян, анархистов и левых социалистических партий», освобождения из тюрем и лагерей только рабочих, крестьян, красноармейцев и матросов и членов всех социалистических партий. Крестьянам требовали «дать полное право над всею землею так, как им желательно, а также содержать скот», но без права пользоваться наемным трудом. Это было социалистическое восстание против коммунистов – антиоктябрь. Об общенациональных задачах ни кронштадтские матросы, ни петроградские рабочие не говорили и, скорее всего, не помышляли. Их сознание, в отличие от Белого движения, оставалось узкоклассовым – жизнь для себя.

Митинг 1 марта в Кронштадте на Якорной площади, в котором приняли участие более 15 тысяч человек (четверть всего населения города и военно-морской базы), прошел под лозунгом «За Советы без коммунистов» и принял резолюции, требующие от Ленина упразднить комиссаров, ввести свободную торговлю, тайные выборы в Советы и созвать беспартийную конференцию для определения новой хозяйственной политики. Попытавшийся призвать кронштадтцев к порядку председатель ВЦИК, «всероссийский староста» Михаил Калинин, специально приехавший для этого в Кронштадт, был изгнан с трибуны под улюлюканье и свист толпы. 2 марта образовался Временный революционный комитет во главе с флотским писарем Степаном Максимовичем Петриченко. В штаб обороны вошел ряд офицеров. Коммунистов арестовали, Петриченко вступил в переписку с генералом Врангелем и сразу же связался с бастующими рабочими и красноармейцами Петрограда. Кронштадтцы звали рабочих Петрограда присоединиться к ним, но сами из крепости не вышли. Делегация из трех человек – анархист, меньшевик и эсер – была избрана Собранием уполномоченных рабочих Петрограда для ведения переговоров со штабом обороны Кронштадта.

«Кронштадтский ревком со дня на день ожидает всеобщего восстания в Питере, – доносила в Москву Петроградская ЧК. – Установлена связь между мятежниками и многими заводами… Сегодня на общезаводском собрании «Арсенала» рабочие приняли резолюцию, призывающую к восстанию». 2 марта Совнарком объявил, что восстание в Кронштадте организовано французской разведкой и русскими монархистами. 3 марта Петроград и вся губерния были объявлены на осадном положении. Для подавления восстания была сформирована специальная 7-я армия в 45 тысяч штыков. Командармом был назначен Тухачевский. 7 марта Петроградская ЧК получила приказ из Москвы покончить с рабочими беспорядками в 24 часа. За один день по приказу из Москвы было арестовано более двух тысяч рабочих, членов социалистических партий, профсоюзных активистов. В отличие от кронштадтцев у петроградских рабочих почти не было оружия, чтобы оказать сопротивление чекистам.

Документ

К угнетенным крестьянам и рабочим России

ВОЗЗВАНИЕ

Временного Революционного Комитета и гарнизона морской крепости Кронштадта, находящихся в изгнании на территории Финляндии

Дорогие братья крестьяне и рабочие!

Три с половиной года, живя под гнетом коммунистической партии, стоящей во главе русского правительства, Вы, измученные, голодные, холодные рабы Троцкого и компании, лучше всех знаете настоящее положение русского крестьянства и рабочего класса.

Не нам писать вам об ужасах, творимых коммунистами в провинции, не нам вам писать о том, что вы голодны, холодны и ограблены в конец. Вы все это знаете, потому что нет в России честного крестьянина и рабочего, у которого не вырвали бы последнего куска хлеба, добытого в поте лица своего. Ты, крестьянин и рабочий, три с половиной года ждал царства небесного на земле. Оно было нам обещано. По свержении царского засилья, вырвавшись из-под гнета цепей рабства, мы с открытой крестьянской русской душой поверили этим обманщикам. Теперь ты, крестьянин и рабочий, после трехлетнего грабежа прозрел. Теперь ты увидел, куда тебя завели. Теперь ты сам порываешься порвать новые цепи рабства, которые на тебя надело правительство именуемое «рабоче-крестьянским».

Какой позор! Рабоче-крестьянское правительство, которое обещало нам полную свободу труда и слова, нас же бросает десятками тысяч в подвалы тюрем. За слово справедливости тебе, рабочий и крестьянин, грозит пуля. Ты хорошо знаешь, что твое семейство сидит голодное, раздетое, больное. И ты хорошо помнишь, что не один, а десять раз ты пытался свергнуть это иго безнравственного правительства, но тебя ловили, как разбойника. Без суда, как скотину, тебя расстреливали, а если «рабоче-крестьянское» русское правительство оказывало тебе помилование, то кидало тебя в бывшую царскую тюрьму.

И вот, дорогие крестьяне и рабочие, мы вам расскажем про жизнь нашу, нашу жизнь моряков Балтийского флота и в особенности кронштадтцев. Все ваши страдания мы знаем. Ваши крики мы слышим давно. Мы были с вами вместе, мы страдали с вами почти вместе. Если мы, молодые, были оторваны от родных дворов и брошены в сторону, то мы отлично знали и слышали ваши слезы, горькие слезы наших отцов. Мы видели страдания кронштадтского населения, мы видели их ежедневно, мы слышали их справедливое проклятие кровожадным коммунистам. Мы терпели, долго терпели. Три с половиной года мы страдали, но нашему терпению пришел конец. Не страшились мы пуль, которые были обещаны нам, не страшились приказов негодяя Троцкого, который обещал расстрелять и нас, и население, начиная с 10-летнего возраста.

Не страшились голода, который грозил нам в осаде. Не страшась ничего, мы сказали: «Довольно рабства! Прочь с дороги Кровопийцев, сосущих последние капли из здорового русского люда!» И мы решили умереть под лозунгом: «Вся власть Советам, а не партиям».

И после нашего слова весь гарнизон морской крепости Кронштадта и все его население от мала до велика радостно и твердо сказали свое слово: «Долой диктатуру партии, да здравствует свободная Россия, да здравствует власть, выборная от всего русского народа».

Нас выбрали руководителями настоящего движения и мы решились умереть за освобождение русского народа. При громовых раскатах морских орудий, при беспощадном расстреле большевиками рабочих в Петрограде. Кронштадт выдвинул из своей среды Временный Революционный Комитет.

Мы обращались к Петроградским рабочим, но нас туда не допускали, а просто хватали наших делегатов и расстреливали. Большевики не постеснялись расстрелять наши семейства, живущие на другом берегу. Большевики не постеснялись бросить в тюрьму члена Революционного Комитета Вершинина, который выступил парламентером.

Петроградские рабочие, которые сочувствовали нашему светлому делу освобождения из-под ига коммунистов, были частью брошены в тюрьмы, частью расстреляны. Гарнизон, стоящий за нас, был раздет, разут и заперт в казармах. Мы, восставшие за одно рабоче-крестьянское дело, должны были защищаться одни. При невероятно тяжелых условиях, в особенности при неимении хлеба в продовольствии, гарнизон крепости после 17 дней беспрерывного боя был подавлен. 17 марта утром, к 3 часам утра, на Кронштадт были брошены все силы Троцкого в количестве от 60–70 тыс. человек. Упорно защищался гарнизон крепости, но измученный, голодный он не мог противостоять в десять раз сильнейшему врагу – пьяным, одаренным золотом ордам чекистов, курсантов, китайцев, латышей и заградительных отрядов. Враг ворвался на улицы города 18 марта, утром в 6 часов. В продолжение всего дня до 9 часов вечера на улицах Кронштадта проливалась дорогая для нас кровь. Все женщины, малолетние дети, еле державшие винтовку в руках, с криком «долой Кровопийцев!» умирали героями. Целый день по улицам, в домах лились потоки крови. Целый день большевики упивались народной кровью. А сколько погибло народу – этого нельзя подсчитать. Что большевикам человеческая жизнь? Что им стоит несколько десятков тысяч убитого населения? Какое им дело, если под развалинами домов в предсмертной тоске погибают, мучаются и просят о помощи еще живые люди? Большевики хватаются за власть, а чтобы удержать власть в своих руках, у них не дрогнет ни один мускул при избиении миллионов невинных людей!

Временный Революционный Комитет состоял из матросов, красноармейцев и рабочих Кронштадта. Все члены дали клятву защищаться до последней капли крови, но не сдавать занятой позиции. И вот Кронштадт свободен. Нет больше в нем безответственных правителей, нет больше в нем расстрелов, нет в нем произвола. Кронштадт сбросил царя и первым сбросил большевиков-вампиров. Вампиры испугались. Они собрали свои войска и бросили их на голодный Кронштадт. Кого между ними только не было! Здесь были чекисты, кровожадные разъяренные пьяные орды, которыми держатся новые самодержцы русского забитого народа. Их было много, нас было мало. Они получали хлеб, отнятый у крестьянства, они получали золото из царской казны, захваченной Троцким и Лениным. Они получали спирт из подвалов комиссаров. А кронштадтский гарнизон, полуголодный, сидел без хлеба, без смены на посту, без сна. Сильный лишь духом, он защищался до последней минуты. Озверевшие орды коммунистов и чекистов шли по льду на крепость, но в продолжение 16 дней они или погибали под выстрелами крепости во льдах Финского залива или бежали обратно. Большевики посылали на Кронштадт красноармейцев, говоря им, что в Кронштадте сидят генералы, которым помогает французская буржуазия. Это была ложь. И красноармейцы не верили этой лжи. Тогда их посылали угрозами, пулеметами, и они, несчастные, шли, шли на верную гибель. К нам стали переходить целые полки, и тогда их перестали посылать. Несколько раз мы обращались в Петросовет с просьбой присылать сюда рабочих и посмотреть на наши порядки, но большевики не пускали их к нам. Ведь лучше всех они, коммунисты знают, что Кронштадт не служил белогвардейцам. А защищал народные права.

К 9 часам вечера 18 марта, видя бесполезное кровопролитие, Революционный комитет решил вывести гарнизон в Финляндию.

Вот, дорогие товарищи, мы рассказали вам правду о Кронштадте.

Неужели вы будете молчать, неужели вы будете медлить?

Временный Революционный Комитет г. Кронштадта

Временно исполняющий должность

Председателя Ревкома Роспись

Уполномоченный

Роспись

21 марта 1921 г.

8 марта начался штурм Кронштадта. Первая атака была отбита. Войска не хотели идти против таких же революционных солдат и матросов. Председатель выездной сессии революционного военного трибунала В. И. Григорьев в сводке от 11 марта писал: «Трудно заставить полки одной и той же бригад выступать друг против друга, как это имело место… Весьма сожалею, что у трибунала нет отряда человек в сто с пулеметами, можно было бы встать в затылок ненадежным частям и подпирать». Боясь восстания солидарности во всем Балтийском флоте, большевики сняли команды многих ненадежных кораблей и отправили их шестью эшелонами под охраной бронепоездов подальше от моря.

Белые предложили восставшим помощь. В осажденную крепость смогли пробраться бывший командир линкора «Севастополь» капитан 1-го ранга барон П. В. Вилькен и генерал Ю. А. Авит. Они были готовы двинуть через финскую границу офицерский отряд в 800 человек на помощь Петрограду. Но кронштадтцы отвергли помощь «Белых генералов и монархистов». Они считали себя революционерами.

Свидетельство очевидца

Тухачевский Троцкому о штурме Кронштадта: «Пять лет на войне, а такого боя не припомню. Это был не бой – ад. Орудийная стрельба стояла всю ночь такая, что в Ораниенбауме стекла в домах полопались. Матросы как озверелые. Не могу понять, откуда у них злоба такая?.. Каждый дом приходилось брать приступом. Задерживает такой домишко целую роту курсантов полчаса, наконец его возьмут, – и что же вы думаете: около пулемета плавают в крови два-три матроса, уже умирают, а все ещё тянутся к револьверу и хрипят: „Мало я вас, сволочей, перестрелял…“»

Троцкий и Тухачевский, собрав надежные силы – Красных курсантов и специальные войска ВЧК, направили их в ночь на 17 марта по льду во вторую атаку и к утру 18-го разбили восставших ценой многих тысяч убитых с обеих сторон. Ожесточенный бой шел за каждый дом. Кронштадтцы заранее договорились с правительством Финляндии о возможности экстренной эвакуации. Арьергард матросов, жертвуя собой, остановил на несколько часов северную группу 7-й армии и позволил 8 тысячам восставших по льду уйти в Териоки, Выборг и Ино. Из оставшихся 22 тысяч жителей и гарнизона Кронштадта 2103 человека были расстреляны, а 6,5 тысячи угнаны на Север, где многие и погибли в заключении. Поверив лживым посулам помилования, многие из ушедших в Финляндию в 1922 г. вернулись в большевицкую Россию и тут же попали под трибунал и были отправлены в лагеря на Соловки и под Холмогоры, где из пяти тысяч узников Кронштадта к весне 1922 г. в живых осталось не более полутора тысяч. Остальные были утоплены в Двине – несчастных вывозили на барже на середину реки и там, связав колючей проволокой за спиной руки, бросали в воду с камнем на шее. Расправами в Холмогорах руководил чекист Михаил Кедров, который и придумал этот способ массовых убийств. Таким образом было покончено со многими кронштадтцами, участниками тамбовского восстания и казаками. Еще 2500 кронштадтцев – мирные обыватели, были выселены в Сибирь. Степан Петриченко, оставшийся в Финляндии, был схвачен Красной контрразведкой в апреле 1945 г., приговорен к 10 годам заключения и в 1947 г. погиб в лагере.

В конце 1922 г. последние Белые части покинули Приморье, но Гражданская война не окончилась – восстания не прекращались. Зимой 1923/24 г. вспыхнуло Амурское крестьянское восстание, часть участников которого по льду ушла в Маньчжурию. Повстанческие отряды были в 1921/22 г. активны на Украине и до середины 1920-х гг. действовали в Белоруссии, на Северном Кавказе, в Карелии.

Особую группу не желавших служить большевикам представляли «зеленые». Это были преимущественно люди, которые скрывались от мобилизации в Красную армию или дезертировали из нее. В отличие от крестьян-повстанцев они избегали активных действий, старались прятаться в лесах (отсюда их название) и привлекать к себе поменьше внимания. Число их было огромно. За 7 месяцев с октября 1918 по апрель 1919 г. 2,7 млн. человек было призвано в Красную армию, а около 0,9 млн. уклонилось от призыва. Кроме того, в 1919 г. ежемесячно дезертировало в среднем 173 тысячи. Эта цифра дает 1,2 млн. дезертиров за 7 месяцев и означает, что 45 % призванных в армию из нее разбегались. Особые отряды ловили дезертиров по деревням, возвращали в части, некоторых для устрашения расстреливали. В каждой из губерний центральной России в 1919 г. коммунисты ежемесячно отлавливали по 2–5 тысяч дезертиров. Уже к августу 1919 г. их было поймано 0,5 млн. Число непойманных было выше. Конечно, и из Белой армии мобилизованные солдаты нередко подавались в «зеленые», но эти случаи не сравнимы с положением, когда почти половина призванных разбегалась.

Жестокое подавление восстаний 1920–1922 гг., поднятых крестьянами, рабочими, красноармейцами и Красными матросами, с полной ясностью показало сущность большевицкого режима – это была не власть рабочих и крестьян, и даже не власть фанатиков, считавших, что они выражают волю простого народа, – воля народа, его жизнь и благополучие большевиков совершенно не интересовали. Они жили одним – безудержной жаждой власти над миром любой ценой. Все остальное было только идеологическим прикрытием, чистой ложью для обмана людей, а те, кто не хотели обманываться и сопротивлялись – беспощадно уничтожались большевицкой верхушкой и ее подкупленными приспешниками. Большевизм проявил себя как крайний антисолидаризм, как предельный эгоизм преступного сообщества, готового убить любого из внешних и любого из своих соратников, если они мешают твоей собственной власти. Никакие нравственные ограничения среди большевиков не действовали. Все попиралось и уничтожалось – и братья по классу, и товарищи по партии, и соратники во власти.

Литература

Антибольшевицкое повстанческое движение // Белая Гвардия. № 6. М., 2002.

М. С. Бернштам, ред. Независимое рабочее движение в 1918 году. Документы и материалы. Париж: YMCA Press, 1981.

В. Данилов, Т. Шанин. Крестьянское восстание в Тамбовской губернии в 1919–1921 гг. Тамбов, 1994.

В. В. Самошкин. Антоновское восстание. М., 2005.

Сибирская Вандея 1920–1921 / В. И. Шишкин, сост. М., 2001.

V. N. Brovkin. The Mensheviks after October. L., Cornell u. p., 1987.

O. Radkey. The Unknown Civil War in Russia. A Study of the Green Movement in the Tambov Region. Stanford, 1976.

2.2.42. Расказачивание

Казачество было сословием, для которого большевицкие посулы звучали малопривлекательно. Землей они были наделены в изобилии, и землей плодородной, черноземной, крепостными и подневольными никогда не были и потому злобы на высшие сословия в сердце не таили. Напротив, казаки гордились, что они – от века свободные стражи России, умеющие постоять за себя, неплохо для простых россиян образованные и к тому же соединенные общинной солидарностью. Казачьи офицеры и генералы от простых станичников отличались чином, но отнюдь не происхождением. Отношений господина и раба, перешедших в Русскую армию из крепостной русской деревни, здесь не существовало. Бесчинства большевиков и гибель исторической России породили у казаков желание обособиться и устроить самостоятельную, независимую жизнь. Образованные казаки-ученые тут же предложили теорию, что казаки – это не русские и не украинцы, а особый православный народ. А так как все нации имеют право на самоопределение, то и казаки теперь могут самоопределиться и создать независимые государства – Дон, Кубань, Терек. Защищать попираемую большевиками Россию большинство казаков не желало, на вчерашних рабов – кацапов – смотрели они с пренебрежением, если не с презрением. В самих казачьих землях тоже жило немало пришлых, не казачьих людей – их называли иногородними и третировали как чужаков, ни в земле, ни в гражданских правах они с казаками не были равны. Казаки хотели сохранить свои привилегии и свою самобытность. Белые были готовы идти им на встречу и признали если не независимость, то широкую автономию казачьих областей. Большевики же рассматривали казаков как «социально враждебный элемент». Свободных, равнодушных к их льстивым посулам, спаянных войсковой солидарностью казаков большевики боялись и ненавидели. Казачьи области они называли «советской Вандеей» (по аналогии с областью устойчивой контрреволюции во Франции в конце XVIII века). Немало писем и документов большевицких вождей – Ленина, Троцкого, Свердлова, Орджоникидзе, Сокольникова, Рейнгольда – посвящены мерам по ее ликвидации.

Казачьи земли после Брестского мира находились под защитой Германии. На Дону управляло правительство генерала Краснова, союзное Берлину. После поражения Четверного Союза большевики решились покончить со свободным казачеством. На словах казакам обещали большевики все – сохранение земель, дедовских обычаев, внутреннего самоуправления – только признайте себя гражданами новой России и пропустите Красные войска для борьбы с белогвардейцами Деникина. Генерал Краснов и сменивший его генерал Богаевский прекрасно понимали, что все эти посулы – чистая ложь. Но простые казаки поверили, слишком не хотели они воевать. Стоящие на севере Области войска Донского полки в январе 1919 г. открыли фронт. В прорыв хлынули части 8-й и 9-й Красных армий. Бесчинства, убийства офицеров и священников начались тут же, но когда фронт стабилизировался, когда юг области выступил за Деникина и не пустил к себе Красных, тогда в занятой большевиками северной части Донской области началось планомерное, давно подготовлявшееся большевиками в Москве «уничтожение казачества как класса». Всех казаков молодого и среднего возраста немедленно мобилизовали в Красную армию. Те, кто являлись на призывные пункты, отправлялись на фронт против Колчака или на Украину, подальше от Дона. Те, кто не являлись, вылавливались и убивались. Когда на Дону остались почти одни женщины, старики и дети – начался планомерный геноцид.

24 января 1919 г. Оргбюро ЦК РКП (б) приняло циркулярное письмо, написанное Свердловым, в котором приказывалось: «Учитывая опыт гражданской войны против казачества, признать единственным правильным ходом массовый террор против богатых казаков, истребив их поголовно; провести беспощадный массовый террор по отношению ко всем вообще казакам, принимавшим какое-либо прямое или косвенное участие в борьбе с Советской властью. К среднему казачеству необходимо принимать все те меры, которые дают гарантию от каких-либо попыток с его стороны к новым выступлениям против Советской власти. Конфисковать хлеб и заставлять ссыпать все излишки в указанные пункты… Принять все меры по оказанию помощи переселяющейся пришлой бедноте, организуя переселение, где это возможно. Уравнять пришлых иногородних с казаками в земельном и во всех других отношениях. Провести полное разоружение, расстреливать каждого, у кого будет обнаружено оружие после срока сдачи. Выдавать оружие только надежным элементам из иногородних».

Эта директива на практике открывала двери для геноцида казачества. После армян в Турции казаки стали вторым сообществом, которое по замыслу правителей, на этот раз – советской России – подлежало полному физическому уничтожению и культурному искоренению. Местным ревкомам давалась директива: «Во всех станицах, хуторах немедленно арестовать всех видных представителей данной станицы или хутора, пользующихся каким-либо авторитетом, хотя и не замешанных в контрреволюционных действиях… и отправлять как заложников в революционный трибунал. Составлять по станицам списки всех бежавших казаков… и всякого без исключения арестовывать и направлять… в трибуналы, где должна быть применена высшая мера наказания».

Председатель Донского областного ревкома Рейнгольд в июне 1919 г. констатировал: «У нас была тенденция проводить массовые уничтожения казачества без малейшего исключения». В течение месяца – с середины февраля до середины марта – большевики убили более восьми тысяч казаков. Убивали за все.

Свидетельство очевидца

Очевидец, коммунист-москвич М. Нестеров, докладывал ВЦИК: «Расстрелы там были ужасные, ревтрибунал расстреливал казаков-стариков, иногда без суда, по донесению местного трибунала или по наговору соседей. Расстреливались безграмотные старики и старухи, которые еле волочили ноги, расстреливались казачьи урядники, не говоря уже об офицерах… Иногда в день расстреливали по 60–80 человек. Руководящим принципом было: „Чем больше вырежем, тем скорее утвердится советская власть на Дону“».

Под страхом смерти запрещено было носить казачью форму – штаны с лампасами, фуражки с красным околышем. За любое оружие – а казак без оружия не казак – даже за дедовскую шашку или кинжал – расстрел на месте. За малейшее сопротивление в переделе земли в пользу иногородних, а на Тереке – горских народов – полагался расстрел или выселение в северные, приполярные районы. Выборное окружное и станичное руководство упразднялось, в станицы назначались комиссары из пришлых евреев, немцев или иногородних. Жестокости творились невероятные.

Сначала казаки оцепенели. Такого обращения с человеком они просто не могли себе представить. Думали, что это местный произвол, месть. Писали в Москву, в Совнарком. Но вскоре поняли – это систематическое избиение казачества, разработанное комиссарами в Кремле. И Дон восстал. Восстание началось в знаменитой верхнедонской станице Вёшенской. Началось почти голыми руками – все оружие выгребли большевики. Красные вначале не волновались – мало ли бунтов они подавили. Но казачье восстание разрасталось как степной пожар. Мешковская, Усть-Хоперская – через несколько дней поднялся весь Верхне-Донской округ. Казаки были воинами, были спаяны станичной и войсковой солидарностью, были умелы в бою и мужественны. Лозунг восставших был сначала вполне революционный – «за советскую власть, но без коммуны, расстрелов и грабежей». Большевики не успели истребить все образованную казачью элиту. Председателем исполкома восставшие избрали военного чиновника Данилова, командующим казачьей армией полного Георгиевского кавалера хорунжего Павла Кудинова. Восстание охватило фронт в 190 км, и когда большевики стали теснить плохо вооруженных донцов – с Белого Юга пришла помощь. Генерал Деникин и походный донской атаман генерал Сидорин прорвали большевицкий фронт и соединились с восставшими.

Свидетельство очевидца

Участник освобождения казаков от большевицкого ига офицер-артиллерист М. К. Бугураев, который вместе с ударной группой генерала Секретева ворвался в юрт станицы Вёшенской, вспоминает: «24 мая в отряде генерала Секретева при подходе к хутору Сетракову в руки 8-й дивизии да и всего нашего отряда попали громадные обозы „товарищей“, удиравших от генерала Мамантова, наступавшего в районе Усть-Медведицкой. К вечеру мы ночевали в верстах 6–8 от Дона. Хутор Сетраков был занят нами без боя. При занятии хутора нас удивило полное отсутствие жителей, даже детей. Но вскоре причина этого явления стала понятна. Наш левый „боковой“ дозор, пройдя версты полторы от хутора, обнаружил недалеко от шляха крутую, глубокую и широкую балку. Вся она была заполнена расстрелянными стариками, женщинами и детьми, не исключая и грудных младенцев. Не допускалась возможность такой бессмысленной жестокой расправы даже над ни в чем не повинными младенцами… Все это сильно ожесточило казаков. Руководил расправой бывший гвардейский офицер капитан Козлов, расстрелянный за совершенные преступления… Мне трудно описать те чувства, которые переживали мы… при своем воссоединении с восставшими… А еще труднее передать, выразить словами то волнение, те чувства, ту неограниченную радость, охватившую восставших, особенно стариков, женщин. Всех нас встречали как спасителей, как избавителей от верной, жестокой, лютой смерти… Генерала Секретева окружили особым вниманием, ему целовали руки, коня его украшали цветами, по земле стелили ковры. Женщины останавливали коня, поднимая своих детей, говорили: „Смотри и запомни, это наш спаситель от безбожных товарищей…“ Древние седые старики, опираясь на „байдики“, подходя к нему, „гутарили“: „Спасибо! Спасибо, наш сынок! Нас ты спас от верной смерти, Бог тебя вознаградит за этот подвиг. А наше войско и мы также не забудем тебя!“ Ликование было неописуемо, хотя жестокие бои не были закончены и продолжались». – М. К. Бугураев. Поход к восставшим. // Донская армия в борьбе с большевиками. М., 2004. – С. 492–500.

Вкусив большевицкой жизни, донцы теперь дрались отчаянно до самого ухода Врангеля из Крыма. Но весной 1920 г. казачьи области были вновь заняты большевиками. И для тех, кто не успел уйти с Белыми, начался ад.

Уполномоченным по расказачиванию на Дон и Кубань был назначен один из руководителей ВЧК латыш Карл Ландер. В октябре 1920 г. он объявил: «Станицы и селения, которые укрывают Белых и зеленых, будут уничтожены, все взрослое население – расстреляно, все имущество – конфисковано». И действительно, станицы обстреливались артиллерией, сжигались, сравнивались с землей. За один только октябрь 1920 г. по приговору троек ревтрибуналов было убито более шести тысяч казаков. Их семьи и соседи отправлялись в концентрационные лагеря, которые были лагерями смерти. «Заложники – женщины, дети, старики – изолированы в лагере недалеко от Майкопа, выживают в страшных условиях, при холоде, октябрьской грязи… Дохнут как мухи… Женщины готовы на все ради спасения и стрелки, охраняющие лагерь, этим пользуются», – сообщал другой латыш – Мартин Лацис, тогда возглавлявший украинскую ЧК. В районе Минеральных Вод Ландер учинил массовое избиение терских казаков. Пятигорские чекисты решили расстрелять триста человек в один день. Они определили норму для города и для окрестных станиц, а партийным ячейкам поручили составить списки предназначенных к убиению. В Кисловодске были убиты даже казаки, находившиеся в лазарете.

Разрушение казачьих станиц, расстрел сопротивляющихся, выселение всех остальных в отдаленные губернии и заселение освободившихся земель переселенцами из других районов России практиковались очень широко.

За 1919–1921 гг. было убито и депортировано от 300 до 500 тысяч казаков от общего числа в три миллиона. На Соловки было отправлено около 6000 кубанских казачьих офицеров и военных чиновников, принимавших участие в Белой борьбе и не успевших эвакуироваться. Все они были погружены на баржи и утоплены в Белом море. Вместе с ушедшими с Белыми армиями и разбежавшимися от красного террора цифра казаков, покинувших исконные казачьи земли, возрастает еще в два раза. А впереди казаков ждал еще голодомор 1929–1933 гг. и непрекращающийся геноцид все 1930-е годы.

Документ

В архиве Серго Орджоникидзе, руководившего в то время большевицкой политикой на Кавказе, имеется постановление от 23 октября 1920 г., позволяющее представить себе масштаб и методы расказачиванья в 1920–1921 гг.: «1. Станицу Калиновскую сжечь; 2. Станицы Ермоловскую, Романовскую, Самашинскую и Михайловскую отдать беднейшему безземельному населению и, в первую очередь – всегда бывшим преданным советской власти нагорным чеченцам, для чего: 3. Все мужское население вышеназванных станиц от 18 до 50 лет погрузить в эшелоны и под конвоем отправить на Север для тяжелых принудительных работ; 4. Стариков, женщин и детей выселить из станиц, разрешив им переселиться на хутора или станицы на Север (области); 5. Лошадей, коров, овец и прочий скот, а также пригодное имущество передать Кавказской трудовой армии…» Через три недели последовал отчет, в котором говорилось о выселении тысяч жителей станиц, о вывозе в Грозный 154 вагонов награбленного продовольствия и затребовано еще 306 вагонов для продолжения выселения. – РЦХИДНИ 85/11/123/15.

Литература

Казачество России в Белом движении. // Белая Гвардия. Альманах № 8. М., 2005.

2.2.43. Спланированный голодомор 1921–1922 гг., его формы и цели. Борьба с Церковью

Большевики страшно боялись, и совершенно небезосновательно, народных крестьянских восстаний после установления своей власти над Россией в 1920–1921 гг. и потому решили применить свое уже испытанное средство массового усмирения населения – голод.

С лета 1920 по март 1921 г. по всей России, где установилась власть большевиков, проводились насильственные изъятия у крестьян всего почти хлеба и иных пищевых продуктов, массовый угон скота. Особо свирепствовали большевики в тех районах, где в 1919–1920 гг. крестьяне еще привольно жили при Белых и могли накопить «излишки» – на Украине, Северном Кавказе, в Крыму, Закавказье, на Дону, в Сибири, Воронежской и Курской губерниях, Царицыне. Существуют инструкции Ленина, предписывающие изымать зерно, необходимое крестьянам для собственного пропитания и посевов (ПСС. Т. 43. С. 219). Несмотря на скудный урожай 1920 г., реквизировано было осенью и зимой десять миллионов пудов зерна – до 9/10 урожая. Уже в январе 1921 г., т. е. задолго до засухи 1921 г., многим крестьянам было нечем кормиться. С февраля стала расти смертность, и начались крестьянские волнения. Проели семенное зерно, и засев яровых проводился очень скупо. Страшная весенняя засуха помогла большевикам – озимые выгорели на корню – народ был сломлен в большинстве губерний.

Документ

«Сегодня больше не идет речь о восстании, – объяснял представитель Самарской губернии Вавилин при отчете в июне 1921 г. в Совнаркоме о голоде. – Мы столкнулись с совершенно новым явлением: тысячные толпы голодных людей осаждают исполкомы Советов или комитеты партии. Молча, целыми днями, стоят и лежат они у дверей, словно в ожидании чудесного появления кормежки. И нельзя разгонять эту толпу, где каждый день умирают десятки человек… Уже сейчас в Самарской губернии 900 тыс. голодающих… Нет бунтов, а есть более сложные явления: тысячные голодные толпы осаждают уездисполком и терпеливо ждут. Никакие уговоры не действуют, многие тут же от истощения умирают». – ГАРФ 1064/1/1/33.

Сами большевики прекрасно знали, что голод – это результат реквизиций. ВЧК вела тщательную статистику «голодных» губерний и уездов с 1919 г. и напрямую связывала уровень голода с масштабом конфискаций сельскохозяйственной продукции. Где надо было усилить голод, реквизиции возрастали, как, например, в Тамбовской губернии в 1920 г. Простые люди понимали это ясно. В сводках ЧК многократны свидетельства, что крестьяне и горожане утверждают: «Большевики хотят голодом сломать тех крестьян, кто им противятся». Готовясь к голодному усмирению России, большевики постарались заранее изолировать и по возможности уничтожить всех тех активных, умных и авторитетных в народе людей, которые могли бы стать центрами сопротивления политике голодомора. Такое уничтожение честных, умных и активных накануне массовых репрессий также вошло на долгие годы в арсенал большевицкой власти как одно из самых эффективных средств удержания контроля над покоренной страной.

28 февраля 1921 г. Дзержинский приказывал всем губернским ЧК: «1) немедленно арестовать всю анархиствующую, меньшевистскую и эсеровскую интеллигенцию, прежде всего тех, кто работает в комиссариатах сельского хозяйства и продовольствия; 2) после этого арестовать всех анархистов и меньшевиков, работающих на заводах и фабриках, способных призывать рабочих к стачкам и манифестациям».

21 марта 1921 г. Совнарком издал декрет о свободном обмене, покупке и продаже сельскохозяйственных продуктов в губерниях, закончивших разверстку. В апреле вместо произвольного изъятия «излишков» на 1921–1922 гг. был установлен устойчивый размер натурального налога, зависящий от площади пахотной земли. Но налог был огромным, и совершенно ограбленная, уже умирающая от голода деревня не в состоянии была его платить. Урожай 1921 г. составил половину уровня военного времени 1915–1916 гг. Сбор зерна сократился с 4,9 центнера на душу населения в 1913 г. до 2,4 центнера в 1921 г. Декрет о свободном обмене продуктов в тех условиях опять оказался жестокой карательной мерой. Голод охватил 37 губерний, главным образом в Поволжье, Приуралье и на Юге, в том числе и Крым. Во ВЦИК приходили письма от самих умирающих крестьян, от агрономов, от еще выжившей сельской интеллигенции. «Кошмарный ужас царит в нашем уезде. Голод схватил за горло. Голодающие, съев всех кошек и собак, стали есть умерших людей» (письмо М. И. Калинину).

Свидетельство очевидца

Философ Федор Степун вспоминает свою беседу с врачом, только что вернувшимся с Нижней Волги летом 1921 г.: «Кто помнит первые революционные годы, знает, до чего измучены и испиты были все окружающие тебя люди. Мертвенностью своего вида никого нельзя было удивить. И все же мне на всю жизнь запомнилось лицо, с которым Александр Сергеевич скупо, без всякой живописи, одними фактами и цифрами рассказывал о голоде. Такого страшного, землисто-серого лица, таких потухших оловянных, ежеминутно, словно навек, закрывающихся глаз я еще никогда и ни у кого не видел. Да и как у старого общественника могло быть другое лицо, когда на его письменном столе лежала кипа телеграмм из голодающих губерний, среди которых была и та, в которой сообщалось, что голодающие, съедавшие раньше только покойников, поставили капкан сытому американскому врачу, которого ночью убили и съели… Отложив в сторону прочитанные документы, Александр Сергеевич закрыл лицо ладонью и откинулся в кресло. Когда он отнял руку, на нём, в точном смысле слова, не было лица, вернее, его лицо было лицом мертвеца». – Ф. Степун. Бывшее и несбывшееся. М.; СПб., 1995. – С. 542–543.

Прекрасно зная все ужасы уже наступившего голода, Ленин и Молотов в циркулярной телеграмме партийным руководителям на местах от 30 июля 1921 г. требовали «неуклонного взимания продналога, применяя в случае необходимости всю карательную власть государственного аппарата». В декабре 1921 г. Дзержинский ввел «летучие революционные трибуналы», разъезжавшие по деревням и немедленно приговаривавшие не сдавших продналог крестьян к тюрьме или лагерю. Как действовала эта «карательная власть государственного аппарата», нам известно из множества сообщений с мест самих же коммунистов-ревизоров, которые начали в 1922 г. изучение «перегибов» при взимании продналога в 1921–1922 гг. «Злоупотребления реквизиционных отрядов достигли невообразимого уровня. Практикуется систематическое содержание арестованных крестьян в неотапливаемых амбарах, применяются порки, угрозы расстрелом. Не сдавших полностью налог гонят связанными и босиком по главной улице деревни и затем запирают в холодный амбар. Избивают женщин вплоть до потери ими сознания, опускают их нагишом в выдолбленные в снегу ямы…» – сообщал ревизор из Омска 14 февраля 1922 г. Несмотря на инспекции и на ужасающий голод, отряды по изъятию продовольственного налога свирепствовали и осенью 1922 г. Они состояли из хорошо экипированных и изобильно накормленных людей, для которых их голодные собратья были просто «мразью». Действовали они совершенно безжалостно. В Псковской губернии было изъято в налог ⅔ урожая, в Рязанской и Тверской губерниях изъятие налога обрекло крестьян на голодную смерть и незасеянные поля на 1923 г. Зная о масштабах изъятия, крестьяне Новониколаевской (Новосибирской) губернии заранее заготавливали на зиму для себя траву и корни. В Киевской губернии стали происходить массовые самоубийства крестьян целыми семьями «вследствие непосильности продналоговых ставок». Летом 1922 г. голодало не менее 30 млн. человек.

Мировую прессу облетели снимки умирающих детей-скелетов и известия о людоедстве, призывы о помощи голодающим. Американское управление помощью – ARA (American Relief Administration) в августе 1921 г. заключило с советским правительством соглашение и с октября 1921 по июнь 1923 г. обслуживало в день до 10,5 млн. человек (2/5 из них дети) дополнительным питанием, а также медикаментами, одеждой и семенами. ARA работала под патронажем будущего президента США Герберта Гувера. За время работы организация выделила на помощь голодающим русским людям 61 млн. 566 тысяч долларов[18], а также поставила 718,8 тысячи тонн товаров. Этой американской организации помогала ассоциация американских квакеров и ассоциация американского Красного Креста, который потратил на медикаменты и медицинское оборудование для голодающих более 8 млн. долл. Комитет норвежского полярного исследователя Фритьофа Нансена и другие европейские организации помогали еще 3 млн. человек.

Свидетельство очевидца

«Семья наша, голодавшая в течение двух лет, вся была обречена на гибель, как и многие другие семьи интеллигентов. Спасла нас от смерти американская организация ARA, устроившая в 1921 г. свои отделения по всей России. Лица, желавшие помочь голодающим, вносили в эту организацию десять долларов (примерно 15 граммов золота. – Отв. ред.), указывая адрес, кому они хотели бы послать продовольствие. ARA доставляла по данному ей адресу трехпудовую посылку (около 50 кг. – Отв. ред.), содержащую в себе муку, рис, жиры, жестянки с молоком и тому подобные драгоценные продукты. Наша семья, имевшая друзей в Западной Европе, стала получать ежемесячно такую посылку. Мы и многие другие интеллигенты были таким образом спасены от гибели», – вспоминал Н. О. Лосский, живший в те годы в Петрограде. – Н. О. Лосский. Воспоминания. Жизнь и философский путь. М., 2008. – С. 187.

Независимые русские общественные деятели – среди них всемирно известный экономист Николай Кондратьев, министр продовольствия Временного правительства Сергей Прокопович, видный общественный деятель Екатерина Кускова, академики, врачи, желая помочь страждущему народу, как в былые дореволюционные времена создали Комитет помощи голодающим Помгол. Но они почти сразу же были арестованы, обвинены в стремлении к свержению советской власти и сосланы в уездные города. «Газетам дадим директиву: завтра же начать на сотни ладов высмеивать „Кукишей“ (так Ленин издевательски называл Помгол. – Отв. ред.). Баричи, белогвардейцы хотели прокатиться за границу, не хотели ехать на места. Изо всех сил их высмеивать и травить не реже одного раза в неделю в течение двух месяцев», – приказывал Ленин. Заместитель председателя ВЧК Юзеф Уншлихт так объяснял причины борьбы с Помголом: «Вы говорите, что Комитет не сделал ни одного нелояльно шага. Это – верно. Но он являлся центром притяжения для русского общества. Это мы не можем допустить. Знаете, когда нераспустившуюся вербу опустят в стакан с водой, она начинает быстро распускаться… Так же быстро начал обрастать старой общественностью и Комитет… Вербу надо было выбросить из воды и растоптать». Кускову и Прокоповича и некоторых иных всемирно известных людей Совнарком выслал за границу, других членов Помгола сгноили в лагерях. Общественный комитет сменила государственная организация под тем же названием. Но деятельность ее была неэффективна.

К лету 1923 г. сведения о смерти от голода прекратились. В пострадавших губерниях недосчитались 5,1 млн. человек. Произошла крупнейшая в Европе со времен Средневековья демографическая катастрофа. Вызвана она была не стихией, а более чем на 9/10 действиями ленинского правительства. От подобной «засухи» в 1891–1892 гг. погибло 375 тысяч человек.

Узнав, что советское правительство предлагает зерно на экспорт и активно вывозит золото и драгоценности на поддержку мировой революции и, в частности, на покупку оружия для большевицкой революции в Германии, американцы прекратили помощь. Если бы большевики желали не допустить голода, они вполне могли бы в десятки раз снизить потери от него, особенно опираясь на помощь русской и мировой общественности, которая протянула щедрую руку голодающим людям, не обращая внимания на сущность воцарившегося в России режима. Очень вероятно, рачительная экономическая политика вообще могла не допустить голода в таких крайних формах. Но большевикам был нужен именно голод, выморачивание народа и подавление всех возможных источников сопротивления их режиму, для чего голодомор был исключительно удобен. И большевики дали чудовищный голод русскому обществу, еще так недавно ждавшему получить из рук большевиков «немедленный рай».

Если бы умирающие от голода крестьяне, расстреливаемые бойцы Тамбовского и Западно-Сибирского восстаний, матросы Кронштадта поддержали за полтора года до того Колчака, Деникина, Юденича в решительный момент их наступления, они не лишились бы ни хлеба, ни урожая, ни иного своего имущества. Погибшие стали бы героями, выжившие – гражданами свободной России. Но тогда, в 1919 г. крестьяне и матросы искали не пользы России, а своей выгоды, и не пришли на помощь Белым воинам, ведшим бой за общерусское дело. В 1920–1922 гг. пришла расплата.

Находясь в Галлиполи в тяжелейших экономических и моральных условиях, Белые солдаты и офицеры собрали деньги и отправили советскому консулу во Франции в помощь голодающим в советской России. О судьбе этих денег можно только догадываться.

Голод был использован и для решительной атаки на Церковь. Несмотря на активное и разностороннее участие духовенства в помощи голодающим (послание св. Патриарха Тихона главам христианских Церквей с призывом помочь голодающему русскому народу летом 1921 г., воззвание св. Патриарха Тихона 19 февраля 1922 г., «благословлявшее церковно-приходские советы жертвовать в пользу голодающих драгоценные предметы, не имевшие богослужебного пользования», и собирать пожертвования голодающим), Русская Православная Церковь была обвинена в отказе употребить свои материальные ценности на борьбу с голодом. Цель большевицкой власти была проста – полностью уничтожить Церковь и сделать общество безбожным («атеистическим»). Этими действиями руководили Лев Троцкий, Феликс Дзержинский, А. И. Шпицберг. В начале декабря 1921 г. Дзержинский пишет: «Церковную политику развала должен вести ВЧК, а не кто-либо другой. Официальные или полуофициальные сношения с попами – недопустимы. Наша ставка на коммунизм, а не на религию».

В добровольном сотрудничестве с Помголом Церкви было отказано, и 23 февраля 1922 г. вышел декрет ВЦИК о насильственном изъятии церковных ценностей – якобы в помощь голодающим. Декрет предписывал местным совдепам в месячный срок «изъять из церковных имуществ… все драгоценные предметы из золота, серебра и камней, изъятие которых не может существенно затронуть интересы самого культа». При этом в стране была развёрнута пропагандистская кампания, в ходе которой священноначалие Русской Православной Церкви и прежде всего св. Патриарх Тихон объявлялись активными контрреволюционерами, стремившимися «костлявой рукой голода задушить Советскую Республику».

Рассматривая организованный ими в России голод как благоприятное условие для скорейшего разрушения и уничтожения Церкви, большевицкий режим создал на всей территории страны сеть секретных комиссий, идейным и организационным руководителем которых являлся нарком по военным и морским делам, Председатель Реввоенсовета Республики Троцкий. Статус секретности, характерный для этих комиссий, был обусловлен прежде всего тем, что основной целью их деятельности являлась отнюдь не гуманитарная помощь голодающим, а тщательно скрывавшаяся, предполагавшая несколько этапов политика, направленная на раскол, деморализацию и уничтожение православного духовенства и церковно активных мирян, а также на пополнение партийной кассы большевиков.

Документ

Важнейшие цели и конкретные способы проведения этой новой пропагандистско-репрессивной антицерковной акции были сформулированы Лениным в секретном письме членам Политбюро ЦК РКП (б) 19 марта 1922 г. «Для нас именно данный момент представляет из себя не только исключительно благоприятный, но и вообще единственный момент, когда мы можем с 99-ю из ста шансов на полный успех разбить неприятеля наголову и обеспечить за собой необходимые для нас позиции на много десятилетий. Именно теперь и только теперь, когда в голодных местах едят людей, и на дорогах валяются сотни, если не тысячи трупов, мы можем и поэтому должны провести изъятие церковных ценностей с самой бешеной и беспощадной энергией, не останавливаясь перед подавлением какого угодно сопротивления… Все соображения указывают на то, что позже нам сделать этого не удастся, ибо никакой иной момент, кроме отчаянного голода, не даст нам такого настроения широких крестьянских масс, который бы либо обеспечивал нам сочувствие этой массы, либо, по крайней мере, обеспечил бы нам нейтрализовывание этих масс… Мы должны именно теперь дать самое решительное и беспощадное сражение черносотенному духовенству и подавить его сопротивление с такой жестокостью, чтобы они не забыли об этом в течение нескольких десятилетий… Чем большее число представителей реакционной буржуазии и реакционного духовенства удастся нам по этому поводу расстрелять, тем лучше… Для наблюдения за быстрейшим и успешнейшим проведением этих мер назначить… секретную комиссию при обязательном участии товарищей Троцкого и Калинина, без всякой публикации об этой комиссии, с тем, чтобы проведение всей операции было обеспечено и проводилось не от имени комиссии, а в общесоветском и общепартийном порядке». – Архивы Кремля. В 2-х кн. Кн. 1. Политбюро и церковь. 1922–1925 гг. М.; Новосибирск, 1997. С. 140–144.

19 марта Ленин писал членам Политбюро: «Нам во что бы то ни стало необходимо провести изъятие церковных ценностей самым решительным и самым быстрым образом, чем мы можем обеспечить себе фонд в несколько сотен миллионов золотых рублей (надо вспомнить гигантские богатства некоторых монастырей и лавр). Без этого фонда никакая государственная работа вообще, никакое хозяйственное строительство в частности, и никакое отстаивание своей позиции в Генуе в особенности, совершенно немыслимо. Взять в свои руки этот фонд в несколько сотен миллионов золотых рублей (а может быть и в несколько миллиардов) мы должны во что бы то ни стало… Если необходимо для осуществления известной политической цели пойти на ряд жестокостей, то надо осуществлять их самым энергичным образом и в самый краткий срок…»

Именно в это время в качестве центра разработки стратегии всей дальнейшей антицерковной политики большевицкого режима при ЦК РКП (б) была создана Антирелигиозная комиссия, председателем которой стал бывший секретарь ЦК Емельян Ярославский (Губельман), а бессменным секретарём – начальник 6-го отделения секретно-оперативного отдела ГПУ Е. А. Тучков.

Верующие сопротивлялись изъятию церковного имущества, ГПУ сообщало о 1414 «кровавых эксцессах» в 1922 г. В частности, в городе Шуе Владимирской губернии верующие оказали вооруженное сопротивление грабителям, было много убитых.

В ответ в марте 1922 г. по приказу Ленина начались групповые аресты, показательные процессы и расстрелы духовенства и активных мирян. Церковным гонениям, усилившимся в 1922 г. и продолжившимся в 1923-м, большевицкий режим пытался придать видимость «революционной законности», инсценируя судебные процессы. После наиболее громких из этих процессов, петроградского и московского, летом 1922 г. были убиты митрополит Петроградский Вениамин (Казанский), горячо любимый своей паствой, избравшей его в 1917 г. на митрополичью кафедру, архимандрит Сергий (Шеин), миряне Юрий Новицкий и Иоанн Ковшаров; глубоко почитавшиеся православными москвичами протоиереи Александр Заозерский, Христофор Надеждин, Василий Соколов, иеромонах Макарий (Телегин) и мирянин Сергий Тихомиров.

Всего в результате террора ГПУ в 1922–1923 гг. было убито 2690 священников, 5410 монахов и монахинь, закрыто 637 монастырей. Конфискованное у Церкви имущество оценивалась в 2,5 млрд. золотых рублей, а на помощь голодающим из них было истрачено всего около 1 млн. При этом бесценные художественные сокровища, находившиеся в храмах и монастырях, как правило, разрушались – изделия из драгоценных металлов отдавались в переплавку, драгоценные камни выковыривались. Вместе с другими драгоценностями, накопленными старой Россией, церковное имущество было продано для закупки оборудования и оружия за рубежом, для обеспечения «генуэзской дипломатии», для поддержки неудавшейся немецкой революции 1923 г., для содействия иным акциям Коминтерна.

Литература

Архивы Кремля. В 2-х кн. / Кн. 1. Политбюро и церковь. 1922–1925 гг. М.; Новосибирск, 1997.

Анна Урядова. Голод 1920-х годов в России и Русское зарубежье. СПб.: Алетейя, 2010.

2.2.44. Общество под большевиками в годы Гражданской войны

На территориях, занятых Белыми войсками, местные жители (предприниматели, ученые, учителя, ремесленники и т. д.) могли сотрудничать с властями, а могли вести свою частную жизнь и деятельность независимо от них. Под большевиками такого выбора не было: единственной легальной возможностью найти средства к существованию стала работа на советскую власть.

Запрещение частного предпринимательства и свободной торговли привело к стремительному исчезновению товаров – промышленных и продовольственных. Городские жители должны были получать продукты в виде пайков, которые распределялись по советским предприятиям и учреждениям. Все граждане были разделены на пять категорий «едоков», начиная с рабочих и солдат Красной армии, заканчивая «нетрудовым элементом» – так именовались «бывшие», включая интеллигенцию. Последняя категория снабжалась хуже всего, но и первая, привилегированная, едва выживала. В начале 1920 г. зарплата рабочих в Петрограде составляла от 7000 до 12 000 рублей в месяц. Для сравнения, фунт (409,5 грамма) масла стоил на чёрном рынке 5000 рублей, фунт мяса – 3000, литр молока – 750. Таким образом, жить на зарплату было невозможно; однако каждый работник в зависимости от своей категории получал некоторое количество продуктов от государства. Так, в Петрограде в конце 1919 г. рабочий на военном предприятии («едок» высшей категории) получал по продуктовым карточкам полфунта хлеба в день, а также фунт сахара, полфунта жиров и четыре фунта воблы в месяц.

Свидетельство очевидца

На процессе М. Конради (см. 3.1.16) М. П. Арцыбашев говорил о жизни под большевиками в годы Гражданской войны: «Словно издеваясь над законом природы и людьми, власть выдавала населению по две селедки и по одной восьмой фунта хлеба, иногда совершенно прекращая выдачу и в то же время под страхом смерти запрещая какую бы то ни было покупку и продажу продовольствия.

В квартирах производились систематические обыски, и у людей отбирали последние фунты муки. Все дороги были преграждены заградительными отрядами, чтобы не пропускать вольного товара. Кое-какие уцелевшие, вопреки большевицким запретам, жалкие рынки обирались вооруженными облавами. У крестьян отбиралось все, что превышало норму личного потребления, и таким образом уничтожался самый источник питания русского народа.

Никогда не понять человеку, находящемуся в здравом уме, какую цель преследовали большевики. Думали ли они, в самом деле, выморить голодом весь русский народ или хотели приучить человечество жить без пищи?». – М. П. Арцыбашев. Показания по делу Конради // Красный террор в Москве. М.: Айрис-Пресс, 2010. – С. 463.

Дневники и мемуары 1918–1920 гг., написанные в той части России, которая оставалась под большевиками, изобилуют страшными историями и подробностями о голодных страданиях и бесчисленных смертях. За полгода большевики так преобразовали народное хозяйство, что смерть от голода и страдания от истощения стали всеобщим явлением.

Свидетельство очевидца

«К середине 19-го года мы все, обыватели, незаметно впадали в тихое равнодушие, в усталую сонливость. Умирали не от голода, а от постоянного недоедания. Смотришь, бывало, в трамвае примостился в уголку утлый преждевременный старичок и тихо заснул с покорной улыбкой на губах. Станция. Время выходить. Подходит к нему кондукторша, а он мертв. Так мы и засыпали на полпути у стен домов, на скамеечках в скверах… Всеобщее ослабление организмов дошло до того, что люди непроизвольно переставали владеть своими физическими отправлениями. Всякая сопротивляемость, гордость, смех и улыбка совсем исчезли. В 18-м году еще держались малые ячейки, спаянные дружбой, доверием, взаимной поддержкой и заботой, но теперь и они распадались. Днём гатчинские улицы были совершенно пусты: точно всеобщий мор пронёсся по городу… Так отходили мы в предсмертную летаргию». – А. Куприн. Купол Святого Исаакия Далматского.

Постоянное недоедание гнало людей на поиски хоть чего-то съестного. Как вспоминал М. А. Осоргин, москвичи той поры ходили «с одинаковыми мешками за плечами, слабосильные – с санками или детской колясочкой на случай пайковой выдачи или неожиданной продовольственной поживы; мешки срослись с телом, люди стали сумчатыми». Скупка и перепродажа товаров частными лицами запрещалась; согласно декрету «Социалистическое отечество в опасности», подписанному Лениным 21 февраля 1918 г., спекулянты расстреливались на месте наравне со шпионами и контрреволюционными агитаторами.

Но ни заградотряды на станциях, ни расстрелы не могли остановить многотысячный поток «мешочников», ежедневно отправлявшихся в сельские регионы за продуктами. В деревнях катастрофически не хватало промышленных товаров, и на две катушки ниток в 1918 г. можно было выменять пуд муки, а на мужские сапоги – от 4 до 15 пудов. В нелегальном снабжении участвовали практически все. Укрываясь от проверок, люди перемещались на крышах вагонов, тормозных площадках и буферах. Одни шли на риск, чтобы спасти от голодной смерти себя и свою семью, другие – чтобы обогатиться на пришедшей разрухе. Если бы не «мешочники», т. е. крестьяне и перекупщики, которые, нарушая указ о запрете торговли, везли в города продукты питания, рискуя жизнью и свободой, то за 1918–1920 гг. вымерли бы практически все «нетрудовые элементы». По замечанию А. И. Куприна, при большевиках жившего в Гатчине, множество людей были тогда обязаны жизнью «предприимчивой жадности мешочника». Не случайно Зинаида Гиппиус предлагала поставить в будущей свободной России памятник «спекулянту-мешочнику», его обусловленное алчностью мужество спасло жизнь миллионам людей.

Кроме продуктов, в городах исчезло топливо. Города в зиму 1918/19 г. не отапливались, электричество если и давалось, то по нескольку часов в сутки, воды в современных многоквартирных домах не было, канализация не работала, газа также не было. Чтобы обогреть промерзшие комнаты, применялись небольшие железные печки, получившие прозвище «буржуйки». Добыча топлива, как и добыча еды, превратилась в жестокую борьбу за существование. Когда нельзя было достать дров, в ход шли разобранные заборы, железнодорожные шпалы, даже могильные кресты. Топили мебелью, паркетом, деревянными домами, книгами, парковыми деревьями – и это в стране, изобиловавшей лесом. Ванны зимой до краев были заполнены замерзшими испражнениями.

Недоступность лекарств и антисанитарные условия жизни способствовали распространению эпидемий, от которых в России за годы военного коммунизма умерло 3,5 млн. человек (в 7 раз больше, чем погибло на фронтах Гражданской войны).

Жизнь человеческая обесценилась настолько, а нравы так ожесточились, что молодой человек, работающий в ЧК или имеющий там друзей, вполне мог пригласить понравившуюся ему барышню вместе сходить посмотреть на пытки и расстрелы, как при старом режиме приглашали в цирк или кинематограф. Например, в марте 1918 г. на именинах писателя Алексея Толстого Сергей Есенин пытался пригласить на такое зрелище «поэтессу К.» (очевидно, Кузьмину-Караваеву, будущую монахиню Марию) – «А хотите поглядеть, как расстреливают? Я это вам через Блюмкина (левого эсера. – Отв. ред.) в одну минуту устрою» (В. Ходасевич. «Некрополь», «Сергей Есенин»). Самое ужасное, что подобные предложения нередко принимались любительницами острых ощущений.

Привычным явлением стали постоянные аресты и обыски. В любое время чекисты могли войти в квартиру и забрать какие угодно вещи или продукты, объявив их лишними для хозяев. Например, в «Известиях Одесского Совета рабочих депутатов» от 13 мая 1919 г. граждане обязывались заранее составить список того, что у них будет отнято: «Принадлежащие к имущим классам должны заполнить подробную анкету, перечислить имеющиеся у них продукты питания, обувь, одежду, драгоценности, велосипеды, одеяла, простыни, столовое серебро, посуду и другие необходимые для трудового народа предметы. <…> Каждый должен оказывать содействие комиссии по экспроприации в ее святом деле. <…> Тот, кто не подчинится распоряжениям комиссии, будет немедленно арестован. Сопротивляющиеся будут расстреляны на месте». Отнятые вещи попадали, как правило, не в распоряжение абстрактного «трудового народа», а в дома тех, кто проводил «экспроприацию».

Не причастный к новой власти человек не был отныне хозяином даже собственной посуды и постельного белья, не говоря уже о квартире. Каждый, кто не получил от большевиков особых привилегий, подлежал «уплотнению»: в его собственное, когда-то купленное или унаследованное жилье подселяли незнакомых людей, которые размещались в нем как хозяева. Прежних владельцев домов и квартир могли не только «уплотнить», но и просто выселить или расстрелять – по усмотрению местного Совета. Но и «уплотнение» (самый мягкий вариант «экспроприации» жилья) ставило прежних хозяев в унизительное положение.

Кодекс законов о труде (10 декабря 1918 г.) устанавливал для всех граждан РСФСР трудовую повинность. Эта повинность также использовалась для показательного унижения «бывших», особенно женщин и девушек дворянского и «буржуйского» происхождения: их посылали, как правило, мыть уборные в чекистских и красноармейских казармах.

18 (30) декабря 1917 г. вышел декрет о гражданской регистрации браков, разводов, рождений и смертей. Так как нужного административного аппарата долгое время не было, это не только сорвало учет населения, но способствовало разрушению семьи, особенно в атмосфере военной разрухи, пропаганды «свободной любви» и марксистского взгляда на брак как на буржуазный пережиток. В разных районах России, находившихся под большевицкой властью, в 1918–1919 гг. издавались и проводились в жизнь декреты, объявлявшие женщин «всенародным достоянием». В Саратове, Владимире, Екатеринодаре и других городах в начале 1918 г. были изданы декреты советской власти, отменявшие «частное право на владение женщинами». Можно себе представить, к каким ужасам приводили попытки их претворения в жизнь.

Документ

«Декрет Саратовского губернского совета народных комиссаров об отмене частного владения женщинами

Законный брак, имеющий место до последнего времени, несомненно является продуктом того социального неравенства, которое должно быть с корнем вырвано в Советской республике. До сих пор законные браки служили серьезным оружием в руках буржуазии в борьбе с пролетариатом, благодаря только им все лучшие экземпляры прекрасного пола были собственностью буржуев, империалистов, и такою собственностью не могло не быть нарушено правильное продолжение человеческого рода. Поэтому Саратовский губернский совет народных комиссаров, с одобрения Исполнительного комитета Губернского совета рабочих, крестьянских и солдатских депутатов, постановил:

1. С 1 января 1918 г. отменяется право постоянного владения женщинами, достигшими 17 лет и до 32 лет…

3. За бывшими владельцами (мужьями) сохраняется право на внеочередное пользование своей женой…

4. Все женщины, которые подходят под настоящий декрет, изымаются из частного владения и объявляются достоянием всего трудового класса.

5. Распределение заведывания отчужденных женщин предоставляется Совету рабочих, солдатских и крестьянских депутатов…

8. Каждый мужчина, желающий воспользоваться экземпляром народного достояния, должен предоставить от рабоче-заводского комитета или профессионального союза удостоверение о своей принадлежности к трудовому классу…» – «За права человека». № 4–5. М., 1999. – C. 8.

Внезапное обнищание, постоянное чувство голода и не менее постоянная угроза кары со стороны властей вели к психологическому слому того основного слоя населения, который изначально не был на стороне большевиков. Существовавшие прежде формы взаимопомощи (например, кооперативы) и социальной поддержки (сеть приютов, ночлежек и т. д.) были разрушены, и каждый должен был выживать сам по себе. Общий шок усугублялся и резким смещением времени – годового и суточного. 24 января 1918 г. Совет народных комиссаров РСФСР заменил юлианский календарь, по которому до тех пор жила Россия, григорианским; по декрету, после 31 января наступило не 1, а 14 февраля. Другим декретом, от 31 марта 1918 г., стрелки часов были переведены сразу на два часа вперед (так называемое «декретное» время).

В сентябре 1918 г. устранен другой «пережиток феодализма» – взамен привычных фунтов, пудов, верст и аршинов стала действовать метрическая система мер и весов.

Все это в совокупности рождало у современников чувство нереальности происходящего, отмеченное многими мемуаристами; для рядового российского обывателя новая жизнь казалась страшным сном, который вот-вот кончится. Дореволюционный быт вспоминался теперь как образец благополучия.

Свидетельство очевидца

И. А. Бунин записывал в 1919 г. в Одессе: «Мёртвый, пустой порт, мёртвый, загаженный город… Наши дети, внуки не будут в состоянии даже представить себе ту Россию, в которой мы когда-то (то есть вчера) жили, которую мы не ценили, не понимали, – всю эту мощь, сложность, богатство…»

Под властью большевиков у людей оставалось только три пути: служить этой власти, погибнуть или эмигрировать.

Мнения очевидцев

«Что касается политической стороны, то появился какой-то отбор тех, которые решили при всех условиях остаться в Петрограде. Эти люди скептически относились к идее насильственного свержения большевиков и ко всякого рода затеям гражданской войны. По сравнению с югом, где жили прошлым и активно желали его возвратить, здесь жили настоящим и лишь желали его улучшения, хотя бы и весьма относительного. Психология тех же самых слоев русского общества была иная. Те же самые социальные элементы перерабатывались разнородно, и результаты были разные.

Но самым страшным было равнодушие, с каким относились к попыткам „спасения России“. Да и нужно ли спасать, говорили мне, все равно никаких новых сил нет и не может выявиться. А между тем основным мотивом всех рассуждений, помыслов и эмоциональной стороны Белого движения было прийти оттуда, с юга, на помощь населению, которое якобы изнывает под большевистским игом. Население действительно изнывало, но, запасшись терпением на многие годы, оно верило не в хирургические приемы лечения, а в неисчерпаемую силу русского организма, который все может вынести и ни от чего не сломается.

Этот разрыв в настроениях между югом и севером России был настолько велик, что когда потом, в деникинские времена, Белое движение докатилось до Орла, в Ростове-на-Дону строились планы насчет московского Белого правительства и обсуждался вопрос касательно формы правления, ни в Москве, ни в Петрограде никаких попыток к свержению большевиков не было, да и психологически не могло быть. А ведь если бы вся русская интеллигенция и примыкающие к ней чиновничьи и офицерские круги горели здесь тем же огнем, каким были одушевлены передовые части Добровольческой армии, то, конечно, в Петрограде и Москве неминуемы были бы вспышки восстания. Те, кого шли спасать, не желали спасаться, а желали приспособляться, приспособленческое же настроение – самая непригодная почва для борьбы. <…>

Между югом и севером была пропасть. Это были различные плоскости, и интеллигенция там и здесь говорила на разных языках, не понимая друг друга. Разница заключалась и в том, что на севере интеллигенция думала как народ, а на юге между Белыми и населением были отношения завоевателей и завоёванных». – Г. Н. Михайловский. Записки. Т. 2. С. 169–170.

«За всей видимостью революции – от анкеты до расстрела, от пайка до трибунала, от уплотнения до изгнания и эмиграции, от пытки голодом, холодом, унижением и страхом до награбленных богатств и посягания на мировую власть; за всем этим… укрывается один смысл, единый, главный, по отношению к которому все есть видоизменения, оболочка, наружный вид; этот смысл передаётся словами: духовное искушение… Это испытание вдвинуло во все русские души один и тот же прямой вопрос: Кто ты? Чем ты живёшь? Чему служишь? Что любишь? И любишь ли ты то, что „любишь“?.. И не много путей пред тобою, а всего два: к Богу и против Бога. Встань и обнаружь себя. И если не встанешь и не обнаружишь себя, то тебя заставят встать и обнаружиться: найдут тебя искушающие в поле и у домашнего очага, у станка и у алтаря, в имуществе и детях, в произнесённом слове и в умолчании. Найдут и поставят на свет, – чтобы ты заявил о себе недвусмысленно: к Богу ты идёшь или против Бога. И, если ты против Бога, то оставят тебя жить; и не все отнимут у тебя; и заставят тебя служить врагам Божиим; и будут кормить и ублажать; и наградят; и позволят обижать других, мучить других и отнимать у них имущество; и дадут власть, и наживу, и всю видимость позорящего почёта. И, если ты за Бога и к Богу, – то отнимут у тебя имущество; и обездолят жену и детей; и будут томить лишениями, унижениями, темницею, допросами и страхами; ты увидишь, как отец и мать, жена и дети медленно, как свечка, тают в голоде и болезнях, – и не поможешь им; ты увидишь, как упорство твоё не спасет ни родины от гибели, ни душ от растления, ни храмов от поругания; будешь скрежетать в бессилии и медленно гаснуть; и если прямо воспротивишься, – то будешь убит в потаённом подвале и зарыт, неузнанный, в безвестной яме…» – И. А. Ильин. Государственный смысл Белой армии. Родина и мы. Смоленск, 1995. – С. 189–190.

Литература

А. Ю. Давыдов. Мешочники и диктатура в России. 1917–1921 гг. СПб.: Алтейя, 2007.

2.2.45. Советская пропаганда и русская культура в 1918–1922 гг.

Еще при Временном правительстве большевики развернули в стране массовую пропаганду, облегчившую им приход к власти. Получив власть, они использовали ее для создания мощнейшей, до тех пор невиданной пропагандистской машины.

С первых дней большевицкого государства пропаганда легла в его основу: именно пропагандистскими, а не законодательными актами были декреты о мире и земле. Обещание мира было средством заручиться поддержкой солдат; выполнять его правительство не собиралось. Затем были созданы специальные органы, которые повели с противниками большевиков информационную войну. Это были «агитационно-пропагандистские отделы», возникавшие в разных организациях с начала 1918 г., и многочисленные «политотделы» в войсках. Они огромными тиражами издавали большевицкие листовки, брошюры и плакаты. Например, в одной лишь 3-й советской армии в течение мая 1919 г. было отпечатано 702 тысячи экземпляров воззваний для переброски в войска Белых, а 8-я армия в решающие месяцы борьбы с войсками Юденича (ноябрь – декабрь 1919 г.) распространила 4 миллиона экземпляров листовок. Эти пропагандистские тексты производили впечатление уже самим своим небывалым количеством.

В 1918–1920 гг. на подвластной большевикам территории действовали специальные агитпоезда («Октябрьская революция», «Красный Восток», «Советский Кавказ» и др.) и агитпароходы («Красная звезда», «Яков Свердлов», «Трудфронт»). Перемещаясь на них, партийные агитаторы провели в разных городах более 2000 митингов, раздавали населению брошюры и листовки, расклеивали плакаты. Высота этих плакатов достигала подчас трех метров. На них рисовались мощные фигуры красноармейцев и «пролетариев», карикатурно изображались русские священники, офицеры, «кулаки» и «буржуи».

Большевицкие плакаты и листовки 1918–1920 гг. призывали не просто победить, а непременно убить противников нового строя: «Смерть царским генералам», «Помещичья гадина еще не добита», «Уничтожайте Балаховича», «Врангель еще жив, добей его без пощады» и т. д. В этом Красная пропаганда не скрывала целей своей власти. Но в других отношениях она была исключительно лжива. Так, согласно плакату В. Дени «Деникинская банда» (1919) на трехцветном русском знамени армии Деникина стояло: «Бей рабочих и крестьян». На агитпоезде «Красный казак» (1920) было написано: «Казаки, не верьте, будто Советская власть преследует церковь и религию, никакого насилия над совестью, никакого оскорбления церквей и религиозных обычаев Советская власть не потерпит». К этому времени на захваченных Красными территориях уже третий год шли массовые убийства священников и осквернение святынь.

Белые по нравственным причинам не могли и помыслить прибегать ко лжи или раздавать утопические обещания. В разгар Гражданской войны они тоже стали выпускать плакаты и листовки, но, в отличие от Красных, не имели ни тысяч агитаторов, ни многолетнего опыта агитации, ни даже особого желания ее вести. Сама техника пропаганды, которая требует громких призывов и примитивных лозунгов, а в немалой степени – и манипулирования сознанием людей, не имела глубоких корней в традиционной русской культуре, носителями и защитниками которой ощущали себя Белые. Поэтому в пропагандистской войне большевики побеждали легче, чем на полях сражений. Им верили плохо образованные «массы», потому что большевики без зазрения совести сулили золотые горы и все, что душа пожелает, если они получат безраздельную власть. Получив же власть, они не одаривали народ, но скручивали его в бараний рог, оставляя все блага жизни только себе самим.

Коммунистической пропаганде служили и советские праздники – 1 мая и годовщина Октябрьского переворота. Непременными атрибутами этих праздников были агитационные плакаты и транспаранты с политическими лозунгами. Участие в праздничных митингах и демонстрациях с 1919 г. стало обязательным, а уклонение от них считалось свидетельством враждебности государству. По контрасту, празднование христианских праздников, веками формировавших повседневный уклад русской жизни, отныне становилось опасным.

Особым средством советской пропаганды явился новый облик городов. В апреле 1918 г. Совнарком издал декрет «О снятии памятников, воздвигнутых в честь царей и их слуг, и выработке памятников Российской социалистической революции», позднее названный «ленинским планом монументальной пропаганды». Этот декрет, подписанный Лениным, Луначарским и Сталиным, предписывал уничтожить «старорежимные» монументы и заменить их памятниками революционерам. Тем самым из сознания народа выкорчевывалась память о его прошлом, а история страны представлялась как череда революционных порывов.

До этого времени памятников в России было немного, и они ставились, как правило, по местной инициативе и на народные пожертвования. Отныне же установкой и сносом монументов стало распоряжаться государство. В декрете выражалось «желание, чтобы в день 1-го мая были уже сняты некоторые наиболее уродливые истуканы». Первым был разрушен памятный крест работы В. М. Васнецова (автора картины «Богатыри»), стоявший в Кремле на месте убийства Великого князя Сергея Александровича террористом Каляевым. Ленин сам накинул на этот крест петлю и сбросил его на землю.

За 1918–1920 гг. в Москве, Петрограде и Киеве было заложено в общей сложности 65 памятников лицам, которых большевики считали достойными прославления: Каляеву, Халтурину, Марксу, Лассалю, Бланки, Жоресу и др.; в Свияжске воздвигли памятник Иуде Искариоту, в Ельце – сатане. Большая часть этих монументов была изготовлена из непрочных материалов и до наших дней не сохранилась. Позже в советской монументальной пропаганде стали преобладать памятники Ленину и Сталину.

Тот же декрет 1918 г. предписал переименовать улицы городов. Естественные названия, которые складывались веками и передавали неповторимый колорит той или иной местности, начали заменяться искусственными, предписанными коммунистической идеологией. Уже к первой годовщине Октябрьского переворота было переименовано 45 петербургских улиц и 5 мостов: Знаменскую площадь превратили в площадь Восстания, Невский проспект – в Проспект 25-го октября и т. д. В том же году в Москве старинная Немецкая улица стала Бауманской, а Мясницкая – Первомайской. Со временем в сотнях городов появились площадь Революции, улицы Советская, Ленина, Сталина, Маркса, Луначарского, Троцкого, Калинина и т. д. Тем самым топонимика страны в немалой мере утратила свое многообразие, свою связь с ушедшими столетиями, а значит – и право считаться явлением русской культуры.

В октябре 1918 г. была введена упрощенная новая орфография, разработанная Академией наук еще в царское время. Декретом ВЦИК в том же октябре учреждалась единая трудовая школа, заменившая около 30 разных типов школ, существовавших до революции. Первая ступень охватывала детей от 8 до 13 лет, вторая – от 14 до 17. Древние языки и Закон Божий были из учебных программ изъяты, введено марксистское обществоведение и усилены естественно-научные дисциплины. Отменены были все экзамены, оценки и домашние задания. Все обучение стало бесплатным и совместным.

В 1920 г. пропагандистскую работу всех большевицких ведомств объединил Агитпроп – Отдел агитации и пропаганды ЦК РКП (б) во главе со Сталиным. Почти одновременно в системе Народного комиссариата просвещения был создан родственный орган – Главполитпросвет, руководителей которого назначало Политбюро ЦК РКП (б); долгие годы его возглавляла жена Ленина Н. К. Крупская. Агитпроп отвечал за контроль партии над культурой, а Главполитпросвет – над системой образования. Эти учреждения придали советской пропаганде всеобъемлющий характер.

Мнение современника

В статье 1920 г. «Советская Россия и мы» Президент Чехословакии Т. Г. Масарик писал: «Русская масса не умеет ни читать, ни писать. У нас же нет неграмотных людей, наш социалист поэтому не верит на слово тому, что ему читают и рассказывают образованные вожди, – он читает сам и сам думает. Поэтому наши люди более критичны. Русская же масса есть масса верующих. Вчера русский верил попу, сегодня верит социалистическому агитатору… В России нет никакого коммунизма, потому что там нет социализма. Масса русского населения на 75 процентов состоит из земледельцев и абсолютно несоциалистична; о коммунизме поэтому нет и не может быть речи; сами большевики в массе своей несознательны; они носят имя „коммунистов“, не понимая, что оно значит. Ничтожное меньшинство сознательных большевиков не может вести за собой огромное большинство людей пассивных, необразованных и несознательных. При таких обстоятельствах дело неизбежно доходит до террора: чтобы Ленин и сознательные большевики удержали власть над необразованной, несоциалистической массой, они вынуждены прибегнуть к террору… Мы знаем советскую Россию по бумажным распоряжениям, которые далеки от воплощения. Бумажки сегодня играют в советской России великую роль. Советская Россия, это дом из бумажек, склеенных кровью… Русские до социализма еще не созрели, а Ленин думает, что он их быстро сумеет воспитать террором. Пустые надежды – террором не воспитывают». – Цит. по: С. Магид. Т. Г. Масарик: творчество и идеи // Т. Г. Масарик и «Русская акция» чехословацкого правительства. М., 2005. – С. 51–52.

Те, кто оказался под властью коммунистов против воли, не могли противопоставить этой пропаганде работу негосударственных издательств или частных библиотек. Такой возможности их лишили декреты Совнаркома «О печати» (1917) и «О порядке реквизиции библиотек, книжных магазинов, складов книг и книг вообще» (1918). Любые издания, способные возбудить неповиновение большевикам, были запрещены. Миллионы дореволюционных книг были отняты у законных владельцев и уничтожены либо свалены в подвалы государственных хранилищ, где их никто не мог прочитать.

Первой страницей советской литературы явилась поэма Александра Блока «Двенадцать» (январь 1918 г.). «Правда» оценила ее как величайшее достижение русской поэзии (Правда. 1919 г., 18 января), похожим был и отзыв Троцкого (Троцкий Л. Литература и революция. М., 1991. С. 99, 102). Такие строки поэмы, как «Пальнем-ка пулей в Святую Русь» и «Мы на горе всем буржуям / Мировой пожар раздуем», стали ёмким выражением духа большевизма.

Писатели, художники, артисты театров в первые годы советской власти повели себя по-разному. Одни не верили, что эта власть продержится долго, и старались не ссориться с ней, чтобы ее пережить. Другие сознательно поставили свое искусство на службу коммунистам. Так, художники К. С. Малевич, М. З. Шагал и К. С. Петров-Водкин оформляли Красные агитпоезда. В. В. Маяковский создал множество стихов и плакатов, ставших орудием советской пропаганды. Например, в его «Сказке о дезертире…» (1920–1923) на занятой Белыми территории мужик якобы работает на барщине (отмененной вместе с крепостным правом в 1861 г.), «а жена его на дворе у господ грудью кормит барскую суку». В стихотворении «Владимир Ильич!» (1920) поэт благодарит Ленина за ясные указания, кого убивать: «Теперь не промахнемся мимо. Мы знаем кого – мети! Ноги знают, чьими трупами им идти».

Историческая справка

Александр Александрович Блок (1880–1921) еще при жизни был признан поэтом общенационального значения, лидером русской литературы «Серебряного века». Он окончил историко-филологический факультет Петербургского университета (проучившись прежде несколько лет на юридическом); мать поэта была переводчицей, дочерью ректора того же университета А. Н. Бекетова, жена – дочерью великого химика Д. И. Менделеева, отец – юристом, профессором Варшавского университета. В юности духовный путь Блока был определен его увлечением мистической утопией «Вечной Женственности», грядущей спасти мир (это увлечение породило «Стихи о Прекрасной Даме» и извратило брак поэта). В поисках более реальной жизни Блок был захвачен революцией 1905 г., которая обнажила для него стихийную и катастрофическую природу бытия. Как и многие интеллигенты, он тяготился принадлежностью к образованному слою и мечтал слиться с низовой народной стихией. В этой мистически воспринимаемой им стихии Блок усматривал подлинную Россию, ее «разбойную красу». Судьба России для него – «первейший вопрос, самый жизненный» (письмо К. С. Станиславскому от 9 декабря 1908 г.); в этой судьбе он неизменно видел тайну и трагедию.

Окружающую действительность поэт определял как «страшный мир», где царствует душевная опустошенность; он предчувствовал «неслыханные перемены, невиданные мятежи» и заранее принимал гибель этого мира как заслуженное возмездие. При Временном правительстве Блок редактировал отчеты Чрезвычайной следственной комиссии, призванной искать состав преступления в действиях царского правительства. После Октябрьского переворота на вопрос анкеты «Может ли интеллигенция работать с большевиками» Блок ответил: «Может и обязана». Восхищаясь стремлением новой власти «переделать все» вплоть до моральной природы человека, поэт призывал интеллигентов: «Всем телом, всем сердцем, всем сознанием – слушайте революцию».

Исследователи спорят о том, почему в финале «Двенадцати» безбожников-красногвардейцев незримо ведет Христос; показательны более ранние размышления поэта, характерные для символизма в целом: «… нет разницы – бороться с дьяволом или Богом – они равны и подобны» (Блок А. Собр. соч.: В 8 т. М.; Л., 1963. Т. 7. С. 28). Свое итоговое осмысление пути страны Блок выразил в стихотворении «Скифы» (1918), где Россия воспевается как принципиально варварская сила, с «азиатской рожей» и «раскосыми и жадными очами», лишенная христианской истории. «Старый мир» отождествляется здесь с Европой; настойчиво призывая ее «на братский пир труда и мира», поэт не скрывает, что в скифских объятиях ее скелет может «хрустнуть»; в случае же отказа европейцев от этого братства им предстоит бой «с монгольской дикою ордою».

После революции Блок впервые в жизни пошел на государственную службу, работал одновременно во многих местах (в том числе в Театральном отделе Наркомпроса). В январе 1921 г. записал: «Научиться читать „Двенадцать“. Стать поэтом-куплетистом. Можно деньги и ордера иметь всегда…» За полгода до смерти, выступая в феврале 1921 г. на Пушкинском дне (годовщие гибели А. С. Пушкина), Блок так подвел итог своего опыта сотрудничества с большевиками: «Покой и воля. Они необходимы поэту для освобождения гармонии, но покой и волю тоже отнимают. Не внешний покой, а творческий. Не ребяческую волю, не свободу либеральничать, а творческую свободу – тайную свободу. И поэт умирает, потому что дышать ему больше нечем: жизнь потеряла смысл». На одном из своих последних творческих вечеров, 1 марта в Малом театре Петрограда, уже больной Блок категорически отказался читать «Двенадцать», несмотря на настойчивые просьбы «революционно настроенного» зала. В последние месяцы жизни поэт переживал глубокую депрессию и умер от «слабости сердца», сопровождавшейся психическим расстройством.

Но были среди людей искусства и те, кто решительно отказался сотрудничать с большевиками. Композитор Сергей Рахманинов (1873–1943) уже в декабре 1917 г. объявив своим близким, что всякая артистическая деятельность в России прекращается, искусство в ней существовать не может, и покинул родину навсегда.

За годы Гражданской войны огромный урон понесла русская наука. В 1918–1920 гг., в результате «классового» подхода к выдаче продовольственных пайков (ученым выдавали пайки 4-й категории по остаточному принципу), от голода умерли 22 действительных члена Академии наук и члена-корреспондента, в их числе математик А. А. Марков, филолог А. А. Шахматов, историк А. С. Лаппо-Данилевский, этнограф В. В. Радлов, археолог Я. И. Смирнов, всемирно известный специалист по истории и культуре Древнего Востока, замечательный египтолог академик Б. А. Тураев. В Одессе в 1918 г. застрелился один из основоположников теории автоматического управления А. М. Ляпунов. «Жить незачем, когда отнята душа, подавлен дух и оставлен человеку один желудок», – незадолго до смерти, наступившей 23 июля 1920 г., говорил своим близким академик Тураев. Деятели русской культуры, мыслящие сходным образом, все почти или погибли, или эмигрировали.

Но было немало и таких русских ученых, писателей, мыслителей, которые покорному умиранию предпочли борьбу с большевизмом. Простым солдатом пошел в Белую кавалерию сорокалетний профессор политики и права, будущий известный евразиец Николай Алексеев, за участие в заговоре В. Н. Таганцева в 1921 г. был, среди иных 60 человек, расстрелян поэт Николай Гумилев.

Иван Бунин в 1919 г. писал о революции как о предельном нравственном падении народа, а о Белом движении – как о «славнейшей и прекраснейшей странице всей русской летописи»: «Спасение в нас самих, в возврате к Божьему образу и подобию, надежда – на тех, которые этого образа и подобия не утрачивали даже в самые черные дни, – которые, испив до дна весь ужас и всю горечь крестных путей, среди океана человеческой низости, среди звериного рева: „Распни Его и дай нам Варраву!“ – перед лицом неслыханного разврата родной земли, встали и пошли жизнью и кровью своей спасать ее, и повели за собой лучших ее сынов, лучший цвет русской молодости, дабы звезда, впервые блеснувшая над темнотой и скорбью Ледяного похода, разгоралась все ярче и ярче – светом незакатным, путеводным и искупляющим несчастную, грешную Русь!»

Литература

Агитмассовое искусство Советской России: Материалы и документы. М., 2002.

В. Г. Крысько. Секреты психологической войны. Минск, 1999.

А. Л. Посадсков. «Белая» и «красная» пропаганда на фронтах Гражданской войны в Сибири // Вестник Омского университета. Вып. 4. 1999. С. 99—104.

P. Kenez. The Birth of the Propaganda State: Soviet Methods of Mass Mobilisation. 1917–1929. Cambridge, 1985.

2.2.46. Коммунистическая элита в 1918–1923 гг.

Мнение современника

«Гордые спасители мiра, противопоставлявшие себя и свои стремления, как высшее разумное и благое начало, злу и хаосу всей реальной жизни, оказались сами проявлением и продуктом – и при том одним из самых худших – этой самой злой и хаотической русской действительности; все накопившееся в русской жизни зло – ненависть и невнимание к людям, горечь обиды, легкомыслие и нравственная распущенность, невежество и легковерие, дух отвратительного самодурства, неуважение к праву и правде – сказались именно в них самих, мнивших себя высшими, как бы из иного мiра пришедшими, спасителями России от зла и страданий». – С. Л. Франк. Смысл жизни. Брюссель: Жизнь с Богом, 1976. – С. 32. (Работа написана летом 1925 г. в Германии.)

Английский философ, лауреат Нобелевской премии Бертран Рассел в своей книге «Практика и теория большевизма» (1920), написанной после поездки в советскую Россию, довольно точно разделил представителей большевицкой элиты на три группы. Во-первых, это «старая гвардия революционеров, испытанных годами преследований». Именно они занимают самые высокие посты, отличаясь несгибаемостью, фанатизмом и искренней верой в торжество коммунизма. Более низкое место в правящей иерархии, согласно Расселу, принадлежит группе из карьеристов, ставших «ревностными большевиками» по причине успехов этой партии. И, наконец, последняя категория – это люди, которые не являются убежденными коммунистами, а сплотились вокруг правительства в силу его стабильности.

Подавляющее большинство революционных вождей принадлежало к первой группе. Особое положение в ней занимал В. И. Ленин. По свидетельству хорошо знавшего его М. Горького: «Ленин является одной из наиболее ярких и крупных фигур, он обладает всеми свойствами вождя, а также и необходимым для этой роли отсутствием морали и чисто барским, безжалостным отношением к жизни народных масс…» Другим выдающимся партийным лидером, безусловно, был Л. Д. Троцкий. «Не надо думать, однако, – писал о нем нарком просвещения А. В. Луначарский, – что второй вождь русской революции во всем уступает своему коллеге. Троцкий более блестящ, более ярок, более подвижен. Ленин как нельзя более приспособлен к тому, чтобы, сидя в председательском кресле Совнаркома, гениально руководить мировой революцией… но не мог бы справиться с той титанической задачей, которую взвалил на свои плечи Троцкий…»

Довольно заметными фигурами в большевицком руководстве в первые послереволюционные годы являлись также Я. М. Свердлов, Н. И. Бухарин, Г. Е. Зиновьев, Л. Б. Каменев. Что касается И. В. Джугашвили (Сталина), то он, занимая важные посты, предпочитал оставаться в тени. Однако именно в этот период закладывался фундамент его будущей необъятной власти. Весной 1919 г. Сталин становится членом высших партийных органов – политбюро и оргбюро ЦК РКП (б). Трудно переоценить их влияние: оргбюро распределяло кадровые силы большевиков, а политбюро ведало политикой большевицкого государства. Еще одной важнейшей инстанцией постепенно становится секретариат ЦК, который наряду с оргбюро решал все кадровые вопросы. О роли этого органа в партийной и государственной жизни в 1921 г. остроумно высказался Бухарин, заметив, что «история человечества делится на три периода: матриархат, патриархат и секретариат». Таким образом, пост генерального секретаря ЦК, на который Сталин был избран в апреле 1922 г., открывал ему огромные возможности для подчинения себе партийного аппарата. Однако тогда мало кто обратил внимание на объем властных полномочий, сосредоточенных в руках генсека, хотя Сталин в то время возглавлял еще и два наркомата.

Определяющей тенденцией этих лет было то, что традиции коллегиальности и определенное равноправие, которые были свойственны представителям «старой большевицкой гвардии», быстро уходили в прошлое. Когда-то имевшее место коллегиальное руководство постепенно заменялось единоначалием. Бурно разрастался бюрократический аппарат, своими привилегиями и канцелярской волокитой вызывая недовольство и разочарование рядовых партийцев. В такой обстановке и позиция В. И. Ленина становилась все более авторитарной. Само создание политбюро, своего рода «ближнего круга», объяснялось нежеланием Ленина допускать широкие внутрипартийные дискуссии. Ему, уже уставшему от постоянной необходимости доказывать свою правоту, казалось, что с небольшой группой людей договориться будет намного проще. И, действительно, члены этого органа из тактических соображений, как правило, предпочитали не возражать вождю, в обмен на то, что он сквозь пальцы смотрел на их собственные слабости и карьерные интересы. Однако как только состояние здоровья В. И. Ленина отодвинуло его от реальных рычагов руководства партийной жизнью, за его спиной началась ожесточенная борьба за власть.

Мнение историка

«Льготами и привилегиями новая власть стала обрастать уже в первые месяцы после Октября. Уже имея загородные дворцы „бывших“ в качестве дач, вводя для себя особые „литерные“ пайки, оплачивая золотом царской чеканки приглашение лучших зарубежных врачей-специалистов для лечения родных и близких, затрачивая немалые средства для встреч за рубежом с женами (как это было осенью 1918 г. с Дзержинским), новая власть была не прочь порассуждать о социальном равенстве и даже пристыдить тех коммунистов, которые тоже старались получить свою часть привилегий». – А. А. Данилов. Как боролись с привилегиями в первые годы советской власти // Линия судьбы. Сборник статей, очерков, эссе. М.: Собрание, 2007. – С. 310.

К 1918–1920 г. установился стиль жизни новой большевицкой элиты. Скрывая от «революционного народа» свой быт, руководители большевицкого режима завладели дворцами и особняками старой знати, их автомобилями, драгоценностями и предметами искусства. Так, Ленин в 1918–1919 гг. обосновался в усадьбе, когда-то принадлежавшей знаменитой «Салтычихе» (помещице Салтыковой) в Тарасовке (для его обеспечения был создан специальный совхоз «Лесные поляны» в пойме реки Клязьмы), а позднее поселился в загородном «казенном» дворце московских генерал-губернаторов на реке Пахре. Квартира Ленина в Кремле состояла из пяти комнат, А. В. Луначарского – из 12, Ю. М. Стеклова (Нахамкиса) – из пяти, Я. С. Ганецкого (Фюрстенберга) – из пяти, Г. Я. Сокольникова (Бриллианта) – из пяти. Даже технические служащие (секретари, референты) получали для жизни не комнаты в подвалах, а номера в лучших отелях Москвы – «Метрополе», «Малом Париже» и т. п.

Голодать вместе с народом новые вожди не собирались. Продовольственное снабжение большевицкого руководства осуществлялось по двум направлениям – через предоставление обедов в кремлевской столовой и через заказ продуктов со складов Продовольственного отдела ВЦИК. Обед в «кремлевке» включал, независимо от голода, свирепствовавшего в стране, мясо, дичь, рыбу, сельдь, сардины, ветчину, колбасу, черную икру, яйца, крупы, макароны, картофель, сливочное и растительное масло, сало. По признанию самих кремлевских обитателей, на два обеда могли сытно кормиться девять человек. Причем обед можно было есть в столовой, а можно было получать и «сухим пайком», в который входили по выбору самые изысканные продукты – парные отбивные, балыки осетровых рыб и т. п. В столовой Совнаркома в феврале 1921 г. Ленин получал 2 обеда, Радек – 3, Калинин, Троцкий, Каменев, Рыков, Томский по пять обедов, Луначарский и нарком продовольствия Цюрупа, падавший по легенде в голодные обмороки, по семь обедов. Наряду с этим вожди пролетарского государства получали по первой просьбе и продукты со складов ВЦИК. Так, за ноябрь 1920 г. (вспомним голодный и холодный кошмар, в котором жила в эти месяцы практически вся Россия) семье Ленина из трех человек с прислугой было отпущено 24,5 кг мяса, 60 яиц, 7,2 кг сыра, 1,5 кг сливочного масла, 2 кг зернистой черной икры, 4 кг свежих огурцов, более 30 кг муки и круп, 5 кг сахара, 1,2 кг монпансье, 1 кг сала и 100 папирос (РГАСПИ. Ф. 17. Оп. 84, Д. 111. Л. 8об–9). 3–4 ноября 1920 г. Цюрупа получил с того же склада 20 кг хлеба, 8 кг мяса, 5 кг сахара, 1,2 кг кофе, 3,4 кг сыра, 22 банки консервов, 4 кг яблок. Понятно, что эти продукты вожди не могли съесть вдвоем с женами, но кормили ими своих домочадцев, прислугу, расплачивались с учителями детей, подбрасывали друзьям и клевретам. На этом фоне скромным выглядит Сталин. Он и его семья получали в столовой только один обед, а в ноябре 1920 г. взяли со склада ВЦИК «только» 4 кг муки, 2 кг мяса, 0,8 кг соли, 50 гр перца, 2 кг сахара, 1,6 кг масла, 1,2 кг риса и 1,2 кг сыра.

Кто знал в этом толк, собирали библиотеки из конфискованных книг (например, Дзержинский). Другие, как Горький, скупали антиквариат. Любители покататься на автомобиле не ограничивали себя и в этом. А. В. Луначарский в июле 1920 г. проехал на машинах Военной автобазы Совнаркома 2640 верст, пользовался машиной 38 раз в течение 260 часов 15 минут. Мало отставали от него Ленин, Каменев, Троцкий, Цюрупа, В. Д. Бонч-Бруевич.

Возмущение вопиющими нарушениями большевицкой этики было столь велико даже в высшем партийном эшелоне, что в октябре 1920 г. была создана специальная комиссия при Политбюро ЦК РКП (б) по проверке привилегий лиц, проживающих в Кремле. Её возглавил М. К. Муранов. С ним работали К. В. Уханов и активный член Рабочей оппозиции Е. Н. Игнатов. Комиссия действовала с декабря 1920 до весны 1921 г., и именно из ее отчетов заимствованы приведенные выше данные, хранящиеся ныне в Российском Государственном архиве социально-политической истории (РГАСПИ, Ф. 17, Оп. 84. Д. 111). Комиссия отмечала: «В обстановке нищеты, когда люди считают маленькие кусочки хлеба за драгоценность… перед нами налицо пустившая корни болезнь отрыва части работников от масс и превращения некоторых лиц, а иногда и целых группировок в людей, злоупотребляющих привилегиями, переходящих все границы дозволенного».

В начале 1921 г. часть пайков и привилегий была отменена. Однако для высшего руководства советской республики ничего не изменилось. XII партийная конференция РКП (б) в августе 1922 г. приняла постановление «О материальном положении активных партработников». Это положение было определено как «крайне неудовлетворительное». Постановление предписывало «немедленно принять меры» к повышению партийных окладов, а также к «обеспечению в жилищном отношении… в отношении медицинской помощи… в отношении воспитания и образования детей». Была утверждена новая тарифная сетка окладов «активных партработников». Все партработники были разделены на 17 разрядов (видимо, были и более высокие – 20–18, но о них в открытой печати не сообщалось). Высшим являлся 17-й разряд – члены ЦК, члены ЦКК, заведующие отделами ЦК, секретари обкомов и губкомов, члены Оргбюро. Работники РКСМ (Рабоче-крестьянского союза молодежи) получали оклады на два разряда ниже, чем соответствующие работники РКП (б). Все это делало партаппарат, по сути, новым правящим сословием, которое, в отличие от старого дворянства, пыталось тщательно скрывать свой стиль жизни не только от беспартийного народа, но и от рядовых членов РКП (б).

Как только был заключен мир с соседними «буржуазными» государствами, руководители пролетарского государства, их жены, любовницы и родственники стали ездить на отдых и лечение за границу, останавливаться в самых дорогих отелях, играть в казино, своих детей они отправляли на учебу в закрытые учебные заведения «буржуазной» Европы. При переходе к НЭПу и обеспеченному золотом рублю часть привилегий приняла денежную форму. Так, на летний отдых в 1924 г. Сталин, Дзержинский, Лашевич и Енукидзе получили по 5 тысяч золотых рублей (громадные по тем временам деньги – зарплата рабочего составляла в 1924 г. в среднем 20–30 золотых рублей в месяц и редко достигала 50 даже у самых квалифицированных), Зиновьев и Троцкий по 12 500. Сталин жаловался Молотову на такую «несправедливость». Все эти суммы проходили как секретные (РГАСПИ. Ф. 558. Оп. 1. Д. 766. Л. 18–19).

Разумеется, роскошная жизнь большевицкой «элиты» на самом деле ни для кого не была тайной. Её видела прислуга, случайные посетители и просители. Слухи о действительной жизни подвижников коммунизма широко распространялись по России, вызывая у одних – ропот, у других – презрение, у третьих – желание сопричаститься этой новой «Красной аристократии».

Свидетельство очевидца

Княгиня Татьяна Георгиевна Куракина (5.04.1879—15.11.1970) – двоюродная сестра барона П. Н. Врангеля, оставила такие воспоминания о Москве 1921 г.:

«Чтобы получить право на выезд, я должна была иметь разрешение того учреждения, в котором я судилась, так как единственным документом моим был «волчий билет», выданный мне Новинской тюрьмой. Я и отправилась к Крыленко, чтобы получить от него разрешение пройти во ВЦИК, находящийся в Кремле, куда попасть труднее, чем в рай… Крыленко живет в Георгиевском переулке в роскошном, богатом особняке князя Голицына. Когда меня ввели в огромную двухсветную гостиную с дивной старинной обстановкой, когда я увидела анфиладу гостиных и через открытую дверь в столовой – шкаф, наполненный чудным серебром князей Голицыных, с Голицынскими гербами – мне, право, захотелось смеяться… Я удобно поместилась на одном из голицынских кресел. Крыленко не долго заставил себя ждать.

– Здравствуйте, товарищ, – сказал он мне. Я, не вставая, слегка кивнула ему головой. – Меня на днях освободили, и я пришла просить Вас дать мне разрешение на выезд в Киев.

– Как! Вас освободили? Очень странно – я бы Вас не освободил.

Меня взорвало.

– Послушайте, господин Крыленко, бумага, сообщающая мне о моем освобождении, была подписана Вами: я сама её читала. Поэтому мне кажется весьма странным, что Вы, занимающий столь высокий и ответственный пост во ВЦИК, Вы подписываете бумаги, не прочитав их. Ведь если, как Вы сейчас сказали, Вы не освободили бы меня, то зачем же было подписывать бумагу об освобождении?

Для меня было ясно, что мое освобождение не последовало по приказанию советской власти, а что мужу наконец удалось – конечно, за большие деньги – выкупить меня. Об этом я имела сведения, как только я была освобождена, через мою родственницу. Но Крыленко, конечно, не хотел, чтобы я знала, как и почему меня освободили; поэтому слова мои ему очень не понравились, и он стал ходить взад и вперед по комнате. Потом неожиданно спросил:

– Где Ваш муж?

– В Париже.

– Откуда имеете эти сведения?

– Из Киева, через моего бывшего лакея, который был проездом в Москве.

Крыленко состроил свою насмешливо-презрительную физиономию:

– Так, так, значит, у Вас был лакей?

– Не один, а много. Впрочем, господин Крыленко, я думаю, что не Вы сами подметаете и убираете этот зал, эту столовую… – и я сделала рукой широкий жест.

Крыленко засмеялся – самое лучшее, что он мог сделать. Я же опять приступила к делу:

– Прошу Вас выдать мне разрешение на выезд.

– Я Вам его не дам…

Я встала и ушла, но выехать из Москвы я решила во что бы то ни стало. … Через Московский Исполком мне удалось достать разрешение на вход в Кремль, куда я немедленно отправилась в учреждение ВЦИК – то самое, в котором меня судили. Войдя в комнату, в которую меня направили, я прямо подошла к секретарю Калинина и сказала:

– Я вчера была у Крыленко, который направил меня во ВЦИК за разрешением на выезд из Москвы. Будьте добры, если возможно, выдайте мне сейчас же это разрешение.

…Как только я произнесла имя Крыленко, мне сказали, что немедленно выдадут мне разрешение. И действительно, не прошло и 10 минут, и я получила столь желанное мною разрешение. …

Перед тем как выйти на улицу, меня заинтересовало пройтись по коридору, в который выходят двери всех комнат, где под номерами размещены все многочисленные учреждения Всероссийского Центрального Исполнительного Комитета. Я не пожалела о своем любопытстве, так как собственными глазами удостоверилась в том, о чем знала только понаслышке: а именно, что ВЦИК представляет из себя настоящий дом разврата. Через полуоткрытые двери я видела такие сцены, которые даже не берусь описать. Тут были диваны, на которых «резвились» по две дамы с кавалером, и наоборот: были и диваны только с двумя кавалерами, с подрумяненными щечками и алыми губками… В детали не буду входить, они излишни. Так «занимались делами рабоче-крестьянской республики» коммунисты-большевики…

На следующий день удалось достать билеты няне и мне и через день, благодаря помощи знакомой, служащей на железной дороге, удалось, хотя и с неимоверными усилиями, протолкнуться в поезд. О подобном путешествии я не имела до тех пор ни малейшего представления. Когда нас, заложников, везли в скотском вагоне из Киева в Москву, это было гораздо удобнее и роскошнее. Теперь поезд состоял исключительно из нетопленых вагонов 4-го класса, с выбитыми окнами, заколоченными досками, с одним-единственным, маленьким отверстием, так что было совершенно темно, и вагоны даже вечером не освещались. Для коммунистов же были прицеплены к поезду специально два вагона первого и второго класса: они были почти пусты, но кроме коммунистов никому не разрешалось входить в них». – Т. Г. Куракина. Воспоминания 1918–1921 // Красный террор в Москве. М.: Айрис Пресс, 2010. – С. 193–196.

Другой очевидец, М. П. Арцыбашев, свидетельствовал на процессе М. Конради в Швейцарии в 1923 г.: «Революция, по образному выражению одного из большевицких главарей, мчалась, „как паровоз на всех парах через болото“, и большевики не считались с тем, что этот паровоз мчится по живым людям, оставляя за собой груды окровавленных, втоптанных в грязь тел. Что это было – безумие или преступление?

Искренний фанатизм, как бы он ни был безумен, внушает некоторое уважение. Самое ужасное преступление, если оно совершено во имя великой идеи, под влиянием искренней веры в правоту своего дела, может быть до известной степени оправдано.

Но я обвиняю большевиков в том, что они не были искренними фанатиками, что они лишь кондотьеры от революции, банда политических авантюристов, снедаемых личным честолюбием и жаждой власти.

Ибо фанатизм не знает отступлений от своей идеи, ибо фанатизм заставляет пророка идти впереди тех, кого он посылает на Голгофу. Большевики же, возведя русский народ на крест невыразимых страданий, только делили его ризы.

В то время, когда народ голодал, холодал и погибал, когда доходили до пределов скорби и отчаяния, большевицкая опричнина правила разгульную тризну… Делая все возможное, чтобы довести народ до голода и отчаяния, ставя добычу каждого куска хлеба под угрозу смерти, товарищи-коммунисты снабжали себя всем, от белого хлеба до икры и вина включительно. Они были очень далеки от желания делить нужду с тем народом, именем которого правили.

Эти бескорыстные борцы за общее благо получали обильную мзду из огромных складов продовольствия, созданных за счет голодающего народа. Сытно, весело и пьяно жила большевицкая опричнина, но еще сытнее и пьянее жили сами кремлевские владыки. К их услугам были палаты московских царей и лучшие отели, для них были автомобили, драгоценные меха, бриллианты, бессчетные суммы золота, вино и женщины. Об их казнокрадстве, лихоимстве, богатстве, картежной игре, пьянстве и разврате знала вся Россия, но молчала под угрозой чекистского револьвера». – М. П. Арцыбашев. Показания по делу Конради // Красный террор в Москве. М.: Айрис-Пресс, 2010. – С. 462–463.

Литерутура

С. Г. Пушкарев. Ленин и Россия. Франкфурт-на-Майне, 1978.

А. Б. Улам. Большевики. Причины и последствия переворота 1917 года. М., 2004.

Б. Рассел. Практика и теория большевизма. М., 1991.

Л. А. Барский. Сталин. Портрет без ретуши. М., 2007.

А. А. Данилов. Как боролись с привилегиями в первые годы советской власти // Линия судьбы. Сборник статей, очерков, эссе. М.: Собрание, 2007. – С. 309–318.

2.2.47. Гуманитарные и экономические итоги Гражданской войны

Разруха и Гражданская война, вызванные Октябрьским переворотом и попыткой прямого перехода к коммунизму, привели к катастрофическим потерям. Лига Наций по советским данным определила «дефицит населения» России 1914–1922 гг. «из-за войны и революции» в 26 млн. человек. Рассмотрев, из чего состоит эта цифра, выделим из нее последствия Октября 1917 года.

В Мировой войне в 1914–1917 гг. Русская армия потеряла убитыми и умершими от ран и в плену около 2,25 млн. человек. Смертность гражданского населения во время войны почти не изменилась, но из-за призыва мужчин в армию резко сократилось число рождений – примерно на 6 млн. за 3 года. В следующие 5 лет дефицит рождений был меньше, около 4 млн., но число преждевременных смертей – намного больше.

Вычитая из 26 млн. «дефицита населения» 10 млн. неродившихся, 2,3 млн. погибших в Мировой войне, 1,2 млн. белых эмигрантов и 0,5 млн. погибших и эмигрировавших в связи с восстаниями в Средней Азии, получаем 12 млн. погибших в 1918–1922 гг. Эту цифру можно условно распределить так (в тыс.):

1. Умершие от голода 5200

2. Жертвы эпидемий (тифа, холеры, дизентерии…) 3920

3. Боевые потери Красной армии 260

4. Боевые потери Белых 170

5. Красный и прочий революционный террор 2310

ИТОГО 11 860

1-я строка учитывает более 5 млн. погибших в 37 губерниях от голода 1921–1922 гг. и около 100 тыс. ранее в Петрограде. 2-я строка распространяет медицинские данные по Европейской России (3326 тыс. умерших) на Сибирь и Кавказ. 3-я и 4-я строки включают только убитых и умерших от ран на фронте. Жертвы эпидемий (616 тыс. чинов РККА и 150 тыс. Белых) учтены во 2-й строке. 5-я строка – средняя между максимальной и минимальной оценкой в Rummel, J. Rudolph. Lethal Politics: Soviet Genocide and Mass Murder since 1917. New Brunswick & London. 1996. Р. 47.

Исследователи согласны в том, что боевые потери Белых и Красных составили малую долю общих потерь населения. Больше всего людей погибло от голода и эпидемий. В Красной армии число умерших от эпидемий было вдвое больше убитых на фронте. Спорным остается число жертв Красного террора, включающее убитых при подавлении восстаний и расказачивании. Число жертв так называемого «Белого террора» примерно в 200 раз меньше, чем Красного, и на итог не влияет. Особо стоят жертвы анархических и националистических отрядов, насчитывавшие, вероятно, более 100 тысяч и включенные здесь в общую сумму жертв революционного террора.

Число жителей бывшей Российской Империи (без Финляндии) за годы Мировой войны, вероятно, увеличилось на 4 млн., и на январь 1918 г. его можно оценить в 170,5 млн. Из них 28 млн. отошло к соседним государствам, но добавилось 2,5 млн. в Хиве и Бухаре, не входивших в царскую статистику. На территории будущего СССР осталось 145 млн. на начало 1918 г., но только 137 млн. на начало 1923-го. За вычетом 1,2 млн. эмигрантов чистая убыль за 5 лет составила почти 7 млн. В те же годы родилось около 25 млн. детей и около 20 млн. человек умерло естественной смертью, так что естественный прирост должен был составить 5 млн., но он не состоялся. Прибавив его к 7 млн. чистой убыли, получаем те же 12 млн. – приблизительное число безвременно погибших в 1918–1922 гг. Это непредставимо большая цифра, но к ней приводят и расчет Лиги Наций, и сумма независимо полученных слагаемых, и расчет по рождаемости и смертности.

Мнение ученого

«В 1917–1922 годах Россию завоевала фанатическая политическая секта, обращавшаяся со своей родной страной, как с оккупированной вражеской территорией… Россию постигла страшная и почти непостижимая катастрофа, и результаты той деструктивной политики, которую Ленин и его товарищи навязали беззащитному населению, очевидны и сегодня». – Бент Енсен. Среди цареубийц. М., 2001. – С. 7–8.

Если людские потери в результате Гражданской войны можно определить только приблизительно, то последствия крушения народного хозяйства показаны во множестве советских справочников. Например, по сравнению с уровнем 1913 г. уровень производства в 1920 г. составлял: по стали – 4,4 %, по бумаге – 11,1 %, по углю – 28,8 %. В целом промышленное производство составляло в 1920 г. лишь 13,2 % от уровня 1913 г. на той же территории, какую в 1920 г. контролировали большевики. Потребление сахара на душу населения в 1913 г. составляло в денежном эквиваленте 4,87 золотых рубля в год. В 1920 г. в тех же ценах – 24 копейки в год. И так практически по всем основным потребительским товарам.

Основной обвал произошел уже в 1918 г. Но спад продолжался и тогда, когда конфискация предприятий завершилась, а разделявших страну фронтов Гражданской войны уже не было. Наряду с народными восстаниями этот спад и стал причиной перехода к НЭПу – новой экономической политике.

Мнение ученого

Знаменитый социолог Питирим Сорокин, высланный в 1922 г. из советской России на «философском пароходе», почти сразу же написал работу «Социология революции», в которой он в частности указывал:

«Не разрушение нашего хозяйства, не количественная убыль населения (21 миллион), не расстройство духовной жизни и даже не общее «одичание и озверение» народа являются главным ущербом, причиненным нам войной и революцией (все это поправимо и возместимо), а указанное истощение нашего «биологического фонда», в форме убийства его лучших носителей.

Дело в следующем. Любая длительная и тяжелая война, в особенности же гражданская, всегда уносит с поля жизни «лучших» – биологически, психически и социально – людей; наиболее здоровых, наиболее трудоспособных; наиболее моральных, волевых, энергичных и наиболее одаренных умственно. Она – орудие отбора шиворот-навыворот. Процент гибели таких «лучших» в эпохи войн и революций всегда гораздо выше, чем процент гибели «рядовых» людей, и тем выше, чем длительнее и опустошительнее война, чем глубже и кровавее революция. Они пожирают, прежде всего, наиболее выдающихся людей, каковых не много среди населения. Если население России с 1914 по 1920 г. уменьшилось на 13,6 %, то наиболее здоровые и трудоспособные слои от 16 до 50 лет потеряли 20 %, а мужчины – 28 %.

Если Азиатская Россия и население ее инородцев потеряло 1/30 часть, то население Великороссии – создатель, центр и опора государства – потеряло 1/7 часть. Если общая смертность населения в Петрограде и Москве поднялась в 3 раза по сравнению с нормальным временем, то смертность ученых поднялась в 5–6 раз. Если у нас лиц с университетским образованием приходилось едва ли не более 200–300 на 1 миллион населения, то погибло их не 200х21= 4200, а в пять-шесть раз больше. «Уникумов» же нации, выдающихся ученых, поэтов, мыслителей, мы потеряли в громадном масштабе (А. С. Лаппо-Данилевский, Шахматов, Тураев, Ковалевский, Овсянико-Куликовский, Блок, Л. Андреев, Туган-Барановский, Марков, Хвостов, Иностранцев, Е. Трубецкой и т. д., и т. д.). Словом, данные годы «обескровили» нас самым кардинальным образом в отношении наших «лучших» людей.

Это было бы еще полбеды. Но беда в том, что, унесши преимущественно лучшие элементы, война и революция унесли в их лице «лучших производителей», носителей «лучших расовых свойств народа», его положительного «биологического фонда», «лучшие семена». Они погибли безвозвратно. Место их, в качестве «производителей», займут «второсортные люди, худшие семена, которые, в общем, могут дать и худшую жатву». Это – большая беда. Она была бедой всей нашей истории. Мы были и остаемся милитарным народом, постоянно воюющим и мотовски тратящим наших лучших людей…

Что же остается делать? Прекратить дальнейшую массовую трату положительного нашего «биологического фонда», прекратить массовый военный отбор шиворот-навыворот, непрерывно шедший в нашей истории Мир, длительный мир, – внешний и внутренний – вот одно из самых серьезных и сильнодействующих средств улучшения нашего населения и увеличения положительного «биологического фонда».

Длительный мир означает прекращение селекции шиворот-навыворот, сохранение «лучших» и их размножение, вытеснение ими с «передовых» постов общества «второсортных» людей, а их потомством – потомства последних, словом, мир ведет к сохранению и обогащению нашего «биологического фонда» – этой альфы и омеги прогресса и расцвета любого народа». – Питирим Сорокин. Социология революции. – М.: Астрель, 2008. – С. 410–412.

Аналогия. Мнение мыслителя

Хотя и не дано глазам человеческим это заметить, но как бы возникает искушение думать, что Франция неким великим преступлением навлекла на себя Божественное мщение, и что вследствие какого-то великого наказания подчинена она подлой и унижающей власти. – Edmund Burke. Réflexions sur la Révolution de France. Sec. éd. Paris, 1790. – P. 421.

Литература

Lorimer Frank. The Population of the Soviet Union. Geneva, 1946.

Литература к главе 2:

В. П. Булдаков. Красная смута. Природа и последствия революционного насилия. М.: РОССПЭН, 2010.

С. В. Волков. Трагедия русского офицерства. М, 1999.

Гражданская война и военная интервенция в СССР. Энциклопедия. М., 1987.

С. П. Петров. Упущенные возможности. М., 2006 (перевод с англ.) Remembering a Forgotting War. Civil War in Eastern European Russia and Siberia. 1918–1920. 2000.

А. И. Деникин. Очерки русской смуты. Берлин. Т. 1–5. 1922–1927. Переизд. в Москве.

В. Ж. Цветков. Белое дело в России. 1917–1918 гг. М.: Посев, 2008.

В. Ж. Цветков. Белое дело в России. 1919 г., М.: Посев, 2009.

Н. Е. Какурин. Как сражалась революция. Изд 2-е. М., 1990.

Э. Карр. История советской России. Кн. 1. Большевистская революция. 1917–1923. Т. 1. М., 1990.

Октябрьская революция: от новых источников к новому осмыслению. М., 1998.

Ричард Пайпс. Русская революция. Кн. 2–3. М.: Захаров, 2006.

Г. П. Чеботарев. Правда о России. М., 2007.

John Bradley. Allied Intervention in Russia. N.Y., 1968.

V. N. Brovkin. Behind the Front Lines of the Civil War. Princeton, N.J., 1994.

Evan Mawdsley. The Russian Civil War. Boston, 1987.

Вкладка