Все хасиды группировались вокруг цадиков, которых они называли с великим почтением "ребе" - учитель. У каждого цадика были свои последователи: они защищали друг друга, помогали в беде и были преданы своему "ребе". "Хасиды образуют между собой самое образцовое братство, - писал современник, - перед которым бледнеют всякое родство и дружба. Хасид не задумается отдать свой последний грош, если благо группы или даже одного из ее членов этого потребует… Это братство у них доходит до того, что понятия о превосходстве богатого над бедным, высшего над низшим у них вовсе не существуют… Все они равны перед трибуналом цадика, и он один только возвышается над общим уровнем: ему одному воздается почет, слава и величие". Вера во всемогущество цадика порождала у хасидов спокойствие и веселие. Излишнее беспокойство о завтрашнем дне считалось как бы выражением недоверия к самому Богу, который непременно обеспечит человека всем необходимым, если только этот человек будет всеми силами и разумом служить Всевышнему. Это вечное упование на Бога и постоянная жизнерадостность помогали хасидам в тяжелой, нищей и беспросветной жизни черты оседлости, спасали от отчаяния и добавляли бодрости и оптимизма.
Цадик жил обычно в маленьком местечке, и к нему съезжались отовсюду его хасиды, чтобы увидеть своего учителя. Эти поездки к "ребе" считались обязательными, по меньшей мере - раз в году, и одно только лицезрение цадика возвышало душу хасида. Некоторые приходили к цадику пешком, иногда за сотни верст, и ждали по несколько дней, пока их допустят к "ребе", потому что верили безоговорочно, что цадик может исцелять больных, избавлять от надвигающейся опасности, помогать в беде, быть заступником перед Богом и просителем за свой народ. Стоило ему сказать бесплодной женщине: "В будущем году ты обнимешь сына", - и так непременно происходило. Многие хасиды подолгу жили возле своего цадика, слушали его проповеди, совместно молились и во время долгих, шумных и задушевных застолий "прогоняли уныние священным веселием". В субботние дни самые почетные гости садились за стол вместе с цадиком, а все остальные посетители стояли вокруг и дожидались конца трапезы, чтобы разобрать и съесть остатки со стола, освященного присутствием "ребе". Некоторые даже отвозили эти остатки домой, для своих близких, потому что верили в их целебную силу. После трапезы на исходе субботы "ребе" читал проповедь, потрясая сердца слушателей. Временами он начинал восторженно петь какой-нибудь религиозный гимн, хасиды вторили ему, танцевали, заражались общим восторгом, ощущали общение с Богом через своего цадика.
Невозможно распределить всех цадиков того времени по степени влияния: у каждого из них были свои верные последователи, которые превозносили святость своего цадика, даже если его влияние и распространялось на малое число хасидов. Временами цадики соперничали между собой, и тогда среди их хасидов дело доходило до скандалов и даже до драк, они не разговаривали друг с другом и не заключали между собой брачных союзов. О некоторых цадиках мы сегодня почти ничего не знаем, другие же сохранились в учебниках истории и в памяти народа - своими удивительными деяниями.
Еще в восемнадцатом веке прославился странствующий цадик -
рабби Лейб Сорес из Ровно. О нем говорили, что он владел тайной сокращения пространства и мог мгновенно появиться в любом месте. Рабби Лейб Сорес неожиданно объявлялся в разных городах и местечках Польши, Галиции, Волыни и Подолии, совершал удивительные подвиги, исцелял больных, собирал деньги у богатых и раздавал их бедным и несчастным, а заодно и боролся с теми, кто замышлял гонения на еврейский народ. Потом он так же внезапно исчезал, надолго уединялся в лесу для молитвы, и его считали чудотворцем, одним из тридцати шести тайных праведников, на которых держится мир. "Истинный праведник, - говорил он, - должен быть живым, олицетворенным Священным Писанием, чтобы люди учились законам веры не по его словам, а по его поведению, по всем его движениям, по его восторженному настроению…"
Предание рассказывает, что семь лет подряд рабби Лейб Сорес боролся с австрийским императором Иосифом II, который насаждал в Галиции "безбожные школы" и брал евреев в солдаты. Не случайно рабби Дов Бер в рекомендательном письме сообщал, что рабби Лейб "занимается таким богоугодным делом, выше которого не может быть…, но в письме это нельзя изложить… В его словах нет обмана, нечестия нет в устах его, и он богобоязен, как немногие…" Рабби Лейб Сорес владел кабалистической "тайной невидимки", незамеченным проникал во дворец Иосифа II, пугал императора казнями египетскими, если тот не отменит законы против евреев, бил его и даже колол ножом. Когда он появлялся, один только император видел его и всякий раз кричал в страхе: "Вот идет Лейбель пытать меня!…" - а придворные думали, что Иосиф II сошел с ума, и в страхе разбегались. Цадик и император умерли одновременно, в один год, и народная молва говорит, что рабби Лейб Сорес и Иосиф II погибли вместе, в последней яростной схватке. Но рабби победил и спас евреев Галиции, потому что со смертью императора его реформы были отменены.
В местечке Ружин Киевской губернии была резиденция цадика рабби Исраэля. Его дом, по воспоминаниям очевидца, "имел вид княжеского жилища и выделялся роскошью обстановки". Цадика окружали многие слуги, у него был собственный оркестр, он выезжал в карете с серебряными ручками, запряженной четверкой рысаков, и его последователи утверждали, что он это делает не для собственного удовольствия, но для прославления имени Бога. Рабби говорил: "Цадик - светоч мира. Через него изливаются свыше все блага на землю… Он должен жить богато, ибо если сам цадик стеснен в пользовании земными благами, то и влияние его ограничено". Рабби Исраэль спал всего лишь несколько часов в сутки, а все остальное время проводил в молитвах, учении и приеме посетителей, которые приносили ему богатые подарки и спрашивали его совета во всех своих делах. К нему приезжали за советом не только его хасиды, но и помещики из окрестных имений и поражались роскошью его жилища. Современник писал о рабби: "Он поистине достоин всего этого почета… Какое бы трудное, запутанное и темное дело ему ни представляли, он тотчас своим острым взглядом и проницательным умом схватывает его во всей глубине и уясняет. Приятное впечатление производит и его наружность: он изящен и благороден".
Рабби Исраэль Ружинский говорил очень мало, и эту молчаливость его последователи объясняли особым образом: "Он не от мира сего. Он явился на землю, чтобы дождаться момента своего проявления в качестве Мессии, но так как поколение оказалось недостойным этого, то он замолчал и ждет часа своего ухода из этого мира, чтобы передать душу Мессии одному из своих сыновей". Рабби Исраэль говорил своим хасидам: "Как ртуть чувствительна к холоду и жаре, так и я чувствителен к скорби всего еврейского народа… Я не думаю хвастать этим, но поверьте мне, что я - часть души народа израильского, и если что-нибудь болит у еврея хоть на краю света, я это сразу же ощущаю".
Цадики пользовались исключительным влиянием среди своих хасидов. Они стали героями народных сказаний, и в каждом из них чудодей-цадик выходил победителем в борьбе с несправедливым и сильным гонителем и приносил в ту мрачную и беспросветную жизнь проблеск радости и надежды. Цадиков любили беззаветно - дети и взрослые, неучи и умудренные знанием, и любое слово "ребе" запоминалось, подхватывалось и переносилось с места на место и из поколения в поколение. Именно поэтому до наших дней дошли изречения многих цадиков - сокровища еврейской мудрости.
Рабби Моше Лейб из Сасова, защитник слабых, больных, бедных и грешных людей, сказал однажды: "Любить народ Израиля я научился у одного мужика, который сидел в кабаке с другими крестьянами. Долго он пил молча, а затем спросил у своего соседа: "Скажи, ты любишь меня или не любишь?" "Я тебя очень люблю", - ответил тот. А мужик сказал на это: 'Ты говоришь, что любишь меня, а не знаешь моих забот и нужд. Если бы ты и правда меня любил, то знал бы". Тогда-то я и понял, - заключил рабби Моше Лейб, - что любить Израиль - это значит чувствовать его нужды, делить с ним его горести, скорбеть его печалями". И он же сказал так: "Если кто-либо не решится высосать своим ртом кровь и гной из" ран прокаженного еврейского ребенка, значит он не достиг и половины той любви к ближнему, которая должна быть присуща истинному еврею".
Рабби Хаим из Цанса говорил в свое время: "Когда человек ищет счастье, он готов и подниматься на гору, и опускаться в пропасть, и кружить по равнине. Но к чему столько беготни?! Быть может, стой он на месте - счастье нашло бы его само". Рабби Хаим встретил однажды своего ученика, который куда-то спешил. "Почему ты так торопишься?" - спросил он его. "Мне нужно добыть средства к существованию", - ответил ученик. "Но уверен ли ты, что идешь в правильном направлении? - спросил рабби. - Ведь может быть то, что ты ищешь, находится позади тебя, и с каждым шагом ты только удаляешься от цели".
Рабби из Ропшица любил говорить своим ученикам: "Есть два способа подняться над своим соседом: возвыситься самому или унизить его. Никогда не следуйте вторым путем. Вместо того, чтобы копать яму другому, употребите эти силы на то, чтобы насыпать холм для самого себя". Рабби Шломо из Карлина советовал: "Если ты хочешь поднять человека, увязшего в грязи, не думай, что достаточно протянуть ему руку и оставаться самому наверху. Ты должен сойти к нему вниз, в самую грязь, обхватить крепко руками и тянуть затем его и самого себя к свету". "Ребе, - сказал хасид своему цадику, - я видел мир и был потрясен его испорченностью". Ребе ответил на это: "Кто тебе сказал, что ты видел мир? Быть может, ты видел лишь самого себя".
Спросили рабби Авраама Яакова: "Наши мудрецы учат: "Нет вещи, которой бы не было места". Но если это так, то и всякому человеку есть свое место на свете. Отчего же иногда людям так тесно?" Ответил на это цадик: "А это оттого, что каждый хочет занять место другого". Говорил рабби Пинхас из Кореца: "Только одного я боюсь: сделаться более умным, чем набожным". И он же сказал однажды: "Того, за чем гонятся, не достигают. Но то, что оставляешь в покое, бежит к тебе само. Распори брюхо большой рыбе, и ты найдешь в ней мелких рыбешек, что лежат головой к ее хвосту". Рабби Мендель из Коцка любил повторять своим ученикам: "Если вы хотите познать мир, поднимитесь над ним. Тот, кто смотрит сверху, видит лучше других". А рабби Нахман из Брацлава сказал так: "Нет ничего более цельного в мире, чем разбитое еврейское сердце".