же после того, как Микулицын это разрешает: увидев волка, он возвращается. Со своей стороны, Живаго верит, что ему следует справиться со своими грехами и греховной ситуацией, возвращаясь памятью к солдату, которого он убил. Когда к лагерю подошли белые, раненый пленный пытается бежать, и Живаго стреляет в него по приказу Микулицына. Так завершается его переход от принципиального гуманиста к убийце. В глазах белых он становится большевиком.
Вплоть до этого момента жуткие кадры серии не сопровождаются музыкой. И вот когда происходит эта трансформация Живаго, звучит песня, от которой разрывается сердце. Это «Заюшка», которую в романе поет партизан, а в фильме – женщина. Слова этой песни принадлежат Пастернаку. В романе она называется народной. Артемьев взял ее в сериал и отдал жене Памфила. Она поет о зайце, бегущем по лесным дебрям, прося помощи у рябинового куста. Песня пронизана памятью о ее утрате, о детях. И вскоре Памфил, страшась пыток, которым подвергнут его родных белые, рубит семью топором. Песня обрывается, и Микулицын стреляет в Памфила. А потом велит Живаго уходить.
Вмешательство саундтрека Артемьева отражает многие отличия сериала от романа. Но пусть это и не сюжет Пастернака, но это главное, что присутствует в теме романа. Главу, в которой Памфил убивает свою семью, Пастернак назвал «Рябина в сахаре». Он пишет:
Русская песня, как вода в запруде. Кажется, она остановилась и не движется. А на глубине она безостановочно вытекает из вешняков, и спокойствие ее поверхности обманчиво. Всеми способами, повторениями, параллелизмами она задерживает ход постепенно развивающегося содержания. У какого-то предела оно вдруг сразу открывается и разом поражает нас. Сдерживающая себя, властвующая над собою тоскующая сила выражает себя так. Это безумная попытка словами остановить время322.
У Пастернака это песня о том, как заяц, преследуемый хищниками, боится, что они погубят и красоту рябины. Пастернак использует песню, чтобы показать трагедию Живаго и трагедию окружающих его людей. Артемьев делает что-то похожее, превращая песню в плач по безвинным жертвам – не одной семьи, но тысяч семей, попавших в вихрь истории. Когда Живаго вместе с партизанами покидает лагерь, Артемьев сопровождает печальной музыкой не только этот уход, но и решение Юрия Андреевича остаться с красными. Вся эта серия немыслима без звука, без саундскейпа, соответствующего визуальной стороне занесенного снегом пейзажа. В этой серии Артемьев использует песни, одна из которых называется «Проводы на фронт». Это аудиально передает путь, по которому Пастернак ведет своего героя, постоянно двигающегося вопреки своей воле.
Музыка также сопровождает переход от этой сцены к следующей, где действие происходит в 1921 году и где Лара пытается что-то узнать о судьбе Живаго. Ей говорят, что Юрий вернулся в город и часто заходит в церковь. Она говорит, что думала, будто священника убили, но слышит в ответ, что люди там собираются. Церковь в Юрятине показывает, какой урон был нанесен православию и его храмам, но люди не оставляют это священное место. Лара идет туда – Юрия там действительно видели. Возвратившись домой, она видит, что ее посещение дома Господа вознаграждено – к ней пришел поседевший Живаго. Лара начинает его кормить, возвращая к миру живых и к своей любви, и музыка Артемьева вновь передает то, что не выразить словами, то, что заставляет Живаго не просто вернуться, но покаяться. Этот процесс Пастернак и описывает в романе; на экране чередование эпизодов обозначает возвращение Живаго к человечности. Артемьев назвал свой саундскейп «Встреча в церкви».
Это место в фильме концентрирует в себе возможность передачи Пастернака без Пастернака. При сохранении в целом авторского сюжета детали сериала и его язык отходят от оригинального текста. Романное описание Живаго в лагере партизан точно передает характеристики типичного обыкновенного человека: как он был взят в плен, как беспомощен перед превосходящими его силами партизан и не может сопротивляться, как пытается сохранить в себе человеческое и как теряет это качество в варварском холодном окружении. Сценарий Арабова и режиссура Прошкина передают этот сюжетный ход, но именно музыка Артемьева точно задает эмоциональное восприятие мира Пастернака.
Несмотря на текстуальные изменения, «Живаго» Прошкина выигрывает как «аутентичный», поскольку заметно ближе репрезентации революционной России, которая начинает у него звучать как подлинная Россия. Визуальность фильма выигрывает по сравнению с фильмом Лина, снимавшимся в Гранаде и Хельсинки, благодаря съемкам в Костроме и декорациям старой Москвы, сооруженным для «Всадника по имени Смерть». Композиции Артемьева не второстепенны в этой адаптации, они являются центральными в передаче смыслов. Без его музыки фильм был бы другим. Например, в десятой серии был бы утрачен весь посыл «аутентичности».
В этой серии Живаго и Антипов (муж Лары) живут вместе в ее доме. Доктор-либерал и некогда убежденный революционер обсуждают насилие, которое им пришлось пережить, и свою ответственность за это. В конце концов Антипов осознает меру своей вины, берет пистолет и уходит в снежную даль. Камера панорамирует ландшафт, фокусируется на монастыре. Глядя на этот типично русский пейзаж, Антипов стреляет в себя. Его уход из жизни сопровождает крещендо скорбных голосов. Кумулятивный аудиовизуальный эффект заставляет видеть в этом поминальную молитву по всем, кто сгинул в вихре Революции. Живаго у Пастернака потерял семью и любовь, отнятые теми силами, которые разбудила Революция. В начале десятой серии в разговоре с Ларой он сказал, что потребуется не меньше четырех поколений, чтобы изжить эти грехи, заплатить за Революцию 1917 года. В романе такого разговора не было, но Пастернак писал именно о глумлении человека над человеком, об имморализме. Для читателей и зрителей один из главных смыслов романа Пастернака – искупление. В финале этой серии, завершающей рассказ о Живаго на Гражданской войне, это литургия павшим, предназначенная как Антипову, так и его жертвам. Этот эпизод Артемьев назвал «Реквием».
В православии, так же как в других ветвях христианской религии, например в католицизме, реквием воздает дань усопшим. Это одновременно и литургия – богослужение, моление об ушедших, о даровании им благости на небесах, – и гимн, особенно в песнопении о «вечной памяти», завершающем реквием. Православный реквием подчеркивает краткость земной жизни и выражает покаяние.
«Реквием» Артемьева отвечает этим задачам, но, имея в виду опыт и страдания Живаго, является одновременно и реквиемом по коммунизму. Да, жизнь коротка, и многим ее оборвал апокалипсис Гражданской войны. Долг живущих, таких как Живаго, – думать об этих событиях и хранить память, вознося молитвы по ушедшим. Сцена, завершающая десятую серию, – этот реквием по коммунизму – представляется очень пастернаковской. Она соответствует тому, что писали о романе Пастернака Лихачев и другие авторы, усмотревшие в нем акт культурной памяти, который помогает читателям помнить о прошлом, и в этом главная тема романа. Реквием Артемьева – блокбастер на тему «Вечной памяти». При этом он звучит как очень русское православное песнопение, обращенное к небесам, и отражает взгляд Артемьева на музыку как таковую. Композитор называет ее «инструментом, данным бренному человеку для связи с Богом»323.
Возвращение забытого: «Доктор Живаго» как патриотический запрос
В 1990 году, анализируя эпоху гласности в самой ее гуще, Джеффри Хоскинг писал, что конфронтация с советской историей, порожденная чтением Солженицына и Пастернака, была не чем иным, как «возвращением забытого», которое помогло обычным гражданам справиться с травмами прошлого. Эта конфронтация также заложила основу создания гражданского общества324. Появление в печати «Доктора Живаго» как результат политики Горбачева сыграло существенную роль в переосмыслении прежних убеждений и в итоге помогло многим перестать верить в саму систему325. Первое возвращение «Живаго» домой было поистине революционным, и протагонист Пастернака стал проводником к размышлениям о социалистическом эксперименте, о чем писал и Лихачев326. Когда «Живаго» вновь вернулся домой, многие россияне поначалу не придали этому большого значения. Рейтинги оказались не столь высокими, как на то рассчитывал канал НТВ, и причины этого перекликаются с обстоятельствами передачи за границу рукописи романа в 1956 году. Производство сериала, включая постпродакшен, завершилось в декабре 2005 года, и Прошкин передал его каналу. Вместо того чтобы немедленно отправить его в эфир, учитывая ажиотаж, сопровождавший информацию о работе над сериалом, телепродюсеры решили подождать до майских праздников. Пока готовый сериал лежал на полке, кто-то из НТВ или «Мосфильма» «приобрел» его и передал видеопиратам. Нелегальный «Живаго» появился в феврале. К марту 2006‐го сериал можно было купить в любом киоске, интернет-магазине и т. п. Продавался он хорошо, на что Прошкин жаловался в своих интервью.
Дальше было только хуже. Когда 10 мая 2006 года сериал дебютировал на НТВ, канал включил в него 46 минут рекламы при длительности первой серии 44 минуты. Понятно, что Прошкин пришел в ярость. Факт, что сериал собрал 17 процентов телезрителей, уже примечателен327. Этот скандал демонстрирует, как пиратство в России влияло тогда на кинорынок – одна статья о «деле Пастернака» 2006 года была озаглавлена так: «Это твоя родина, доктор Живаго!» На удивление хорошо сериал был принят в бывших республиках СССР. В Беларуси к просмотру подключились 30 процентов населения (и 45 процентов городского населения). Возможная причина этого не в том, что правящий в стране режим вызывал резонанс с прошлым, а в том, что этот самый режим вел несколько более эффективную борьбу с пиратством