Били боем, и напрасен был мой крик,
Принялись потом вытягивать язык:
С языком, как бич свисающим с плеча,
Снова в пламя потащили, волоча,
Снова бросили в пылающую печь,
Эти муки передать бессильна речь.
О пророк, в пределах адского огня
Несказанные терзанья принял я.
Этот пламень – он жесточе, чем пожар:
Этажами вниз идет слоистый жар,
И круги его, чем ниже, тем жарчей
Полыхают злее тысячи печей.
Каждый круг, своим названьем именит,
Детям Евы и Адама надлежит.
Самый первый круг там «Бездною» зовут,
Пыл его невыразимо зол и лют,
Лицемеров истязают в том кругу:
Там их столько, что исчислить не смогу…
А еще узрел я муки, господин,
Безобразных обезьяньих образин, —
Тех, кто низостью позорил белый свет,
Ближним-дальним нанося ущерб и вред.
А еще в кругу огня узрел я тех,
Что ходили носом вниз – ногами вверх:
Это – те, что ублажали гордый нрав,
Все кричали «Я!» да «Я!», носы задрав.
Свыше тысячи ремесел превзойди, —
Все равно пред Богом «якать» погоди…
Также видел я средь адовых огней
Нечестивцев грешных с рылами свиней, —
Что сновали по стране вперед-назад,
Смуту сеяли в народе и разлад.
А еще я видел там другой народ:
Слепошарых, что бродили взад-вперед, —
Тех, кто век своих грехов не замечал,
Но в соседях все огрехи отмечал.
Безъязыкий люд я видел в корчах мук,
И других, что не имели ног и рук.
Те, что корчились, мыча, в кромешном зле,
Были судьями когда-то на земле.
А лишенные конечностей – в миру
Издевались над соседом по двору.
И другое племя мучимых теней
Видел я средь очистительных огней.
Бродят, свесив языки в аршин длиной,
С языков тех истекают кровь и гной.
Это – те, кто в прошлом облике земном
Правду в кривду превращал своим враньем,
Кто двурушничал для грешных заводил,
Кто напраслину на ближних возводил.
И других людей я видел в адской мгле,
Я вовек себя не числил в их числе:
На глаза им налепляли палачи
Золотые, раскаленные в печи,
Злое золото, как жгучая слеза,
Прожигало им и кожу, и глаза.
Это – те, кто не творил вовек добра,
Сидя сам на куче кучей злата-серебра.
Без сознанья, что послал богатство Бог,
Никому оно, тщеславное, не впрок.
Посмотри ж, какой конец по смерти ждет
тех, кто бедных обделяет и сирот!
Свыше тысячи ремесел превзойди,
Все зазря, когда тщета живет в груди.
А когда ты из смиренного числа,
Не большой и грех не ведать ремесла.
И еще тужил в аду народ иной:
Уголь огненный служил ему едой.
Это те, кто, в сребролюбии суров,
Брал лихву и обирал сирот и вдов.
У других, лишь полыхнет огнистый меч,
То и дело голова слетала с плеч,
Но Всевышний вещим промыслом Своим
Тотчас головы на плечи ставил им —
Тем разбойникам, что в злобе вновь и вновь
Грабя, головы рубили, лили кровь.
И других я видел в огненных цепях,
Волоса их, волочась, будили страх.
Это – те, кто, даже мучась животом,
Жадно жрал, не оставляя на потом.
В наказанье в адской огненной пыли
Волоса их достигали до земли.
И других я зрел вдали от благ земных:
Эти выглядели хуже остальных.
Нагишом они ходили, трепеща:
Ни венца на них, ни царского плаща,
Кровь струилась с обнаженных, жалких тел,
Грешный люд на них с презрением глядел.
Семь десятков язв открытых на телах,
И не счесть печатей скрытых на челах.
Голышом в огне сгорают не сгорят,
Пусть же знают в страхе Божьем стар и млад:
Всяк из них когда-то был царем земным,
Всяк бахвалился могуществом своим,
Но для бедных доли не было у них,
О несчастных боли не было у них,
Не одели никого, не помогли,
Не утешили ничем своей земли,
Поскупясь на саван бедному в гробу,
Не давали воли пленнику, рабу,
Вот и мучаются… Знай же наперед:
Всем тот пламень по заслугам воздает».
Иисус, в душе питая Божий страх,
Повесть горестную слушал, весь в слезах,
Речь продолжил скорбный череп в тишине:
«Снова ангелы гурьбой сошлись ко мне,
Потащили снова волоком меня
В самый нижний круг великого огня.
Этот круг зовется нижним оттого,
Что числа нет всем терзаниям его.
Есть гробница там – огонь вокруг свиреп,
«Полезай, мне приказали, в этот склеп»!
В склеп залез я, и ничтожный облик мой
В трех обличиях предстал передо мной.
«Кто вы!? – я спросил у призраков троих.
«Мы – цари», в ответ услышал я от них, —
«Выше всех в отчизне днесь стояли мы,
Но о том, что будем здесь, не знали мы.
Если б ведали, что ждет нас лютый ад,
Каждый с нищим поменяться был бы рад.
Было б дервишами мыкать нам беду,
Чем царями горько мучаться в аду…»
В страшном склепе я лежал, не числя дней,
Среди гнусных скорпионов, мерзких змей.
Плоть мою кусали-жалили они,
Поминая мне мои былые дни.
Как ни рвали гады плоть мою впотьмах,
Снова мясо нарастало на костях.
Я в рыданьях и тоске у адских сил
Облегчения терзаниям просил,
Но никто не отвечал моей мольбе,
Вызволения не видел я себе.
На спасенье были чаянья тщетой,
Видно, не было исхода пытке той.
Но внезапно меж терзаний в некий час —
«Отпустить его»! – раздался свыше Глас.
«Преисподней он прошел последний круг,
Пусть душа его избавится от мук.
Пусть он был кафир неверный по всему,
Был он милостив к народу своему,
Помогал он бедным-сирым, не чинясь,
Не разнились для него бедняк и князь».
Снова подняли меня и вознесли
В этот мир из преисподних недр земли.
Тысячу я в этом мире прожил лет,
И четыре – истязал меня тот свет,
Вот уж семь десятков лет и много дней,
Истлеваю в сей пустыне средь камней».
Иисус тогда спросил: «О, Череп-царь,
К вам от Бога приходил ли вестник встарь?»
Молвил череп: «Приходил пророк Ильяс[430],
Но его никто не выслушал у нас,
К Богу мы не обратились вместе с ним,
Мы верны остались идолам своим,
И за это, умываясь кровью, мы
Муку адскую познали среди тьмы».
Иисус сказал: «О, мученик, поверь,
Примет Бог твое моление теперь».
Череп молвил: «Удручен своей виной,
Я б вернулся в прежний образ свой земной,
Сколько лет молю Всевышнего о том,
Да простит нас в милосердии святом!»
Иисус, воздевши руку над главой,
Помолился: «О Всеслышащий, Живой!
Об одном прошу, Владыка наш в мирах,
Душу заново вдохни в истлевший прах!»
Вняв пророку, наш Всевидящий Господь
Возвратил тогда рабу и дух, и плоть…
Ныне вкратце подытожу притчи суть,
Чтобы в ней не усомнился кто-нибудь:
Тьма царей ушла в былые времена,
Их дела запечатлели письмена,
Только если долг исполнит человек,
След его святым останется навек.
Знаешь ты теперь про Черепа-царя,
Он в Египте жил и царствовал не зря,
Славен был он долгим царствием земным,
Но душа всевластна стала и над ним.
Я ж, Хисам Кятиб, сей труд по мере сил
В год семьсот семидесятый завершил[431].