ана был проделанный уже путь через пустынное заснеженное плато Устюрт, но он не оглядывался назад. Дорога из Багдада через Хорезм и земли огузских язычников, эта великая и древняя караванная дорога, была, при всех ее тяготах и тревогах, давно известна как арабам, так и тюркам далекого севера.
Можно, наверное, исторически допустить, что хорезмийские караваны, отправлявшиеся из мусульманских земель в страну Северного Мрака, не рисковали переправляться через бурные реки в незнакомых местах и придерживались уже разведанных переправ, как бы они ни были трудны и опасны. Если мы наложим возможный маршрут каравана, с которым шло посольство Халифата, на современную географическую карту, то увидим, что место его переправы через Яик, скорее всего, совпадет с местоположением находящегося ныне в Казахстане города Уральска или, как он назывался в 1775 году, Яицкого городка. Этот городок, как указывают русские летописи, был основан яицкими казаками в 1613 году, однако, как и во многих других схожих случаях, казаческая крепостца, вероятнее всего, строилась на уже давно известном и относительно обжитом месте.
То же самое можно сказать и про город Самару, которая была основана, согласно официальной российской хронологии, казаками в 1583 году. Однако Самарская Лука была заселена и обжита много раньше, еще в VII веке, не говоря уже о том, что во времена Золотой Орды здесь также проходили многочисленные торговые суда и караваны, соединявшие, как и в былые века, мусульманский Юг с христианским и языческим Севером.
Река Урал и сегодня, несмотря на интенсивный водозабор для жилых и производственных нужд и всегда сопутствующее человеческой деятельности обмеление, это весьма полноводная и сильная река. Какою же она была в 922 году, когда ее увидел ибн Фадлан? Некоторое впечатление об этом можно получить, зная, каким был Яик-Урал в XIX веке, до начала всяческой индустриализации. Вот что писал об этом иследователь уральского рыболовства Н. Я. Данилевский:
«Урал есть единственная в мире большая река, исключительно предназначенная для рыболовства, которому принесены в жертву все прочие услуги, оказываемые человеку текучими водами. На нем нет ни судоходства, ни сплава лесу (по крайней мере, ниже учуга[94]), ни движимых водою мельниц. Во весь год почти нельзя увидать на нем одной лодки, плывущей не с рыболовной целью. Самый переезд через Урал весьма затруднителен. На всем пространстве от учуга до моря, что составит около 500 верст по прямой линии, с извилинами же реки почти вдвое, устроен только один мост у самого Уральска и один паром у Гурьева – два пункта, где бывает значительная мена с киргизами… Если нужно бывает переправиться через Урал с возами, как, например, для отправления весной на Черхальское морце, или для сенокошения по заливным местам левого берега, то связывают две или три бударки, настилают на них вместо помоста плетень, а на носу и на корме каждой бударки садится по человеку с короткими и широкими веслами, и паром готов. При таких, можно сказать, даже преувеличенных предосторожностях, рыба находит в Урале до поры до времени полное приволье и совершенные тишину и покой».
Если даже во времена Н. Я. Данилевского единственной переправой через Урал в его среднем течении был мост в Уральске, то тем более вероятно, что здесь же находилась в древние времена и караванная переправа. И вполне возможно, что первое поселение, из которого впоследствии вырос Уральск, образовалось именно в том месте, где на слиянии Яика с речкой Чаган приходили в себя, считали потери и снова готовились в путь хорезмийские караванщики.
Если это так, то удивительная символика видится нам в том, что именно в том месте, где для ибн Фадлана и его спутников открылись врата в будущие пределы Северного ислама, стоит город, который вместе с Оренбургом, Троицком, Уфой и Казанью стал в XVIII–XIX веках светочем мусульманского просвещения в Российской империи.
Но почему караван ибн Фадлана предпочел с риском для жизни людей и сохранности товаров переправиться через Яик и многие другие реки и речки Седьмого Климата вместо того, чтобы воспользоваться волжским путем или хотя бы нижним, более спокойным течением того же Яика? Ответ достаточно прост: мусульманский караван двигался в обход хазарских владений. Во-первых, с тем, чтобы не стать жертвой политической напряженности между Хазарией и арабским Халифатом, а во-вторых, чтобы съэкономить на пошлине, которую непременно надо было бы уплатить на хазарской таможне.
Взаимная неприязнь между двумя государствами то вспыхивала, то гасла, и как раз в дни посольства между Хазарией и Халифатом опять пробежала черная кошка. Сам ибн Фадлан узнал об этом уже в Волжской Булгарии. Впоследствии он записал в своих путевых заметках:
«Когда в 310 (922) году до хазарского кагана дошла весть о том, что в усадьбе ал-Бабунадж (еврейский квартал в одном из городов Халифата) мусульмане разрушили синагогу, он приказал снести (в Итиле) минарет мечети, казнил муэдзинов и сказал: «Если бы я не боялся, что в странах ислама не останется ни одной неразрушенной синагоги, я обязательно разрушил бы и мечеть[95]».
Скорость, с которой к ибн Фадлану пришла весть о разрушении минарета в Итиле, поражает и доказывает, что взаимные связи между мусульманами по Волге были налажены очень хорошо. Посольство прибыло в Булгарию 12 мая 310 (922) года по Хиджре – этот год начался по мусульманскому летоисчислению только 1 мая[96]. Известие о событиях в Итиле достигло Болгара по воде меньше, чем за две недели. Однако сухопутному каравану, с которым шло аббасидское посольство, понадобилось еще более полутора месяцев, чтобы пройти от Яика в Булгарию сухопутным путем.
Таким образом, посольство явно избегало заходить на хазарскую территорию. Помимо сиюминутных неприятностей, слишком живо в памяти мусульман Халифата нападение русов-варягов на прикаспийские города в 913 году. В этом набеге мусульмане винили и хазарского кагана, который дал русам разрешение на проход в Каспий, хотя, судя по историческим данным, каган был введен в заблуждение продекларированными и якобы чисто коммерческими целями русов.
Конечно, русы прошли в Каспий, как утверждают современники, на 500 боевых ладьях, и одно это уже должно было встревожить хазарские власти. Впрочем, мысль погулять на приволье могла придти русам в голову уже позднее, когда из ладьи уже закачались на вольнах Каспия.
Такое случалось с варягами и через сто лет: скандинавская «Сага об Олафе» рассказывает, как в 1026 году варяги Халогаландер Карл и Тор Хунд отправились в Биармию в устье Двины, где, как честные купцы, купили меха на местном знаменитом торжище. Когда они уже уплывали восвояси, им вдруг пришло в голову, что их уже не связывает никакое соглашение о мирной торговле. Они преспокойно вернулись на торжище уже как морские разбойники, разграбили богатые захоронения и местный храм, а на обратном пути перессорились между собой. Карл был убит, его ладья была разбита, и Тор один вернулся домой с добычей[97]. Если так вели себя варяги, многие из которых в начале XI века уже знали христианство[98], что было взять с русов-язычников начала X века, которые исправно делали то, чему учили их отцы и деды?
Времена в любом случае были беспокойные и для торговли, и для дипломатической деятельности. На далеком западе Кордовский эмират уже готовился к полной независимости, которую халиф Абд ар-Рахман III провозгласил в 929 году. В Африке с 909 года набирал силу Фатимидский Халифат, войска которого в 915 году вторглись в Египет. В Иране и сопредельной Согдиане шло восстание за восстанием; один мятеж сменял другой, и местные правители сохраняли верность халифу правоверных разве только на словах, во всем остальном действуя по собственному усмотрению и назначая собственных сыновей наследными монархами вверенных им областей и стран.
Карматский мятеж в южных областях Халифата тоже набирал силу, и в 919–920 году войска этих «мятежников Судного дня» даже взяли Басру. Интересно, что среди всех этих тревожных перемен исламское общество продолжало не только жить и трудиться, но и достигать все новых и новых успехов в науках, искусствах и богословии. Как писал об этом известный британский ориенталист, преподобный Уильям Монтгомери Уатт,
«замечательно, что во всех этих политических перипетиях структура мусульманского общества оставалась относительно стабильной, что само по себе является доводом в пользу превосходства социальной системы, основанной на законах Шариата; и при всем том эта система включала в себя не-мусульман как религиозные меньшинства, находящиеся под защитой государства[99]».
Войска Халифата с переменным успехом сражались с Византией в Малой Азии, и хотя в 919 году был между Багдадом и Константинополем заключен шаткий мир, он долго не продержался. Между 919 и 944 годами прошли очередные преследования иудеев в Византии, чему немало способствовал соправитель императора Константина Багрянородного и его тесть Роман Лекапин, отстраненный от власти собственными сыновьями в 944 году. Ал-Мас’уди пишет о большом количестве евреев, нашедших в те годы прибежище в Хазарии: эти гонения безусловно осложнили взаимные отношения двух давних союзников, Хазарии и Византии. Словом, вокруг Каспийского моря было неспокойно, а купцы, как известно, не любят ни лишнего беспокойства, ни политической неопределенности.
Между тем ибн Фадлан, как и другие мусульмане каравана, хорошо знал, что в столице хазар Итиле живут и преуспевают их единоверцы, которые даже пользуются некоторыми правами самоуправления. Если бы обстоятельства были иными, и Ахмад ибн Фадлан был бы частным лицом, а не доверенным лицом Аббасидской администрации, он вполне мог бы проехать в Булгарию по Волге через Итиль, который, как ему казалось из яицких степей, был громадным городом: