еках, а иные нашли другую смерть; некоторые из них даже всякими способами сами лишали себя жизни[361]».
История свидетельствует, что гонения на христиан и иудеев при ал-Хакиме, какими бы причинами на самом деле они ни были вызваны, были исключением из общего правила, и после его тиранического правления, при халифе Захире Абу-ль Хасане Али (правил в 1021–1036 гг.),
«все пошло на старый лад: христиане публично устраивали крестные ходы и единственным напоминанием о правлении безумного халифа служили лишь повязки на головах и черные пояса, которые большинство коптов носили с той поры. А уже в 1024 году коптский праздник Святого Крещения празднуется с былым блеском и при участии самого халифа[362]».
Восстановилось и христианское паломничество, лишь ненадолго прерванное тиранией ал-Хакима. Путешественник Насир и-Хусрау, который в середине XI века странствовал по Святой земле, отмечает, что
«из всех греческих стран и из других земель христиане и иудеи в огромном числе приходят в Иерусалим, чтобы посетить расположенные там Церковь (Воскрешения) и Синагогу».
Что же касается самй церкви Гроба Господня, которую Насир называет «великой церковью», то он пишет:
«В святом граде Иерусалиме, у христиан есть церковь, которую они называют Байят-ал-Кумама (Церковь Воскрешения), и они чрезвычайно ее почитают. Каждый год множество людей из Рума (империи греков) приходит сюда, чтобы совершить паломничество; и даже сам византийский император прибывает сюда, однако с предосторожностями, чтобы никто его не узнал. Во времена, когда ал-Хаким-би-Амр-Биллах был властелином Египта, греческий кесарь таким образом прибыл в Иерусалим. Когда ал-Хаким прознал об этом, он послал за одним из своих приближенных и сказал ему: «В храме Святого Города есть человек такой-то и такой-то наружности; ступай к нему и скажи, что Хаким послал тебя к нему, дабы он не подумал, что я, Хаким, не знаю о его прибытии, но скажи ему, чтобы он пребывал в хорошем расположении духа, ибо я, Хаким, не питаю к нему враждебных намерений». Однажды Хаким приказал отдать эту церковь на разграбление, что и было сделано, и она лежала в развалинах. Так продолжалось некоторое время, но впоследствии греческий кесарь направил своих послов с подарками и обещаниями услуг, и заключил договор, в котором оговорил разрешение взять на себя расходы по восстановлению церкви, что и было, в конце концов, совершено[363]. В настоящие дни эта церковь представляет собой весьма обширное строение, вмещающее восемь тысяч человек. Здание построено с превеликим умением из цветного мрамора с орнаментальными украшениями и скульптурами. Внутри церковь повсюду убрана византийским шелком, вышитым золотом и различными изображениями. И они изобразили Иисуса – мир да пребывает с ним! – который на некоторых картинах нарисован едущим верхом на осле. Там есть также картины с изображением других пророков, например, Авраама, Измала, Исаака и Иакова, – мир да пребывает со всеми ними! Эти картины они покрыли лаком из сандалового масла, и каждый лик поместили под тонкое стекло, совершенное прозрачное. Это убирает нужду в занавесях, и не дает пыли и грязи садиться на картины, ибо стекло каждый день протирают церковные служки. Помимо этой церкви Воскрешения, в Иерусалиме много других церквей, возведенных с большим искусством, однако для описания всех понадобится слишком много времени. В церкви же Воскрешения есть картина, разделенная на две части, представляющие Рай и Ад. На одной половине изображены жители Рая, на другой – обитатели Ада со всем, что в нем есть, и поистине, во всем мире нет картины, подобной этой. В этой церкви сидят многие священники и монахи, которые читают Евангелие и произносят молитвы, занятые этим и днем, и ночью[364]».
Это свидетельство мусульманского очевидца ярче всего показывает, какова была атмосфера в Иерусалиме накануне Крестовых походов, якобы вызванных плачевным положением христиан на Святой земле. В записях Насира и-Хусрау нет никакой нетерпимости не только к христианам и иудеям Святой земли, но даже к священным иконам церкви Гроба Господня. Другое дело, что сам мусульманский мир во второй половине XI века переживал трудные времена. Больше всего они сказывались именно на Ближнем Востоке, где за обладание Сирией и Палестиной соперничали египетский халифат шиитов-Фатимидов и сунниты-сельджуки, и беспрестанные военные действия между ними, а также между Византией и сельджуками, мало способствовали мирному христианскому паломничеству, которое страдало также от шаек разбойников и кочевых бедуинов пустыни.
И, однако, внешней заботой о безопасности пилигримов вовсе не исчерпываются религиозные причины начала Крестовых походов. Эти причины следует искать не в том, что происходило на Святой земле, а в том, что имело место в самой Западной Европе, раздираемой кровавыми и братоубийственными междоусобицами и уже задыхающейся от религиозного застоя средних веков. Как пишет известный британский историк Джонатан Рэйли-Смит,
«Следует помнить, что крестоносное движение зарождалось в обществах, одержимых чувством собственной греховности в такой степени, какой не понять нашему собственному самодовольному обществу. Жизнь, которой жили знатные люди и рыцари, они сами полагали безнравственной. При отсутствии книг и частной жизни, ни не могли уйти в личную погруженность в религию, и поэтому их благочестивость проявлялась только на людях, в виде участия в мессах или паломничествах… В военизированном обществе, где безраздельно правили родственные интересы, они обязаны были принимать участие в усобицах, диктуемых кровной местью… Между тем, Церковь предъявляла к ним требования, которые нуждались для своего исполнения в героизме, совершенно недоступном для большинства мужчин и женщин: супружеские пары, например, должны были воздерживаться от сексуальных отношений в «запрещенные дни», которые занимали более чем половину года. Живя в мире, который, как они сознавали, был пронизан грехом, и сознавая невозможность избежать греховности, которая обвивала их, как змей обвивал своими кольцами древо в Саду Эдема, они полагали, что единственным выходом было бы уйти в религиозную жизнь. Но этот путь далеко не всегда был открыт даже для благочестивых людей, поскольку они обязаны были приносить с собой в монастырские общины входные дары… Проповедуя Крестовые походы, Церковь дала этим нравственно уязвимым людям луч надежды, открыв путь для признания в XII веке мирского существования как законного образа жизни. Для человека перестало быть обязательным уходить в монастырскую келью или опочивальню для спасения своей души; ради ее спасения он мог теперь в самом миру заняться привычной ему деятельностью, которую, надо признаться, он часто определял в понятиях кровной мести[365]».
Таким образом, мир западного христианства был к XI веку совершенно одержим ощущением своей глубокой греховности, не зная, как избавиться от этого чувства в тех условиях, в которых ему приходилось существовать.
Интересно, что при этом христианство Запада было ровесником мусульманского мира. Переход от язычества кельтского толка к христианству происходил на территории наиболее активной в первом Крестовом походе Франции в VI–VII веках, причем католическому христианству Рима приходилось идеологически бороться не только с упорно сопротивляющимся язычеством, но и с христианством арианского толка, которое исповедовали в первые века своего обращения визиготы Испании и французские Меровинги. В религиозном смысле арианство намного ближе к исламу, чем католичество с его культом Троицы, понять и осознать который были не в состоянии не только средневековые христиане Запада, но и гораздо более просвещенные умы. Британский ученый Ричард Флетчер в своей подробной книге о христианизации западных стран пишет, что в начальные годы обращения Европы Рим придерживался традиционной точки зрения, что «католическое христианство – не для варваров», так что сама идея христианства была по существа принесена в Европу гонимыми Римом арианами, например, арианским епископом IV века Улфилой. Разница между арианством и католичеством, как впоследствии и русским православием, состояла в том, что
«Арианство было доктриной, проповедовавшей сотворенность Сына Божьего Отцом. Противники арианства, притязавшие на имя «католиков», что буквально означает «всеобщее» или «универсальное», учили, что Отец, Сын и Святой Дух сосуществовали от века и были равными в Боге. Иными словами, Арий пытался избежать любого размытия монотеизма, подчеркивая незримость, царственную единственность и всемогущество Бога, и подчинение Бога Сына Богу Отцу[366]».
Очевидно, что в арианстве и исламе было чрезвычайно много Общего в смысле религиозно-нравственной этики и в том смысле, что при всей неприемлемости для ислама идеи Сына Божьего как физической данности эти два религиозных мировоззрения не разводила по разные стороны идея Троицы, которую мусульмане всегда понимали как еретическую множественность Бога и покушение на Его Единство. При этом в арианстве сохранялась не только прямая преемственность абсолюта Единобожия от Ветхого Завета, но и все евангельское учение, из которого проистекала и проистекает нравственная этика Христианства с большой буквы. В этом смысле можно уверенно предположить, что победа католического мировоззрения над арианством и гностицизмом была первым существенным шагом к разрыву между христианством и исламом и первым реальным шагом к Крестовым походам, предпринятым за двести лет по возникновения ислама как религиозного учения