Но первая попытка объединения была сделана несколько раньше, в 1870 г. Все русские келльи пытались объединиться воедино в братском союзе, но по неизвестным нам обстоятельствам попытка окончилась неудачно[144]. Причины для этого объединения ясны. Греческие монахи сильно отличались по своим обычаям от русских. Отличались традициями, богослужебной практикой[145], пением[146], особенностями аскетической жизни, взглядами на архитектуру и даже пищей. Характер греков был очень не похож на славянский. Поэтому очень редко русские монахи уживались в греческих монастырях. Правда, из-за покладистости русских грекам было гораздо легче жить у русских, чем наоборот. К тому же, как говорилось выше, отношение и на родине к русским афонским монахам было далеко не однозначным: их уважал простой народ, крестьяне и купцы, высшее духовенство, а обер-прокуроры и аристократия относились недоброжелательно.
Жизнь русских келлиотов была весьма и весьма нелегка. Оказавшись без поддержки со стороны России, им надо было найти какую-то новую опору, чтобы выжить в сложившихся условиях. Решение скоро было найдено, келлиоты объединили свои усилия для укрепления русского монашества на Афоне и в 1896 г. основали «Братство русских обителей (келлий)». Инициатором этого акта был иеросхимонах Кирилл, настоятель келльи Свт. Иоанна Златоуста. «Братство» было основано 14 мая 1896 г. в память священного коронования государя императора Николая II. «Братство» ставило перед собой цель оказывать помощь бедным русским обителям, пустынникам и отшельникам. Предполагалось также создавать приюты и лечебницы для престарелых иноков. «Братство» намеревалось создать монашескую школу для молодых иноков, издавать книги, брошюры, гравюры. Объединение русских келлий в братство лишило возможности нерадивых монахов, используя противоречия между келлиотами, перебегать из обители в обитель, нарушая покойное течение иноческой жизни. О создании общества было тут же доложено российскому послу в Константинополе А. И. Нелидову. «Братство» было признано русскими правительственными учреждениями на Востоке: русским посольством в Константинополе и консульством в Салониках. Совет Братства разместился сначала в келлье Свт. Иоанна Златоуста, а позже (в 1913 г.) находился уже в келлье Сщмч. Игнатия Богоносца. Вот девять пунктов из их устава:
1. Оказывать пособие недостаточным русским келльям и каливам на содержание братии и беднейшим пустынникам и нищенствующим странникам на пропитание, одежду и обувь.
2. Бедным келлиям, храмы которых приходят в упадок, доставлять средства на поправку таковых.
3. Если в келльях при бедности некому служить, то посылать туда безвозмездно священнослужителей.
4. Оказывать возможное содействие и материальную помощь русским старцам, когда господствующий монастырь покушается завладеть келльей или каливой путем отказа записывать в акт на владение наследников, избранных старцем из среды своих учеников.
5. Содействовать духовно-нравственному совершенствованию своих иноков, избрать из своей среды благочинного для наблюдения порядка и исполнения правил, установленных святыми отцами.
6. Ходатайствовать перед русскими властями об учреждении на Афоне училища с практическими курсами церковной иконописи, садоводства и огородничества.
7. Учредить в Константинополе подворье с уставом общежителей и обязать всех прибывающих в Константинополь по делам келлиотов и каливитов останавливаться в этом подворье, для управления которым назначается особый настоятель, могущий, в случае надобности, ходатайствовать пред властями во всех необходимых делах.
8. Издавать и бесплатно распространять сочинения и гравюры духовно-нравственного содержания.
9. Вообще начинать полезные предприятия, могущие способствовать осуществлению целей «Братства».
Но, к сожалению, большинство старцев русских келлий не поняло истинных целей этого учреждения, которое могло бы сыграть существенную роль в афонской монашеской жизни. Число участников «Братства» было достаточно велико, но участие их не очень усердно.
Из письма архимандрита Ионы, настоятеля посольской церкви в Константинополе, к Петербургскому митрополиту Антонию мы узнаем, что он считает образование подобного русского братства весьма полезным. «Среди русских монахов Афона уже существует мысль об учреждении особого монашеского братства». Цели, которые ставил архимандрит перед будущим братством, вполне соответствовали тем, что формулировало для себя братство реальное. Но все же сущность этого братства они понимают по-разному. «При настоящих порядках русской монашеской жизни на Афоне эти лица ни от кого не зависимы, ни в ком не нуждаются, не признают над собой никакого начальства. С учреждением же общерусского братства на Афоне дело могло бы измениться. Хорошо организованное и утвержденное русской государственной властью братство никогда не допустило бы пребывания на Афоне такого рода сомнительных дельцов и, при содействии русского консула в Солуни, указало бы им казенную дорогу в отечество». Но, в отличие от Дмитриевского, который пытается записать в сомнительные личности лучших представителей афонского монашества, архимандрит Иона говорит, что «эти лица наперечет известны на Афоне всем и каждому». То есть этих лиц не так много. Смысл же братства по российским понятиям – «заорганизовать» образовавшиеся маленькие монастыри и, подчинив Синоду, сделать их управляемыми государственной властью в России. Поэтому самое сильное негодование Дмитриевского вызывает то, что в братство не попали Пантелеймонов монастырь и скиты. Но какой смысл был в те времена включать в братство Руссик, который сам был землевладельцем и перед ним не стоял вопрос выживания, как перед келльями. Андреевский и, особенно, Ильинский скиты находились в более уязвимом отношении, в правовом смысле мало чем отличались от келлий. Но они имели хорошую поддержку со стороны сильной тогда России, и их в то время волновали другие проблемы, чем келлиотов. Так что в то время для последних не было смысла соединяться в одно братство с большими русскими монастырями. Для Дмитриевского и др. это было необходимым условием управляемости братства, так как Пантелеймонов монастырь со времен игумена Макария стал гораздо ближе к России, вернее, к органам управления России. Заклинания профессора о вражде между монастырем и келлиотами не имеют никаких оснований. Многие келлиоты покинули монастырь еще во время греко-русской смуты, пытаясь найти лучшие условия для духовной жизни. Монах Пантелеймонова монастыря о. Ф., узнав из российских газет, что «у келлиотов, по словам монастырей, менее заметно подвижничество, чем в монастырях, и живут себе свободно, кто как соизволил», сказал русскому паломнику Черкасову: «Это наглейшая ложь и бессовестная неправда, исходящая, может быть, отсюда же; а через сие и умные люди России, не зная здешних обстоятельств, верят так; некоторые взялись уже делать келлиотам зло, сами понимая, что они тем помогают самому отцу лжи строить им ковы, чтобы через то подорвать религиозный дух в русском народе»[147]. Видите, если предположить, что и были силы в Пантелеймоновом монастыре, недовольные келлиотами, то существовали и ярко выраженные противоположные настроения.
Но была и другая сложность, специфическая для келлиотского монашества: реально не могло быть никакого контроля над тем или иным келлиотом. Монастырь продавал келлиоту келлью и мало интересовался его жизнью. Поэтому можно согласиться с противниками келлиотов, что среди старцев и монашествующих 82 русских афонских келлий могли оказаться и недостойные монахи. Но таких случаев было крайне мало, и все они сопровождались невероятной шумихой в греческой либеральной прессе.
А. Павловский, много времени проведший на Афоне и знавший проблемы келлиотов не понаслышке, писал в 1905 г.: «В семье, как говорится, не без урода, были такие (в очень малом количестве) настоятели, которые отчасти навели на себя худую славу, отразившуюся и на других келлиотах, ни в чем не повинных. Но уже в настоящее время часть этих келлиотов умерла, и вместо них уже совсем другие настоятели; другие же живут на покое, передав управление обители своим наместникам. Между тем, как уж дурная слава пошла, так ее трудно очистить, надо лучше всего лично приехать на Афон и хорошенько ознакомиться с монастырской, скитской и келлиотской жизнью, чтобы убедиться в неправильности многих газетных сообщений об келлиотах Афона»[148].
Интересно, что санкции принимали против самых лучших представителей келлиотов, которые тратили собранные средства должным образом: открывали больницы и школы, помогали бедным. Но если трезво и непредвзято взглянуть на ситуацию, то придется признать, что были объективные предпосылки для недостойного поведения келлиотов. Представьте себе положение монахов в России, где все было заорганизовано и монахи не могли и шагу ступить без соответствующего разрешения. В Греции было по-другому: сумел достать денег – купил келлью. Ясно, что деньги имел не обязательно чистый и святой человек. Время все ставило на свои места, но нужно было это время. И у кого не закружится голова от свободы? У кого-то сильнее, у кого-то слабее. Кроме того, трудно провести грань, за которой внешние труды становятся вредными для внутренней жизни. Трудно оценить, являлось ли открытие филиалов келлий в других частях нашей планеты спасением святынь или созданием православных синдикатов или транснациональных монополий. Видимо, тут извечное противоречие между иосифлянством и нестяжательством.
Но многие не могли пережить эту свободу: частые поездки на подворья в Константинополь и Иерусалим, свободное распоряжение денежными средствами не способствовали укреплению монашеской жизни. Иеромонах Пантелеймонова монастыря Агафодор очень верно подметил последствия подобных поездок в письме к митрополиту Арсению: «Поездки наших братий в Одессу и др. наши подворья дурно влияют на духовное настроение их, ибо не