8. Решительно запрещаем носить оружие всем жителям сего полуострова: обязаны же все в определенный срок, назначенный командиром отряда, сдать свое оружие солдатам отряда оккупации. Для исполнения разоружения позволяем командиру отряда налагать строгие наказания и принимать строгие меры еще и против всех селений.
9. Жители оккупируемой местности обязаны продолжать платить назначенным от командира сборщикам податей платимые ими до сего времени туркам узаконенные подати и издержки. Дабы из оных были уплачиваемы расходы преимущественно по управлению сего полуострова. Также обязаны жители селений делать в чрезвычайных случаях взнос деньгами и вещами по приказанию командира отряда, который в возмещение убытков имеет право требовать принудительно[178].
10. Приглашаем всех жителей полуострова проводить свое жительство в мире и порядке, покоряясь закону и распоряжениям сего командира и избегая всякого действия, могущего нарушить общественное спокойствие.
11. Всякое действие и покушение с целью нарушить общественную безопасность сей занятой нами местности, флота и его экипажа или интересы Эллады будет судиться по-военному, решительно, в 24 часа, как преступление самого последнего предательства, смертной казнью[179].
Настоящее объявление должно быть сообщено всем жителям полуострова сего по распоряжению командира отряда.
Ясно, что после такого декрета ожидать ничего хорошего не следовало. Но внешне не произошло существенных перемен.
По прочтении декрета оркестр броненосца исполнил греческий национальный гимн, после чего броненосец «Аверов» и два миноносца удалились. Миноносец «Фиэлла» стал на якорь напротив Пантелеймонова монастыря и пригласил на борт турецких чиновников, прятавшихся в русском монастыре. Чиновники были объявлены военнопленными.
В 10 часов колокольный звон Протатского Успенского собора, русского Андреевского собора и ближайших русских келлий известил о приближении к столице Афона новых хозяев. Греческие войска были встречены близ русского конака, который находился поблизости от квартиры каймакама. Каймакам сдался представителям новой власти без всякого сопротивления.
После этого войска во главе с Телемахом Курмулисом направились в Протатский собор, где «выслушали краткую литию с провозглашением многолетий царствующей греческой династии, союзным королям и христолюбивому греческому воинству и отправились на отдых в отведенные для них квартиры. Народ на улицах ликовал всю ночь, выражая это при взаимных встречах пасхальным приветствием друг друга: „Христос Анести – Христос Воскресе” и ответом: „Алифос Анести – Воистину Воскресе”, причем стреляли в воздух из револьверов»[181].
На следующий день в Дафну прибыл греческий десант в составе 800 человек и направился в Карею. Так как заняться такому большому военному отряду было нечем, то его разбили на несколько отрядов, которые стали совершать обходы обителей с целью ознакомления с местными достопримечательностями. 7 ноября один из таких отрядов под командованием Демосфена Зантопулло прибыл в Русский Пантелеймонов монастырь. Командир отряда произнес любопытную речь:
«Сегодняшний визит к вам есть прямой долг мой выразить признательность благородной русской нации, представителем которой и является здесь на Афоне русский Пантелеймонов монастырь.
Мы вполне сознаем и ценим высокое покровительство России над малыми балканскими державами, благодаря которому только и представилась возможность сплотиться им для свержения турецкого ига, тяготевшего столько веков над народами Балканского полуострова. И вот это чаяние и этот сон сбылись – объявлена свобода. В особенности эллинский народ твердо помнит покровительство России в 1897 году, выразившееся в спасении нации»[182].
Странно, но факт: русское правительство никак не выразило своего отношения к захвату Святой Горы. Единственно, несколько позже было высказано недовольство пребыванием большого вооруженного отряда на территории Пантелеймонова монастыря. Греческие войска согласились покинуть монастырь и вернуть захваченный ими монастырский пароход[183]. В то же время русским дипломатам было хорошо известно, что после ухода турок положение русских ухудшилось. «Образ действий греков по отношению к русским я считаю крайне враждебным. Их политика за последнее время войны всецело состоит в желании изгнать русских с Афона», – пишет подпоручик Дитш в секретном сообщении русскому консулу в Салониках В. Ф. Калю[184]. Министр иностранных дел Сазонов высказался по поводу оккупации Афона греческими войсками весьма сдержанно: «Русское правительство, всегда оберегавшее Афон от возможности вторжения на его территорию турецких войск и не допускавшее на нем сооружения крепостей, не может считать допустимым длительное пребывание на нем отряда, посланного Грецией даже без предварительного оповещения о том России»[185]. Требовать вывода отряда в этой ситуации просто смешно, когда имеешь дело с такими дипломатами, как греки. Скоро греческий отряд на Афоне сократили с тысячи человек до двух рот и 30 жандармов, но ввели греческую администрацию и увеличили военное присутствие на полуострове Халкидики.
Совсем не так отреагировало болгарское правительство. Этот факт почему-то совершенно не известен в России. Для защиты своих подданных, находящихся в Зографе, а в то время также в Хиландаре и русском скиту Ксилургу, был направлен отряд болгарских войск числом в 70 человек. Но никаких активных действий отряд не предпринимал. Надо отметить, что захват Афона произошел в ходе Первой Балканской войны. И претендентов на Афон было два: Болгария и Греция. Последняя оказалась проворнее, и Афон стал греческим. А если бы проворнее оказалась первая? Можно себе представить протесты, которые были бы со стороны греков. Ясно, что подобные решения не могли создать стабильную обстановку на Афоне. Надо еще отметить, что русская дипломатия проявила себя в этой ситуации не лучшим образом, в чем признается генеральный консул в Салониках С. Клименко. Он всю вину за то, что Ильинский и Андреевский скиты в те годы не стали монастырями, возлагает на своего предшественника В. Ф. Каля. Ведь вопрос об этом поднимался еще во время Русско-Турецкой войны 1877–1878 гг., а тогда ситуация была весьма благоприятна для этого[186].
Оккупация внесла существенное изменение в афонскую жизнь. С одной стороны, возникла угроза для самого существования славянского монашества, а с другой – возникла возможность добиться особого статуса для Афона. Вероятно, поэтому меняется настроение у главного исследователя и историка Афона того времени, хорошо нам известного профессора Дмитриевского. Он даже уже готов признать, что не все афонские келлиоты – жулики. Он боится за будущее русского монашества и в то же время предается несбывшимся мечтаниям о новом статусе Афона. Что касается места русских келлий (маленьких монастырей), то профессор благодушно предлагает им в новом Афонском государстве стать скитами, с возведением их старцев в дикеи. Но, разумеется, ни о каком праве землевладения для этих скитов не может быть и речи, а потому нельзя давать им и право принимать участие в управлении Афонской Горой, то есть их следует оставить по-прежнему вне Кинота. Ведь в противном случае это стало бы «камнем преткновения для нашей дипломатии в ее благих намерениях для Афонской Горы вообще и для русских келлиотов в частности»[187].
Захват Афонской Горы еще не был признан державами, и на Лондонской конференции предполагалось сделать Афон общим владением православных держав. Но греки продолжали хозяйничать, и к национальному гнету, и так уже существовавшему на Афоне и одобренному канонизмом 1911 г., добавился новый, чиновничий. Греческие власти захватили таможню и ввели высокие пошлины в пользу греческого правительства. К тому же греческие таможенники делали что хотели. Прислали, к примеру, из России колокол для какой-то русской обители, но греки под каким-то предлогом задержали его и не выдали получателям. Долго валялся колокол около Дафни, а потом неведомо куда исчез. Добивались русские монахи разрешения провести в Дафни телефон, и им не позволили. Даже высочайшие пожертвования, по сообщению автора, получаются не без затруднений.
Далее говорится о бесчинстве греческих солдат, которые, неизвестно для чего, живут в Уделе Божией Матери. Они являются в русские обители, занимают лучшие помещения и, конечно же, ни за что не платят. Воспользовавшись смутой, вызванной спорами об Имени Божьем, греческие солдаты вторглись в Ильинский скит и арестовали послушников болгарского происхождения. «Помню, какой ужас напал на монахов Пантелеймонова монастыря, когда туда вошел греческий отряд под командой Чулакиса. Даже имябожники готовы были отказаться от всех хитросплетений Булатовича, только чтобы их освободили от греков». Надо отметить, что оккупационный отряд, первоначально высадившийся на Афоне, состоял из тысячи солдат и содержание его ложилось на плечи афонских монахов. Затем, правда, отряд сократили до двух рот пехоты и 30 жандармов. Это вместо 2–3 турецких чиновников, бывших ранее на Афоне! Место турецкого каймакама в Карее занял греческий астиномос. В Иериссо был назначен судебный следователь, в юрисдикцию которого вошел и Афон[188].
Оккупация острова происходит по призыву части греческого монашества, попавшего под влияние националистических идей. При этом игнорируется, что Афон ранее входил в Османскую империю, а до этого в Византийскую империю, и неясно, на каком основании он должен быть присоединен к Греции. Опытный политик премьер-министр Греции Э. Венизелос выражает согласие с русским планом нейтрализации Афона, но это только до Лондонской конференции… Келлиоты первыми начинают активную борьбу против политики «монополизации» греками Афона. Обращаются они и к русским архиереям. В частности, к митрополиту Арсению (Стадницкому), внимательно следившему за событиями на Афоне и состоявшему в переписке с некоторыми афонскими монахами