Глава четвертаяАрхитектура
Развитие русской архитектуры, как народного и самобытного искусства, собственно говоря, почти завершается в обозреваемую эпоху. Выросшие на русской почве и развывшиеся в течение веков идеалы зодчества в XVIII веке, не без насильственных мер, заменяются новыми, заимствованными у Запада, более приспособленными к той новой культуре, которая насаждается в России XVIII века.
За обозреваемый период, непрерывно развивавшиеся с незапамятных времен самобытные идеалы народного зодчества приобретают окончательные, завершенные формы.
В XVI и XVII веках в русском зодчестве ясно обозначаются два основных течения. Одним из них является стремление украсить фасадные части здания всевозможными узорами. Зодчие работают над внешнею отделкой своих зданий, как ювелиры. Создается целый ряд чрезвычайно замысловатых декоративных форм, всевозможная «каменная резь» и «растеска». Но этого мало: на помощь приходят цветные, узорчатые изразцы. Зодчие вставляют их в стены, как драгоценные камни, устраивают целые пояса из этих изразцов, подчас облицовывают ими все наружные стены… Но и это не удовлетворяет: начинается раскраска штукатуренных наружных стен построек, своеобразная роспись их «узорами и травами».
Этою до известной степени опасною даже «игрой в украшения» управляет, однако, очень тонкий художественный вкус, неведомо на чем именно воспитавшийся, но почти никогда не изменяющий зодчему этого времени.
Другое основное течение эпохи – это окончательное слияние каменного зодчества с деревянным, свободное воплощение в камне народных архитектурных элементов и дальнейшее их развитие при помощи всех богатых средств каменной строительной техники.
Архитектура становится искусством глубоко национальным, ее расцвет совершается на почве народных художественных вкусов.
Церковное зодчествоПятнадцатый век
Ослабевают монголы, колеблется их жестокое для искусств иго – и начинают пробуждаться замершие было художества. К концу века на Руси является возможность приступать к постройкам, уже не думая о неизбежном нашествии истребителей-татар. Строят соборы, церкви, великокняжеский дворец в московском кремле, кремлевские стены. Наступает время создания нового, московского стиля, первоначально вдохновляющегося еще последним словом зодчих домонгольской Руси – владимирскими храмами.
Москва, уже ясно сознающая себя будущим центром великого государства, естественно стремится запечатлеть это сознание и в области искусства. Прежде всего ей необходимо создать храм, достойный Москвы, как центра религиозной жизни, как стольного митрополичьего города. Таким храмом и явился московский Успенский собор.
Успенский собор
В 1472 году великий князь московский Иоанн III решил обновить главную святыню Москвы – Успенский собор, выстроенный еще в 1327 г. и пришедший в крайнюю ветхость. Собрали с духовенства купцов и бояр деньги на постройку. Приглашенные зодчие, Кривцов и Мышкин, разобрали старый собор и начали строить на его месте новый. Но выведенное до сводов здание разрушилось само собою, вследствие плохой извести и недостаточно твердого кирпича.
Эта катастрофа возбудила естественные сомнения сумеют ли русские зодчие создать такой храм, о котором мечтала возвышавшаяся Москва. Под влиянием царицы-«грекини», решили искать строителей в Западной Европе, и великокняжескому послу Толбузину посчастливилось – шестидесятилетний Аристотель Фиораванти согласился поехать в Москву.
Когда в 1474 году этот «мастер муроль», как именуют его наши летописи, приехал к великому князю, ему было категорически заявлено, что он должен строить московский собор непременно по образцу владимирского Успенского собора. На зодчего, самими же москвичами прозванного впоследствии за его искусство «Аристотелем», смотрели, собственно говоря, как на простого техника, требовали от него исполнения, а не самостоятельного творчества.
Успенский собор Московского Кремля
Генри Чарльз Брюэр. Успенский собор в XIX веке
Заложение Успенского собора и перенесение мощей святителя Петра Иоанном III. Рисунок 1897 г.
Фиораванти согласился на это и, после поездки во Владимир, создал поныне существующее здание московского Успенского собора.
«Аристотель» сохранил в своей постройке общие, привычные для глаза особенности русского храма: пять глав, закомары, арочный поясок на высоте второго этажа. Но так как Москва хотела особой пышности и величия, то вместо трех алтарных абсид древнего владимирского храма, он устроил пять, а четырехугольные внутренние столбы заменил более красивыми круглыми, так что, по выражению удивленного современника, соборный купол покоился «аки на четырех древах».
Новый храм вообще поражал современников своим величием.
Успенская церковь казалась им «чюдна велми» во всех отношениях. Недавняя реставрация этого собора, уничтожившая позднейшие наружные переделки, восстановила его действительно величавый по простоте, хотя несколько суровый внешний облик. Великий зодчий северной Италии прекрасно понял и почувствовал благородную простоту владимирского стиля, в котором было немало близкого с родною для Фиоравенти архитектурою Болоньи.
Наблюдая за работой столь опытного зодчего, как Фиораванти, построившего, кроме Успенского собора, еще ряд храмов, русские мастера выучились делать твердый кирпич, известковые составлять растворы, правильно выводить стены, – словом, воскресили былые знания, полузабытые ими в эпоху монгольского владычества.
Благовещенский собор
После окончательного падения татарского ига, в 1484 г., Иоанн III решил перестроить и другой кремлевский собор – Благовещенский. На этот раз мастера были вызваны из Пскова, и к 1490 г. им удалось закончить постройку.
Псковские мастера невольно внесли в дело свои псковские приемы и вкусы: поставили среднюю главу на ступенчатых арках, барабаны глав украсили узорами из впадинок, очень похожими на узоры главы в Снетогорском монастыре.
Но суровая гладь стен псковских храмов была не по вкусу стремившемуся к византийской пышности московскому двору, и по стенам собора и барабанам его глав протянулись характерные владимирские пояски из арочек. Мало того: в архитектурных очертаниях верхней части Благовещенского собора строители остроумно сохранили особенности очертаний верха владимирского Успенского собора.
Когда древний владимирский собор подвергся расширению и был окружен более низкой пристройкой, то подножие средней его главы оказалось как бы окруженным рядом закомар, словно стоящим на пьедестале из арок. В Благовещенском соборе центральная глава уже сознательно окружена рядом арок, заостренных вверху в виде «кокошников», в «московском» вкусе.
Этот новый прием устройства подножия для глав, заметное слияние псковских и владимирских приемов, смелое употребление излюбленной в деревянной архитектуре декоративной формы бочек («кокошников») кладут основание московскому архитектурному стилю.
Вид на Благовещенский собор Московского Кремля. Фотография 1852 г.
И в искусстве, как и в области государственной политики, Москва является собирательницею и объединительницею национальных элементов.
Первоначально, в 1490 году, Благовещенский собор состоял лишь из пятиглавого высокого храма почти квадратной формы, стоявшего на возвышении – каменном «подклете». Четыре боковые пристройки возведены впоследствии и обработаны снаружи уже несколько иначе, чем древняя центральная часть. Даже главы этих пристроек имеют иной рисунок, по сравнению с уцелевшими от времени постройки четырьмя малыми главами древней центральной части здания.
Находящийся во Ферапонтовом монастыре (Новгородской губ). Рождественский собор, построенный в последних годах XV века, является памятником дальнейшего развития форм московского стиля.
Единственная глава этого собора стоит на подножии уже не из одного ряда кокошников, как в московском Благовещенском соборе, а из двух рядов. Эти два яруса кокошников являются как бы продолжением закомар самых стен собора, тоже обработанных в виде кокошников.
В силу этого приема, наружные очертания верха собора приобретали особую замысловатость и красоту, а внутри – соборный купол, покоящийся на псковских ступенчатых арках, казался значительно выше и стройнее.
Именно такой способ перехода от прямоугольных стен храма к круглому барабану увенчивающей его главы и стал впоследствии одним из характерных признаков московского зодчества.
Интересна также обильная обработка фасада собора кирпичными узорами чисто псковского типа и вход в собор, украшенный своеобразными колонками.
Эти три собора являются замечательнейшими памятниками зодчества, начавшегося лишь в последнее двадцати пятилетие XV века и потому оставившего по себе немногие памятники.
Кроме церквей, от XV в. дошли так называемые «звонницы» – постройки для вешания колоколов, заменявшие в древности башни-колокольни. Это были простые каменные стенки со сквозными пролетами для вешания колоколов. Первоначально, когда колокола были еще очень маленькими, звонницы устраивались на самых стенах храмов или вообще были тесно с ними связаны. Затем появились звонницы – отдельные постройки.
В XV веке в Новгородо-Псковской области строят звонницы различных типов. У Спасского храма Мирожского монастыря и Иоанновской церкви псковского Ивановского монастыря звонницы еще тесно слиты с самыми церковными зданиями. Но у Успенской Пароменской церкви во Пскове (1444) и у Софийского собора в Новгороде (1439) звонницы являются уже отдельными сооружениями, еще хранящими, однако, свой первоначальный тип – стен со сквозными арками-пролетами.
Шестнадцатый век
В XVI веке московский архитектурный стиль не только определяется окончательно, но и создает наиболее самобытные памятники. Давно уже начавшийся процесс слияния деревянной архитектуры с каменною завершается созданием московского собора Василия Блаженного, этого «ультра национального архитектурного произведения», как его справедливо называл один германский путешественник по России – Блазиус.
Первым завоеванием XVI века было усвоение русским зодчеством карниза, появившегося в Архангельском кремлевском соборе.
Архангельский собор
Этот храм первоначально был построен еще в 1333 г. в сравнительно скромных размерах. В 1505–1509 гг. собор был разобран и выстроен вновь приглашенным итальянским зодчим Алевизом Новым.
Миланец Алевиз, удерживая в общих чертах русский пятикупольный соборный тип, внес в обработку его фасадных частей родные для него итальянские приемы он впервые в России увенчал верхний этаж каменного собора карнизом, над которым смело поставил традиционные в русском церковном зодчестве «закомары». Эти «закомары», наглядно отмечавшие в древности на самом фасаде храма его внутренние своды, теперь, отрезанные карнизом от самого тела храма, обратились в простые декоративные украшения.
Алевиз удержал также в постройке Архангельского собора традиционный русский пояс на высоте второго этажа. Но он счел необходимым опереть этот пояс на арки, поддерживаемые колоннами, как это было принято в итальянском зодчестве.
Чисто итальянские формы обработки архитектурных деталей – резные капители колонн, обделка тонким орнаментом пилястр, раковины в «кокошниках» – не удержались во всей их чистоте в русской архитектуре XVI века, но значение карниза было оценено по достоинству.
В деревянной архитектуре карниз существовал давно уже, являлся привычною архитектурною формой. Для перевода этой формы из дерева в камень не хватало, быть может, только смелости и технических знаний, которые и проявил иноземец Алевиз.
Употребление карниза значительно облегчало пользование, кокошниками», как переходом от стен храма к его увенчанию. Именно применение карнизов и дало возможность русским зодчим выработать новую и оригинальную форму покрытия – рядами «кокошников», – удобную для тех маленьких «безстолпных» внутри каменных храмов, которые так часто строились на Руси в XVI и XVII веках.
Архангельский собор Московского Кремля
Джакомо Кваренги. Восточный фасад Архангельского собора. 1797 г.
Дьяковский храм
Церковь Усекновения главы Иоанна Предтечи, построенная в 1529 г. в подмосковном селе Дьякове, является совершенно новою и по общему замыслу и по архитектурной обработке.
По преданию, Дьяковский храм построен Василием III по обету и, кроме главного алтаря во имя усекновения главы Иоанна Предтечи, должен был иметь четыре придела. Пред строителем стояла, таким образом, далеко не легкая задача: объединить воедино пять отдельных храмов.
Решение этой задачи было найдено в деревянном зодчестве.
Основным типом Дьяковской церкви явились уже не каменные византийские или владимиро-суздальские храмы, а деревянные «шатровые», искони существовавшие на Руси. Именно деревянная шатровая форма храма, не признаваемая церковными властями, особенно нравилась народу, и он упорно продолжал воздвигать шатровые церкви, не слушая предписаний церковных властей: строить храмы «о пяти верхах, а не шатром», «шатровой церкви отнюдь не строить» и т. п.
Деревянных шатровых храмов, достоверно относящихся к XVI веку, до нас почти не дошло, но сохранившиеся храмы этого типа XVII и XVIII веков дают возможность ясно представить себе их общий вид.
Это, если можно так выразиться, церковь-башня. Восьмигранный высокий сруб башни увенчивается высокой кровлей-шатром с одною главой вверху – таков простейший тип шатрового деревянного храма в его главной основной части. Алтарь и трапеза помещаются в особых пристройках – «прирубах» – с востока и запада.
С развитием строительной техники шатровые храмы начинают строить уже не в виде многогранников, а применяют шатер к обыкновенной «клетской» (четырехугольной) форме храма. Восьмигранный увенчанный шатром сруб ставится вверху, на четырехгранном срубе главного церковного здания.
Еще позднее появляются шатровые храмы с приделами. Центральная шатровая часть обстраивается иногда со всех четырех сторон, и план креста.
Нередко храм шатрового типа опоясывается галереей внизу или на высоте второго этажа, и его крестообразный план утрачивается, приближается к четырехграннику.
Появляются, наконец, и такие шатровые храмы, где вокруг главного, самого высокого шатра группируются более низкие шатровые крыши алтарей или приделов.
Об искусстве, с каким русские плотники воздвигали эти деревянные шатровые храмы, может свидетельствовать хотя бы их необычайная для деревянных построек высота, почти достигавшая иногда высоты знаменитого Ивана Великого.
Уносившие далеко ввысь свои пирамидальные кровли, господствующие над всем их окружающим, эти созданные самим народом шатровые храмы одиноко стоят в истории европейской архитектуры. В общих их очертаниях есть что-то родственное с индийскими пагодами напоминающее зодчество древнейших уголков колыбели человечества. Но дальше этой родственности очертаний дело не идет: планировка, обработка фасада детали, – всецело принадлежать русскому народу, выросли и развились на родной почве, вне чужеземных влияний.
Обращаясь к плану Дьяковской церкви, совершенно не похожему уже на обычные византийские, видим, что в основе своей он состоит из пяти восьмигранников: большего в центре и малых по бокам. В нижнем этаже идет галерея, опоясывающая храм с трех сторон и сливающаяся с боковыми восьмигранниками. На востоке, между двумя восьмигранниками, находится главный алтарь.
Для каменного церковного зодчества это план совершенно новый. Но русский зодчий-плотник не нашел бы в нем особой новизны: именно по такому плану он и привык срубать излюбленные шатровые храмы. Каменный храм строился в данном случае «по подобию» деревянных.
Смело вводя в каменную архитектуру еще неведомые тогда ей формы восьмигранника, строитель Дьяковской церкви не решился, однако, следуя деревянным образцам, увенчать свой храм пятью шатрами, вместо обычных пяти глав. Но зато во всем остальном он внимательно следовал приемам именно деревянных шатровых церквей. Поставив над пятью восьмигранниками храма ряды суживающихся вверх фронтонов, он как бы создавал этим переход к шатровым кровлям, но потом изменил намерение и построил над фронтонами несколько тяжеловатые восьмигранные барабаны глав, нарушившие пирамидальный вид кровель.
Чрезвычайно оригинальна по наружному виду средняя глава храма. Строитель искусно маскирует переход восьмигранника в круг посредством восьми невысокий круглый барабан главы.
Следует отметить также широкое употребление карнизов, резко отличающее Дьяковский храм от других современных ему храмов.
Так, в 1529 г. появился первый каменный храм еще невиданной, совершенно оригинальной формы, в которой уже трудно было бы находить какие-нибудь заимствования. Необыкновенность Дьяковской церкви еще более увеличивалась тем, что впоследствии храм был расписан снаружи в разные цвета. На углубленных панно восьмигранников появились даже узоры, в виде горшков с цветами, повторенные или заимствованные с храма Василия Блаженного.
В общих причудливых очертаниях этого храма, уже слегка попорченного позднейшею пристройкой паперти, чувствуется что-то скульптурное, резное. Несмотря на достаточные размеры, Дьяковский храм производить впечатление какой-то красивой деревянной модели, исполненной той особой, чарующей красоты, какой бывают проникнуты для детей их любимые игрушки…
Коломенская церковь
Через три года, почти рядом с Дьяковским храмом появляется новый – церковь Вознесения в селе Коломенском.
Этот храм, можно сказать, точная копия деревянных шатровых церквей. Ф. Горностаев нашел даже прототип Коломенской церкви – в деревянном храме Варзуги на Кольском полуострове. Сходство, действительно, очень большое.
Строитель «весьма чудной высотою и красотой» Коломенской церкви смело возвел высокий каменный шатер, покоящийся на крестообразном по очертаниям храме. Галерея, окружающая церковь на высоте второго этажа, придает ему еще большее сходство с деревянными шатровыми храмами.
Церковь Вознесения в селе Коломенском
Белый снаружи и выбеленный внутри, этот храм-столп производить своеобразное впечатление простотой и законченностью общего вида.
Хотя во внешней обработке фасада и сказывается подчас итальянское влияние (например, в «стрелах», украшающих стены и окна, и в пилястрах), но весь облик храма – чисто русский и самобытный – сохраняет даже заостренные арки, давно знакомые деревянному зодчеству и впервые появившиеся в каменной архитектуре еще в XIV веке (Звенигородский собор).
Джакомо Кваренги. Покровский собор и Спасская башня Кремля. 1797 г.
Крестообразный в нижнем этаже, этот храм, посредством рядов заостренных арок, переходить в типичный для деревянной архитектуры восьмигранник, увенчанный смело выложенным из камня высоким шатром. Восьмигранник и шатер прорезаны окнами, сообщающими внутренности храма ту «светлость», которой дивились москвичи XVI века.
Строитель Коломенского храма, создав каменный шатер, открыл этим целую эпоху в русском церковном зодчестве, которую было бы справедливо назвать именем этого зодчего, если бы оно было известно. В его постройке завершился, наконец, давно начавшийся процесс слияния русских архитектурных форм с западной по происхождению техникой каменного строительства.
Через тридцать лет русские строители, воспользовавшись новым направлением в зодчестве, указанным строителями Дьяковского и Коломенского храмов, создали своего рода апофеоз шатрового церковного стиля храм Василия Блаженного.
Покровский собор или храм Василия Блаженного служить памятником одного из великих подвигов юного Московского государства. Храм создан в память покорения царства тех самых монголов, пред которыми еще так недавно трепетала вся Русь, которые так долго угнетали народные силы. Этот храм является, однако, памятником не одних только успехов московского оружия и государственности, но и внутренней мощи народного художественного творчества.
Построенный в 1555–1560 гг. зодчими Бармой и Постником в память взятия Казани, этот храм подвергся с течением времени целому ряду изменений. Достаточно указать, что первоначальный собор имел всего девять алтарей, а теперь их одиннадцать. Некоторое представление о внешнем виде храма в древности можно получить по его изображению в книге «Избрание на царство Михаила Федоровича». Здесь храм изображен с восточной стороны (т. е. от современных Верхних торговых рядов). Средний шатер окружен несуществующими теперь маленькими главками; крыльцо (на месте нынешнего входа в нижний Васильевский храм) устроено без шатра; в нижнем этаже видны арки заложенной теперь галереи.
Но и в измененном своем виде храм Василия Блаженного остается изумительным архитектурным памятником.
Покровский собор в 1882 г. Фотография из альбома Н. А. Найденова
Пред зодчими была очень трудная задача – создать «собор» в древнем понимании слова, т. е. целое собрание, целую группу церквей. Надо было поставить «на одном основании девять престолов», как говорить летопись. Но Барма и Постник были зодчие «премудрии и удобни таковому чюдну делу». Они оказались способными воочию создать на земле тот «горний Иерусалим», который рисовался древнерусскому религиозному воображению именно в виде колоссального, много престольного собора.
В самой архитектурной композиции этого храма как бы отразилась история Московской Руси: вокруг одного великого центра слепились былые удельные княжества и покоренные земли, еще не окончательно забытые, еще сохраняемые в царском титуле, но уже неразрывно связанные с Москвой и поглощенные ею.
Тот же процесс слепления, собирания непрерывно шел и во внутреннем народном быту, в семейной, частной жизни обитателей московского государства. И там к основной клети избы прирубались новые, дополнительные, и прирубались раз навсегда, на веки-вечные. Как княжество разрасталось в царство, так изба разрасталась в хоромы.
Храм Василия Блаженного наглядно отражал своими девятью престолами на одном основании эту исконную идею русского зодчества, был глубоко самобытен и с этой точки зрения.
План храма, особенно его второго этажа, стоит особняком по оригинальности очертаний. В нем нет уже ничего, напоминающего правильные прямоугольники не только византийских, но даже и московских соборов – Успенского и Архангельского. Все девять храмов кажутся на плане отдельными зданиями, почти не связанными друг с другом, и с трудом верится, что это план одного здания, а не целой группы построек, вроде какой-нибудь выставки.
Источником вдохновения строителей храма была, главным образом, Дьяковская церковь. В деталях Василия Блаженного, при внимательном осмотре, ясно проступают следы влияния Дьяковского и Коломенского храмов. Самая идея группировки восьми малых храмов вокруг одного большего является развитием и усовершенствованием идеи строителя Дьяковской церкви.
Как истинные художники, Барма и Постник развивали и усовершенствовали формы Дьяковской и Коломенской церквей, вводили новые их комбинации, стремясь создать небывалое еще чудо русского зодчества. Не чуждались они и западных декоративных мотивов, но, пуская их в дело, Барма и Постник сумели примирить эти несродные общему духу здания мотивы с теми по существу национальными формами, в которые отливались их идеи.
В древнее время, когда стены храма еще не были раскрашены, а главы были покрыты металлом, храм казался, вероятно, еще величественнее, его причудливая громада стройнее и резче рисовалась на фоне кремлевских стен. Эти объединенные общим «подклетом» девять храмов отовсюду выступают в одинаково благородных и красивых очертаниях, отовсюду составляют пирамидальную группу, которая так свойственна самобытному русскому художественному вкусу.
Было время, когда ученые исследователи считали храм Василия Блаженного за постройку чуть не мусульманского типа, видели в нем плод азиатского искусства. Но теперь не может быть и сомнения, что этот храм наш в полном смысле слова, что он, как столетний дуб, разросся из русского желудя, посаженного в русскую почву, и глубоко ушел своими корнями в национальное зодчество минувших эпох. В этой-то глубокой национальности храма и заключается вся его красота и загадочность для нас, воспитанных на иных архитектурных идеалах, почти отвыкших понимать древнее искусство.
Сто лет назад, в половине XV века, русские зодчие совершенно разучились строительной технике; им необходимо было учиться у итальянцев строительному мастерству. Но как только им удалось приобрести это мастерство, оно «тотчас же развертывает крылья у русского замысла, который стремится увековечить в кирпиче те старозаветные формы чисто-русских сооружений, Какие в деревянном зодчестве, по преданию, от поколения к поколению переходили с незапамятных времен», как справедливо говорить И. Е. Забелин.
Увековечение в кирпиче исконной формы шатрового храма не остановилось на соборе Василия Блаженного. В том же XVI, одновременно с пышными шатровыми затем и в XVII вв. формы каменных шатровых храмов продолжали развиваться.
Храм села Остров
Спасская церковь села Остров, Московской губернии, построенная по преданию, во времена Иоанна Грозного является одним из характерных памятников этого дальнейшего развития шатрового типа.
Строитель, не довольствуясь в данном случае одною шатровою крышей, пустил в дело и полюбившиеся москвичам кокошники. Посредством четырех рядов слегка заостренных кокошников, он переходить от крестообразного здания храма к шатровому восьмиграннику, а от него, опять рядами кокошников, и к самому шатру. На кокошниках ставить он и верхнюю шатровую главу и две малых главки над приделами.
Кроме Островского шатрового храма строится ряд других, и не только в самой Москве, но и в далеком Кирилло-Белозерском монастыре (Евфимиевская церковь), во Владимирской губернии, в Костромской губернии, в Старице и других местностях.
Одноглавые храмы
Одновременно с пышными шатровыми храмами воздвигались и более скромные одноглавые храмики, покрытые одним сводом, без внутренних столбов. Снаружи излюбленным переходом от стен храма к главе являются ряды кокошников, то совершенно круглых, то заостренных вверху. Храм, в сущности, не имеет крыши: ее заменяют постепенно суживающиеся ряды кокошников, служащие основанием для барабана церковной главы.
К концу XVI века такой тип покрытия безстолпных храмов вырабатывается окончательно, придавая церковным кровлям чрезвычайно своеобразный, художественно законченный вид. Этим типом покрытия продолжают широко пользоваться и в XVII веке как в Москве, так и по всей тогдашней Руси.
Таким образом, в XVI веке вознесшаяся до сознания себя «третьим Римом» Москва создает, наконец, уже совершенно самобытную церковную архитектуру. Плотничьи идеалы зодчества находят воплощение и дальнейшее развитие в кирпичной кладке. Создается новый, неведомый Византии тип безстолпных храмов. Создается новая форма покрытия храмов: шатром или рядами кокошников. Создается, наконец, совершенно новый в каменной архитектуре тип храма – в виде объединенной группы церквей.
Семнадцатый век
В течение первой половины XVII века в архитектуре продолжается дальнейшее развитие и усовершенствование форм, сложившихся в XVI веке.
Зодчие «немчины» или «фрязины» наезжают в Москву все чаще и приносят с собою новые архитектурные формы. Во второй половине века архитектурный стиль осложняется. Наружные укашения зданий начинают утрачивать прежний характер и приближаются к западноевропейским образцам. Но основные, типичные черты русского стиля все же остаются в неприкосновенности. Как и раньше, происходит переработка, усвоение новых форм, а не простой перенос, не заимствование.
Шатровая кровля, так сильно полюбившаяся зодчим XVI века, постепенно видоизменяется, начинает приобретать декоративное значение, все чаще комбинируется с другою, не менее излюбленною формой – рядами кокошников.
Храм Рождества. Путинки
Одним из красивейших памятников этого типа является московская Рождественская церковь в Путинках (на Малой Дмитровке), построенная в 1649 году. Эта небольшая изящная церковь является по замыслу тоже своего рода «собором» – собранием нескольких церквей, объединенных в общую живописную группу. Все главы храма поставлены на шатровые крыши, восьмигранная колокольня тоже покрыта шатром. Зато глава над приделом стоить на трех рядах кокошников, заменяющих крышу. Стены храма испещрены выложенными из кирпичей украшениями, в виде тех же кокошников, впадинок, выступов, пилястр, поясков и т. д.
Насколько суровы были псковские и новгородские храмы, поражавшие величавою гладью своих стен, настолько здесь все становится вычурным, изощренным. Исконная любовь русского народа к «узорочью», к декоративным украшениям, проявляется все ярче и шире по мере того, как развивается и усложняется общественная жизнь. Все простое, не испещренное узорами, кажется бедным, некрасивым; на всем должен быть узор – таково непреклонное требование народного вкуса.
Рождественская церковь в Путинках. 1881 г. Фотография
Останкинская церковь (близ Москвы), построенная в 1668 году, является дальнейшею ступенью в развитии этой узорочности. Здесь шатровые кровли перенесены уже на крыльца, как это бывало и в деревянной архитектуре, а церковные кровли заменены пирамидами из кокошников, увенчивающимися главами обычного типа. Бесчисленные украшения не только выкладываются из кирпича, но и вытесываются из белого камня. Появляются даже поливные изразцы. Итальянские декоративные мотивы обрабатываются в русском духе с явным стремлением повторить в камне всю затейливость деревянной резьбы. Не менее богато декорированы и крыльца с характерною для русского зодчества аркой с гирькой в середине. Но арка с одною гирькой уже не удовлетворяет, она чересчур проста: создается арка с двумя гирьками.
С. Соловьев. Церковь Рождества Пресвятой Богородицы в Путинках. Рисунок
Храм села Маркова
Казанская церковь в селе Маркове (под Москвой), построенная в конце века – в 1690 г. – и в общем довольно похожая на останкинскую, изукрашена еще богаче, ее окна прямо обшиты каким-то каменным кружевом.
Технические задачи строительства решены. Созданы архитектурные формы и типы храмов. Остается только украшать фасады, создавать новые комбинации украшений.
Почти необходимейшею принадлежностью каждого храма является красивый вход – крыльцо с пузатыми колонками, явно заимствованными из деревянной архитектуры, и крышей шатром, тоже ведущей происхождение от деревянных построек.
Храм Василия Блаженного, Останкинская церковь и целый ряд других имеют такие более или менее замысловатые крыльца и галереи. Крыльцо церкви села Тайнинского до такой степени похоже на деревянное теремное крыльцо, что кажется каменною копией ныне несуществующего оригинала.
Узорчатость деталей становится существеннейшею потребностью в московской архитектуре. На изобретение новых причудливых узоров устремляется преимущественное внимание зодчих.
К концу XVII века в русской архитектуре становится заметным влияние итальянского стиля барокко.
Итальянский архитектурный стиль эпохи Возрождения пережил, как известно, три эпохи своего развития; последняя и создала стиль барокко – сложный, требующий изысканной орнаментики, причудливых завитков, полный пышности и даже напыщенности… Прямая линия, можно сказать, исчезает из зодчества: все стремится изогнуться, нагромоздить украшения, скрыть под ними гладь фасадных стен.
В Россию стиль барокко проникает, главным образом, обходным путем – через Польшу и Малороссию, т. е. уже в известной славянской обработке. В Малороссии стиль барокко оказывается очень легко применимым к местному типу деревянных церквей, несколько отличающемуся от северного деревянного зодчества, формы которого запечатлелись в московской архитектуре XVI века.
Деревянные церкви в Малороссии, о которых идет речь, представляют собою пирамидальные постройки из нескольких постепенно суживающихся восьмигранников, поставленных один на другой. Это в сущности, тот же северный шатер, но разбитый на этажи.
Образцом подобного рода украинских церквей может служить, например, девятиглавая Троицкая церковь в Новомосковске, в очертаниях которой есть что-то общее с московским собором Василия Блаженного.
Применение стиля барокко именно к этому русскому типу построек и создало совершенно своеобразный стиль, известный под названием «нарышкинского» или «русского барокко».
Почва для восприятия этого изощренного стиля была уже подготовлена стремлением русских зодчих к узорочным украшениям зданий. Барокко давал возможность и самым формам здания придать известную вычурность, не говоря уже о принесенных им новых орнаментах, нравившихся своею причудливостью и новизной.
Храм села Фили
Наиболее совершенным образцом русского барокко XVII века в области церковного зодчества считается Покровская церковь подмосковного села Фили, построенная в 1693 году. Необыкновенно стройная, ясная в основных частях и художественно законченная во всех мелочах, эта церковь принадлежит к числу выдающихся созданий русского творчества в архитектурной области.
Храм Покрова Пресвятой Богородицы в Филях
План церкви не сложен. На подклете, образующем открытую террасу, стоит основной двухэтажный четырехгранник, к которому со всех четырех сторон примыкают полукруглые одноэтажные пристройки, так что в плане церковь имеет форму креста с закругленными крыльями. На четырехграннике стоить восьмигранник с невысокой куполообразною крышей, в центре которой возвышается новый восьмигранник, заменяющий колокольню, а над ним – третий восьмигранник, увенчанный главою.
Все отдельные части здания, прекрасные по своим пропорциям, в целом соединяются в стройную и гармоническую группу. Внутри храма – масса света, благодаря обилию окон во всех этажах. Наружные стены украшены вытесанными из камня орнаментами, колоннами, балюстрадами. Особенно интересны изысканно пышные фронтоны окон и восьмигранные окна второго этажа церкви.
Владимирская и Успенская церкви
Храмы XVII века в стиле «русского барокко» уцелели и в самой Москве.
Построенная в 1691–1692 гг. церковь Владимирской Богоматери на Никольской улице представляет интерес, главным образом, по своим деталям. Разорванные фронтоны над окнами, метко прозванные «петушьими гребешками», причудливые витые колонны, богатые коринфские капители и, наконец, оригинальные главы, усеянные острыми четырехгранными пирамидами, ярко свидетельствуют о новых течениях в русской церковной архитектуре, о нарождении нового стиля, тесно связанного, однако, со стародавними заветами деревянного зодчества.
Насколько проста и похожа на деревянные храмы по общим очертаниям Владимирская церковь, настолько же сложна церковь Успения на Покровке, построенная в 1696 г. зодчим «Петрушкой Потаповым» на личные средства купца Сверчкова.
Этот храм, быть может, навеянный отчасти церковью села Фили, хранит чисто-русскую конструкцию. Нижний подклетный этаж обнесен открытою галереей – террасой. На прямоугольнике второго этажа возвышаются три башни. Центральная башня состоит из четырехгранника, переходящего в восьмигранник, увенчанный куполообразною крышей с восьмигранным же барабаном главной главы. Переход четырехгранника в восьмигранник красиво маскируется четырьмя малыми главками. По бокам этой центральной башни – две другие, более низкие, восьмигранные и увенчанные главами. Обработка фасада отличается большим богатством, всюду видны изысканные формы украшений, не исключая характерных обвитых виноградными листьями колонн.
Церковь Владимирской Богоматери на Никольской улице. Фотография из альбома Н. А. Найденова
Восьмигранная колокольня стоит отдельно от храма и соединяется с ним посредством крытой паперти. Кровля колокольни представляет изящную группу из пяти шатров, увенчанных главами.
Церковь Успения Богородицы. Фотография 1856 г.
По внешнему виду, особенно на первый взгляд, в Успенской церкви все кажется не русским, начиная с балюстрады из характерных колонок с утолщением совершенно западного типа. Но это не более, как «немецкое платье», в которое стал рядиться коренной русский человек XVII века. Стоить снять эти украшения – и вместо чужеземной постройки предстанет самобытно-сложившийся остов русского деревянного храма.
Дубровицкий храм
Совершенно особое место в ряду построек в стиле «русского барокко» занимает Знаменская церковь в селе Дубровицы близ Подольска (уездный город Моск. губ.), начатая постройкой в 1690 г. и законченная через четырнадцать лет уже в Петровскую эпоху.
Здесь все исключительно по оригинальности: и самый план, весь состоящий из выпуклых и вогнутых линии, и в особенности пышная скульптурная обработка фасада. Стремление зодчего усеять резьбой из камня все стены храма доходит здесь уже до излишества. Это своего рода апофеоз узорчатости, но апофеоз, несомненно, нерусский. Несмотря на сходство в плане с чисто русской церковью села Фили, на характерную для русского зодчества башню из восьмигранников, Дубровицккий храм является единственным в своем роде созданием неведомого архитектора-скульптора итальянской школы. Этот царственный по роскоши украшений храм, заброшенный в каком-то селе близ глухого уездного городка, является предвестником новой церковной архитектуры, характеризующей XVIII век. В нем есть что-то «растреллиевское» вычурное, изысканное…
Храм Знамения Пресвятой Богородицы в Дубровицах
Московский теремной дворец
К концу XVII века московский архитектурный стиль превращается уже во всероссийский, московские художественные вкусы покоряют всю Русь. Столица становится естественною законодательницею для провинций во всех отношениях.
Но продолжают существовать, однако, и местные художественные вкусы, вносящие известное своеобразие в московские архитектурные формы. Тип построек в общих чертах остается московским, но и в планах, и особенно в обработке фасадных частей встречаются новые стремления, создаются как бы ответвления или «школы» московского стиля.
Ярославские и костромские храмы
В ярославских храмах XVII века присущее эпохе стремление к наиболее пышному украшению фасадов выражается с особою силой и оригинальностью. Под руками ярославских зодчих камень и кирпич обрабатываются с такой же легкостью, как дерево, но эта обработка носит вполне самобытный, русский характер. Широко распространяется употребление поливных изразцов, быть может, внушенное теми голландцами, которые участвовали, по преданиям, в постройке этих узорчатых церквей.
Ярославские церкви: Иоанна Златоуста в Коровниках, построенная в 1649–1654 гг., и Иоанна Предтечи в Толчкове (1671) могут служить образцами этого необычайного развития декоративности. Раскрашенные колонки, изразцы, бусы, фигурные карнизы, балясники, пояса – унизывают все стены, особенно в Толчковском храме.
В самой комбинации архитектурных частей здания здесь встречаются своеобразные черты.
Обнесенный высокой и широкой галереей пятиглавый храм Иоанна Златоуста имеет с боков, над двумя приделами, стройные шатровые крыши, придающие особую законченность и оригинальность общему виду храма.
Церковь Иоанна Предтечи тоже имеет по бокам пристройки с приделами, увенчанные уже не шатрами, а обычным московским «пятиглавием», так что на храме красуется пятнадцать глав. К сожалению, центральные главы впоследствии перестроены, а луковице главной из них придана очень замысловатая, но некрасивая и не отвечающая стилю форма.
Церковь Иоанна Златоуста. Фотография 1880-е гг.
План этой церкви, очень похожий на план предыдущей, также представляет интерес новизны. Обычный трехапсидный храм с двумя столбами внутри, обнесен с трех сторон галереей, на восточных концах которой устроены алтари, так что всего в храме пять алтарных абсид.
В противоположность красиво раскрашенному Толчковскому храму, стены церкви Иоанна Златоуста выбелены и на этом белом фоне особенно красиво выступают украшения из красного кирпича и изразцов.
Церковь Иоанна Предтечи в Толчкове
В архитектурной обработке фасадных частей этих храмов еще яснее чувствуется, какое обширнейшее поле для декоративных мотивов открывала русским зодчим деревянная архитектура и вообще русское резное дело. Эти деревянные формы, переносимые в камень, увеличиваемые в размерах, подвергаемые причудливой, но гармоничной раскраске, придавали храмам какой-то особенно радостный вид и в то же время делали их совершенно родными для глаз, воспитанных на деревянной архитектуре и деревянной резьбе.
Церковь Воскресения на Дебре
Построенная в Костроме в 1652 году московским купцом Исаковым церковь Воскресения на Дебре представляется по наружному виду не менее пестрою, чем ярославские храмы. Здесь уже совершенно не видно плоскостей стен: они усеяны четырехгранными пирамидками и походят на шахматные доски. Но особенно интересен вход в этот храм, увенчанный тремя башенками с шатровыми крышами и репейчатыми главами. Достаточно одного взгляда на рисунок этого входа, чтобы заметить его близость к деревянной архитектуре. Эти каменные ворота так и кажутся выточенными из дерева, перенесенными сюда от какой-нибудь деревянной церкви.
Церковь Воскресения в Костроме. 1910 г. Фотография С. Прокудина-Горского
Ростовские храмы
Особую группу в русском зодчестве XVII века составляют и храмы Ростова Великого.
Московские и ярославские подклеты-галереи здесь разрастаются в массивные крепостные стены.
Архитектора строят храмы-крепости, тесно слитые со стенами ростовского кремля.
Таковы церкви: Иоанна Богослова 1683 года и построенная в том же году и тоже над воротами – Воскресения Христова. Эти надвратные храмы, особенно Иоанно-Богословский, производят совершенно особое впечатление своею величавостью и оригинальным сочетанием форм церковной архитектуры с крепостною.
По необычайности внутреннего устройства заслуживает быть отмеченною церковь Спаса на Сенях, построенная в 1675 г. Внутренность храма разделена на три почти равные части: самый храм, солея и алтарь, как это видно на приводимом плане. Солея на целых восемь ступеней приподнята над полом храма и отделена от него пятью арками. Над арками идет стенка до половины высоты храма, заменяющая иконостас. Широкая солея представляет собою целую галерею с пятью арками, перекинутыми от стеки солеи к стене алтаря.
Церковь Спаса на Сенях
Объяснений для этой необычайной конструкции храма надо искать, всего скорее, в особом его значении, как крестовой церкви ростовского митрополита Ионы Сысоича, строителя кремлевских стен Ростова Великого с их оригинальными храмами.
Храмы Северного края
В особую группу могут быть выделены малоизвестные еще и недостаточно изученные каменные храмы XVII века в северных губерниях. Стремление к узорчатости стен проникает и сюда, но здешние зодчие не расстались еще с приемами псковско-новгородской орнаментики. Древние, поставленные на ребро, кирпичи и впадинки разных форм снова появляются на церковных стенах, но уже в новых, более утонченных и сложных комбинациях, чарующих своеобразною простотой и тонкостью рисунка, похожего на вязанье.
Колокольни
Псковско-новгородская звонница в виде стенки очень скоро перестает удовлетворять стремящихся к пышности московских зодчих.
Да и размеры колоколов все возрастают, их трудно уже повесить в пролетах стены, так что является необходимость в создании нового типа постройки для колоколов.
Уже в XVI веке звонница начинает сменяться колокольней в виде четырехгранной башни, обыкновенно покрытой высокой четырехгранною кровлей («колпаком») или шатром (на восемь скатов).
Этот тип достигает полного развития в колокольне московской церкви Дмитрия Солунского на Тверской (построена в XVII в.), но вскоре уступает место новому типу: восьмигранному зданию в виде башни, иногда на четырехугольном основании, с шатровою крышей, прорезанной оконцами для большего резонанса, так называемыми «слухами». Такие колокольни существуют, например, при церквах: Останкинской, Рождественской в Путинках и многих других.
Первое время колокольня нередко является лишь частью самого здания церкви и располагается преимущественно над церковным входом, но вскоре их начинают строить и отдельно – тоже нередко над вратами церковных оград.
Церковь Дмитрия Солунского. Фотография из альбома Н. Найдёнова. 1881 г.
Страстная площадь в середине XIX века
Вид колокольни и звонницы. 1839 г.
На Севере и в Поволожье колокольни этого типа с их неизбежною шатровою крышей достигают иногда громадной высоты и стройности – кажутся издали какими-то гигантскими свечами.
Венцом этих столпообразных колоколен является московский «столп» Ивана Великого, возникший на рубеже XVI и XVII веков и составляющий, с пристроенною к нему Петроком Малым громадною звонницей, одну величавую группу.
зображение Максима Блаженного на фоне красной колокольни. XVIII век
Высокий кремлевский «столп», увенчанный не шатром, а луковицеобразною главой, также вызвал целый ряд подражаний, составивших группу башенных колоколен нового типа.
В течение XVI и XVII веков продолжают, однако, строить колокольни и более сложных очертаний. Такова, например, многобашенная колокольня Саввино-Сторожевского монастыря в Звенигороде, построенная в XVII веке. Но колокольня в виде столпа или башни с шатром постепенно вытесняет все иные типы и становится характерною особенностью русского церковного зодчества, хранимою и до наших дней.
Деревянное зодчество
Развивается бок-о-бок с каменным и деревянное церковное зодчество, продолжая совершенствоваться и вдохновлять каменную архитектуру. Стройка идет «по подобию» более древних образцов, но это не мешает возникновению и новых, более сложных типов.
Шатровые деревянные храмы, построенные в XVI–XVII веках, в наиболее интересных образцах (например, церкви в Малой Шалыге, Пучуге, монастырь Александра Куштского, церковь в Варзуге).
Храмы клетского типа приобретают новый вид. С целью придать им большую высоту, строители начинают делать двускатные крыши особенно крутыми, а самые храмы ставят на подклети. Образцом церквей такого типа может служить построенная в 1628 году церковь в селе Спас-Вежи (Костромской губ.). Поднимающиеся вверх острым клином кровли этой церкви невольно приводят на память шведские храмы с их черными крутыми кровлями на два ската.
К тому же типу принадлежат церкви села Билюкова, Владимирской губ. (1700) и села Пупцы (Тверской губ.), относящиеся к 1670 г. и сильно напоминающие по общим очертаньям Спас-Вежинский храм.
Другое нововведение заключается в употреблении рубки венцов из бревен с «розвалом», т. е. расширяя венцы кверху, срубая каждый верхний венец шире нижнего. Употребление такого приема рубки венцов дало возможность окружать церкви на высоте второго этажа галереями, опирающимися на эти «розвалы».
Успенская церковь в селе Варзуга
Характерным образцом церквей такого типа является храм села Нелазского-Борисоглебского (Новгородской губ.), построенный в 1694 г. План церкви представляет собою равноконечный крест в подклетном и втором этажах и четырехгранник в третьем этаже. С севера, запада и юга, в 5 аршинах от земли, на высоте второго этажа, идет крытая галерея, опирающаяся на «розвалы».
Александро-Куштский монастырь
Центральная часть здания, почти десятисаженной высоты, увенчана пятью главами на крестчатой бочке. На приводимом чертеже разреза храма (с востока на запад) ясно видно устройство внутренних помещений этой церкви, далеко не столь обширных и величественных, как можно было бы думать, судя по наружному виду.
«Розвалы», видимо, нравятся и с их употреблением приходится встречаться часто. Две церкви Тверской губ. – в селе Славнове (1696) и селе Ширкове (1697) тоже ставят свои галереи на «розвалах» хотя по общему типу обе эти церкви уже довольно далеки от Нелазской, особенно Славновская.
В XVII веке и преимущественно в северных губерниях появляются храмы с крышей «кубом». Иногда эти храмы увенчаны одною главой и тогда «куб» является как бы заменою воспрещаемого церковными властями шатра. Но нередко на ребрах «куба» ставятся малые главы и создается своеобразное покрытие «пятиглавым кубом». Наиболее смелые зодчие осложняют «кубовую» крышу дополнительными кровлями «бочкой» и ставят на храмах уже по девяти глав, как, например, в церкви Бережно-Дубровского погоста (Олонецкой губ.), относящейся к 1678 году.
Распространяются и башнеобразные храмы малороссийского типа, послужившие образцом для стиля каменного «русского рококо».
Число сохранившихся деревянных церквей XVII века так велико, что детальный их обзор мог бы составить целую книгу.
Но и в последующем XVIII веке развитие русского деревянного зодчества все еще продолжало создавать новые типы.
В век ассамблей, пудреных париков и мушек, в эпоху усердного преклонения пред Западною Европой, народное художественное творчество продолжало идти старою своей дорогой, создавая «по подобию», на почве исконных начал, новые архитектурные формы.
Гражданское зодчество
По мере развития общественных потребностей Московской Руси, естественно возрастали и требования, предъявляемые к гражданской архитектуре. Деревянные хоромы постепенно сменялись каменными. Вызываемые из Западной Европы фряжские строители должны были проявлять творчество в области не только церковной, но и гражданской архитектуры. Здесь они, конечно, могли чувствовать себя свободнее, их не стесняли уже церковные традиции, требование пятиглавия, стройки по тому или иному образцу. Но окружавшие приезжих гостей творения деревянного зодчества были так оригинальны и самобытны, так тесно были связаны и с русской жизнью и с русской природой, что иноземные учителя невольно подпадали под влияние местных архитектурных традиций.
С другой стороны, народ, привыкший уже к деталям каменной церковной архитектуры, естественно хотел видеть их повторение и на гражданских сооружениях. Да и самое искусство все еще как-то боязливо теснилось к церковной ограде, все еще не решалось смело спуститься с небесных высот и войти в мирскую жизнь.
Первые шаги каменной гражданской архитектуры всего интереснее наблюдать именно в постройках полуцерковного характера: монастырских трапезных, палатах духовных лиц и т. п.
Московские патриаршие палаты считались в XVII веке одною из красивейших построек столицы. Даже заезжие иностранные гости восхищались их великолепием. К сожалению, эти палаты (ныне Синодальный дом с церковью Двенадцати апостолов) подверглись значительным переделкам.
А. А. Потапову удалось, однако, по старым гравюрам восстановить тот наружный вид палат, какой они имели в XVIII веке. Здание, в общем, носит еще совершенно церковный характер; сохранились даже типичные для церквей арочные пояски, идущие по линии окон во втором и третьем этажах.
В святых воротах Горицкого монастыря (в Переяславле Залесском), построенных в XVII веке, церковный характер сказывается уже менее ярко. Эти ворота принадлежат к числу выдающихся памятников гражданской архитектуры, главным образом, по богатству обработки фасадов, сближающему их с ярославскими храмами. На рисунке А. А. Потапова (с обозначением ныне уничтоженных или перестроенных частей) виден этот широкий, весь усеянный узорами из кирпича пояс, который идет от самой кровли и до окон, занимая чуть не половину всей высоты здания. Точно концы громадного шитого полотенца, раскидываются эти узоры, красиво обрамленные по бокам пузатыми колоннами…
Посещение императрицей Елизаветой Петровной Новоиерусалимского монастыря. Вид Воскресенского собора с юга. Гравюра XVIII века. Художник изобразил шатёр ротонды, к тому времени разрушенный, вероятно, руководствуясь имевшимися в его распоряжении ранними изображениями собора
Построенная в 1658 году «Отходная пустынь» (скит) патриарха Никона близ Воскресенского монастыря могла бы служить типичною постройкой для жилья светского человека, если бы не пристроенная к ней церковь со звонницей, потребовавшая алтарной абсиды. Здание скита состоит из трех этажей: подклеть и два жилых этажа, каждый по четыре комнатки, и красивого теремка в одну комнату на крыше. Фасад здания обработан очень просто, но кое-где вставлены изразцы, дающие красивые красочные пятна, оживляющие однообразную гладь стен.
Ворота Горицкого монастыря
Горицкий монастырь
Воскресенский собор в XIX веке
Храм Гроба Господня в Иерусалиме. Вид с юга. Офорт XVII век
Храм Гроба Господня в Иерусалиме. Вид с юга. Офорт XVII век
Трапезная палата московского Симонова монастыря носит уже совершенно гражданский характер, хотя и связана со зданием церкви. Здесь красуется уже высокий, прорезанный круглыми окнами, фронтон над крышей – так называемый «щипец» – почти единственный уцелевший в Москве образец этой широко распространенной в XVII в. архитектурной формы. Сохранились и две террасы – «гульбища»: над крыльцом и над башней, заменяющие крыши.
От былого подворья сарских и подонских митрополитов (в Крутицах, в Москве) уцелели только каменные ворота с палатой над ними, служившей переходом из митрополичьих палат к галерее, ведущей в церковь.
Крутицкий терем. Начало XXI века
Крутицкий терем. Начало XX века
Эти ворота («Крутицкий терем»), относящиеся ко второй половине XVII века, во втором их этаже сплошь облицованы узорными изразцами зеленоватых и желтоватых тонов. В былое время эта «эмалированная» стена производила, вероятно чарующее впечатление богатством узоров, сверкавших на солнце, как стекло. Даже теперь эти попорченные временем изразцы, оконные наличники и фронтоны, обвитые виноградом колонны, умелою рукой приведенные в общую гармонию; способны вызывать чувство зависти к богатому декоративному вкусу строителей XVII века.
Из жилых зданий XV в. уцелела часть угличского дворца Димитрия царевича – каменная палата, построенная новгородскими зодчими в 1462–1492 гг., в особенности интересная по богатой отделке фронтонов. Строившие палату новгородцы, – при помощи обычных впадинок, чередующихся между собою прихотливыми дорожками, поставленных на ребро кирпичей, изразцовых поясков с колонками в нишах, – создали какое-то каменное кружево или вязанье.
От царского кремлевского дворца в Москве XVI–XVII веков уцелели лишь немногие части: так называемый «Теремной дворец» с Боярской площадкой и Грановитой палатами.
Наиболее интересен Теремной дворец (Постельные палаты), наружный вид которого реставрирован в 1838 году, насколько это оказалось возможным. На прилагаемом рисунке виден, прежде всего увенчанный крышею-палаткой небольшой пятый этаж – «золотой теремок», – стоящий посреди крыши-террасы или как ее называли в старину – «верхнего каменного двора». Здесь обыкновенно гуляли и резвились царские дети. Более обширный четвертый этаж занимали жилые комнаты царя и его опочивальня. В третьем этаже были жилые комнаты царицы с выходом на террасу – плоскую крышу второго этажа (ныне заменена обыкновенной крышей). В совершенно перестроенных теперь втором и первом (подклетном) этажах помещались мастерские изготовлявшие царские одежды. Особое, поныне сохранившееся крыльцо вело на террасу-крышу первого этажа – так называемую Боярскую площадку.
Вид на Теремной дворец. Риунок. 1797 г.
Три верхних этажа Теремного дворца сохранились очень хорошо и по ним можно судить, как богато украшались в старину фасадные части жилых зданий. Особенно интересны здесь окна, обрамленные наличниками с тонкой резьбой и узорчатый поясок на карнизе четвертого этажа. Хотя строили Теремный дворец русские «каменных дел подмастерья», но в тонкости обработки окон чувствуется подчас сильное влияние итальянской орнаментики. Фронтоны над окнами, разорванные в середине в типе барокко, своеобразно гармонируют с чисто-русской формою окна в виде арки с подвеской («гирькой») в центре.
По пышности и великолепию отделки Теремной дворец и построенная еще в 1491 г. итальянцами Марком Руфом и Петром Антонием, но впоследствии значительно переделанная Грановитая палата являлись конечно, исключениями Боярская знать и богачи строились проще, хотя общий тип построек все же хранил известные родственные черты.
Восстановленные в древнем виде палаты князей Юсуповых в Москве, могут служить типичным образцом богатых боярских палат XVII века.
Менее замысловаты по общим очертаниям палаты московского Печатного двора, построенные около 1679 г. и реставрированные в XIX веке, с их типичным для русских зданий XVII века крыльцом на пузатых колоннах.
Относящиеся к тому же XVII веку дома Коробова в Калуге и Зелейщикова в Чебоксарах являются до известной степени повторением палат Печатного двора, но в более скромных размерах.
Несколько особняком стоять превосходно сохранившиеся псковские Поганкины палаты, построенные в середине XVII в. богатыми псковскими купцами. Это суровое здание лишено всяких украшений и носит какой-то деловой, пожалуй, даже «казарменный» вид. Любовь псковичей к белым гладким стенам и полной простоте отразилась и здесь.
Посольский дом в московском Китай-городе, известный по рисунку Мейерберга и описаниям иностранцев, также заслуживает упоминания по оригинальности общего своего вида, ярко обличающего стремление древнего русского зодчего свободно распоряжаться местом для постройки, можно сказать, разбрасывать постройку по громадному двору, являющемуся неотъемлемою принадлежностью всякого древнерусского жилого здания.
Двор Поганкиных палат
В общем типе этих жилых построек замечается довольно сильное влияние деревянного зодчества. Уступавшему духу времени и создававшему себе каменные палаты, русскому человеку XVII века как будто трудно расстаться с привычками, сложившимися еще в эпоху господства деревянной архитектуры. Он строит любимые древнею Русью крыльца на тех же пузатых колонках, на каких он привык их строить, и кроет эти крыльца опять-таки привычною шатровою крышей. Этажи он старается разделить узорными поясами, потому что на деревянных постройках исстари существовало это деление. При первой же возможности, ему любо устроить террасы-«гульбища», поставить где-нибудь «теремок».
«Мастера каменного дела» постоянно мечтают о деревянных формах, комбинируют их с каменными и создают новые типы каменных зданий.
Стоит только сравнить приведенные рисунки каменных жилых зданий с видом знаменитого в свое время деревянного Коломенского дворца, чтобы увидать, как велико было у русских зодчих это стремление к воспроизведению старых привычных форм из нового материала.
Подмосковный Коломенский Дворец царя Алексея Михайловича был его любимою загородною дачей и строился с особою заботливостью, о которой подробно рассказывает И. Е. Забелин, воскресивший общий вид этой замечательной русской постройки.
С осени 1666 г. стали заготовлять строевые материалы для Коломенского дворца, в мае 1667 г. была произведена закладка, а к осени того же года зодчие Сенька Петров и Ивашка Михайлов выстроили здание вчерне. Начались работы по отделке. Старец Арсений из южнорусских земель руководил резьбой орнаментов, Григорий Павлов управлял изготовлением металлических украшений, первые царские иконописцы с Симоном Ушаковым во главе смотрели за малярными и позолотными работами. К 1671 г. дворец был завершен.
Из рук русских мастеров вышло, если и не «осьмое диво» света, как писал Симеон Полоцкий, то какой-то сказочный «терем-теремок», один из совершеннейших памятников русского народного стиля[9].
По красоте и гармоничности сочетания разнородных архитектурных форм в прихотливое, лишенное симметрии, но высокохудожественное целое – это был такой же единственный образец в своем роде, как собор Василия Блаженного среди шатровых храмов. Как в этом соборе национальные эстетические взгляды эпохи вылились в художественно-законченной и полной оригинальности форме, так и Коломенский дворец явился апофеозом многовекового развития народного деревянного гражданского зодчества, можно сказать – его лебединою песнью.
Эпоха замкнутой теремной жизни приходила, однако, к концу. Широким потоком лилась струя иноземной культуры, еще многих пугавшая, еще искусственно сдерживаемая, но все-таки одерживающая победу за победой.
«Русское барокко», с такой полнотой и законченностью вылившееся в храме села Фили, проникало и в гражданскую архитектуру. В самом Коломенском дворце некоторые окна несут наверху характерные разорванные фронтоны.
Таковы же были окна и в древнем каменном здании у московских Воскресенских ворот, на месте которого построена городская дума. Это здание было создано, вероятно, в конце XVII века и, как предполагает А. А. Потапов, могло служить образцом для известной Сухаревой башни. Этот трехэтажный дом с колоннами и восьмиугольной башней на первый взгляд не похож русский. Но при более внимательном осмотре русские элементы становятся заметнее. На третьем этаже первоначально была терраса – «гульбище» с теремом, увенчанным характерною восьмигранною башенкой с кубовастою крышей. Главный вход, по обычаю, устроен под башней, так что все здание кажется дальнейшим развитием типа ворот с палатою. Колонки у окон завершаются тоже типичными для русского стиля кронштейнами. Колонны двух нижних этажей были когда-то перехвачены поясками.
Сухарева башня. 1884 г. Фотография из альбома Н. А. Найдёнова
Внешняя обработка фасада по общему виду будто и не совсем русская, но план, конструкция и детали – русские.
Палата Московского теремного дворца. «Сретенскя ворота с палатами» или Сухарева башня построены в 1695 году. По общим очертаниям это здание тоже приближается к типичным для Руси XVII века воротам с палатой над ними, но в обработке наружных частей уже довольно сильно заметно западное влияние. Когда-то бывшее открытым крыльцо чисто русского типа, шатровые крыши, «гульбища», – все эти коренные русские конструкции обработаны по-новому, с особою вычурностью иноземного происхождения, которую древние русские зодчие умели объединять с самобытною конструкцией постройки и тем придавали этой вычурности какой-то русский отпечаток.
К числу гражданских построек надо отнести и древние крепостные (кремлевские) стены, уцелевшие еще во многих городах. Наиболее совершенным их типом являются, конечно, стены и башни московского кремля, строенные итальянскими мастерами, но впоследствии обработанные в русском духе – с шатровыми кровлями, вышками на пузатых колоннах и т. п.
Сухарева башня. Открытка конца XIX – начала XX века
Наиболее известная Спасская башня московского кремля, построенная в 1491 году Петром Антонием Медолианским не дошла до нас в первоначальном виде в 1626 году она была перестроена английским архитектором Христофором «Головеем» (Голидеем?), при чем наружные части здания получили достаточно ясно выраженную обработку в готическом вкусе.
Эта выстроенная иноземцами башня стоит на Красной площади рядом с таким ультра национальным творением, как собор Василия Блаженного. И у обеих этих построек, несмотря на все их коренное различие с первого взгляда, при более внимательном обзоре начинают появляться какие-то родственные черты.
Иноземцы, строившие башню, как будто не могли устоять перед мощью русской архитектуры и, оставаясь в сущности иноземцами, подпали под русское влияние…
Развитие русской народной архитектуры, окончательно завершившееся в обозреваемую эпоху, шло с изумительною быстротой. Но, достигнув апогея в XVI–XVII вв., русское народное зодчество с такой же быстротой стало и угасать. Образованное общество, вступив в тесные сношения с Западною Европой, было надолго покорено западным искусством. «Русский барокко» XVII века, в котором еще живо чувствовались элементы народного творчества, уступил место сначала подражаниям западноевропейскому барокко и, позднее, классицизму, а затем наступило время самостоятельного русского творчества в новом европейском вкусе.
Завершающуюся в начале XVII века эпоху развития русского зодчества смело можно назвать «народною». Основы строительного искусства создаются безвестными плотниками и развиваются под влиянием иноземной техники, упорно сохраняя, однако, свои первозданные основы. Зодчество так же неразрывно связано с землею, как связан с нею и весь государственный строй.
Художественные идеалы верхов и низов Московской Руси мало отличаются друг от друга и, во всяком случае, всем понятны, всем одинаково дороги. Зодчие, создавая храмы и хоромы, только формулируют эти носящиеся в воздухе, рождаемые самою землею эстетические воззрения. Они еще безвестны, они не стремятся увековечить свои имена, сливаются со всем народом.
Эпической, былинною мощью и самобытностью дышит это зодчество, памятники которого мы почти разучились понимать за два века новой русской архитектуры, приучившей наш глаз к иным линиям и очертаниям. Лишь за последние годы пробудился, наконец, интерес к этому эпосу русского зодчества и стал намечаться поворот в развитии современной русской архитектуры.