Император Александр III, сын казненного народовольцами 1 марта 1881 года Александра II, правивший Россией в 1881–1894 годах, получил от придворных льстивое прозвище «Царя-Миротворца». И в самом деле, за 13 лет его правления Россия ни разу не воевала (исключительная редкость!), а внутри страны было достигнуто «умиротворение». Однако, не решая накопившиеся проблемы, а загоняя их внутрь и подавляя любую общественную инициативу и оппозицию, Царь-Миротворец лишь, по удачному выражению марксиста Г.В. Плеханова, «сеял ветер». «Пожать бурю» пришлось уже его сыну и наследнику Николаю II, попытавшемуся было продолжить курс отца, но столкнувшемуся с революционными взрывами невероятной силы и ставшему последним российским самодержцем, расплатившимся за всё то, что Романовы 300 лет творили над Россией.
6.3.1. Смена курса
После казни Александра II и начавшейся в правящих кругах империи паники, будущий курс российского самодержавия, оказавшегося перед гамлетовским вопросом «быть или не быть?», во многом зависел от личности и убеждений нового государя. Тридцатипятилетний Александр III, неожиданно оказавшийся во главе огромной державы, был человеком неглупым, но весьма ограниченным, усидчивым, малообразованным, патриархально-консервативным, властным, экономным, осторожным, высоко ценившим семейные устои, основательным, склонным к выпивке (которая ускорила его смерть), грубым в выражениях и ненавидевшим интеллигентов, евреев и инородцев. Его огромная, неуклюжая и грубая фигура внушала подданным страх и почтение.
Известный юрист А.Ф. Кони именовал Александра III «бегемотом в эполетах». А, по словам военного министра Александра III генерала П.С. Ванновского, «это был Пётр со своей дубинкой… нет, это одна дубина без Великого Петра, чтобы быть точным». Новый государь был образцовым семьянином, скромным в быту, прямодушным, не любил интриганов и подхалимов. Обожавший царя и обязанный ему своей блестящей карьерой видный государственный деятель России С.Ю. Витте признавал, что тот был «ниже среднего ума, ниже средних способностей и ниже среднего образования», но имел «громадный, выдающийся ум сердца». Его ум был житейским, практическим – не умом стратега или политика. По словам Витте: «его гигантская фигура, представлявшая какого-то неповоротливого гиганта, с крайне добродушной физиономией и бесконечно добрыми глазами, внушала Европе, с одной стороны, как будто бы страх, а с другой – недоумение: что это такое? Все боялись, что если вдруг этот гигант да гаркнет».
В семье Александра считали тугодумом, которому править явно не по силам, и не готовили к царствованию (он внезапно для всех и себя стал наследником трона после смерти своего старшего брата), ласково называли «мопсом», «бычком» и «бульдогом». Читать книги он не любил, газет не читал вовсе и никаких интеллектуальных запросов не проявлял. Склонный к грубости, Александр в юности довел грубой бранью до самоубийства своего штабного офицера. Он был женат на датской принцессе Дагмаре (получившей в России имя Марии Федоровны). Главными пристрастиями его были семья и армия, любил он также играть на музыкальных инструментах, увлекался археологией, любил ловить рыбу и собирать картины. Немец по крови и воспитанию, женатый на датчанке, он всеми силами стремился быть «национальным» и «православным»: ел редьку, пил водку в больших количествах, поощрял в искусстве то, что считал «русским стилем» (на деле это был псевдорусский стиль) и считал себя главным выразителем русского духа, дарил монастырям иконы и любил церковные службы и военные парады.
Идеалом правителя для Александра III был отнюдь не реформатор-отец, а дед – Николай I. Подобно ему новый государь желал восстановить неограниченное самодержавие, стабильное и сословное, вернуть страну на «здравые» прежние исторические основания (остановив всякое течение жизни). Но, в отличие от Николая I, его внук не имел ни такой энергии, ни такого ума, ни таких административных талантов, ни стратегической идеи правления, больше руководствуясь пристрастиями и своими инстинктами ретрограда.
Убийство отца потрясло и напугало его. На протяжении полутора лет направление курса нового императора было ещё не вполне определившимся. Революционеры, казнившие Александра II, казались всемогущими, правительство было парализовано, и государь колебался между дальнейшими уступками «Народной Воле» (к чему его побуждали и либеральные чиновники во главе с главой правительства М.Т. Лорис-Меликовым) и жёстким поворотом к всеобъемлющей реакции (к чему его активно побуждали и личные склонности, и давление со стороны его учителя и идейного наставника, обер-прокурора Святейшего Синода К.П. Победоносцева). Сама казнь Александра II стала мощным аргументом для сторонников реакции: «вот к чему приводят реформы!».
Первым делом Александр III сбежал из Санкт-Петербурга в Гатчину, опасаясь покушения и, напуганный, спрятался там во дворце, окружив его кольцами войск, конными разъездами и полицией и ожидая нового покушения, назначив регента на случай, если он также будет убит. Глашатаи реакции М.Н. Катков и К.П. Победоносцев в один голос с прискорбием констатировали «маразм власти». Вся страна была объявлена на осадном положении. Такого унижения и ужаса династия Романовых еще не знала. Победоносцев умолял царя в своих письмах запирать все двери перед сном, проверять мебель и звонки в своих покоях. По словам военного министра Д.А. Милютина, гатчинский «дворец представлял вид тюрьмы; а сам император превратил себя в гатчинского пленника». Повара, готовившие царю еду, назначались каждый день новые. Однажды напуганный император застрелил офицера своей охраны барона Рейтерна, при его входе спрятавшего руку за спину, – он вообразил, что тот желает бросить бомбу, тогда как барон всего лишь убрал за спину руку с папиросой.
При долгих поездках государя (на юг или за границу) за две недели до прохождения царского поезда вдоль рельсов цепью становились солдаты, которым было приказано стрелять во всякого, кто приблизится к железной дороге. При этом пускались сразу три царских поезда и никто не ведал – в каком из них едет император. (В этих операциях участвовало по триста-четыреста тысяч солдат.) Два года, опасаясь покушений, император правил некоронованным. Наконец в мае 1883 года он всё же решился отправиться на коронацию в Москву. Член Государственного Совета П.А. Валуев записал в своем дневнике по этому поводу: «Печальное впечатление производят расставленные вдоль всей дороги часовые. Слияние царя и народа! Обожаемый самодержец! А между тем он едет короноваться, тщательно скрывая день и час своего выезда и едет не иначе, как оцепив свой путь часовыми».
В это время возникает «Священная Дружина» – странная подпольная монархическая организация для противодействия революционерам и защиты особы государя. Её создали придворные. Она во многом по форме копировала (пародировала) революционные организации: распускала слухи, готовила покушения на видных революционеров, совершала провокации (создавая псевдореволюционные издания), развила бурную, суетливую, но, по неопытности в подобных делах, малоэффективную и бестолковую деятельность и только путалась под ногами у полиции. (В итоге, эта организация, названная М.Е. Салтыковым-Щедриным «Обществом взволнованных лоботрясов», так ничего великого и не совершив, была распущена по повелению императора). «Священная Дружина» вела с «Народной Волей» переговоры, прося её временно прекратить террор до коронации взамен на уступки со стороны властей.
10 марта 1881 года Исполнительный Комитет «Народной Воли» обратился к новому императору с письмом-ультиматумом, предлагая ему пойти на созыв Земского Собора представителей от русского народа, ввести политические свободы и объявить политическую амнистию, обещая взамен остановить террор. Разумеется, новый император не мог пойти на такое – это означало бы конец самодержавия, его самоубийство. Несмотря на призывы к милосердию и просьбы пощадить убийц его отца, обращённые к новому царю Львом Толстым и философом Владимиром Соловьевым, «первомартовцы» были осуждены и беспощадно повешены на Семёновском плацу в Петербурге 3 апреля 1881 года. Это была последняя публичная казнь в истории Российской Империи (и первая казнь женщины – Софьи Перовской – за политическое преступление). Подобно своему деду и кумиру Николаю Первому, Александр Третий ознаменовал начало своего правления пятью виселицами – многозначительное и символическое совпадение!
Террор народовольцев, напугав и дезорганизовав царский режим, однако, не привёл, как они надеялись, к всенародной революции, не привлек на их сторону крестьян и оттолкнул от них либералов. Самим же продолжать давление на власть и подкрепить свой ультиматум силой в тот решающий драматический момент у них уже не было сил. «Народная Воля» была обескровлена полицейскими репрессиями и провокациями. Героические попытки продолжать борьбу и восстановить «Народную Волю», не раз предпринимавшиеся группами отчаянной молодежи на протяжении всех 1880-ых годов, не увенчались успехом. В обществе воцарилась апатия, тысячи революционеров были посажены в крепость, сосланы в Сибирь или бежали за границу, десятки были казнены. Реакция торжествовала. Бессилие революционеров и молчание народа становились очевидными для всех, даже для самодержавия.
После казни народовольцами Александра II случился не взрыв народных выступлений против помещиков и правительства, а… волна еврейских погромов. По данным полиции, в России произошло 259 случаев еврейских погромов: крестьяне считали, что «господа» и «жиды» погубили государя, желавшего, вслед за «волей», дать народу «землю».
Все эти обстоятельства обусловили победу в правящих кругах группировки, решительно оттеснившей либеральных чиновников и взявшей курс на реакцию и сворачивание даже тех куцых, жалких и непоследовательных реформ, которые были проведены в начале царствования Александра II. В конце своей жизни «Царь-Освободитель» колебался между курсом на жёсткую реакцию и на лавирование с целью привлечения либеральной части общества, чтобы отсечь от него революционеров, пользовавшихся массовой поддержкой в среде интеллигенции. Ещё 20 ноября 1878 года он обратился к представителям сословий, собравшимся в Москве, со следующими словами: «Я надеюсь на ваше содействие, чтобы остановить заблуждающуюся молодежь на том пагубном пути, на который люди неблагонадежные стараются ее увлечь». Уже с середины 1860-ых годов, после польского восстания и выстрела Дмитрия Каракозова (то есть последние 15 лет правления Александра II) наметился поворот от умеренных реформ к умеренной реакции: ограничение свободы печати, гонения на новые суды, земства и на университеты, русификация Польши.
Однако, напуганный покушениями революционеров на его жизнь, Александр II в конце царствования совмещал драконовские полицейские репрессии против революционеров с туманными обещаниями, адресованными либеральной публике. Он вручил неограниченную власть над страной министру внутренних дел генералу Михаилу Тариэловичу Лорис-Меликову. Лорис-Меликов полагал, что «призвание общества к участию в разработке необходимых для настоящего времени мероприятий есть именно то средство, какое и полезно, и необходимо для дальнейшей борьбы с крамолою». Одновременно он считал, что «для России немыслимы никакие организации народного представительства в формах, заимствованных с Запада; формы эти не только чужды русскому народу, но могли бы даже поколебать все основные его политические воззрения и внести в них полную смуту, последствия коей трудно и представить». Отвергая предлагаемое славянофилами восстановление Земского Собора по образцу ХVII века, Лорис-Меликов убедил Александра II создать (для успокоения общества) некий полуфиктивный совещательный (не законодательный!) орган, в который включить «представителей от земства и некоторых значительнейших городов». Учитывая то, что члены этого органа назначались бы царем, а полномочия его были бы чисто консультативными, разумеется, не приходится говорить ни о каком парламентаризме или конституционализме (как нередко полагают, говоря даже о «конституции Лорис-Меликова»). Лорис-Меликов особо подчеркивал: «Работа не только подготовительных, но и общих комиссий должна была иметь значение исключительно совещательное и ни в чем не изменяющее существующие ныне порядки возбуждения законодательных вопросов… Самый состав общей комиссии будет каждый раз предуказываем Высочайшею волею, причём комиссия будет получать право заниматься лишь предметами, предоставленными ее рассмотрению». Но и эти более чем скромные мероприятия, санкционированные Александром II, не были осуществлены после восшествия на престол отъявленного ретрограда Александра III.
Лорис-Меликов и его группировка либеральных чиновников, преобладавшая в правительстве, полагал, что необходимо связать высшую власть с обществом через отобранных царем представителей земств и городских дум, что даст императору канал «обратной связи» с общественностью – он будет знать об её нуждах и чаяниях и сможет разделять с представителями земств и городов часть ответственности за особо «непопулярные меры» (вроде введения новых налогов). Таким образом государство, не отказываясь от привычного диктата в отношении населения, одновременно обретет новую прочную опору для своих действий.
По словам министра финансов А.А. Абазы, трон не может опираться исключительно на миллион штыков и на армию чиновников. За время своего недолгого правления Россией, Лорис-Меликов не только вешал и ссылал революционеров (что было всё же главным направлением его кипучей деятельности). Он также убрал с поста министра народного просвещения графа Д.А. Толстого (крайнего реакционера, дружно ненавидимого всеми), с помпой упразднил зловещее Третье отделение собственной его императорского величества канцелярии (без помпы передав его функции Департаменту полиции при Министерстве внутренних дел), пообещал расширить права староверов, заняться решением рабочего вопроса, слегка смягчил гонения на прессу (даже дозволив ей обсуждать кое-какие вопросы общественной жизни) и старался зондировать общественное мнение.
В марте-апреле 1881 года Весы истории колебались: будут ли продолжены либеральные реформы, будут ли привлечены к обсуждению этих реформ представители земств, будет ли осуществлена некоторая децентрализация управления Россией – или же произойдет возвращение к дореформенным временам Николая I: с всесилием жандармов и чиновников, с усилением бюрократизации и централизации власти, с тотальным гонением государства на всякое проявление общественной активности. После двух месяцев колебаний, вызванных растерянностью и страхом перед «Народной Волей», Александр III однозначно выбрал второй путь – курс, продливший существование самодержавия на четверть века и подготовивший страшный социально-политический взрыв в начале ХХ века. Все традиции Российской Империи, настойчивые и пламенные призывы К.П. Победоносцева и личные пристрастия государя обусловили этот окончательный исторический выбор. Либеральную группировку бюрократов во главе с Лорис-Меликовым Александр считал виновной в гибели своего отца.
29 апреля неожиданно для всех был обнародован написанный по повелению Александра III К.П. Победоносцевым царский манифест под длинным названием: «О призыве всех верных подданных к служению верою и правдою Его Императорскому Величеству и Государству, к искоренению гнусной крамолы, к утверждению веры и нравственности, доброму воспитанию детей, к истреблению неправды и хищения, к водворению порядка и правды в действие учреждений России». В манифесте говорилось о «вере в силу и истину самодержавной власти, которую мы призваны утверждать и охранять от всяких на нее поползновений». Этот манифест подтверждал незыблемость самодержавия и прекращение любых реформ, курс государя на «попечение» об обществе, а не на совещание с ним. После его обнародования подали в отставку в знак протеста министры-либералы: министр внутренних дел М.Т. Лорис-Меликов, военный министр Д.А. Милютин, министр финансов А.А. Абаза. Свой пост оставил и решительный сторонник реформ, председатель Государственного Совета великий князь Константин Николаевич. С либерализмом в среде высшей бюрократии разом было покончено. Лидерство К.П. Победоносцева в делах правления стало абсолютным и очевидным. Казнь революционеров-«первомартовцев», изгнание из правительства министров-либералов и сворачивание реформ Александра II открыло двадцатилетнюю эпоху жесточайшей реакции.
Период с мая 1881 года по май 1882 года оказался переходным – от реформ Александра II к контрреформам Александра III. Переходными фигурами, воплотившими в себе особенности этого недолгого периода, стали: новый глава Министерства внутренних дел, сторонник идей славянофильства, друг И.С. Аксакова, ловкий лжец, интриган и демагог граф Николай Павлович Игнатьев, а также новый министр финансов Н.Х. Бунге. Игнатьев, наряду с жесточайшими полицейскими репрессиями против революционеров, одновременно сократил размеры выкупных платежей с крестьян, отменил некоторые крестьянские недоимки, раздал множество обещаний обществу и, наконец, предложил к коронации Александра III созвать декоративный «Земский Собор» из четырёх тысяч человек, чтобы продемонстрировать единение царя и народа, заставить «замолкнуть все конституционные вожделения», посрамить революционеров, а также обсудить аграрный вопрос и меры по борьбе с крамолой. Однако этот проект категорически не понравился Победоносцеву, и он убедил Александра III 30 мая 1882 года заменить Игнатьева на посту министра внутренних дел крайним реакционером графом Дмитрием Андреевичем Толстым, дружно ненавидимым всем обществом.
6.3.2. Теоретики, вдохновители и глашатаи контрреформ
Если главным орудием наступившей правительственной реакции стал министр внутренних дел Д.А. Толстой, то ключевой фигурой нового царствования – теоретиком контрреформ, их пропагандистом и вдохновителем, человеком, имеющим огромное влияние на императора, стал Константин Петрович Победоносцев (1827–1907), фактически возглавивший и церковь, и полицию, и правительство, и придворные круги в эпоху Александра III и в первое десятилетие правления Николая II.
Победоносцев – сын профессора Московского университета, и сам был профессором правоведения в Московском университете в 1860–1865 годах. Он написал трёхтомный научный труд «Свод российских законов», был сенатором, членом Государственного Совета (с 1872 года), в 1860-ые годы преподавал право великим князьям и стал духовным наставником наследника трона Александра (позднее он также был наставником Николая II и идейным руководителем первых лет его правления). В 1880 году он был назначен обер-прокурором Святейшего Синода – главным чиновником в церкви. Свои теоретические взгляды Победоносцев изложил в многочисленных письмах к императору Александру III и в книге «Московский сборник» (1896 г.).
Константин Петрович любил поэзию А.А. Фета, был дружен с Достоевским и славянофилами, обладал обширной эрудицией, язвительным, желчным, злым, холодным и острым умом, продуманными политическими убеждениями. На фоне ничтожеств и серостей, окружающих нового императора, он являлся незаурядной, энергичной, сильной, целеустремленной и преданной трону личностью, что надолго сделало его очередным всесильным временщиком в Российской Империи. Он руководил царем, направлял его политику, менял министров, вмешивался в церковные и полицейские дела. По словам поэта Александра Блока:
«В те годы дальние, глухие,
В умах царили сон и мгла.
Победоносцев над Россией
Простер совиные крыла.»
И, словно злой чародей, зачаровал, усыпил страну беспробудным навязчивым тяжёлым сном на четверть века. А американский историк Ричард Пайпс полагает, что «в Победоносцеве, незримой руке за троном Александра III, консерватизм обрёл своего Великого Инквизитора».
В основе всех политических убеждений Победоносцева лежала глубокая ненависть к институтам западной представительной демократии и к реформам Александра II (за исключением отмены крепостного права, все остальные реформы он считал ошибками). Земства и суды он называл презрительно не иначе, как «опасными говорильнями», клином, вбитым между государем и подданными, учреждениями вредными и ненужными народу. Уже 6 марта 1881 года он писал императору: «Надо бы покончить разом, именно теперь, все разговоры о свободе печати, о своеволии судов, о представительном собрании». Выступая 8 марта 1881 года на заседании Государственного Совета перед государем и министрами, он назвал реформы предыдущего царствования «преступною ошибкою» и сделал патетический вывод: «Конец России!… Нам предлагают устроить говорильню» (то есть парламент). В своей программной статье «Великая ложь нашего времени» обер-прокурор Синода писал, что, как показывает западный опыт, конституция есть орудие интриг и несправедливости, а парламентское правление – «великая ложь»: «Одно из самых лживых политических начал есть начало народовластия, к сожалению, утвердившаяся со времен французской революции идея, что всякая власть исходит от народа и имеет основание в воле народной. Отсюда истекает теория парламентаризма, которая до сих пор вводит в заблуждение массу так называемой интеллигенции и проникла, к несчастью, в русские безумные головы». По мнению Победоносцева: «Организация партий и подкуп – вот два могучих средства, которые употребляются с таким успехом для орудования массой избирателей». Талантливо и, во многом, справедливо он обрушивался на всю систему представительной демократии, обвиняя её в продажности, коррумпированности, демагогии, манипуляциях и беспринципности.
Ненавидя демократию, Запад, конституционализм, парламентаризм, Победоносцев считал идеалом правления деловитое единообразие чиновников централизованного государства, насаждаемое путем строгой дисциплины, конформизма и муштры. Только «чистое» самодержавие образца Петра I и Николая I могло спасти Империю – а любые реформы лишь ослабляли и расшатывали её. Государство должно было заботиться о народе, воспитывать его, опекать и тотально регламентировать его жизнь. Остановить революцию можно лишь вернувшись к неограниченному самодержавию и полному восстановлению дворянских привилегий.
Лозунгом Победоносцева, ставшим девизом двадцати лет правления Романовых (1881–1904), были слова: «Россию необходимо подморозить!» А для этого нужно было уничтожить земства, адвокатуру, суды присяжных, свободную прессу, автономию университетов, светское народное образование, вернуть крестьян под «отеческое» управление дворян. Фанатичный, нетерпимый, умный, узкий в своих взглядах, Победоносцев ненавидел интеллигенцию и всякое инакомыслие – религиозное или политическое. Обер-прокурор Синода писал: «Государство признаёт одно вероисповедание из числа всех истинным вероисповеданием и одну церковь исключительно поддерживает и покровительствует, к предосуждению всех иных церквей и вероисповеданий». На старообрядцев, сектантов, лютеран, буддистов, иудеев, католиков, униатов он обрушил свирепые гонения.
Убеждённость, энергия, ораторский дар, искренний пафос, образованность Победоносцева производили большое впечатление на окружающих. Он пользовался абсолютным доверием двух государей. Однако, по справедливым словам С.Ю. Витте, Константин Петрович «страдал полным отсутствием положительно-жизненного творчества, он ко всему относился критически, а сам создать ничего не мог». То же самое полное отсутствие положительной программы и созидательного начала у Победоносцева (кроме желания «держать и не пущать» и «подморозить» страну) отмечают дружно и другие современники. Победоносцев утверждал: «А если воля и распоряжение перейдут от правительства в какое бы то ни было народное собрание, – это будет революция, гибель правительства и гибель России! Если будет конституция и совещательный орган – Россия погибнет!» Он настоял на казни «первомартовцев», на подтверждении Александром III манифестом нерушимости самодержавной власти на удалении либералов из правительства. Однако, что дальше делать Империи, как позитивно воспользоваться стратегической инициативой, он не знал. Реакция конца ХIХ столетия не была реакцией Николая I – последовательной, наступательной, жёсткой – это была полуреакция, без идеи, без программы и решимости, стремящаяся лишь «подморозить», приостановить страну и опиравшейся на серых ничтожеств: чиновников и жандармов.
В Победоносцеве, оказавшемся во главе страны, было что-то желчное, злое, безнадёжное, бесплодное, обречённое. Он не верил, что в людях может быть хоть что-то хорошее – и потому их надо всегда держать под контролем. По словам графа С.Г. Строганова: «Он всегда отлично знает, что не надо, но никогда не знает, что надо». Да, по Победоносцеву, следовало прекратить реформы, задавить оппозицию, уничтожить интеллигенцию (утратившую связь с народной традицией), не допустить парламента и конституции, уничтожить земства, городские думы, новый суд и независимую прессу, поставить все общество под контроль церкви и полиции (неотделимых друг от друга и неуловимо переходящих друг в друга). Но что дальше? Ведь ни вернуть в полном объеме крепостное право, ни восстановить рекрутчину, ни полностью изолироваться от Европы было уже невозможно. А значит, контрреформы могли быть лишь частичными и обречёнными только на временный успех.
Видный реакционер, ультраправый журналист князь Мещерский в своих воспоминаниях писал о том, что, «как в течение более 20-летних дружеских отношений с Победоносцевым мне ни разу не пришлось услышать от него положительного указания в какой-либо области, что надо сделать взамен того, что он порицает, так не приходилось слышать прямо и просто сказанного хорошего отзыва о человеке». Другой выдающийся консервативный деятель, философ и публицист К.Н. Леонтьев хорошо передал сущность идей и личности всесильного временщика: «Он как мороз; препятствует дальнейшему гниению, но расти при нем ничто не будет. Он не только не творец, но даже не реакционер, не восстановитель, не реставратор, он только консерватор в самом тесном смысле слова: мороз… сторож, безвоздушная гробница, старая «невинная» девушка и больше ничего!» Это признал в конце концов и сам император Александр III, сказавший в конце жизни, что «Победоносцев отличный критик, но сам никогда ничего создать не может». Не великая идея, но лишь великая сила инерции и насилия отныне сдерживала Империю от краха, подготавливая будущий грандиозный социальный взрыв.
Глава церкви прививал прихожанам не духовные начала христианства (любовь, свободу), но апатию, конформизм и циничный, лицемерный нигилизм. Будучи на словах «православным» и возглавляя церковное бюрократическое ведомство, Константин Петрович не знал ни духа, ни стиля православия, помыкал епископами, как лакеями, насаждал в духовных академиях немецкое рационалистическое богословие, превратил церковь в департамент полиции, вёл постоянную переписку с жандармами и всей своей деятельностью способствовал дальнейшему отчуждению народа и общества от казенной церкви. Чрезвычайно характерен для правления Победоносцева такой эпизод. Однажды попечитель одного из учебных заведений пожаловался Константину Петровичу на преподавателя-священника, который, по его мнению, был «безнравственным и неверующим». На что Победоносцев ответил ему: «Зато он политически благонадежен» и оставил священника на его месте. Он не столько занимался делами церкви, сколько делами полиции, экономикой, образованием, финансами, кадровыми вопросами – всем сразу.
Победоносцевской программой – программой двух царствований (Александра III и Николая II) стало «патриотическое здравомыслие»: никаких резких движений, никаких поворотов. «Русский дух» неизменен, статичен, свят– его надо хранить в целости, изолируя от тлетворного влияния Запада. Люди неискоренимо плохи, считали Победоносцев и другие консерваторы (в отличие от веривших в прогресс – социальный и этический – социалистов и либералов). Исправить человека невозможно – можно лишь сдерживать, посредством отеческой власти государя, негативные проявления изначально злой человеческой природы. Император – «отец», подданные – «дети», Россия – «семья», естественная иерархия сословий. Надо восстановить «истинно русские начала управления и чистоту русского духа».
Идеологами и глашатаями реакции, кроме самого Победоносцева, были видный журналист, талантливый публицист, издатель газеты «Московские ведомости» (ставшей главным «официозом») Михаил Никифорович Катков (некогда либерал, а затем ярый ретроград), философ и публицист Константин Николаевич Леонтьев, издатель журнала «Гражданин» (негласно субсидировавшегося царем) князь Владимир Петрович Мещерский, раскаявшийся революционер, главный теоретик и публицист «Народной Воли», ставший теоретиком монархического государства, Лев Александрович Тихомиров и видный славянофил публицист Иван Сергеевич Аксаков. Главным же проводником реакции в правительстве стал граф Дмитрий Андреевич Толстой – алчный, беспринципный, злобный министр внутренних дел и шеф жандармов, ещё более оголтелый реакционер, чем даже сам Победоносцев.
Наиболее видным публицистом-реакционером стал Катков, чью газету «Московские ведомости» называли не иначе как «русская литературная полиция» – умный, одарённый, красноречивый человек. Он выдвинул лозунг реакции, приветствуя назначение Толстого: «Встаньте, господа, правительство идёт, правительство возвращается!» А славянофил И.С. Аксаков шёл в своих мечтах дальше и призывал: «В Москву, в Москву призывает теперь своего царя вся Россия… Пора домой! Пора покончить с петербургским периодом русской истории.» Он звал отвоевать, наконец, у турок Константинополь, завоевать все Балканы, вернуть столицу в Москву, выслать из страны всех евреев и построить «охранительный социализм». Впрочем, не все предлагаемые им рецепты были взяты на вооружение осторожным Александром III.
А издатель журнала «Гражданин» князь В.П. Мещерский 16 декабря 1888 года в своем журнале убедительно обосновывал национальную русскую потребность в розгах: «Как нужна соль русскому человеку, как нужен черный хлеб русскому мужику, так ему нужны розги. И если без соли пропадёт человек, так без розог пропадёт народ». В своих изданиях Катков и Мещерский открыли тотальный огонь против либерализма, против евреев, поляков, интеллигентов, всяческих «говорилен» – в защиту самодержавия. Прежде всего именно эти четыре человека: Победоносцев, Толстой, Катков и Мещерский (подобно С. Уварову, А. Бенкендорфу и Ф. Булгарину при Николае I) и определяли всю внутреннюю политику России 1880-ых – 1890-ых годов.
6.3.3. Контрреформы
Член Государственного Совета, бывший председатель Комитета министров П.А. Валуев в 1883 году записал в свой дневник: «В делах у нас наполовину ход (большей частью задний), наполовину дрейф». Во всех областях, в которых проводились реформы Александра II, при его сыне проводились контрреформы, пик которых пришелся на 1889–1892 годы. И потому уместно говорить о крестьянской, земской, городской, судебной, военной, университетской контрреформах и о контрреформе в области печати. Если при Александре II крестьян освобождали от крепостного права, создавались всесословные (бессословные) учреждения, возникли новые суды и земства, на новых принципах начала строиться армия, появились частично автономные университеты, то, симметрично этому, в 1880—1890-ые годы проводились целенаправленные мероприятия власти по восстановлению пошатнувшейся сословности в обществе, по ликвидации независимых, самоуправленческих общественных институтов, по восстановлению повсеместного надзора и контроля государства за всеми подданными. По всем «детищам великих реформ»: университетам, земствам, судам, печати, по либеральной и радикальной интеллигенции и органам крестьянского самоуправления самодержавием были нанесены мощные удары. Царский режим ощущал себя осаждённой крепостью среди взбунтовавшегося общества и провозгласил курс на национализм («Россия для русских») и на закручивание гаек как свою главную стратегию выживания.
На смену общественному возбуждению 1860-ых – 1870-ых годов, на смену надеждам и энтузиазму пришли общественная апатия и упадок, малодушие и конформизм – как и в первые годы правления Николая I, после разгрома декабристов, наиболее активные, благородные, мыслящие люди были повешены, сосланы, «изъяты из обращения», а все прочие – запуганы и парализованы правительственным террором.
Однако, подобно тому как Александр III (в отличие от Николая I) не смог полностью отменить реформы предыдущего царствования (но лишь существенно ограничить их последствия), точно также он не смог полностью подавить и искоренить общественное революционное движение – но лишь задержать и ослабить его. Александра III роднила с его дедом Николаем I общая психология – психология хозяина большого поместья (которым они считали Россию), единолично за всё отвечающего, всё решающего, за всем надзирающего и всех опекающего. Подобно Николаю I, Александр III пытался всячески централизовать управление страной, «замкнув» его на себя. Значение Комитета министров и Государственного Совета сильно снизилось – Александр III считал, что эти органы не должны обсуждать или критиковать его решения, но лишь осуществлять их на деле. Он был убеждён в том, что, чем важнее дело, тем меньшее число людей должно его обсуждать. Он, как и его дед, пытался сам входить во все дела, но, не имея энергии, образованности и ума Николая I, не мог во всё вникнуть и всё понять.
Тогда была введена (под строгим секретом!) практика: каждый доклад императору сопровождался краткой запиской, где просто, на доступном Александру III уровне, объяснялась суть дела. Управление огромной страной всё более усложнялось, и справиться с ним недалекому государю явно было не по силам. Он избрал линию массированного подавления всякой общественной активности и инициативы путем чрезвычайщины, полицейского, церковного и цензурного террора против университетов, земств, журналов. Результатом этой политики стало полное отчуждение самодержавия от мыслящего общества, жаждущего свободы, социальной справедливости и перемен, а также полная деградация правящей верхушки империи. Идеалом Александровской «народной монархии» было строго сословное общество, централизованная власть, абсолютная стабильность и неизменность империи. Либеральный принцип общественной автономии и самодеятельности, по убеждению Победоносцева и Александра III, был несовместим с самодержавием. А значит, следовало беспощадно и поскорее ликвидировать автономию университетов, независимость и публичность судов, местное земское самоуправление, всесословную систему военной службы и образования, поставив всю жизнь населения под контроль помещиков-дворян и чиновников. По признанию либерального деятеля Маклакова, «свобода личности и труда, неприкосновенность гражданских прав, суд как охрана закона, а не усмотрение власти, местное самоуправление были принципами, которые противоречили неограниченной власти монарха». Это и обусловило характер контрреформ Александра III.
А. Борьба с революционным движением и контрреформы в управлении страной
Первоочередной задачей, стоящей перед Империей, было добивание обескровленного революционного движения, искоренение крамолы и оппозиции. К 1883 году, при помощи масштабных полицейских провокаций и массовых репрессий, была уничтожена партия «Народная Воля». Идея надзора за всем обществом стала тотальной. Генерал М.И. Батьянов предлагал взвалить надзор за обывателями на… них самих на основаниях круговой поруки. Все должны были следить за всеми. Домовладельцам было поручено следить за своими жильцами. Как горько острил в 1884 году М.Е. Салтыков-Щедрин: «Нынче так много физиономистов развелось, что и выражение лица истолковывается». На страну обрушилась эпидемия доносов, объявленных высшей гражданской добродетелью, повлекшая волну арестов. Нередко в постановлениях об аресте писалось: «Арестовать вплоть до выяснения причин ареста».
Важной мерой по утверждению в стране атмосферы чрезвычайщины и всесилия полиции, было принятое по инициативе министра внутренних дел Н.П. Игнатьева 14 августа 1881 года «Положение о мерах к охранению государственного порядка и общественного спокойствия и приведении определённых местностей империи в состояние усиленной охраны». В соответствии с этим «Положением» любая местность могла быть объявлена на положении усиленной или чрезвычайной охраны – решением генерал-губернатора (с утверждением министра внутренних дел). После этого генерал-губернаторам и градоначальникам предоставлялось право издавать обязательные постановления, наказывая их нарушителей арестом и штрафом, воспрещать общественные и частные собрания, закрывать торговые и промышленные заведения, административно высылать людей без суда, передавать уголовные дела в военный суд, судящий по законам военного времени, усиливать и без того жёсткий контроль за деятельностью земских, судебных и городских учреждений, увольняя любых их служащих. Местным начальникам полиции и жандармерии давалось право задерживать подозрительных лиц на сроки до двух недель и без санкции производить обыски во всякое время и во всех помещениях. Генерал-губернаторам также дозволялось закрывать любые периодические издания и учебные заведения.
Это «временное» и «чрезвычайное» положение об усиленной охране, принятое на три года, оказалось (как и следовало ожидать) долговременным актом: все время продлеваясь, оно действовало и далее с 1881 года до 1917 года (то есть до самого падения самодержавия) и огромная часть Империи (в том числе обе столицы и окружающие их губернии) непрерывно находились на положении усиленной или чрезвычайной охраны! Это ярко демонстрирует непрерывную конфронтацию самодержавного государства с завоеванным, но непокорным обществом. По словам директора Департамента полиции А.А. Лопухина, «Положение» об усиленной охране «ставило всё население России в зависимость от личного усмотрения чинов политической полиции». И в самом деле, губернаторы и полиция отныне могли запрещать, закрывать, увольнять, обыскивать, арестовывать и ссылать без суда кого угодно и что угодно.
Если учесть, что большинство губернаторов были людьми, которые, по выражению земского деятеля И.П. Белоконского, на всех жителей губернии смотрели «как на необнаруженных государственных преступников», и всеми силами, не жалея рвения, старались их обнаружить, то о последствиях введения этого «Положения» догадаться нетрудно. По словам француза А. Леруа-Болье, отныне в России «губернаторы были облечены всеми правами, которые обыкновенно принадлежат главнокомандующему во вражеской стране». Репрессии, полицейские меры, чрезвычайщина и непрерывное осадное положение в городах органично дополнялись всевластием дворян и наглым произволом чиновников в деревне (по отношению к крестьянам).
При Александре III были резко расширены права полиции. Отныне она давала дозволение на открытие предприятий, на устройство любых концертов и собраний, выдавала справки о благонадёжности, необходимые для приема на службу и поступления в университет, повсеместно перлюстрировала письма. Вводилось полицейское Особое Совещание, получившее право ссылать людей без суда и следствия на срок до пяти лет.
Александр III стремился предотвратить появление в России «безобразного выборного представительного начала», усилив централизацию управления и установив личный контроль за работой государственного механизма. К управлению государством, по словам императора, пришли «истинно русские люди» (его любимое выражение) – по большей части беспринципные, заурядные конформисты, бездумные исполнители и мелкие интриганы. Царь поставил своей задачей очистить государственные учреждения от приверженцев «паршивого либерализма», вольно или невольно насаждая в аппарате управления разложение, интриги, угодничество, серость, безынициативность, приспособленчество и казнокрадство. Отныне мало кто наверху верил в идею самодержавия или в какие-то иные идеи. Самодержавие всё более изолировало себя полицейскими мерами от общества, утрачивало понимание реальности, теряло авторитет и уважение. Правительство с подозрением относилось к любой, самой невинной общественной инициативе.
Если в 1860-ых– 1870-ых годах инициатива принадлежала либеральной части бюрократии, то при Александре III бюрократия обратилась к беспощадной глухой реакции, а либерализм ушёл в земства. Единственной формой общественных демонстраций в эту эпоху полицейских гонений стали… непрерывные похороны выдающихся писателей: в 1881 году – Ф.М. Достоевского, в 1883 году – И.С. Тургенева, в 1886 году – А.Н. Островского, в 1888 году – В.М. Гаршина, в 1889 году – М.Е. Салтыкова-Щедрина и Н.Г. Чернышевского, в 1891 году – И.А. Гончарова, в 1892 году – А.А. Фета. По словам современного историка Н.А. Троицкого, «вся мыслящая Россия жила тогда, как при затянувшихся похоронах».
Тем не менее, уйдя в подполье и эмиграцию, общественное движение не прекратилось. В 1885 году всю страну потрясла огромная рабочая стачка на фабрике Морозова в Орехово-Зуево. В ней участвовало восемь тысяч рабочих; приговор суда присяжных оправдал всех 33 руководителей стачки. Широко распространился в условиях упадка общественного движения пришедший с Запада модный марксизм. Земские либералы мечтали о политической свободе, народники обновляли свои теоретические концепции, национальные окраины клокотали. В 1887 году произошло «второе первое марта» – неудачная попытка покушения на Александра III группы отважных студентов, продолжающих революционно-народническую традицию «Народной Воли». В числе пяти повешенных по этому делу людей был и Александр Ильич Ульянов.
В условиях общественной апатии многие интеллигенты обратились к марксизму, видя в нём, прежде всего, мысль о необходимости развития России по западному, индустриально-буржуазному пути, апологию экономического детерминизма и призыв к уничтожению «отсталой» крестьянской общины. Так «западничество» 1830-ых – 1840-ых годов выродилось в апологию капитализма (позабыв о гуманности и вольнодумстве), подобно тому, как славянофильство 1830-ых – 1840-ых годов (позабыв об общине и освобождении народной жизни из-под ига бюрократии) выродилось к концу века в официальный имперский шовинизм, а многие народники малодушно пришли к «теории малых дел» (надо не изменять общество в целом, а лишь создавать библиотеки, школы, больницы и кооперацию для крестьян).
Все же в России продолжали кое-где действовать революционные кружки, существовала революционная эмиграция на Западе. Была предпринята отчаянная попытка создать «Партию народного права» – широкую организацию, объединившую в себе всех противников режима (от либералов до революционеров), однако эта организация почти в момент своего возникновения была разгромлена полицией. В эти годы реакции и в марксизме, и в народничестве образовались умеренные, «легальные» и революционные, радикальные течения. Первое было представлено в марксизме такими известными мыслителями и публицистами, как М.И. Туган-Барановский и П.Б. Струве, а в народничестве – выдающимся социологом и литературным критиком Н.К. Михайловским.
Второе представляли революционные народнические группы и марксистская группа «Освобождение Труда», основанная в 1883 году за границей Г.В. Плехановым и начавшая пропаганду идей революционного марксизма и идейную борьбу против народников. Полиция сурово преследовала любых либералов и, тем паче, народников, усматривая в них главную опасность, а к марксистам-«экономистам» относилась более лояльно, не видя в них серьёзной угрозы режиму. Именно в эти страшные годы (как часто бывает в годы реакции, как было и в 1830—1840-ые годы) шел поиск стратегии на будущее, осмысление и анализ ситуации в России и мире, закладывались мировоззренческие основы новых движений и партий: либеральных, марксистских и народнических.
Б. Сословная политика Александра III и крестьянская контрреформа
К концу ХIХ века (1897 г.) в России (не считая Польши и Финляндии) жили 126 миллионов человек. (Россия занимала первое место в Европе по рождаемости и смертности населения). Из них: 1,5 миллионов дворян (1 %), 600 тысяч представителей духовенства (0,5 %), 600 тысяч купцов (0,5 %), 600 тысяч чиновников (0,5 %), 13,5 миллионов мещан и горожан (11 %), 2,5 миллиона рабочих (2 %), 3 миллиона казаков (2 %), 97 миллионов крестьян (77 %). В армии 50 % офицеров и 90 % генералов были дворянами, среди чиновников 70 % были дворянами. Фактически, вся власть в стране находилась в руках дворянства и чиновничества – прежде всего на эти 1–2 процента населения опирался и ориентировался в своей политике император.
Важнейшим направлением внутренней политики Александра III было восстановление подорванного реформами 1860-ых – 1870-ых годов сословного строя и укрепление позиций дворянства (которое в значительной мере разорялось и деградировало). Центральной идеей императора было восстановление экономического и политического преобладания дворянства и фактическое возвращение к временам крепостного права (пусть и в неявном виде). В манифесте Александра III, изданном в 1885 году, было выражено пожелание, чтобы «дворяне российские сохраняли первенствующее место в предводительстве ратном, в делах местного управления и суда, в распространении примером своих правил веры и верности и духовных начал народного образования». «Русскость» понималась царём, прежде всего, как сословность, иерархичность, власть государя и дворянства над народом. По словам видного дворянского деятеля контрреформ А.Д. Пазухина: «утрачивая все сословно-бытовые особенности, русский человек утрачивает все национальные черты». Необходимо было «восстановить порушенное» в ходе реформ Александра II господство дворян в России.
Александр III всеми силами стремился сплотить и возвысить дворянство как привилегированную корпорацию – опору трона, хозяйку в деревне, ведущую полицейскую, военную, судебную, административную силу, помыкающую общиной, владеющую землей и абсолютно доминирующую в земствах. В своей статье «Современное состояние России и сословный вопрос» А.Д. Пазухин прямо обличал «бессословное общество, недавно получившее название интеллигенции», в которое «входит всё то, что находится вне сословного быта…» Интеллигенция, полагал он, своекорыстно стремится к потрясению основ. Потому надо вернуться к сословному устройству общества.
Выступая перед сельскими волостными старшинами на своей коронации 21 мая 1883 года, Александр III призвал крестьян: «Следуйте советам и руководству ваших предводителей дворянства и не верьте вздорным слухам и толкам о переделах земли, даровых прирезках и тому подобном». (То есть подразумевалось, что предводитель дворянства есть глава всякой власти в уезде). Через усиление дворянства и чиновничества должна была наконец воплотиться петровская и николаевская утопия тотальной государственной опеки над крестьянством и осуществиться возвращение к патриархальному строю в деревне и стране – главная цель контрреформ.
Первой важной мерой в этом направлении явилось создание государством 21 апреля 1885 года Дворянского банка, который должен был поддерживать ссудами на чрезвычайно льготных условиях дворянское землевладение (ссуды давались под залог дворянских земель). Таким образом государство фактически, одной рукой изымая колоссальные средства у крестьян (через подати, налоговый пресс и выкупные платежи), другой рукой почти безвозмездно субсидировало дворян. Однако те большей частью проедали, пропивали и проигрывали полученные деньги, пуская их на ветер и не возвращая назад. (Дворянство слабо приспосабливалось к новым, капиталистическим условиям хозяйствования). Огромные средства, выкачиваемые самодержавным государством из крестьян и передаваемые дворянству, мало пошли ему впрок. Размеры операций Дворянского банка в восемь (!) раз превосходили размеры операций созданного в те же годы Крестьянского банка, дающего крестьянам ссуды на куда менее выгодных условиях.
Главной же мерой крестьянской контрреформы («симметричной» освобождению крестьян в 1861 году, но только с «обратным вектором»), восстанавливающей власть помещиков над крестьянами, явилось изданное 12 июля 1889 года «Положение о земских участковых начальниках». По нему в сорока губерниях России создавалось 2200 участков (по 4–5 на уезд) во главе с «земскими начальниками», назначенными министром внутренних дел по согласованию с губернаторами и местными предводителями дворянства из числа потомственных помещиков-дворян. Земский начальник соединял в своем лице административную, полицейскую и судебную власти (принимая, в частности, полномочия упраздненных мировых судей). Его полномочия были огромны и почти безграничны: он мог отменять любые постановления крестьянских сходов (сельских и волостных), отстранять от должности выбранных крестьянских старост, арестовывать, пороть и штрафовать крестьян, назначать членов волостных судов (ранее избираемых крестьянами). Эта мера обосновывалась заботой о дворянстве и крестьянстве и возвращением к государственному «попечению» над вторым посредством первого.
В условиях всё обострявшихся конфликтов между крестьянской общиной и помещиками по вопросам землевладения, аренды, найма, выгонов, пастбищ, лесов и пр., подобное нововведение (точнее, введение старого!) не могло не вести к росту социальной напряженности в деревне. Крестьяне справедливо восприняли введение института земских начальников как восстановление прежней помещичьей власти над ними, «второе издание крепостного права». Земские начальники грубо вмешивались в дела крестьянской общины (повсеместно прибегая к поркам, мордобою и взяткам), выступали арбитрами в спорах между крестьянами и помещиками и, естественно, почти всегда на стороне последних, повсеместно практиковали чудовищный произвол, унижали человеческое достоинство крестьян. Они надзирали над крестьянским «миром», вершили суд, назначали наказания (штрафы, аресты, порки), смещали должностных лиц. Крестьяне не имели права жаловаться на земских начальников (как раньше они были лишены права жаловаться на «своих» господ). Сельский «мир» был существенно ограничен в своих правах, мировые суды уничтожены, разделение судебной и административной властей на самом низшем – самом важном – уровне было отменено. Всё это вызывало рост негодования, отчаянья, озлобления и ожесточения у крестьян против помещиков и царских властей, делало, в условиях малоземелья и нищеты крестьян, ситуацию в деревне взрывоопасной.
Показательно, что введение института земских начальников (по инициативе Д.А. Толстого) счёл вредной и чересчур реакционной мерой даже сам К.П. Победоносцев! В Государственном Совете за этот закон проголосовали лишь 13 членов, а 39 – против, настолько он казался чудовищным. Однако император подписал закон и настоял на его проведении в жизнь. Отныне все права крестьян, самоуправление, община, сама личность крестьянина отдавались на произвол дворян – земских начальников. Отныне Александра III в народе стали называть не «Царем-Миротворцем» (как в придворных кругах), но «Царем-Миропорцем». Дворянство, таким образом, вернуло себе значительную часть своей прежней, дореформенной вотчинно-полицейской власти над крестьянами. По мнению С.Ю. Витте, Александр III настоял на этой мере «именно потому, что он был соблазнён мыслью, что вся Россия будет разбита на земские участки, что в каждом участке будет почтенный дворянин, который пользуется в данной местности общим уважением, что этот почтенный дворянин-помещик будет опекать крестьян, судить их и рядить». Идея тотальной регламентации всей жизни населения и «отеческой опеки» над ним со стороны государства посредством дворян и чиновников неукоснительно проводилась императором в жизнь. Однако ему не удалось создать местную «крепкую и близкую к народу власть» из помещиков, осуществляющих судебно-полицейско-административную опеку, и вернуть дворянам власть над крестьянами и лидирующее место в сельской жизни, поскольку крестьянство роптало, а дворянство стремительно деградировало и разорялось.
В 1886 году был издан закон о найме сельскохозяйственных рабочих. По нему рабочий при найме должен был подписать «договорный лист», позволявший помещику в случае досрочного ухода рабочего предавать его суду. Помещик же, со своей стороны, мог уволить рабочего в любое время. Закон от 13 июня 1889 года существенно ограничивал переселение крестьян, чтобы обеспечить помещиков дешёвой рабочей силой. Самовольные переселенцы административно высылались по этапу на прежнее место жительства. Подобные меры ещё более напоминали крестьянам восстановление крепостного права.
Одновременно с курсом на усиление экономической и политической власти помещиков, правительство стремилось укрепить, законсервировать крестьянскую общину и затруднить крестьянам выход из неё. Община рассматривалась государством как патриархальное учреждение, социальная опора трона, удобная фискальная (налоговая) единица, полицейский инструмент надзора за деревней, а также как средство, защищающее крестьян от окончательного разорения и пролетаризации. И в самом деле, крестьяне крепко держались за общинную форму землевладения и социальной жизни, поскольку она помогала выжить нищим, увечным, сиротам, спасала крестьян в голодные годы. Принципы регулярных переделов земли (раз в пять-десять лет), взаимной поддержки и решения всех вопросов сельским сходом давно сформировали всё крестьянское мироощущение. А круговая порука крестьян при выплате налогов и выкупных платежей вполне устраивала правительство. Поэтому указы 1886 и 1893 годов усложнили выход крестьян из общины, обеспечивали соблюдение регулярности перераспределения земли внутри общины, консервировали её, как фискальную единицу и социальную основу самодержавия. Отныне разделы больших крестьянских семей могли происходить только с согласия главы семьи («большака») и с разрешения не менее чем 2⁄3 домохозяев на сельском сходе. Законодательно ограничивалась продажа земли, выделенной в собственность крестьян.
Однако усиление конфликтов между крестьянами и помещиками, за которыми стояла царская власть, радикализировало и консолидировало общину и толкало ее на путь революционной борьбы с дворянством и государством. Крестьяне мечтали о захвате и переделе помещичьих земель и об уничтожении правительственного гнёта. Народнические лозунги крестьянского самоуправления и общинного землевладения всё лучше воспринимались в деревне. Именно этот «тектонический сдвиг» в самом глубинном основании русской жизни – крестьянской общине: от лояльности трону и веры в «доброго царя» к революционности – и послужил главной причиной революции 1905–1907 годов. Наиболее дальновидные царские министры (и прежде всего С.Ю. Витте), осознав такую опасность, призывали уравнять крестьян в юридических правах с другими сословиями империи (в частности, отменив унизительные телесные наказания для крестьян), обеспечить им свободу передвижения и начать целенаправленное разрушение общины, чтобы на её развалинах создать небольшой слой самостоятельных зажиточных фермеров, поддерживающих абсолютную монархию (позднее эти меры попытался на деле осуществить П.А. Столыпин). Однако до 1905 года подобная точка зрения не разделялась подавляющим большинством высших сановников империи, среди которых сохранялась иллюзорная вера в патриархальное единение государя и народа и в общину, как надежную и главную опору престола.
Между тем в конце ХIХ века положение крестьян в России непрерывно ухудшалось и стало совсем плачевным. Растущее малоземелье и перенаселение, сословное неравенство, крепостническая политика правительства, произвол со стороны дворян, кабальная отработка на земле помещиков, господство в деревне помещичьих латифундий, чудовищный налоговый пресс и непосильные выкупные платежи, мировой сельскохозяйственный кризис конца века – всё это в совокупности вело к обнищанию крестьян и росту социальной напряженности и недовольства в деревне.
Результатом крестьянских контрреформ стал страшный голод 1891 года, унёсший множество жизней крестьян по всей стране. Правительство не только не оказывало поддержки голодающей по его вине деревне, но и осуждало попытки общественности оказать такую помощь (в этих мероприятиях по помощи голодающим принял активное участие и Л.Н. Толстой). Александра III раздражали упоминания о голоде в печати, и он высочайше повелел заменить в газетах неприятное слово «голод» словом «недород».
Стремительный рост антагонизма между крестьянами и помещиками и решительная поддержка самодержавным режимом последних делала аграрный вопрос главным вопросом российской жизни и подготавливала крестьянскую революцию.
В. Земская и городская контрреформы
Земства и городские думы, возникшие в эпоху реформ 1860-ых – 1870-ых годов и основанные на принципах всесословности, выборности, самостоятельности и общественного самоуправления, были несовместимы с политикой контрреформ Александра III.
«Положение о губернских и уездных земских учреждениях» от 12 июня 1890 года, провозгласившее земскую контрреформу, вело к «одворяниванию» земств, подрыву в них всесословного и выборного начала, ограничению их прав и компетенции, парализующему их деятельность и к их растворению в государственно-чиновничьей машине. Если раньше губернатор мог отменить решение земств лишь по причине их «незаконности», то теперь – и по причине их «нецелесообразности» или «несоответствия общим государственным пользам» (с его, губернаторской, точки зрения). Все решения земств отныне утверждались губернатором и министром внутренних дел. Функции земств ограничивались только некоторыми хозяйственными вопросами, вопросами благоустройства и просвещения. Губернатор мог поставить на обсуждение земств любой вопрос. Крестьяне лишались своих выборных представителей в земствах. Отныне немногочисленных гласных (представителей) от крестьян назначал сам губернатор из числа кандидатов, предложенных ему земскими начальниками (помещиками!). Духовенство вовсе лишалось избирательных прав. Напротив, дворянская курия в земствах резко увеличивалась количественно – за счёт крестьянской.
Земства вводились в систему общегосударственных учреждений и становились бюрократическими органами (а не самостоятельными органами местного самоуправления).
Они отныне всецело подчинялись Министерству внутренних дел и губернаторам. Председатели земских управ теперь назначались правительством, а члены земств стали считаться чиновниками, состоявшими на государственной службе. Земства в обновленном виде становились чем-то средним между дворянскими собраниями и чиновничьими учреждениями. Местное самоуправление, основанное на независимости, выборности и всесословности фактически ликвидировалось, сливаясь с государственной «вертикалью власти» и становясь сословным дворянским органом. Удельный вес дворян в уездных земствах повысился в ходе контрреформы с половины до двух третей, а в губернских земствах – до 90 %! Число же крестьянских гласных в губернских земствах сократилось с 7 % до 2 %, а число гласных от буржуазии в губернских собраниях сократилось с 11 % до 8 %. Всё это превратило земства в декоративные, полуфиктивные учреждения, свело почти к нулю их выборность и всесословность, затруднило их деятельность даже в самых тесных, еще дозволенных рамках, но одновременно и усиливало оппозиционность либеральных элементов в земствах.
Аналогичной по целям и последствиям была и городская контрреформа. 11 июня 1892 года было принято «Городовое положение», ещё более урезавшее избирательные права горожан (за счет повышения и без того очень высокого имущественного ценза) и ограничивавшее функции городских дум. Избирателями оставались лишь дворяне-домовладельцы и представители наиболее крупной буржуазии. Так, в Санкт-Петербурге число избирателей в городскую думу сократилось с 21 тысячи до 6 тысяч человек, в Москве – с 23 тысяч до 7 тысяч. Таким образом, в столицах правом участия в выборах в городское самоуправление теперь пользовались 0,7 % населения! Во многих городах Империи число гласных равнялось числу участвовавших в выборах, а более половины городов страны и вовсе не имели никаких выборных органов городского самоуправления.
По новому «Городовому положению» губернатор контролировал и направлял всю деятельность городских дум и управ, тотально их опекая. Члены городских дум отныне становились состоявшими на государственной службе чиновниками, а не «избранными» представителями городского населения.
Г. Судебная контрреформа
Судебная контрреформа Александра III была призвана свести на нет такие принципы нового судопроизводства, введённого в предыдущее десятилетие, как независимость и несменяемость судей, публичность, гласность и состязательность судопроизводства. Независимость судов от администрации была ликвидирована в наиболее важном – низшем звене с отменой мирового суда и созданием института земских начальников, соединивших в своих руках административную и судебную власть. Была существенно ограничена и несменяемость судей: закон от 20 мая 1885 года учредил Высшее дисциплинарное присутствие Сената, правомочное смещать и перемещать судей по усмотрению министра юстиции. Гласность судопроизводства была ограничена законом 12 февраля 1887 года, дающим право министру юстиции закрывать от публики двери любых судов по своему усмотрению («в видах ограждения государственной власти» или по другим мотивам). Ограничивалась и состязательность судопроизводства: суды всячески содействовали прокуратуре и чинили препятствия обвиняемым и их адвокатам. С введением «Положения об усиленной охране» губернаторы и полиция могли без суда арестовывать и высылать любых лиц. Мировой суд был полностью ликвидирован в 37 губерниях и уцелел лишь в нескольких городах. Суд присяжных был существенно ограничен в правах и компетенции. В 1885 году К.П. Победоносцев писал императору о суде присяжных: «От этого учреждения необходимо отделаться». Из ведения судов присяжных законом от 7 июля 1889 года были выведены все политические дела.
В 1885 году была утверждена новая редакция Уложения о наказаниях (еще николаевского – 1845 года!). По нему политические преступления квалифицировались как во много раз более тяжкие, чем уголовные, причём безо всякого различия между «умыслом» и «поступком». Так, простое укрывательство лица, виновного в злоумышлении против государя, считалось в России более страшным преступлением, чем предумышленное убийство собственной матери! При этом запрещалась публикация отчётов и вообще всякой информации о политических процессах (чтобы лишить революционеров трибуны для пропаганды своих убеждений). Для присяжных резко повышался имущественный ценз, что отсекало всех небогатых людей и увеличивало число дворян и буржуа среди присяжных.
Победоносцев и другие вожди реакции требовали полной отмены суда присяжных, прекращения всякой гласности судопроизводства, ликвидации адвокатуры и восстановления назначаемости судей сверху вышестоящими чиновниками с отменой их несменяемости. Однако император не решился пойти на столь крайние меры: судебная контрреформа (как и большинство других) носила незавершённый, частичный характер. Полностью ликвидировать новую судебную систему и земства, также как и вернуть рекрутчину и крепостное право, всё же было бы уже невозможно.
Д. Военная контрреформа
После ухода с поста военного министра видного либерала Д.А. Милютина начинается серия контрреформ и в военной сфере. Император стремился вернуть доминирование дворянства в офицерской среде (что вело к дальнейшему отчуждению офицеров от рядовых). Происходила стремительная деградация военного руководства: среди генералов преобладали глубокие старцы, карьеристы, посредственности и бездарности, в военной науке воцарился застой (что способствовало столь же катастрофическому, сколь и неожиданному поражению Российской Империи в войне с Японией). Усиливалась и всячески поощрялась кастовость офицерства, стремление государства стеной отделить офицеров от общества (например, только офицерам отныне были дозволены дуэли, которые в их среде поощрялись, а среди гражданских лиц считались преступлениями). Усиливалась муштра, показуха, регламентация и палочная дисциплина, как во времена Николая I. Была восстановлена закрытость военно-учебных заведений. Военная реформа, проводившаяся Д.А. Милютиным, была остановлена.
Е. Контрреформы в сфере образования
В своей политике в сфере просвещения самодержавие стремилось восстановить сословные принципы системы образования (сделав среднее и высшее образование недоступным для низших сословий), поставить под жёсткий контроль университеты и вообще искоренить всяческое вольнодумство. На докладе о том, что в Тобольской губернии очень низка грамотность населения Александр III написал характерную резолюцию: «И слава Богу!» Он всячески одобрял и поддерживал сохранение невысокого уровня образованности в стране. А министр просвещения, ярый реакционер И.Д. Делянов на вопрос о том, почему он уволил заслуженного профессора, ответил до гениальности просто: «У него в голове мысли».
Главным законодательным актом, ознаменовавшим контрреформу в сфере высшего образования, явился новый университетский устав от 23 августа 1884 года. Он полностью ликвидировал университетскую автономию (предусмотренную уставом 1863 года) и ставил университет под контроль министерства. На должности ректоров, деканов и профессоров снова стали не избирать, а назначать чиновники (исходя не из «ученых качеств и заслуг» претендентов, а из их политической лояльности и благонадёжности). Студентам было запрещено создавать какие-либо союзы и корпорации. Была вновь введена форменная одежда для студентов в целях усиления надзора за ними во внеучебное время. За любые протесты студентов-смутьянов было предписано беспощадно отдавать в солдаты. Из университетов были изгнаны «неблагонадежные» профессора, составляющие цвет российской науки: социолог М.М. Ковалевский, историк В.И. Семевский, правовед С.А. Муромцев, биолог И.Н. Мечников. Для поступления на учёбу отныне требовалась выдаваемая в полиции характеристика о благонадежности. Плата за обучение в гимназиях и университетах была повышена в пять раз (!), что сделало обучение недоступным для малосостоятельных лиц. Фактически было ликвидировано высшее женское образование: были закрыты высшие женские курсы. Такими мерами правительству удалось в несколько раз сократить численность студенчества, но не смирить его. Студенты отвечали акциями протеста, за которые подвергались суровым репрессиям.
В ходе контрреформ, разумеется, не были забыты и средние и начальные учебные заведения. 5 июня 1887 года министром народного просвещения И.Д. Деляновым был издан печально знаменитый циркуляр, известный как «циркуляр о кухаркиных детях». По нему запрещалось принимать в гимназии и университеты детей низших сословий: лакеев, поваров, прачек, кучеров, мелких лавочников и прочих простолюдинов. Александр III однажды написал на прошении, поданном ему: «Это и ужасно – мужик, а тоже лезет в гимназию!» Теперь доступ мужиков в гимназию был надёжно перекрыт, а образование вновь становилось по преимуществу дворянской привилегией. Все начальные школы (двух-и четырехклассные и двухмесячные «школы грамоты») в 1884 году были переданы церковному ведомству. Лишь немногие школы остались в ведении земств, да и то только потому, что власти не желали тратить денег на их содержание, а земства соглашались платить только при условии их сохранения в качестве земских школ.
Студенчество и интеллигенция были ненавистны самодержавию, как главный оплот крамолы и подвергались всевозможным ограничениям, гонениям и репрессиям.
К счастью для царского режима, подавляющая часть населения Империи оставалась неграмотной и невежественной (что, впрочем, угрожало Империи иным бедствием – отставанием от Европы и военным крушением). По словам известного историка и общественного деятеля П.Н. Милюкова: «Политическая деятельность таких руководителей двух последних царей, как К.П. Победоносцев и Д.А. Толстой, была сознательно направлена к тому, чтобы задержать просвещение русского народа».
Ж. Контрреформа в области печати
27августа 1882 года были изданы новые «Временные правила о печати». Отныне вводилась предварительная цензура, газетам фактически не позволялось печатать последние новости. Создавался новый надзорный орган в составе министра внутренних дел, министра просвещения, министра юстиции и обер-прокурора Синода. Этот орган мог навсегда прекратить издание «вредной» газеты или журнала и воспретить их редактору более издавать какой-либо печатный орган. В итоге в 1883–1885 годах власти закрыли все радикальные и многие самые влиятельные либеральные периодические издания: журнал М.Е. Салтыкова-Щедрина «Отечественные записки», «Дело» Н.В. Шелгунова, газеты «Голос», «Земство», «Страна», «Русский курьер», «Московский телеграф» и другие. За время царствования Александра III на прессу было наложено 174 взыскания, и 15 изданий были закрыты. Государь сопровождал доклады министров о репрессиях против печати следующими высочайшими резолюциями: «Очень хорошо!» и «Поделом этому скоту!»
6.3.4. Меры по смягчению социальной напряженности
Понимая, что управлять, опираясь исключительно на террор, репрессии и надзор невозможно, самодержавие в 1880-ых – 1890-ых годах предприняло также некоторые мероприятия с целью облегчения жизни крестьян и рабочих и уменьшения социальной напряженности.
По инициативе министра финансов Бунге и министра внутренних дел Игнатьева, 18 мая 1882 года государством был создан Крестьянский поземельный банк для выдачи ссуд крестьянам и крестьянским обществам на покупку земли (для того, чтобы смягчить остроту аграрного вопроса). Впрочем, за 10 лет существования Крестьянского банка размер крестьянского землевладения благодаря ему увеличился лишь на 1,2 %. В конце ХIХ века, по инициативе С.Ю. Витте, правительство занялось регулированием крестьянских переселений. Переселенцы на окраины из центра России получали пособие и освобождение от налогов на три года. В 1902 году были наконец отменены телесные наказания для крестьян, а в 1903 году – отменена круговая порука и облегчен выход из общины для зажиточных крестьян.
Были несколько снижены (примерно на 1⁄4—1⁄3) размеры выкупных платежей, с крестьян снята часть недоимок. А законом 18 мая 1886 года была отменена ненавистная подушная подать с податных сословий, введенная Петром I. Но одновременно существенно повышались другие подати, прямые и косвенные налоги на крестьян. При этом государство проводило курс на ограничение прав общины, укрепление власти помещиков над крестьянами, субсидировало дворян за счёт крестьян через Дворянский банк, вытеснило крестьянских представителей из земств, судов присяжных и предприняло меры к недопущению крестьянских детей в гимназии и университеты. Поэтому предпринятые, не слишком значительные, меры не смогли существенно облегчить тяжелейшее и всё ухудшающееся положение крестьян в России.
В конце ХIХ века в политике правительства чрезвычайную остроту приобретает рабочий вопрос в России. Число рабочих к этому времени достигло почти трёх миллионов человек. Роль этой категории населения в экономической и общественной жизни страны была довольно велика: от рабочих зависела работа транспорта и промышленности. 1890-ые годы ознаменовались подъёмом протестного рабочего движения, всё серьезнее угрожающего царскому режиму. Условия жизни рабочих были чудовищными: 14—15-часовой рабочий день, скученность людей в казармах-общежитиях, отсутствие пенсий и страховых пособий от несчастных случаев, отсутствие какой-либо охраны труда, широкая и неконтролируемая эксплуатация фабрикантами более дешёвого детского и женского труда, огромные штрафы за любые провинности (съедающие порой до половины зарплаты), подавление любых выступлений рабочих с применением войск. Заработная плата рабочих в России была в 4 раза ниже, чем в США, и в 2 раза ниже, чем в Англии (что делало Россию очень привлекательной страной для притока иностранных капиталов). Рабочие жили в тесных каморках, покупали продукты (часто некачественные) в фабричных лавках – часть зарплаты фабрикант выдавал им продуктами или товарами. Все эти обстоятельства радикализировали рабочих и революционизировали рабочее движение, способствовали распространению в их среде социалистической пропаганды, вызывали волнения и забастовки.
Государство, обеспокоенное подъёмом рабочего движения, предприняло ряд мер по регулированию отношений между рабочими и фабрикантами, начав формирование фабричного законодательства. В 1897 году был издан закон о сокращении рабочего дня до 11,5 часов и введении одного обязательного выходного дня. Законом от 1 июня 1882 года была ограничена эксплуатация труда женщин и детей (был запрещён их ночной труд). Фабричный закон 1886 года вводил расчетные книжки (оговаривающие условия найма), регулирующие вопросы выдачи зарплаты, ее регулярности, запрещающий выдавать зарплату товарами или продуктами. Этот же закон создавал фабричную инспекцию для надзора за условиями труда и для решения (в качестве третейского судьи) конфликтов между фабрикантами и рабочими. Одновременно вводились законодательно суровые меры против активистов рабочего движения: за подстрекательство к стачке следовало 4–8 месяцев тюрьмы, за участие в стачке – 2–4 месяца тюрьмы. В 1901 году были введены пенсии рабочим казённых предприятий, получившим увечье на производстве и потерявшим трудоспособность. В 1903 году была установлена ответственность предприятий за несчастные случаи с рабочими. Рабочим отныне было дозволено избирать фабричных старост, осуществлявших посредничество при общении с фабрикантами и государством. Законодательно были ограничены размеры штрафов, взимавшихся предпринимателями с рабочих. Были изданы обязательные правила, регламентирующие условия фабричной работы.
Правительство, таким образом, пыталось играть роль Верховного Арбитра, стоящего над схваткой и регулирующего отношения между рабочими и фабрикантами, с одной стороны, жестоко пресекая попытки рабочих протестов, с другой, слегка ограничивая эксплуатацию и регламентируя вопросы труда и социального обеспечения. Для рабочих издавалась специальная религиозная литература, создавались православные общества, трезвеннические организации, чайные (клубы), проводились беседы на религиозно-нравственные темы.
Талантливый глава Московского Охранного отделения Сергей Васильевич Зубатов, хорошо понимая, что одних репрессий для борьбы с революционным движением недостаточно, предложил ввести систему «полицейского социализма» по образцу бисмарковской Пруссии. Идея состояла в том, что для того, чтобы в зародыше задушить рабочее движение, власти следовало… его возглавить и направить в безопасное русло чисто экономической (не политической!) борьбы. Полиция должна была под своим попечительством создавать легальные рабочие союзы. Эта идея понравилась правительственным чиновникам, и Зубатову было дано соответствующее разрешение: создавать легальные рабочие организации под полицейским контролем и началом, чтобы отвлечь рабочих от революционной борьбы. Сформировав полностью лояльную и во многом сросшуюся с ним буржуазию, Российское Государство хотело теперь также сформировать «свое», карманное рабочее движение. С 1901 года начинают создаваться такие зубатовские полицейские «рабочие организации»: читались лекции, велись беседы, создавались многочисленные чайные (чтобы отучить рабочих от алкоголя), библиотеки, потребительские общества, кассы взаимной помощи, в ряде случаев даже дозволялось проводить стачки с требованием повышения заработной платы. «Зубатовские» рабочие организации в 1901–1903 годах были созданы в Москве, Санкт-Петербурге, Перми, Харькове, Киеве и многих других местах и насчитывали десятки тысяч членов.
На практике эти попытки вовлечь рабочих в общественную жизнь, не решая по существу рабочий вопрос, вызывали радикализацию рабочих и негодование со стороны предпринимателей и подготавливали революционный взрыв. В условиях жесточайших социальных и политических противоречий эта попытка введения «полицейского социализма» быстро себя дискредитировала и рухнула под ударами с двух сторон. С одной стороны, фабриканты искренне возмущались тем, что полиция иногда поддерживала рабочие стачки с экономическими требованиями. С другой стороны, в условиях роста острейших противоречий российской жизни, не знавшей «золотой середины» между свободой и деспотизмом, богатством и нищетой, очень быстро «зубатовские» рабочие союзы революционизировались, сбрасывали полицейский контроль и выходили за установленные им Империей рамки, попадая под влияние социалистов и революционеров.
6.3.5. «Россия для русских!»: национальная политика в 1881–1904 годах
Главным лозунгом самодержавия в годы правления Александра III и в начале царствования Николая II стал лозунг: «Россия для русских!» Недовольство народных масс ухудшением их жизни власти стремились направить против «иноверцев» и «инородцев», особенно против евреев и поляков, создавая из них «образ врага». 1880-ые – 1890-ые годы ознаменовались русификацией окраин, воинствующим национализмом и шовинизмом, гонениями на евреев, поляков, студентов, интеллигентов, сектантов, униатов, финнов, староверов, лютеран, профессоров и либералов. В отдалённых уголках Империи повсеместно принудительно насаждались русский язык и «русская вера» (то есть казенное православие). «Русскость», отождествляемая с лояльностью государственной власти, стала главным понятием официальной идеологии. При Александре III и Николае II русификация (которая практиковалась и раньше) приобрела характер систематической политики по отношению ко всем покорённым Империей народам.
«Русский дух», «русская почва» нуждались в защите от любых разрушительных идей, от происков инородцев и «иных культурных типов». Славянофил Николай Яковлевич Данилевский в своей книге «Россия и Европа» «научно обосновал» превосходство русских над иными народами. А Н.М. Катков в 1882 году писал в «Московских ведомостях» (главном «рупоре» режима): «Россия может иметь только одну государственную нацию».
Критерии «русскости» носили отчетливо выраженный политический характер. По словам историков И.В. Карацубы, И.В. Курукина и Н.П. Соколова, «при Александре III слово «русский» теряет связь с культурными и вероисповедными качествами и становится исключительно политической характеристикой настолько, что никому уже не казалось странным, что «истинно русским» называют главного московского черносотенного публициста Грингмута, ставшего после смерти Каткова редактором «Московских ведомостей», или ялтинского градоначальника Думбадзе, отличавшегося особой полицейской свирепостью». Русский человек по определению не может быть либералом, атеистом или революционером.
Александр III решительно возглавил «партию истинно русских людей» – отменив традиционные особые привилегии немцев в Курляндской, Лифляндской и Эстляндской губерниях. Теперь немецкий язык и лютеранство, дозволенные со времён завоевания Прибалтики Петром I, теперь оказались там под запретом. Немецкие училища Прибалтики отныне переводились на русский язык преподавания. В 1885 году приходские школы армянской григорианской церкви были преобразованы в русские – породив сильнейшее негодование в среде ранее лояльных Петербургу армян и дав толчок развитию армянского национализма. В 1903 году имперские власти конфисковали имущество армянской церкви, вызвав взлет протестов по всей Армении. В 1890 году русский язык преподавания был введён в школах и духовных семинариях Грузии.
Однако главные гонения обрушились на евреев. Царь ненавидел инородцев. Среди врагов Российского государства на первое место были официально поставлены поляки, на второе – евреи, и только на третье – либералы, студенты, революционеры и интеллигенция, объявленные всего лишь орудием в руках «польско-жидовского заговора». В 1881 году по стране прокатилась первая волна еврейских погромов. Затем они стали регулярными – при бездействии полиции. Когда герой русско-турецкой войны 1877–1878 годов, генерал И.В. Гурко пожаловался государю на то, что войска бездействуют во время еврейских погромов, император Александр III искренне ответил: «А я, знаете, и сам всегда рад в глубине души, когда евреев бьют».
Славянофил Иван Сергеевич Аксаков доказывал в своих статьях, что евреи составляют в России «государство в государстве» и направляются из зарубежного центра с целью установления всемирной власти еврейского народа, стремясь достичь «миродержавства антихристианской идеи во образе миродержавства еврейского».
3 мая 1882 года были изданы «Временные правила о евреях», существенно ограничивавшие их права. Была резко сокращена «черта оседлости» (территория, где дозволялось селиться евреям). В «черте оседлости» евреям запрещалось жить вне городов и местечек, ограничивалась их экономическая деятельность, запрещалось возглавлять банки, владеть недвижимостью в сельской местности, заниматься сельским хозяйством. Из Москвы и Московской губернии были принудительно выселены и при этом ограблены 17 тысяч евреев-ремесленников – наименее обеспеченная часть еврейского населения. Жёстко ограничивался доступ евреев к образованию: устанавливались квоты – не более 10 % в университетах в черте оседлости, не более 5 % – вне её, не более 3 % – в столицах. В 1889 году евреям было запрещено заседать в судах присяжных. Были введены запреты на доступ евреев к ряду профессий. В 1887 году Ростов-на-Дону и Таганрог были изъяты из черты оседлости. Антисемитизм был объявлен официальной политикой и повсеместно пропагандировался в печати. Евреев травили, объявляли главным внутренним врагом России, оплотом революционного движения. Не удивительно, что подобные меры властей и в самом деле толкали многих евреев в ряды революционеров.
Подобные же гонения обрушились в эти годы и на поляков: запреты на польский язык и культуру, закрытие костёлов, запрещение изучать польский язык в школах. С 1860-ых годов, после подавления героического польского восстания, бывшее Царство Польское презрительно именовалось официально Привисленским краем. В школах и в делопроизводстве допускался исключительно русский язык. Ставилась задача уничтожения польской культуры и принудительного обрусения мятежных поляков. Тысячи из них были депортированы в Сибирь. Поляки не допускались к занятию важных государственных постов. «Поляк» означал для власти и обывателя: «революционер», «крамольник», «подозрительный человек». Широко практиковалось принудительное обращение поляков в православие.
Точно также принудительно обращали в православие униатов на западе России и в Польше, «инородцев» мусульман на востоке страны, лютеран в прибалтийских губерниях, ламаистов (калмыков и бурят). Отказывающимся переходить в официальную веру запрещалось строить свои храмы и проводить богослужение. Особенно жестоким гонениям были подвергнуты староверы и сектанты (духоборы, штундисты), у которых власти нередко отнимали детей, запрещали им молитвенные собрания, ссылали в Сибирь. Велась суровая борьба с местными языками на окраинах: повсеместно насаждались русский язык и православная вера.
В эти годы фактически была уничтожена автономия Великого княжества Финляндского в составе России. Были серьезно ограничены права финляндского сейма, на все ключевые посты были поставлены русские, официальное делопроизводство было переведено на русский язык, была упразднена самостоятельная финляндская армия. Это, естественно, вызвало существенный подъем сепаратистского и революционного движения в Финляндии, бывшей до того одной из самых спокойных частей Империи, а к началу ХХ века превратившейся в клокочущий вулкан: с массовой легальной оппозицией самодержавию и влиятельным вооружённым подпольем.
Официальный антисемитизм, антиполонизм, насильственная русификация окраин, дискриминация «инородцев» и «иноверцев», натравливание на них русского населения и насаждение ненависти между этими народами и «истинно русскими людьми», религиозный и национальный гнёт в Финляндии, Польше, Прибалтике, Средней Азии, на Кавказе, – не столько сплотили русский народ вокруг императорского трона, сколько породили широкие движения протеста на окраинах огромной Российской Империи. Угнетаемые и завоёванные народы не желали более терпеть иго Российского Государства. Подобная политика самодержавия не столько «выпускала пар» недовольства, сколько подготавливала мощнейший общественный взрыв, который и произошёл в самом начале ХХ века.
6.3.6. Экономические реформы С.Ю. Витте: очередная попытка индустриализации России
Контрреформы и жесточайшая реакция в политической, духовной и социальной сферах сочеталась в 1880-ые – 1890-ые годы с бурными экономическими преобразованиями. Если на посту министров внутренних дел находились крайние реакционеры (Толстой, потом Сипягин и, наконец, Плеве), то на другом ключевом посту в правительстве – министра финансов – находились более либеральные чиновники, сочетавшие консерватизм и охранительство с реформаторством: Бунге, Вышнеградский и, наконец, Сергей Юльевич Витте, с именем которого связана очередная попытка ускоренной индустриализации России. По своим целям и стратегии эта попытка напоминает как предшествующую (времён Петра I), так и последующую (эпохи И.В. Сталина). Как и в других названных случаях целью индустриального скачка было ускоренное развитие российской военной машины (чтобы она не отстала от Европы), а главным источником средств на индустриализацию послужило принудительное выкачивание средств из крестьянства. Жертвой промышленного роста оставалась, как и в других случаях, разоряемая государством деревня. В виттевской индустриализации решающую роль как всегда играло государство, насаждающее сверху капитализм, контролирующее и организующее промышленность посредством государственных заказов, кредитов, субсидий, ввоза иностранных капиталов, формирования собственной буржуазии около себя и под своим неусыпным контролем.
Убежденный монархист, способный на многое чиновник, талантливый ученый-экономист, стратегически мыслящий политик и администратор, ловкий интриган и делец, умный, тщеславный, циничный, целеустремленный, беспринципный человек, прошедший путь от скромного железнодорожного чиновника до всемогущего царедворца и сановника, Сергей Юльевич Витте, в значительной степени руководивший внутренней и внешней политикой России в последнее десятилетие ХIХ века, разработал и в значительной мере осуществил в эти годы серию масштабных экономических мероприятий, призванных привести к индустриальному рывку России. Основными из этих мероприятий были следующие.
Витте настоял на введении жёсткого протекционизма в таможенной сфере – повышении пошлин, призванных поддержать слабую и неконкурентоспособную российскую промышленность и остановить захват российского рынка дешевыми и качественными зарубежными товарами. При этом вывоз российских товаров за границу (в основном, в Азию) всячески поощрялся. Это привело к «таможенной войне» с Германией, в процессе которой в России были обложены огромными таможенными пошлинами ввозимые в страну германские промышленные товары (в интересах российской буржуазии), а в Германии такими же огромными таможенными сборами (в интересах германских помещиков-юнкеров) было обложено ввозимое из России зерно.
Другой важной мерой, проведённой по настоянию Витте, было введение (под предлогом борьбы с пьянством и газетную шумиху против алкоголизма, а на самом деле в целях пополнения казны) в 1894 году государственной монополии на торговлю вином и водкой (аналогичные, весьма прибыльные, государственные монополии на чай, соль, сахар и табак действовали уже и раньше). Это позволило резко повысить доходы казны за счет активно спаиваемого населения: около 25–30 % всех доходов госбюджета в 1890-ые годы поступали по «пьяным» статьям (таможенный доход составлял 15 %, табачный доход – 3 %, подати – 6 % и т. д.). Что касается статей расходов, то 70 % бюджета тратилось на государственный кредит, 25 % – на армию, 10 % – на полицию и 2,5 % – на народное образование.
Третьей важной мерой была осуществленная Витте в 1897 году денежная реформа – введение твёрдого, обеспеченного драгоценными металлами золотого рубля (в котором, правда, была уменьшена доля золота) вместо бывшего раньше нестабильного серебряного рубля. Подобная мера, с одной стороны, привела к ухудшению положения населения, росту цен, инфляции, но с другой стороны, – укрепила русскую валюту и привлекла в Россию иностранные капиталы. Именно привлечение иностранного капитала в страну, по убеждению Витте, должно было стать двигателем российской индустриализации. Если вспомнить, что российские рабочие были наиболее низкооплачиваемыми в Европе, понятно, что западные капиталисты были заинтересованы во вкладывании своих средств в развитие русской промышленности и активно инвестировали их в неё.
Очень быстро основные сферы российской индустрии оказались под контролем французского, бельгийского и, в меньшей степени, английского и немецкого капитала. Две трети промышленных акционерных обществ наиболее развивающегося индустриального региона страны – юга России – были полностью иностранными, а остальные – смешанными. Иностранный капитал господствовал в энергетике, тяжёлой индустрии, электротехническом и химическом производствах. Так в электротехнической промышленности России преобладали немцы, в табачной промышленности – англичане, в добыче золота и нефти – шведы и американцы. Иностранные капиталисты получали отличные сверхприбыли за счёт эксплуатации российских рабочих и за счёт извлечения российским государством колоссальных средств из крестьянской общины (затем эти средства передавались иностранным предпринимателям).
Главная, непосильная тяжесть индустриализации, как обычно, пала на нищающую российскую деревню. Если в середине 1880-ых годов из России вывозили за границу на продажу 17 % от общего производства зерна, то к началу 1890-ых годов – уже 25 %. (Одновременно русскую деревню поразил голод. Министр финансов И.А. Вышнеградский во время страшного голода 1891 года, унесшего жизни многих крестьян, откровенно заявил: «Сами не будем есть, но будем вывозить». Этот бесчеловечный принцип «не доедим, но вывезем» – лёг в основу индустриализации России и при Витте, и через полвека – при Сталине.) Государство различными путями «выкачивало» из крестьян зерно, продавало его на Запад и на вырученные таким образом деньги субсидировало строительство фабрик, закупало оборудование и машины для проведения индустриализации. Посредством высоких налогов, выкупных платежей, винной государственной монополии крестьяне, сами того не желая, оплачивали растущую индустрию – прежде всего, военную.
По словам известного экономиста России конца ХIХ века, теоретика кооперации М.И. Туган-Барановского: «Русский промышленный капитал питается не только соками эксплуатируемых им рабочих, но и соками других, не капиталистических производителей, прежде всего земледельца-крестьянина. Земледелец, который покупает плуг или косу по цене, вдвое высшей стоимости производства, ещё больше участвует в создании высокой нормы прибыли Юзов, Конкерилей и прочих владельцев металлических заводов, чем их собственные рабочие. В этой возможности стричь овец, так сказать, вдвойне, жечь свечу с обоих концов, и заключается секрет привлекательности России для иностранных капиталистов».
А известный знаток сельского хозяйства в России А.Н. Энгельгардт констатировал в своих «Письмах из деревни»: «Американец продаёт избыток, а мы продаём необходимый насущный хлеб… Пшеницу, хорошую чистую рожь мы отправляем за границу, к немцам, которые не станут есть всякую дрянь… Но мало того, что мужик ест самый худший хлеб, он еще недоедает». Отсюда проистекал один из самых горьких парадоксов российской жизни: крестьяне, разоряемые государственными податями и помещичьими латифундиями, зачастую голодали, отдавая государству почти весь хлеб, а потом этот хлеб продавался за границу.
Дивиденды французских капиталистов от вложенных в российскую экономику денег достигали 40 %, тогда как во Франции они приносили в сходных сферах экономики всего 2 %. Естественно, зависимость российской промышленности от французских капиталов всё время возрастала, а российская государственная политика всё сильнее оказывалась в фарватере Франции (что в итоге привело Россию к участию в Первой мировой войне на стороне своей «финансовой метрополии»). По словам современного исследователя Б.Ю. Кагарлицкого: «Проблема иностранных инвестиций в том, что за них нужно платить. Там, где есть ввоз капитала, должен быть и вывоз прибыли. Сверхприбыль, получаемая в России, обслуживала процесс накопления капитала во Франции и других западных странах». Российское государство, усиливая свой финансовый пресс в отношении крестьян, таким образом оплачивало индустриализацию и обеспечивало сверхприбыли западному капиталу.
Политика индустриализации, проводимая Витте, обернулась разорением деревни, повторяющимся голодом, революцией 1905–1907 годов, катастрофическим ростом международных долгов России и уменьшением суверенитета имперских властей. За 30 лет (1881–1913) Россия выплатила по займам и процентам в 1,5 раза больше того, что получила. То есть, фактически, Россия не ввозила, а вывозила капитал за границу. Роль заграничного капитала в российской промышленности неуклонно росла, а самодержавное правительство все больше запутывалось в долгах. Банковская сфера, промышленность и транспорт России во многом находились под контролем иностранного капитала, начинающего определять и внешнюю политику Империи. Государственный долг России при Витте вырос в два раза. Расплачиваться за него пришлось как сотням крестьян, умершим от голода, так и миллиону русских солдат, погибших на полях Первой мировой войны.
Государственный патернализм по отношению к развитию индустрии и посредничество государства в отношениях с международным капиталом были решающими факторами виттевской индустриализации. Государство выкачивало из крестьянства средства (посредством податей, монополий и разнообразных налогов), брало иностранные кредиты и гарантировало их возврат с процентами, раздавало государственные заказы, подавляло рабочие выступления (сохраняя низкую зарплату рабочих и высокую норму прибыли от их эксплуатации, создавая привлекательность России для западного капитала), формировало новую буржуазию – крайне бюрократизированную, криминализированную и коррумпированную.
Однако в конце ХIХ века разразился мировой экономический кризис: упали мировые цены на хлеб и сырье, началось бегство капиталов из России. Это привело к глубокому кризису российской экономики. В 1901 году неурожай вызвал новый голод в России. В 1900–1903 годах в России были закрыты три тысячи промышленных предприятий (одна восьмая часть от их общего числа!).
Тем не менее, ценой разорения деревни и усиления зависимости страны от международного капитала, ценой роста государственного долга и обострения социальной напряженности в деревне и городе, Сергею Юльевичу Витте к началу ХХ века удалось достигнуть довольно впечатляющих результатов на пути ускоренной индустриализации страны.
Главным «мотором» индустриализации было ускоренное (и приносящее фантастические прибыли капиталистам и столь же фантастические взятки чиновникам) строительство железных дорог – настоящая «железнодорожная лихорадка». Государство вкладывало огромные средства в развитие сети железных дорог, прежде всего, для военных целей, подчиняло себе частные железные дороги. Была построена, в преддверии ожидавшейся войны с Японией, Великая Сибирская железная дорога (Транссиб), позволявшая перебрасывать войска из центральной России на Дальний Восток (во Владивосток и Порт-Артур) – направление главной экспансии Российской Империи. За 1892–1903 годы было построено 27 тысяч километров железной дороги (к 1892 году в России было лишь 3100 километров железных дорог).
В конце ХIХ века Россия вышла на пятое место в мире по экономическому развитию (после Англии, США, Германии и Франции). Добыча нефти за 40 лет выросла в 1300 раз, и Россия вышла на первое место в мире по этому показателю. Добыча угля выросла в 54 раза. Был создан новый главный индустриальный центр страны (на смену пришедшему в упадок Уралу) – Донбасс, где были открыты залежи каменного угля и построены крупные металлургические заводы. Центром нефтедобычи стал город Баку.
Мировой экономический кризис и борьба бюрократических ведомств, а затем и революция приостановили индустриализацию России. Министерство внутренних дел (в начале ХХ века возглавляемое сначала Сипягиным, а потом и Плеве – они оба были убиты революционерами), в противовес министерству финансов, возглавляемому Витте, выступало во внешней политике – за «маленькую победоносную войну» с Японией (как способ решить внешние и внутренние проблемы) и за недопущение никаких реформ внутри страны. Напротив, Витте, умело сочетавший либеральные и консервативные начала в своей политике, предлагал во внешней политике экономическую и дипломатическую, а не военную экспансию в Азии, и проведение ряда реформ в России с целью уравнивания крестьян с другими сословиями, переселения части крестьян на окраины Империи и развала крестьянской общины. Николай II, не любивший чересчур сильных, умных и самостоятельных людей около себя, предпочёл в 1903 году отправить Витте в почётную отставку и сделать выбор в пользу силового решения тяжелейших внешних и внутренних проблем. Этот выбор и ставка царя на «силовиков» непосредственно вели к революции.
6.3.7. Внешняя политика России в 1881–1904 годах
В годы правления «Царя-Миротворца» Россия не вела войн. Империя, располагавшая самой большой армией в мире (1 миллион 300 тысяч солдат), не стремилась более ни к каким европейским завоеваниям, но лишь к удержанию захваченных в течение предыдущего столетия территорий (Польши, Финляндии, Кавказа). Империя желала поддержания европейского мира и баланса, сохранения своего доминирования на Балканах (Болгария была оккупирована русскими войсками и фактически управлялась русскими генералами, Черногория и Сербия оставались верными сателлитами России). Только Стамбул (Константинополь) и проливы, ведущие из Чёрного моря в Средиземное, по-прежнему неотступно манили самодержавие: через Чёрное море шло 50 % всего зерна, вывозимого из страны за рубеж.
По словам Александра III, России теперь не было надобности ни вмешиваться в дела Европы, ни искать чьего-либо союза в Европе. Он торжественно объявил князя крошечной Черногории своим единственным союзником в Европе. Хотя политике реакции и контрреформ, проводимой внутри России, соответствовал курс на изоляцию страны от Европы, однако усиление экономической зависимости Петербурга от Франции и логика складывания в 1890-ые годы коалиций ведущих империалистических государств, постепенно заставила самодержавие выйти из изоляции и примкнуть к франко-английскому союзу (Антанте).
На протяжении 1880-ых – 1890-ых годов происходило постепенное ухудшение отношений между Россией, с одной стороны, и Австро-Венгрией и Германией, с другой. Первым очагом раздора стали Балканы. В результате переворота в Болгарии эта страна освободилась из-под российского диктата и… оказалась в фарватере политики Австро-Венгрии и Германии, что (как и оккупация Австрией Боснии и Герцеговины) вызвало ярость со стороны российского самодержавия. Кроме того «таможенная война» с Германией, её стремительное военное усиление (в 1870-ые годы вся Германия была оккупирована Пруссией и превратилась в Империю) вызывали растущее беспокойство в Петербурге. Россия в эти годы неоднократно предотвращала нападение Германии на Францию: страх перед войной на два фронта – против Парижа и Санкт-Петербурга, удерживал Бисмарка, однако враждебность между Россией и Германией накапливалась.
Узнав о заключении между Австро-Венгрией и Германией военного союза, направленного против Франции и России, Александр III резко и окончательно повернул внешнюю политику России в сторону Франции. (Хотя многолетние дипломатические связи, родственная близость монарших фамилий и имперское государственное устройство традиционно сближало Российское государство с Германией). Глашатаем антигерманского курса стал знаменитый «белый генерал», главный герой русско-турецкой войны 1877–1878 годов Михаил Дмитриевич Скобелев, в своих резких речах пропагандирующий союз России с Францией и войну против Германии. Этому союзу способствовали не только опасения перед коалицией Вены и Берлина, но и доминирование французского капитала в России. В 1891 году в Кронштадт с официальным визитом прибыла французская военная эскадра. Её встречал сам император Александр III, смиренно прослушавший стоя революционный гимн Франции «Марсельезу» (за исполнение которой в России людей преследовали, как за уголовное преступление). Многолетний стратегический союз России с Германией сменился решительным союзом с Францией. Со временем Франция сумела вовлечь Россию и в союз с Англией. В 1893 году был заключен франко-русский военный союз. Впрочем, он долго оставался тайным: даже наследник престола Николай II до своего воцарения не знал о нём – в этом проявилась любовь Александра III к единоличным решениям и секретной дипломатии, находившейся вне ведома не только российского общества, но даже его ближайшего окружения. Так началось неуклонное и роковое движение Европы к Первой мировой войне.
В 1899 году по инициативе нового императора России Николая II состоялась Международная Гаагская конференция по разоружению с участием представителей двадцати семи государств. На ней было осуждено жестокое ведение войн, был введен запрет на применение удушающих газов, создан Международный Гаагский суд для мирного разрешения международных конфликтов (он существует и по сей день). Была принята декларация о мирном разрешении военных споров, акты о законах и обычаях ведения сухопутной войны.
Главным направлением военной, экономической и политической экспансии Российской Империи в последней четверти ХIХ века стала Азия. Подвергаясь колонизации со стороны западного капитала, Российская Империя сама, в свою очередь, проводила колонизацию и осуществляла военную и экономическую экспансию на Востоке: захватывая новые территории, наводняя рынки своими товарами и выкачивая сырье из азиатских владений. В эти десятилетия завершается завоевание и колонизация Средней Азии русскими войсками, происходит активное экономическое и дипломатическое наступление в Персии, Корее и Китае.
Это породило острые конфликты с Великобританией, справедливо опасавшейся за свои индийские владения и претендовавшей на доминирование в Персии и Афганистане. Несколько раз Россия и Англия на протяжении 1880-ых годов (особенно в 1889 году, после захвата Россией Мерва – города у самой афганской границы) находились на грани войны. В итоге главные спорные вопросы о межимпериалистическом разделе Азии были урегулированы, сферы влияния империалистических держав разграничены: Средняя Азия и север Персии отошли России, южная Персия и Афганистан остались за Англией; Россия подтвердила свой отказ от покушения на Индию – главную жемчужину в короне Британской Империи. К началу ХХ века под влиянием Франции начинается постепенное сближение России и Англии.
На Дальнем Востоке Россия, проводя экспансию в Корее и стремясь к захвату Северного Китая, столкнулась с Японией, что вызвало войну в начале ХХ века. В России почти никто не сомневался, что эта война будет и «маленькой», и «победоносной» и приведёт как к укреплению самодержавия, так и к окончательному господству России в Китае. Ещё будучи наследником престола, Николай Александрович председательствовал в Сибирском Комитете, занимавшемся строительством Транссиба. Характерно и то, что Александр III отправил своего наследника – цесаревича Николая (будущего Николая II) в долгую заграничную поездку (в которые обычно ездили наследники трона) не в Европу, как было всегда раньше, а на Дальний Восток, указывая этим основное направление будущей российской экспансии. Во время этой поездки произошел досадный инцидент: в Японии на Николая во время прогулки было совершено покушение – один японский полицейский ударил его шашкой по голове и ранил. Это событие сформировало в Николае II глубокую ненависть и презрение к «макакам» (как он называл японцев) и во многом подтолкнуло его к войне с Японией, оказавшейся столь позорной для Российской Империи. По мнению осведомленного С.Ю. Витте, у юного императора Николая II «неоднократно рождалась мысль о дальнейшем расширении великой Российской империи в направлении к Дальнему Востоку, о подчинении китайского богдыхана, подобно бухарскому эмиру, и чуть ли не о приобщении к титулу русского императора дальнейших титулов, например: богдыхан китайский, микадо японский и пр.».
6.3.8. Начало правления Николая II: продолжение реакции и приближение революции
Император Александр III в 1894 году умер в Ялте от болезни почек. Два обстоятельства ускорили его смерть: крушение царского поезда в 1888 году у станции Борки, в ходе которого здоровье императора пострадало, и чрезмерное пристрастие монарха к алкоголю (таким образом государь стремился заглушить постоянный страх перед покушениями).
Поскольку давней и устойчивой закономерностью российской внутриполитической жизни стала смена на престоле консервативных, реакционных императоров императорами-реформаторами, широкие круги российского общества с нетерпением ждали смерти Александра III и того часа, когда на престол взойдет, на смену Александру III, его сын и наследник Николай, с которым связывались надежды на либеральные послабления земствам, прекращение политики контрреформ и введение политических свобод в России. Эти надежды очень скоро обнаружили всю свою иллюзорность.
Воспитанный К.П. Победоносцевым, Николай, подобно своему отцу, объявил дворянство «исконным оплотом порядка и нравственной силой России» и обещал во время своей коронации, что «нужды его не будут забыты». Новый монарх был человеком довольно ограниченным, не слишком умным, скрытным, хорошим семьянином, воспитанным, заурядным, привязанным к частной жизни и слабо понимающим смысл происходящих вокруг событий человеком, склонным попадать под влияние более ярких и сильных личностей – Победоносцева, своей жены-немки Александры Федоровны (властной и несколько истеричной особы), великих князей – своих дядьёв. В то же время он, как многие слабохарактерные люди, не любил сильных и незаурядных личностей и стремился удалить их (как С.Ю. Виттте), предпочитая окружить себя посредственностями, ещё более ничтожными, чем он сам.
Победоносцев внушил новому царю, что любые попытки реформировать самодержавие приведут к тому, что «всё рухнет», и потому Россию надо неустанно «подмораживать». Николай II, как и его отец, ненавидел западную демократию, общественное мнение и интеллигенцию: «безответственную» и «продажную». Слово «интеллигенция» до такой степени было противно императору, что он предлагал даже вычеркнуть его из русского словаря, надеясь, что, отменив это понятие, можно будет покончить раз и навсегда и с самим явлением. Николай II мечтал «соединиться с народом», незамутнённым ни бюрократией, ни интеллигенцией. За 22 года правления Николая II было канонизировано больше святых, чем за четыре предыдущих царствования. Однако на просьбы освободить церковь из-под гнёта Империи, дозволить созыв церковного собора и возрождение патриаршества, Николай II (формально бывший главой церкви) отвечал уклончиво и неопределённо. Царь был очень мало способен к управлению страной. Вместо него правили его дяди – великие князья, его мать-датчанка, его жена-немка, Победоносцев, Витте, Плеве, Распутин и другие влиятельные, консервативные и своекорыстные люди из окружения императора. По убеждению Николая II, он был «помазанником Божиим», «хозяином земли Русской» (русскую землю он, по традиции московских князей, воспринимал, как своё поместье, а его частная семейная жизнь была куда важнее всех политических дел). По его убеждению, народ любил и почитал Бога и царя, но лишь искушался ненавистной интеллигенцией, враждебной православию и самодержавию.
Либеральная общественность ожидала, что император Николай II вновь, подобно своему деду Александру II, обратится к реформам. Но 17 января 1895 года в своей речи перед представителями земств, городов и дворянства, новый император призвал их «оставить бессмысленные мечтания» о реформах и об участии земств в управлении страной. Общество не будет допущено к участию в делах государства, самодержавный строй останется прежним, будет продолжаться реакционная политика Александра III по «отеческому управлению Россией», – таков был смысл его программной речи. Самодержавие резко пресекало попытки совместных действий и совещаний представителей от местных земств, опасаясь возникновения таким путем парламентаризма в стране.
В мае 1896 года во время коронационных торжеств произошла страшная трагедия на Ходынском поле в Москве, где собралось 500 тысяч человек получать подарки. В результате давки 1400 человек погибли, были затоптаны и раздавлены, примерно столько же человек были изувечены. Тем не менее, царь вечером того же дня танцевал на праздничном балу, торжества продолжались, как ни в чем не бывало. Это продемонстрировало всю степень бездушия и бесчеловечности царского режима, его полное отчуждение от подданных и безразличие к их жизням. Государь же был больше всего на свете озабочен одной-единственной государственной задачей – произведением на свет наследника трона (что давалось ему довольно плохо). Власть была дискредитирована в глазах общества. Отнюдь не революционно настроенный поэт Бальмонт пророчески предрекал неизбежность возмездия Романовым: «кто начал царствовать Ходынкой, тот кончит – встав на эшафот».
Два десятка лет Александр III и его сын пытались повернуть жизнь страны вспять под лозунгом возвращения России на здоровые исторические основания. Лимит на «подмораживание России», на реакцию и застой был полностью исчерпан. Всей своей политикой: в деревне, в среде рабочих, на национальных окраинах – царский режим подготавливал грандиозную социальную революцию: загоняя проблемы внутрь, затыкая рты несогласным, «закручивая гайки», отказываясь от диалога с обществом, подавляя в стране всё, что «движется» и «шевелится». Роптали задавленные чиновниками и превращённые сами в чиновников земцы, возмущались жесткой русификацией и религиозным гнетом поляки, финны, евреи, униаты, староверы, сектанты, ламаисты, лютеране, протестовало студенчество. Аграрный, рабочий, национальный вопросы слились воедино, сочетаясь с деградацией правящей элиты и потерей ею опоры в обществе. Деградировало, несмотря на все усилия власти, дворянство, проедая и пропивая огромные деньги, переданные ему казной за счет беднеющих крестьян. Стагнировала армия, погрязшая в муштре и управляемая бездарными старцами. Происходил рост рабочего движения и назревал социальный взрыв в среде голодающего, нищающего малоземельного крестьянства, отданного царём вновь во власть помещиков. Произошли крупные крестьянские восстания в Грузии и Средней Азии. В 1899 году страна была охвачена первой всероссийской политической студенческой забастовкой. Царские министры – гонители студенчества и душители общественного движения: Боголепов, Сипягин, Плеве, – пали, казнённые пулями и бомбами революционеров, понеся справедливое возмездие за свои преступления, к радости рассерженного общества.
Два десятилетия контрреформ вели к стагнации и разложению царского режима, росту всеобщего недовольства в обществе, страшному обострению социальных конфликтов, вырождению правящей верхушки (погружённой в интриги, коррупцию, взяточничество). Начало ХХ века было ознаменовано всемирным экономическим кризисом, рабочими забастовками, брожением среди деятелей земств, революционизацией крестьянской общины, волнениями на национальных окраинах. Избранные в качестве государственной стратегии патриархальная инерция и тотальные контрреформы отсрочили взрыв, но не решили проблем России, а лишь усугубили их и на время загнали вглубь. Абсолютизм полностью потерял инициативу и во многом лишился поддержки со стороны общества. Ставка императора на дворянство и общину оказалась неудачной. Дворянство частично обуржуазивалось, проникаясь оппозиционными либеральными настроениями, частично – разорялось, деградировало и сходило со сцены. А консолидировавшаяся крестьянская община из опоры трона к началу ХХ века стала его главной угрозой.
«Подмораживая Россию» в политической сфере и возвращая её к крепостническим временам, усиливая сословность общества и влияние в нём дворянства, императорская власть одновременно была вынуждена проводить капиталистическую индустриализацию (чтобы в военном отношении не отстать от Запада совсем безнадежно), насаждала в многонациональной и многоконфессиональной стране национализм. Всё это разоряло дворянство и крестьянство, усиливало зависимость страны от иностранного капитала. Эти две противоположные тенденции во внутренней политике вступали в неразрешимое противоречие друг с другом.
Оппозиция режиму была ослаблена репрессиями, но не уничтожена (как в эпоху Николая I). В Польше, Армении, Грузии, Финляндии, Средней Азии, на Кавказе усилились сепаратистские движения, в земствах росли либеральные настроения, продолжали свою деятельность народники, возникли марксистские кружки. Страну сотрясали крестьянские, рабочие и студенческие выступления. В начале ХХ века начинают возникать как национальные, так и общероссийские политические партии: либеральные, революционные и социалистические (народнические и марксистские), предлагающие свои альтернативы существующему невыносимому и постыдному порядку вещей. И, чем сильнее был гнет самодержавия, тем сильнее противодействие общества, выбирающего революционные пути – ничего среднего не было дано России. Социальная, культурная, экономическая, военная, политическая отсталость России усугубилась за эти два «потерянные» страной десятилетия контрреформ. Мировой экономический кризис начала ХХ века, новый голод в деревне и разгром Российской Империи в войне с Японией (разгром столь же сокрушительный, сколь и неожиданный) сделали системный кризис российского государства всеобъемлющим и очевидным и породили Революцию – прямое и неизбежное следствие реакции двух предыдущих десятилетий.