Наша задача — повести борьбу с мелкобуржуазными влияниями „цыганщины“. Комсомол должен быть застрельщиком в этой борьбе. Не только сам никогда больше не играй этой дряни, но и других отговаривай: это твоя прямая обязанность как комсомольца!»
Борьба с «трухлявыми молодцами» на эстраде тем временем набирала обороты, и от слов и убеждений эти чекисты от музыки переходили к делу. В 1929 году с их подачи создается квалификационная комиссия, призванная пересмотреть всех работающих на эстраде артистов и их творческий багаж.
Композитор Борис Фомин.1929 г.
Двумя годами позже окончательно запрещается выпуск сочинений «нэпманских композиторов», исполнение «дурманящей музыки» и распространение ее через граммофонные пластинки. Весь репертуар поделили на четыре группы. В разряд «Г» (контрреволюционный) попало большое количество песен и романсов, в числе которых были и произведения блестящего композитора Бориса Ивановича Фомина (1900–1948), автора таких бессмертных произведений, как «Только раз бывают в жизни встречи», «Твои глаза зеленые», «Дорогой длинною» (на слова К. Подревского).
…Да, выходит, пели мы задаром,
Понапрасну ночь за ночью жгли.
Если мы покончили со старым,
Так и ночи эти отошли!
Дорогой длинною,
Да ночкой лунною,
Да с песней той,
Что вдаль летит звеня,
И с той старинною,
Да с семиструнною,
Что по ночам
Так мучила меня.
До конца своей короткой жизни (Б. Фомин скончался, не дожив до пятидесяти лет) он не сможет смыть со своих творений ярлык «упадничества» и «контрреволюционной халтуры».
В 37-м году Борис Иванович был арестован и год провел в Бутырке. Но ему повезло — началась борьба с «ежовщиной» и композитор оказался на свободе.
Коллега и тезка Фомина, блестящий музыкант, автор многих исполняемых по сей день романсов, самый известный из которых «Караван», — Борис Прозоровский на пике разоблачения цыганщины одним из первых был изгнан со столичных подмостков как аккомпаниатор, затем было запрещено к исполнению большинство его песен.
«Мы странно встретились и странно разойдемся…
И вдаль идет усталый караван».
Финалом показательной травли стали арест и отправка этапом на строительство Беломорканала. Прозоровский вернулся из лагеря в 1933 году, чтобы через считаные месяцы вновь быть арестованным и сгинуть уже безвозвратно.
Вместе с создателями неугодных власти текстов и мелодий оказывались в ГУЛАГе и сотни тысяч простых людей, создававших на популярную музыку новые стихи.
Русская народная, блатная хороводная…
Итак, если в начале «блатной» звалась песня, имеющая отношение (по тематике) к уголовной среде, то в дальнейшем значение термина расширилось, так же как и значение слова, став не столько «песней преступного мира», сколько песней «для своих». Ведь под запретом в одночасье оказались вредные с точки зрения государственной идеологии: «цыганский романс», эмигрантские песни, белогвардейские «марши», остросоциальные и эротические куплеты, шуточные вещицы, экзотические баллады о дальних странах и роковых красавицах (положенные, как правило, на мотив фокстрота).
Сложившаяся ситуация позволила знаменитому литературоведу и писателю Андрею Донатовичу Синявскому утверждать в известной статье[28]:
«Блатная песня тем и замечательна, что содержит слепок души народа (а не только физиономии вора), и в этом качестве, во множестве образцов, может претендовать на звание национальной русской песни…
Посмотрите: тут есть все. И наша исконная волком воющая грусть-тоска — вперемежку с диким весельем, с традиционным же русским разгулом (о котором Гоголь писал, что, дескать, в русских песнях „мало привязанности к жизни и ее предметам, но много привязанности к какому-то безграничному разгулу, к стремлению как бы унестись куда-то вместе с звуками“). И наш природный максимализм в запросах и попытках достичь недостижимого. Бродяжничество. Страсть к переменам. Риск и жажда риска… Вечная судьба-доля, которую не объедешь. Жертва, искупление…
…Национальная песня, на вздыбленной российской равнине ставшая блатной.
То есть потерявшая, кажется, все координаты: честь, совесть, семью, религию… Но глубже других современных песен помнит она о себе, что она — русская».
В унисон Синявскому звучат слова другого бывшего зека советских лагерей, осужденного по пресловутой 58-й и блестящего автора-исполнителя Олега Аркадьевича Чистякова[29]:
«Жанру блатной советской песни присуща примечательная особенность: наивысшие ее успехи обычно были связаны с отражением современности. Одни из первых популярных в народе каторжанских песен — это „По тундре, по железной дороге…“, „Будь проклята ты, Колыма!“ пелись простыми людьми в наших гиблых, послевоенных дворах и барачных трущобах наравне с такими песнями, как „Майскими, короткими ночами“, „Горит свечи огарочек“, „От Москвы до Бреста“ и т. д. Пусть современность в лагерных песнях трактовалась односторонне, но развязка конфликтов соответствовала реальным жизненным ситуациям. Они рассказывали о проблемах сегодняшнего дня. Рассказывали своим языком, без официоза и соцлакировки… Люди, находящиеся на разных ступенях социальной лестницы, и слушали и пели их со слезами на глазах. И те, кто только что вернулся с фронта, и освободившиеся из заключения, все на нашем дворе по вечерам после работы танцевали вальс, который я, мальчишка, играл на трофейном аккордеоне и пел, подражая Утесову: „Ночь коротка, спят облака, и лежит у меня на погоне незнакомая ваша рука…“ (я пел именно „на погоне“, т. к. эти слова были запрещены, и Утесову пришлось, по его словам, спеть „на ладони“). Но, опять же, опрокинув по чарочке, мужики дружно просили: „Давай нашу!“ и запевали „Мурку“.
Сам термин „блатняк“ в применении к современным понятиям жанра несколько потускнел, и уступает место разновидностям „шансона“. Впрочем, всякое жанровое определение будет неточным уже потому, что понятие чистоты жанра в настоящее время исчезло. Блатные песни — примитивные, минорные, реже мажорные стандарты, основанные на нескольких аккордах. На зоне мне приходилось видеть целые тетради, заполненные песнями на мелодию „Подмосковных вечеров“ или на „Цыганочку“. Но это не делало их ущербными и ничуть не умаляло их достоинств. Речь идет о создании высокохудожественной части музыкального искусства на очень значимую для нашего народа современную тему. Такие сермяжные песни, как „Бежал бродяга с Сахалина“, „Славное море, священный Байкал“ и многие другие, были написаны профессиональными авторами для популярных в свое время хоров…»
Таким образом, можно смело утверждать, что с начала 30-х годов ХХ века термин «блатной песни» включал в себя уже не столько криминальные композиции, сколько целый спектр разноплановых произведений, загнанных в подполье государственной политикой.
Что я имею в виду конкретно?
Началась в конце 20-х борьба с цыганщиной на эстраде, перестали звучать с большой сцены «Две гитары», «Стаканчики граненые», «Пара гнедых», «Шелковый шнурок» — и моментом оказались в неофициальном репертуаре.
Сочинял сам народ злободневные песенки: «Разменяйте десять миллионов», «Нам электричество пахать и сеять будет», например, или зарисовку об эпидемии холеры в Одессе, в 1970 году… Могли прозвучать подобные вещи в то время пусть не в концертном зале, но хотя бы в захолустном клубе? Исключено.
Тоже, выходит, падают эти песенки в нашу копилку?
Идем дальше. Старые «одесские штучки» 20-х и более поздних годов: «Лимончики», «Бублички», «Денежки», «Школа танцев Соломона Пляра», «Свадьба Шнеерсона». Плюсуем?
Такие эмигрантские вещи, как «Замело тебя снегом, Россия!», «Журавли»,
«Я тоскую по родине», и далее. Нет вопросов?
Военные песни не о Красной армии, а о Белой. Туда же?
А наш армейский фольклор? Не «Солдат вернется, ты только жди», но известные всем прошедшим службу в СА «День и ночь, ночь и день, а на плече моем ремень…» или «С деревьев листья облетают, пришла осенняя пора, ребят всех в армию забрали, настала очередь моя…»
Продолжим?
Множество произведений на стихи Игоря Северянина, Сергея Есенина, Глеба Горбовского, Игоря Эренбурга… Понятно.
А как быть с дворовой лирикой? «Дым сигарет с ментолом», «Колокола», «Сиреневый туман»… Список обширен, не правда ли?
Куда отнести песенки фривольного содержания (подчас с ненормативной лексикой)? Ответ однозначный.
И, наконец, композиции на криминальную тематику. Да, были. И есть. Но только как одна из составляющих, которая лишь в лихие 90-е стала считаться практически базисом жанра, ставшего к тому моменту «шансоном».
Суммируя вышесказанное, можно признать, что к исследуемой нами области можно отнести произведения, попадавшие во времена СССР под цензурный запрет из-за содержания.
Но это не может стать окончательным критерием оценки «блатной» песни, потому что под запрет попадали не только идеологически вредные произведения, но и идеологически вредные исполнители таковых. Самый хрестоматийный пример — эмигранты со своим русско-народным репертуаром, но спетым с «белогвардейским» акцентом, тут же становились вне закона.
Но обо всем по порядку…
Нэпманская музыка
«…Но пока есть в бокалах шампанское,
Жизнь иль смерть — для меня все равно!»
Как и сама окружающая действительность, мир эстрады на заре советской власти был пестрым, точно лоскутное одеяло. Он с легкостью вмещал в себя всех желающих, почти не предъявляя требований к таланту, внешности или репертуару. Публика, ошалевшая от контрастного душа, что устраивали для нее большевики, переходя от военного коммунизма к почти «старорежимной» жизни, жаждала куража и разгула. А новые песни, под которые грустили и смеялись хозяева жизни — нэпманы, — лаконично и беспристрастно отражали суровую, но подчас комичную окружающую реальность.