Восхищению и восторгу нашему не было предела. Фактически это еще одна революция, еще один гигантский шаг вперед в деле изготовления пластинок в домашних условиях. Да еще каких — полностью идентичных заводским! Евгений Саньков изготовил соответствующие заводским оттискам этикетки, и новое дело получило восхищенное признание первых владельцев этих удивительных пластинок. На этот раз «Золотая Собака», одновременно выпуская как мягкие, так и твердые пластинки, просуществовала чуть больше года. Органы ОБХСС, предварительно выследив нового помощника Руслана, задержали его и вынудили рассказать о деятельности Руслана, касающейся изготовления пластинок, во всех подробностях, после чего, тщательно подготовившись, арестовала «идейного вдохновителя» как раз в момент процесса изготовления твердой пластинки. На этот раз судили Руслана Богословского показательным судом, состоявшемся в Доме техники на Литейном пр., 62. И опять Руслан получил три года.
После наступления «хрущевской оттепели» многие запреты в стране были сняты. В частности, в музыкальных магазинах стали появляться пластинки с танцевальными и джазовыми мелодиями. Но главное — в продаже появились различные модификации новой техники, именуемой магнитофонами. Они за баснословно короткий срок полностью вытеснили мягкие пластинки! Эпоха «музыки на ребрах», после 15 лет победного шествия, окончательно закончилась, уступив свой насиженный трон новому властителю умов — магнитофону! Началось повальное увлечение записями и перезаписями на ленты магнитофонов, коллекционирование записей, составление фонотек. Но в период 1946–1961 годов в больших городах России центральное место на «музыкальном фронте» занимали мягкие граммофонные пластинки, изготовленные на рентгеновских пленках! Эта легендарная «музыка на ребрах» несла в молодежные массы тех лет современную музыкальную культуру — в пику надуманной, глупо-наивной, комсомольско-бодряческой, фальшиво-патриотической белиберде! И сам, ставший живой легендой, Руслан Богословский, как патриарх этой эпохи, бесспорно останется в истории борьбы с тоталитарным режимом — борьбы через распространение лирической музыки и джаза — то есть той музыки, которой как воздуха не хватало послевоенному поколению молодежи!
В конце 50-х годов молодой инженер-электронщик, приобретший себе магнитофон МАГ-8, а заодно под руководством Руслана сконструировавший звукозаписывающий аппарат — Виктор Смирнов, — тоже серьезно увлекся разными экспериментами на звукозаписывающих приборах, но не ради наживы и «левых» заработков, а ради самого процесса записи! Таким образом он с удовольствием записывал пение обладателя бархатного баритона Сержа Никольского, которому аккомпанировали трое его друзей-гитаристов. Серж Никольский пел городские и цыганские романсы, а также мои тексты, положенные на мелодии танго. Все эти записи относятся к периоду с 1958 по 1964 год. Но уже в начале лета 1962 года я привел к Виктору моего знакомого коллекционера зарубежных пластинок Рудика Фукса, который, в свою очередь, привел с собой певшего лирическим тенором молодого человека — Аркадия Звездина… Именно в этот день 1962 года было придумано для него его артистическое имя — Аркадий Северный!
Руслан Богословский тихо и мирно жил со своей семьей в загородном доме в поселке Токсово под Петербургом. К сожалению, его не стало в 2003 году. Евгений Саньков в конце 70-х сильно злоупотреблял алкоголем, окончательно спился, а однажды отравился плохо очищенной политурой и умер, сидя на стуле, с аккордеоном в руках.
Я же с начала 60-х годов серьезно увлекся литературой: пишу стихи, песни, тематические очерки. В 1992 году выпущен сборник моих стихов[36].
Процесс производства «звуковых писем» увлек сотни представителей советской молодежи. Не стал исключением и знаменитый в прошлом вратарь ленинградского «Динамо» — а позднее спортивный комментатор — Виктор Сергеевич Набутов (1917–1973), который по просьбе друзей напел в помещении одной из студий дюжину дворовых баллад.
Спортсмен и певец Виктор Набутов.
В интервью столичной газете «Мегаполис-экспресс» (2005 г.) сын Виктора Сергеевича, известный телеведущий Кирилл Набутов, делился семейной легендой:
«В начале 50-х годов мой отец был отстранен от эфира и отдан под суд за исполнение песен Вертинского и Лещенко. У папы был своеобразный голос, пел очень хорошо. В компаниях, для друзей. А потом ему предложили записаться на пластинки. Их записывали „на костях“ — рентгеновских пленках — и продавали нелегально. Были следствие, суд. По-моему, человек, который выпускал и продавал пластинки, был осужден. Отец мой — нет. Там все повернулось неожиданным образом. Моя мама — музыковед, к нам ее консерваторские коллеги приходили в гости. В том числе один известный ленинградский музыковед, который и был приглашен судом как эксперт, чтобы заклеймить низкий художественный уровень рентгеновских пластинок. А время было сталинское — 1951 год. Музыковед нес какую-то ересь про низкий художественный уровень. Тогда мой папа попросил слова: „Граждане судьи! Да этот же эксперт у меня дома, когда я исполнял эти песни, стоял возле рояля и притоптывал в такт ногой!“ Все обратилось в анекдот. Учитывая популярность отца как футболиста и комментатора, его артистизм, даже судьи отступились. Но с радио он тогда вылетел».
По утверждению Кирилла Викторовича, пленки с голосом его отца сохранились. О суде над комментатором официальные органы предпочли умолчать, и болельщикам только оставалось гадать, куда же подевался их любимец.
«Звуковое письмо»: Москва — Геленджик
Технологии народных умельцев, как писали в те годы, «бодро шагали по Стране Советов».
Один из старейших московских коллекционеров Владимир Павлович Цетлин (р.1930 г.) в воспоминаниях, написанных по моей просьбе, рассказал, как это делалось в столице:
Я увидел впервые «ребра» в 1949 году на знаменитом Перовском рынке в Москве.
В качестве носителя записи в то время использовалась также привозимая из Германии пленка — децилит.
В первые годы размах деятельности владельцев рекордеров был небольшим. Однако спрос на записи постепенно увеличивался, «ребра» нравились, качество считалось приемлемым, цена — невысокой. Продажа шла, главным образом, из-под полы. В Москве наиболее популярными точками продажи были «Мосторг» (это сейчас ЦУМ) и магазин «Культтовары» на площади Дзержинского (снесен). Износ аппаратуры и недостаток специальной пленки вызвал к жизни народную инициативу: устройства записи были скопированы умельцами, налажено подпольное производство, в частности на заводе Подбельского. В качестве носителя использовалась проявленная рентгеновская пленка из медицинских учреждений. Так появились пресловутые «ребра».
В пятидесятые годы рекордеры были уже во всех южных курортных городах. В специальных павильонах под прикрытием вывески «Звуковое письмо» действовали самые настоящие фирмы грамзаписи. Официально здесь можно было записать голос курортника или музыку в соответствии с утвержденным списком. Ну, а неофициально — все что угодно. Кто-то шутил, что курьеры из Москвы привозили на юг чемоданы с «ребрами», а увозили с деньгами. Полагаю, что запись на пленку производилась на месте.
Индустрия так называемого «Звукового письма» заработала на полную мощность, соответствующими были и заработки. Бывший директор Быткомбината г. Геленджика рассказывал мне, что в этом городе были два павильона «Звукового письма», в которых трудились два брата-грека. Доходы их были настолько велики, что позволили купить в Ленинграде «Мерседес» (правда, трофейный). Любопытно, что братья со своим шумным музыкальным предприятием дождались эпохи песен В. Высоцкого (1961 год). Далее удача покинула их. Один из павильонов находился рядом с горисполкомом. Музыка звучала довольно громко. Голос Высоцкого и его блатные песни не понравились отцам города, и павильоны закрыли.
Успех самодельных записей был гарантирован их содержанием. Здесь царствовали в первую очередь напевы Петра Лещенко. Жанровая ниша между фольклором и танцевальной музыкой была как бы создана для Лещенко. Сопутствующие исполнители с разным успехом заполняли рынок, их имена иногда были нацарапаны на пленках. Авторы слов и музыки оставались неизвестными. Тиражировались певцы и певицы с незатейливым музыкальным сопровождением, патефонные пластинки, позднее — магнитофонные записи или долгоиграющие диски. Невысокое качество звучания записей нередко приводило к раздумьям: кто же все-таки поет? Отличить голоса таких певцов, как Константин Сокольский, Марек Белоруссов, от голоса Петра Лещенко иногда было невозможно, чем и пользовались продавцы. Дело доходило до анекдотов. Записи Николая Маркова с песнями «Журавли» и «Тоска по Родине» выдавались за записи Лещенко. Этот факт оказался живучим. В начале 1988 года известный коллекционер Оскар Борисович Хацет в передаче Московского радио уже не в первый раз доказывал: пластинок Лещенко с этими песнями не существует.
Гармония музыки таких композиторов, как Ипсиланти, Оскар Строк, Марек Вебер и других, их аранжировки были использованы в игре ресторанных ансамблей. Так в 40–50-х появился особый жанр отечественной ресторанной музыки. Вспомните Высоцкого: «…я ж такие ей песни заказывал, а в конце заказал „Журавли“.
Песни и мелодии, звучавшие в ресторанах и на танцплощадках, особенно курортного юга, быстро попадали на „ребра“, а покупатели развозили их по всей стране. Большая часть песен сейчас неизвестна. Не исполняются даже такие шедевры того времени, как „О, море в Гаграх“, „Гвоздики алые“, „Мы с тобою писем ждем крылатых“.
Важно было также другое. Слушая записи, скопированные с редких зарубежных патефонных пластинок на 78 оборотов, люди знакомились с легкой музыкой Европы и США, которая в нашей стране была неизвестна. Именно на „ребрах“ встретил я