Затем была сольная карьера в знаменитых «Самоцветах» Юрия Маликова.
Но ни толпы поклонниц, ни гастроли по странам соцблока не приносили радости. Раздражали и угнетали рамки, навязываемые властью, которая вторгалась во все сферы жизни, выбирая и указывая, что петь, в каких костюмах и какими голосами. В 1976 году Анатолий Могилевский принимает решение покинуть страну и в начале 1978 года оказывается в Нью-Йорке. Сразу выйти на сцену оказалось невозможно. На свободной западной земле никто не ждал, приходилось приспосабливаться к новым условиям, учить язык и искать работу. Будущей «звезде русской эмиграции» довелось поработать дворником и таксистом, прежде чем вновь получить возможность заняться творчеством.
В 1981 году Могилевский записывает первую виниловую пластинку с песнями Анатолия Днепрова. Диск получил название «Разбитое сердце». Дебютный альбом ожидало полное фиаско: из полуторатысячного тиража было продано несколько десятков экземпляров. Причиной тому был как неудачный подбор репертуара, сплошь состоящий из песен, аналогичных советской эстраде тех лет, так и блеклый дизайн.
Следующие две пластинки создавались уже в соавторстве с Михаилом Шуфутинским. Тщательно подобранный репертуар, красивая инструментовка и великолепная подача приносят успех. С «черной» работой покончено. Анатолий востребован и поет в лучших русских ресторанах Нью-Йорка. Начинаются гастроли по всем странам мира, где можно встретить русскоговорящую публику. Не сбавляя темпа, исполнитель выпускает раз в год по новому проекту.
К концу 80-х годов он собирает группу музыкантов и дает ей название «АМADEUS BAND»: на гитаре играет Игорь Северский — неоднократный победитель фестивалей музыки фламенко, барабанит Алан Диаз, работавший некогда с Сержио Мендесом — королем самбы, а на клавишах легендарный поляк Анджей Зелинский. Каждая следующая пластинка маэстро эволюционирует от стандартного эмигрантского песенного набора в сторону эстрадно-танцевальной музыки. Репертуар группы насчитывает несколько сот песен на всех языках мира.
В 1990 году, в первый раз за полтора десятилетия, Могилевский приехал в Россию.
А два года спустя состоялись триумфальные выступления в Санкт-Петербургском СКК, на основе этого концерта был выпущен двойной магнитоальбом «Back to Russia». Начинается возвращение Могилевского к своему слушателю, выходят несколько российских дисков, но кризис 1998 года не дал осуществиться всем его замыслам. Анатолий возвращается в Штаты, переезжает из Нью-Йорка в Лос-Анджелес, где по сей день работает по выходным в ресторане. Изредка приезжает с концертами в Россию.
Каждый раз, глядя на певца, я удивляюсь его прекрасной форме и опять вспоминаю шутливые зарисовки Лебединской тридцатилетней давности, которые в отношении Толи можно повторить и сегодня:
Наш певец известный, Могилевский Толя,
Наш неповторимый «самоцветик» в поле,
Каждый вечер на эстраде в сногсшибательном наряде,
С чубчиком веселым, в кожаном жилете,
Он не постареет никогда на свете…
Взгляните на фотографии певца, сами увидите.
В начале 2000-х, когда эмигрантская эстрада претерпела кардинальные изменения, Анатолий перестал выпускать новые альбомы. Но вскоре понял, что не может прожить без любимого дела, и вернулся к студийной работе. Недавно он выпустил сразу два новых диска, один из которых состоит полностью из авторских композиций. Кроме аудиодисков, у Могилевского вышла видеоверсия юбилейного концерта, состоявшегося в Голливуде.
Великий Вилли
Многие любители жанра считают, что Токарев «выстрелил» сразу альбомом «В шумном балагане», с суперхитами «Небоскребы», «Мурка» и «Я тут в Америке уже 4 года…». Нет!
Но первая пластинка мэтра, как и дебют Анатолия Могилевского, была насквозь лирической, с песнями в духе Эдиты Пьехи и ансамбля «Дружба». Называлась она «А жизнь — она всегда прекрасна!» Блестящий материал, великолепное качество звука, да только публика в те годы хотела совсем других мелодий и текстов. Таланта Вилли было не занимать, и вместо лирики он записывает альбом, песни которого зеркальной мозаикой показали пеструю картину жизни эмигрантов. Тут было про каждого: таксисты, трактористы, обыватели, воры, налетчики, проститутки, негры — все, что зорким глазом увидел маэстро, он блестяще облек в музыкальную форму.
Легенда русского шансона Вилли Иванович Токарев раскуривает именную сигару «Дон Вилли». Москва, 2007 г. Фото автора.
Эти записи «нью-йоркского таксиста» сделали его королем Брайтона и принесли заслуженный статус «первого поэта третьей эмиграции».
В первые годы эмиграции бывший музыкант зарабатывал разными профессиями, но музыку не забывал никогда. Он первым продемонстрировал, что можно состояться как музыкант в эмиграции и сделать это исключительно на авторских песнях. Исполнителей всегда было больше, чем создателей произведений.
В третьей музыкальной волне первое место «за авторство» безо всяких оговорок принадлежит Токареву.
Слава бежала впереди «звезды» Брайтон-Бич. Токарев и не подозревал в первое время, насколько популярен в СССР, как «выстрелили» его песни за тысячи километров от «маленькой Одессы». А молва в Союзе слагала о заокеанском шансонье ворохи небылиц. Достоверной информации, фотографий, даже записей-то в приличном качестве было не найти.
Сегодня нет человека во всем русскоязычном мире, рассеянном по «странам и континентам», кто бы не знал его имени. Его песни в 80-е годы крушили «железный занавес» мощнее любых политических лозунгов, они помогали выживать нашим людям на чужбине, а нам, на «большой земле», давали возможность взглянуть, словно в «замочную скважину», на загадочную жизнь за океаном. Человек-легенда, живое воплощение американской мечты и гениальный мастер русской песни — все это Вилли Иванович Токарев![64]
Гитарист-виртуоз Леонид Полищуков и Вилли Токарев на сцене ресторана «Россия». Филадельфия, 1981 г.
Я родился в 1934 году на Кубани… Музыкой заболел с детства, еще в пять лет собрал во дворе первый хор, с которым разучивал хиты того времени.
Когда пришла пора служить, меня призвали на флот. Потом я несколько лет плавал на торговых судах котельным машинистом. Мы возили нефть и заходили в порты разных стран: Китай, Норвегия, Франция, африканские страны… Но увидеть жизнь за границей по-настоящему я не имел возможности. Мы выходили на берег на несколько часов с сопровождающим и могли купить себе только что-то из мелочей, не более того. Но эти вылазки дали мне возможность взглянуть на буржуазный образ жизни, в хорошем смысле этого слова, увидеть, как люди красиво одеваются, общаются, проводят время. Еще у меня был маленький транзистор, и я мог наслаждаться недоступной музыкой, слушая великих музыкантов.
В Ленинграде я закончил музыкальное училище по классу контрабаса. Контрабас — это главный инструмент в оркестре. В юности я посмотрел фильм «Серенада солнечной долины» и там та-аак играл контрабасист. Это что-то!
И я полюбил этот инструмент. На нем я играл в лучших оркестрах Советского Союза, у Анатолия Кролла, у Бориса Рычкова.
Помимо работы в качестве музыканта я всегда писал песни, но исполнять их не пытался, хотя приходил на радио, телевидение, показывал песни редакторам. Как-то раз в Москве одна женщина, работавшая на радио, мне сказала: «Вы пишете на злобу дня, на темы, которые прочли в газете. Но газета — это всего лишь текст на бумаге, а песня — это динамит! Я не могу включить ее в программу».
Когда я работал в ансамбле «Дружба» под управлением Александра Броневицкого, иногда на репетициях показывал ему свои музыкальные зарисовки. Он буквально лежал от смеха, но мы оба понимали, что я могу их исполнять только в узком кругу, для своих.
В поисках свободы творчества в начале 70-х годов я задумался об эмиграции.
Перед отъездом я недолгое время работал в ресторане «69-я параллель» в Мурманске. Одна из композиций, которую я создал в тот период — «Мурманчаночка» — до сих пор является одним из главных хитов Кольского полуострова.
В 1974 году я оказался в Нью-Йорке.
Помню, когда проходил таможенный контроль, почему-то обратил внимание на стоптанные ботинки полицейского и очень удивился, у меня даже голова от неожиданности закружилась. «Как же так, — подумал я. — Такая мощная страна, казавшаяся нам оттуда сосредоточением успеха и богатства, а тут такое…»
В тот момент я понял, что выжить здесь будет непросто. За первые годы я сменил массу профессий. Большим ударом стало увольнение с должности курьера на Уолл-стрит.
Из-за плохого английского я оказался безработным. Каждый день ходил на биржу. Но однажды опоздал, и меня исключили из списков. Мои скромные сбережения таяли на глазах, в день я мог позволить себе только молоко и хлеб. В это время мой друг, пианист из Литвы, предложил попробовать свои силы в качестве музыканта в одном престижном бродвейском ночном клубе. Там как раз через несколько дней намечалось прослушивание. Мы решили исполнить песню на русском и выбрали «Темную ночь». Когда я кончил петь, в зале повисла гробовая тишина, и я подумал: «Провалились». Но через минуту — шквал аплодисментов. Хозяин клуба подписал с нами договор, но через пять месяцев клуб был продан новому хозяину. Он решил его перестроить, и мы опять оказались без работы. В то время у меня уже накопился материал для первого диска, но, чтобы записать его, требовалось как минимум 20 тыс. долларов. Я поставил своей целью накопить эти деньги. Для этого освоил профессию таксиста. Эта работа — одна из самых опасных в Нью-Йорке. Я несколько раз был на волосок от смерти. Первый раз на меня напали через месяц после того, как я начал крутить баранку. Уже вечером ко мне сел мужчина лет за сорок в черной шляпе, которая ему очень шла. А через несколько минут он наставил на меня «пушку» и потребовал свернуть в какое-нибудь безлюдное место. По его стеклянным глазам и манере поведения я понял, что он принял дозу наркотиков. Его речь была бессвязной. Помню, он говорил: «Я воевал во Вьетнаме, у меня недавно умерла маленькая дочь. Я всех ненавижу. Я уже отправил на тот свет 25 человек, ты будешь 26-м». Тут у меня ни с того ни с сего сорвалось, что в России в свое время тоже убили 26 бакинских комиссаров. Он заинтересовался этой историей, но его пистолет по-прежнему упирался мне в бок. Тогда я стал рассказывать ему русские анекдоты на английском. Он смеялся чуть не до слез, а потом сказал: «Ты мне понравился, я дарю тебе жизнь». Он вытряхнул меня из машины на каком-то пустыре. Я встал и прошептал: «Господи, спасибо, я верил, что все будет хорошо». Правда, я оказался без машины, без ключей от дома, без документов. Но что все это значило по сравнению с тем, что я остался жив?