На то, что пословичный бычок, действительно, не коровий сын, указывает слово белый. Нет, наверное, бывают и белые бычки, я не спорю, но все дело в том, что, как вы помните, самым древним значением слова белый было обозначение «бесцветного» цвета. Белый — невидимый, не имеющий цвета и контура.
Вот каков наш бычок — гудит себе в тумане, а видеть его нельзя. Сказочный бычок, который требует словесных жертв.
Так что же получилось? Из четырех слов нашего выражения ни одно не сохранило своего исконного значения! Все они изменили свой первоначальный смысл, и это привело к изменению сочетания в целом. Вы, например, вкладываете в него совсем другой смысл, чем я, а мы оба очень далеки от исконного значения этой идиомы. Предположительно она означала следующее: ‘растолковать (нечто) незримому собеседнику’. Если уж и с реальным не всегда сговоришься, каково вести переговоры с неизвестным, неопределенным, невидимым собеседником!
Выразительность и образность идиомы с течением времени часто становились причиной ее утраты. Расскажу вам такую печальную историю.
Владимир Мономах, готовясь к смерти, — стар и немощен — в наставлении сыновьям повествует о своей жизни, подходящей к концу. Говоря об этом, он, естественно, избегает упоминаний о смерти. Это неприлично, на это слово наложено табу. Но вместе с тем он и говорит о смерти. Он употребляет выражение, хорошо понятное каждому его современнику: сидя на санех, помыслил в душе своей...
Сидя на санях. Дело в том, что на Руси с древнейших времен хоронили на санях, даже в летнюю пору: волоком, руками тащили широкий полоз с умершим на холм, обкладывали любимыми при жизни вещами и сухим хворостом, опрыскивали горячей петушиной кровью — и сжигали. Языческий русич соединялся не с землей — он возвращался в огонь, к Солнцу. И вот эти-то сани стали символом смерти человека.
Хозяина леса также не смели когда-то называть его полным именем (каким именно — спорный вопрос) и придумали ему прозвище медведь ‘поедающий мед’. Не смели назвать своим именем смерть, чтобы лишний раз не накликать беду, и только намекали на нее: корноносая... лихое дело... сидя на санех... Так родилась идиома, которая со временем получила более широкое значение. В XVI веке, когда старый похоронный обычай был уже позабыт, летописцы все еще говорили о воинских санях как о вполне вероятной возможности закончить свою жизнь в битве, в бою, т. е. преждевременно. Так и говорилось: в санех и в воинстве. Перед нами — сужение значения старой идиомы. Она употребляется уже только применительно к воину и вообще, может быть, к претерпевшим насильственную смерть.
Еще какое-то время прошло, и эта, первоначально с переносным значением, затем образная по существу, наконец, слишком узкая по своему значению, все более непонятная идиома совершенно бесследно ушла из языка.
Случилось это потому, что она не просто утратила свою образную силу и краткость выражения. Она утратила свой смысл.
Таким образом, идиомы — это, с одной стороны, как будто словосочетания и формально связаны с синтаксисом; с другой стороны, они в широком смысле слова, потому что словосочетания-идиомы по своему значению равны словам, всегда обозначая одно понятие. Все самостоятельные значения слов, составивших идиому, постепенно настолько «притерлись» друг к другу, столь многим друг перед другом поступились, что теперь и значения-то своего лишились, сами по себе ничего и не значат. Вот почему в идиомах, иногда только в них, так много встречается старых, теперь непонятных слов, а выбрось их — нет и идиомы.
Рассказ восьмой ОБ ИВАНЕ АНТОНОВИЧЕ КУВШИННОЕ РЫЛО И ЕГО ПРЕДКАХ
Одному из персонажей «Мертвых душ», взяточнику и казнокраду, Гоголь дает такую характеристику: «Иван Антонович, казалось, имел уже далеко за сорок лет, волос на нем был черный, густой; вся середина лица выступала у него вперед и пошла в нос, — словом, это было то лицо, которое называют в общежитье кувшинным рылом».
Вообще-то Гоголь сам бранных слов не употребляет. И вдруг — рыло. Слово, которое в современном словаре считается просторечным и даже бранным при обозначении человеческого лица. Однако на протяжении XIX века это значение слова не такая уж и редкость в литературном языке. Его употребляли Пушкин, Островский, Салтыков-Щедрин и другие писатели.
А вот в современной художественной литературе вы уж не встретите это слово во всей его красе: то ли совершенно неприличным стало, то ли грубее нашлись! Такова история этого слова в новейшей литературе.
Если же порыться в древних манускриптах, можно найти единственное и самое верное употребление этого слова, верное с точки зрения его происхождения. Например: ...повелел мниху (т. е. монаху) ископати рылом сад. В этом предложении рыло — ‘то, чем копают (роют) землю’: мотыга, лопата. Слово входит в целый ряд родственных имен среднего рода с суффиксом -л-, которые образованы от глагольных корней: ры-л-о — то, чем роют (от глагола рыть), точно так же, как кры-л-о — то, чем покрывают (от крыть) или соли-л-о — то, чем солят или в чем солят.
И т. д. Чтобы совсем быть точным, следует сказать, что и само значение корня ры-ти уже не совпадает с нашим литературным. Этот корень (ры-рой) родствен корню рея-mu и в свое время обозначал не ‘копать’ (например, углубляясь в почву), а ‘выбрасывать’, ‘развеивать что-нибудь’. Другими словами, рыть землю — это ‘не копать ее’, а ‘отбрасывать в процессе копания’. В северных говорах исконное значение слова сохранилось до сих пор, там говорят: рой сено ‘бросай сено’. Или, обращаясь к ребенку, играющему в мячик: Рой мячик, т. е. ‘брось его’.
Таково исконное значение слова рыло и единственное содержание его в течение длительного времени, до тех пор пока в языке разными способами и по разным причинам не появилось множества других слов с тем же значением (‘орудие рытья’), но с более конкретным и частным употреблением. Появилось слово лопата для обозначения конкретного, хорошо вам знакомого орудия труда. Затем в словарь вошли слова заступ, мотыга, кирка и т. д., и только рыло по-прежнему могло обозначать все, чем роют.
Вот эта-то широта значения, и притом наряду с существованием других слов конкретного обозначения определенных орудий труда, и оказалась опасной для дальнейшего употребления слова рыло. Сравнивая разные списки текстов, в которых можно встретить наше слово, мы легко обнаружим одну интересную закономерность. Оказывается, рыло употребляется только в тех редакциях текста, где вообще указаний на конкретные, частные особенности жизни героя (как правило, какого-нибудь святого) очень мало. Как в народной сказке, ничего конкретного и определенного! Автору важно указать, что его герой чем-то рыл землю, а чем именно — это было неважно, потому что могло прибеднить возвышенный образ героя. Скажешь: рыл лопатой — так ведь мало ли кто лопатой роет! Рыло — более важное, торжественное слово, и его вполне прилично применить по отношению к святому. И только в редакциях со многими особенностями бытовой, разговорной, близкой к современной автору крестьянской речи вместо слова рыло находим конкретное лопата, а еще чаще — мотыга.
Следовательно, и в Древней Руси слово рыло являлось уже стилистическим вариантом к более распространенным в простой речи словам конкретного значения. И это — вторая причина постепенного изменения слова рыло.
Как же изменялось его значение?
Если рыло — все, чем роют, то легко перенести значение слова с орудия труда на другой предмет по сходству в употреблении. Все, чем роет человек, — рыло. А все, чем роет, например, свинья, для которой рытье, можно сказать, является «профессиональным занятием»? Рыло?
Рыло.
Так получилось, что в конце концов в разговорной русской речи за нашим словом осталось только одно, и притом конкретное, значение: ‘свиной пятачок’.
В XVII и XVIII веках такое значение слова — единственное, да и современные нам словари только его считают единственно литературным: рыло — ‘передняя крайняя часть носа некоторых животных, приспособленная для рытья’. Сказано по-научному длинно, но ясно. Только тут говорится не об одной свинье — о всяком животном того же рода. Но все-таки сначала рыло присвоили свинье, тут уж ничего не попишешь. Даже ироническую пословицу сложили: И по рылу знать, что не простых свиней, очень употребительную и попавшую в художественную литературу, например, у Н. С. Лескова:
«— Вон какой! — произнес под ухом Розанова Помада.
— Да, и по рылу видать, что не из простых свиней, — заметил Розанов».
По сравнению с пословицей тут есть небольшое новшество. В главном предложении модернизирован глагол — вместо старого знать теперь употреблено видать, потому что глагол знать в этом смысле уже вышел из употребления (ср.: Я, знать, не нужен, что равно Я, видно, не нужен). В придаточном предложении появился предлог из, который подчеркивает значение следующего родительного падежа.
В начале XIX века уже определенно рыло — выдающаяся передняя часть морды не только свиньи, но и всякого животного, способного что-то рыть носом. Чтобы убедиться в этом, достаточно вспомнить две басни И. А. Крылова. В одной из них
Хавронья хрюкает:...
«А, кажется, уж, не жалея рыла,
Я там изрыла
Весь задний двор».
В другой басне Волк кричит Ягненку:
«Как смеешь ты, наглец, нечистым рылом
Здесь чистое мутить питье
Моё
С песком и с илом?»
Теперь и ягненок получает рыло. Это справедливо: в данном случае его подозревают в том, что он роет песок и ил. Роет носом.