[35].
В 1830 году в Санкт-Петербурге вышла книга Эраста Павловича Перцова «Искусство брать взятки. Рукопись, найденная в бумагах Тяжалкина, умершего титулярного советника». Сие сатирическое исследование содержало подробную классификацию взяток: подарки, сюрпризы, обеды; вещи, словно нечаянно забытые; деньги. Было здесь и немало полезных советов взяточникам, вроде такого: «Возьмите от того, кто даёт больше, а прочих с шумом и гневом проводите за дверь»…
Царь старательно выстраивал государственный механизм, а механизм требовал винтиков. Численность чиновников росла, к середине века их стало сто тысяч человек, то есть в 6,5 раза больше, чем столетием раньше. Выходцы из купечества, мещанства, крестьянства и отпущенные на волю крепостные служили повсюду, включая центральные учреждения. А «винтикам» нужно было содержание и социальное оформление, поскольку каждый чиновник выслуживал себе дворянство. В итоге дворянское сословие чрезмерно разрослось, и Николай решил «законсервировать» дворян количественно и качественно.
Ещё при Александре I серьёзным препятствием для карьеры чиновников, попавших в аппарат власти «из низов», стал указ от 1809 года, разработанный Сперанским: для получения чинов, дававших права личного и потомственного дворянства, необходимо было предъявить свидетельство об окончании университета или сдать соответствующие экзамены. Теперь, в 1827 году, Николай I окончательно запретил приём на службу лиц из податных сословий, сделав исключение лишь для выпускников учебных заведений, дававших при окончании курса классные чины. Тем не менее, в 1836‒1843 годах около 65 % служащих, получивших чин коллежского асессора, происходили из духовенства, купечества и мещанства. Вершиной для большинства был IX-й класс — титулярный советник; лишь их сыновья, продолжая этот путь, со временем выслуживали себе потомственное дворянство, но иногда этого достигали только внуки.
В чиновной лестнице канцелярских служителей помимо основных ступеней: копииста, подканцеляриста и канцеляриста, имелись ещё две, губернского регистратора и губернского протоколиста. Классный чин получали чаще всего в должности канцеляриста. Достичь чина коллежского регистратора можно было за 10‒15 лет, но в зависимости от сословной принадлежности, образования, способностей, отношения начальства, возраста и даже губернии, где служил чиновник, этот срок мог сокращаться или увеличиваться на 4‒5 лет.
При постройке первого постоянного моста через Неву (Благовещенского, ныне Николаевского) на забивке свай было занято несколько тысяч человек, но работа продвигалась очень медленно, так как сваи забивали вручную, да и стоили такие работы очень дорого. Руководитель работ генерал С. В. Кербец (1810‒1899) изобрёл специальную машину для забивки свай, которая значительно ускоряла и удешевляла эту громоздкую работу. После испытаний описание машины и её чертежи были представлены Главноуправляющему путями сообщений и публичными зданиями графу П. А. Клейнмихелю (1793‒1869). Вместо благодарности Кербец получил от графа строжайший выговор: почему он раньше не изобрёл такой машины и тем ввёл казну в огромные и напрасные расходы.
Рабочий день в губернских учреждениях в 1820-х годах продолжался с девяти часов утра до шести, иногда до семи часов вечера, а два раза в неделю, когда не было почты, заканчивался в час дня. В 1840-х чиновники прибывали на службу в девять-десять часов утра и сидели до трёх-четырёх часов дня; многие приходили и вечером на два-три часа, а переписчики ещё брали работу на дом. В министерствах режим был более свободным: служащие являлись в десять утра и занимались часов до четырёх, а раз в неделю (в дни докладов министру) уходили позднее.
Изнутри учреждения XIX века выглядели весьма убого. Сохранилось описание помещения столичного учреждения, относящееся ко временам правления Александра I. Назначенный в 1815 году начальником Инспекторского департамента Военного министерства А. А. Закревский был поражён увиденным: «В комнатах с грязным полом и покрытыми паутиной стенами около столов изломанных, изрезанных и замаранных чернилами сидели неопрятно одетые, а инде в рубищах чиновники и писаря на изломанных же, верёвками связанных стульях и скамейках, где вместо подушек употреблялись журнальные книги… Под столом и везде на полу валялись кипы бумаг в пыли и беспорядке, а между ними дрова с водой»[36].
Сходно описывает присутственные места Гоголь. Герои его «Мёртвых душ» посещали «присутствия» в 1840-е годы, в царствование Николая I. Читаем: стены имели «…темноватый вид — снизу от спин канцелярских чиновников, сверху от паутины, от пыли. Бумаги без коробок; в связках одна на другой, как дрова… Вместо чернильниц иногда торчало дно разбитой бутылки»[37].
«Записки сумасшедшего» написаны Гоголем во времена правления императора Николая I. Гоголевский Поприщин рисует портрет чиновника того времени:
«Там, смотришь, иной прижался в самом уголку и пописывает. Фрачишка на нём гадкой, рожа такая, что плюнуть хочется, а посмотри ты, какую он дачу нанимает! Фарфоровой вызолоченной чашки и не неси к нему: „это“, говорит, „докторский подарок“; а ему давай пару рысаков, или дрожки, или бобёр рублей в триста. С виду такой тихенькой, говорит так деликатно: „Одолжите ножичка починить пёрышко“, а там обчистит так, что только одну рубашку оставит на просителе».
Меры по наказанию нерадивых чиновников при Николае I стали менее жестокими, нежели при Екатерине II и в начале века: в колодки больше не заковывали, и на цепь не сажали. Нерадивым чиновникам задерживали выплату жалованья или, приставив охрану, запирали их «безвыходно» в учреждении до окончания работ. Позже (в 1860-е) так же повышал работоспособность своих подчинённых председатель Пензенской казённой палаты Михаил Евграфович Салтыков-Щедрин. Не получив к сроку отчёт из уездного казначейства, он предписал «арестовать» бухгалтера и его помощника и «держать их запертыми в помещении казначейства», пока не закончат работу[38].
Но вернёмся к Николаю I. Стремление оного императора к единообразию и порядку сподвигло его на разработку формул собственной идеологии России. Основой её стала выдвинутая в начале 1830-х годов теория «официальной народности», автор которой С. С. Уваров выдвинул догматы православия, самодержавия и народности.
Сергей Семёнович Уваров (1786‒1855) в молодости был яростным врагом и гонителем Пушкина. Потом стал крупным чиновником; был президентом Академии наук, управлял Министерством народного просвещения. С. М. Соловьёв дал такую характеристику Уварову в своих «Записках»:
«…Он не щадил никаких средств, чтобы угодить барину [Николаю I]; он внушил ему мысль, что он, Николай, творец какого-то нового образования, основанного на новых началах: православие, самодержавие, народность; православие — будучи безбожником, самодержавие — будучи либералом, народность — не прочитав в свою жизнь ни одной русской книги. Люди порядочные… с горем признавались, что не было никакой низости, которую бы он не был в состоянии сделать, что он кругом замаран ничтожными поступками. При разговоре с этим человеком, разговоре очень часто блестяще-умном, поражало, однако, крайнее самолюбие и тщеславие»[39].
Как бы в пику Уварову, в 1836 году московский журнал «Телескоп» опубликовал «Философические письма» П. Я. Чаадаева, в которых прошлое, настоящее и будущее России оценивалось крайне пессимистически: «Прошлое её бесполезно, настоящее — тщетно, а будущего никакого у неё нет». Царь высочайше повелел считать Чаадаева сумасшедшим, но в обществе под влиянием народнической разработки Уварова и письма Чаадаева стали организовываться два идейных течения: западников и славянофилов (ни одно из которых, правда, не было согласно с Чаадаевым); в итоге и в этом случае не получилось у царя единообразия и организованности.
Нарастал государственный долг. Императору Николаю захотелось эту ситуацию поправить. В 1839‒1843 годах денежная реформа установила в России систему монометаллизма с серебряным рублём, как основной денежной единицей, и переложением государственных доходов и платежей на серебро, а бумажные ассигнации заменили кредитными билетами. Но госдолг продолжал расти.
В одной уголовной палате была страшная медленность в ходе арестантских дел. Предписание за предписанием следовали одно за другим из министерства в палату о скорейшем решении дел. Спустя несколько времени председатель палаты приезжает в Петербург и с ликующим лицом является к министру юстиции, докладывая, что все дела в его палате решены.
— Как же вы это сделали? — спросил министр граф Панин.
— Я, Ваше Сиятельство, — отвечал председатель, — воспользовался особым случаем. В нашем губернском остроге содержится несколько весьма опытных чиновников: я и роздал им дела, и они мне живо написали, что нужно.
Министр, услыхав это, всплеснул руками и удалился из приёмной комнаты, не найдя ничего сказать.
Николай в 1837‒1841 годах пытался упорядочить и «крестьянский вопрос». Было даже создано министерство по управлению крестьянским имуществом. Для крестьян эта «организованность» обернулась своей противоположностью, хаосом.
Не достиг царь ничего хорошего и во внешних делах. Когда в 1848 году вспыхнула революция во Франции, волнения охватили также Пруссию и прочие германские государства и перекинулись в пределы Австрийской империи. Австрийское правительство обратилось к Николаю за помощью, русская армия, разумеется, помогла, и это стремление Николая защитить монархии Европы обернулось дипломатической изоляцией со стороны той же Европы, а вскоре и Крымской войной, в которой спасённые Россией от революции страны унижали Россию, как могли.