авторская поэзия. Ее представляют выходец из Белоруссии Симеон Полоцкий (1629–1680), а также его московские последователи:
• Сильвестр Медведев (1641–1691);
• Карион Истомин (сер. XVII в. — 1717 или 1722).
Появлением поэзии как феномена литературы русская культура обязана эпохе Возрождения и даже, точнее, стилю барокко, который выполнял в России функции Ренессанса в последней трети XVII в. Он ответствен за возникновение регулярной силлабической поэзии, которую создал в Москве Симеон Полоцкий.
Переселившийся в Москву в 1664 г. Симеон Полоцкий (Симеон — монашеское имя, Полоцкий — прозвище по родному городу) занял должность придворного поэта, до того неизвестную на Руси. Слово, по глубокому убеждению Симеона Полоцкого, — главный элемент культуры, а поэт — «второй Бог». Здесь высвечивается стержневая идея Возрождения — человек в своем творчестве восходит к Богу-творцу. Книга, которую создает писатель, аналогична миру, созданному Богом. Слово также выполняет функцию преобразования мира и создания новой культуры. Ученик Симеона Полоцкого Сильвестр Медведев стал придворным стихотворцем после смерти Симеона Полоцкого. Помимо написания стихов он потратил много усилий на организацию первого в России высшего учебного заведения, и в 1686 г. была открыта Славяно-греко-латинская академия. Карион Истомин писал стихи, в которых ставил вопросы о суете земной жизни, душе человека, смерти, смысле человеческого существования.
Широкое распространение получает «духовный стих», особенно в раскольничьей среде. Самые любимые сюжеты духовного стиха, писал П.Н. Милюков, как нельзя лучше гармонировали с настроением староверов.
«Страшный суд и вечные муки, восхваление „прекрасной пустыни“ в ожидании последнего времени и странничество Христа ради, все эти мотивы получили теперь своеобразное развитие, соответственно мировоззрению крайних старообрядческих толков». Однако, «как ни охотно народ слушал „калик перехожих“, им не удалось вытеснить „веселых молодцов — скоморохов“». Зачастую они мирно уживались, а после того, как правительственные меры совсем сжили со света скоморохов, калики заменили их. «Вот почему народный Илья Муромец стал восприемником калик и святых, а книжный Соломон превратился в героя былин. Вот почему и любимец скоморохов Васька Буслаев начинает свою карьеру подвигами молодечества в былинном вкусе, затем отправляется „по-каличьи“ замаливать свои грехи во святую землю, а в конце концов опять не выдерживает роли и оканчивает жизнь скоморошечьей выходкой»[77].
Народное и христианское не только соединились, но и боролись в рамках одной темы. Если «Повесть о Горе-Злочастии» утверждает, что все бедствия героя происходят оттого, что он «принялся за питье за пьяное» и после многих скитаний нашел себе спасение в монастыре, то одновременно народным героем остается «бражник», который после смерти переспорил у ворот рая Петра и всех других стражников.
Духовные стихи облекались в формы псалмов и кантов, изложенных виршами (силлобическим стихосложением, принесенным из Польши через Украину).
Завершает поэзию русского Возрождения Гаврила Романович Державин (1743–1816) с его знаменитыми строками из оды «Бог»: «Я царь — я раб — я червь — я Бог!» и поставленной им задачей для человека:
…слабым смертным невозможно
Тебя ничем иным почтить,
Как им к тебе лишь возвышаться,
В безмерной разности теряться
И благодарны слезы лить.
Художественная проза. Русская проза XVII в. все более освобождается от связи с обрядом, от деловых функций. Происходит беллетризация прозы, ее превращение в свободное сюжетное повествование. Так, «Повесть о Савве Грудцыне», написанная в 1660-е гг., разрабатывает на русском материале фаустовскую тему продажи души дьяволу за мирские блага и наслаждения. Савва заключает договор о продаже души с дьяволом, который возвращает ему отвергнувшую его любимую женщину. Затем с помощью беса Савва совершает невероятные воинские подвиги. Но вот его настигает смертельная болезнь, и он кается, давая обет стать монахом. Савва вымаливает у Богородицы прощение, дьявол теряет власть над его душой, и герой, выздоровев, исполняет свой обет.
В Россию, опять-таки через Польшу, проникает новелла (итал. novella — новость), т. е. остросюжетное занимательное произведение, и начинают создаваться собственные произведения этого жанра. Одно из них, датированное серединой XVII в., — «Повесть о бражнике». Бражника (т. е. пьяницу) не пускают в рай. Всем, кто это делает, бражник напоминает об их собственных грехах. Последнему из препятствующих войти в рай — Иоанну Богослову — бражник напоминает слова Евангелия: «Аще ли друг друга возлюбим, а Бог нас обоих соблюдет». После этого Иоанн Богослов отворяет бражнику райские врата: «Брат мой милый, поди к нам в рай».
Под влиянием переводных произведений в моду входят авантюрные повести, например «Повесть о Фроле Скобееве», бедном ловком проходимце, который обманом женится на дочери богатого сановного стольника, а затем добивается прощения у ее отца.
В искусство приходят художественный вымысел и вымышленные герои, причем даже в историческое повествование. Это присуще, например, такому памятнику исторической беллетристики, как «Повесть о Тверском Отроче монастыре».
Дочь деревенского пономаря красавица Ксения в день свадьбы с отроком (так называли придворных) Григорием отвергает его и выходит за прибывшего на свадьбу князя, отнявшего невесту у своего любимца. Потрясенный Григорий скрывается от глаз людских, становится отшельником, потом строит Отроч монастырь, постригается в нем и умирает. В повести нет конфликта добрых и злых сил, который господствовал в средневековой литературе. Источник счастья и страдания здесь — любовь. Присутствует идея судьбы. Ксения знает, что ей «сужен» князь. Знает об этом и князь, увидевший вещий сон. Утративший же земную любовь Григорий обретает любовь небесную. Он отрекается от земных радостей и становится пустынником. Богоматерь, явившись ему во сне, повелевает воздвигнуть монастырь и говорит: «Ты же, егда вся совершиши и монастырь сей исправиши, немногое время будеши ту жити и изыдеши от жития сего к Богу». В этой повести впервые в русской литературе раскрывается трагизм жизни, не связанный с внешними обстоятельствами нашествия врагов. Также впервые герои здесь не делятся на положительных и отрицательных. В этом произведении в тему любви вводится драматический момент, который находит не непосредственное, а опосредованное разрешение: отвергнутый любимой, герой посвящает себя Богу. Данное произведение можно рассматривать как один из начальных этапов формирования русского романа. За этой повестью просматривается великая русская литература XIX в.
Одна из самых популярных русских новелл XVII в. — «Повесть о Шемякином суде», название которой стало нарицательным. Героя должны судить за проступки, которые привели к смерти ребенка и пожилого человека, но на суде он показывает судье Шемяке сверток, и тот, думая, что ему предлагают взятку, оправдывает преступника, а после вынесения приговора герой признается Шемяке, что в свертке камень. Шемякин суд — пародия на средневековое судопроизводство.
«Повесть о Шемякином суде» относится к независимым от официальной письменности произведениям, за которыми закрепился термин «демократическая сатира». Это русский вариант смеховой культуры Средневековья. Соединительным звеном между европейской и русской традициями здесь служит Возрождение, которое из Европы пришло в Россию.
Этот жанр идет из народной смеховой культуры, тесно связан с фольклором и анонимен. Самый известный памятник подобного рода — «Повесть о Ерше Ершовиче». Происходящий из «детишек боярских» Ерш попросился на малое время пожить в Ростовское озеро к «крестьянишкам» Лещу и Головлю, а затем «озером завладел насильством». В повести прозрачно пародируются условия социальной жизни на Руси.
В смеховом мире все шиворот-навыворот. В «Калязинской челобитной» монахи жалуются архиепископу Тверскому и Кашинскому Симеону на своего архимандрита Гавриила, который «велит часто в церкви ходить, а мы, богомольцы твои, в то время круг ведра с пивом без порток в кельях сидим». Монахам также досталось от «демократической сатиры», как и светским людям.
В «Сказании о роскошном житии и веселии» изображен идеальный мир, в котором все есть. «Да там же есть озеро не добре велико, исполнено вина двойнова. И кто хочет, — испивай, не бойся, хотя вдруг по две чашки. Да тут же близко пруд меду… Да близко ж того целое болото нива». Данный текст пародирует утопию русской устной культуры с ее градом Китежем и Беловодьем, которое заставляло людей сниматься с насиженных мест и отправляться неведомо куда.
Одно из наиболее популярных произведений русской Смеховой литературы — «Повесть о Фоме и Ереме». Характеристика этих героев представляет собой карикатуру на контраст. «Ерема был крив, а Фома с бельмом». Так все в их жизни и даже в смерти: «Ерема упал в воду, Фома на дно».
Героем смеховой литературы часто бывает дурак. Но парадокс шутовской философии гласит, что мир сплошь населен дураками, а самый большой дурак тот, кто не догадывается, что он дурак. Признавая реальную действительность абсурдной, смеховая литература строит художественную действительность по законам абсурда. Она говорит «голую правду» устами «голого и небогатого» человека. В XVIII в. смеховая литература распространяется еще шире в составе лубка.
Демократическая сатира преследовалась церковью, как и вся смеховая культура, языческая в своей основе с ее скоморохами и песнями. Средневековый русский христианский моралист писал: «Смех не созидает, не хранит, но погубляет и созидание разрушает; смех Духа Святого печалит, не пользует и тело растлевает; смех добродетели гонит, потому что не помнит о смерти и вечных муках. Отыми, Господи, от меня смех и даруй плач и рыдание»