Толстой гениально выразил стихию русской жизни и души. В «Отце Сергии» он показал жестокую борьбу духовного с телесным в человеке. Это повесть о том, как трудно духовное восхождение человека и что приходится испытывать на таком пути. В глубинах человеческой души Толстой пытался выявить божественное измерение. Оно стало для него к концу жизни основным. По такому же пути шли Н.В. Гоголь и Ф.М. Достоевский, оставаясь в лоне православной церкви. Толстой пошел к Богу по пути синтеза религий. Последний его роман «Воскресение» по структуре близок к «Преступлению и наказанию». И там и здесь наказание следует за преступлением. Оба героя оказываются на каторге. Однако есть существенные отличия: преступление Раскольникова уголовно наказуемо; преступление Нехлюдова не правовое, а нравственное. Наказание Раскольникова состоит из судебного приговора и его душевных мук. Наказание Нехлюдова — это нравственное самоосуждение. Заканчивается золотой век. Ушло в прошлое радостно-беззаботное время Онегиных и Печориных и настало время переоценить порывы молодости, что и делает Толстой в образе Нехлюдова. Показывая духовный путь, роман «Воскресение» закрывает золотой век русской культуры. В окружающей жизни уже господствуют символизм и декадентство.
Имея в виду эволюцию от критического реализма к психологическому реализму Достоевского, что можно сказать о Толстом? Отношение Достоевского к Толстому в чем-то аналогично соотношению 3. Фрейда и К.Г. Юнга. Интерес Толстого смещается от изображения психологии героев до глубинной характеристики социума, от индивидуального сознания и подсознания к коллективному сознанию и бессознательному. Данный процесс закономерен: после углубленного изображения индивидов естествен переход к глубинному анализу всего социума. Герои Толстого не только поднимаются до всемирности, как герои Достоевского, они в ней изначально находятся, что проявилось уже в «Войне и мире». Сам Толстой, осуществляя духовный синтез, стремился к целостности и всечеловечности, соединяя в своем творчестве различные виды и отрасли культуры.
Толстой был самой масштабной русской личностью. В нем соединились художественный гений (сродни Пушкину и Достоевскому), глубокий мыслитель (сродни Соловьеву и Бердяеву), страдающий и сострадающий интеллигент (сродни Радищеву и Некрасову). Толстой приподнялся над гигантами великой русской культуры XIX в., став ее достойным завершением: религиозным деятелем (сродни Никону и Аввакуму), политическим реформатором (сродни Сперанскому и Столыпину), экологическим мыслителем (сродни Вернадскому и Швейцеру). Его можно назвать не только гениальным писателем, но и философом («Закон насилия и закон любви», «Путь жизни»), ученым («Так что же нам делать?», «Что такое искусство?»), религиозным мыслителем («Царство Божие внутри вас», «В чем моя вера?»). В результате он создал оригинальное учение, получившее название толстовства.
Равного духовному синтезу Толстого никто ранее не создавал в русской и мировой культуре. Это был синтез отраслей и типов культуры — русской, западной и восточной. Завершая золотой век русской культуры, Толстой включил в круг своих интересов Китай и Индию, и недаром великий индус Махатма Ганди назвал его своим учителем (это же пытались осуществить в мистической форме основательница теософии Е.П. Блаватская и уже в XX в. супруги Н.К. и Е.И. Рерихи). Иммануил Кант синтезировал философию и науку, Георг Гегель — философию и религию. Толстой был первым, кто соединил искусство, религию, философию, науку, мудрость Запада и Востока в одну систему, поднявшись на высшую ступень мировой культуры. Сделать это смог русский человек благодаря всечеловечности русского национального характера.
Духовный синтез прельщает нас в титанах Возрождения. По разносторонности интересов Толстого можно сравнить с Аристотелем и Леонардо да Винчи. На новом уровне Толстой воспроизвел культурный синтез, который характерен для выдающихся деятелей европейского Возрождения.
Стержнем учения Толстого было нравственное самосовершенствование личности, а ступенью к нему — непротивление злу насилием. Данная формула прочно связана с именем Толстого, хотя он взял евангельскую максиму «не противься злому» и несколько снизил ее значение: «можно противиться злу, но не насилием». Сколько поломано копий вокруг толстовских слов! Писались книги, как, например, «О сопротивлении злу силой» русского философа И.А. Ильина, в которых перечислялись условия, при которых сопротивление злу силой возможно. Толстому задавали вопрос, что делать с комаром, который кусается, и другие, более серьезные.
М.М. Пришвин писал 18 ноября 1941 г.: «Но ближе и ближе подступает к нам та настоящая тотальная война, в которой встанут на борьбу священную действительно все, как живые, так и мертвые. Ну-ка, ну-ка, вставай, Лев Николаевич, много ты нам всего наговорил»[103].
Сам Толстой писал, что государство — главный источник насилия — будет необходимо еще долго. Пафос Толстого в утверждении нравственной ущербности насилия. Да ведь и Ильин в своей книге соглашался, что даже при соблюдении всех условий совершивший насилие прав, но не праведен. Толстовское непротивление противостояло прежде всего западной агрессивности, утвердившейся и в России, идеям действия, не сдерживаемого моральными нормами. Оно и сейчас является актуальным.
Во всех направлениях его взгляды были по-настоящему революционны. В России не было западного протестантизма, его заменил один Толстой, что вызвало соответствующую реакцию церкви. Но если бы в России было главное управление по делам искусства, Толстого могли отлучить и от искусства, как от церкви (впрочем, если быть точным, слово «отлучение» в постановлении Синода отсутствовало).
Толстой — ясно видящий, и за счет ясного видения настоящего он многое предвидел в будущем. Видя несовершенство настоящего, Толстой говорил о том, каким должно быть будущее. У индийцев есть слово, которым называют выдающихся людей, — Махатма, что значит «Великая душа». Оно подходит для Толстого. В каждом его произведении, начиная с «Детства» и кончая «Действительным средством», мы видим, как сквозь текст просвечивает душа, а в конце жизни почти и текста не остается — одна душа. Толстой — строитель Души.
«Толстой был слишком русским, он слишком страдал об идеальном человеке», — пишет современный писатель Владимир Личутин. Еще в ранней повести «Казаки» его герой (а у Толстого герои часто высказывают его собственные идеи) вопрошает: «Ведь ничего для себя не нужно; отчего же не жить для других?» — тем самым выражая основную идею русской интеллигенции. Однако Толстой не мог согласиться с революционностью, которой была подвержена значительная ее часть. Толстовское почти всеобщее отрицание сродни «базаровщине» и «писаревщине». В нем есть нечто существенно русское. Русский человек не может полностью удовлетвориться этим миром, он «скиталец земли русской» (Ф.М. Достоевский).
Великий представитель культуры тот, кто в наибольшей степени выразил основное свойство ее души. Основное свойство русского национального характера — широта, и в наибольшей степени она присуща Толстому, который стремился к реализации своей духовно-душевной целостности и преодолению себя в движении к Богу. Толстой преодолел все: и свои гениальные романы, отказавшись от них («художественная болтовня, которой наполнены мои 12 томов сочинений, которым люди нашего времени приписывают незаслуженное ими значение»); и свои педагогические результаты («лучшая педагогическая система — это отсутствие всякой системы»); и государство, и право. В своем глобальном трансцендировании он дошел до вывода: «Грамота, процесс чтения и писания, вредна». Толстой преодолел себя и стал Эверестом культуры. И вот истина преодолевшей себя личности: «Когда же я подумал о том, чтобы написать всю истинную правду, не скрывая ничего дурного в моей жизни, я ужаснулся пред тем впечатлением, которое должна была бы произвести такая биография».
Логическое завершение преодоления — уход из Ясной Поляны. Толстой, которого, не поняв, мы потеряли, ушел не только от семьи: он оказался далеко впереди всех. Толстой, как назвал его Стефан Цвейг, «символ человечества, которое никогда не может самодовольно отдыхать на своем пути, а неустанно, каждый час, каждый день борется за более чистое существование»[104]. Толстой проехал, образно говоря, все «деревеньки» и нигде не остановился. В пантеоне русской культуры он — Зевс, как Пушкин — Аполлон, Достоевский — Дионис, Тютчев — Гермес, Ахматова — Афродита.
Примечательно восторженное отношение друг к другу столпов золотого века русской культуры. Гоголь назвал Пушкина «нашим первоапостолом», а Пушкин подарил Гоголю сюжеты основных его произведений — «Ревизора» и «Мертвых душ» (что не часто случается в творческой среде). Ф.М. Достоевский назвал Гоголя «колоссальным демоном, которого у вас никогда не бывало в Европе», а Пушкина поставил выше всех писателей, в том числе зарубежных. Лев Толстой назвал Гоголя «нашим Паскалем». Достоевский поставил «Анну Каренину» выше всех современных романов, а Толстой, который при жизни ни разу не встречался с Достоевским, говорил, что понял после его смерти, что не было у него ближе человека.
Чем это объясняется? Писатели далеко не всегда хвалят коллег по перу, как прежних, так и настоящих. Известен уничижительный отзыв Толстого о Шекспире, и то, в каких сложных личных отношениях он был (как и Достоевский) с Тургеневым. Так в чем же причины подобного единства взглядов в данном случае? Можно предположить, что Пушкин, Гоголь, Достоевский и Толстой одинаково понимали задачи искусства. Сходство понимания задач определяется тем, что они шли в одном направлении — реализации в наиболее полной степени основных черт русского национального характера. Достоевский в «Пушкинской речи» говорил о «всемирной отзывчивости» и «широте» Пушкина, но в этом же направлении шел сам и потому так хорошо понял Пушкина. Гоголь мечтал о синтезе искусства и религии. К этому стремились Достоевский и Толстой. Пушкин выразил в своем творчестве широту, мессианство и максимализм русского национального характера. Этим же были озабочены Гоголь, Достоевский и Толстой. Гоголю присуще невероятное самопожертвование (чего стоило ему сжечь второй том «Мертвых душ» из опасения, что после публикации он может принести вред), но оно же свойственно Достоевскому и Толстому. Великие русские писатели потому «нравились» друг другу, что шли к одной цели и одним путем. В этом движении суть их гениальности. Гении ближе всех подходят к идеалу национального характера, а стало быть, д